План поместья Бёрли-Хаус, копия рисунка Ланселота Капабилити Брауна

 

«Карты создаются людьми, а не машинами”, — писал ученый-географ Дж. К. Райт в своем классическом эссе “Картографы — тоже люди” (Map Makers are Human). Это было в далеком 1942 году, с тех пор очень много изменилось, и теперь карты именно что автоматически создаются машинами — ну, или людьми с помощью машин и геоинформационных систем (ГИС). Эти последние представляют собой сочетание аппаратных и программных средств для сбора, хранения, анализа и визуализации географических и топографических данных. В наши дни ГИС “меняют мир и все наличествующие в нем объекты”, как говорится в пользовательской инструкции к одной из таких систем. Первые компьютерные картографические системы были разработаны для государственных нужд в Канаде, в 1960-х ими занимались специалисты Гарвардского университета. И вот, как результат, мы привычно скачиваем карты, одним движением увеличиваем-уменьшаем, щелчком мыши ставим метки. Раньше мы чиркали что-нибудь на карте, складывали ее по старым сгибам и запихивали на дно рюкзака — сейчас же у нас на ладони помещаются целые географические атласы, мы запросто суем глобус в карман. По логике, бумажные карты давно пора упрятать в темный чулан истории. Но никто их туда не прячет.

Все дело в том, должно быть, что людям просто очень нравится рассматривать бумажные карты и держать их в руках — причем кому-то это нравится гораздо больше, чем остальным. В 2006 году некий Эдвард Форбс Смайли-третий сел в тюрьму за то, что похитил из собраний Йеля, Гарварда и Британской библиотеки больше сотни старинных географических карт общей стоимостью 3 миллиона долларов, вырезая их бритвой из атласов, книг и альбомов. Точно так же действовал другой прославившийся похититель карт, торговец антиквариатом из штата Флорида Гилберт Блэнд. Автор биографии Блэнда называет своего героя “картографическим Аль Капоне”, однако до легендарного гангстера Блэнд — как, впрочем, и Эдвард Форбс Смайли-третий — очевидно не дотягивает, поскольку за ним не числится ни кровавых расправ, ни бутлегерства, ни взяток, ни запущенного нейросифилиса.

Зачем красть карты? Да затем же, понятное дело, зачем крадут деньги и книги: и то, и другое, и третье — бумага, на которую нанесены знаки и письмена, придающие ей материальную ценность. Возможно, у такого воровства есть и менее банальная причина: коль скоро географическая карта символизирует завоевание нарисованной на ней территории, значит, ее похищение, то есть овладение средством овладения, является как бы апофеозом завоевания.

Не знаю, как вам, а мне этот мотив близок. Ни в коем случае не претендуя на лавры картографического гангстера, я, между тем, вынужден признать, что, бывало, с превеликим трудом противостоял искушению, любуясь, к примеру, великолепными, играющими золотом и богатыми оттенками цвета, вручную раскрашенными картами, которые издавал в XVII веке Виллем Янсзон Блау с сыновьями (чтобы добиться желаемого качества, издателю пришлось сконструировать и построить специальный печатный станок). Выставленные в экспозиции амстердамского Музея судоходства, эти дивные произведения картографического искусства не пробудят тайное вожделение разве что в самом безнадежном рабе экранных пикселей. А вспомнить работы Кристофера Сакстона — в XVI столетии под покровительством королевы Елизаветы он издал первые в истории карты английских графств, прекрасные своей сдержанностью и простотой, с любовью выгравированные мастерами из Нидерландов, самой передовой в смысле картографии европейской страны, и впоследствии воспроизведенные на рубашках игральных карт. Или мореходные карты Джона Селлера, XVIII век — самые настоящие и неповторимые шедевры. Или карты великих французов из семьи Сансон (всего лишь однофамильцев, а не родственников прославленного палача), о которых в одном авторитетном источнике говорится, что “украшенные картушами, они неизменно исполнены изящного достоинства”.

Даже имеющиеся в моем скромном собрании классические “полудюймовки” шотландских картографов Бартоломью, по-эдинбургски непритязательно элегантные, радуют своей вещностью, обстоятельностью, тем самым, что мы так ценим в деревянных игрушках-головоломках или, например, в старом бакелитовом радиоприемнике — живом напоминании о том, что в прежние времена предметы были прочнее, надежнее, весомее. Недаром принято считать, что, чем старше вещь, тем она увесистее и прочнее, поскольку в большинстве случаев так оно и есть. Некоторым из моих карт издания Бартоломью уже больше ста лет, но, наклеенные на полотняную основу, они отнюдь не выглядят на свои года и в дальних загородных прогулках служат не хуже, чем неизменная трубка Альфреда Уэйнрайта или пергаментная завертка для сэндвичей.

Прокладывать путь по бумажной карте — что может быть естественнее и удобнее? Мы воспринимаем это как само собой разумеющееся потому, видимо, что на протяжении многих столетий люди ориентировались именно по рисованным и печатным картам и настолько к этому привыкли, что чтение карты сделалось одним из многих наших врожденных бумажных навыков.

В статье “Ориентирование на местности с помощью GPS-навигации в сравнении с ориентированием по карте и по устным объяснениям” (Wayfinding with a GPS-Based Mobile Navigation System: A Comparison with Maps and Direct Experience), опубликованной в 2008 году в “Журнале экологической психологии”, Тору Исикава, специалист по когнитивным аспектам географии из Токийского университета, указывает, что пешеходы, использующие GPS-навигаторы, сбиваются с пути чаще, чем те, которые ориентируются по традиционным картам (но последние, в свою очередь, показывают результат хуже, чем пешеходы, спрашивающие дорогу у местных жителей). Тот же доктор Исикава изучал, насколько зависит восприятие музейной экспозиции посетителями от того, используют ли они аудиогид, классический путеводитель или аннотированный план залов: оказалось, что посетители, вооруженные современными технологиями, забывают увиденное быстрее, чем те, кто осматривал музей с путеводителем или планом в руках. То есть и тут старая добрая бумага неотступно следует за нами, как верный ретривер.

На нее, на проверенную временем бумажную карту, запросто можно положиться и в путешествии по виртуальным мирам. Так, например, в знаменитой серии видеоигр “Супер Марио” — точнее, таких играх как “Бумажный Марио”, “Супер Бумажный Марио”, “Бумажный Марио: Тысячелетняя дверь” и стоящая чуть особняком “Марио и Луиджи” — наряду с эффектным умением Марио в нужный момент складываться в бумажный самолетик или кораблик есть и другая прекрасная деталь: отважный усатый сантехник прокладывает себе путь в головоломно утроенном виртуальном пространстве, глядя на бумажную карту. С этой картой в руках Марио и нам указывает путь в дебрях, в которых без него мы бы мигом заблудились. Бумажная карта помогает нам с Марио ориентироваться в виртуальной, компьютерной реальности, а с другой стороны, компьютерные технологии служат для картирования мира реального. Благодаря широкой доступности открытых данных и инструментов цифрового картирования каждый в наши дни может при желании создавать свои собственные карты — в соответствии с принципами Web 2.0 пользователи карт становятся их творцами. Для обозначения этого нового феномена все чаще используется термин «неокартография», одним же из первых неокартографов стал Стив Коуст — случилось это в 2004 году, когда он положил начало проекту OpenStreetMap, или OSM, этакой картографической

“Википедии”. Суть проекта заключалась в том, чтобы с помощью простейших GPS-устройств создать карту, которую любой мог бы использовать по своему усмотрению, без связанных с авторским правом ограничений, и так же свободно дополнять ее и редактировать. Согласно официальной формулировке целей и задач проекта, OSM “призван способствовать накоплению, развитию и распространению открытых картографических данных, предоставлять свободный доступ к этим данным всякому, кто пожелает ими воспользоваться или поделиться с другими”.

Что любопытно, для накопления и распространения картографических данных в OSM по-прежнему используется бумага. Понятно, что далеко не всем желающим дополнять существующие цифровые карты полезными деталями хватает для этого инструментария, навыков и знаний. Поэтому были придуманы альтернативные методы работы, и среди них так называемый метод обходного листа: участник проекта распечатывает на листе бумаги имеющуюся цифровую карту, карандашом или ручкой наносит на нее недостающие, по его мнению, детали, сканирует и с помощью специального сервиса загружает на сайт OSM. Дело сделано, заняться неокартографией нынче проще простого. А занятие неокартографией, между прочим, это далеко не только хобби или способ с приятностью провести время.

На окраине кенийской столицы Найроби раскинулся огромный трущобный район под названием Кибера с населением, по разным оценкам, от 200 тысяч до 1 миллиона человек. В 2008 году итальянский ученый Стефано Маррас запустил там независимый проект

“Карта Киберы”, смысл которого заключается в картировании местности с помощью метода “обходного листа”, составлении достоверных и актуальных карт для нужд обитателей этого непрерывно меняющегося городского района. Тамошних детей обучили пользоваться GPSустройствами и фиксировать с их помощью базовые элементы районной топографии. Организаторы и волонтеры проекта затем превращают собранные данные в цифровые карты, которые распечатывают на бумажных листах формата А1 и раздают жителям, чтобы те цветными маркерами отмечали важные детали городского пространства — рынки, сточные канавы, проходы между строениями, ручьи и т. п. Уточненные таким образом карты сканируются, появившиеся на них объекты переносятся в компьютере на цифровые карты, те снова распечатываются — и так далее, в теории до бесконечности; часть распечатанных бумажных карт остается на руках у жителей района и используется по прямому назначению.

 

 

Карта, иллюстрирующая историческое событие

 

Такие карты, созданные объединенными усилиями многих людей по смешанной бумажно-цифровой технологии, успешно использовались в зонах природных катастроф: во время наводнений в Пакистане в 2010 году, после землетрясений в Новой Зеландии в 2011-м и на Гаити, где его последствия ликвидируются до сих пор.

Если что-то из прежних времен и может в некотором приближении сравниться с проектами типа “Карты Киберы”, то разве что издание дешевых, одношиллинговых географических карт для рабочего класса, предпринятое в первой половине XIX века Английским обществом распространения полезных знаний. Но там рабочие были в чистом виде потребителями карт, к их изготовлению они не имели никакого отношения. Иерархическая модель сбора и распространения географической информации с той поры претерпела сильные изменения, однако и в цифровую эпоху бумага не выходит из игры: машины в наше время, может, и создают карты, но обходиться при этом без бумаги они так и не научились.

В течение многих столетий, разделяющих первую начертанную на песке карту и Золотой неокартографический век “Гугла” и OSM, люди не переставали рисовать карты, причем не только на бумаге — в дело шли самые разнообразные материалы, в том числе камень, кость, дерево или даже, как например при дворе Карла Великого, пластины высокопробного серебра. Многие знают, что первая в западном мире печатная географическая карта появилась в “Этимологии” святого Исидора Севильского издания 1472 года. На слуху у большинства и имя фламандского картографа Герарда Меркатора, который в конце XVI века придумал для карт проекцию, в которой не искажаются углы между направлениями, а параллели и меридианы представлены прямыми, перпендикулярно пересекающимися линиями (она удобна для навигации, но зато Гренландия на карте в проекции Меркатора площадью превосходит Китай, а Европа — Южную Америку). Гораздо меньше помнят современника Меркатора, антверпенского печатника, торговца книгами и гравюрами, иллюминатора карт (afsetter van carten) Абрахама Ортелия — а он тем временем одним из первых в Европе преуспел в коммерческом издании карт и первым, доставив тем самым немало огорчения самому Меркатору, составил и выпустил многостраничный географический атлас.

Как рассказывают, началась история Ортелия с того, что где-то некий антверпенский негоциант посетовал приятелю на доступные в те годы географические карты: мол, большие, слишком громоздки и неудобны в использовании — поди найди где расстелить этакую простыню, а на маленьких картах ничего толком не разобрать. Тогдашние карты были действительно гигантских размеров. Так, Universalis Cosmographiae Descriptio in Plano (“Описание на плоскости космографии мира”), изданная Мартином Вальдземюллером в качестве приложения к его Cosmographiae Introductio (“Введению в космографию”, 1507) — та самая географическая карта, на которой впервые появилось название “Америка”, — была напечатана на двенадцати отдельных листах общей площадью 36 квадратных футов (больше трех квадратных метров). Это потом будут придуманы специальные математические алгоритмы для складывания больших географических карт, те самые, по сути, алгоритмы, которые используются сейчас, когда надо из плоских деталей создать трехмерный объект — например, при изготовлении сборной мебели или автомобильных кузовов.

Но в Антверпене XVI века не было, разумеется, ни сборной мебели, ни соответствующих алгоритмов, поэтому приятель, выслушав негоцианта, удрученного состоянием картоиздательского дела, не придумал ничего лучше, чем посоветовать тому — чем черт не шутит — обратиться к Абрахаму Ортелию, молодому иллюминатору географических карт. Ортелий подобрал для негоцианта три десятка листов одинакового, удобного в обращении размера и переплел их в альбом. Человек честолюбивый и предприимчивый, он сообразил, что случайный заказ открывает перед ним блестящую будущность. Ортелий начал подыскивать надежные карты и копировать их, при гравировании, где необходимо, внося исправления. Эти труды заняли у него десять лет, но в конце концов собрание карт было отпечатано и переплетено под одной обложкой — 20 мая 1570 года из-под печатного пресса вышел первый в истории географический атлас. Theatrum Orbis Terrarum (“Зрелище круга земного”), так называлось издание, содержало в себе 53 гравированные по меди карты и 35 листов текста и стоило 6 гульденов 10 стюйверов.

“Зрелище” Ортелиуса было подлинным произведением высокого искусства — недаром автор дружил с Питером Брейгелем-старшим и одним из первых начал коллекционировать работы Дюрера — и в то же время изданием в высшей степени практичным: разумных размеров, удобочитаемым, надежным в смысле фактов и не запредельно дорогим. Уже через три месяца атлас был переиздан, в 1571 году появилось издание на голландском языке (а не на латыни, как первые два), в последующие годы переиздание следовало за переизданием, на разных языках, с постоянными дополнениями и исправлениями. За несколько первых лет, по подсчетам ученых, было продано около 7750 экземпляров “Зрелища”. Полный атлас Меркатора, в который вошли все созданные им карты, увидел свет только в 1602 году.

Вскоре он затмил популярностью детище Ортелиуса, но в одном “Зрелище круга земного” осталось непревзойденным — это был первый атлас, устроенный так же, как современные: его открывала карта мира, затем шли карты континентов, и уже после — отдельных стран. Свершившаяся в XVI столетии великая картографическая и картоиздательская революция вызвала к жизни “величайшую за все времена аферу с недвижимостью”, как назвал это явление Ллойд Арнольд Браун в своей “Истории географических карт” (The Story of Maps, 1950). В XVI–XX веках бумажные карты служили средством не только морской навигации, но и планирования смелых коммерческо-географических предприятий и преобразований — будь то в масштабах страны или отдельного поместья.

Например, прославленный ландшафтный архитектор Ланселот Капабилити Браун запросто читал ландшафт, как если бы это был бумажный документ, напечатанная на бумажном листе карта. Рассказывая о приемах, к которым прибегал Браун при планировании и устройстве садов, Ханна Мор цитирует его знаменитые слова: “Здесь, — он указал пальцем, где именно, — я поставлю запятую. Вон там, где уместен изгиб порешительнее, у меня будет двоеточие. Далее заключу в скобки место, где непременно надо преломить направление взгляда. Затем поставлю точку и возьмусь за новую тему”. Карты и планы межевания помогали управлять поместьями, сажать деревья, воплощать мечты и великие замыслы.

На протяжении пяти последних столетий бумага играла колоссальную роль в формировании ландшафтов, народов и стран. Бумажные карты служили важнейшим подспорьем в колониальных и военных экспедициях голландцев и французов, способствовали коммерческим успехам Британской Ост-Индской компании и великого множества компаний помельче. (Бумага — в виде хронологических сводов, астрономических таблиц, семейных древ и перечней предков — способствовала также колонизации времени, не только пространства. Известнейший тому пример — грандиозная ксилография Дюрера “Триумфальная арка”, составленная им для императора Максимилиана I из оттисков со 192 досок.) Карты определяли очертания и правовой статус земель, позволяли властителям, охватив взором свои владения, придумать наилучшие способы их устроения, освоения и обороны от неприятеля. Так, британское Картографическое управление, созданное в 1791 году, обязано своим появлением самому что ни на есть удачному опыту использования географических карт при насильственном замирении шотландских горцев, поднявших так называемое Второе якобитское восстание и разгромленных в 1746 году в битве при Каллодене. Это, впрочем, не означает, что карты служат исключительно угнетению и подчинению побежденных. Любая карта представляет собой визуальное высказывание о месте в мире “своих” и “чужих”, дает понять: “я здесь, а ты там” — и в таковом качестве с равным успехом способна употребляться как во благо, так и во зло.

В XIX веке Чарльз Бут, желая подвести научный фундамент под свои филантропические начинания, изучал жизнь лондонской бедноты. По результатам своих исследований он составил знаменитый план города, на котором кварталы были раскрашены, в зависимости от благосостояния жителей, в семь цветов — от черного (“населены преимущественно полубезработными и попрошайками с криминальными наклонностями”) до желтого, где проживали состоятельные семьи, “держащие трех и более человек прислуги”. (Мои предки, кстати, были выходцами из “черных” кварталов.)

В 1970-х “Исправленная карта мира” австралийца Стюарта Макартура, на которой его родной континент был изображен сверху, а не внизу, как все привыкли, здорово послужила делу национального австралийского самоутверждения. В те же приблизительно годы появилась карта мира, выполненная в проекции ГаллаПетерса — она, в отличие от проекции Меркатора, верно передавала, как соотносятся между собой площади стран и континентов, и уже одним этим расшевелила не только профессионалов-картографов, но и все мировое сообщество: когда так наглядно показана огромность Африканского континента, труднее отмахнуться от его проблем. Как емко формулирует в своей книге “Карты во время оно: картография до 1850 года” (Maps in Those Days: Cartographic Methods Before 1850, 2009) Дж. Эндрюс, “карты выражают представления о земной поверхности” — и, следует добавить, о ее обитателях. Британский бриг “Бигль”, на борту которого находился молодой натуралист Чарльз Роберт Дарвин, 27 декабря 1831 года вышел из устья Темзы с картографической миссией — для нанесения на карту береговых очертаний Южной Америки; пять лет спустя он возвратился в порт с первыми набросками новой карты человеческой цивилизации.

Специалист по истории картографии Р. Э. Скелтон так резюмирует назначение карт и сыгранную ими роль:

“В сфере политики они служили для демаркации границ, в сфере экономики — для фиксации прав собственности и для фискальных нужд, а позднее еще и выполняли роль наглядной описи национальных ресурсов, в сфере военной карты использовались для стратегического и тактического планирования наступательных и оборонительных действий”.

Географические карты — важная и неотъемлемая часть того бумажного массива, что лежит в основе современного мира, элемент системы, образованной, по словам географа-радикала Дениса Вуда, “сводами законов, уголовными кодексами, межгосударственными соглашениями, библиотечными каталогами, письменными обязательствами, гроссбухами, контрактами и договорами”. Наша современность была сформирована бумагой и по сей день бумагою держится, пронизанная ею насквозь.

Одна из проблем, традиционно стоящая перед картографами — как лучше отобразить на плоскости поверхность сферического тела, — не что иное как частный случай вечной и волнующей проблемы взаимоотношения между образом и прообразом. В 1931 году философ Альфред Коржибски представил членам Американской ассоциации содействия развитию науки доклад под названием “Неаристотелева система и обусловленное ею требование строгости в математике и физике”, в котором, в частности, утверждал, что “карта не есть территория”. Но что если утверждение это неверно? Что если представить себе карту столь подробную и точную, что ее не отличить от изображенной на ней территории?

 

 

“Железный занавес”

 

Что если в отображении на плоскости участка земной поверхности достигнута безупречность? В коротеньком рассказе “О строгой науке” (1946) Хорхе Луис Борхес рассказывает о некой одержимой картографией империи, где “Коллегия Картографов создала Карту Империи, которая была форматом в Империю и совпадала с ней до единой точки”, но затем “Потомки, не столь преданные Изучению Картографии, сочли эту Пространную Карту бесполезной и кощунственно предали ее Жестокостям Солнца и Холодов”. И теперь от гигантской карты лишь кое-где сохранились обветшалые фрагменты, под которыми “находят приют Звери и Бродяги”.

Мы с вами и есть эти борхесовы звери и бродяги, которые, несмотря на все чудеса и успехи цифровых технологий, по-прежнему кутаются в бумагу в многочисленных ее видах, по-прежнему ломают голову над различиями между картой и обозначенной на ней территорией и, вопреки очевидности, не оставляют надежды, что бумажный путеводитель окажется крепким в переплете, не вымокнет, не изотрется и верно прослужит на всем протяжении долгого маршрута.

Не знаю, как к вам, но ко мне это все точно относится.