Книга: Мое самодержавное правление (великие правители)
Назад: ПИСЬМА К ИМПЕРАТОРУ
Дальше: А. И. Веригин. Воспоминания об осаде Варны и о пребывании там императора Николая I. 1828 год [307]

ИЗ ПЕРВЫХ УСТ. СВИДЕТЕЛЬСТВА СОВРЕМЕННИКОВ О НИКОЛАЕ I

П. М. Дараган. Воспоминания первого камер-пажа великой княгини Александры Федоровны. 1817–1819 (фрагменты)

IV

Въезд принцессы Шарлотты. Обручение и бракосочетание с великим князем Николаем Павловичем

22 июня 1817 года был назначен торжественный въезд принцессы Прусской Шарлотты. На 7-й версте от Петербурга по царскосельской дороге, в нескольких стах саженях от шоссе, стоял двухэтажный каменный дом с бельведером и садом. Этот дом принадлежал пастору Коленсу, и в нем помещался тогда его пансион, о котором я уже говорил.

Здесь были обе императрицы, и они должны были переменить свой дорожный туалет, и здесь же в первый раз я представился великому князю Николаю Павловичу. Он тотчас повел меня к принцессе Шарлотте, бывшей еще в сером, дорожном платье и соломенной шляпке. «Voila votre page!» – «Ah je suis charmе́e,– сказала она, протягивая мне руку, и тотчас прибавила: – Je vous prie, monsieur, apportez moi mon parasol, il doit être dans la voiture».

Я бросился на двор к дорожной карете и, с гусарами императрицы, перерыл все подушки, перешарил все углы, но зонтик не отыскался. Возвращаться наверх с пустыми руками мне было совестно. Эта неудача казалась мне почти несчастьем, я был смущен, близок к отчаянию. Вероятно, все это отражалось и на лице моем, потому что великий князь, встретив меня на лестнице, с удивлением спросил: «Что с тобой?»

Узнав, в чем дело, он рассмеялся и сказал: «Не велика беда! Найдется другой, ступай скорее наверх, императрицы сейчас выйдут».

И точно; едва успел я присоединиться к своим товарищам, как вышли императрица и принцесса. Проводив их до кареты, я едва успел сесть на приготовленную мне лошадь, как это умное животное понеслось догонять карету и, пробравшись к левому заднему колесу, пошло церемониальным ходом.

Въезд был блестящий. В золотой карете – ландо, запряженной шестью лошадьми, ехали обе императрицы и принцесса, по обе стороны камер-пажи и шталмейстер верхами. Гвардия была расставлена шпалерами и, по проезде придворных экипажей, следовала за ними на Дворцовую площадь, где проходила церемониальным маршем мимо императора, стоявшего под балконом, с которого смотрели императрицы и принцесса.

После парада я проводил великого князя и его невесту в назначенные для нее комнаты, где ожидал ее законоучитель Музовской, в черной одежде, в белом галстуке и без бороды; трудно было признать в нем нашего православного священника.

Он постоянно должен был находиться в приемной принцессы, чтобы, пользуясь каждым свободным часом, помогать ей выучить наизусть символ веры, который она должна была произнести при обряде миропомазания.

Эта торжественная церемония совершилась 24 июня; после входа императорской фамилии в церковь, когда императрица Мария Федоровна взяла за руку принцессу Шарлотту и подвела ее к митрополиту, стоявшему в царских дверях, началось священнодействие.

Принцесса, хотя несколько взволнованная, произнесла громко и твердо символ веры. Любящий и одобряющий взор императрицы не покидал ее. Потом проводила она ее к святому причащению.

25 июня, в день рождения в. к. Николая Павловича, было обручение. Посреди церкви было приготовлено возвышенное место, покрытое малиновым бархатом с золотым галуном. Пред царскими дверями поставлен был аналой, на котором лежали св. Евангелие и крест, а подле аналоя – небольшой столик для обручальных колец и свеч на золотых блюдах. Государь подвел великого князя, а императрица Мария Федоровна – высокобрачную невесту.

Митрополит Амвросий, приняв вынесенные из алтаря кольца, возложил их при обычной молитве на руки обручающихся, а императрица Мария Федоровна обменяла их перстнями. В церкви приняли поздравление высокообрученные от императорской фамилии и духовенства.

В этот день был обнародован следующий манифест:

«Божиею милостью, Мы, Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский и проч. Всемогущий Бог, управляющий судьбами царств и народов, излиявший в недавние времена толикия милости и щедроты на Россию, обращает и ныне милосердый на нее взор свой. Воле Его святой угодно, да умножится Российский императорский дом, и да укрепится в силе и славе своей родственными и дружескими союзами с сильнейшими на земле державами.

Помазанию и благословению Того, в Его же деснице сердце царей, и с согласия вселюбезнейшей родительницы нашей Государыни Императрицы Марии Федоровны, Мы совокупно с Его Величеством королем Прусским Фридрихом-Вильгельмом III положили на мере избрать дщерь его, светлейшую принцессу Шарлотту, в супруги вселюбезнейшему брату нашему вел. кн. Николаю Павловичу, согласно собственному его желанию.

Сего июня в 24-й день по благословению и благодати Всевышнего восприяла она православное грекороссийской церкви исповедание и при святом миропомазании наречена Александрой Федоровной; а сего ж июня 25-го дня, в присутствии нашем и при собрании духовных и светских особ, в придворной Зимнего дворца соборной церкви, совершено предшествующее браку высокосочетавающихся обручение.

Возвещая о сем верным нашим подданным, повелеваем ее, светлейшую принцессу именовать великой княжной с титулом Ее Императорского Высочества. Дан в престольном нашем граде Санкт-Петербурге, июня 25-го, в лето от Рождества Христова 1817-е, царствования нашего в седьмое на десять».

 

 

Этот манифест замечателен и как пророчество, и как всенародная исповедь того чувства христианского смирения и пламенной веры, которая так сильно была возбуждена в Александре I счастливым исходом Отечественной войны.

1 июля 1817 г., в день рождения великой княгини, было совершено бракосочетание – но я в этот день не был дежурным, а только за большим обедом служил великому князю и находился на бале с другими камер-пажами.

Эти балы при дворе были в то время довольно часты. Они назывались bals parе́s, или куртаги, и состояли из одних польских. Государь с императрицей Марией Федоровной, в. к. Константин с императрицей Елисаветой Алексеевной, в. к. Николай с великой княгиней, в. к. Михаил с принцессой Виртембергской, а сзади их генерал-адъютанты и придворные кавалеры с придворными дамами попарно, при звуках польского, входили в бальную залу.

К ним присоединялись пары из собравшихся уже гостей. Государь, обойдя кругом залу, поклонясь, оставлял императрицу и переменял даму. При перемене дам он строго наблюдал старшинство чина и общественное положение их мужей. Император шел в первой паре только открывая бал, потом обыкновенно он шел во второй.

Один из генерал-адъютантов вел польский, незаметно наблюдая, насколько интересуется государь своей дамой и продолжается ли разговор, судя по этому, он продолжал или кончал круг. Когда Александр шел с прелестной княгиней Трубецкой, рожденной Вейс, или другою интересной дамой, польский переходил и в другие комнаты.

Во время бала великий князь шепнул мне: «Пора переменить мундир». Он желал, чтобы камер-пажи великой княгини имели на мундирах синие воротники, цвета, присвоенного придворному штату двора великого князя. Такие мундиры и были уже у нас с Шереметевым заготовлены, и мы в них представлялись на смотр великому князю в Аничковом дворце.

Но государь решил, что так как камергеры и камер-юнкера, состоящие при великом князе, были от большого двора, то и камер-пажи не должны были носить другого мундира. Перед концом бала государь и государыня Елисавета Алексеевна поехали в Аничков дворец, чтобы встретить высоких новобрачных. Вслед за ними тронулся и поезд.

Впереди эскадрон лейб-гв. гусар с обнаженными саблями, потом кареты с придворными высшими чинами и дамами. Гофмейстер пажей, полковник Клингенберг, а за ними, верхами, 8 камер-пажей, в числе которых был и я, потом шли скороходы, эскадрон конной гвардии и, наконец, карета в 8 лошадей, в которой сидели императрица Мария Федоровна, высокобрачная и принц Прусский Вильгельм.

За каретой, верхами, обер-шталмейстер, шталмейстер, дежурные камер-пажи и адъютанты великого князя; в следующей карете ехали в. к. Константин и Михаил Павлович и принцессы Виртембергские. С прибытием поезда в Аничков дворец моя служба кончилась, но возвращаться в корпус еще было рано и не хотелось, и я, с товарищем князем Голицыным, пошли на Невский бульвар.

В то время этот бульвар, обсаженный с обеих сторон тощими липками, занимал средину проспекта по образцу «Unter den Linden» в Берлине. Ночь была теплая, светлая, тихая; плошки мерцали по тротуарам, тогда не знали другой иллюминации. На бульваре двигалась пестрая, веселая толпа гуляющих, в ожидании обратного проезда императора и императриц в Зимний дворец.

В память совершившегося бракосочетания я, как камер-паж в. к. Александры Федоровны, получил перстень с аметистом и бриллиантами. На другой день я был дежурным и в 11 часов утра явился в Аничков дворец. Не зная, где ожидать приказаний, я прошел до большого приемного зала с балконом в сад.

В комнате никого не было, двери на балкон были открыты, я пошел к ним, но в это самое время отворились двери внутренних покоев и вышли новобрачные. Великий князь, в сюртуке Северского конно-егерского полка, обняв великую княгиню, которая была вся в 6елом, подошли ко мне.

Я проговорил поздравление. Великая княгиня подала мне поцеловать руку, а великий князь говорил о неудаче с синим воротником. Меня отпустили с приказанием ожидать великую княгиню в Зимнем дворце, где в тот день был назначен большой обед на половине императрицы Марии Федоровны.

 

V

Павловск. Великий князь Николай Павлович

Скоро императорская фамилия оставила Петербург. Государь с государыней Елисаветой Алексеевной переехали в Царское Село, в. к. Константин Павлович возвратился в Варшаву, императрица Мария Федоровна, в. к. Николай с великой княгиней, в. к. Михаил Павлович и принц Прусский переехали в Павловск.

В Павловском дворце помещение было довольно тесно и неудобно. Императрица жила в нижнем этаже, но каждый день должна была подниматься в верхний, где была столовая и церковь. Молодая княжеская чета жила в левом флигеле, соединенном с главным корпусом дворца полукруглою открытою галереей, чрез которую и приходилось проходить по нескольку раз в день.

Внизу этого флигеля помещалась гауптвахта офицерского гусарского караула, и неизбежный шум от караула проникал и в комнаты верхнего этажа. В осенние темные вечера верхний этаж дворца, как необитаемый, был освещен расставленными чрез комнату сальными свечами в жестяных, длинных, наполненных водою подсвечниках. Такой подсвечник стоял и на полу маленького балкона дворца при выходе в галерею.

Здесь обыкновенно я ожидал великую княгиню, и, когда отворялась дверь во флигель и показывался великий князь с великой княгиней, я брал подсвечник и, неся его с величайшим вниманием, чтобы не расплескать находящуюся в нем воду, шел впереди, чтобы хотя немного осветить дорогу. Эта проделка забавляла веселую великую княгиню, и она каждый раз, смеясь, говорила: «Merci, merci page, благодарствуй».

На балконе я ставил свечу на прежнее место, на пол, и, приняв от камердинера великой княгини работу или другие вещи, которые она хотела иметь с собою, следовал за нею. Другие комнаты также были в полумраке; освещалась одна лестница. Странным кажется теперь это госпитальное освещение комнат императорского дворца.

На первой неделе моего дежурства в Павловске, 15 июля, было бракосочетание адъютанта великого князя поручика л. – гв. Литовского полка Владимира Федоровича Адлерберга с Марией Васильевной Нелидовой, фрейлиной императрицы Марии Федоровны. Обряд совершался в дворцовой церкви.

Великий князь Николай Павлович и двоюродный брат невесты, Кирилла Александрович Нарышкин, были посажеными отцами, великая княгиня Александра Федоровна и тетка невесты, статс-дама Мария Алексеевна Нарышкина, посажеными матерями новобрачным. Родных у Адлерберга было немного: мать – начальница Смольного монастыря, сестра Юлия Федоровна Баранова и моя тетка, жена родного дяди Владимира Федоровича, Елисавета Яковлевна Багговут.

Я был назначен держать венец над женихом; над невестой держал венец ее родственник, Аркадий Аркадьевич Нелидов (брат Варвары Аркадьевны Нелидовой), юноша, готовившийся поступить юнкером в кавалергарды. После брачной церемонии у императрицы Марии Федоровны был бал и ужин. Особенный стол был приготовлен для императорской фамилии, новобрачных и их родственников.

Поднялся вопрос, могу ли я, в звании шафера, сидеть за столом? Императрица Мария Федоровна, строгая к этикету, решила этот вопрос отрицательно; это поразило мое камер-пажеское самолюбие, так как я считал свое звание несравненно выше звания недоросля из дворян, будущего юнкера гвардии.

Но это было минутное неудовольствие, и я принялся служить моей великой княгине у стола, за которым сидела моя тетушка и шафер невесты Нелидов.

В Константиновском дворце, где жил в. к. Михаил Павлович, помещался прусский принц Вильгельм, нынешний маститый император Германский. Тогда он был красивый, статный, веселый и любезный юноша. Он походил лицом и нравом на великую княгиню, которая любила его более других братьев и часто, говоря о нем, называла «mein Liebling». Однажды, играя с собакою великого князя Михаила Павловича, он был ею укушен в ногу.

 

 

Доктора, опасаясь последствий, нашли нужным прижечь небольшую ранку и на несколько дней не позволять принцу выходить из комнат. На другой день после этого происшествия великая княгиня послала меня узнать, как принц провел ночь.

Возвратившись, я встретил великую княгиню под руку с великим князем, готовым уже сойти к императрице; они остановились, и я начал говорить вперед приготовленную французскую фразу о спокойной ночи и о хорошем состоянии здоровья принца и, желая блеснуть своим французским выговором, начал картавить.

При первых моих словах: «Votre Altesse Impе́riale…» – великий князь, смотря на меня и сделав комически серьезную мину, начал повторять за мной каждое слово, картавя еще больше моего. Великая княгиня захохотала, а я, краснея и конфузясь, старался скорее кончить.

К счастью, фраза не была длинна. После обеда, проводя великую княгиню и великого князя во флигель и ожидая приказаний, я стоял невеселый в приемной, когда великий князь, вышедши из комнаты великой княгини, подошел ко мне, поцеловал меня и сказал:

– Зачем ты картавишь? Это физический недостаток, а Бог избавил тебя от него. За француза никто тебя не примет; благодари Бога, что ты русский, а обезьянничать никуда не годится. Это позволительно только в шутку.

Потом, поцеловав меня еще один раз, отпустил до вечера. Этот урок остался мне памятен на всю жизнь.

Выдающаяся черта характера великого князя Николая была – любовь к правде и неодобрение всего поддельного, напускного. В то время император Александр Павлович был в апогее своей славы, величия и красоты. Он был идеалом совершенства.

Все им гордились, и все в нем нравилось; даже некоторая изысканная картинность его движений; сутуловатость и держание плеч вперед, мерный, твердый шаг, картинное отставление правой ноги, держание шляпы так, что всегда между двумя раздвинутыми пальцами приходилась пуговица от галуна кокарды, кокетливая манера подносить к глазу лорнетку; все это шло к нему, всем этим любовались.

Не только гвардейские генералы и офицеры старались перенять что-либо из манер императора, но даже в. к. Константин и Михаил поддавались общей моде и подражали Александру в походке и манерах. Подражание это у Михаила Павловича выходило немного угловато, не натурально, а у Константина Павловича даже утрировано, карикатурно. По врожденной самостоятельности характера не увлекался этой модой только один великий князь Николай Павлович.

В то время великий князь Николай Павлович не походил еще на ту величественную, могучую, статную личность, которая теперь представляется всякому при имени императора Николая. Он был очень худощав и от того казался еще выше. Облик и черты лица его не имели еще той округлости, законченности красоты, которая в императоре так невольно поражала каждого и напоминала изображения героев на античных камеях.

Осанка и манеры великого князя были свободны, но без малейшей кокетливости или желания нравиться; даже натуральная веселость его, смех как-то не гармонировали со строго классическими, прекрасными чертами его лица, так что многие находили великого князя Михаила красивее.

А веселость эта была увлекательна, это было проявление того счастья, которое, наполняя душу юноши, просится наружу. В павловском придворном кружке он был иногда весел до шалости. Я помню, как в один летний день императрица, великий князь с супругою и камер-фрейлина Нелидова вышли на террасу павловского сада.

Великий князь шутил с Нелидовой, это была сухощавая, небольшая старушка, весьма умная, добрая, веселая. Вдруг великий князь берет ее на руки, как ребенка, несет в караульную будку, оставляет ее в ней и строгим голосом приказывает стоящему на часах гусару не выпускать арестантку.

Нелидова просит о прощении, императрица и великая княгиня смеются, а великий князь бросается снова к будке, выносит Нелидову и, опустив ее на то место, с которого взял, становится на колени и целует ее руки.

Императрица Мария Федоровна старалась разнообразить павловские вечера. При хорошей погоде ездили пить чай и ужинать в Розовой или Елисаветинский павильон или на ферму. Иногда, для забавы общества, приглашались проезжие фокусники с учеными обезьянами, собаками. Однажды пили чай в Розовом павильоне.

Явился итальянец во фраке, в башмаках с треугольной шляпой под мышкой и ввел в залу маленькую лошадку, которая кланялась, сгибая передние ноги, и выбивала копытом ответы на заданные вопросы о числе гостей, часов и проч. Вдруг лошадка подозрительно поднимает хвост и надувается.

Великий князь притворно грозно взглядывает на итальянца, а тот, сконфуженный, бросается к лошадке и подставляет свою новенькую треуголку, чтобы сберечь паркет залы Розового павильона. Фрейлины закрываются веерами, все смеются, а великий князь более всех.

В дурную погоду собирались в нижней зале дворца, с выходом в сад. Там иногда было литературное чтение; читали: Жуковский, Уваров, Плещеев; дамы занимались вышиванием, а великий князь читал карикатуры. Обыкновенно при начале чтения императрица отпускала нас, а если она забывала, то мы старались напомнить о нашем присутствии осторожным шарканьем ног.

Отпущенные, мы бежали в сад и в публике, которая толпилась у окон залы, отыскивали знакомых нам гусарских офицеров и возвращались только к началу ужина.

Но эти вечера были не часты и, кажется, немногие их любили. Чаще всего играли в фанты и в так называемые charades en action. Шарады эти всегда придумывал великий князь и сам же исполнял их. Я помню шараду tapage, в которой я представлял второй слог, а при исполнении целого великий князь поднял такой шум, что императрица и великая княгиня, закрыв уши, вскричали: «Assez de tapage, assez».

Другая шарада, вызвавшая всеобщий смех и одобрение, была «corpulence», исполненная одним великим князем. Сперва он весьма искусно подражал звуку рожка, потом прошелся, делая гримасы и зажимая нос; потом явился с бильярдным кием, который держал как копье, наконец пришел обвязанный подушками и с трудом, как бы от тучности, передвигал ноги.

Шарады всегда исполнялись без всяких приготовлений, без всяких пособий. Можно было пользоваться только тем, что находилось в смежной бильярдной комнате. Так просты, так незатейливы были павловские вечера императрицы, а как веселы и оживлены были они!

Великий князь был очень воздержан в пище, он никогда не ужинал, но обыкновенно при проносе соленых огурцов пил ложки две огуречного рассола; сморкался он продолжительно и громко, и тогда императрица, обращаясь к великой княгине, обыкновенно говорила с улыбкою: «Unser grosser Trompeter fängt schon wieder an».

Ко мне великий князь был особенно милостив. Я был очень худощав, вероятно от роста; часто великий князь, подходя ко мне, спрашивал: «Что ты так худеешь, не шалишь ли?» И потом уговаривал беречь здоровье и силы, необходимые для будущего счастья.

Это милостивое внимание к юноше, эта снисходительная забота о его здоровье проявляют, без сомнения, черты душевной доброты великого князя, тем более, что в то время он был очень молод и очень счастлив, а молодость и счастие эгоистичны.

В конце августа, в одно воскресенье, в церкви, во время литургии, великой княгине сделалось дурно. Великий князь почти на руках вынес ее и привел во флигель. Я был дежурным и следовал за ними. Успокоившись насчет здоровья великой княгини, великий князь вышел из ее комнаты и подошел ко мне.

– Сколько тебе лет? – спросил он меня.

– Семнадцать, – отвечал я ему.

– Вот видишь, – продолжал он весело, – я тебя старше только четырьмя годами, а уже женат и скоро буду отец.

При этом он поцеловал меня; лицо его сияло счастием. В тот же день начали при дворе говорить о беременности великой княгини.

Вскоре была решена поездка императорской фамилии в Москву. Камер-пажей разделили на две категории. Одна половина должна была остаться в Петербурге для выдержания экзамена и производства в офицеры гвардии, другая должна была отправиться в Москву.

Я хотя по наукам и мог выдержать экзамен, но был слишком молод, камер-пажество мне очень нравилось, и поездка в Москву меня соблазняла, а потому я отказался от офицерства. Мой товарищ Шереметев предпочел остаться в Петербурге и вышел в Кавалергардский полк.

В двух больших придворных каретах повезли нас 8 камер-пажей в Москву, с нами отправили гувернера полковника Дессимона. Две придворные коляски с нашими служителями и поклажей следовали за нами. Таких придворных колясок, которые употреблялись тогда при переезде двора, теперь уже нет.

Кузов висел на ремнях, прикрепленных к железным стойкам на осях. Эти колымаги были непокойны и некрасивы, но поместительны. Мало осталось теперь людей, которые ездили еще по прежней бревенчатой, до шоссейной, московской дороге. Путешествие по ней было своего рода испытанием терпения. Но для нас, юношей, это пятидневное путешествие, при постоянно хорошей погоде, казалось веселой прогулкой.

 

Назад: ПИСЬМА К ИМПЕРАТОРУ
Дальше: А. И. Веригин. Воспоминания об осаде Варны и о пребывании там императора Николая I. 1828 год [307]