Глава 5

– Вот как! Час на размышление! – Семичастный нахмурился, посмотрел на Шелепина. Тот спокойно пожал плечами, посмотрел на меня:

– Все? Больше ничего?

– Ничего – в свою очередь я пожал плечами – Говорят, что раскатают нас по бревнышкам.

– Раскатают? – Шелепин пытливо посмотрел мне в глаза.

– Само собой – раскатают! – ни на секунду не задумавшись ответил я – Укрепления Кенигсберга раскатали, и ничего! Дело времени. Надеюсь, у вас уже есть какой-то план, раз вы так вот без страха бросили камень в эту выгребную яму!

– То есть? Какую выгребную? – слегка опешил Семичастный – Ты брось свои писательские замашки! Без красочных эпитетов! Тоже мне…Гоголь нашелся!

– Ну…Гоголь – не Гоголь, а свою пользу имею! – ухмыльнулся я – Что касается выгребной ямы – как минимум будем забрызганы дерьмом. А в самом плохом случае – в нем и утонем.

– Типун тебе на язык! – ворчливо откликнулся Семичастный – Есть план, есть! Думаешь, зря мы "Омегу" готовили? Идет процесс, идет! Добраться до гадов не так уж и просто, но доберемся! Выжжем заразу каленым железом! Теперь знаем – кто за нас, а кто против!

– Дзержинцы – за нас? – без обиняков, прямо спросил я.

Боссы переглянулись, Шелепин поморщился и сказал Семичастному:

– Да чего уж там! Говори как есть. Он теперь один из нас.

– Дзержинцы колеблются. Они не поддержали бунтовщиков, но и за нас выступать не спешат. И это плохо. Хотя и не критично. Спецназ из Сенежа прибудет завтра утром. Еще кое-какие подразделения выступают, но им надо время, чтобы добраться до места. Опять же – часть их предпочли пока держать нейтралитет, что впрочем нас вполне устроит. Пока не сработает "Омега" – пусть посидят у себя на базах. На самом деле против нас выступили примерно половина из частей Московского округа. Остальные или за нас, или нейтральны. Плохо то, что против нас – два полка Кантемировской дивизии. Танки – это вам не…шуточки.

– Что с авиацией?

– Кутахов наш. Он не изменит присяге. Боевой летчик! Самолеты и вертолеты ждут приказа.

– Слава богу! – я шумно выдохнул, так, что Семичастный недовольно на меня покосился – С летунами нам танки не страшны! С авиацией нам вообще никто не страшен.

– Я же тебе говорил – все идет по плану! Можно было бы уже запустить пару штурмовиков, и бронетранспортерам конец, но не хочется своих бить. Может, одумаются! Если бойцы "Омеги" успеют – все закончится буквально в считанные часы. А не успеют…думаю, в любом случае до завтрашнего полудня ситуация разрядится. Гражданской войны мы не допустим. Уже идут чистки в рядах Комитета. Увы, погиб один из бойцов Омеги. Имени его пока не знаю. Погиб при ликвидации одного из помощников Цвигуна. Подробностей пока нет, будут позже. Пока что все. Я вот что тебя попрошу…сходи к Никсонам, успокой парочку. Чувствую, у них уже подгорает. Они-то ничего не знают… Расскажи…ну…все, что можно им рассказать. Без подробностей. Ну…ты понял, да?

– Я понял. Без подробностей – механически повторил я, думая совсем о другом. О чем именно? Да о том, как бы это не применять авиацию. И вообще ничего не применять! Это же наши, русские люди! Каждый убитый – это шрам на моей душе! Это ведь по моей "вине" все началось! Нет, гореть мне в аду за мои деяния, точно. Пусть не через полсотни лет, а через пятьсот, или тысячу…но гореть.

Хмм… неужели я на самом деле думаю, что проживу тысячу лет?! Все это время отбрасывал такую мысль – неужели я…бессмертный?! Если по логике – то да. Я подчиняюсь законам Гомеостаза, который поддерживает мой организм в максимально эффективном состоянии. Так какая разница, сколько времени длится это самое состояние?! День, месяц, тысяча лет – для Вселенной это сущее мгновение! Даже не мгновение, а так…вспышка, и все!

Но все может быть гораздо проще и печальнее. Меня нет. Меня вообще – нет! Я погиб тогда на трассе, разорванный искореженным железом. Нынешний я – копия того Карпова. Что для Провидения стоит скопировать какой-то объект? Да ерунда! Плевое дело! Это же БОГ! С нашей точки зрения. Ну, так вот: как только я исполню задумку Провидения, так во мне сразу же исчезнет необходимость. А что делают с вещами, которые не нужны, которые вышли из обихода? То-то же…

Интересно, как это будет? Разверзнется земля и меня засосет огромная задница, как в том анекдоте? Или меня разорвут 66 медведиц, как в добром-предобром Ветхом Завете? А может я вульгарно упаду и умру?

Хватит нытья! Что будет, то и будет. Главное, чтобы до того, как я скопычусь, привести свои дела в порядок. Чтобы те, кто мне дорог, не бедствовали, чтобы помнили меня. Зря, что ли, я деньги зарабатывал? Случись что со мной – ведь ни фига никто моих денег не получит – кроме Соединенных Штатов Америки. Тиснут ведь мое баблишко, пиндосы чертовы!

Что-то я хреновато об этом позаботился…завещание почему не написал? Мню себя Вечным? Дураак!

* * *

Никсоны внешне были совершенно спокойны, и только лихорадочно блестевшие глаза выдавали их беспокойство. В комнате включен телевизор, и с экрана доносились уже знакомые, опостылевшие до чертиков звуки "Лебединого озера". Вот абсолютно эффективный способ привить отвращение к классике – гоняй ее беспрерывно целыми днями во время какого-нибудь путча, и тошнота при чарующих звуках балета будет вам обеспечена.

– Привет, Майкл! Привет! – машут ручкой, светски улыбаются – как наши дела?

– Наши дела отлично – отвечаю я бодро – сейчас пять бронетранспортеров предпримут попытку штурма.

Пэт охает, прикрывая рот рукой, Ричард хмурится.

– Майкл, ты так легко об этом говоришь! – Никсон укоризненно мотает головой – Крупнокалиберные пулеметы прошьют эти стены насквозь! Как ты можешь быть таким спокойным? Неужели нет другого способа добраться до аэропорта? До нашего самолета? А почему мы не может связаться с командованием военно-воздушных сил НАТО? Пусть они обеспечат наш вылет! Майкл, надо что-то делать! Сидя в доме, бизнеса не сделаешь!

– Ну, это спорный вопрос, насчет бизнеса – широко улыбаюсь я, имея в виду интернет, о котором здесь еще не имеют никакого представления – А что касается спокойствия…Ричард, тебе уже говорили: это не просто дом. Это укрепленная база, которая способна выдержать очень, очень многое. И пулеметам она точно не по зубам. Что касается того, что мы тут отсиживаемся – нет, не отсиживаемся. Идут консультации с верными нынешней власти силовыми структурами. Сразу скажу: все военно-воздушные силы – наши сторонники.

– Вот как?! Сторонники?! А тогда почему они не прикроют нас, и не доставят к нашему самолету? И не сопроводят к границе?!

– Объясняю: мы не хотим рисковать твоей жизнью, и жизнью первой леди. У нас очень эффективная система противовоздушной обороны, в том числе и на уровне батальонов. Где гарантия, что в вертолет, который к нам прилетит за вами, не попадет наша ракета класса земля-воздух? Нет, мы не можем так рисковать. Мы слишком дорожим вашей жизнью!

– И своей! – усмехнулся Никсон – Штаты не оставят без последствий гибель их президента! Начнется война, в которой сгорят миллионы русских! Ваши правители это понимают!

Я грустно усмехнулся, посмотрел в глаза Никсону:

– Ричард, а ты уверен, что начнется война? Ты умный человек, подумай! Ну вот представь, что ты погиб. Что будет? Подожди, ничего не говори. Я тебе расскажу, что будет. И новое наше правительство, и старое – сделают одно и то же: они объявят, что ты стал жертвой безумных террористов, и что правительство Союза никакого отношения к этому не имеет. Конечно же, никто в это не поверит. Заговор-то против власти, и участвуют в нем тоже представители власти! Но…твои соратники сделают вид, что поверили. И спишут тебя! Назначат досрочные выборы, выберут того, кого им нужно, и все пойдет так, как хочется твоим противникам! Понимаешь? Уверен – понимаешь! Ты как кость в горле своим демократическим "друзьям" (я сделал знак руками, будто ставил кавычки), и они будут рады, если ты погибнешь! И единственные, кто хочет, чтобы ты жил – кроме твоей семьи, конечно – это мы, это Советский Союз. Нам жизненно необходим мир, нам жизненно необходима дружба Штатов! (По крайней мере – пока. Но этого я само собой добавлять не стал) Итак, если подвести итог – мы тут все поляжем, но с тебя и волосок не упадет. Вначале им придется убить всех нас! Да, кстати – объясню, почему не вызвали боевые ударные вертолеты и самолеты, и не разнесли те же бронетранспортеры. Во-первых, это никогда не поздно – придется вызвать, так вызовем. Во-вторых…это армейские бронетранспортеры, в них сидят обычные солдаты. Наши солдаты, которым приказали, и они подчинились приказу. Это наши, русские люди, не какие-нибудь захватчики! Так почему мы должны их убивать? Жертвы, увы, будут. Но мы постараемся минимизировать потери с обеих сторон. Вот и все, что я тебе хотел сказать, Ричард.

Молчание. Секунд двадцать, не меньше. Потом Никсон ответил:

– Ты меня успокоил. Твои выводы логичны и я не нашел в них изъяна. Впрочем – как и всегда. И ты честен со мной, Майкл, а я это ценю. Да, я прожженный политик, и не всегда говорю правду. Но…я умею быть благодарным, поверь мне! Политик, который предает своих соратников долго у власти не остается. Я своих соратников ценю, и считаю тебя своим соратником. И советником.

– И я ценю это, Ричард! – как можно более проникновенно ответил я, и вдруг поймал себя на том, что мне на самом деле приятны слова американского президента. И это очень странно. Какой бы он ни был "хороший" – он президент вражеской страны. Страны, которая упорно хочет уничтожить мою страну. Впрочем – как и моя страна его страну.

Нет, все-таки это верная дорога – на партнерство с США. Китаю я не верю совсем. В моем мире он уже подмял всю Землю, наводнив ее дешевыми товарами, осталось только наводнить мир своими людьми – благо что китайцев на Земле невероятное количество. Китая надо опасаться, не США. Не США во главе с Никсоном.

Мы еще немного посидели, поговорили практически ниочем – я спрашивал, устраивает ли гостей наша кухня – гости благодарили, а Никсон сказал, что русский кетчуп очень даже хорош. Я знал, что он поливает кетчупом все, до чего дотянется – чуть ли не мороженое и фрукты, потому попросил обеспечить его соусом. А уж какой ему достался – я не знаю.

Поговорили о спиртном, о погоде, поругали телепередачу, в которой ничего кроме балета (я объяснил Никсону – почему так). В общем – вел светскую беседу, пока наше время не истекло. А когда оно истекло, я услышал грохот пулеметных очередей в три-четыре патрона. Нет, это не патроны экономят, это экономят стволы, которые от длинных очередей выйдут из строя в самое короткое время. И я попрощался с Никсонами, и пошел наверх – туда, откуда лучше всего было наблюдать за действиями противника. Надеюсь, наша защита все-таки выдержит пули калибра 14.5 миллиметра.

* * *

Майор поправил шлемофон, посмотрел на забор, на ворота – усмехнулся. Ну, держись вражеска сила! Вот вы и попались! Душить вас! Душить, гадов!

Он сам не знал, почему душу жгли такие ненависть и обида. В чем ее корни. Может в том, что ему популярно рассказали о том, что страна десятки лет шла в никуда? Что он, коммунист, на самом деле и не коммунист, а так, черт знает что, и сбоку бантик? Что вместо того, чтобы уничтожать врага, надо с ним дружить?! Предательство! Это – предательство! Это измена идеалам! И он давно подозревал, что измена кроется именно в верхах! В этих штатских, которые ничего не понимают в военном деле, зато хорошо умеют манипулировать человеческими душами. Пора, пора менять этих старых пердунов на настоящих руководителей, военных, которые знают толк!

Он не мог сформулировать, в чем они знают толк, эти военные руководители. Он только чувствовал – встанут у власти военные – и будет порядок в стране. Где больше всего порядка? В армии! Значит нужно сделать так, чтобы в стране было как в армии! И все наладится! Армия всегда побеждает, армия – на ней стоит вся власть! И будет стоять.

И вообще пора уже разобраться с америкосами. Да, будут потери, так что же? Войны без потерь не бывает! Но наше оружие лучшее в мире, наши солдаты – лучшие в мире, и победа будет за нами. И тогда в мире наступит настоящий порядок!

– Приготовиться! – улыбнувшись своим мыслям, скомандовал он в микрофон – По команде открываем огонь! Бить только короткими очередями – если кто-то загубит ствол раньше времени – накажу! Десанту приготовиться к штурму.

Он посмотрел на часы – еще пять минут. Было желание уже подать команду на открытие огня, но майор сдержался. В конце концов он не какой-то там штатский, он военный. А военный человек точен даже со своими врагами. Дал время на размышление – дождись ответа! И только так.

Пять минут истекли быстро, даже как следует задуматься не успел. Выждал еще пять минут – ну так, для очистки совести – и скомандовал:

– Огонь!

Первой выплюнул порцию "желудей" командирский БТР. Он стоял как раз напротив ворот, и очередь из четырех патронов ударила в калитку, за которой час назад скрылся этот предатель Карпов. За командирской машиной огонь открыли и остальные. Грохот начался – необычайный! Куда там громовым раскатам! КПВТ – это вам…не это!

Через минуту уже было ясно, что все не так просто, и улыбка сползла с довольного лица майора. Под кирпичной кладкой забора оказались бетонные плиты, под бетонными плитами – там, где тяжелые пули пулемета пробили дыры достаточной ширины – виднелся сплошной металл. Калитка тоже выдержала испытание – с этого расстояния не было видно в точности, насколько велики повреждения металла, но судя по всему – лишь легкие царапины. Краску слизало – белые пятна в местах попадания пуль.

А потом начался ужас. Нет, ну так-то следовало ожидать, что осаждаемые предпримут какие-то действия – например, постреляют по бэтэрам из пистолетов, даже автоматов, может кирпичами закидают от отчаяния…но чтобы такое!

Скорее всего, они били строго по башням, чтобы повредить пулеметы. Возможно даже, старались попасть только в пулеметные стволы. Но это же тяжелые пулеметы! Пуля в ствол – три пули в башню! Бронебойные пули.

Стрелка буквально размазало по башне. В него попало две пули, практически одновременно, и его расплескало по внутренностям БТР. Пуля крупного калибра, выпущенная из пулемета, имеет такую энергию, что для нее человеческое тело представляет собой лишь что-то вроде ведра, наполненного водой. Да, броня слегка ослабила эту самую энергию, но ненамного. Ее вполне хватило для того, чтобы лишить отца и мать своего сына, ушедшего служить в армию. И хоронить его будут в закрытом гробу, если только будет что хоронить.

Глупо, но эта мысль проскочила у майор в тот момент, когда его залило кровью и забросало внутренностями убитого солдата. Не о том сейчас надо было думать, совсем не о том! Но вот поди ж ты…что лезет в голову в самый ответственный момент.

Пулемет замолчал, замолчали и пулеметы соседних БТР. Майор выглянул из люка, осмотрелся – все башни соседних БТР имели пробоины, и почти все пулеметы имели видимые повреждения. Плохо! Очень плохо! А стреляют-то гады великолепно… Тем хуже для них!

– Доложить о потерях! – хрипло, сдавленным голосом рявкнул он в микрофон, и с минуту прислушивался к словам подчиненных. Семь человек! А успеха – ноль! Побитая стена, да сбитая с ворот краска!

В шлемофоне затрещало, и с трудом узнаваемый, искаженный наушниками знакомый голос сказал:

– Майор, валите отсюда! Это было предупреждение! Мы не хотим никого убивать! Это такие же наши солдаты, как и твои! Уходи, майор! Больше предупреждений не будет, никого беречь не будем! Майор, подумай о ребятах – им домой надо возвращаться, им наши разборки ни к чему!

– Пошел ты, козел….! – майор долго и сочно ругался, потом затих, обдумывая ситуацию. Что делать? Он фактически разоружен. Десант не пойдет на штурм без поддержки – это дохлый номер в любых смыслах, прямом и переносном.

Майор переключился на резервную волну и начал вызывать:

– Третий! Говорит Пятый! Третий Пятому!

– Третий слушает. Чего там у тебя?

– Плохо. Подвергся массированному огню из тяжелых пулеметов. Машины повреждены, больше стрелять не могут. Потери – семь человек. Ущерб противника минимальный.

– Что-о?! Что значит – минимальный?! Пять кэпэвэтэ не могут раздолбать какую-то чертову дачу?! Вы что там, охренели?! Какой такой массированный огонь?! Из каких тяжелых пулеметов?! Охренели?!

– Тяжелые пулеметы – или кэпэвэтэ, или что-то наподобие. Не менее четырех. И это не дача, товарищ полковник. Под кирпичом стальная броня. Это крепость, самого высшего уровня сложности. Штурмовать без артиллерии нельзя. Положим людей.

Молчание, и снова голос "Третьего":

– Машины двигаться могут?

– Могут. Повреждены только башни. Сквозные пробоины. Все стрелки убиты, рикошетом убиты и ранены члены экипажа и десантники.

– Сколько раненых?

– Уточняю. Но не менее десяти.

– Понятно. Уходите на позицию два. Сейчас к вам пойдут танки.

– Товарищ Третий, они прослушивают эфир. Скорее всего и сейчас слушают, и я…

– Конечно, слушаем! – голос в наушниках был ворчливым и даже грустным – Я тебя предупредил о последствиях, майор! За каким хреном ребят положил?!

– Это еще кто такой?! Что за хрен с горы? – послышался требовательный, жесткий голос Третьего.

– Это хрен из дачи – вежливо ответил некто, и добавил – Карпов моя фамилия. Может слышали? Михаил Карпов.

– Ах вот это кто! – взъярился Третий – Предатель родины! Миллионер херов! Ах ты ж сука! Ты предупреждал, видите ли?! Да я тебя…

– Пошел на…, полковник! – голос Карпова был таким же безмятежным и вежливым – И не вздумай танки сюда тащить. Разнесем все к чертовой матери! Людей жалко. И технику жалко. Наша техника, пригодится еще. В общем, парни, я предупредил. Еще раз полезете – жалеть уже не будем. Всех положим!

– Посмотрим! – ледяным тоном после паузы ответил Третий – Сумеешь – твое счастье. А не сумеешь… Гляжу, вы там крепко засели. Но ничего, и на вас найдется болт с винтом!

– Ах да, полковник, забыл! – спохватился тот, кто представился Карповым – не вздумай вертушки присылать. Собьем к чертовой матери! Опять же – жалко людей и технику.

Пауза, потом отборная ругань, и тишина. Трещат помехи, где-то очень далеко голоса – непонятно чьи, и…больше ничего. Майор выдержал паузу минуты три, потом снова вызвал:

– Третий Пятому! Третий Пятому!

После шестого вызова Третий откликнулся:

– Слушает Третий, чего вопишь?! Решаем. Жди коробочки. Посмотрим, насколько у них кишка не тонка!

– Понял, Третий…

Майор вдруг глубоко вздохнул и вытер с лица что-то влажное и липкое. Кровь вперемешку с мозгами. Он хотел сплюнуть, но плевать в машине – грех. Майора охватило тянущее чувство грядущих неприятностей. Не так он представлял грядущую революцию, совсем не так!

* * *

Ду-ду-дут! Ду-дут! Ду-ду-ду-дут!

Видимые и при свете дня белые "шмели" потянулись к изрыгающим огонь башенкам БТР, выбивая из них искры и кусочки металла. Бэтэры стухли за считанные секунды – сразу все. Грохот пуль о металл забора и ворот резко прекратился.

– Передают что-нибудь? – спросил я радиста, пристроившегося в укрытии и постоянно сканирующего эфир на двух рабочих частотах "гостей".

– Передают. О потерях спрашивает.

– Дай мне! – протянул я руку к наушникам и микрофону. После недолгого разговора с "врагами" (и надо сказать – абсолютно бесперспективного), нашел вторую частоту и приготовился послушать то, что майору скажет непосредственный командир. И не ошибся в предположениях – майор перешел на запасную частоту, и…я снова поговорил. И с тем же результатом. Все равно как злой собаке попенял на то, что она лает и попросил ее не гавкать. Глупо, да. Но кто знает, может все-таки задумаются?

Не задумались. Скоро радист доложил о переговорах танкистов, машины которых были уже на подходе. Впрочем, я знал, что этим дело и закончится. Или, вернее, продолжится. Сутки! Продержаться сутки!

* * *

Танки подошли через два часа. Вначале мы увидели пыль, которую они подняли, обходя нас полевыми дорогами, потом услышали рев танковых движков и лязг траков.

– Десять штук! – мрачно прокомментировал ситуацию Аносов, и взяв тангенту рации сказал в нее несколько слов шифрокоманды. Танки подходили все ближе и ближе, и вот уже в зрительную трубу я различал детали этих самых танков.

Т-64, это уж само собой. Врежут – как срежут. Пушка у него убойная. Подойдут метров на пятьсот, и начнут расстреливать нас из своих орудий. Тридцать восемь снарядов в каждом танке – любому хватит. Никакая броня не выдержит массированного обстрела десяти танков. Ну…кроме нашей. Но рисковать зачем?

– Частоту командиров танков! – командую я, и радист тут же переключается на нужную частоту. Вызываю:

– Командиру танковой группы! Вызывает…вызывает Карпов.

– Что за Карпов?! Кто в эфире?! Сгинь, урод! Твою мать…

– Мужики, предупреждаю – если не уберетесь, мы вас уничтожим! – начинаю я свою безнадежную песню. Знаю, что все это бесполезно, но когда закончится – у нас будет отмазка: мы предупреждали, мы хотели избежать кровопролития. Так себе конечно отмазка, но другой у нас нет. Мы защищаемся, и защищаем руководство Партии. А еще – американского президента.

– Мужики в поле пашут! – рявкнул голос в наушниках – Продажная тварь, прислуживаешь америкосам? Миллионер хренов! Щас мы вам дадим прикурить, это тебе не бэтэры палить! Посмотрим, кто кого уничтожит!

В наушниках снова загремел отборный мат, и я с сожалением отложил тангенту. Все бесполезно. Черту переступили. Крови не избежать, это ясно. И все я! Я со своими переделами действительности! Неужели это все-таки мой мир? Интересно, что там, в будущем? Когда вернутся Зина и Настя, только тогда я узнаю – мой это мир, или все-таки параллельный. Почти через год узнаю. Если узнаю, конечно. Неизвестно, куда они отправились – может вообще в совсем другой мир! Вот было бы дело – выходят они из портала, а там…там ядерная зима. Руины и смерть. Подумаю – у меня аж дыхание перехватывает…

– Ракету! – командую я, и тут же в небо взмывает красная ракета. Еще несколько секунд… Бам! Бам! Бам! Бах! Бах! Бам!

Три "Фагота". Скорострельность – три ракеты в минуту. Плюс – РПГ-7. Там их пять штук. Через минуту вместо танков – 10 чадящих костров.

– Что там, в эфире? – спрашивая я радиста, лицо которого окаменело, губы сжаты в тонкую линию.

– Мат. Крики. Угрожают! – коротко ответил он, и я медленно кивнул. А что я ожидал услышать? Молитвы? Стихи? Людям, сгорающим заживо в стальных коробках не до молитв. Могут только кричать, да проклинать. Кого? Понятно – кого. Чувствую, народная любовь ко мне скоро перейдет в народную ненависть. Как там называли Геральта? "Мясник из Блавикена"? И это только за то, что он защитил свою жизнь, и жизни местных жителей от самых что ни на есть банальных разбойников. А тут…тут свои.

Аносов обернулся ко мне, отстранившись от стереотрубы, и мрачно сказал:

– Ну что, брат Маугли…ждем артиллерию? Теперь нам точно придется несладко.

– Как будто до этого мы тут наслаждались! – буркнул я, и в свою очередь припал к стереотрубе. Ничего нового я там не увидел, только в подробностях разглядел – вот горящие танки – у двух сорвало башни, одна стоит торчком, воткнувшись в землю стволом пушки. Если бы сам не увидел – не поверил бы. Как в кино – торчит из земли, ствол наполовину в нее вошел. Эти, что с сорванными башнями – экипажу точно конец. Сработал боезапас. В остальных могли и выжить. Хотя…вон как сильно горят – попробуй, выберись из этого ада. Еще у двух верхний люк так и остался закрытым. Если только через нижний люк ушли? Что очень даже сомнительно – танки погрузились в мягкую луговую землю едва ли не до самого днища.

У меня даже под ложечкой засосало, и стало тошно. Ох, как тошно! У остальных танков верхний люк открыт – значит, танкисты живы. Само собой – их никто не расстреливал после эвакуации. Это же не танкисты Гудериана.

Спецназовцы, заранее расставленные по ячейкам на подходе к Даче сделали свое дело и быстро отступили. Но танки все-таки успели сделать пару выстрелов по их позициям – надо выяснить, как у них дела. Спросил. Оказалось – один легко раненый, все наши целы. От сердца отлегло.

– Эвакуируй всех, оставь только наблюдателей! – скомандовал я Аносову – Всех в укрытие. Чувствую, скоро начнется. Ощущение – как перед грозой.

– Да, у меня – тоже! – сознался Аносов – Вот когда начинаешь чувствовать себя незащищенным.

– Американцев не забудь увести – напомнил я, и получил в ответ неопределенный звук, видимо означавший: "Не считай всех вокруг дураками!". На что, в общем-то, у меня был один, единственный ответ: "Лучше считать дураками, тогда не будет разочарования". В каждой шутке есть доля шутки…

Когда началось, на крыше оставались только я, да наблюдатель у стереотрубы. Все, что можно было унести и спрятать – мы унесли. Не в бункер под домом, но хотя бы под крышу, которая тоже была сделана из стального бронелиста. Само собой – из бронелиста, чего-то подобного я и ожидал – еще тогда, когда планировал постройку Дачи. Этот домик обошелся стране в такие деньги, что и считать не хочется. Сравнимо с постройкой какой-нибудь береговой батареи сверхмощных орудий. Тем более что в самом начале я вообще-то рассматривать и вопрос постройки сооружения из сверхпрочного железобетона, но отказался от этой идеи в связи с тем, что жить в железобетонных конструкциях толщиной в метров семь, было бы не очень полезно для здоровья. Постоянный холод, отсутствие вентиляции и все такое. Нет, конструкции из бронестали на мой взгляд гораздо здоровее.

Бронесталь, которую применили в постройке Дачи, была не литой, а катанной, что увеличивало ее прочность. Кроме того – она имела толщину десять сантиметров – для сравнения, в одном из бункеров Сталина, о котором я читал, толщина бронестали составляла всего шесть миллиметров. Этот бункер находится в Самаре. Трехметровый слой железобетона, плюс бронесталь.

Казалось бы – зачем такое избыточное на первый взгляд бронирование дачи? Если даже бункер Сталина имел гораздо меньшую защиту, чем стены нашей базы. Но это только если не знать, что этот самый бункер Сталина находится на глубине тридцать четыре метра под землей. Вход же в него располагается под обкомом КПСС, и выходов из бункера несколько. И в нем – генераторы электроэнергии, и все, что нужно для проживания шестисот человек.

Ну на такой объем мы не замахивались, нам бы две сотни разместить, и не на такой глубине – не хватало еще шахту бить на глубину тридцати четырех метров. Нам хватит и десяти. Но вот потому защита нашего бункера гораздо более могучая. И еще потому, что со времен постройки ТЕХ бункеров, вооружение стран стало гораздо, гораздо более мощным, и наш бункер должен выдерживать прямой ядерный удар.

Так что вход в бункер был под стальной коробкой дома, обманчиво выглядящего чем-то вроде кирпичного домика-крепости, построенного в такой причудливой форме по прихоти дурковатого хозяина, плюс по всему вход закрывался еще и стальной плитой, заглушив которую можно быть спокойным – никто без разрешения хозяина сюда не проникнет. Неприятель даже вход не найдет. А если найдет – чтобы взрезать стальную плиту понадобится несколько дней. А когда все-таки взрежут – врага ждет неприятный сюрприз в виде мины-ловушки, а еще – вторых и третьих дверей, прочностью не уступающих самой главной входной двери.

Я и говорю – этот домик влетел казне в невероятные даже по масштабам СССР деньги. Почему "даже"? Да потому, что в Союзе никогда не экономили на армии и флоте, а еще – на постройке сооружений, относящихся к системе государственной безопасности. И уж комплекс Дачи точно относилась к этой самой системе безопасности.

И эти дурачки полезли на нас на бэтэрах! Ха ха ха! Это все равно как на виллисах и с одними автоматами переть на Кенигсбергские укрепления.

* * *

Залп "Градов" я едва не пропустил. Увидел пыль на горизонте, дымные следы, и…кинулся вниз по лестнице, очень сильно рассчитывая не получить в задницу здоровенный зазубренный осколок металла. "Град" – это штука очень неприятная. Некогда китайцы это поняли как никто на белом свете. Ну – тогда, когда наглые китаезы вырезали наших пограничников и влезли на остров Даманский. С ними повоевали, повоевали…а потом подогнали "Грады" и дали залп. На острове не осталось ничего живого. Он был просто перепахан, как поле под посевы.

В том конфликте погибли больше тридцати наших пограничников, и больше батальона китайцев. Одного раненого нашего пограничника китайцы утащили с собой и зверски замучили. И потом долго не отдавали тело замученного. А в 1991 году мразь, меченая дьяволом, отдала Даманский китайцам. За что Горбачеву лишний десяток поленьев под котел, в котором он будет вариться в аду.

Когда снаряды долетели до нас и накрыли территорию Дачи, я уже был на нижнем этаже, возле входа в бункер. И хотя ожидал удара, он меня просто потряс. Грохот был таким, как если бы я сидел в бочке и некто здоровенный и тупой бил по ней большущим тяжелым молотком. Скорее всего, случилось несколько прямых попаданий, что и немудрено – если по нашу душу пригнали несколько дивизионов "Градов", и если (да что "если" – точно сидел!) рядом сидел корректировщик огня – плотность накрытия должна быть такой, что мало никому не покажется. С пяти километров рассеивание попаданий не должно было превысить пяти-десяти метров. То есть – практически в "десятку".

Дом гудел, грохотал, сотрясался, в воздухе висела пыль и сверху сыпалась какая-то крошка – я даже так и не понял, откуда именно. Но дом стоял, и я успокоился. Да, советские строители умели строить военные объекты! На века сделано!

Когда стрельба закончилась, я выждал еще минут пять и полез наверх, нажав предварительно кнопку разблокировки окон. Стальные пластины медленно ушли в стороны, погружаясь в стены, и в доме снова стало светло. И то, что я увидел в оконные проемы, мне очень и очень не понравилось. Красивый был дом. И красивая вокруг него была территория. Цветники, сад, прудик с рыбками, беседка – все было. БЫЛО. Теперь ничего не было, кроме развороченного чернозема, нашпигованного металлом и обломками хозпостроек.

А из них, из этих хозпостроек остались только казармы личного состава, потому что они были построены из броневого листа наподобие того, что служил каркасом главному зданию. Сверху – кирпич, внутри – бронеплиты. Остальное – в прах! Погнутые, с вмятинами листы выдержали, не пропустили осколки внутрь, но теперь казармы очень сильно напоминали старые металлические гаражи, а не те аккуратные и даже красивые одноэтажные здания, какими они были вначале.

Забор тоже перестал строить из себя невинность, перестал изображать кирпичный заборчик, ограждающий дачу олигарха. Кирпич осыпался, обнажив могучие бронелисты, для которых даже КПВТ не страшнее дождика июньской ночью.

Я не видел наше здание снаружи, не рискнул выйти и посмотреть (зачем?), но скорее всего оно выглядело точно так же, как и казармы, как и забор. Голые металлические стены, присыпанные грудами битого кирпича. Судя по тому, что сейчас делалось на крыше – все именно так и обстояло. Хорошо, что дверь, ведущая на крышу открывалась не наружу, а внутрь, иначе бы мы ее просто не смогли открыть – на нее навалилась такая груда кирпичных обломков, что мы эту проклятущую дверь едва открыли. Пришлось в дверную стальную пластину как следует упереться троим спецназовцам, чтобы освободить стопор дверного замка. И когда открыли – едва успели отпрыгнуть от вывалившейся груды обломков.

Тут же бросились расчищать дверной проем, потому что скоро мы снова закроем эту дверь. Кирпичи перекидали быстро, и по одному просочились на крышу. Дело в том, что связаться по рации лучше всего было сверху, с крыши.

Рассыпались по периметру, громыхая по стали обломками кирпичей и замерли, ожидая команды. Радист послушал эфир, кивнул мне. Я взял тангенту, сказал:

– Карпов вызывает командира. Какого-нибудь разумного командира – есть у вас хоть один не идиот?

– Чего надо, Карпов? Ты еще живой? – хриплый голос не был мне знаком, но я не стал уточнять, кто это был.

– Если я говорю, наверное, живой, как ты думаешь? Или ты тоже идиот?

В ответ отборный мат, потом уже спокойнее:

– Чего надо, Карпов?

– Надо мне, чтобы вы не подставляли своих ребят под удар! Ваши командиры, вплоть до министра обороны – спятившие уроды! Вы сейчас пошли против законной власти, против руководства коммунистической партии! И вы ответите за это!

– У меня приказ, Карпов! – голос был резким, но спокойным, и каким-то…обреченным, что ли – Я разнесу вас, чего бы это нам ни стоило! Потому что вы предатели! А предателей надо уничтожать! Еще что-нибудь есть, Карпов?

– Есть! Мы можем отдать приказ, и сюда прилетят ударные вертолеты. И от всех, кто сейчас подходит к нашему убежищу останется только мокрое место! Мы можем вызвать штурмовики и бомбардировщики – и вас прихлопнуть, как клопов! Спроси меня, почему мы это до сих пор не сделали и вызвали огонь на себя?

Молчание. И тот же голос:

– И почему?

– Да потому, что не хотим гражданской войны! Потому что нельзя стрелять в своих! Хватит, сука, настрелялись в Гражданскую! Еще захотелось, мрази?! Вы что там, охерели, что ли?! Да вся армия осталась у нас под контролем! Сюда стягиваются войска из ближних округов! Спецназ! Авиация вся наша! И вы что думали, сумеете нас так просто взять?! Неужели не убедились, что это бесполезно?! Что мы тут переживем даже атомную бомбардировку! Неужели ты не видишь, что твои командиры идиоты?! Они сейчас уже ударяются в бега, поняв, что все закончится плохо! Что их ждет расстрел за предательство! Идиоты, да вы чуть не развязали третью мировую войну! Вы чуть не убили президента Соединенных Штатов! Он здесь, в здании! И Шелепин здесь! И Семичастный! Вы думаете, Комитет будет безучастно смотреть, как убивают его председателя?! Я не знаю, кто ты – но или ты повернешь стволы против своих командиров, отдавших преступных приказ, или стреляйся. Потому что за тобой придут. Обязательно придут! И ты ответишь. Понял?!

– Надо будет – отвечу – голос говорившего был таким же жестким, и ничуть не изменился – А вам трындец. Мы все равно раздолбаем вашу халупу, не сомневайтесь. И не такие крепости брали. А потом уже некому будет за нами приходить. Все, Карпов, отбой. Молись, если верующий.

– Отбой – нажал я клавишу тангенты – Всем вам – отбой. Кто слышит меня – поворачивайте оружие против своих командиров, или просто бегите! Скоро здесь будет ад! Парни, уходите!

Представляю, что сейчас делается в головах людей, которые меня слушали. Ну что же, я сказал все, что хотел. А то, что нашу "халупу" они раздолбают – я не сомневался. И грады, и гаубицы – все у них есть. "Грады" закончили, скорее всего пришел черед гаубиц. Наблюдатели уже передали, что они на подходе. Тяжелые снаряды раздолбают домик. Но он только вершина айсберга, и этим олухам такое обстоятельство невдомек. А то, что власть отказалась уничтожать тех, кому отдали приказ преступные генералы – это ей только в зачет. И да, я верю, что их будут судить. Тут я не покривил душой.

Еще раз осмотрелся по сторонам, и вдруг с сожалением подумал о КПВТ, которые пришлось бросить на крыше (их убирать – пупок надорвешь). "Утесы" снесли в подвал, в подземелье, а вот этих старых добрых монстров пришлось бросить. Теперь от них осталась только груда искореженного железа.

Я вообще всегда был склонен одушевлять машины и оружие. Винтовка для меня как живое существо – я с ней разговариваю, я ее глажу, я ее люблю. Как и автомобиль. Понимаю, что это глупо, но…вот такой я человек. Поклоняюсь своему оружию, как древние викинги. И вот эти пулеметы – чувствую себя предателем за то, что бросил их без защиты на крыше.

Ха! Вспомнилось из романа английского писателя Аберкромби, которого я считаю одним из лучших авторов дарк-фэнтези:

"По другую сторону поляны перед громадным длинным мечом, прислоненным к дереву, стоял на коленях Вирран из Блая. Он накинул на голову капюшон, так что наружу торчал только острый кончик носа, и упирался подбородком в стиснутые кулаки. Судя по всему, молился. Зобатый всегда довольно настороженно относился к людям, которые молились богам, а уж о тех, кто молился мечам, и говорить нечего. Но такие уж времена, думал он. В кровавые дни мечи дороже богов. И, конечно, их куда больше".

Вот и я такой…как Вирран. Молюсь оружию, и уповаю на милость богов. И так же когда-нибудь "уйду в грязь".

Кстати, надо бы "написать" книги Аберкромби. Очень уж они мне всегда нравились. Почему-то я уверен, что это совсем другой мир, не тот, в котором я родился, потому многое из того, что я знаю из своего мира, в этом мире скорее всего так и не появится. После изменений – был бы написан "Гарри Поттер", не стал бы писателем Аберкромби и не написал бы свои великолепные книги. Да и многие песни не были бы спеты. Мир изменился. Я его изменил! И теперь уйдет не только плохое, но и хорошее. А я должен спасти эти книги, эти песни, эту музыку. Моя вина, что они не появятся, так что мне их и создавать. А денег за них мне не надо. Денег мне и так хватает. Получу за них гонорары – отправлю куда-нибудь на благотворительность. Или еще как-нибудь потрачу на людей – уж больно не люблю я все эти подозрительные фонды по борьбе с чем-то или за что-то. Аферисты, одни аферисты!

Отдал команду, и все, кто со мной был, посыпались в дверной проем стального люка. Люк закрылся, вертушка, как на подводной лодке – повернулась. Все, теперь сюда не войти. Идем дальше и дальше, переступая через пласты штукатурки, обвалившейся после прямых попаданий ракет "Градов", через свалившиеся картины, разбившиеся вазы и красивые фарфоровые блюда. Жалко. Очень жалко красоту! Но плевать. Пусть подавятся!

Спускаемся на нулевой этаж. Тут меня ждут все – и команда бойцов "Омеги", и Шелепин с Семичастным. Ну и американцы в том числе. Смотрят на меня, ждут – я сейчас главный, отвечаю за их защиту.

– Итак, товарищи и господа, рассказываю вам, что сейчас будем делать. (дублирую по-английски для Никсона и его жены). Скоро стемнеет, и мы будем отсюда выбираться. Это здание они все равно снесут – сейчас сюда едут крупнокалиберные гаубицы, которые в конце концов раздолбают все, что угодно – тут останется только груда железа. Но нас здесь уже не будет. Подземным ходом мы уйдем за границу района боевых действий, там сядем в заранее приготовленные автомобили, и поедем в Москву. Все знают, что мы сидим в этом здании, никто не заподозрит, что мы отсюда выбрались. Вся операция именно так и была задумана – мы создаем вид, что нас блокировали в Даче, сюда стягиваются войска бунтовщиков и пытаются до нас добраться. Они очень сильно будут пытаться, потому что единственный способ выжить для всей этой шайки – это уничтожить товарища Шелепина и товарища Семичастного. Время работает против бунтовщиков. Сразу предвосхищаю вопросы: мы поедем на трех машинах, а в Москве отправимся на конспиративную квартиру, оборудованную всем тем, что нужно для создания командного пункта. Как это было сделано здесь. Никто не подозревает, что та квартира на самом деле не то, что о ней думают. Она так же принадлежит мне, как и эта Дача. Это кооперативная квартина на Ленинском проспекте – пятикомнатная. Товарищи Шелепин и Семичастный знают о ней уже давно.

– Еще бы не знали! – буркнул мрачный Семичастный – Столько денег в нее вбухали.

– Там есть все, что нужно для жизни на длительное время – не обращая внимания на слова Семичастного, продолжил я – Холодильники забиты едой, имеется вода в бутылях, есть где спать, приготовить пищу и все такое. Нам продержаться до завтрашнего дня. Завтра все изменится. Сразу скажу – на аэродром нельзя, там точно ждут. В Кремль тоже нельзя – там кордоны. Можно только по трассе, и то придется заезжать не с той стороны.

– А ты думаешь нет кордонов на трассе? – скептически помотал головой Аносов.

– Возможно, что и нет. Неужели думаешь, что они в силах проверить ВСЕ машины, что там проезжают?

– Они просто перекроют выезд, и все. И не надо будет ничего проверять! – вздохнул Аносов.

– Тогда мы снимаем кордон и едем дальше. Оружия у нас хватает, умения – тоже. Впереди пойдет УАЗ-буханка с бойцами, за ним – мы на двух легковых УАЗах. Все давно уже готово. Только вначале я попрощаюсь с Олей.

Это я уже переводить не стал. Впрочем, похоже что все поняли.

Группа пошла к выходу – стальной плите, отодвигающейся электромотором (пришлось запустить генераторы, так как по понятным причинам электричества в доме уже не было. Впрочем – как и самого дома. Если не считать стальной коробки, издолбанной снарядами. Ну а я отправился в противоположную сторону, туда, где за бочками лежала моя подруга.

Тут было тихо, как в склепе, и очень холодно. Так холодно, что еще немного – изо рта пойдет пар. Я подошел к последнему ложу моей боевой подруги, с которой мы прошли через все испытания, которые мне выпали, и встал на колени возле свертка, в котором с трудом угадывались очертания человеческого тела. Я хотел посмотреть в ее лицо, и боялся. Боялся увидеть вместо такого знакомого и родного лиц страшную смертную маску – в трупных пятнах, синюю, обезображенную смертью. Конечно, это все глупости – слишком мало времени прошло после гибели Оли, смерть и тление еще не взялись за тело на полную силу. Но все равно – мне было страшно видеть ее такой. Слишком много я видел мертвых друзей. Думал – все, отмучился, нет для меня войны. А вот поди ж ты, догнала, проклятая гадина!

Я не стал открывать лицо. Просто положил руку Оле на грудь и так сидел, забыв о том, что мне нужно двигаться дальше. По жизни – дальше. Дорога, она ведь какая – мчишься к непонятному будущему, а на обочине, на столбах венки, венки, венки…

Бух! Под рукой у меня будто что-то толкнулось. Я вздрогнул – померещилось?! Полное ощущение – сердце стукнуло! Я отбросил брезент, которым была накрыта Оля, сорвал простыню и уставился в белое, как мел лицо мертвой подруги. Нет, она не была обезображена смертью. Впечатление – девушка спит. Только вот слишком бледная для "просто" спящей.

Пощупал шею – холодная, как лед. Но это и понятно. Остыла в подвале. Может потому и разложение приостановилось – холодно ведь, как в холодильнике. Погладил по груди, там, куда попали пули из пистолета негодяя. Рука сделалась мокрой, и я поднес к глазам испачканную красным ладонь.

Кровь?! Кровь течет?! Это как так? У нее уже должна была свернуться кровь! И образоваться трупные пятна!

Переворачиваю Олино тело на бок, задираю куртку комбеза. Чисто! Никаких трупных пятен! И мягкая. Трупного окоченения нет.

Кладу на месте. В висках стучит кровь, я тяжело дышу, хватая воздух широко открытым ртом. Мне кажется – я в безвоздушном пространстве. Задыхаюсь.

Закрываю глаза, успокаиваюсь, медитирую, стараясь отрешить все лишние мысли. Сижу так минуты три, или четыре, за которые успокаиваюсь полностью. Потом решительно нагибаюсь и кладу голову ухом на грудь Оле.

Минута, два, три…пять минут…БАМ! Толчок! Сердце! Сердце стукнуло! Это точно было сердце, я сам слышал, я уверен!

Отпрянул от Оли, схватился за голову, сижу на коленях и раскачиваюсь, как какой-нибудь молящийся фанатик. Что делать?! Что! Мне! Делать!

И тут же, как по голове обухом: да что делать, болван?! Забирать ее надо отсюда! К врачу ее надо! Она в коме, и сердце бьется раз в пять минут! Даже не в коме, хуже – летаргический сон!

Впрочем – "хуже", это когда тебе пули разорвали сердце. Вот что такое "хуже". А их летаргического сна возвращаются. Из комы – тоже. Радоваться надо, дурак! Радоваться! Это шанс! Маленький, но шанс. Совсем маленький шанс…

Я осторожно заматываю Олю в брезент, подымаю на руки, как ребенка, и шагаю туда, где меня ждут. Я не упущу этого шанса, ни за что не упущу!

Отправить