Глава 6

Меня ждали. О чем-то говорили, участвовал и Никсон – наши ребята худо-бедно знали английский, в отличие от высшего руководства страны. И правда – зачем таким важным людям знать язык потенциального противника? Для того переводчик найдется! А вот бойцам…надо же как-то допрашивать супостата?

Увидели меня, замерли, слова присохли к языкам. Рты открыты, глаза вытаращены – они сразу все поняли. Нет, не совсем все – только то, что я собираюсь забрать Олю с собой.

Аносов что-то тихо сказал, и двое бойцов сразу же выдвинулись ко мне, с явным намерением перехватить мой "груз". Но я не позволил: "Сам!" И они отступили.

Уже когда за нами закрывалась стальная плита, дом содрогнулся от мощных взрывов – началось! Вот и тяжелая артиллерия проснулась. Вовремя мы отсюда убрались. Ну что же, флаг им в руки. Прежде чем дом превратится в груду металлолома – много снарядов потратят, а потом еще какое-то время будут высиживать, ожидая пакостей от такого мерзкого типа, как Карпов. Всем известно, какой он хитрый подлец – лучше выждать и убедиться, что ему все-таки пришел конец.

Лифт, электрический. Но если надо – можно спустить платформу и с помощью механического приспособления, что-то вроде лебедки. А если есть желание – можно спуститься и подняться по стальным скобам, намертво вделанным в бетонную стену. Глубина, на которую уходит колодец – десять метров.

Горят тусклые плафоны, их вполне хватает. Но если что – у нас есть и фонари. Будем уходить – заглушим генераторы, чтобы не было слышно. Пусть думают, что мы растворились в воздухе, как тени под утренним солнцем. Нет нас! Карпов, колдун чертов, всех увел через магический портал!

Бетонный свод похож на тоннель в Балаклаве, куда заплывали подводные лодки. Только здесь в отличие от Балаклавы – сухо и чисто. Воздух свежий – вентиляция работает как надо. Идти довольно-таки далеко, километр, не меньше. Но я несу Олю сам, никому не позволяю. Благо, что силы и выносливости хватает – спасибо Гомеостазу. Сколько в ней сейчас весу? Килограммов пятьдесят? Может чуть больше… Только теперь она мне не кажется такой тяжелой. Наверное потому, что теперь я не считаю ее мертвой. Не знаю как – но она до сих пор жива! Условно жива…

Стены, стены, стены…бесконечный, бесконечный коридор! Подмывает положить Олю на плечо, но я этого не делаю. На плече – только мешок картошки, или труп. Она – не труп. И я ее так не положу. Сдохну, но не положу!

Колодец, ведущий наверх. И как я теперь? Здесь лифта нет. Почему? Потому что запитывать его неоткуда. Тянуть электрическую проводку по тоннелю? А смысл, если мы вырубили генераторы? Хотя…можно было сделать, конечно. Но не сделали. И теперь мне надо как-то подняться по металлическим скобам, имея при себе груз в пятьдесят килограммов весом. Прикидываю, как это можно сделать, выдыхаю, и следом за тремя первыми бойцами начинаю подъем, не обращая внимания на взгляды моих спутников. Левой рукой прижимаю к себе Олю, правой хватаюсь за скобу…рывок! Шаг. Рывок! Шаг. Рывок! Шаг. И так до самого верха.

Сам себе удивляюсь – силен, собака! Почти и не запыхался (Пру! Пот льет ручем…). Главное было – не промазать мимо скобы рукой. Наверху уже ждут – ухватили за протянутую руку, выдернули наверх как морковку – я сто кило, и Оля пятьдесят, сильны наши ребята.

– Силен, командир! – шепчет один из спецназовцев, тот самый Семен Головлев, что некогда положил глаз на Настю – Одной рукой ведь! Давай помогу!

– Сам! – выдыхаю я и выпрямляюсь – помогите лучше Никсонам, они уже еле идут.

Ну не так чтобы они еле шли, но видно было, что им дается все это с трудом. Оно и понятно – нервотрепка, страх, зависимость от чужих, и может быть даже – врагов. И единственный, за кого они цеплялись, на кого полагались – это был я. И то…вероятно к этому моменту они уже поняли, что некий писатель Карпов на самом деле не совсем просто писатель. Или скорее совсем не просто писатель. Иначе как бы он командовал всей этой шайкой во главе с хитровыделанными Шелепиным и Семичастным. Которые, кстати, подчиняются мне беспрекословно и почти без возражений.

Когда голова Пэт Никсон показалась над урезом колодца – я стоял рядом:

– Не бойтесь, мэм…все будет в порядке! Я с вами! Клянусь, мы справимся, верьте мне.

– Почему-то я тебе верю, Майкл! – выбираясь на площадку рядом с отверстием люка ответила Пэт Никсон – Только тебе и верю! Пожалуйста, не обмани наши ожидания.

– Да уж, Майкл! – Никсон был пободрее своей усталой жены, и выбрался гораздо резвее – Не обмани нас.

– Зуб даю! – слегка невпопад ответил я, и криво усмехнувшись, добавил, глядя на лица явно не понявших выражение американцев – Выражение такое…русское. Означает – что если не справлюсь, можете выбить мне зуб.

– Ох! Как жестоко! – тряхнула головой Пэт, и я заметил, что несмотря на все пертурбации, прическа ее почти безупречна, и вообще – выглядит она настоящей Первой Леди. Порода, ничего не скажешь! Хотя…какая там порода? Машинисткой работала. Вылезла наверх за счет своих ума и работоспособности. Ну и удача, само собой – вышла замуж за правильного мужчину.

– Он шутит, Пэт! – Никсон отряхнул пальто и взял ее под руку – Майкл не отдаст нам свой зуб, если с нами что-то случится. Потому что отдавать будет некому!

– Ты замечательный шутник – без улыбки сказала Первая Леди и посмотрела на сверток у меня в руках – Майкл, ты…несешь ее хоронить? Не захотел оставить врагу?

– Она жива – холодно отвечаю я, и вижу, как глаза Никсонов расширяются от удивления. Пэт хотела что-то сказать, но Ричард (я это заметил) сжал ее локоть. И я понял – они считают, что я спятил. Не хочу смириться со смертью моей женщины, и на этой почве "поехал крышей".

– Я не спятил – добавляю холодно, и поворачиваюсь, чтобы глянуть на люк, из которого продолжают вылезать наши бойцы. Наверху уже человек двадцать, всего их сорок с небольшим человек. Скоро в этом здании станет тесно. Но наружу пока никто не выходит – ждут.

– Давай! – киваю я Аносову, молча наблюдавшему за нашей беседой – И не надо так на меня смотреть!

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Как и всегда – кивает он, и командует – Первая группа – на выход. Действуем по схеме пять!

Дверь здания открывается. Я не знаю, как его назвать – снаружи это старый сарай, на котором висит здоровенный амбарный замок. Старые доски скрывают бетонный блок, наполовину углубленный в землю. На крыше здания – дерн, растет трава, вокруг – заросли крапивы и еще какой-то хрени, сквозь которую и пролезть-то проблематично. Насколько знаю – дерн с этой дрянью откуда-то специально привезли. Охотников продираться сквозь эту колючую пакостьёё вряд ли найдется больше чем ноль экземпляров.

Машины заранее загнали в лес, укрыли камуфляжной сеткой – еще мы только въехали на территорию Дачи, так сразу же машины пошли сюда – заправленные, загруженные оружием, припасами – патронами и едой. Ну и всем остальным, что нужно небольшому отряду для перемещения по тылам врага. Да, да – именно так: "по тылам вражеских войск". Все, кто сейчас вокруг нас сразу же относятся к числу врагов. В том числе и мирные жители, которые могут нас "вложить" кому надо.

Два УАЗа, и два "козлика" – ГАЗ-69. УАЗы – "буханки". Насколько я помнил, в них можно напихать десять человек – скамьи вдоль стенок, и два места впереди, водительское и пассажирское. В "козлики" – восемь человек. На скамьях шестеро, и двое спереди. УАЗ-469 еще нет, они появятся только через год. Эти же колымаги хоть и едут, но не сказал бы, чтобы очень шибко. Это я про "козлики". Буханки – те вполне приемлемая техника, если не считать того момента, что эти цари бездорожья на самом деле скопище убогих, постоянно ломающихся деталей, изначально готовых к непредсказуемой поломке. Чего-чего, а про УАЗы я знал все, что можно про них знать. Мразная машина! Только настоящий, упоротый патриот может называть эту машину "хорошей", или просто несведущий в вопросе человек. Но…других-то нет! Моя любимая "Нива" появится только в 1977 году. А про какой-нибудь лендкрузер и говорить нечего – сейчас крузаки только 55 серии, но им никогда не попасть на советский рынок. Да и кто купит такую дорогую машину? В общем – плачь, не плачь – а голову на плаху клади. Главное – чтобы топор был острым.

Надеюсь, эта отрыжка советского автопрома все-таки довезет нас куда нужно. Эх, жалко моего "кадди", разнесенного в молекулы ракетами "Градов" (я оставил его у Дачи). Впрочем – я все равно бы сейчас на нем не поехал. Во-первых, он не то что не выехал бы из леса – его и загнать сюда бы не сумели. Во-вторых, только глупый не знает, что писатель Карпов, а он же предатель Карпов – ездит на белом кадиллаке с открывающимся верхом. А мне светиться сейчас ни к чему.

Лезу в "буханку", отдаю Аносову распоряжения. Он распределяет бойцов по машинам, тем, кто не влезли, приказывает добираться пехом – туда, куда приказано. Они знают – куда.

И вот машины завывая коробками передач и взревывая движками пробиваются по пробитой их же колесами небольшой колее. А позади, там, где был мой дом, грохочут разрывы. Сердце щемит – хоть и не на мои деньги построен дом, но мне его очень жалко. Мне там было хорошо. И просто – этот дом был красив.

Впрочем – все впереди! Буду жив – будут и дома, и кадиллаки, и все, чего душа пожелает. Даже вертолет куплю, мать его за ногу! У меня что, денег нет на летающую тарахтелку?! Жить надо так, будто живешь последний день! Сдохну – и денег мне уже будет не надо. Так почему сейчас не пожить?! Столько планов – громадье! И один маленький кусочек металла может лишить меня всего на свете – обидно, черт подери…

Пустая ночная дорога как вымерла. Ни попутных машин, ни встречных. Фонари нигде не горят, тишина. И только грохот и зарево, грохот и зарево позади нас. И что там может гореть?! Там ведь живого места уже нет! Жаль местных жителей, которые сейчас попрятались куда-нибудь пониже уровня земли, и сидят, трясясь от страха и проклиная тот день, когда в поселке поселился знаменитый писатель (ни дна ему, ни покрышки!). Но я не виноват, товарищи…хмм…вообще-то виноват, но…да плевать! Ничего с вами не случится! Ну пару раз обделаетесь от страха – и чего?! Две пули в грудь вам все равно никто не всадит, так что заткнитесь и сидите, не высовывайте нос. И все будет в порядке.

Вот чем отличаются наши, советские люди от американцев? Американцы при звуке выстрелов и взрывах ложатся на землю и не поднимают головы. Что наши делают? Ага, точно…ну как не поглядеть, что там творится?! Обязательно надо высунуться! Удивительная реакция, наверное присущая только нашим людям.

Так, ладно…о чем говорит пустынная дорога? О том, что на ней стоят кордоны. Это – рупь за сто. И возможно – не один кордон.

Так и оказалось. Кордон нам попался через двадцать километров, на КП ГАИ, на развилке дорог. Обычная двухэтажная кирпичная будка, внизу непонятно что – вроде как гараж для машин (зачем-то), наверху стеклянный "скворечник", в котором собственно и сидят гаишники. Только вот гаишников сейчас не было. Стоял бэтээр, ствол пулемета которого прикрывал шоссе, а еще – два "козлика", возле которых тусовались человек семь с автоматами Калашникова в руках. Все в военной форме, род войск непонятен – типа общевойсковики. Но это ничего не значило – комитетчики могут надевать любую форму, и любую одежду. И показывать любые удостоверения – от сантехника до…кого угодно. Чаще всего используют ментовские "корочки", так удобнее – вопросов меньше.

Бэтэр тут же выдвинулся поперек дороги, перегородив нам путь, а вояки медленно, можно сказать нога за ногу двинулись за ним, но как я заметил – держа руки поближе к спусковым крючкам автоматов. Ребята – видно что тертые, да и ребятами их назвать…в своем времени я бы назвал их контрактниками – на срочников парни никак не тянули. Оперативники комитета скорее всего. "Волкодавы".

– Приготовьте эрпэгэ! – скомандовал я – Боевая готовность! Стрелять по команде – гранатометчики – два на бэтэр, третий убирает воронье гнездо. Остальные следят. Без боя точно не обойдемся. Это не армейцы, это комитетчики. И берегите головы, когда гранаты полетят.

Один из "армейцев", вооруженный только "Стечкиным" подошел со стороны пассажирского места, и небрежно бросив руку к виску, сообщил:

– Капитан Железной. Кто такие, откуда движетесь, с какой целью?

– Генерал Ковалев! – представился Аносов, использовав документы прикрытия, выданные еще перед Сенежем – Движемся в Москву. Цель сказать не могу – военная тайна. С какой целью нас остановили?

– Выявляем лиц, причастных к организации антигосударственного заговора – туманно пояснил капитан (если он капитан!). Из его слов определить на чьей он стороне было совершенно невозможно.

– И кто эти лица? – осведомился Аносов, сжимая в правой руке "Стечкин", направленный прямо в живот проверяющему. За закрытой дверцей не видно. Если что – пуля легко прошьет тонкую жесть дверцы и вопьется в тело.

– Государственная тайна! – так же холодно ответил "капитан" – Предъявите к осмотру автомобили, выйдите из машин. При попытке направить оружие будете расстреляны без предупреждения.

– Прямо вот, без предупреждения расстреляете генерала кэгэбэ?! – деланно удивился Аносов, делая рукой знак за спинкой своего сиденья. Знак это означал: "Полная готовность!"

– Прямо вот так, без предупреждения! – враждебно буркнул "капитан", почуявший неладное, и сделавший почти незаметное движение – будто желал то ли отойти, то ли упасть на землю (он частично перекрывал вектор стрельбы). Но не успел – ни отойти, ни упасть. Очередь из "Стечкина", поставленного на автоматическую стрельбу согнула и отбросила "капитана" к обочине, превратив его внутренности в кровавую кашу. Тут же откинулись окна-амбразуры в борту УАЗа, и все, кто был в салоне, упали на пол – получить огненную реактивную струю в лицо удовольствие совсем даже никакое.

И бумкнуло! Да так, что чуть перепонки не полопались! Обшивка напротив выхлопа гранатометов заполыхала, и пришлось тушить ее огнетушителем, заранее приготовленным для такого случая. Вонища – не продохнуть! Хорошо еще, что обшивка здесь можно сказать условная – тоненькая картонка с пришитой клеенкой, а дальше уже металл. Но прогорела она начисто. Кстати – и стекла в салоне повылетали. Не машина теперь, а хрен знает что. И в ушах у нас как вата заложена.

Бэтэр не приспособлен выдерживать бронебойные гранаты из РПГ-7. И наверное, никто не приспособлен – даже американские "Абрамсы" и Израильские "Колесницы". Жгли их из наших гранатометов просто на-раз. В общем – бэтэру очень не понравились две дыры в борту, и он заполыхал неярким, но бодро взявшимся за дело коптящим пламенем.

И тут же взорвалось "воронье" гнездо – гранатометчик был снайпером и никогда не промахивался. Даже когда над ухом бабахают соратники.

А следом ударили автоматные очереди. Вначале, само собой – по нам. В бок, откуда и прилетели гранаты. Вот только одно "но" – эти УАЗы были бронированы. И движки на них стояли непростые – форсированные. Долго они не прослужат, но тащить бронированную махину плюс тонну груза они смогут. Доедут до места, а нам другого и не нужно.

Пули калашей 7.62 дырявили борт, превращая его в металлические лохмотья, но под жестянкой – тонкие броневые листы, которые держат даже бронебойные пули калаша. И только что это доказали.

А вот ответные очереди были гораздо результативнее – они буквально скосили людей из кордона. Стреляли из машин позади нас, пока неприятель пытался отомстить за сожженный бронетранспортер. Нам было не до стрельбы – мы и свой-то голос не слышали. На век запомню – как это стрелять в ограниченного объеме из РПГ.

Все закончилось в считанные секунды – вот летят гранаты, и пламя опаляет обшивку УАЗа, вот грохочут очереди, и…тишина, прерываемая только лишь треском и гулом разгорающегося пламени. Впрочем – еще и одиночные выстрелы. Три выстрела. Боец, выскочивший из УАЗа добил раненых. Нельзя оставлять за спиной никого из тех, кто бы мог рассказать о том, что здесь было и кто здесь был. Увидеть Шелепина и Семичастного они не успели, но сопоставить колонну машин с запертыми в Даче "преступниками" – особого ума не нужно. А теперь – кто здесь был, кто раздолбал кордон – пускай сами думают. Но потом, когда мы будем отсюда уже очень далеко. Наверное – очень далеко.

Осторожно объезжаем горящий бэтэр (сейчас начнут рваться патроны), изрешеченные "козлики" – едем дальше, набирая скорость и внимательно глядя по сторонам. Если есть один кордон – почему бы не быть и другому?

Но нет. Больше кордонов не было. То ли у "оппозиции" не хватило сил выставить несколько кордонов на каждом направлении, то ли просто раздолбайство, или банально повезло – в любом случае, мы прорвались в город без каких-либо задержек в пути. Хорошо, что эти комики не догадались прострелить нашим машинам колеса – вот тогда дело было бы швах.

На Ленинский проспект, к моей кооперативной квартире (за которую, между прочим, я заплатил свои кровные денежки!) мы подъехали в почти полной темноте – если не считать освещением огромную, красноватую Луну. То ли нарочно распорядились погасить фонари (идиотов-то хватает!), или это сделано специально, и тогда я напрасно ругаю неизвестных, обесточивших всю улицу – в темноте попасть в искомую квартиру незаметно будет гораздо легче.

Первыми туда пошла группа, возглавляемая одним из бойцов "Омеги". Они проверили квартиру – все было спокойно. Затем вывели Никсонов и Шелепина с Семичастным, и почти бегом повели туда же. Аносов вместе с Головлевым остались возле УАЗ, а когда ВИПов увели, Акела подошел ко мне и сказал:

– Я с тобой!

– Куда со мной? Иди, занимайся своим делом!

– Сказал же – я с тобой! Ты небось в Склиф собрался?

– В Склиф – буркнул я, и приказал – Поехали! Оружие наготове, без команды не стрелять. И побыстрее!

Аносов и Головлев запрыгнули на свои места и УАЗик сорвался с места. Не так, чтобы провернуть колеса до черного следа – но быстро, не вызывая резким стартом особых подозрений. Мало ли зачем "буханка" ездит по ночам? Это не девяностые, и не двухтысячные, когда от ночной машины ожидают какой-нибудь пакости. Это времена застоя, времена, когда в людей не стреляют на улицах, и когда на применение огнестрельного оружия во время совершения преступления выезжает не меньше чем районный прокурор. По крайней мере – так было раньше. А сейчас все может измениться.

В темноте и полутьме освещенных улиц избитый пулями бок уазика не особо бросается в глаза, хотя я и подумал о том, что надо было взять целый уазик. Чтобы не вызывать подозрения. Но опять же – доехали до места без приключений. Вот он и Склиф – старый, добрый Склиф, скопище надежд и отчаяния людей.

Подъезжаем прямо к приемному покою, туда, куда паркуютсямашины скорой помощи. Дверь закрыта, видимо все спят. Даже странно – в стране почитай гражданская война, а эти дрыхнут как сурки. Не меняется у нас ничего с годами, ох, не меняется!

Звоню, нажимая на кнопочку звонка, очень похожую на сосок женской груди. Где-то далеко в недрах больницы раздается дребезжащий звонок – я слышу. И никого…не шевелятся! Жму еще раз, еще…никакого эффекта! Бью ногой в дверь – еще, еще! Что они там, трахаются, что ли?! Или померли все?! Ну как можно не услышать такой грохот?!

Голос из-за двери, женский:

– Ну чего, чего ломитесь?! Сейчас открою! Уже в туалет отлучиться нельзя, сразу дверь с петель сносят!

Пожилая санитарка вглядываются во тьму, подслеповато щурясь после света ламп дневного света, и тогда я шагаю вперед:

– Врача сюда! Быстро! Хирурга! Огнестрельные ранения, нужна помощь!

– Щас, щас, миленький! – бормочет санитарка и неожиданно быстро срывается с места. Пока я укладываю Олю на каталку, освобождая ее от брезента, появляется и врач – мужчина лет сорока, помятый со сна, в перекошенном на голове медицинском колпаке – не знаю, как этот колпак называется.

Врач смотрит на меня, смотрит на Олю, и в глазах его разгорается огонь понимания – наконец-то проснулся, черт его подери! Сонное выражение слетает с лица хирурга, он шагает к Оле, щупает шею. Оглядывается на меня, недоуменно пожимает плечами:

– Она ведь мертва, и давно. Пульс не прощупывается, температура тела меньше, чем у нас в помещении. Ее в морг надо, хирург тут ни к чему. А еще – мы обязанные вызвать милицию. Где вы взяли эту девушку?

– Это моя невеста – цежу я сквозь зубы, и холодно взглянув в ясные очи экскулапа, достаю из кобуры здоровенный "Стечкин". Достаю из него магазин, якобы проверяя наличие патронов, а потом так же невозмутимо приставляю ствол пистолета к виску побледневшего, перепуганного насмерть врача.

– И она жива! – добавляю я – у нее сердцебиение. Только вот раз оно в несколько минут. Вы, доктор, должны достать из ее тела пули. И так достать, чтобы ничего в теле не повредить. Увижу, что вы действуете как мясник – я вам просто отрежу уши. А потом прибью их на стену. А может просто выбью вам мозги одной пулей! Только не надо банальщины типа: Да что вы себе позволяете! Да как вы посмели!". Посмею, и еще как!

– Стойте…а вы не тот ли…

– Тот, тот! – отмахнулся я – Быстро ее в операционную! И я буду стоять рядом и смотреть, как вы тащите из ее тела пули, отравляющие организм.

Через десять минут раздетая донага Ольга лежала на столе. Лежит – будто спит. Красивая, холодная, как спящая царевна. Сердце даже засбоило от волнения – неужто не получится?

Хирург притащил инструменты – я внимательно осмотрел приготовленный набор, придя в конце концов к выводу, что это все-таки стерилизованные железяки, а не инструменты прозектора.

– Эскулап, не дай бог она помрет по твоей вине! – предупредил я еще раз, пытаясь внедрить в голову упрямого врача мысль о важности происходящего – Запомни, режешь не труп а живого человека!

– Да труп она, труп, хоть убейте! – уже в полном отчаянии воскликнул хирург – вы сумасшедший!

– Она в летаргическом сне – тяжело сказал я – У нее кровь льется, видишь? И хватит разговоров – работай давай! Большего от тебя не требую. Выполняй свои врачебные обязанности не жужжи. Достань пули и зашей раны. А потом сделаешь мне с ней трансфузию. Ну чего вытаращился? Сделаешь массивную гемотрасфузию – умеешь, надеюсь?

– Это надо Петра Васильевича звать – он у нас переливаниями крови заведует – забормотал хирург, продолжая таращиться на меня выпученными глазами – А группа крови?

– Моя – вторая. У нее – первая – оттарабанил я, и поторопил – Расскажи, где искать этого твоего Петра Васильевича и приступай. К его приходу раны должны быть уже зашиты.

Хирург быстро объяснил, где в здании обитает Петр Васильевич, и наконец-то влившись в работу, приступил к делу.

* * *

Дзынь! Металлический цилиндрик брякнулся в белую эмалированную посудину и покатился, оставляя за собой кровавый след. Все, вторая пуля. Теперь зашить…

– Одна прошла через легкое, в результате чего те заполнились кровью и раненая не могла дышать, вторая рядом с сердцем – медленно, устало сказал хирург – Я сделал все, что мог. Зашил, жидкость из легких откачал – насколько было возможно, слишком много откачивать нельзя. Аппарат ИВЛ подключили, как вы и требовали. ДП-8, только недавно получили. Вы уверены, что готовы к трансфузии? Если кровь уже начала разлагаться, вы получите в организм самый настоящий трупный яд, и скорее всего этого не переживете. Я не хочу, чтобы у меня были проблемы! Я вас официально предупреждаю – вы умрете, если начнете обмениваться кровью с трупом!

– Миш…может и правда не надо? – шепнул мне в ухо Аносов – Миш, ты же сам сказал, что она умерла! Я все понимаю…

– Ни черта ты ничего не понимаешь! – оборвал я его – Готовьте мне каталку!

* * *

Игла вонзилась в руку, и я едва сдержался, чтобы не поморщиться. Ненавижу уколы! Не скажу, чтобы их боялся…но пусть лучше уколов не будет. Прозрачный шланг протянулся к аппарату закачки крови – не знаю, как он правильно называется. Насос? В общем – он вытягивает из меня кровь и закачивает ее в Ольгу. Вернее – будет закачивать. Второй такой же аппарат – к другой ее руке, и к другой моей. Этот будет откачивать кровь у нее, и нагнетать уже в мои сосуды.

Да, когда я объяснил врачу, заведующему переливанием крови – что он должен сделать, врач пришел в ужас:

– Да вы понимаете, чего хотите?! Вы что, сумасшедший?! Вашу кровь можно перелить ей – у нее четвертая группа, но вы не можете принять ее кровь! Она для вас – отрава! Вы умрете! Господи, ну что же вы творите?! А потом обвините меня, скажете, что я виноват!

– Не скажу – буркнул я, и хлопнул по стене ладонью, от чего врач съежился и прикрыл на секунду глаза – Клянусь, вам никто ничего не сделает, если со мной что-то случится! А проблемы с совместимостью групп крови – это мои проблемы, и ничьи больше. Делайте!

– Хорошо. Вся ответственность на вас! – и врач покосился на Аносова, который сидя на кушетке задумчиво постукивал пальцами по магазину калаша. Неприятно, да. Понимаю доктора. Но что делать?

Первым делом запустили мою кровь Ольге. Тут я был спокоен – вторая группа ложится на четвертую только в путь! А вот в чем доктор совершенно прав – четвертую на вторую нельзя. Нельзя, и все тут! Она начнет пожирать мою кровь. И вот тогда и проверим – нужен ли я Провидению! Если не нужен – скоро сдохну. Если нужен…

Когда запустили второй аппарат – из меня выкачали уже не менее литра крови. У меня даже слегка закружилась голова. Или показалось, что закружилась… Сердце билось так же ровно, как и раньше, голова ясная, мысли звенящие и четкие. Я все понимаю – что и зачем делаю. И знаю, что это единственный путь спасения Ольги – пропитать ее плоть моей живой кровью, которая фактически является моим органом. То есть – мной. Единственный способ спасти мою подругу, мою невесту – это сделать ее МНОЙ.

Мы состоим из того, что едим. Из того, что попадает в наш организм, из того, что он усваивает. Пища впитывается в кровь, кровь разносит ее по организму. Кровь – кирпичики, из которых строятся наши клетки. Не будет крови – не будет всего организма. Если взять мою кровь и перелить ее Ольге, то фактически я делаю ее частью самого себя, а мой организм Гомеостаз очень любит и шибко-шибко бережет. Потому – он сделает все, чтобы я, и я-Ольга не умерли. Будет стараться за двоих. И как я уже сказал – единственное, чего следует бояться, это – отказ Провидения от моих услуг. Если Провидение уже сделало свои выводы и списало меня в утиль – значит, смерть моя неизбежна. Олина кровь меня убьет. Но она все равно останется жива – часть меня будет в ней. И кстати, я очень сильно подозреваю, по какой именно причине она до сих пор жива!

Если ты занимаешься сексом с человеком, организм которого поддерживается Гомеостазом в абсолютно эффективном состоянии, и который обменивается с тобой…хмм…жидкостями – регулярно и в довольно-таки больших порциях – ожидай, что из этого что-то да получится. И неважно, каким способом эта жидкость попадает в организм, главное – попадает. И растворяется в нем, вызывая изменения тканей. Возможно, что этот процесс очень слаб, возможно, что этих порций жидкости не хватит, чтобы сделать Олю бессмертной, но то, что они идут ей на пользу – это без всякого сомнения.

Почему-то раньше я об этом не задумывался, наверное просто не было повода задуматься. Ну да – Ольга рядом со мной вроде как помолодела – выглядит лет на двадцать, не больше, а ей ведь двадцать семь лет, она уже рожала! У нее должен быть слегка отвислый растянутый животик рожавшей женщины – и я уверен, что он был раньше! Да что там уверен – я помню! Теперь – плоский живот спортсменки, молоденькой девицы, которая роды видела только на картинке. Ольга объясняла это тем, что много занимается физкультурой, а еще – активным сексом, что тоже положительно влияет на улучшение качества фигуры. Смешно – но в данном случае она была совершенно права. Семя, которое в нее попадало регулярно и каждый день (даже по нескольку раз в день!) служило чем-то вроде живой воды. Презервативами мы не пользовались, и Ольга никогда не…хмм…не выплевывала. Так что все, что у меня имелось – оседало в ней.

Я даже мысленно хихикнул – вот, женщины, а вы понимаешь ли плюетесь драгоценной жидкостью! Мучаете своих мужчин резинотехническими изделиями, от которых сразу пропадает желание! А может с вами в постели (на заднем сиденье автомашины, сзади в кустах, в тени на пляже и в морской воде) самый настоящий попаданец, который просто мечтает передать вам молодость и бессмертие самым что ни на есть приятным способом! Хе хе хе…

В общем – шутки шутками, а другого объяснения такой живучести моей подруги я дать не могу. Моя способность сопротивляться ранам и болезням, переданное Ольге невольно, практически без моего участия, не смогла полностью ее вылечить, но она затормозила смерть, и теперь мне осталось только лишь сделать Ольгу частью моего организма и вытащить ее из медленного пике в безвременье!

Мда…и правда, а почему я над этим раньше не задумывался? Ну да – помолодела моя подруга и выглядит, как выпускница школы – ну и что? Просто ухаживает за собой! Мало ли кто как выглядит? А то, что у нее совершенно нет целлюлита, а ранее слегка отвислые груди вдруг натянулись, и стали торчать, как у силиконовых дев, или у девятиклассниц – так это…хмм…ну тоже физкультура! Занимается, качает грудные мышцы – вот они и подтянулись. То же самое и с попой – раньше чуть-чуть отвисала, как и положено попе женщины под тридцать лет, родившей ребенка – теперь маленькая и тугая, как орех. Так почему ей не быть тугой, если Оля приседает со штангой, да такой, что позавидуют и мужики!

Кстати, и насчет штанги – это что, нормально, если молоденькая стройная женщина приседает со штангой равной ее собственному весу?! Откуда такая сила?! И откуда такая скорость, когда она может вырубить взрослого мужика так, что он и охнуть не успевает?!

Вот откуда. Женщины, хорошенько подумайте – вы хотите помолодеть? Стать красивыми, сильными и быстрыми? Ищите Карпова, и…

Хмм…что-то меня не туда понесло. Хе хе… Честно сказать – меня уже слегка колбасит. Температура поднялась. Лицо горит, кожа зудит, а рука, в которую входит кровь Ольги просто онемела. Ну, давай! Бог ты, или Провидение – вытаскивай меня! Спасай! А я спасу ее.

– Что с ним, доктор?

– Что-что! Я же сказал – четвертую группу нельзя переливать второй группе! Ваш коллега сейчас испытывает такие муки, что ни приведи господи! Скоро у него откажут почки, перестанут очищать кровь от продуктов распада убитых кровяных клеток, шлак закупорит ему сосуды, начнется тромбоз – и все, конец вашему Карпову!

– И что делать?!

– Прекращать, конечно! Если уже не поздно… Он получил не менее трех литров крови этой девушки, а значит…значит, все уже бесполезно.

– Не трогать! – хриплю я, продираясь сквозьтуман беспамятства – не прикасаться! Все идет как надо! Сергей, занимайся охраной! Что там у нас вокруг?

– Хреново у нас вокруг – буркнул Аносов, и по голосу я понял – правда, хреново. По лицу его я рассмотреть ничего не мог по одной простой причине – я не видел лица своего друга. Вместо него – белое пятно. Вокруг только белые, черные и цветные пятна. И воздух стал густым и тяжелым – задыхаюсь, пытаясь просунуть его в легкие.

– Что именно хреново… – медленно, с расстановкой спрашиваю я, стараясь не провалиться в беспамятство. А меня начинает трясти.

– Менты приезжали. Кто-то из этих местных архаровцев им стуканул. Говорят – где тут у вас раненая девушка, и что за вооруженные люди находятся в больнице. Мы их не пустили. Менты уехали. Теперь ждем кавалерию. Скоро прискачут. Будем отбиваться.

– Отбивайтесь – шепчу я непослушными губами – По возможности обойдитесь без стрельбы. Если возможности не будет…ты знаешь, что делать. Только не подпускайте их сюда.

– Сколько ты так будешь лежать?

– Пока не почувствую, что хватит. Пока я этого не чувствую… Как она?

– Знаешь…а получше – в голосе Аносова явно нотки удивления – Розовая, и…дышит! Ты поглянь-ка! Дышит! О боже…Миш, а я, дурак, ведь не верил! Думал – ты крышей поехал после ее смерти! Эй, эскулапы, вы видели?! Видели, что он творит?! А вы не верили! И какая сука позвонила ментам? Узнаю – падла, порву! Ладно, не делайте такие рожи – лечите. Следите, чтобы все работало! Миш, пойду наружу, там кто-то подъехал, похоже что сейчас начнется… Держись! Пока мы живы – никто к тебе не пройдет!

– Херово говоришь – прохрипел я, чувствуя, как начинается судорога в руке – Вы должны жить! И потому сделай все для этого. Давай, а то уже не могу говорить…что-то мне…

Я не договорил – провалился в беспамятство. Вернее – в состояние сродни беспамятству. Видимо мой мозг, занятый восстановлением всего организма, отключил все "лишние" функции тела, забирающие драгоценную энергию, жизненные силы. Как компьютер, который при аварии космического корабля выключает освещение и все остальное, оставляя включенными лишь систему жизнеобеспечения и двигатели. А потом еще и требует надеть скафандр, ибо аккумуляторы совсем уже сдохли и можно питать только движки. Так и я – вырубилось все, кроме самого мозга и тех органов, которые сейчас боролись за мою жизнь. Какие именно? Да откуда я знаю! Ученые, которые занимаются биологией человека, и те до конца не знают, как и что у нас в организме функционирует, а что ожидать от простого спецназовца, который только что и умеет – стрелять, да писать книги? Все, что я знаю – это результат прочтения мной многих и многих книг, написанных другими людьми. А если те самые люди не знают что-то о мире, и собственно о человеке – значит, и я этого не знаю. А строить свои гипотезы на чужих гипотезах дело неблагодарное. Хотя и забавное. Если только ты не лежишь на каталке в лучше собственной красной от крови мочи.

– У него кровь в моче! Посмотри – под ним лужа крови!

– Как и положено. А чего еще ожидали? Почки отказывают.

– И что делать? Они же нас убьют!

– Что-что…делаем, что делали. Я предупредил его. Он все понял. Так что ответственность на нем.

– Ты вообще знаешь, кто это такой?

– Я что – идиот? Ясное дело – знаю… Но какая разница? Кстати, это не та ли девушка, что своим телом закрыла Шелепина? И которую вроде как убили?

– Похоже, что она… Ни хрена себе! Ты посмотри, посмотри что происходит!

– Что? Ох ты ж…если бы сам не видел – в жизни бы не поверил! Как рана может затянуться за такое время?! Это просто невозможно!

– Может он и правда колдун? Я вот никогда не верил во всяких колдунов и ведьм, смеялся над этой ерундой. А вот, посмотри сюда – чудо! Это настоящее чудо! Его бы исследовать после смерти…покопаться – что там у него внутри? Может он инопланетянин?

– Хер вам – после смерти! Не дождетесь! – хриплю я, с неимоверным трудом ворочая высохшим, тяжелым как гиря языком – Возьмите кровь на анализ у меня и у нее. Определите группу крови.

– Зачем? Вы же сказали…ладно, ладно, сейчас сделаю!

Укола я не почувствовал. Тело онемело – ни боли, ни вообще каких-то ощущений. Удивительно, что я еще могу говорить. И думать, если уж на то пошло. Правда, это было недолго, мое просветление – через минуту я снова погрузился в безвременье…из которого меня через неопределенное время вырвали звуки перестрелки.

Скупые автоматные очереди прерывались одиночными выстрелами "Стечкина" – я легко определяю на звук наше основное стрелковое оружие. Длинные автоматные очереди по ощущениям слышались подальше от меня, и были какими-то истеричными, бестолковыми, будто стрелки поливали длинными очередями больше от страха, чем желая причинить какой-нибудь вред. Или просто это были новички, не имеющие опыта в боестолкновениях.

Зазвенело осыпаясь стекло, что-то упало, кто-то выматерился – от души, длинным витиеватым ругательством. Я вздохнул, повернул голову – оба врача сидели на корточках и смотрели в темное окно, из которого задувало ночным ветром. Ночным? Мне показалось, что за окном не так уж и темно – неужели утро? Светает? Сколько же я пролежал в беспамятстве?

– Что с девушкой? – пошевелив противно сухим языком спросил я, кое-как вызвав слюноотделение.

– Раны закрылись! – горячечно забормотал хирург – Вы понимаете?! У нее затянулись раны! Это надо исследовать! Этот феномен просто невозможен!

– Другой феномен больше невозможен – буркнул второй врач – У вас теперь одна группа крови. Первая! И как вы это проделали – я не знаю. Но факт есть факт – ваши группы теперь одинаковы. Еслитолько не были одинаковыми с самого начала. Скорее всего – так и было, и вы ошиблись со второй группой. Потому и выжили.

– Мне надо переодеться. И выдерните из меня трубки! – прохрипел я – И попить! Я страшно хочу пить!

– Само собой – хотите – хмыкнул врач – вы крови отдали литра полтора, а то и больше. Я вообще не понимаю, как вы в таком состоянии еще и можете разговаривать. Трубки не выдерну. Сейчас поставлю вам капельницу, вгоним глюкозы – вот и будет вам вода. И питание. Лежите, не вставайте. Одежду сейчас дам – мой хирургический костюм. Устроит?

– Устроит. И мне бы…

– Подмыться? Сейчас медсестру пришлю, все сделает.

– А что на улице? Кто стреляет?

– Кто-кто… – откашлявшись буркнул хирург – Ваши, с неизвестно кем. Вначале приехала милиция, потом уехали, потом снова милиция, потом начали стрелять, а после приехали люди в гражданском и пошла настоящая стрельба. Ваши перекрыли входы и никого не пускают. Палят друг в друга как сумасшедшие. Окна перебили! Заразы…

Медсестра, слава богу, оказалась пожилой женщиной, видавшей виды, а не молоденькой девчонкой, перед которой мне было бы стыдно демонстрировать себя, обгадившегося Великого Писателя. Великие не имеют права делать под себя – на то они и Великие. Мне даже стало смешно – в такие минуты, в таких обстоятельствах я еще умудряюсь думать о таких вещах! Да не плевать ли мне на мой обгаженный имидж, когда на кону стоит сама жизнь?!

Но пусть будет так, как оно есть. Через некоторое время я уже был условно чист (если сильно не принюхиваться), и лежал, впитывая всем телом заливающуюся в меня прозрачную жидкость. Я ЗНАЛ, что мне это совершенно необходимо.

Такую же капельницу поставили и Оле, которая так и не пришла в себя после "сеанса оздоровления". Мне было не по себе, когда я об этом думал. Нет, не о капельнице, которая стояла слева от моей подруги. О том факте, что Ольга не приходит в себя. А вдруг у нее умер мозг? Вдруг все это бесполезно? Бесполезны все наши надежды, все наши хлопоты и страдания?

Банки на капельнице менялись одна за другой, и когда осушили третью, я приказал:

– Хватит! Достаточно. Вынимайте!

Иглу выдернули, руку перевязали бинтом, хотя кровь у меня и не шла. Я спустил ноги с каталки, сел, борясь с головокружением. Посидел минуты три, привыкая к вертикальному положение и решительно соскочил на пол.

– Да куда вы! – хирург поддержал меня под руку – Сейчас упадете, головой ударитесь – и весь результат насмарку! Нельзя же так резко!

– Нормально, доктор…я же инопланетянин! – без улыбки бросил я, краем глаза замечая, как вытянулись лица врачей – На нашей планете и не такое бывало!

Само смешное – я ведь и правда с другой планеты. Не с этой. Из другого мира. С Земли-дубль. Так что доктора почти что и не ошиблись. А вообще – пусть что хотят думают, по большому счету мне все равно.

Медленно, едва переставляя ноги, подхожу к Ольге, до подбородка накрытой простыней. Теперь лицо подруги розовое, не бело-синюшное, как это было раньше. Щупаю пульс – ровный ритм работающего сердца. Откидываю простыню, смотрю на то место, где должны быть входные пулевые отверстия. Вместо них – два розовых пятнышка. Кладу руку на грудь и с облегчением чувствую толчки: Тук! Тук! Тук! Сердце стучит! Живем!

На глаза накатываются слезы. Слабый, да. Пока это Гомеостаз уравнял наши группы крови – пришлось шибко потрудится, потерпеть. Кстати – и Оле досталось. Похудела, стала похожей на худенькую малолетку пятнадцати лет от роду, а не на взрослую, рожавшую женщину. Впрочем – как я и думал. Все получилось так, как спланировал.

Я наклонился и поцеловал Олю в губы. Как будят спящую царевну? Нет, в оригинале, конечно, меры гораздо более действенные и проникновенные, но я все-таки ограничусь поцелуем. Свидетелей много, а мне не нравится заниматься этим при свидетелях. Советами замучают. Да и слабоват я сейчас для энтого дела.

И вдруг…Оля улыбнулась! Улыбнулась и открыла глаза!

– Мне приснился сон, что я… – начала она, облизнув губы, и вдруг глаза ее расширились – Так это был не сон?! О господи… А ты такой худой, такой измученный! Бедненький…

Она подняла руки, попыталась меня обнять, но не смогла – руки бессильно упали назад. А я стоял и смотрел, стоял и смотрел, и глаза у меня жгло. В душе усталость и покой. Не знаю, что там впереди будет, может нас все-таки убьют, но я сделал то, что сделал – вернул свою женщину с того света. И теперь скажите, что я не Орфей, ведущий свою Эвридику из царства Аида!

За окном вдруг заколотил пулемет, к уже работавшим автоматом присоединились еще несколько стволов, и…вдруг все затихло. Совсем затихло – ни выстрелов, ни криков. Кто победил? Этот вопрос занимал меня сейчас в первую очередь.

– Где мое оружие? – спросил я, и хирург молча указал в угол, где лежал пояс с кобурой, и прислоненный к стене стоял старый добрый АК с деревянным прикладом. "Весло" – как называли его в моем мире. И рядом, на полу – три магазина к нему.

Ну что же…пробьемся! Не для того мы сейчас победили смерть, чтобы так просто ей сдаться! За дверью шаги. Я подхватываю калаш, левой рукой привычно передергиваю затвор, сняв автомат с предохранителя – готов! Кто бы ты ни был – заходи осторожно и сделай так, чтобы я не прострелил тебе башку. Я ведь не промахиваюсь. Никогда!

Отправить