Глава 7

Я посидел в какой-то кафешке – довольно-таки пафосной, из которой меня едва не погнали поганой метлой. Смотрели так, будто я хочу тут же упасть у столика и помереть от старости, или от дурной болезни вроде проказы, или от сифилиса. Впрочем, выгнать так и не решились, возможно, просто не хотели дотрагиваться до такой погани, как я, дабы не заразиться.

Выпил чашку кофе, потом другую, рассматривая улицы, прохожих, серое небо и думая о своем. Расплатившись, ушел, мстительно не оставив на чай ни гроша. Впрочем, скорее всего, моя месть их не особо и тронула.

Потом зашел в пивнушку. Здесь все попроще – столы как в обычной столовке, а по причине разгара рабочего дня – народа совсем немного, и я часа полтора сидел в углу, «прихлебывая» пиво, которое на самом деле выплескивал в цветочный горшок, стоявший рядом со мной, на окне. Этот фикус явно пойдет в рост после моего акта благотворительности, напитанный живительными пивными соками, такими вредными для организма человека и такими полезными тупому растению.

На меня здесь никто не обращал внимания, даже бармен, наливающий пиво в пузатые пивные кружки и подторговывающий левой воблой. На кой черт ему запоминать случайных посетителей, а что касается моей внешности – кому какое дело, как я выгляжу? Здесь сидели кадры и покруче – например, мужик с огромным бельмом на глазу и шрамом через все лицо или женщина с двумя сохранившимися желтыми зубами, торчащими из верхней челюсти. Она так до смешного напоминала некоего вышедшего в тираж вампира, что я не удержался и хихикнул в кулак, сделав вид, что кашляю или плюю. Кунсткамера, точно! Или зверинец.

Я поглядывал на часы «Полет», которые купил на вокзале, и ждал своего часа, спокойный, как и всегда перед выходом на ринг. Вход в офисное здание, в котором находилось «охранное агентство», находился прямо передо мной, на расстоянии примерно около двухсот метров.

На самом деле это не было никакое охранное агентство. Официально это был кооператив «Гигант», в который входила в том числе и школа единоборств, которую посещали члены группировки, которую позже, в 90-е, назвали бы ОПГ. Они оказывали услуги по сопровождению грузов, охране помещений, но основной деятельностью была именно та, по поводу которой я и оказался здесь, в чужом городе. Рэкет, мошенничество, подставы – все, как всегда, и ничего нового.

Позже, в девяностые, страну захлестнет бешеный, яростный поток преступных группировок всевозможных составов и размеров, но пока их было не так много, как стоило ожидать. Союз жил, был силен, и до его кончины оставалось еще целых два года. Милиция пока не разложилась до такой степени, как в «лихие девяностые», сотрудники МВД еще не привыкли «крышевать» «барыг» и получать отступные от преступников. Но процесс уже начался. Уже сейчас, как следует подмазав контролирующие органы, кооператив, в перечень услуг которого входили и охранные услуги, имел целый арсенал оружия – начиная с гладкоствольного и заканчивая нарезными карабинами, «…для осуществления деятельности по предоставлению производственных услуг предприятиям, учреждениям, кооперативам и гражданам по доставке и охране денежных средств и материальных ценностей». Так это называлось в учредительных документах.

И, кроме того, в охранных кооперативах в свободное от работы время подрабатывали множество милиционеров, которые имели право на ношение и применение служебного огнестрельного оружия.

В общем, налицо уже было сращение правоохранительных органов и криминала. Что, впрочем, власть тогда никак не волновало. Власть боролась за трезвый образ жизни, устраивая безалкогольные свадьбы, отдавала приказ вырубать виноградники, которые наши предки выращивали сотни лет, и создавала почву для развития бутлегерства, на котором, как известно, в той же Америке поднялись сотни и тысячи гангстеров, с радостью заполнивших нишу уничтоженных государством официальных торговцев спиртным.

То же самое начинало происходить и сейчас, в Советском Союзе. Увы, история учит тому, что она ничему не учит. Из нее можно узнать лишь о том, что дураки, пришедшие к власти, вредят своей стране вне зависимости от идеологической базы той власти, которую они возглавляют. Будь они коммунисты или ярые антикоммунисты. Дурак – он и в Африке дурак.

Когда пришло время «Ч», я уже знал, куда мне бежать во время отступления с поля боя. За офисным зданием – проходные дворы, и через них – на проспект, где можно легко смешаться с толпой людей. Особенно когда избавлюсь от «особых примет».

И тогда я пошел ко входу в здание – мимо новеньких «девяток» и «восьмерок», мимо иномарок, которых было еще немного, но тут – аж три штуки, блестящие, новые, как с обложки иностранного журнала. Красиво жить не запретишь! Сейчас – не запретишь. Время теперь другое.

У кооператива «Гигант» имелся отдельный вход в старую, дореволюционную пятиэтажку. И это очень хорошо, что отдельный! Меньше глаз. Меньше свидетелей. Не придется их убирать.

Как-то легко это все у меня получается – убрать бандитов, убрать свидетелей… в кого я превратился? Домашний мальчик, который любит маму и занимается спортом? Кто я теперь? Или… что я теперь?

В стеклянной будке при входе сидел розовощекий мордан в кожаной куртке. Он остановил меня окриком, прежде чем я успел сообщить о цели своего посещения, а потом позвонил какому-то своему начальству и через минуту со скучной миной на лице сообщил, что меня ждут в кабинете восемь на втором этаже. Куда я и направился по старинной, с вытертыми каменными ступенями широкой лестнице, сосредоточенно прихрамывая, двигаясь медленно и осторожно, как все старики.

Высокие двери, как во всех старинных домах, следы табличек – явно тут когда-то было государственное предприятие, оно «уплотнилось», и теперь освободившиеся площади занимал кооператив, спрутом протянувший свои щупальца по всему этажу.

Всем хорошо: кооперативу – дешевая аренда. Директору проектного института – кругленькая сумма на карман ежемесячно. Ну а государству, в лице института – арендная плата, которая пойдет на содержание коммунальных сетей, требующих постоянных денежных вливаний. Мизерная арендная плата, конечно, но… кооператив беден, где взять больше? Официальная версия, да.

Перед комнатой с наклеенным на ней бумажным ярлыком-номером я остановился, немного постоял, прислушиваясь к тому, что происходило за дверью. А еще – раздумывая о том, почему нельзя людям богатым привести в порядок коридор, заменив затертый, драный линолеум на новый, прицепить приличный металлический номер, а не нарисованную от руки восьмерку, выполненную синим фломастером на простом листке, вырезанном из тетради. Что с этими людьми? Что это, жадность? Или просто кооператив не успел еще привести в порядок свою контору?

Скорее всего – второе, неужели же руководители кооператива настолько жадны и глупы? Офис преуспевающей фирмы должен выглядеть как картинка, иначе кто с ней будет иметь дело! Да и самим ведь гадко сидеть в этой грязной берлоге!

Потянул на себя тяжелую дверь, толкнул вторую, что была за первой, вошел, оглядываясь по сторонам.

Офис как офис – столы, полки, телефоны, факс, который сейчас пищал, с натугой выдавливая из себя длинную ленту сообщения. Электрические печатные машинки – верх современной инженерной мысли. Все как всегда, если бы только не здешние офисные работники, больше похожие на гангстеров из американского фильма, чем на нормальных конторских клерков.

Эти плечистые мордовороты были чужеродными объектами в царстве протоколов «слушали-постановили» и еденных тараканами бухгалтерских отчетов за последние несколько лет. Но что поделаешь – какое время, такие и клерки. Все меняется…

Меня осмотрели с ног до головы, обшмонали, затем один из парней кивком указал на дверь позади себя:

– Дед, тебе туда.

«Дед» мелко-мелко покивал, состроив одну из самых своих подобострастных и униженных физиономий, и побрел по офису туда, куда ему указали.

Когда я вошел в кабинет, в нем сидели трое – за столом начальника высокий крепкий мужчина спортивного сложения, лет около сорока, и за столом для совещаний – двое помоложе, типичные боевики, какими они будут выглядеть еще лет пятнадцать «лихих девяностых» – кожаные куртки, бритые затылки, «морда просит кирпича».

Тот, что за столом, воззрился на меня с неудовольствием и отвращением, будто увидел кого-то другого, сесть не предложил и только брезгливо спросил, скривив тонкие бледные губы:

– Кто такой? Чего надо?

– Вы у девушки… Вари забрали документы. Отдайте, пожалуйста.

Человек осмотрел меня с ног до головы, обращаясь к сидящему по правую руку парню, спросил:

– Это что за чучело? Ты же сказал, что отец у нее помоложе, и вообще – крутой?

Я смотрел на Тварь, и вдруг мне все стало гораздо яснее. Почему я считал, что это случайный наезд? И тут же выругался – ведь не считал же! Знал, что здесь что-то нечисто, но только не позволял себе в это поверить! В голове мелькает красный сигнал тревоги, но человек никак не хочет его воспринять. Не позволяет себе верить. Известное дело. Не я первый, не я последний, да.

– Эй, убогий, ты кто такой? – Парень, что справа, встал, подошел ко мне. Я молчал. Что еще скажешь?

– Документы отдайте! – повторил я безнадежно, скучно и оглянулся на дверь. Это было воспринято как попытка к бегству, и парень зашел сзади. Щелкнул закрываемый замок, пути к отступлению теперь отрезаны.

Теперь одно из двух – или договариваться, или убивать. Всегда нужно вначале попробовать договориться, убийство – это последнее дело. Пушки – последний довод королей.

– Деньги принес? – скучно осведомился хозяин кабинета, я сделал шаг вперед, достал из нагрудного кармана две тысячи долларов, положил на стол. Мужчина, что остался сидеть, довольно кивнул головой:

– Шеф, я тебе говорил – икряный дедок! Телка рассказывала, что у него своя школа единоборств, типа, телохранителей тренирует! Что он крутой – всех порвет за нее! И что бабки у него водятся!

Хмм… когда это и кому она рассказывала?

– Документы давай! – Я снова говорил старческим голосом, чтобы не разрушать образ.

Может, все-таки сумеем отделаться деньгами? Хрен с ними, Белокопытов так и сказал – если удастся договориться, пусть подавятся этими «бумажками». Потом с ними разберемся, когда время будет.

– Две тысячи баксов… – задумчиво протянул хозяин кабинета. – Но этого мало! Нам ремонт машины встал в пять тысяч! А плюс еще моральный ущерб. Маловато будет. Придется добавить! Еще восемь тысяч! И десять – за проценты!

Парень за столом ухмыльнулся, и я понял – только второй вариант. Никаких переговоров не получится. Впрочем, как этого и следовало ожидать. Просто, если есть хоть малейший шанс завершить мирно – лучше пусть будет мир. Мы с Белокопытовым так решили. А еще – Варю надо увозить. Это решил уже я. Столько людей в офисе – кто-нибудь да в курсе проблемы. А раз в курсе – может вывести на Варю, и тогда все усилия прахом.

Я повернулся к стоящему за спиной, тоже ухмыляющемуся парню и коротко ударил его в кадык, разбивая гортань. Парень захрипел, свалился на пол, дергаясь, пытаясь вдохнуть воздух. Второго ударил прежде, что тот успел встать из-за стола, банально вырубив его ударом в челюсть.

Тварь успел вскочить. Он был очень быстр, тренирован, отличный боец, посвятивший единоборствам всю свою жизнь. Похоже, что тоже начинал с бокса – боксер боксера узнает всегда – по манере боя, по передвижению в пространстве. По стойке.

Но ему это не помогло. Я Супер-Альфа, а он «простой» Тварь. Не совсем простой, да, он даже успел выйти из-за стола, вернее, выпрыгнуть – но тут же лег на пол, сбитый влет прямым ударом ноги.

Ничего сложного. Главное, рассчитать свои силы и не допустить смерти противника. Когда я в режиме Супера, все материалы, ткани делаются хрупкими, как будто сделаны из песка или картона. Стоит не соразмерить усилие, кости человека хрустнут, как стеклышки, и вместо «языка» я получу мертвое тело, добиться информации от которого будет совершенно невозможно.

Когда вышел из боевого режима – слегка потряхивало, но в общем-то все было в норме. Если сдерживаешь себя, если не выкладываешься, как тогда, с Сергеем – все будет в порядке. Самое сложное – контроль. Силы мои и силы Бесов не безграничны. Вернее – запас энергии.

Ну ладно, вот положил я этих скотов, а дальше что? Дальше-то – что?!

Секунд десять размышлял, прикидывал, потом подошел к лежащему на полу Твари, пощупал пульс. Сердце билось вполне нормально, ровно, негодяй жив и здоров – за что и поздравил себя. С почином!

Тогда я взялся руками за его голову, и…

Это было похоже на погружение-падение в темный колодец. Где-то позади меня светлое окно-выход, а вокруг – только ночная тьма и серые, невнятные образы, которые не успеваешь осознать.

Потом первая яркая картинка – зал с рядами людей в белых кимоно. Они ритмично передвигаются, кричат, выполняя однообразные заучиваемые движения, и вижу я это все со стороны – стою где-то сбоку, наблюдая за тренировкой. Я – тренер.

Будто раздвоился – я-(Бес) понимаю, где нахожусь, что делаю, и я-(Носитель) не осознаю, что кто-то управляет моими мыслями, моими желаниями, что я-(Носитель) делаю все так, как приказывает мой личный я-(Бес).

И теперь Я-Толя управлял чужим Бесом, Бес управлял носителем. И мог вытащить любые воспоминания из головы, в которой сидел. Из своего энергетического облака.

Честно сказать, я и сейчас не понимаю, как это все происходит. Где хранится информация – в Бесе или в голове Носителя. КАК я воздействую на Беса, заставляя его выполнять то, что мне нужно, и не позволяя отклоняться от намеченного мной пути. Как я превращаю его в своего полного, безоговорочного подчиненного. В раба. Но я делаю это. И он мне подчиняется. Не сразу, но подчиняется. Зависит от Беса и от Носителя. Бывают очень, очень крепкие Бесы! И тратится много сил. Легче просто взять и грохнуть Беса вместе с носителем. Того, кто много лет носил в себе Беса-злодея, все равно не исправить никакими средствами. Только смерть сделает его безопасным для людей. Впрочем, и для всего живого – тоже.

Через несколько минут я знал все, что мне нужно было узнать. Это оказалось довольно легко – стоило найти нужный «подвальчик», потянуть за кончик веревки-картинки, и вся цепочка воспоминаний вылезла наружу, как нитка из ткани реальности.

Белокопытов рассказал мне, как это сделать – примерно, конечно, на пальцах рассказал. Не было времени испытать, не было времени попробовать на других Тварях.

Себя же Белокопытов в качестве подопытного кролика не предложил. А я не попросил. По понятным причинам. Никому не хочется, чтобы кто-то даже с благими намерениями лез к нему в голову. Я и сейчас с некоторым смущением вспоминаю о том, что Белокопытов был у меня в голове и мог видеть все, что я помню, все, что я делал в своей жизни. А каково было бы ему – открыться перед мальчишкой, вывалить передо мной всю свою долгую жизнь, как грязное белье посреди людной улицы?

Вытащив информацию, занялся уже самим Бесом, сидящим в голове Носителя. Хорошо, что это был не Альфа, с Альфой справиться было бы труднее… или вообще невозможно. Могло не хватить сил.

Закончив, поднялся, похлопал по щекам беспамятного противника. Тот медленно встал на ноги, непонимающе посмотрел по сторонам, достал из кармана ключ от сейфа и так же неуверенно, медленно открыл дверцу стального гиганта, вынул из камеры конверт, положил передо мной.

Я заглянул – водительское удостоверение, паспорт, документы на машину. Все здесь. Все на месте.

Вдруг подумалось – а как Варя вообще ездила без документов? Меня, к примеру, встречала с вокзала? А если бы гаишники остановили?

И тут же понял – если есть деньги, какие, к черту, гаишники? Дал на лапу – и все в порядке! Не она первая, не она последняя.

Кстати, и я так могу, пока нет прав управления. Почему бы и нет? Попрошу Варю – пусть поучит меня водить. Все-таки ведь кое-чем мне теперь обязана, нет?

Загрузил в карман свои баксы, выданные мне нетрепетной рукой наставника. Вернее, не свои – его баксы.

Мы весь выигрыш после боя с Сергеем поделили пополам, так что ему досталось десять тысяч. Как и мне. Хорошие деньги. Для меня – просто огромные.

Я заглянул в сейф – там лежало несколько пачек сторублевок и полтинников и толстая, перетянутая резинкой пачка долларов. Взять? Поколебался, подумал… а почему бы и нет? Они грабили народ, а я экспроприировал награбленное! Все в порядке, все по-большевистски, по-революционному. Ведь ясно же, что я пущу эти деньги на благо людям. Не пропью, не потрачу на шлюх – как делают эти гады.

Распихал деньги по карманам, большую часть положил в портфель – пачку долларов пришлось разделить на части, она была слишком велика.

Осмотрелся еще раз – вдруг все-таки пропустил видеокамеру, может, она где-то спрятана? Но нет, ничего не видно. Или так здорово прячут, или правда ничего такого здесь нет.

Уже потом понял – почему нет. В кабинете главного не должно быть видеокамер. Что это за «главнюк» такой, если любой придурок у пульта охраны сможет видеть все, что происходит в кабинете директора? Нонсенс! «Западло, внатури!»

Закончив грабеж, не снимая с рук перчаток, я взял из сейфа пистолет. Обычный «макаров» с вытертым до серебристого блеска воронением. Положил его на стол перед хозяином кабинета. Тот непонимающе смотрел на оружие, будто пытался понять, что с ним делать, а я пошел к двери, повернул ключ, открыл. Директор кооператива шел за мной и, когда я пересек порог кабинета, махнул мне вслед, и деревянным голосом бросил:

– До свидания. Рад буду видеть вас у нас еще раз!

Смешная фраза. И зачем я именно ее вложил в голову врага? Вероятно, все-таки когда-нибудь мы с ним увидимся, да. Но не сегодня. И не завтра. И не в ближайшем будущем. И, скорее всего, место нашего свидания будет очень, очень жарким и весь обслуживающий персонал рогат и копытист.

Все сотрудники, что были в комнате перед кабинетом, проводили меня недоуменным, растерянным взглядом. И немудрено. Когда бы это еще увидели – Шеф САМ провожает до порога какого-то старикашку в дурацкой кроличьей шапке! Небо упало на землю! Землетрясение! Цунами!

Я спокойно вышел в коридор, прошел по лестнице и через минуту уже шагал по улице, раздумывая о том, скольких успел положить Бес, прежде чем застрелил своего Носителя.

А еще – в кого он потом вселился.

Впрочем, мне никакой нет разницы, в кого вселился Бес. Наплевать.

Выстрелов я не услышал. Через десять минут уже стоял в подъезде дома метрах в пятистах от места преступления и сосредоточенно сдирал с себя бороду и усы. Снял парик, смыл родинку и отцепил бородавку, засунув все это хозяйство в свой старый портфель «а-ля Жванецкий».

На пыльный, заплеванный стадом шпаны пол, в угол лестничной площадки отправилось пальто с каракулевым воротником (прежде проверил, что все деньги вынул, переложив их в портфель). Под пальто – легкая теплая импортная куртка, не восторг, конечно, для декабря-то, но сойдет. Я не собираюсь долго бегать по морозу.

Вязаная шапочка, курточка, и… вот вам двадцатилетний студент, непонятно зачем прихвативший дедушкин портфель.

Штаны нейтральны, вот только ботинки дедовы, как и портфель, увы. Да что там – «увы»? Наплевать! Кто вообще на ноги смотрит, какой дурак?! Никому не интересны чужие башмаки, кроме киношных героев-любовников! И то лишь для завязки разговора в электричке.

Ну что же, пускай бомжи погреются в пальто, да и шапка им просто в кон. А я пошел по жизни дальше. Мавр сделал свое дело. И надеюсь – успешно. Впрочем, не все еще сделал…

Поймав такси – теперь уже государственное, пропахшее табачищем и грязными носками, – я отправился по новому адресу. Не убивать, нет. Хотя… все может быть.

Когда проезжал мимо кооператива «Гигант», увидел, как у входа суетятся люди, стоят милицейские машины – значит, все сработало как надо. Как я задумал.

Честно сказать, до конца в это не верил. Слишком фантастично, чтобы быть правдой.

А еще вдруг подумалось – я ведь опасен! Очень опасен! Всем!

Вот только представить себе, что некто захотел меня использовать – заставить некую Тварь выполнить определенные действия. Тварь эта самая… вернее, этот самый сидит во главе большого предприятия, или… да что уж там – государственный, политический деятель! И этого вот деятеля берут, нормально так фиксируют и зовут меня. А я внедряюсь в его мозг и заставляю сделать нечто — нечто такое, что точно не понравится деятелю, а понравится его врагам. Врагам государства. Или личным врагам деятеля. И что тогда?

Ну вот глупо звучит, да – к примеру, пришли ко мне шпионы и говорят: «Твоя мать у нас, и, если ты не выполнишь то-то и то-то, мы ее убьем!» Что я тогда сделаю? Само собой, вначале обдумаю, как бы этих шпионов искоренить. Перебить всех до одного. Одного оставлю, чтобы помучить – за мать! Чтобы не пугал маму, гад!

А если риск гибели мамы будет велик – выполню их условия и уже потом попытаюсь искоренить. Если они раньше меня не убьют.

Альфа – это не только возможности и даже сверхвозможности. Альфа – это опасность. В том числе и для самого себя.

Вообще-то даже удивительно, как это я умудрился за сравнительно короткое время увидеть аж трех подряд Альф! Белокопытов, Сергей и тот мужчина в парке! Тот, что подсадил мне второго Беса! Альфа встречается реже, чем снежный барс. Или кто там из зверей, совсем уж редкий? Один на миллион или даже на несколько миллионов! Вот что такое Альфа!

Ну… мне так кажется. И Белокопытов так думает. Хотя… кто ведет учет Альф? Наверное, управление статистики? Или академия математических наук? Кто вообще знает, сколько Альф на белом свете – если они не афишируют себя, более того, как выяснилось… умеют скрывать свое «альфовское» свечение!

Кстати сказать, я так до конца и не понял, как они это делают – в смысле, размножаются. Как говорит Белокопытов (Откуда он узнал? Ему-то кто сказал?!), часть Бесов передаются при родах, от матери детям, часть подсаживается Альфами – иногда сознательно, иногда – абсолютно бессознательно (Альфы бывают разные! В том числе и самоактивирующиеся! Это тоже – открытие!), часть переходит от Носителя к Носителю – после гибели этого самого Носителя. И во время перехода они могут каким-то образом разделяться, размножаться! «Почковаться»!

Нет, это все странно, дико и непроверяемо. И потому – все отодвинуть в дальний угол мозга. Кроме одного – Белокопытов сказал, что, если я хочу выжить, мне нужно маскироваться. Убирать свое «альфовское» свечение. Иначе убьют – точно.

И верно – Белокопытов ведь не светится так, как я! Ну да, он виден как Тварь, но не как Альфа! Понять, что он Альфа, можно только тогда, когда стоишь с ним в спарринге (по скорости движений), или тогда, когда он хочет, чтобы ты понял его уровень (по свечению).

И опять не ясно – я должен как-то взять и сделать так, чтобы свечения не было! Контролировать себя – ночью и днем! КАК?! На словах-то все легко – «просто представь, что не светишься, да и все!» Это как ходить и постоянно втягивать живот. «Все время представлять, что живот у тебя втянут, и не позволять ему выпучиться наружу», – со слов Белокопытова.

Проще простого, ага! Только вот сумей сделай это «простое»!

Ничего. Позже! Пока что нет времени. Попробую еще, все попробую. Много информации, нужно осмыслить ее, переварить. На досуге, так сказать. Закончу дело и переварю. Главное, чтобы от жирной информации не пронесло. Кровью.

Здание художественного училища ничем не отличалось от других старинных зданий – вывеской, если только. Вспомнилось, что это училище было создано еще в далеком девятнадцатом веке. Как учили тут художников, так и учат.

Честно сказать, никогда не понимал – чему можно научить художника? Если только правильно смешивать краски? Подбирать цвета?

Вот кто из великих художников прошлого оканчивал художественное училище? Леонардо – оканчивал? На кой черт настоящему художнику диплом, в котором написано, что он художник? Только если хочет устроиться учителем рисования или оформителем. Но художником не научит быть ни одно училище, ни одна академия. Это просто невозможно.

Как, кстати, и стать писателем – если у тебя нет искры таланта рассказчика – ты хоть десять литературных институтов закончи, все равно будешь просто бумагомарателем, не нужным, не интересным читателю.

Что, Астафьев закончил Литинститут? Или, может, Хемингуэй? Нет, талант художника, писателя и Любовь создаются только на Небесах, и никак иначе. Увы. Как ведь просто бы было – заплатил денег – и вот ты стал Творцом. А то еще и от профсоюза, со скидкой… И все тебя любят, почитают… за талант, да!

Есть у старых зданий свой, неповторимый запах – запах веков, запах времени, состарившего эти стены, но так не сумевшего развалить то, что создали наши трудолюбивые, усердные предки. Только штукатурка, положенная на стены доблестными советскими гражданами, пучилась, отлетала, обнажая красную могучую кладку, не поддавшуюся ни векам, ни фашистским бомбам и снарядам.

Умели строить в девятнадцатом веке. Для нас строили, на совесть – иначе ведь высекут, и все на этом закончится!

Человек такая наглая скотина – не будешь бить его палкой, обленится, разжиреет и сдохнет на куче объедков, гадя под себя и ленясь даже подняться и нагадить где-то в стороне. По крайней мере, так считал Петрович, выговаривая нам с пацанами за очередную мусорку, устроенную в комнате гостиницы. Мол, негоже жить как свиньям, лежа в куче дерьма.

Палкой он нас, конечно, не бил – хватало и слов, чтобы мы быстренько вскакивали и приводили комнату в порядок. Но вообще-то он был совершенно прав. И выучил нас на славу! До сих пор я терпеть не могу грязи и неухоженности, потому вид облезлых стен в таком старинном, заслуженном, красивом заведении привел меня в состояние брезгливого раздражения. Ну, в самом деле, как так можно жить?! Ведь деньги на училище небось выделяются! Ну не все же воровать, в самом-то деле?! Хоть немного бы постеснялись, мерзавцы чиновничьи!

«Сталина на них нет!» – как частенько говаривали старушки у нашего подъезда.

Никто не поинтересовался, зачем я иду в училище – портфель в руках, парень на вид около двадцати лет, первый семестр (видать, новичок!) – куда я еще могу идти, кроме как на занятия? А то, что к концу дня – так мало ли как художники еще чудят? Значит, занятия перенесли. Или продлили.

Да и вообще – не плевать ли? Есть дела и поважней!

Вахтерша за стеклянным барьером на меня даже и не глянула, истово занятая приготовлением чая. И я ее понимал – чайная церемония не терпит суеты. Недостаточная температура в граненом стакане – и вот уже утеряны оттенки вкуса лучшего в мире грузинского чая. Цвет будет не таким насыщенно-коричневым, цвета глины, каким ему положено быть, а запах березового веника превратится в запах дубового, а это будет неверно.

Оставив вахтершу священнодействовать возле электрической плитки, я прошел к стенду с расписанием занятий и через минуту поиска нашел местонахождение группы, в которой учится Варя. Поднявшись на второй этаж, прошел в дальний конец коридора, ориентируясь по номерам на дверях, найдя нужную дверь, тихонько ее приоткрыл, заглянув в образовавшуюся щель глазом лазутчика.

На возвышении сидела абсолютно голая девушка рубенсовских форм, и вокруг нее стояли и сидели человек двадцать молодых парней и девушек, сосредоточенно выписывающих на листах бумаги прелести скучающей модели, тоскливо отрабатывающей договоренное время. На лице девицы царили спокойствие и скука, присущие обычно жвачным животным, пасущимся на лугу. Не хватало только жевательных движений ее тяжелых челюстей, и тогда сходство с коровой было бы почти абсолютным.

Почему-то мне всегда казалось, что модели для художников являются чем-то вроде музы, вдохновляющей их на творчество, что эти модели обязательно красивы, так красивы, что женитьба на своей натурщице для художника дело вполне обычное и даже в ранге положенного.

Само собой, все это было мальчишеской глупостью, и как иллюстрация – вот эта телка, томно возлежащая на покрытом не очень чистым белым покрывалом возвышении. В дурном сне не приснится, что она может быть чьей-то музой.

Впрочем, я могу и ошибаться. Как сказал классик: «Один любит арбуз, другой – свиной хрящ». Кому-то нравятся и пышки. Не мне, конечно.

Варя стояла у мольберта справа, возле окна, пришлось минут пять дожидаться, когда она обратит на меня свое внимание.

Давно заметил, что если на человека пристально смотреть достаточно долгое время, в конце концов он обернется и тоже на тебя посмотрит. Телепатия? Наверное. Может быть.

Об этом и Белокопытов говорил – если ты сидишь в засаде, старайся не смотреть на патруль или на часового прямым взглядом, в упор – только боковым зрением, или лучше не смотреть вообще. Если нет особой в том необходимости, конечно.

Человек чувствует твой взгляд и начинает беспокоиться, искать источник наблюдения, и часовому у пулемета точно не надо давать повод к беспокойству. Пуля, когда попадает в тело, – вначале не больно, будто огнем обожгло, а вот потом будет «весело», особенно когда эту пулю придется доставать. Белокопытов рассказал. И много чего еще рассказал…

Заметив меня, Варя удивленно подняла брови, затем сложила свои рисовальные принадлежности на столик возле окна и, осторожно вышагивая, вышла в коридор, укоризненно мотая головой:

– Ты чего сюда? Я ж тебе сказала – к шести часам буду дома! Ключи в пятой квартире, у тети Нади, я ее предупредила насчет тебя! Ну что ты будешь тут болтаться?! Поезжай отдыхай…

Она нахмурилась, вдруг зажала рот рукой:

– Ой! Чего это я?! Прости, совсем забыла! Ты ездил?! Как все прошло?!

Я достал из портфеля конверт с документами Вари, молча отдал. Она быстро просмотрела содержимое, потянулась ко мне, чмокнула меня в губы:

– Какой ты молодец! Ну, какой молодец, а?! Я знала, что ты все решишь как надо! Так папе и сказала – ты лучше него все сделаешь!

Я удивленно поднял брови, и Варя вдруг снова ойкнула и захихикала:

– Хи-хи… Дура! Ну вот, и прокололась! Ну да, это я просила, чтобы ты приехал! Хотела тебя увидеть! Тем более что повод был! Все же хорошо все прошло, да? Отдал им деньги? Все нормально? Я так напугалась, правда! У них «Мерседес» новый, крутая фирма, этот «Гигант»! Ребята говорят – еще легко отделалась!

– Кто говорит? Какие ребята? – как можно спокойнее спросил я. – Это, случайно, не Коля Макаров говорил?

– А откуда ты знаешь? – удивилась Варя, и лицо ее сделалось ехидно-смешливым. – А! Папка вложил! Ну да, встречались мы с ним… теперь не встречаемся! Расстались! Ты что, ревнуешь?! Правда ревнуешь?! Хи-хи… вот ты чудак! Да он мне совсем не нужен… так… встречались некоторое время, и все!

– А можешь его позвать? Хочу с ним поговорить…

Варя внимательно посмотрела мне в глаза, удивленно скривила губы:

– Ты чего, хочешь ему морду набить, да? Из-за меня?! Да я тебе говорю – не встречаюсь с ним! Он мне на фиг не нужен!

– Варя, пожалуйста, позови сюда этого парня. – Я старался быть совершенно бесстрастным, но похоже было, что мне это не удалось, потому что Варя едва не вздрогнула, как-то напряглась, недоверчиво покачала головой:

– Ты как папка! Он иногда так скажет, так! Вроде тихо, спокойно, но аж поджилки вдруг задрожат! Его школа, точно! Да позову, что мне, жалко, что ли?! Вон он стоит, Коля, – видишь того парня? Ну… красивого такого, плечистого? Красавец, правда? Только надоел мне. Выпендристый такой… говнюк. У него родители шишки какие-то, вот он и задирает нос. А так-то красивый парень! И он тоже единоборствами занимался, где-то здесь, в Ленинграде! Знаешь, как он раз хулиганов отметелил, когда к нам во дворе пристали? Только ноги-руки полетели! Ух, красиво было! Жалко, что он такой говнюк, папке бы понравился, точно. Ага, видит нас. Коля, иди сюда! Коля!

Варя замахала рукой, Коля важно, царственно посмотрел на нее, потом на меня – с прищуром, хмуро, оценивающе, – похоже на то, что остался недоволен результатом осмотра, но, вытерев руки чистой белой тряпкой, все-таки пришел на разговор.

Подойдя, воззрился на Варю, полностью проигнорировав меня, и, скрестив руки на груди, спросил, слегка растягивая слова:

– Ну и что?! Чего надо?

– Толя, это Коля! Коля, это Толя… мой друг!

– Очень близкий друг, да? – с усмешкой спросил Коля, продолжая игнорировать меня по полной. – У тебя, похоже, таких друзей куча – по полтиннику за сеанс. Да, Варечка? Или ты дороже берешь? Или, может, уже за троячок в сортире обслуживаешь?

– Ты чего несешь?! – Варя вспыхнула и бросила на меня быстрый взгляд, будто боялась, что я поверю в такую напраслину. – То, что мы с тобой расстались, еще не повод…

– Шлюха! – Коля произнес это четко, с расстановкой. – Шлю-ха! Поганая шлюха! Соска! Тварь!

Я чуть не рассмеялся – Варя-то и правда была Тварью. Только не такой, какой ее назвал «бывший». Вот он не был Тварью, а был просто тварь. И подлец.

– Ты, урод поганый… пасть-то заткни! – Я говорил спокойно, без выражения. – Это я тебя позвал. Хочу поговорить с тобой о «Гиганте». И о том, что ты сделал. Пойдем найдем укромное местечко, там, где нам никто не помешает. Или боишься?

– Укромное местечко, говоришь? – Парень криво усмехнулся, огляделся по сторонам и мотнул головой: – Вон там, аудитория свободна. Пошли туда, поговорим, да.

Варя пыталась что-то сказать, уцепилась за рукав, но я легко стряхнул ее руку, ледяным шепотом приказав идти на занятия. Как ни странно, она послушалась и только в дверях оглянулась, посмотрела на меня долгим хмурым взглядом. Видимо, она не понимала, что происходит, но чувствовала неладное.

– Потом! Все – потом! – шепнул я одними губами, но она поняла, кивнула и зашла в студию.

Коля ждал меня в аудитории и был наготове – без всяких там долгих разговоров провел маваши, целясь мне прямиком в левое ухо. Я поднырнул под ногу и легко, без замаха ткнул противника в пах. Без всяких там изысков, без спецприемов – короткий тычок костяшками пальцев – прямо туда, куда было и надо. И закрыл за собой дверь аудитории на замок. Так спокойнее.

Через пятнадцать минут я знал все, хотя пришлось немного потрудиться – парень оказался довольно стойким, и только после того, как я дважды уложил его на пол без сознания, а затем сломал ему мизинец, полностью раскололся и выложил все, что мне нужно было знать.

Все банально и довольно-таки глупо. Порхающая по жизни красивая девица, походя влюбляющая в себя мужчин, связи в криминальном мире, подстава и деньги – все скрутилось в тесный клубок, разрубать который и пришлось уже мне.

Как это частенько бывало в истории, в основе всего безобразия – женщина. Красивая женщина, мечта мужчин. Вспомнить только Троянскую войну и Елену Прекрасную.

Если бы Варя подходила к выбору своих «женихов» поаккуратнее, если бы вообще была менее любвеобильна – все могло бы быть совсем по-другому. И мне не пришлось бы ехать в Питер и калечить людей.

Нет, мне не было жалко этого придурка. Совсем не жалко. Но и убивать я его тоже не стал. Пригрозил, что если он кому-нибудь разболтает или что-то сделает Варе – я найду его и убью. Вместе с его родителями.

Похоже, что он мне поверил – когда я сломал ему второй палец. Жестоко? Наверное, да. Только мне на это плевать. Не стоило ему пытаться меня покалечить, не стоило начинать интригу против Вари. Ошибка. А за ошибки надо платить.

Что он сделает, когда я уйду? Напишет на меня заявление в милицию? Пришлет своих «друзей»? В первую очередь, конечно, бросится к ним и узнает, что части этих самых друзей уже нет в живых. В морге лежат.

Свяжет ли он это событие со мной? Может, да, а может, и нет. Если свяжет – будет бояться. Если не свяжет – все равно «Гиганту» теперь уже не до меня. Пошлют Колю в кооперативе очень, очень далеко.

В милицию пойдет? И что скажет? Что видел, как я «творил добро»? Не видел, и я это докажу на раз! Камер здесь нет, свидетелей тоже. Варю предупрежу, так что… все будет как надо!

Я оставил Колю лежать в углу, накрыв его найденным там же свернутым в рулон покрывалом. Он пробудет без сознания еще с полчаса, а за это время я буду уже далеко. Вместе с Варей. Кстати сказать, придется пожить у нее несколько дней – вдруг, правда, явится этот кадр с командой мстителей – придется ведь ставить их на место. Главное, чтобы без стволов…

Через десять минут прозвучал звонок, еще через пять из студии выпорхнула Варя, и мы зашагали вниз по лестнице, направляясь туда, где стояла припаркованная Варина машина.

Нет, все-таки я куплю машину! Вот есть что-то завораживающее, волнующее сердце мужчины в этом аппарате! Тонкий запах бензина точно гораздо приятнее носу мужика, чем сладкий запах духов! Новый салон пахнет краской, пластиком, музыка играет – чудо, а не машина!

Только вот двери здесь две – я хочу, чтобы были четыре, и салон побольше! Хмм… а может, иномарку купить?! А что – у меня денег теперь куча! Сколько – сам не знаю, но по прикидкам, только в пачке долларов их тысяч пятьдесят, не меньше. И это все мои деньги, никто о них не знает и претендовать на них не может!

Приметно только слишком… с иномаркой-то. Новых, хороших иномарок на улицах не так-то и много. Сразу видно ее, издалека. А как тогда заниматься Чисткой, если тебя все вокруг тут же «срисуют»?

Нет, дурь это все! Дурь от излишнего количества денег! Вот что значит – разбогатеть! Деньги в голову ударили, ага…

И я вдруг увидел перед глазами картинку – стриженые головы детдомовских ребят, их глаза… увидел, как они смеются, глядя на мои ужимки на сцене, и с какой-то грустью и даже тоской снова подумал – а может, я не тем делом занялся? Может, мне и правда пойти работать актером? Неужели вся жизнь состоит только в том, чтобы я, как ассенизатор или дворник, очищал мир от дерьма?

В самом деле – почему именно я?! За что мне это?! Я, может, тоже хочу жить спокойно, не думать о том, как кого-то убить и не быть убитым!

И тут же внутренне усмехнулся – ведь вру! Сам себе вру. Я не могу без этого. Я «наркоман». Не могу без поедания Бесов! Не мо-гу! Тем более теперь, став Альфой.

– …и чего молчишь?! Я с тобой уже полчаса разговариваю, а ты как чугунный! Да, нет, и все! Эй, ты живой, что ли?!

– Прости. – Я оглянулся по сторонам, усмехнулся: – А куда мы едем? Что-то долго уже едем! Куда везешь?

– Давай в кафе зайдем, посидим поболтаем, а? – Варя улыбнулась, и у меня по коже прошли мурашки. Ну до чего же обольстительна, чертовка! Вот на самом деле – есть красивые, очень красивые женщины, но на них не хочется смотреть долго. Просто отмечаешь для себя: «Да, красивая! Хороша!» – и пошел дальше. А Варю все время хочется прижать к груди, обнять, целовать ее щеки, нос, лоб, полные губы… трогать, гладить гладкую, упругую кожу, пахнущую полынью и запахом шампуня, защитить от всех бед на свете! Прикрыть собой, умереть за нее!

Я встряхнул головой, наваждение рассеялось, а Варя как-то странно посмотрела на меня, приоткрыв свои сочные губки в ехидной улыбке. Знает ведь, негодяйка, как воздействует на мужчин! Точно знает! И я не исключение! М-да…

Мы остановились возле витрины небольшого кафе, вышли, Варя кликнула сигнализацией. Машина моргнула, и Варя победно улыбнулась. Ей явно нравилось, что у нее есть новая машина, что она может вот так, демонстративно покликать сигнализацией, ловя завистливые взгляды девушек, проходивших в это время мимо нас.

Новая машина, красивый парень – о чем еще может мечтать современная девушка?

О свободе, наверное. О свободе – от всего. И главное, от постылой опеки строгого отца. Потому и уехала так далеко от дома, потому и пошла наперекор ему в художественное училище, а не в любое другое заведение. Просто потому, что это ее воля, не его!

Ну что же… конфликт отцов и детей был и будет всегда. Интересно, у меня был бы конфликт с моим отцом, если бы я, как все, жил в своей настоящей семье?

Были ли у меня конфликты с Петровичем? Если только один раз, тогда, когда я поссорился с ним после нападения на мать. Рабочие моменты – окрики и даже ругань – не в счет. Он же не со зла, и мы все это понимали. Он бы за нас всех порвал! Как медведица за медвежат!

Ох, Петрович, Петрович… кто-то ответит за твою смерть, точно! И я уже примерно знаю – кто именно.

Мы сидели в кафе, ели какие-то салатики, котлетки, пили кофе с пирожными. Выбирала Варя, и надо сказать, она хорошо разбиралась в том, что заказывала. Цены, как я посмотрел, были довольно высокими – это кооперативное кафе, не государственное. Даже бутылка пива стоила вместо сорока копеек рубль с лишним.

Впрочем, мне было на это плевать. Раздувшийся от денег портфель лежал рядом со мной, и я бы, наверное, мог сейчас купить все это кафе вместе с его содержимым, не то что какое-то там пиво!

Само собой, пива я не пил. Варя тоже. Она была за рулем, а я не любил и не употреблял спиртное – по известным причинам.

Мы болтали обо всем и ни о чем. Варя рассказывала, как учится, что хочет открыть свою галерею, но только вот папа не одобряет эту идею, считает, что ничего у нее не выйдет. Что ей надоело быть у него под пятой, и только здесь, далеко от него, она может чувствовать себя свободной, живет, дышит полной грудью.

И чтобы я не думал, что она такая из себя шлюха – ну да, встретилась пару раз с Колей, да, переспала с ним, ну и что такого? Она взрослая женщина, у нее свои потребности, ведь мужчины-то себе не отказывают в удовольствии знакомиться с женщинами и завлекать их в постель?! А почему такая несправедливость к женщинам?!

Я кивал, поддакивал, слушал эту лабудень и думал о своем. О том, что мне еще предстоит сделать, когда вернусь домой. О том, как там живет мама. О том, как живет Белокопытов и что делает. И что собирается делать.

И еще – о том, зачем я здесь. Нет, не за столиком – вообще здесь, в этом мире. Ведь должна быть какая-то важная причина, чтобы уродился такой, как я, мутант, холодный убийца, способный на многое, очень на многое. Даже слишком на многое.

А потом мы с Варей поехали домой. Было уже темно, в декабре вообще рано темнеет, а когда небо затянуто снеговыми тучами, из которых летят крупные снежные хлопья, кажется, что мир весь сомкнулся, сжался до размеров круга света, отбрасываемого тусклым фонарем, торчащим над подъездом.

Удивительно, что фонарь до сих пор жив – он ведь мешает обжиматься, выпивать и вообще делать все то, что нельзя, или хотя бы нежелательно делать на свету. Потому такие фонари обычно изничтожаются особо продвинутой молодежью, которая уже начала входить во вкус «порхвейна» и водки-паленки, массово начавшей изготовляться в подпольных цехах. Видимо, просто руки у них не дошли. Всему свое время.

Конечно, нас ждали. Пятеро. Крепкие ребята, и во главе, как и следовало ожидать – Тварь. Мне было предложено отдать портфель, и я не удивился тому обстоятельству, что они знали – в портфеле деньги. Я отдал портфель – ведь при этом один из нападавших держал у шеи Вари нож-выкидник.

А потом, когда парни расслабились, легко вырубил всех, немного повозившись только лишь с Тварью. Он оказался очень шустрым парнем, хотя и не дотягивал до уровня Альфы.

Варя все то время, пока я расправлялся с негодяями, стояла у стены, прижавшись к ней спиной, и смотрела, как падают срубленные мной супостаты. А когда все закончилось, торопливо отперла дверь и шмыгнула в нее, махнув мне рукой.

Но я не спешил. Приказал ей оставаться внутри и занялся Тварью, погрузившись в его мозг.

Мне хватило пяти минут. И когда закончил, Тварь стал моим послушным орудием, как и директор кооператива «Гигант».

Было в этом все-таки что-то неприятное. На мой взгляд, убить человека честнее, чем промыть ему мозги и заставить делать то, что тебе нужно. Ну да, ты оставляешь его жить, да, он снова двигается, ест, пьет, размножается, но остается ли при этом тем человеком, которым был? Что остается от личности, которую ты перекраиваешь по своему разумению?

Раб. Вот как можно назвать человека с перекроенным сознанием.

Но у меня есть оправдание. Перекроить я могу сознание только у Беса. И этот Бес уже управляет человеком, как управлял им до моего вмешательства. Так разве я перекраивал сознание человека? Я касался только исключительно Беса и не трогал мозг Носителя!

И что с того, что Бес уже стал частью его сознания, разве я в этом виноват?

Альфы – надсмотрщики над Бесами. Отцы и матери Бесов. И мы имеем право направлять их по тому пути, по которому нам нужно. Если сможем, конечно.

Я – могу.

Захлопнув могучую деревянную дверь, заперев ее на замок, устало снял с себя куртку, испорченную небольшим порезом в подмышке (Пропустил мимо себя удар ножа, но забыл про куртку. Слишком близко к телу), сбросил ботинки, но не успел пройти в комнату.

И когда она успела раздеться? В одних лишь узеньких кружевных трусиках Варя выглядела еще соблазнительнее, чем одетая и чем даже тогда, когда была в узком купальнике-бикини. Стройная, прекрасная, как мечта!

Варя шагнула вперед, впилась в мои губы долгим поцелуем, от которого перехватило дыхание, а потом сползла вниз, встав на колени, на коврик прямо перед дверью, начала расстегивать мне штаны. Я вяло сопротивлялся – мне было немного стыдно… Хоть бы в душ сходить… Все-таки вспотел, и все такое прочее…

Но было уже поздно. Она впилась в меня как пиявка, работая головой со скоростью отбойного молотка, и мне точно стало не до посторонних мыслей.

И Юля, и «сестренки» – все «тихо курили в стороне», они не шли ни в какое сравнение с этой одержимой, помешанной на сексе «суккубой». Правильно сказал ее отец – «она высосет тебя досуха и отбросит в сторону как ненужную тряпку!»

Ну… досуха или не досуха, но с первого раза она меня так и не высосала. И мы перешли в спальню.

Да, это была потрясающая ночь. Наверное, это лучший секс в моей жизни. До сих пор – лучший. Теперь мне стало ясно, почему за нее так держались мужики и почему она вертела ими так, как хотела.

Всеми, кроме меня.

Когда Варя уснула, влажная от пота и любовных соков, я осторожно взялся за ее голову руками и сделал то, что должен был сделать. А потом уснул, опустошенный и морально, и физически.

Боевой режим отнимает силы не меньше, чем ночь хорошего секса. И если ты десять раз за ночь с помощью безумной «суккубы» поднялся на вершину наслаждения, а перед этим перебил десяток человек, войдя в боевой режим, то уж точно энергии останется лишь для того, чтобы покрепче прижать к себе маленькую сладкую интриганку, за секс с которой мужчины готовы душу продать Сатане и всем его рогатым приспешникам сразу.

Я ушел утром, совсем рано. Варя еще спала – я погрузил ее в глубокий сон, внушив, чтобы она проспала до двенадцати дня. Улицы просыпающегося города были хрустяще-морозны, и от слякоти, которой он встретил меня вчера, не осталось и следа. Снежок, который деловито сгребали дворники, был девственно бел и чист, если в таком огромном, суетном городе вообще есть что-нибудь белое и чистое. Средоточие людских страстей, пороков и желаний, мегаполис дышал, как спящий, но уже просыпающийся зверь, и следил за мной полуслепыми, загорающимися огнями окнами домов.

Мне нечего было тут делать. Я сделал все, что мог. «И пусть другой сделает лучше меня».

Такси с зеленым огоньком домчало меня до вокзала по пустым, продуваемым ледяным морским ветром улицам, и скоро я уже стоял в очереди у кассы, вдыхая запах туалета, мокрых опилок, сгребаемых уборщицей, и растворимого кофе – все в равных пропорциях составляло тот неповторимый запах вокзала, с которого все начинается и где все заканчивается – как и в это декабрьское утро.

Билет в мягкий вагон взять легче, чем в любой другой – дорого, советский гражданин не ездит в мягких вагонах! А потому через два часа я уже лежал на полке, накрытый теплым одеялом, и сладко дремал. В купе я был один. Я выкупил его целиком, и как только вошел, заперся и плюхнулся на полку, чтобы наконец-то как следует отдохнуть. Обдумать все успею потом. Времени мне еще хватит.

* * *

Родной, до боли знакомый город завалило снегом. Настоящая зимняя погода. Новогодняя погода.

Все мы любим новогодние праздники, и, кстати сказать, до сих пор не понимаю – почему? Ну, почему мы считаем, что с нового года все изменится, станет лучше? Что все наши беды и тревоги останутся в старом году?

Увы, эти самые беды могут нагнать нас и через много, очень много лет. И то, что год поменял свои цифры – совсем ничего не значит. Вообще – ничего.

Белокопытов стоял на улице, возле ворот, когда я подъехал. Он чистил снег огромной снеговой лопатой, и когда такси затормозило напротив, выпрямился и долго пристально смотрел, как я выбираюсь из машины с этим дурацким старым портфелем в руках. Когда я подошел, он кивнул, не сказав ни слова, и пошел вперед, сделав мне приглашающий жест. А через пять минут мы уже сидели на кухне, друг напротив друга, и молчали. Я смотрел в столешницу, он на меня, и я чувствовал, как его взгляд буравит во мне артезианскую скважину.

– Я с ней переспал, – бесстрастно сознался я, и Белокопытов молча пожал плечами, будто для него это не было никакой новостью. И тогда я, помолчав, продолжил:

– Вы же все знали. Ведь знали же, да? И потому послали меня! И сколько раз она так делала? Три раза? Пять?

– Восемь, – мрачно кивнул Белокопытов. – С этим разом – девять.

– И вы мне ничего не сказали! Вы меня обманули! – Ярость была холодной, кипучей, как кипуч бывает сжиженный азот. Я бы сейчас мог заморозить воду, таким ледяным был мой голос.

– А если бы я сказал правду, тебе было бы легче? – Белокопытов сейчас больше походил на свой возраст. На все сотни прожитых лет. Не старый, нет. Древний. Как пирамиды. С обвалившейся облицовкой, крепкие, но такие невообразимо древние, что и представить себе невозможно. Бегут недели, годы, века… а они все стоят, стоят, стоят… и смотрят – на людей-муравьев, на мир, погрязший в страстях и войнах. И не будет людей, а они все так же будут торчать как памятники человеческой глупости и неумению видеть главное…

– Наверное, легче. По крайней мере, я бы мог вам доверять. Сейчас.

Мы помолчали, потом я запустил руку в портфель, вынул две тысячи долларов, положил их на стол:

– Ваши деньги. Не понадобились.

– Что ты с ней сделал? – тускло спросил Белокопытов, сцепив пальцы в замок и разглядывая их, будто ничего интереснее в жизни не видел.

– То, что вы и думали. То, что хотели. Ведь для того меня послали?

– Надеюсь, ты не активировал ее?

– А почему нет? – усмехнулся я и спокойно встретил яростный взгляд Белокопытова. – Нет, не волнуйтесь. Все как прежде. Только… я немного подрезал ей крылышки.

– Я не мог, Толя! Я НЕ МОГ! – Белокопытов едва не зарычал, и я равнодушно кивнул головой:

– Потому использовали меня – втемную. Вы вообще все это время, что я был с вами, использовали меня втемную. И с Сергеем – тоже. Это же вы превратили банальную схватку представителей двух школ в смертельный поединок, подогрели азарт противника. И вы уже тогда планировали использовать меня против Вари. Она вас достала, она стала слишком самостоятельной, опасной, вытягивала с вас деньги, но вы не могли ей отказать.

– Она так похожа на свою мать! – В голосе Белокопытова послышалась такая смертельная тоска, что я едва не вздрогнул. – Как я могу ей в чем-то отказать?! Ну как?! Толя, сынок, разве ты меня не понимаешь?! Ты же любишь маму, подумай – что бы ты мог сделать для нее?! Вернее, что бы ты НЕ смог сделать для нее?! Ну – что?!

– Все, – бесстрастно подтвердил я. – Я бы мог сделать для нее все на свете. НО ЭТО НЕ ДАВАЛО ВАМ ПРАВА МНЕ ВРАТЬ! Как вы посмели мне соврать?! Вы, мой наставник?! Которому я верил?! Вы послали меня, не предупредив! Не поставив в известность! В пустоту! Фактически на смерть! Как вы могли?! И не зовите меня сынком – вы мне не отец! Вообще – никто! Я думал, что нашел нового Петровича, наставника… отца! А вы просто старый интриган, который использует людей ради своих целей! Вы – Тварь! И я вам больше не верю!

Белокопытов сидел молча. Я тоже замолчал. О чем нам теперь говорить? Все сказано. Работа закончена. Стена готова.

Кто построил эту кирпичную стену толщиной в метр? Я? Разве – я?

Встал, защелкнул портфель, пошел к двери. Обул свои «старческие» ботинки, натянул вязаную шапку (мороз градусов пятнадцать, не меньше!) и вышел из дома. В голове пусто, в душе… а что в душе? Да ничего. Будто я сдал какой-то экзамен. Мне теперь легко, и я стал немножко умнее. По крайней мере, так говорит пятерка в моей зачетке. Пятерка ли? Может – единица?

До дому недалеко, так что я в охотку пробежался пешком. Снег визжал под ногами, а там, где прохожие накатали полоски-катки из темного, отражающего голубое небо льда, разбегался, катился, как будто мне было не семнадцать, почти восемнадцать, а всего семь лет. Встречные девушки невольно улыбались, когда я подмигивал им, хихикали, ускоряя шаг, а потом смотрели мне вслед, явно сожалея, что не могут вместе со мной прокатиться по ледяным дорожкам.

Жизнь продолжалась. И что в ней изменилось для меня? Да практически ничего – есть мама, есть я и есть моя жизнь. И есть цель, к которой я иду. Недостижимая цель, верно. Но как говорят китайцы – важна не цель, важен путь к цели. А он ясен и светел! Под вечер вышло солнце, и все вокруг сияло серебром – хорошая погодка! Просто мечта, а не погода!

Дома пахнет пирожками – мамиными пирожками! Господи, ну как же хорошо вернуться! И откуда она знала, что я приеду именно сегодня?!

Откуда? Хмм… небось позвонили… Белокопытов. Да ну его к черту! Забыть эту фамилию. Забыть дорогу к нему! Не нужен он мне. Никто не нужен – кроме мамы!

Я поел, наслаждаясь горячим чаем, пирожками и маминой воркотней, потом лег на кровать и долго лежал, глядя в потолок. Думать не хотелось, делать ничего тоже не хотелось. Только забыться и уснуть. Что я и сделал.

Проснулся на следующий день, утром. Спал, как есть – не раздеваясь, в одежде. Потащился в ванную комнату, зевая, почесываясь, пустил воду в ванну, разделся, влез и долго лежал – бессмысленный, пустой, как тело без души.

Что-то ушло. Что-то – будто потерял. Детскую наивность? Романтизм? Сам не ожидал, что они у меня еще остались. А я-то считал себя совсем взрослым… дурак. Вероятно, в каждом мужчине до самой смерти сидит мальчишка, верящий в справедливость, в благородство, в хороших людей, которые просто так делают добро. И я не исключение. Печально и грустно…

Вытершись досуха, снова побрел к себе в комнату. Нужно было кое-что сделать. Мама копошилась на кухне, завтракать пока не звала, так что времени у меня было навалом.

Я вывалил содержимое портфеля на пол. На кровать побрезговал – кто хватал эти деньги, какими руками? Еще какой-нибудь стригущий лишай подхватишь… чего-чего, а брезгливость у меня от мамы. Терпеть не может любой нечистоты.

Кучка образовалась приличная, и я сам удивился – сколько денег влезло в старый портфель! Я вроде бы и не так много в него насовал… кидал и кидал, пачку за пачкой. Голова, видать, была занята не тем, вот я и не обращал внимания, сколько беру. А то, что портфель тяжелый – так и я не слабак.

Прикинул по пачкам… если в каждой по сто купюр… О господи! Здесь только рублями сто тысяч! Семь пачек со сторублевками, восемь – полтинники. А еще здоровенная пачка стодолларовых купюр! И по прикидкам… тут не меньше чем тысяч пятьдесят! Эдакий кирпич из зеленых бумажек!

Семьдесят пять тысяч долларов. Я сидел в ошеломлении, глядел на сокровища, и в голове тупо билась прочитанная в детективном романе фразочка: «И говори после этого, что преступления не приносят прибыли!» М-да. Приносят. И еще как!

И что теперь со всем этим делать? У меня ведь еще десятка тысяч баксов – вон там, в шкафу, завернуты в газету, под бельем. Маме не показывал – по понятным причинам. Она сразу заподозрит неладное, начнет выстраивать дурацкие предположения, чушь всякую нести! Расстроится. А зачем мне ее расстраивать? Совсем ни к чему. А значит, основную часть надо спрятать. Куда? Да закопать под кровать, в старые ботинки, и все тут. Рубли буду тратить, доллары пусть полежат. Им ничего не сделается, лежат себе да лежат, я ведь все равно не знаю, кому их продать. За валютные операции вообще-то уголовная статья, и ее никто не отменял.

Я посмотрел на календарь – сегодня суббота, а значит… а ничего это не значит. Все равно у меня нет водительского удостоверения! Потом, когда-нибудь. Куплю машину, никуда не денется. Успею, какие мои годы?

Я рассовал деньги по тайникам, часть оставил на расходы, сунув в куртку, и пошел завтракать – из кухни аппетитно пахло чем-то острым, пряным, и слюни у меня текли, как у голодной собаки, точно.

* * *

Ох уж эти барахолки! Чего тут только нет! Как, откуда везут весь этот импорт?! Где они взяли эти штаны, куртки, рубахи и «солнечные» очки с наклеенными на них «фирменными» этикетками?! С очками вообще интересно – меня всегда смешили умники, которые не отклеивали лейблы со стекла своих «суперочков». Ну как же! Иначе не видно, что они фирменные! Не видно, что ты отдал за них семьдесят пять рублей!

Это все равно как носить костюм или другую какую одежду и не отпороть ценник. Идешь так по улице, а ценник болтается позади! До самой земли свисает! Классно! Смотрите, завидуйте!

А чему завидовать? Тому, что сумел накопить на штаны или на рубаху? Смешно. И грустно. Грустно – потому что, кроме убогой одежды, в которой только за скотом ходить, в магазинах ничего нет. В обычных магазинах, само собой. В крупных «выбрасывают» дефицит, и сразу же – огромнейшие, страшнейшие очереди, огражденные металлическими стойками, канатами, лентами. Люди давятся за кроссовками или индийскими джинсами, теряя человеческий облик, превращаясь в самых настоящих скотов! Стыдно, гадко…

Я не стоял в этих очередях. Вначале потому, что и так все имел – со спецскладов. И кроссовки, и костюмы «Адидас». И куртки с импортными лейблами. А потом не стоял потому, что не было денег, да и брезговал. Лучше я одену то, что пылится на полках магазина, чем уподоблюсь этой толпе. Пусть я и монстр-убийца, но не скот!

Теперь, когда у меня завелись деньги, много денег – куда пойти? Где купить хорошую одежду? Само собой – на барахолке. Вся фарца там. Все спекули.

Когда у тебя много денег, выбор несложен. Ты подходишь, спрашиваешь размер. А потом платишь столько, сколько спросили. И все. Не торгуешься, не уговариваешь скинуть червонец – тебе это просто не надо. А продавец, счастливый, что получил выгодного, непривередливого покупателя, расстилается перед тобой, как персидский ковер.

Уже через час я уходил с рынка, нагруженный мешками, как лошадь экспедиции Обручева. Тащить было тяжко, так что я начал оглядываться по сторонам, в надежде высмотреть стоянку такси.

Такая нашлась, по-другому и быть не могло. Это у филармонии вряд ли увидишь мордастую физиономию старого таксера, покручивающего на пальце ключ от машины так, что кажется – это что-то вроде религиозного обряда, наподобие верчения молитвенных барабанов буддистов. Покрутил ключ как следует – вот тебе и «жирный», богатый клиент. Такой, например, как я.

Сумки погружены на заднее сиденье, таксист уже завел машину, как вдруг… Взявшись за дверную ручку «Волги», я оглянулся по сторонам, будто прощаясь с барахолкой, и внезапно увидел знакомое лицо – мальчишка, лет двенадцати. Он стоял возле мангала с жарящимся шашлыком и внимательно, с тоской в глазах следил за тем, как переворачиваются длинные шампуры, источающие великолепный запах мяса, особенно сладкий, когда ты давно не ел и набегался на морозе в своей тонкой, как мешковина, куртке на «рыбьем» меху.

Я видел этого парнишку в зале, в первых рядах, когда занимался в театральном кружке. Обычный парнишка из детдома – коротко стриженный, веснушчатый, голодный – как бывают голодны только детдомовские пацанята, никогда не пробовавшие вкусной домашней еды.

Я никогда не задумывался – что они там едят, как живут… Государство кормит, вряд ли уж пропадают с голоду, хотя и разносолов, конечно же, не видят. Одевают их дерьмовенько – опять же, это видно по дрянной одежонке.

И вот вдруг мне стало так стыдно… даже не знаю – почему. Ведь не виноват, что он беден, а я богат? Увлекся покупками, накупил всякой всячины на деньги, нажитые бандитами на страданиях людей, и живу себе как ни в чем не бывало! Как настоящий Бес – нажрался и сыт! А что делается вокруг – какое мне дело? Правда же?

– Подождите меня… – Я кинул на сиденье десять рублей и быстрым шагом подошел к парнишке. Он меня не заметил, а когда я положил руку ему на плечо, вздрогнул и едва не бросился бежать. Я без труда его удержал:

– Стой! Да не бойся ты! Не помнишь меня? Да свои, не бойся!

– Я тебя не помню… вас! – неуверенно сказал мальчишка и как-то так безвольно повис в моих руках. – Я ничего не брал! Просто нюхаю, и все! Пахнет вкусно! И не воровал! Пустите!

– Я Бабу-Ягу играл в театре, помнишь? И Кащея Бессмертного! Ну, вспоминай! Не узнал? Тьфу! Я ж в гриме был! В общем – Толя меня звать. А ты кто? Как тебя?

– Петька. Петя я! – Мальчик шмыгнул носом, недоверчиво на меня покосился: – А точно вы актер?

– Зови меня на «ты», ладно? Считай, что я твой брат, – как можно более успокаивающе улыбнулся, и мальчишка тоже расплылся в улыбке:

– Ладно… Толя. Брат – это здорово! Хотел бы я иметь такого брата!

Он снова как-то сразу увял и покосился на мангал. Я понял, кивнул:

– Есть хочешь? Купить тебе шашлыка?

Мальчишка судорожно сглотнул, и я выругал себя – вот же болван! Чего спрашивать-то?!

Через три минуты он уже, давясь и обжигаясь, ел горячее мясо, пачкаясь жиром и сочащимся из куска ароматным соком, а я смотрел на мальчишку и думал: «Это же я! Я! Если бы не мама…» И снова мне стало тоскливо и грустно. Ну почему жизнь так несправедлива? Почему – одним все, а другим ничего?! За что?!

– Петь, ты часто тут бываешь? Что тут вообще делаешь?

Мальчишка стрельнул глазами как-то виновато, будто боялся сказать, и я понял – ворует. Подворовывает. Попрошайничает. Делает все, что делали и делают беспризорники.

– Ты вообще-то из какого детдома? Да не дергайся! Я просто хочу подбросить тебя туда на такси! Мне не интересно, что ты тут делаешь и как оказался на рынке! Никому не скажу! Ну?!

Мальчишка сказал, я прикинул – далековато. Ну что же, ничего страшного – денег нет, что ли?

– Ешь! И жди меня тут! – Я вернулся к машине, предупредил сонного водителя, чтобы ждал, – ему было плевать, только плати, – и рванул на рынок. Быстро подобрал пару штанов, рубашек, хорошую, теплую куртку, толстую вязаную шапку. Брал на глаз, но у меня отличный глазомер, Петрович всегда это говорил. Тем более что брал «на вырост», на размер больше. Все уложил в две сумки, вернулся к выходу с рынка.

Петька все еще ел – уже медленно, отдуваясь, заталкивая в себя последние кусочки, и, похоже, что едва не выташнивая сытную еду. Бросать жалко, а в желудок уже не лезет!

Я снова выругал себя – как бы парень не заболел после моего угощенья, хорошо хоть не баранина, а свинина – с баранины точно бы получил лихорадку! Ее только чаем горячим запивать или водкой – слыхивал про такое, и не раз. А тут – ледяная газировка «Буратино».

Кстати, тоже глупость – надо было чаю горячего ему взять! Ну и осел же я! Извиняет только то, что негде мне было научиться ухаживать за «спиногрызами» – ни братьев, ни сестер у меня нет и никогда не будет.

– Брось! – приказал я, стараясь, чтобы голос звучал не грозно. Даже мама говорила, что когда я сержусь – у нее самой поджилки трясутся. Так что по мере возможности стараюсь не накачивать в голос той самой «командной жилки». – Сейчас купим еще, возьмешь с собой! Угостишь ребят в детдоме. Хорошо?

– Хорошо! – Петька просиял, и на душе у меня потеплело – как же легко сделать человека счастливым, если есть деньги, ну правда же! Деньги – грязь, да, деньги – мусор, деньги портят человека, но отсутствие денег портит его еще больше. Уверен в этом! А иногда отсутствие денег еще и убивает…

Мы накупили шашлыка, газировки, печений, вафель, мороженого – полные сумки. А потом я тут же, отойдя за киоск «Союзпечати», переодел Петьку в новое барахло – от чего он вообще онемел и только дрожащими руками потирал ткань новой своей куртки. Импортной куртки, «аляски». Которые вообще даже не у всех пацанов в семьях с достатком имеются, не то что у детдомовцев.

А потом мы ехали в такси – Петька сонный, осоловевший от съеденного, я – слегка благостный, довольный. Ей-ей, я никогда еще так умело не тратил деньги! Надо будет запомнить, как это делается, и повторить!

У ворот детдома мы расстались. Петька мялся, не знал, что сказать, поглядывал на сумки у своих ног, потом как-то серьезно, по-взрослому протянул мне руку:

– Спасибо, Толя! Это был самый клевый день в моей жизни! Если не считать, когда мы ходили в театр!

У меня слезы на глаза навернулись. Я закусил губу, зажмурился, прижал Петьку к себе:

– Держись, Петруха! Товарищ Сухов с тобой!

Не знаю – понял он или нет… может, они здесь и фильмы-то не смотрят, а я… м-да. Но я не стал это выяснять. Достал из кармана полтинник, сунул в руки:

– Петя, держи! Прячь скорее! Ну!

Петька стоял и смотрел на меня, как на волшебника, как на Деда Мороза. Стоял и смотрел – все время, пока машина не скрылась за поворотом.

Всех я осчастливить не могу, но хотя бы одному сегодня устроил праздник! И это здорово. Вот для этого и нужны деньги, чтобы делать праздник! Ведь не для того же, чтобы убивать, делать людей несчастными, чтобы хапать себе все больше и больше этой проклятой, гребаной власти?!

Дома меня ждал «сюрприз». Мама сидела на кухне, а перед ней на столе груда денег – моих, попрятанных по коробкам и тайникам. Ну какие могут быть тайники от мамы? Как можно уберечься от ее зоркого глаза? Наивный…

– Это что такое! – Голос мамы был холодным, металлическим, но потом она сорвалась – голос дрогнул, засипел.

Откашлявшись, она повторила, задыхаясь, будто в комнате не хватало воздуха:

– Толя, это что такое?! Ты кого-то ограбил?! Откуда столько денег?! Толя, говори! Толя!

И тут она сказанула такое, что я и ушам своим не поверил:

– Толя, если ты что-то сделал такое, за что тебя могут арестовать, – лучше сразу скажи! Никто не даст тебе лучшего совета, чем я! Ни один адвокат! А еще – я обзвоню всех, кого смогу, и… я тебя все равно спасу! Вытащу! Даже если мне придется взорвать этот гребаный мир!

– Мам! – Я недоверчиво покачал головой. – А если я злодей?! Если я за эти деньги кучу хороших людей поубивал? Тоже дашь совет, как избежать наказания?

– Ты не мог так поступить! – Мама упрямо наклонила голову, как атакующий бык на тореадора. – Мой сын не обидит хороших людей! Мой сын не будет обижать несчастных, отнимая последнее! Но ты мог вляпаться туда, куда не надо, и тебе может понадобиться мой совет! И моя помощь! Так что выкладывай, откуда деньги?!

– Это деньги за поединок, – почти не соврал я. – Это был честный поединок. И я его выиграл. А еще я ездил в Ленинград, и мне заплатили за работу. За очень серьезную работу. Какую – сказать не могу. Уладил кое-какое дело и заработал денег. Вот и все.

Выглядело бредово, но не более бредово, чем деньги, лежащие на столе.

Честно сказать – я сам пока не верил в существование эдаких денег. Моих денег! Где-то там, в мире, существуют гораздо бо́льшие деньги. Просто огромные деньги. Но они как бы и не существуют. Это как звезды – мы знаем о них, но никогда до звезды не дотянемся. И даже не мечтаем об этом. А тут вдруг, на столе, лежит кусочек одной из звезд. И как теперь мне в это поверить?

– Мам, ты же знаешь – сейчас появилось много богатых людей, эти люди тратят деньги не считая! (Сказочник, ага!) Вот и мне перепал кусочек! И думаю – еще перепадет! Я выступаю в поединках, если ты не забыла – для того и учился единоборствам. И выигрываю. Делаю ставки на самого себя (врать так врать!), вот и результат. Теперь мы можем купить мебель, новый телевизор – даже два! Видик купим! Ремонт в квартире сделаем! У нас линолеум уже задрался, ванна старая! Балкон застеклим, дверь стальную поставим – времена-то смутные, ты знаешь… лучше поберечься. В общем – много чего сделаем. А еще, я вот что тебе хотел предложить. Если ты не против, конечно.

Я рассказал маме о Петьке, о детском доме, и мамино лицо постепенно светлело, тучи на ее лице расходились, и скоро передо мной сидела прежняя моя – веселая и энергичная мама.

Она добрая, мама моя, хорошая! И совсем не жадная. Нам ведь хватит денег, ей-ей, хватит! И я еще заработаю, уверен! Теперь – заработаю.

Мы сложили деньги в коробки, а потом я разнес их по дому – по новым тайникам, на которые указала мама. И, кстати сказать, прятать она умела – опыт! Тот, кто ищет тайники, легко может их и соорудить.

Получилось даже лучше, чем я мог ожидать. Даже если со мной что-то случится, мама останется при деньгах, и это просто здорово. И почему я раньше об этом не подумал? Дурак! Умный, а дурааак!

– Ой! А тебе тут принесли кое-что! – Мама засуетилась, достала из тумбочки небольшой, заклеенный наглухо конверт. – Парень какой-то приходил, ничего не сказал, только говорит – это для тебя. Что там, Толь? Все в порядке?

Я ничего не сказал, только улыбнулся как можно более лучезарно, а у самого сердце опустилось в пятки – какого черта?! КТО в этом городе и вообще в мире может передавать мне какие-то пакеты?! Что за чертовщина?! Отголоски ленинградских событий?! Неужели меня все-таки вычислили?!

Разорвал конверт, и… из него выпала розовая книжечка – водительское удостоверение. С моим фото удостоверение. В нем были открыты все категории, которые только могли быть в природе. Глупо, конечно, я и «Жигули»-то никогда не водил, а там и грузовики, и даже автобусы. Вот что деньги-то животворящие делают!

А больше ничего в конверте не было. Никакой записки. Только водительское удостоверение, и все.

Белокопытов, само собой. Выполнил обещание. А то, что нет записки – тоже в его стиле. Мол, захочешь – найдешь. Придешь. Я не нажимаю.

Но мне пока ничего не хотелось. Совсем ничего. Ни Белокопытова, ни занятий единоборствами. Ни Вари.

С Варей было хорошо, да. Просто… великолепно! Безумно великолепно! Но что она, одна такая на всем белом свете? Найду не хуже… наверное. Так что живите, Белокопытовы, и не лезьте в мою жизнь! А я не полезу в вашу.

Хватит мне обмана, хватит всей этой суеты. Буду учиться, пойду работать. И буду чистить мир. Без вас! Один, как всегда.

Но прежде надо будет сделать важное дело. Праздник. Пусть будет праздник у тех, у кого его не бывает! Может, на том свете мне зачтется? Хочу на это надеяться, хотя и не очень верю. Наверное, я до веры еще не дорос. По крайней мере – мама так говорит. А маме я верю. Единственной на всем белом свете.

Отправить