Книга: Литовско-Русское государство в XIII—XVI вв. (неизвестная история)
Назад: ГЛАВА VIII. ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ КАЗИМИРА ЯГЕЛЛОНЧИКА
Дальше: ГЛАВА X. ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ СИГИЗМУНДА

ГЛАВА IX.

ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ АЛЕКСАНДРА

Победа Казимира над «заговором князей» была победой объединения Литовско-Русского государства над опасностью нового взрыва внутренних смут в борьбе князей за власть великокняжескую. Работа над упрочением единства ведется активно и великим князем и радой, несмотря на вскрывшуюся их рознь. Но до конца княжения Казимира, до его кончины 7 июня 1492 г., государственно-правовое взаимоотношение Польши и Литвы оставалось неопределенным, как не видно и существенно новых, определенных шагов в деле организации государственного управления Литовско-Русского государства, его политического строя.

При таких условиях смерть Казимира являлась событием особенно крупного значения. Она ставила снова ребром вопрос об унии. Она же ставила на очередь и вопрос о положении носителя верховной власти в Литовско-Русском государстве, прежде всего по отношению к раде господарской. И то и другое выдвигало и третью коренную проблему — о взаимоотношении виленского центра и земель-аннексов. В годину смерти Казимира при нем в Гродне находились младшие сыновья, Александр и Сигизмунд. Рада убедила Александра остаться в Литве и взять управление в свои руки ввиду опасного положения государства, угрожаемого и Москвой и татарами. Так возникло регентство Александра с господарской радой. Сохранить единство Литовско-Русского государства от каких-либо потрясений и создать крепкое нейтральное правительство было первой его заботой. Для этого надо было действовать совокупно с землями-аннексами и поставить во главе управления своего особого великого князя. И в Городне по смерти короля Казимира (1492 г.) «початы посольства писати до Киева, до Смоленска, до Витебска, до Полоцка, до Луцка». А писалось в этих «посольствах» от имени Александра, сына Казимира, короля польского и великого князя литовско-русского, всем князьям, панам и земянам, верным слугам его отца. Александр сообщает, что отец умер, а его раде наивысшей, панам великого княжества Литовского, «виделось», чтобы он, Александр, остался в своей вотчине, великом княжестве Литовском и Русском, чтобы неприятели, «побачивши тую нашу пригоду, боже уховай, не сягнули на тое панство». «Про то жадаем вас, яко слуг отца нашего верных, — продолжает Александр, — а приятелей наших, ажбы есте памятовали па присяги предков ваших и на свои, яко предки ваши и вы присягнули отцу нашему, господарю своему, верне по милости служити, якож есте и служили, дали бог аж до его милости скончанья. А на присягах своих то есте прирекли: есть ли бы бог отца нашего короля его милости не вховал, тогды иного господаря не мели есте мети нижьли сына его милости, который бы был господарем на великом княжестве, которого ваша милость згодившися посполу з братьею своею с паны-радою великого княжества Литовского оберете». Он выражает уверенность, что адресаты, «веру свою добре заховают», исполняя присягу, «и посполу з братьею своею с паны радою великого князя литовского за один будут». Итак, в чьих руках решение судеб государства? — «князей, панов и земян» всех и каждой отдельных земель «посполу», в «одиначестве» с радою великого князя литовского. Только коллективный акт обранья всеми этими элементами, «згодившимися» между собою, может дать Литовско-Русскому государству нового господаря.

Призывая к сохранению единства и совместному обранью, пишут паны-рада с нареченным епископом (электом) виленским князем Войтехом, воеводой виленским Николаем Ради-вилом, трокским воеводой Петром Яновичем, старостой жмудским Ст. Яновичем во главе и от себя «братьям и приятелям своим милым», напоминая им, что «их предки были завжды за один, посполу з великим князством Литовским» и что Казимир «обовязал и запечатал всих нас души», чтобы все они «служили верно его сыну, который будет господарем на великом княжестве Литовском», и выражая надежду, что это единение земель с великим княжеством Литовским не будет нарушено. При этом паны-рада поясняют, что они оставили у себя Александра, отнюдь не предрешая его избрания на великое княжение, а только по необходимости, «для того, иж бы земля была беспечна от сторон неприятельских». «Бо мы, — заявляет рада, — без вашое милости, братьи нашое милое господаря не хочем выбирати, олиж посполу згодившися со всеми вами, кого слюбим господарем мети, того собе оберем». И для того «положили» паны-рада «сойм у Вильни землям всем зъехаться на день св. Ильи, на выбранье господаря», приглашая представителей данной земли в любопытной по некоторой двойственности формуле: «аж бы есте на тот день там… ехали для тых всих дел и для доброго и посполитого земьского» — «и ваша бы милость старших вас десять або двадцать, або колько ся вам увидит на тот сойм к нам приехали и о тых делех с нами, братьею своею, помыслили, а иньших добрых людей, братью свою, абы ваша милость там заставили, при замку, для часу пригоды».

Великий князь Александр Казимирович (1461-1506). С картины Я. Матейко 

Сейм состоялся, и на нем выставлены были две кандидатуры — Александра и Семена Михайловича, внука Олелькова, князя слуцкого, который при ехал с дружиной в 200 человек. И вот тут выступает известие о завещании Казимира. В грамоте Александра и рады к польской королевской раде, отправленной, по-видимому, одновременно с рассылкой призывных листов на сейм, Александр сообщает полякам, что, как поведали ему панове-рада великого княжества Литовского, отец его заявил раде своей перед смертью, что корону Польскую поручает после себя Яну-Альбрехту, как известно это и польской раде. И Александр убеждает польских панов исполнить эту последнюю волю отца. О себе он тут еще не говорит, но сохранилась и другая грамота, обращенная также к раде коронной, где рада литовская иначе излагает «остаточную волю и росказанье» Казимира, именно, что он корону Польскую оставил Яну, а великое княжество Литовское — Александру, и потому-де рада литовская и просила его остаться в вотчине своей, в великом княжестве Литовском, по «росказанью и полецанию» отца. Убеждая поляков принять в короли Яна-Альбрехта, рада сообщает о созыве сейма для обранья «по воле и росказанью Казимира» Александра.

«А то, — прибавляют они, — есмо вчинили для панств обапольных — а быхмо имели згоду — а быхмо были собе радни и помоцни в всих потребах».

Великий князь Александр и княгиня Елена Ивановна (1476-1513). 1519 г. 

Наконец, третья грамота от рады литовской к раде коронной содержит ответ на призыв поляков, обращавшихся в Литву о присылке послов для совместного избрания короля — послы, которые выяснят литовскую точку зрения на это избрание в согласии с последней волей Казимира, уже посланы. Дается ответ и на призыв к восстановлению унии: «што есте ваша милость братья наша нам мовили, ать бы што было опущоно, а любо омешкано, а то бы было на том сойме оправлено: ино мы рады то слышим…» и благодарим за такую добрую волю, и даст бог в удобное время «хочем выправити до их милости, братьи нашое, послы наши».

Несомненна крупная важность этих актов, заявлений и событий. Перед нами первое ясное известие о литовско-русском сейме аристократически-вельможного состава не только для избрания господаря на все земли великого княжества Литовского, но и для иных совещаний о «добре посполитом». Перед нами момент, когда литовско-русское панство всех земель выбирает Александра без сношения с поляками, дипломатически ловко отклоняя и совместный выбор, чтобы иметь особого господаря, и соединение «обранья» с пересмотром унии, чтобы самим выбрать удобное для этого время, сперва сорганизовав свое внутреннее политическое положение. Есть известие у польских историков (Ваповский), что кое-кто из польских панов предлагал избрать Александра в короли, лишь бы сохранить единство власти, но прошел без труда выбор Яна-Альбрехта. Уния, ставшая личной при Казимире, грозила обратиться в простой союз двух государств, тем более что Александр и не пытался получить от Польской короны формальное подтверждение.

30 июля совершился обряд возведения Александра на великое княжение, а 6 августа датирован его знаменитый привилей, в котором историки, естественно, видят результат сеймовых рассуждений о разных делах «для доброго и посполитого земского».

Привилей этот поистине можно назвать учредительной хартией по важности государственно-правового его содержания. Содержание это касается правового определения роли рады господарской в делах государственного управления и создает весьма определенное ограничение великокняжеской власти, устраняя приемы личного управления, личное начало в действиях верховной власти.

Первая половина привилея повторяет дословно привилей Казимира 1447 л. Затем идут новые статьи. Впрочем, первая из статей, содержащих эти «novas gracias et concessiones ас libertates», вовсе не нова. Это — обещание не умалять земель великого княжества Литовского, но сохранить границы времен Витовта и Сигизмунда, а по возможности и расширять их. Притом Александр обязуется: 1) вести сношения с иностранными государствами —«partes exteras», — в числе которых, и притом не на первом месте, названо «regnum Poloniae» (Москва, орды Заволжская и Крымская, Валахия, Польша, Мазовия, Пруссия, Ливония, Псков, Великий Новгород, Тверь, Рязань) «de consilio dominorum consiliarorum nostrorum», храня и все ранее заключенные договоры; 2) вообще всякие решения и дела, какие будут установлены, определены и решены с господами-радою нашею, не изменять, не исправлять и не отменять ни с кем другим; 3) а если подвергнутся обсуждению в совещании с радою какие-либо предположения и дела и не будут одобрены радой, то «pro isto super eos commoneri non debemus», но что они нам посоветуют для нашей и общей пользы, так мы и исполним; 4) не давать никаких должностей и держаний («dignitates, tenutas et alia omnia officia»), ни вотчин никакому иноземцу или пришельцу, но только уроженцам великого княжества; 5) не требовать ничего за пожалование духовных и светских должностей или держаний ни нам, ни иному кому, разве кто добровольно поднесет нам что чести ради; 6) ни у кого должностей и держаний не отнимать без совета (приговора — «consilio») рады нашей; если же кто будет обвинен в расточении и разорении добр наших, должен быть осужден по суду перед нами, а без вины никого должностей не решать; 7) держать всех наместников, воевод, державцев, тиунов и всяких vicegerentes по-старине в их чести и доходах по обычаям каждой земли; 8) при вакансии на державу или тиунства отдавать их вновь по представлению воевод заслуженным и достойным людям; 9) должности и держания в замках и городах, хотя бы отдаленнейших («in metis remotioribus»), раздавать по обсуждению с радой нашей, по заслугам и достоинству; 10) все пожалования, данные или грамотой обещанные отцом нашим, сохранить за теми лицами; данные же им до воли своей и мы сохраним до воли нашей и рады нашей; 11) что сами раздадим до воли, то в нашей воле, как и утверждение таких пожалований в вечность (без рады?); 12) все доходы наши таможенные, мытные и иные, вины и всякие другие поступают в нашу казну и расходуются на земские нужды по приговорам («consilio») нашей рады, и не должны мы брать эти суммы из казны или вывозить из страны без соизволения («sine voluntate») рады нашей, хотя бы и не было ближайшей в них нужды. Характерно, наконец, обязательство: «plebeios super nobiles non debemus extollere, sed totam nobilitatem conservare in sua honestate».

Значение этого конституционного акта ясно. Создавалось в центре Литовско-Русского государства правительство нового типа. Прежде всего я решился бы потому на 1492 год положить грань двух периодов в истории Литовско-Русского государства, что основной принцип средневекового государственного управления — активная личная роль монарха — сводился этим привилеем на нет. Господарь-вотчинник юридически превращался в должностное лицо, стоящее во главе учреждения — рады, вне которой круг его деятельности оставался крайне узким и ограниченным.

Конечно, привилеем 1492 г. только завершается долгое развитие, начало которого можно искать в эпоху Витовта, а сильный прогресс — в критические годы по его смерти в эпоху созревания и силы в условиях Казимирова княжения. Но новые политические начала, назревшие в фактических отношениях всего XV в., в 1492 г. получают правовую формулировку, углубление, расширение и определенность, которые выдвигают их на первый план в дальнейшем развитии литовско-русского политического быта.

Откуда такая сила рады господарской? Ее политическая роль опирается на широкую и мощную социальную базу. Она стоит во главе того землевладельческого и военного класса, которого разные слои называем князьями, панами, земянами, боярами, сумев объединить их вокруг себя, связав их интересы, опекаемые и развиваемые в привилеях, со своими политическими притязаниями. Эта опора рады, землевладельческий класс, в то же время — административная сила, которая на наместничествах и воеводствах, тиунствах и держаниях держит в руках своих все управление. И держания эти, раздаваемые по правилам, сложившимся в ряд обычно-правовых норм, ставшие кормленщицкой привилегией боярского и панского класса, гарантированы как сословное право привилеем 1492 г., и притом право, реализация и заведывание которым уже не в руках господаря, а в такой же, если фактически не в большей, степени в руках рады и ее членов, наместников и воевод.

Такова одна из существенных сторон тех условий, в которых принял власть великий князь Александр Казимирович.

Другая — в особом складе польско-литовских отношений. Уже весной 1493 г., ввиду опасности, что разыграется война с Москвой, Александр и рада великого княжества обращаются к Польше за военной помощью. Эти переговоры сохранились в записях Литовской метрики. Но записи не изданы; только Любавский и Грушевский приводят кое-какие выдержки из переговоров 1494—1496 гг. Король готов дать братскую помощь, но препятствие в том, что пришли в забвение «записи», «в которых досыть широко и разумно выписано, которым обычаем собе посполитыи панства мали бы ее вспомогати», — надо их восстановить и держаться. Но московская опасность улажена дипломатическими сношениями, хотя дело было тяжелое.

В начале 1493 г. отъехали с вотчинами к Москве князья Воротынские, захватив и два господарских города, Серпейск и Мещовск. За ними приехал князь Мезецкий и князья Белевские, Новосильские. Пограничная война, попытки литовских воевод отстоять спорные территории кончились неудачей, и в начале 1494 г. Александру пришлось заключить договор с Иваном III, по которому признаны за Москвой все ее захваты за платоническое обязательство впредь служебных князей с вотчинами не принимать, а Рязань писана «в стороне» великого князя Ивана. Договор, не мирный только, а союзный, скреплен браком Александра с Еленой Ивановной. Каков бы ни был этот мир, он развязывал руки виленскому правительству в отношениях к Польше.

Но осенью 1494 г. вопрос об унии снова поднялся с польской стороны. Ян-Альбрехт ввиду набегов татар на Подолию и неудачной битвы с ними под Вишневцом призывает Литву к общим военным действиям на юге, предлагая составить новые записи об унии, «слушным, а радным обычаем, без ображенья чети и без шкоды обоего панства». Дело было несколько подвинулось, однако, только в 1496 г., когда Александр вызвал поляков на представление проекта унии «волю свою вказати, которым обычаем мел тот запис вделан быти».

Поляки прислали в Вильно с послами какую-то копию акта унии, где рада не нашла ничего «шкодного», «ани нарушене, ани понижене чести з обу сторон» и не отказывалась «того запису дати и подтвердити». Не знаю, что это за «копия». Грушевский предполагает, что с Городельского акта. Но ничего из этого не вышло, так как рада великого княжества ставила условие, чтобы все другие акты, старшие и позднейшие сравнительно с подтверждаемым, были раз навсегда признаны не имеющими силы. Польские паны не взяли на себя ответственности за принятие литовской формулы подтвердительной грамоты и уехали. Тогда литовская рада отправила в Польшу своих послов с проектом «записи». Грушевский указывает на проект унии, напечатанный в III томе Codex epistolaris saeculi XV, который, действительно, по составу рады, надо отнести к 1496—1498 гг. и по духу родственен литовским проектам времен Казимира. Тут находим уступку — подтверждение прежних трактатов унии рядом с новизной, вместо инкорпорации говорится о союзе да еще с оговоркой, что если какой-либо стороне обстоятельства помешают идти на помощь, то это не должно считаться нарушением унии; а вместо избрания великого князя по взаимному согласию — об избрании литвинами господаря из польской династии, и то лишь в случае беспотомственной смерти великого князя (в противном случае, видимо, предполагается избрание из его сыновей).

Городельский привилей 1413 года с печатями князей 

Подобный проект не мог быть принят поляками, и переговоры оборвались, чтобы возобновиться в 1498 г. опять в связи с военными делами. Весною 1498 г. Подолия и Галицкая земля подверглись страшному опустошению со стороны турок, уведших в плен до 100 000 человек. Осенью они вернулись новым набегом. Ян-Альбрехт заключил союз с Владиславом венгерским и Стефаном волошским, обратился с призывом и к Александру. Тот выразил готовность идти со всеми силами, но паны-де-рада не хотят быть, «зупелне радны и помоцны», пока нет между Литвой и Польшей, «ровных и слушных записов», «без уйму почесности обоих панств»; требовали паны-рада и удовлетворенпя по пограничным спорам на Волыни.

С литовским предложением проекта записи на началах «ровного злученья» явились послы в Краков в феврале 1499 г., и уния была подтверждена в форме подтверждения Городельской унии с более точным определением, что ни великого князя, ни короля нельзя выбирать без участия панов обеих сторон, но стилизация грамоты устраняла инкорпорационные термины и вообще приближала договор к тому проекту союза, который отвергли поляки в 1496 г.

Любавский полагает, что акт унии 1499 г. был принят на вальном сейме всех земель великого княжества Литовского, указывает и срок сейма — июль 1499 г., не подтверждая, однако, этого никакой ссылкой. Это очень сомнительно. Скорее тут дело ближайшей рады Александра, признававшей ранее возможным подтвердить городельский привилей по копии, подтвердившей унию 1499 г., как и ту унию 1501 г., которую позднее, на Люблинском сейме, литвины категорически отвергали как никогда не получившую подтверждения сейма, признавая ее текст только «посольскими артикулами», которые законной силы никогда не имели и на деле не соблюдались.

Чрезвычайно характерна указанная связь всех возобновлений переговоров об унии, о новой более точной и прочной ее формулировке, с моментами усиления то для Литвы, то для Польши внешней опасности. Она вызывалась сознанием, что ни у того, ни у другого государства нехватает собственных сил для самозащиты от соседей. Но не один внутренний антагонизм политических сил в польско-литовском целом объясняет трудность разрешения задачи. Ведь идеальным решением было бы полное слияние всех составных частей этого целого в одно государство с одним сильным правительством. Но для этого нехватало единства общих потребностей даже в области внешних отношений. У каждого из двух государств были свои враги, свои внешние задачи, во многом чуждые контрагенту униатской связи, и каждое из них стремилось обеспечить себе поддержку сил соседа, сберегая в то же время свои силы для самого себя.

Для образования единого Польско-Литовского государства не было не только прочной внутренней основы (в единстве национальном, социальном, культурном, бытовом), но и достаточно крепких и устойчивых внешних политических условий. Это особенно ярко выступает, если вспомнить, что даже внутри каждой из половин польско-литовского целого мы наблюдаем значительную двойственность тенденций и интересов: в Польше между великопольской и малопольской политикой, в литовско-русском мире — между южнорусскими областями и виленским центром.

Эти общие условия, объясняющие слабость унии, сказались очень наглядно в событиях начала XVI в. «Вечный союз, подтвержденный в 1499 г., в сущности мало гарантировал и Польше и Литве взаимную поддержку». Возобновление московско-литовской войны в 1500 г. обнаружило ненадежность расчетов на польскую помощь в тяжелую для литовской Руси годину военных неудач с такою силою, что толкнуло на этот раз виленское правительство к попытке создать более тесное единение с Польшей.

Известно, что мир между Александром литовским и Иваном III, хотя и скрепленный брачными узами, оказался непрочным. Вследствие брака Александра с Еленой лишь усложнились взаимные отношения Москвы и Вильно, с одной стороны, вопросами вероисповедного характера, с другой — попытками Ивана III подчинить зятя своему влиянию в делах общей политики. Иван требовал, чтобы придворная жизнь Елены была обставлена, как подобает православной княгине. Александр, согласившись на сохранение женой ее вероисповедания, подчеркивал приватный характер этого обстоятельства.

Так, Иван требовал, чтобы дочери его «поставили церковь греческого закона на переходах подле ее хором», т. е. дворцовую. Александр возражал, что «князья наши и паны, вся земля имеют право и записи на предков нашиих, отца нашего и нас самих, а в правах написано, что церквей греческого закона больше не прибавлять, так нам этих прав рушить не годится». А княгине-де близко ходить и в городскую церковь. Иван стремился сохранить при Елене окружение русского двора — московских бояр и детей боярских; Александр торопил московскую свиту Елены отъездом, предпочитая окружить свою княгиню своими людьми своей веры; Иван стремился поставить Александра в зависимость от своей политики по отношению к Крыму и Молдавии, пользуясь дружбой своей с Менгли-Гиреем и Стефаном-воеводой для давления на Литву, и вмешивался даже во внутренние отношения литовской Руси, протестуя против проекта выделить Киев и другие города в управление младшему Казимировичу, Сигизмунду, и т. п.

Все это осложнялось пограничными спорами — захватом отдельных волостей после мира 1499 г. на московскую сторону и препирательством из-за требования Ивана, чтобы виленское правительство титуловало его великим князем «всея Руси», в чем выражалась целая, далеко смотрящая политическая программа. Сношения с дочерью служили для Ивана путем разведок о внутренних делах великого княжества Литовского, о внешних его отношениях, о силах, какими оно располагает на случай столкновения с Москвой, а розмирье между Москвой и Литвой быстро созревало и разразилось к 1500 г. Рост московского могущества, широкий размах политики Ивана III усиливали давнее влияние московского центра на русско-литовские отношения, особенно в межеумочной по политическому и государственно-правовому положению области Чернигово-Северской.

Для колебавшихся между Москвой и Литвой владетелей удельных княжеств в этой области московское притяжение становилось почти непреодолимым как тем давлением, какое Москва оказывала в пограничных отношениях, так и теми выгодами, какие связывались со службой московскому государю. Ведь каким-нибудь Вельским закрыты были пути к большой политической карьере в Литве в силу католического склада всей придворной среды, а Москва, принимая их, ставила сразу в первые ряды влиятельных сил большого государства.

В начале 1500 г. приехал в Москву князь С. Ив. Вельский бить челом великому князю, «чтоб пожаловал, принял его в службу и с отчиною», ссылаясь на то, что «терпят они в Литве большую нужду за греческий закон». Эта мотивировка вызывала сомнения в нашей исторической литературе. М.К. Любавский, разбирая данные pro и contra, приходит к заключению, которое мне уже приходилось цитировать:

«нет сомнения, что принуждения к латинству не было, но была попытка склонить к унии с Римом, к признанию папы главою церкви согласно определению Флорентийского собора, и притом попытка, отличавшаяся настойчивостью и требовательностью».

Эта попытка мало нам известна, но факт подтверждается данными, собранными в IX томе «Истории русской церкви» Макария, особенно показанием современника, краковского каноника Сакрани, в сочинении «Истолкователь заблуждений русской веры», Краков 1500 г. В ней видную роль сыграл смоленский владыка Иосиф, которому Александр за то обещал киевскую митрополию. В Москве же никогда не делали различия между принятием унии и переходом в католицизм. В глубь мотивов Вельского данные источников нас не вводят.

Преобладание религиозных побуждений кажется весьма сомнительным, тем более что ясна причина, почему они выдвинуты на первый план. Вот что писал, приняв Вельского с вотчиной, Иван III своему литовскому зятю: сообщая о челобитье в службу князя, Иван поясняет, что принял его с отчиною потому, что хоть в мирном договоре 1494 г. и написано впредь служебных князей с отчинами не принимать, но прежде ни от Александра, ни от его предков такого притеснения в вере не бывало. И Вельский приводит тот же аргумент в грамоте, которой слагает с себя крестное целование Александру.

Битва на Ведроше. 1500 г.  

За Вельским потянули к Москве и другие — Василий Ив. Шемячич, Семен Ив. Можайский — бывшие московские беглецы — с Новгород-Северском и Рыльском, с Черниговом, Стародубом, Гомелем и Любечем. За ними — менее значительные князья — Мосальские, Хотетовские. Иван III, приняв их с вотчинами, послал войско для охраны новых приобретений и «складную грамоту» Александру.

Весною 1600 г. московские войска вступили на территорию литовской Руси, заняв ряд городов и волостей. Литовское войско было разбито 14 июля у реки Ведроши (близ Дорогобужа). Поляки были отвлечены защитой южной границы от татар и угрозой турецкой войны…

Здание Трибунала в Петрокове 

Таково было положение литовской Руси, когда 17 июня 1501 г. умер король Ян-Альбрехт и снова встал вопрос о польско-литовских отношениях. На Петроковском сейме королевства Польского появились литовские послы («nuntii et oratores» великого князя Александра и всех великого княжества Литовского светских и духовных прелатов, баронов, панов, рыцарей и шляхты) и обменялись с польской радой документами 3 октября 1501 г., содержание которых обыкновенно называют «прелиминариями унии».

Тут обе стороны объявляют во всеобщее сведение, что «licet veteres fuerint inscriptiones amicitiae et foedera…», полезные и для королевства Польского и для великого княжества Литовского, «tamen cum aliquid videretur in eis contineri ab optima et sincera fraternitatis fiducia discrepans», то поэтому «ob solidiorem communis et mutuae caritatis fraternae connexionem perpetuam, dominiorum defensionem communem» решили «veteras ipsas confederations innovare et moderare… sub articulis infra scriptis: primum quod Regnum Poloniae et Magnum Ducatum Lithvaniae uniantur et conglutinentur in unum et indivisum ac indifferens corpus ut sit una gens, unus populus, una fraternitas et communia consilia; eidem que corpori perpetuo unum caput, unus rex, unusque dominus… vocis communibus eligatur». Выбирают «presentes et ad electionem convenientes», притом так, что избрание «absentium obstantia… non impediatur».

Нельзя не отметить этой оговорки как свидетельства, насколько еще неясна была в ту эпоху идея представительства. Акт избрания («decretum electionis») будет храниться в Польше.

В избирательном собрании все обладающие епископским, воеводским и кастелянским достоинством («episcopali, palatina, castellanea dignitate») литовцы будут заседать и голосовать «modo et ordine, quo consulent consiliarii regni. Таков состав собрания: соединение двух рад.

Далее речь идет о разрешении всех вопросов государственной жизни «communi consilio», причем «nos, utriusque dominii Prelati et Barones», обязуются «invicem» помогать всеми силами, «prospera et adversa tanquam communia reputantes».

Устанавливается единство монеты. Договоры с иностранными государствами соблюдаются, поскольку не противоречат интересам другой стороны. Новые члены рады и должностные лица присягают в верности королю и соблюдении взаимных записей. Коменданты военных округов и крепостей клянутся никому их не передавать, «nisi Regi electo et coronato». Все это соглашение должно быть подтверждено «juramentis et inscriptionibus», «per singulos, consiliarios atque barones et ex nobilitate precipuos» великого князя литовского, в чем клянутся и присутствующие послы и советники великого князя литовского и дадут в том записи за своими печатями, «quod sub tempore per universos prelatos, barones, nobiles et bojaros Lithva-niae firmabuntur», и притом буквально: «literis… cavendo». Вот эта клаузула и придает всему документу характер прелиминарного договора.

Далее оговорка, что обе стороны друг другу ручаются, что «regia majestas» сохранит все права и преимущества, порядки и законы. И каждый король, вновь избранный, будет подтверждать все права королевства Польского и великого княжества Литовского «sub uno contextu», причем и все установленное выше будет подтверждаться присягою «tam consiliariorum modernorum, quod futurorum, etiam capitaneorum atque horum, qui ex nobilitate ad praestanda juramenta veniant». И никогда никто с той или другой стороны не должен стремиться к нарушению этих соглашений, к расчленению этого «incliti unius corporis praesentibus uniti, compacti et conglutinati». Кончаются документы обещанием подписавших польских и литовских панов стремиться всеми силами к осуществлению, укреплению и развитию заключенной унии.

Прелиминарное соглашение требовало подтверждения унии общим литовско-русским сеймом. Но обстоятельства военного времени не дали возможности исполнить обещание. Александр поспешил в Польшу, чтобы утвердиться в королевской власти, и 23 октября принял и подтвердил присягою акт унии, составленный согласно с прелиминарным соглашением, только с теми панами, которые находились при нем. Этот акт унии и носит характер ратификации со стороны Александра состоявшегося соглашения. Притом Александр обещал привести «omnes Prelatos, Duces, Barones, Nobiles, Proceres et communitates nobiliores nostri Ducatus Lithvaniae», «ut omnia in praesentibus nostris Uteris et praeinsertis articulis contenta acceptant, approbant, ratificant et confirmant».

Этот акт дан Александром в Мельнике, откуда он отбыл в Польшу. Тем и кончилась документальная история унии 1501 г. Этим предопределилось государственно-правовое значение ее. Позднее литовские паны на сеймах перед Люблинской унией доказывали, что уния 1501 г. и не состоялась, так как не была подтверждена всеми «станами» великого княжества, да и не соблюдалась фактически, так что этот привилей и уния Александровская не может считаться обязывающей Литовско-Русское государство.

И когда в 1505 г. польские послы требовали от Александра, чтобы, по крайней мере, даны были им подтвердительные грамоты на унию всех влиятельных лиц, не подписавших ее акта, пришлось ответить, что великий князь требовал таких «реверсалов» от всех панов рады и по всем землям великого княжества, но «тыи, которые при тых записех не были, и тыж многие земли, которые ж прислухают к великому княжеству, тых реверсалов послати не хотели для некоторых причин, в которых же ся их милости трудно видело».

«Таким образом, — заключает М.К. Любавский, — в конце концов литовцы отвергли унию, заключенную их (?) послами и подтвержденную господарем в 1501 г»..

И польским политикам пришлось безуспешно хлопотать дальше о заключении унии на основании актов 1501 г. до самого 1569 года, завершившего эту историю попыток создать сколько-нибудь прочную правовую форму для польско-литовского объединения. Акт 1501 г. по содержанию — первая настоящая «уния», соединение равноправных свободных народов.

Пичета («Литовско-польские унии и отношение к ним литовско-русской шляхты») несколько преувеличивает значение унии 1501 г. для вопросов внутреннего строя Литовско-Русского государства, полагая, например, что «если бы уния 1501 г. превратилась в реальный факт», то «литовское боярство должно было бы лишиться своего авторитета», так как она-де «уравняла бы права польской и литовско-русской шляхты, лишив радных панов того значения, которое они приобрели по привилею 1492 г». Несомненно, однако, что именно магнатство литовское провалило осуществление этой унии. Впрочем, на то были и иные причины, вытекавшие из отмеченных выше общих исторических условий.

Отсутствие достаточной солидарности во внешних интересах обоих государств ослабляло основную опору унионных стремлений — потребность во взаимной военной поддержке. Польша более чем слабо помогала Литве в борьбе ее с Москвою, и реальных выгод от унии не получилось. Ввиду отсутствия этих реальных выгод понятно, что почва для оппозиции литовских сепаратистов была весьма благоприятна.

Как бы то ни было, великое княжение Александра не разрешило вопроса о польско-литовских отношениях, не выработало устойчивой государственно-правовой формы унии. Надежда на польскую помощь против Москвы обманула. Александру с 1500 г. пришлось вести переговоры о мире при дипломатической поддержке послов венгерского брата Владислава и заключить в 1503 г. перемирие на 6 лет (до 25 мая 1509 г.), уступив Ивану, «государю всея Руси», земли отъехавших в Москву князей Стародубских и Вельских, Шемячича, Трубецких и Мосальских, 19 городов и в том числе такие крупные пункты, как Чернигов, Стародуб, Брянск, Путивль, Рыльск, Новгород-Северск, Гомель и др.

 

Назад: ГЛАВА VIII. ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ КАЗИМИРА ЯГЕЛЛОНЧИКА
Дальше: ГЛАВА X. ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ СИГИЗМУНДА