Знатная выявилась Жения стряпуха. Что ни сготовь, за всё спасибо. За всё поклоны. Полное уважение, полное почтение ото всех.

День она на кухне. Вечера все напролёт с сыном. Чего ещё? Каких благ по нынешней военной поре желать?

Выше края не просила и не мечтала просить у судьбы. Однако покой не шёл к душе. Гвоздём сидел в ней какой-то незлой чёртушка, знай нудил своё: не по всей правде живёшь, не по всей…

А где она, вся правда? Кто её вымерял?

Жению ни в чём не упрекнёшь. Ни в лени, ни в разгильдяйстве. Весь день как взвихренная заведёнка за троих пашет на кухне – нехват, нехват народу! – и на минуту не присядет.

"А может, вся правда в том, чтоб ещё быстрей крутиться? На последнем пределе каждый день? Каждый час? Поскорей свали кухонные хлопоты и…"

Умудрилась она выжимать время и на то, чтоб после кухни объявиться в санбате.

В санбат только приди. Этому поправь в головах, тому подай утку, тому костыль, тому, однорукому, помоги закурить, чиркни спичкой ("Сестричка, угости огоньком…"), тому заштопай, тому пришей, тому постирай, тому…

Постепенно голоса просьб смолкают. Наконец, совсем тихо. Неслышно, печальной тенью проходит Жения меж носилок, заглядывает в лица. Ничего не надо? Ничего не надо?

Нет, ничего никому не надо.

Одни спят, другие благодарно улыбаются.

Жения сторожко вслушивается в себя – чёртушка молчит про правду, и Жения в крайней усталости убредает к операционной, "где с того света достают".

Войти в операционную не решается – очень там нужна! – и притаивается к старой щёлке.

Видит: операция удачно закончилась, довольные Кручинин и Нина снимают халаты. Нина кладёт свой халат, точнее, роняет из усталых рук на табурет, берёт грязный полный таз вынести. Взять взялась, а поднять не может, до того уходилась. Так и торчит над тазом, переломленная.

Неясная сила легонько толкнула Жению в плечо. Чего стоишь? Помоги!

И Жения твёрдо вошла, взяла у Нины таз и во двор.

Таз ох и тяжелина, трудно нести на весу. Жения и подтяни ближе к себе.

Вприбежку еле допёрла до оврага. Чуть запрокинула вылить, было уже плесканула – что-то шлёпнулось в таз. Звук короткий, резкий – пак! Что? Откуда?

Жения медленно выворачивает из таза и видит на дне – пуля!

"Боже, – обомлела Жения, – неужели?.. Неужели, – поражённо смотрит на горку вывернутых бинтов в крови, -неужели этот красный комок тряпья уберёг меня? Ну да… Не завязни пуля в бинтах, она б взяла меня. Как просто на войне пропасть…"

Бледная, вся выстывшая Жения показала пулю Кручинину.

Кручинин грустно шатнул головой.

– Ёк-макарёк… Снайперская пуля всегда в карауле…

Со спокойной рассудительностью добавила Нина:

– Считайте, что Вам повезло. Боевое крещение прошло нормально.

Жения недоумевала. Почему так спокойны эти люди? Только потому, что не они оказались у оврага? Но ведь наверняка понеси Нина и что, разве не могло б её убить? Спокойны потому, что не они были там? Конечно! Не слепому жалеть о том, что на рынке свечи подорожали.

Нина догадалась, о чём думала растерянная Жения.

Всё тем же ровным, скорее, равнодушно усталым голосом сказала Нина:

– На войне отучишься удивляться и тому, что ранен, и тому, что в иной момент уцелел. Оттого за одного битого двух небитых дают, да и то не берут… Вы свою пульку не выбрасывайте. А заверните в салфеточку и носите как сувенир войны. Вот так…

Из нагрудного кармана гимнастёрки Нина достала ползвездочки, аккуратно завернутой в чистый листок из школьной тетради в клетку.

– Была когда-то целая звёздочка. Висела у меня на беретке. Пуля угадала в звёздочку. Половинку звёздочки отбило, половинка осталась…

Жения изумилась.

– А голове бил поломани?

Нина слабо усмехнулась:

– Да считай нет, не поломанная. Бог миловал… Голова целая. А ползвёздочки нету. Вот таковецкая потеря. Уцелевшую половинку храню я пуще ордена.

Нина нахмурилась своим словам. Показались они ей высокопарными, чужими и заговорила глуховато, безразлично:

– Всё это не стоит и иголки без ушка… Я вот бы что Вас попросила, раз Вы уже крещённые пулей… – В голос к ней втекло сострадание. – У нас в тяжёлой палатке лежит один грузин. Лицо обгорело… Говорит, умру и слова родного не услышу. Умереть-то… Такой роскоши ему никто не подаст. А насчёт родной речи… Я сведу Вас к нему. Посидите… Поговорите…

Жения с укором раскинула руки. О чём разговор?! Веди!

Парень тот был невысокий, щупленький. Лицо до того обожжено – кости едва не выпирают.

Глянула на него Жения – слёзы захлестнули её. Совсем слезокапая стала.

Нина приложила палец к губам: тихо, сдерживайтесь.

Жения кивнула.

Она понаблюдала, как незнакомая санитарка прикладывала парню марганцовые примочки – жар вытягивала – и жестом показала Нине: пускай санитарка уходит, я сама смогу прикладывать.

Жения обмакнула салфетку в розовый раствор, положила осторожно салфетку парню на щёку.

– Здравствуй, сынок, – по-грузински сказала Жения.

– Здравствуй, мама! – Парень крепко сжал обеими руками её руку, нашарил ощупкой. – Человек я пропащий, отжитой…

Жалеюще и вместе с тем жестковато перебила его Жения:

– Не нравится, сынок, мне твой запев… Отжитой, отжитой… Это ты-то отжитой? У тебя рук-ног нету? Головы нету? Вон до тебя был тут один, как самовар…

– Это как – как самовар?

– Ну… Без рук, без ног, одно туловище. Вместо рук – одни культюшки, вместо ног – одни очурупки, одни обрубки. Делаешь массаж культюшки, а он и скажи: "Сестричка, вы задели за мизинец за больной". Дивишься. Какой мизинец да ещё больной? Рука ж по плечо отхвачена! Растираешь куцый обрубок ноги, опять вроде попрёка: "Такое чувство, будто задеваете за пальцы за больные…" Понимаешь, человек чувствует боль в пальцах, которых у него уже нет. И никогда не ныл, не жалился. Дух в нём круто, надёжно стоял. Говорил, протезные руки-ноги надену, снова пойду бить фашину. А ты… отжитой…

– Всё равно, – уже слабей возражает паренёк. – Скажи, ну зачем такому жить? Глаза выгорели… Я урод… Зачем мучить? В Германии вон сунут в вену два кубика воздуха и полный писец, никому не будешь обузой.

– Ты, сынок, не забывкивай. Ты не в Германии. Ты Победу добывал. Добывал Родине, а Родина в ответ на это – убей тебя? Какая мать убьёт своего сына? Не-е, Родина тебя поднимет. Обязательно поднимет! Сделают пластическую операцию… У тебя девушка есть?

– Да.

– Будешь снова ты интересный, пригожий… Девушка не узнает! Даже ни граммочки не узнает, что у тебя был такой ожог лица.

– И вы про это?.. Вы серьёзно?

– А какие могут быть шутки у нашей медицины?

Парень тихонько сжимает её руку в запястье. Замолкает.

Воцаряется смирная тишина.