Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
– Очнись! Очнись, Толя!
Удары по щекам, звон в ушах, ощущение чего-то твердого под спиной. Надо мной лицо человека. Я его знаю. Должен знать! Но не помню. Совсем не помню!
Странное ощущение. Я ведь всегда и все помню! Я не могу ничего забыть! Наверное. Наверное – не могу.
– Толя!
Меня схватили, потащили вверх. Я не сопротивляюсь. Вишу, как мешок. Мне смешно. Не знаю почему, но мне смешно. Хихикаю. Смешон этот седой человек, смешна комната, смешны пачки денег на столе. Зачем тут на столе деньги? К чему они?
– Пей! Да пей же, черт подери! Толя! Посмотри мне в глаза! Толя!
Смотрю. Ну и что? Глаза как глаза. Я Толя? Разве я – Толя? Все может быть. Да какая разница?
Глаза приближаются, я погружаюсь в них, будто тону… спать… спать… спать…
Удар! Это было как удар! Или в самом деле удар? Щека заныла. Пощупал, открыл глаза: Белокопытов. Смотрит встревоженно, взволнован как никогда.
– Отошел? Эй, Толя, ты в порядке?
– В порядке, Петр Андреевич! А что случилось-то?
– Ты не помнишь?
– Хмм…
Мне странно, но я и правда не помню! С моей-то памятью!
– Я помню, как вы взяли меня за голову. И помню, что сейчас проснулся. Все. Больше ничего. Так что случилось?
Белокопытов тяжело сел, бросив на стол свои клешнястые, перевитые крупными сосудами кисти рук. Я всегда обращал внимание – у него эти клешни выглядели так, что казалось – он не просто сломает подкову, он ее порвет! Но перед этим скрутит прихотливым узором, достойным лучших ювелиров. Могучие руки. Руки воина, руки… убийцы. Глядя на них, веришь, что он в одиночку мог вырезать целый клан террористов, в отместку за смерть своей любимой.
А если бы не руки и не тяжелый взгляд серых глаз – кто заподозрит в «старичке» диверсанта, «ниндзя», и не киношного, с полетами по воздуху в глупых соломенных шляпах, а такого, которому лучше не попадаться на жизненном пути – если ты стал его врагом.
Сейчас это не был старичок. Передо мной сидел настороженный, как хищный зверь, старый «ниндзя», следующим движением которого мог стать удар в смертельную точку моего организма либо прыжок в сторону, чтобы увернуться от моего нападения. Я чувствовал это. Как? Сам не знаю. Просто – ЗНАЛ.
– Кое-какие проблемы, сынок… – Белокопытов вздохнул, а я необычайно удивился: «сынок»? Это когда же я стал для старого убийцы «сынком»?
– Какие проблемы? – Я был терпелив, как будто говорил с опасным душевнобольным. Или с дедом, желающим подчеркнуть свою значимость многозначительными паузами и недомолвками. Ну что вот за привычка такая?! Неужели нельзя передать информацию простым, человеческим языком? По-армейски – четко и без этой тягомотины?! Вроде бывший военный, а туда же – оракул-Нострадамус, черт подери!
Белокопытов посмотрел на меня, усмехнулся, помотав головой, неожиданно бросил:
– Считаешь меня старым, выжившим из ума идиотом? Мол, двух слов связать не может, а еще бывший военный? (Я чуть не икнул – он что, мысли научился читать?!) Сынок, я просто ошеломлен и не знаю, что сказать. Подожди – обдумаю все как следует, потом скажу. А пока – проверим. Лови!
Белокопытов схватил со стола корзинку с печеньем и метнул ее содержимое мне в лицо! Десяток печений, крошки – все полетело в меня, как шрапнель из разорвавшегося снаряда!
Я рванулся, чтобы поймать хоть что-то – автоматически, не думая, и… случилось странное. «Снаряды» замедлили свой полет! Они медленно-медленно двигались в мою сторону, практически зависли в воздухе!
Я сразу не сообразил, что случилось, и замер с вытянутыми руками. Только когда первая печенька ткнулась в мою ладонь, вздрогнул, схватил ее, такую мягкую, хрупкую, рассыпающуюся в руке, и следом за ней начал собирать остальные, не дав им упасть на пол.
Только когда все печенья оказались у меня в руках, мир снова обрел свою привычную скорость, в ушах зашумело, зазвенело, я плюхнулся назад, на стул, просыпав содержимое ладоней на стол. Руки почему-то горели, глаза залились потом, и мне было жарко, очень жарко!
– Ффухх… натоплено как! – пролепетал я, отводя взгляд от застывшего над столом Белокопытова, упершегося в столешницу прямыми руками. Запомнилось – металлическая корзинка, в которой до того лежали печенья, все еще не остановила свое кружение и колыхалась, дрожа, будто переживая за выброшенное из нее содержимое. То есть от броска до того момента, как я поймал печенья, прошло не более секунды времени – бросок, корзинка падает на стол, Белокопытов о него опирается – а я уже мечу пойманные печенья на столешницу. И что это такое? Что это было-то?
– Что это было?! – Мой голос уже не такой хриплый, не так сипит, как несколько секунд назад. – Что… получилось?!
– Получилось… – устало кивает Белокопытов, плюхаясь на сиденье и очень сейчас походя на своих сверстников, завсегдатаев скамеек и гаражных посиделок. – Еще как получилось!
– Расскажете? – снова осведомляюсь я и снова получаю мотание головой с непонятным мычанием и блеянием:
– Эээ… ммм… потом! Все – потом! Мне надо осмыслить… ммм… все расскажу! Чаю хочешь?
Чаю я хотел, и еще очень хотел есть, хотя только недавно не хотел совсем. Сообщив об этом, я отправился к плите – чиркать спичками, громыхать чайником, хлопать дверцей холодильника – в общем, делать все то, что делает человек, не желающий умереть с голоду, пока его наставник собирает в полотняную сумку несметные сокровища.
Но как следует почаевничать нам не дали. В дверь постучали, и после приглашения в дверном проеме возник один из парней, что прибыли с Михаилом Борисовичем.
– Шеф вас ждет! – сказал он почтительно, окинув внимательным взглядом содержимое кухни и нас с Белокопытовым. А потом исчез, как мираж – бесшумно, растворившись в морозном декабрьском тумане.
– Ну, если ждут – не будем заставлять ждать людей, которые хотят расстаться со своим баблом! – хрипло хихикнул Белокопытов, закашлялся и долго пил остывший чай из кружки. Допил, подмигнул: – Готов?
– Эээ… ммм… – замычал я, и Белокопытов понял:
– Готов, готов! Об остальном после поговорим. Нам есть о чем поговорить, точно.
После жарко натопленной кухни двадцатиградусный мороз улицы показался мне просто раем. Разгоряченное лицо приятно остужал ледяной ветер, звезды мерцали, откуда-то издалека пахло табачным дымом, слышались голоса людей – за забором стояли несколько автомашин, водители тихо переговаривались, курили.
Вот что за привычка – курить? Как говорил Петрович, надо выкопать кости Петра Первого и высечь! За то, что принес на Русь эту заразу, к которой его приучили голландские работяги!
Человек странное существо. Он будет с мучением, с тошнотой приучать свой организм к яду, чтобы потом получать наслаждение от употребления этого самого яда! Ну вот какое еще живое существо способно на такое безумство?! И ЗАЧЕМ это? Я бы вообще сделал на каждую пачку сигарет цену в тысячу рублей! А за разведение табака-самосада – на кол!
Жестоко? А не жестоко отравлять себя и окружающих мерзким, ядовитым дымом? Не жестоко с помощью фаллических символов – сигарет и сигар – готовить почву для образования раковых опухолей?
Белокопытов тоже покосился на ворота – недовольно поджав губы. Но ничего не сказал. Не на нашей территории дымят – так что им скажешь? У нас строго-настрого запрещено курить, но там уже чужая территория. Не прикажешь!
Усмехнулся – «у нас»! Как-то незаметно я стал считать дом Белокопытова «своим», а его… хмм… не знаю кем. До уровня Петровича он еще не дорос, но случайным знакомым точно быть перестал. Забавно, да.
Зал был на удивление полон. Я еще никогда не видел здесь столько посетителей! С одной стороны зала на скамьях сидели десять наших учеников – все знакомые лица, я спарринговался с каждым из них. Крепкие ребята, звезд с неба не хватают, но каждый точно стоит двух-трех армейских бойцов вроде того десантника, что по моей «вине» отправился за решетку. Одно дело – армейская общевойсковая подготовка и другое – индивидуальные занятия у сильного тренера, на базе той же армейской подготовки, полученной на службе.
С другой стороны зала – десяток учеников Михаила Борисовича. Парни – как две капли воды похожие на «наших» – плечистые, крепко сбитые, чисто выбритые – многие и налысо. Короткая прическа для армейской спецуры не какой-то там пафосный писк моды. Это необходимость. Во-первых, за длинные волосы можно уцепиться, и тогда исход поединка будет предрешен. В-вторых, а если ты находишься в таких условиях, когда тебе не до мытья головы? Завшиветь? Развести живность в своих длинных локонах а-ля Рэмбо? А большинство телохранителей как раз и вышли из спецуры – так как им еще стричься? Привычка, однако.
Михаил Борисович сидел в комнате отдыха, смотрел новости по телевизору. Смотреть особо было и нечего – Горбачев где-то на заводе, счастливые рабочие тянут руки, чтобы потрогать живое божество за рукав, все у нас зашибись, лучше и быть не может. «Тупое мозгозасерание», – как метко называл это Петрович. Лучше бы киношку показали, чем в самое рейтинговое вечернее время сношать мозг несчастных сограждан речами пустозвона, помеченного Сатаной.
– О! Вот и наш хозяин! – Михаил Борисович радостно «сделал ручкой», как руководители на стене Мавзолея. – Ну что, выудил из загашников накопленное, Петр Андреич? Не жалко расставаться с баблом?
– А кто сказал, что я расстанусь? – Белокопытов подмигнул и кивнул головой мне: – Присядь, Толя. Миша, позови своего человека. Нужно обсудить условия поединка.
– Хочешь выторговать какие-то послабления? – прозорливо заметил Михаил Борисович. – Никаких послаблений! Договор дороже денег!
– Нет. Я не о том. – Белокопытов замолчал и не сказал больше ни слова, пока на скамью напротив не опустился парень лет двадцати пяти – тридцати с жестким, будто топором вырубленным лицом. Его раскосые глаза указывали на восточное происхождение, а еще… этот парень был Тварью, я это видел так же ясно, как и то, с каким выражением он смотрел на меня. Альфа! Похоже, что это лучший боец Михаила Борисовича. И когда ездили за деньгами, привезли его с собой – среди тех, кто приехал в самом начале, его не было.
Настоящий боец, сразу видно. По развороту плеч, по волчьему взгляду темных глаз, по скупым, точным движениям зверя, скрадывающего добычу. Непростой парень, точно!
– Ты что-то хочешь сказать, Петр Андреевич? – Михаил Борисович был серьезен, но глаза его смеялись. Тут точно был подвох. И я знал – какой именно!
– Хочу обсудить условия поединка, – также невозмутимо заметил мой наставник, не глядя на меня. Но я чувствовал его взгляд. Между нами протянулась нить, какой не было доселе никогда. Почти физически ощутимая нить. Канат!
– Так мы же все обсудили, нет? – усмехнулся Михаил Борисович. – Десять тысяч на кон. Победитель забирает все. Бой продолжается, пока боец может его продолжать. Что хочешь добавить?
– Хочу. – Белокопытов сцепил руки в замок, положив их на столешницу, наклонил голову и как-то искоса, снизу вверх посмотрел в лицо гостя: – А если мой Толя убьет твоего парня? Что тогда? Будут какие-нибудь проблемы? Пробежит между нами черная кошка, нет?
– Ха-ха-ха! – Михаил Борисович вдруг резко, слегка визгливо захохотал и не мог остановиться секунд десять, каждый раз заходясь в приступе истерического смеха. Наконец совладал с собой, обращаясь к своему бойцу, утирая слезы, кивнул на меня:
– Как ты, Сергей, сладишь с парнем? Не боишься, что он тебя убьет?
– Боюсь. – Сергей смотрел на меня серьезно, как змея смотрит на лягушку, и в его глазах не было презрения, с каким смотрели те противники, которые меня не знали. Только настороженность и желание проникнуть мне под черепную коробку. Мысленно или вонзив туда твердые как сталь пальцы.
– Ты – боишься?! – Михаил Борисович едва не поперхнулся, отпивая из стакана что-то желтое, вроде как апельсиновый сок. – Да никогда бы не поверил!
– Только дурак не боится. А эти люди хотят вас обмануть. Этот человек не совсем тот, за кого себя выдает – лицо «Сергея» было каменным, ни один мускул не дрогнул. Рот едва открывался, и казалось, что звук идет из каменной статуи.
– Это как? – еще больше поразился гость. – Как, «не за того себя выдает»?! Ты чего несешь-то?!
– Это боец высокого класса. Гораздо выше, чем все тут присутствующие, исключая хозяина. Даже вы ему не соперник. И хозяин дома решил устроить вам ловушку, подставив под удар ваших бойцов.
– О как! – неприятно удивился Михаил Борисович. – Значит, ты разбираешься в этом лучше, чем я, твой шеф? Видишь с первого взгляда? И что следует из твоих слов? Ты откажешься выйти на бой? Испугался этого парнишки? Тогда давай отдадим им деньги, поклонимся и уйдем? Без боя?
– Давайте, – пожал плечами Сергей.
– Да ты серьезно, что ли?! – Михаил Борисович грязно выругался, и Сергей едва заметно поморщился. – Спятил! Все спятили! Что за хрень?!
Он воззрился на меня, будто впервые увидел, и на лоб наползла тень. Гость что-то лихорадочно обдумывал, а мы ждали. Все – Белокопытов, я, озадаченный поведением «Сергея», и сам Сергей, которого, скорее всего, звали с младенческих лет совсем не Сергей. Его то ли китайское, то ли японское происхождение не могли скрыть ни русское имя, ни европейский костюм, ни безупречный литературный язык без малейшего восточного акцента.
– Будешь с ним биться! – Михаил Борисович пристукнул по столешнице тяжелой ладонью так, что стакан с остатками ядовито-желтой жидкости подпрыгнул и едва не опрокинулся. – Бредни какие-то! Посмотрел – и сказал! Это пацан, Сергей! Всего лишь пацан! Семнадцать лет против твоих тридцати! Тридцати, с самого детства – в тренировках! Ты чего, в самом деле? Он несколько месяцев изучает единоборства! А до того – боксировал на спортивном ринге, и все! Он лох педальный, а ты – Мастер!
– А ничего, что я тут сижу? – поинтересовался я, сделав максимально тупую обиженную гримасу. – Вот щас обидно было! Не хотите – не деритесь! Оставляйте баблишко и пошли вон! Правда же, шеф?
Я поймал взгляд «Сергея», боец слегка улыбнулся, он меня раскусил. Как и Белокопытов, незаметно подмигнувший мне левым глазом.
– Что?! Щенок! – Михаил Борисович взвился с места, потеряв самообладание, хотел что-то то ли сказать, то ли прыгнуть ко мне прямо через стол, но взял себя в руки и сдавленным, злым голосом продолжил: – Двадцать тысяч! ДВАДЦАТЬ! Петр Андреевич, слабо?
– Ну почему же… – Хозяин дома пожал плечами. – Хоть тридцать! Только вначале обсудим условия. Я хочу, чтобы участники боя дали подписку, что соглашаются на схватку и в полной мере оценивают свои шансы. И что просят не преследовать бойца, если он нанесет автору расписки тяжелые травмы либо лишит его жизни. При свидетелях напишем. И еще расписка – на оставшуюся сумму. У меня в наличии только двадцать. На остальное напишу расписку.
– Тридцать?! – Михаил Борисович разинул рот, потом захлопнул его, сглотнул, усмехнулся: – Хорошо. Тридцать! Или что уж мелочиться – по пятьдесят, и по рукам? А что? Играть так играть!
– Шеф, я вас предупредил. – Сергей помотал головой, но Михаила Борисовича уже несло:
– Шестьдесят! Ну что, Андреич, слабо на шестьдесят?! У тебя есть дом, есть зал – ставишь?!
– Сто тысяч? – Петр Андреевич покосился на своего оппонента и добавил: – Двадцать наличными, остальное – под дом. Ты – деньги сразу. Сейчас. Наличными. Можно в баксах по барыжному курсу. Пять рублей за доллар. Итого – двадцать тысяч долларов. Итак, твое слово?
– Да. Через час деньги будут здесь. А ты готовь купчую на дом и деньги! – Михаил Борисович встал, махнул рукой Сергею, и через минуту дверь за ними захлопнулась. Я посмотрел на Петра Андреевича и с недоверием помотал головой:
– Это что сейчас было? Вы на полном серьезе поставили все, что у вас есть? На меня? Проигравшего некогда на Арене? Петр Андреевич, простите, вы спятили? Вы видели, кто там сидел? Это Альфа!
– Кто? Альфа? А! Вот как ты их называешь. Я их зову «Первые».
– И вы уверены, что я смогу победить «Первого»? Петр Андреевич, мне, конечно, лестно, но…
– Пойдем со мной! Пойдем, пойдем! – Белокопытов встал, потянул меня за рукав, и я подчинился. Он как паровоз протащил меня через комнату, толкнул, поставив перед большим, в рост человека зеркалом, которое явно «скоммуниздили» где-то в старинной усадьбе. Зеркало еще дореволюционного изготовления, на серебряной основе, в тяжелой, темного дерева оправе.
Я посмотрел на себя и оторопел – вместо обычного тусклого сияния вокруг меня полыхал нереально яркий, какой-то вулканический, «ядерный» бесовской свет! Нет, даже не вулканический – это больше было похоже на солнечную корону – протуберанцы, ослепительное сияние и в центре – «темное» пятно. Я собственной персоной. Темнейший из темнейших – Альфа-Тварь!
– О господи! Что вы со мной сделали?! – У меня перехватило дыхание и потемнело в глазах. – Я не хочу! Не хочу быть Тварью!
– Ты всегда был Тварью, сынок. С самого рождения! – Белокопытов усмехнулся, замолчал. А я не сразу понял, что он сказал, а когда понял, недоверчиво помотал головой:
– Вы что говорите?! Как это, с рождения?! Что за чушь! Чушь!
– Пойдем. – Белокопытов подвел меня к столу, усадил, успокаивающе похлопал по плечу: – Мне многое тебе нужно рассказать. Но не сейчас. Не то время, не то место. Знай главное – ты уникален. Я не знаю, есть ли еще такие… хмм… люди на всем белом свете. Наверное, есть, раз ты существуешь. Ведь кто-то тебя родил! Твоя нынешняя мать тебе приемная, так же ведь? Ну да, я навел справки… должен ведь знать, кого беру в дом и делаю своим преемником. Да, преемником! И об этом – потом. О главном: в тебе ДВА Беса. Не один – ДВА! Один с рождения, он пропитал тебя всего, является твоей частью, можно считать, что ты – это он. Тебя невозможно от него отделить. Невозможно «выпить» тебя – как ты это называешь. Второй Бес появился в тебе недавно, вероятно – его подсадил Альфа, который не знал о существовании первого Беса. Твой Бес каким-то образом замаскирован так, что, не влезая в твой мозг, никогда не узнаешь о его существовании. Он не светится, он не выдает себя почти ничем. Кроме некоторых косвенных признаков – например, твоей абсолютной памяти, твоей исключительной, не свойственной мальчикам твоего возраста силы, скорости. Ты очень умен, хитер, ты легко учишься – просто феноменально легко. И все это заслуга твоего Беса. Первого Беса. Но он активирован не полностью. Вернее – вообще не активирован. Он помогает тебе примерно на… хмм… десять процентов своих возможностей. Он спит. Вернее – спал…
Второй Бес – новичок. Он не успел пропитать тебя полностью, развиться в полную силу, однако ты развил его совсем недурно. Скорее всего, помогли твои карательные акции, твои убийства. Да, да – я знаю! Не таращь так глаза! Я знаю, что ты убийца. Мой Бес, соединившись с твоим… твоими, не только активировал обоих Эц… хмм… Бесов, но и снял слепок информации. Не всей, но той, что относилась к существованию Бесов. Ну что ты так смотришь? Ты сам разрешил мне влезть в твой мозг, забыл?
– Не забыл… я не могу забыть. – Мой голос был сдавленным, будто некто могучий обхватил меня сзади поперек груди и сжал что есть силы. – Я не хочу в это верить! Не хочу!
– Но ты веришь. – Белокопытов констатировал скучно, тускло, как будто читал инструкцию к телевизору «Рубин». – Так что слушай дальше. Два Беса в тебе переплелись, срослись, образовав что-то вроде Супер-Беса, и каковы его возможности – я не знаю. Вернее – твои возможности. Все, что я сделал, – активировал Эц. Беса. Как когда-то активировали моего. Давно, очень давно. Так давно, что я уже и забыл, в каком году родился. Но это не важно. Важно то, что ты теперь Супер-Альфа, со всеми вытекающими отсюда возможностями. О которых мы… хо-хо… пока не знаем. Все, что пока я знаю, – ты можешь замедлять время, для себя замедлять. Так замедлять, как мне и не снилось! Помнишь печеньки? Так вот – я бы выхватил из воздуха едва ли половину. Ты поймал все, даже крошки. И вот еще что – вспомни, как тебе было жарко. Ведь жарко, да? А потом есть захотел… и слегка так потряхивало, да?
– Нуу… да! – Я был ошеломлен. Нет – я был раздавлен навалившейся на меня информацией! И мне вдруг остро захотелось, чтобы не было того похода в Дом пионеров, когда я впервые увидел главу школы «Черный тигр».
Как все было легко, просто, замечательно! Есть Твари, и есть я – такой весь в белом Д’Артаньян, рыцарь без страха и упрека, освобождающий мир от Бесов! А теперь чего? Я Бес, который питается Бесами?! Каннибал, черт меня побери! От такого открытия просто тошнило. И радости не было никакой.
– Вот! Учти на будущее – из ничего «что-то» не получается. Хочешь двигаться быстро, хочешь быть сильным – плати! Собственной энергией – плати! Не знаю, как это работает, могу только предполагать, но чтобы двигаться сверхбыстро – нужно платить такую цену… что не всякий выдержит. Теперь к делу. Да, существует такая возможность, что ты проиграешь. Я слышал про этого Сергея, который совсем не Сергей. Он тренирует боевиков Михаила. Бывшего моего сослуживца. Кстати, очень крутого парня. Очень. И достаточно обеспеченного. У него не только и не столько школа тренировки боевиков, у него и охранное агентство, и несколько кооперативов, в которых есть свои магазины. Он круто развернулся. Кто-то за ним стоит, но я не знаю – кто именно. Могу только предполагать. Впрочем, тебе это не надо. Главное – ты должен завалить Сергея. И не потому, что мне нужны деньги или слава. Или тебе нужны деньги. Сергея надо валить – наповал, совсем! До меня дошла информация, что он учит наемных убийц, подсаживает к ним Бесов, активирует и учит. Это неправильно. Это нехорошо. Ты ведь поклялся очистить мир от Бесов, так? Вот это настоящий Бес. Самый что ни на есть демон. Уничтожь его!
Я замер. Голова кругом! Только утром я был обычным… хмм… не совсем обычным, да, но и не таким уж необычным парнем! Не ТАКИМ необычным парнем. А сейчас? Мало того что Бес, так еще и двойной Бес, «Бес в законе»!
И тут же в голову пришло: если я убью этого парня, а что дальше? Как отреагируют те, кто видел убийство? Телохранители – те, что у нас тренируются, и те, что пришли с Михаилом Борисовичем? Это же свидетели!
– Боишься, что привлекут к уголовке? – Белокопытов будто прочитал мои мысли. – Не бойся. Это же случайность. В поединке. И кроме того, никто не будет за него мстить. Он чужой. Не наш. Приехал с Дальнего Востока, втерся в доверие к Михаилу, и ощущение такое, что Миша сам рад от него избавиться. По слухам, он начал подминать под себя людей Михаила. Это было ошибкой – Миша слишком доверял своему помощнику. И тот начал выстраивать организацию под себя. Потому – не бойся.
– А чего мне стоит бояться? – я знал ответ, но все-таки решил все уточнить.
– Чтобы он тебя не убил, само собой, – просто ответил наставник, пожав плечами. – У него другого выхода нет. Или ты, или он. Видишь, как оно получается…
– А почему этот Михаил сам его не грохнул? Дешевле бы вышло.
– Не дешевле. А кроме того…
– А кроме того, он отводит от себя удар. Не он убил – мы убили. Я убил. А он и вы – ни при чем. Правильно?
– Я же говорю – ты очень умный мальчик! – Белокопытов был холоден и сосредоточен, говорил, как будто с трибуны, четко разделяя слова: – Толя, всегда есть выбор. Например, ты можешь убить его, а можешь и не убить. Тебе достаточно его лишь выпить. Не до конца – Альфу до конца никто не выпьет. Хотя… хмм… ты же Супер-Альфа! Не знаю. Но если ты выпьешь его – все будет легче. Но лучше все-таки убить. Смотри сам. Вообще-то это все даже не важно. Важно – чтобы ты выжил. Для меня важно, для твоей мамы важно, для всего мира, который ты хочешь чистить. Так что выживи, Чистильщик!
– Чистильщик… – усмехнулся я. – Как чистильщик ботинок. Сразу вспомнилась старая армянка на углу. Помните ее, Петр Андреич? Что-то давно не видел. Может, умерла уже…
– Ты не чистильщик сапог. Ты – Чистильщик! Тот, кто чистит мир от мразей! И я тебе в этом помогу. Ведь я такой же, как ты. И много лет чистил мир. И ждал, когда появишься ты. Я знал, что не один и кто-то все равно должен появиться, тот, кто подхватит палочку. Трудно быть одному.
– И вы ни разу не пробовали найти таких же, как мы?
– Пробовал. И находил. Но они гибли. Чистить мир – это не такое уж простое дело. Совсем не простое. И не все Альфы такие, как мы. Большинство из них – Бесы, как Сергей. Бесы, питающиеся страданиями людей.
– А мы? Мы чем питаемся?
– А разве ты не догадался? – Белокопытов усмехнулся, встал со стула, подошел к зеркалу и внимательно вгляделся в свое изображение. – Бесами, конечно. Мы каннибалы. И таких очень мало. Как мало каннибалов среди людей. И как люди ненавидят каннибалов людского племени, так Бесы ненавидят каннибалов среди Бесов. Мы не можем питаться эмоциями людей. Только выпивать Бесов. Тех, кто мучает человечество. Это такой нам Дар. Или проклятие. Как хочешь это назови. И ты никогда больше не сможешь забыть сладость выпитого тобой Беса, ты это прекрасно знаешь. Так что… ну что ты так расстроился? Что случилось? Твой Бес не может тобой управлять – ты им управляешь! Ты силен, быстр, у тебя впереди много, очень много лет! Ты проживешь сотни лет! Да, да – чего вытаращился! Сотни лет! Если не убьют. Убить тебя трудно, но вполне можно. Отрубить голову, и все. Тебе конец. Или пополам разрубить, или сердце вырвать. Много способов. Но если твое тело функционирует – ты восстановишься в кратчайшее время. Даже руки-ноги отрастишь, как ящерица! Только жрать будешь при этом, как лев… хе-хе-хе… Ну что еще? Остальное потом – расскажу, как убивал Тварей, как гибли мои товарищи. Как я служил на благо человечества и своей Родины. Много чего расскажу. Только выживи. На самом деле – на кой черт тебе его убивать? Пустая оболочка – пусть живет. Без нее он просто человек, который тренировался с самого детства. Спортсмен. Не более того. А такие нам не страшны.
– А Варя? – вдруг спросил я, чувствуя, что спрашиваю не то, но остановиться уже не мог. – Она с детства Тварь?
– Плохое слово какое-то – Тварь! – поморщился Белокопытов. – Ладно, ладно – привык к нему, значит, пусть так и будет. Тварь так Тварь. Есть в ней тварьское, да. Хе-хе-хе… Я тебе говорил – «суккуб» она. Стоит ей поманить пальчиком, и мужчины просто ложатся под ее ноги. А она через них перешагивает. Более того, ей нравится заставлять их страдать. Боюсь, что когда-нибудь все это закончится дурно. Но ты же знаешь молодежь… хмм… ну да – еще бы ты не знал… В общем – вы неслухи и все делаете по-своему. Кстати, способность притягивать мужчин у нее от Беса, или точнее сказать – от Бесовки. Многие из великих красавиц мира были заражены Бесовками, и многие из этих Тварей закончили плохо. Например – Мэрилин Монро. Люди удивляются ее магнетизму, способности притягивать мужчин. А все просто! Это Бесовка! Хмм… просто… совсем не просто, да… но ты понял. Ну что же, готов к защите чести «бесоедов»?
– Всегда готов! – Я встал и отдал пионерский салют.
Михаил Борисович приехал. Бросил на стол два «кирпича» по десять тысяч долларов (я впервые видел доллары, тем более такую сумму!), ткнул пальцем в двух сопровождающих его мужчин:
– Это свидетели. Пиши расписку на дом. И на то, что согласен на поединок. Ты тоже… Толик! (Уничижительно – «Толик». Хе-хе…)
Белокопытов молча написал, Михаил Борисович читал минут пять, вглядываясь в каждую строку, потом передал бумагу небольшому человечку в очках, стоявшему у него за спиной. Тот мельком взглянул, кивнул:
– Все в порядке! – и передал Белокопытову две бумажки (видимо, тоже расписки).
И тогда все вышли из комнаты (второй мужчина, что был с Михаилом Борисовичем, зашел перед этим в парилку, в душ – видимо, проверял, нет ли второго выхода).
Никто из тех, кто был в зале до этого момента, так и не ушел. Наши клиенты, которым было предложено прийти завтра или компенсировать отсутствие тренировки (Какая сегодня тренировка, к чертовой матери?! Не до нее!), люди Михаила Борисовича. Мужчины были похожи на детей, собравшихся к цирковому представлению. Все ждут клоунов – какой цирк без настоящего клоуна?
И этим клоуном должен был стать я. Ну и мой соперник, бесстрастно стоящий у макивары и разминающий руки.
Нет ничего особо романтического в том, что два человека выходят на арену, чтобы убить друг друга. Не зря ведь гладиаторов считали низшими существами и не хоронили на городском кладбище. Животные, которых стравливают на потеху толпе, а кто хоронит животных вместе с людьми?
Петрович, помню, очень сердился, когда ему о том говорили. Он начинал яростно обличать негодяев, «которые считают высокое искусство поединка грязным ремеслом на потеху плебсу». Но ведь по сути его оппоненты на самом деле были правы. И все разговоры о том, что это всего лишь спорт, а значит – здоровье, не выдерживают ни малейшей критики. Для здоровья – бег трусцой, плавание, бег на лыжах, утренняя гимнастика и прогулки на природе. Но никак не поднятая штанга весом в двести пятьдесят килограммов и не удары по голове, нанесенные стокилограммовым убийцей. ЭТО совсем не приносит никакого здоровья, и Мохаммед Али тому свидетель.
А тогда ради чего это все? Ради той же толпы, плебса, которому нравится, когда два человека молотят друг друга не на жизнь, а на́ смерть. И кто тогда эти два дурака, лишающие друг друга здоровья? Клоуны. Глупые клоуны. И больше никто.
Возможно, потому я и ушел из бокса. Умный парень, я прекрасно понимал шаткость аргументов своего тренера и знал, что он не прав. И держался я в школе бокса вначале потому, что мне нужно было защитить себя от врагов, ну а потом – просто по инерции. Впрочем, еще из-за Петровича, которого не мог бросить и который был для меня чем-то вроде отца.
Зачем я здесь? Зачем участвую в смертельном поединке? Если все так хорошо понимаю, если такой весь из себя умный-разумный? Зачем?
Глупый вопрос. Мне единоборства нужны в чисто утилитарных целях – иначе не победить «плохих» Тварей. Иначе не отомстить за Петровича, иначе не отомстить за маму!
Невольно усмехнулся – вон оно как! Теперь Твари для меня не едины. Теперь они делятся на «хороших» и «плохих» Тварей! Прогресс, однако. Но надо послушать Белокопытова с Михаилом Борисовичем – увлекшись своими мыслями, едва не пропустил то, о чем они говорят.
– …не вставать со своих мест, не кричать, не вмешиваться. А еще – все, что здесь сейчас будет происходить, – это частное дело учеников двух школ единоборств. Школы, возглавляемой Петром Андреевичем Белокопытовым, и школы, возглавляемой Михаилом Борисовичем Силкиным. Прошу тех, кто считает происходящее незаконным, и тех, кто не может держать язык за зубами, во избежание проблем покинуть зал!
Ну да, конечно, – сидели два часа, а сейчас вдруг встанут и побегут с криками: «Это все незаконно! Я буду жаловаться!» Мне опять стало смешно, и я непроизвольно помотал головой. Белокопытов удивленно покосился на меня, но ничего не спросил. Вероятно решил, что это у меня что-то вроде реакции на нервное возбуждение.
Но я был спокоен как никогда. Что я, никогда не слышал, как меня объявляют на весь зал? Даже на всю страну!
Фамилий только не назвали. Сергей и Анатолий. И все. Вообще-то я бы на месте Белокопытова и Силкина выгнал бы всех зрителей. Зачем им смотреть на то, что сейчас произойдет? А если убийство? Тогда зрители автоматически становятся соучастниками убийства и могут быть привлечены к ответственности за недоносительство. И вообще – бои без правил запрещены, а если еще вспомнить, что свободное хождение долларов под статьей – происходящее становится совсем уж криминальным делом.
Хмм… а с другой стороны – что сейчас видят зрители? Спарринг! И не более того! Деньги? Какие деньги? Какие доллары?! Не знаем никаких долларов! В комнате отдыха были только пять человек – я с Белокопытовым да Силкин с доверенными лицами. А! «Сергея» забыл – значит, шестеро. Не важно. В общем – о сделке не знает почти никто. И если в спарринге кого-то случайно убьют – это лишь несчастный случай на тренировке. Двое парней решили выяснить, кто из них сильнее, подрались – и… все! При достаточной лояльности правоохранительных органов не произойдет ничего экстраординарного. На то и расчет, точно.
– Бойцы, готовы? Сошлись!
Выкрикивал человек, которого я не знал. Кто-то из людей Силкина. Но какая разница, кто скомандовал? Главное, Белокопытов кивнул, и я пошел вперед.
На мне «боксерки», отличающиеся от мягких «борцовок» только твердой подошвой, обычные свободные штаны, в которых я тренировался, обычная длинная безрукавка, не связывающая движений. Вероятно, что на фоне противника, одетого в черное кимоно с вышитыми на нем серебряными иероглифами, я выглядел деревенским пастухом, непонятно как попавшим в большой город. Дай мне в руки метлу или грабли – обычный колхозник, ничем не отличающийся от сотен тысяч своих «коллег» по всей территории огромной страны. Хорошая маскировка. Правильная. Вот только на противника, увы, она не действовала никак. Он был насторожен, как бывает насторожен тореадор, перед тем как воткнуть свой смертоносный клинок в затылок быка.
Мы сошлись на два шага, и мой противник остановился, вытянул руки по швам, легонько поклонившись. Я сделал то же самое, и тогда он вдруг тихо шепнул:
– Прости, брат. Ты или я!
Вначале я не понял, а потом будто прошибло током: он знает о Бесах, знает, что я «одержим»! И готов меня убить. Хочет меня убить! Хотя и сожалеет, что вынужден убивать одного из «своих».
А потом мелькнула мысль – а вообще, сколько Альф в этом мире? Сколько Бесов достигает уровня Альфы и все ли его могут достичь?
Ну а потом стало не до мыслей о мировом господстве Альф и вообще ни до каких мыслей. Нападение противника было таким быстрым, таким молниеносным, что если бы я был в прежнем своем состоянии, «до-Альфовом», тут бы все и закончилось. Нога Сергея метнулась вперед, как змея, хлестнула меня в висок с такой скоростью, что я едва успел нырнуть под нее… чтобы тут же едва не быть убитым страшным обратным круговым движением другой ноги.
А потом началось форменное безумие. Руки и ноги Сергея мелькали с такой быстротой, что этого темпа не выдержал бы никто в мире, кроме Альф, разумеется. Но даже для Альфы он был невероятно быстр. Патологически быстр!
И тут мне вспомнилось – зрачки! У него огромные, темные зрачки, широченные, ненормальные! Он что-то принял перед боем, какое-то лекарственное средство типа обезболивающего!
А еще вспомнил, как Белокопытов рассказывал о том, что в аптечке диверсантов всегда есть специальные средства – снимающие усталость, ускоряющие реакцию, добавляющие сил. Похоже, что этот парень полон «дурью» по самые уши!
И я убедился в этом совсем скоро. Увязнув в вихре ударов, я не впал в панику, не распереживался – во-первых, на ринге я всегда спокоен, гораздо спокойнее, чем в обычной жизни, а во-вторых… я наслаждался. Наслаждался тем, что, хотя против меня стоит Альфа, до маковки налитый наркотической дрянью, я довольно-таки легко отражаю его удары, угадываю движения в самом их начале. Совершенно автоматически применяя те приемы и связки, что ежедневно, несколько месяцев подряд вдалбливал в меня Белокопытов.
Мне не нужно думать, соображать – как принять удар, как отвести его в сторону, как пропустить над собой или легким касанием лишить ударной мощи.
А еще – поймал себя на том, что я не наношу ударов, хотя могу, легко могу достать до тела соперника! Почему я не бью? Что останавливает мою руку? Может, это самое «Прости, брат!»?! В мозгу закрепилось что-то вроде «посыла» – что он мой брат, а брата нельзя убивать?! Может, это тоже своеобразное оружие?! Метод борьбы?
Как бы то ни было, но я лишь перемещался под градом ударов, двигаясь как танцор, и со стороны казалось, что мне пришел конец. Представляю, какие чувства испытал Белокопытов – ведь он поставил на кон все, что у него было! Деньги, жилище – все!
Впрочем, может, и не все. Ведь я так до конца и не знаю, что у него было, что у него есть. Петр Андреевич всегда был скрытным человеком, доверявшим только самому себе. Да оно и понятно. Тот, кто сотни лет занят только одним – войной, тайными убийствами, борьбой с Бесами, волей-неволей перестанет доверять людям. Особенно тем, кто заражен этим самым Бесом. Насколько я знаю (он потом мне рассказал), были в его жизни такие обстоятельства, что лучше о них и не вспоминать. Сразу теряешь веру в человечество.
Опомнился я только после яростного рыка Белокопытова:
– Бей, твою мать! Чего топчешься?!
И тогда я ударил. Мощно, на встречном движении, подловив противника на прямом ударе. Моя левая рука встретила удар правой открытой ладонью, отводя руку Сергея в сторону, правая же нанесла короткий, проникающий удар в правый бок, ближе к подмышечной впадине.
И… все. Совсем все!
Я отпрыгнул назад, опустил руки, глядя на то, как изо рта Сергея брызнул фонтан крови. Потом опустил взгляд, посмотрел на свою руку. Правый кулак был в крови, и рука забрызгана красным до самого локтя.
Я не почувствовал боли, не почувствовал, как моя рука, будто стальной клинок, проходит через тело противника, ломая кости, разрывая мышцы, легкие, сердце. Это было так, будто я ударил в мягкую подушку, или скорее в нечто сырое, аморфное – как повидло или густой мазут. Я должен был почувствовать что-то иное – боль от удара, к примеру. Попробуй-ка, ударь в дерево – взвоешь! Руку сломаешь! А человеческие кости по крепости ничуть не уступают дереву! Но ничего не было. Я проломил кости, как тонкий картон.
Сергей еще не успел упасть, когда я шагнул к нему и схватил за плечи, чтобы содрогнуться в невероятном по силе наслаждения выбросе энергии, наслаждении на грани боли, на грани смерти, такого наслаждения, которое недоступно обычному человеку!
Меня трясло, меня колотило, мои Бесы выли, захлебываясь в энергии, и мозг мой отказывался принять эту сладкую и такую желанную муку!
И я упал, потеряв сознание.
– Наконец-то! – Я с трудом разлепил глаза, пытаясь понять, где нахожусь. Лицо Белокопытова нависало надо мной: – Ты меня узнаешь? Толик, эй!
Белокопытов несколько раз звонко щелкнул перед моим лицом своими узловатыми пальцами, почему-то считая, что это щелканье способствует моему пробуждению. Не знаю – в щелканье дело или в чем-то другом, но через пять минут я уже сидел за столом и с жадностью поедал все, что поставил передо мной хозяин. Наваристый борщ, яичница на копченом сале, соленые огурцы и капуста, пирожки с мясом и сдобные плюшки – я мел все, на первых порах почти не ощущая вкуса, а с насыщением замедлил работу челюстями, и совсем уже отойдя от забытья, спросил задумчивого и молчаливого Белокопытова:
– Я сколько пролежал в отключке? Небось до утра, да? Маму предупредили?
– Маму предупредил, – кивнул наставник, искоса глянув на меня, и после недолгого молчания добавил: – Три дня.
– Что – три дня? – не понял я, и тут глаза мои едва не вылезли из орбит: – Три дня в отключке?! Да вы что?!
– Если быть точным – трое суток, – кивнул Белокопытов.
Я отпил чаю из здоровенной пивной кружки (А чего чикаться с мелкими кружечками?! Пить так пить!), прислушался к ощущениям – все вроде в порядке. Ничего не болит, ничего не ломит. Странных мыслей, не свойственных мне, не появилось. Не хочется убивать людей и мучить животных. Нет ничего странного в мыслях, голове. Ничего нового. Я – это я.
– Наставник… (Я запнулся.) Наставник, поговорим?
– А мы что делаем… пляшем, что ли? – Белокопытов явно был не в духе.
– Что случилось? Вы не в духе?
Белокопытов потер рукой лицо, усмехнулся:
– Да ладно… не переживай. Разберусь. С Варькой опять проблемы. Вляпалась куда-то там… дурища. Мне нужно будет отъехать на неделю, ты как, справишься без меня?
– То есть? – не понял я. – Что значит – справлюсь?
– Последить тут, потренировать парней. Я оставлю тебе ключи, покажу, где что лежит, а ты меня подменишь. Хорошо? Сможешь?
Я чуть не поперхнулся. Честно сказать – мне все это было совсем не нужно! Ну на кой хрен мне брать на себя такую ответственность? И чему я могу учить телохранителей? Да кто я такой, чтобы их учить? Они платят за уроки старому инструктору, который широко известен в узких кругах, а я кто? Кто я такой? Семнадцатилетний пацан! Что я могу преподать этим мордоворотам?! Чушь какая-то!
И как тогда мне быть?! Вроде и отказать стремно… все-таки наставник! Но и согласиться – один геморрой! Подумать. Время потянуть.
– А что случилось с Варей? – спросил, не надеясь на ответ. – Надеюсь, все не так плохо?
– Не КАК плохо? – криво усмехнулся Белокопытов. – Хреново. Она позвонила, что ей срочно требуются деньги. Двадцать тысяч. Что задолжала. И что если денег не будет – ее убьют. И времени у нее до понедельника.
Я не знал, что сказать. Нет, ну вот что можно сказать, когда слышишь такое? «Сочувствую»? Или чего еще? «Сама, дура, вляпалась»? А может, он ждет… «Давайте я съезжу и разберусь»? Ох ты ж… так оно и есть! Коварный старикан!
– Сегодня какой день недели? – Я снова уцепился за пирожок с мясом. Вкусные пирожки, надо сказать! Умеет хозяин печь пирожки, впрочем – и немудрено. В таком-то возрасте и не научиться готовить?
– Среда, – коротко сказал Белокопытов, бросив на меня быстрый взгляд. – Как теперь самочувствие?
– Отличное самочувствие! – бодро заверил я. – Хоть сейчас в бой! Где она там живет, Варя? Как ее найти? Наставник, только не надо мне лапшу на уши вешать, ладно? Вы же с самого начала знали, что ехать придется мне!
– Поезд сегодня вечером, в 22.00. До отъезда еще шесть часов, и нам с тобой надо утрясти кое-какие дела. Все, что тебе будет нужно знать, расскажу. – Белокопытов ничуть не смутился. – Но можешь остаться. Я уже тебе сказал. Впрочем, можешь и вообще отойти в сторону, я не обижусь, и ничего между нами не изменится.
Ага! Вот щас прям! Я буду ходить как оплеванный и думать о том, что, когда моему наставнику понадобилась помощь, я трусливо сбежал! И как я себя буду чувствовать? Ясное дело – полным дерьмом. И ты ведь знаешь, что я так никогда не поступлю! Коварно, однако!
Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Люблю ездить в поездах! Особенно в мягком вагоне. Нет, ну само собой – в мягком вагоне я в первый раз, обычно в плацкартном, ну и что? Все равно люблю! Теперь! Лежишь себе, смотришь в потолок… ну да – в потолок, потому что над тобой нет второй полки! И думаешь, думаешь, думаешь… а думкам никто не мешает, не орет, не бегает по вагону, не приглашает поиграть в карты… Кстати сказать – поиграть в карты меня приглашали те, кто меня не знал. Я ведь помню все карты. Все взятки. И проиграть, в общем-то, могу только при совсем уж дерьмовой сдаче.
Интересно – сейчас – какая сдача? Дерьмовая? Или все-таки нормальная? Ах, Андреич, Андреич… коварнейшая ты скотина! Да, это не мой добрейший, несмотря на свой грозный вид, Петрович. Белокопытов не выглядит опасным, но это один из самых опасных людей на белом свете! Людей? А кто сказал, что мы с ним люди? Мыслим? Выполняем определенные действия? Потому нас можно назвать людьми?
«Человек – живое существо, обладающее даром мышления и речи, способностью создавать орудия и пользоваться ими в процессе общественного труда».
Нет, ну бред же? На самом деле бред! Я как-то раньше над этим не задумывался, а вот теперь задумался, когда делать все равно не черта! Я трое суток «спал», сил набрался – аж кипит у меня все от энергии! Час ночи – а сна ни в одном глазу!
В общем – философствую. Итак, если человек не умеет разговаривать – он не человек? А вот я – не умею создавать орудия труда, и? Ну вот не умею, и все тут! И тем более ими пользоваться. И что тогда? Я не человек? В общественном труде! Вот это вообще классно – «общественный труд» – это как? Вдалбливают нам в голову всякую чушь эти школы, эти вузы! А все – зачем? Чтобы подвести под идеологию. Вот ты не хочешь общественного труда – значит, не совсем человек. А если ты не совсем человек, может, нет такого уж греха, если тебя пристрелят? Ох, как далеко могут завести мысли, если свободного времени до фига!
А вот мы, Твари… хмм… уже как-то привык к «мы»! Я – Тварь! И в душе почти не колыхнулось, не то что раньше. Стоит дать какие-то преимущества, какой-то бонус, и мировоззрение сразу меняется, разве нет?
Вот я, например, – элита среди Тварей, Супер-Тварь, и как человек должен чувствовать к себе отвращение, ужас, гадливость – я как фюрер среди этих самых фашистов (ой, ну и сравнения, аж покоробило!), и ничего такого не чувствую! Я должен был бы покончить с собой, чтобы искоренить самую тварьскую Тварь – как в романе «Десять негритят», когда судья-убийца покончил и с собой – высшее правосудие! Но не желаю этого. И не сделаю. В отличие от судьи понимаю, что в своем нынешнем виде могу принести больше пользы, чем в виде удобрения для кладбищенской вишни.
Кстати, никогда не рвал, не ел вишни с дерева, выросшего на кладбище. Они мне казались наполненными кровью. Нажал – и брызнула кровь, выпитая из покойников! Иррационально, да. Но ведь по большому счету – правда!
Бегают мысли, бегают… скачут туда-сюда, перескакивают с одного на другое. Есть время подумать обо всем… и ни о чем.
Хотя… почему это – ни о чем? Например – о моем «задании». Хе-хе… «задание»! Как разведчик! Диверсант!
А что смешного? Так все и есть. И разведчик, и диверсант. Интересно, как это Белокопытов доверил мне спасение своей дочери? Ну вот случись что с моей мамой (тьфу-тьфу!), неужели я бы доверил кому-то бороться за ее жизнь, если могу сделать это сам?! Да черт с ним, с залом, черт с ними – с тренировками! Тогда – почему? Нет ответа. Я бы лично на его месте весь Питер на уши поднял! Всех бы на хрен наизнанку вывернул! А он что? Посылает человека, которого знает всего ничего – несколько месяцев?
Одни вопросы – без ответов. И все время чувство, что меня куда-то толкают, что меня к чему-то готовят… к чему? Можно было бы предположить, что Белокопытов прочит меня в женихи своей дочери – ну как же, приехал рыцарь на белом коне, освободил из драконьего узилища, и пала она в его объятия! И зажили они долго и счастливо!
Только вот не вяжется. Сам предупредил, чтобы я к ней не лез, сам рассказал, какая он сердцеедка, а теперь – что? Теперь – как? И кстати, а где остальные его дети? Если он живет уже сотни лет, а куда делись другие дети? Неужели Варя у него одна дочь? Ну да, не все могут жить так долго, как Альфы, и не всех можно сделать Альфами – это он мне рассказал популярно, хотя я и не понял – почему вдруг такое дело. Но ведь хоть кто-то из его детей мог же стать Альфой? Гены ведь!
Темнит, старый черт! Что я теперь знаю? Что Альфы – уникальны, что Альфой может стать один из сотен тысяч, а то и из сотен миллионов – если у него есть способность стать Альфой и если найдется Альфа, который сможет и – самое главное – пожелает его активировать. И что это опасно, что Тварь, которую делают Альфой, может при активации сойти с ума или даже погибнуть.
И тогда встает вопрос – а на кой черт ты меня активировал? Не побоялся? А если бы я копыта отбросил, а?! Не жалко было?!
Пытался у него узнать, как выглядит процесс активации – так и не понял. Типа – он сливается с аурой (Бесом!), что сидит у меня в голове (В голове ли?!), обменивается с ним информацией и типа просит его стать Альфой! Бред, самый настоящий ненаучный бред! Должно же быть какое-то научное объяснение происходящему процессу?! Пахнет мистикой, пахнет чертовщиной!
Стоп. А чего я особенно-то возбухаю? Мне что, не нравится моя жизнь? Вот, по-честному – не нравится? Я молод, силен, сильнее всех, кого знаю – включая даже Белокопытова! Я буду жить сотни лет (а может, и вечно, кто знает?!), без болезней, без старости (Белокопытов, хитрец, нарочно себя старит! А одень его в молодежное, так черта с два узнаешь!). И самое главное – у меня есть цель! Уничтожать тех Тварей, что питаются бедами людей, устраивая эти самые беды! Фактически я охотник на вампиров! Энергетических вампиров.
Так на что же мне тогда жаловаться? На что?! Чего я все изыскиваю какие-то происки, пытаюсь раскрыть интриги, которых нет? Ну, решил Белокопытов, что я справлюсь с заданием лучше, чем он, – и отправил меня. И что такого-то? Я на самом деле подготовлен, как настоящий диверсант, как киллер высшего уровня – так и что, почему он не мог доверить мне жизнь своей дочери? Мог! Но все равно копошится в душе сомнение, копошится…
А хорошо быть богатым, правда! Ведь хорошо же! А что? Десять тысяч баксов не богатство?! Ну… может, для кого-то и не богатство, а для меня так очень даже! Можно машину купить. Или квартиру. Нет – все-таки машину! Зачем мне квартира? Я и у мамы неплохо живу. Лучше, чем где бы то ни было. Жениться не собираюсь, так что на кой черт мне отдельное жилье? Девок водить? Так я по этому делу как-то не очень… да мама никогда мне и не отказывала – приводи, пожалуйста. Знает ведь, что не буду ловить уличных шалав, если уж и приведу – приличную девчонку.
Кстати, можно было бы и в машине. А почему нет? Куплю себе вишневую «девятку» – блестящую такую, классную! И девчонки туда кааак… попрыгают! Хе-хе-хе…
М-да… что-то не туда меня понесло. А кто будет думать о задании? Планировать, так сказать?
Все! Теперь о задании! Думаю, думаю… Итак, что я знаю: адрес Вари. А еще – информацию о том, что с нее требуют денег. И больше ничего! Почему Белокопытов не обратился к ментам? А если менты с ними связаны, с похитителями? Все может быть, чего уж там.
М-да… ловко он меня подставил. Ведь мне скорее всего придется поубивать этих тварей. Даже если они не Твари. Хотя – уверен, что во главе банды все равно стоит Тварь. Без них не обходится ни одно безобразие.
Ну и все! Чего думать-то?! Найду безобразников – и убью!
Хмм… м-да. А потом в тюрягу, да? Сколько дают за убийство? Могут и не дать. Могут вообще расстрелять.
Хотя… нет, не расстреляют. Вымогатели, всякое такое… лет пятнадцать дадут, отсижу половину… если еще кого-нибудь на зоне не убью… и выйду. Молодой и здоровый.
Хмм… а может, потому он меня и послал, Белокопытов-то, чтобы самому не подставляться? А что – запросто! Продуманный человек, точно.
Интересно, куда они дели труп Сергея? Белокопытов ничего не сказал – только рукой махнул, мол, не твоя забота. А почему не моя? Это ведь я его убил!
Странное ощущение. Впервые – на глазах у всех. И кого?! Альфу! Я крыса-убийца. Да, да – крыса-убийца! Крыса-каннибал, питающаяся своими сородичами! Неприятно это признавать, но так и есть.
Как делали на кораблях – ловили несколько крыс, сажали в металлическую бочку и не кормили. И в конце концов оставался один, самый сильный, самый злобный крыс. Он поедал своих собратьев, чтобы выжить. Крыса-убийца. И тогда его выпускали на волю. Крысы уходили. Или погибали. Потому что были для него кормом, а никак не собратьями. И я такой – убийца «собратьев».
Только вот нет сожалений. Нет угрызений совести. Если человек становится подонком, подлецом – разве грех убить негодяя? А если Тварь убивает людей, наслаждается их страданиями? Грех ее убить?
Спасибо, Провидение, что сделало меня таким! Или Бог… все равно как назвать – суть-то та же. Я создан таким, какой я есть, и другим быть не могу. А значит – буду жить так, как могу!
Я много слышал о питерской погоде, но такой мерзости все-таки не ожидал. Хают московскую погоду – сырость болотную, летом в жару рубашка делается мокрой и липнет к телу, зимой слякоть, обледеневшие тротуары с проплешинами, сделанными насыпанной дворником солью, но питерская погода… Ветер. Пронизывающий, холодный, сырой. Всюду лужи, грязь, груды мокрого грязного снега и снегоочистительные машины, похожие на инопланетных монстров. Они жадно сгребают груды небесных «подарков» стальными лапами, отправляя снег в кузова потрепанных жизнью самосвалов, в которых сидят неопределенного возраста мужички в засаленных фуфайках и подшитых кожей валенках. Мужики меланхолично курят, поглядывая в здоровенное боковое зеркало, чтобы успеть подать машину, когда снегоочиститель двинется вперед.
Небо серое, затянуто грязными клочковатыми тучами, идет мелкий, отвратительный дождик. И это притом что к вечеру может грянуть мороз градусов двадцать, и все дороги, все тротуары затянутся в блестящую ледяную броню!
Было такое, видел уже. Мы как-то в Ленинград на всесоюзные соревнования поехали и попали в эдакое безобразие. Автобус разворачивало поперек дороги! Мы орали, визжали, радовались – дураки! Только водитель да наш Петрович сидели хмурые, серые, как это закрытое тучами небо. Но ничего, добрались. Выжили. И вот каждый раз, как я в Ленинграде – обязательно какая-то хмарь, слякоть, дождь. Может, этот город меня не любит, раз так встречает?
Встретила меня Варя. На машине встретила! «Восьмерка», насколько я разбираюсь в машинах. Новенькая. Папа явно не жалеет средств на дочку. Ничего, скоро тоже куплю машину – Белокопытов обещал содействовать в получении прав, и ходить за ними никуда не надо. Денег дашь – сами принесут в клювике. Так-то стремно, конечно, – вон сколько таких, как я, с купленными правами мотается по дорогам страны. Но с другой стороны – если я не согласен с существующим положением дел, так что ж теперь, отказываться от блага? Правила движения я уже запомнил – с моей-то памятью! Устройство автомобиля – да хоть сейчас могу процитировать любую страницу, любую строку. Так чего тогда стесняться? А управлять научусь – невелика наука!
– Привет.
– Привет… – нехотя, угрюмо. Лицо скучное.
– Рассказывай, что случилось.
– А почему папа не приехал? – отвернулась, не смотрит.
– Потому что не смог. Прислал меня разобраться.
Посмотрела, скривилась:
– Денег привез? Или ты им морды собираешься бить?
Я помолчал, осмотрел Варю с ног до головы. Хорошая, чертовка! Беретик, импортная курточка, штаны в обтяжку, сапожки – не фирмы «прощай, молодость». Не бедствует.
– Надо будет – набью! – пожал плечами.
Вздохнула, протянула руку, повернула ключ зажигания. Машина вздрогнула, завелась.
Водила Варя довольно уверенно, не хуже мужчин. Похоже, что не первый год за рулем. Я и не знал, что она так хорошо водит. Впрочем – а что вообще я о ней знаю? Что она дочь Белокопытова, что любит мужчин. Учится в художественном училище. Еще что? А! Что она Тварь. И что у нее способность привлекать мужчин за счет своего «тварьства». «Суккуб», как выражается мой наставник.
– Жить у меня будешь?
– Если пустишь – буду.
– А если я к тебе в постель залезу? Не боишься? Папка ведь накажет!
– Нет у меня папки. Только мама.
Погрустнела. Замолчала. Через несколько минут:
– А у меня только папа. Маму убили. Они не расписанные были с папой, но он все равно обо мне заботится. Ты не обижайся… я думала, он сам приедет. Расстроилась. Он бы точно тут порядок навел, наизнанку бы всех вывернул! Гады!
– Варь, давай-ка расскажи с самого начала, что и как… а потом уже будем думать. Я не твой папа, но поверь – и вывернуть наизнанку могу, и натянуть, если надо – все, как полагается.
– Уверен? – Глаза смеются, уже не такая сумрачная, как раньше.
– Совершенно уверен! (А мы вообще о чем? М-да… а чего ты ожидал, наставник? Куда засылал? И зачем…) Давай рассказывай.
Все банально, глупо, и таких историй была уже целая куча, и будет еще куча – уверен. Подставщики. Подрезали, обвинили в ДТП, отняли паспорт, документы на машину, в общем – ничего нового. Совсем ничего.
Отнять документы, набуздать по башке, и все! Делов-то! Ага… только вот потом – что? Набуздал. Уехал. Они приехали к Варе – знают, где живет. Все ведь разведали.
Или приедут к ней в училище – там поймают. И тогда как? Валить всех? И сесть за решетку? В ментовку – нельзя. Они работают с ними, считай, на пару. Да и шпана непростая – какое-то охранное агентство. Сейчас много таких пооткрывалось. Так что все непросто.
Квартира однокомнатная, в старом доме с жутким проходным двором и расхристанной «парадной», как ее называют питерцы.
Жуткое зрелище, эти самые проходные дворы. В них заходишь, как в лабиринт – небо далеко вверху, пустые замурзанные окна смотрят на тебя мутными глазами пропойцы. Как тут жить, как тут ходить ночами – не представляю! Нет, так-то представляю – для себя – хорошие охотничьи угодья, но как люди тут живут? Как они темными сырыми ночами пробираются в свои квартирки-клетушки?! И я еще ругал нашу «хрущевку», мол, район криминальный, окраина города! Да у нас там по сравнению с этими каменными джунглями – просто международный курорт!
Впрочем, внутри квартиры все оказалось не так печально. Большая, просто-таки огромная кровать (!!!) – первое, что бросилось в глаза.
Комната площадью метров двадцать, или больше, с множеством окон (угловая). Что-то вроде студии – картины на подрамниках, запах краски, карандашные наброски.
Варя рисовала и правда хорошо, но только вот особой искры я в ее рисунках не заметил. Неплохая чертежница – так можно назвать. В картине должно быть что-то такое, что… ну не знаю – что именно! Главное – она должна цеплять, трогать за душу, иначе это не картина, а мазня. Или фотография. А зачем нам фотографии, нарисованные от руки, если для того есть фотоаппараты?
Говорить Варе об этом, конечно, не стал. Нравится ей рисовать – пусть рисует. Мое-то какое дело?
На часах еще половина десятого утра, я на месте, надо дело делать! Ради чего приехал? Смотреть на Варю? Занятие приятное, особенно хороши бедра… грудь… попка… ооо… попка! И глаза, глаза зеленые, просто-таки в них тонешь!
Тьфу, черт! Ведьма! Интересно, почему ее обаяние не подействовало на подставщиков?!
Отбросив грешные мысли (не без труда, надо сказать!), я попросил Варю позвонить вымогателям. Телефон в квартире был, и это еще один плюс.
После недолгого и довольно-таки неприятного разговора (Я подслушивал по отводной трубке. Кстати – первый раз видел такое чудо, как отводная трубка!), договорились о встрече на три часа дня – с нас деньги, ей – документы с распиской. Эта дуреха расписку написала! Прямо на месте! Что должна ублюдкам двадцать тысяч рублей! ГАИ надо было вызывать, а не расписки писать! Дура!
Впрочем, и взрослые-то, сильные люди влипают, попробуй устоять перед напором мордоворотов – и заговорят, и так наедут, что мало не покажется. Так что обвинять Варьку тоже нельзя. Это не ее дело, с бандитами воевать!
Ну что сказать… место назначено, время назначено, что еще нужно? Транспорт, чтобы добраться! И больше ничего. Деньги? Деньги у меня есть. Белокопытов щедро насыпал мне бабла – и на проезд, и на путешествие. Хоть в ресторанах питайся, хоть – как хочешь. А потому – заказать такси.
Нет, заказывать не буду – на улице поймаю. Лучше не связывать телефон и пункт назначения. На всякий случай. Мало ли что там может произойти? М-да… мало ли что…
Через двадцать минут я стоял уже на улице, высматривая в потоке автомашин такси с зеленым огоньком. Простоял минут пять, потом мне это надоело, и я просто поднял руку, останавливая кого-нибудь.
«Кто-нибудь» оказался древним «жигуленком», за рулем которого сидел молодой мужчина лет тридцати, по виду какой-нибудь младший научный сотрудник, выехавший на промысел по совершеннейшей необходимости – семья, дети, а на зарплату м.н.с. не больно-то и пожируешь. Я назвал адрес (в двух кварталах от нужного места) и через сорок минут был на месте.
Расплатившись (Довольно недорого взял, кстати! Хотя… может, это теперь мне недорого, когда дома лежат десять тысяч баксов, а в кармане тысяча на «мелкие расходы»?), я побрел вдоль улицы, сверяясь с планом города, висящим у меня в голове. Времени было еще более чем достаточно, так что я решил осмотреться на местности, готовя пути отхода. То, что придется валить отсюда, и как можно быстрее, я ни на миг не сомневался.
Холодно, очень холодно, продувает даже дурацкое пальто с каракулевым воротником, которое я специально купил ради этой акции. Теплые ботинки, шерстяные перчатки, кроличья шапка – колхоз-навоз, да и только! Смешно было смотреть на лицо Вари, когда она оглядела меня с ног до головы. По сравнению с ней я был огромным ходячим куском навоза. Как и было задумано.
Оглядевшись по сторонам, увидел парадную с не закрывающейся дверью. Вошел, поднялся на пару этажей по вытертой каменной лестнице, увидел низкий подоконник с жестяной банкой, из которой торчали окурки. Присел, из портфеля (старого, кожаного – нашелся у Белокопытова) достал зеркало и пакет. Через пятнадцать минут вместо молодого парня на подоконнике сидел седой мужчина лет семидесяти, можно сказать – дед, на лице его короткая седая бородка, на носу – здоровенное родимое пятно, переходящее на щеку едва не до уха. Отвратительное, багровое, гадкое родимое пятно.
Именно оно запомнится свидетелям, когда мне придется скрываться. Свидетель всегда запоминает именно то, что в первую очередь бросается в глаза – шрамы, родимые пятна, бородавки. Кстати, это хорошая мысль!
Достал из пакетика и аккуратно приладил на лоб «бородавку». Встала хорошо, как тут и была! Из центра бородавки торчат жесткие седые волосы, прелесть, а не бородавка! Сделал плачущее выражение лица, униженно-оскорбленное – замечательно! Нет, все-таки я был бы хорошим актером, ей-ей… может, еще стоит подумать об актерской карьере? Хе-хе-хе…
– Эй, ты чего тут расселся, внатури?! – Грубый голос принадлежал мужчине лет тридцати пяти, здоровенному, как Кинг-Конг. Костюм «Адидас», кожаная куртка и меховая кепка – красавец! Прямо-таки реклама: «Пейте пиво пенное, морда будет здоровенная!»
Угораздило же меня… не хотелось при Варе накладывать грим. Не надо ей знать лишнего.
– Уже ухожу! – как можно более безобидно улыбнулся, сунул в портфель зеркало, поднялся, кряхтя, горбясь, как и положено старикам.
– Не, внатури… теперь ты не пойдешь! Кто такой?! Чо тут высматриваешь?! Кого пасешь?! Чо в портфеле?!
Вцепился как в свое! Я осмотрелся по сторонам и выпустил из рук портфель. Громила начал возиться с застежками, и тогда я ударил – быстро, без замаха, не убивая, но выключая – надолго. Этот не был Тварью. Не знаю – кто это и чего ко мне привязался. Может, и правда какие-то проблемы, а я не убиваю тех, кто этого не заслужил. Выспится, шея поболит – ничего страшного.
Поднял портфель, сделал шаг – уйти, но поглядел на бесчувственное тело и вернулся, положил мужчину на бок. Если проблюется – может в беспамятстве захлебнуться рвотными массами, а мне зачем? Пусть пока живет.
А теперь – на улицу. Похожу, привыкну к новой внешности. Заодно – зайду в какое-нибудь кафе рядом с офисом негодяев, попью кофе, съем пирожок. Времени – вагон и маленькая тележка.
Но это хорошо. Очень хорошо. Хуже – когда опоздаешь.
Войти с помощью соц. сетей: