Глава 6

Шаг. Еще шаг.

«Ты должен превратиться в тень! В стену! В пол!» — так говорил старый вор, который учил Юсаса своему ремеслу. Во время учебы начинающие воры ходили по этажу здания почти в полной темноте, и если кто-то сдвигал какую-либо вещь и тем более натыкался на нее и ронял, или падал — наказание было неотвратимым. Потом ни сесть на задницу, ни лечь на спину. Рука у старого вора была крепкой, а палка упругой и достаточно длинной.

Эту науку вбили в Юсаса крепко-накрепко, на всю его совсем не длинную жизнь. И он совершенно неосознанно делал все так, как его учили — двигался плавно, без рывков, потому, что быстрое хаотичное движение объекта глаз человека улавливает сразу, воспринимая его как опасность. В отличие от плавного и медленного движения, которое присуще текущей воде, или пролетающим по небу облакам. Хочешь быть незаметным — двигайся медленно и плавно — это знает каждый вор и каждый лазутчик.

А еще — нужно идти возле стены, наступая всей ступней и будто ощупывая ей путь впереди себя. Твои ноги должны превратиться в руки, в гибкие щупальца, которыми ты «пробуешь» свою дорогу. Так не скрипнет половица, и так меньше шансов наступить на ловушку. Кроме всего прочего, если ты прижимаешься к стене, твой силуэт растворится на ее фоне и не выдаст тебя, как если бы ты гордо и глупо шествовал прямо посередине коридора.

Конечно, в таких походах лучше бы использовать специальный воровской костюм, эдакий черно-серый бесформенный балахон. Говорят, что такие использовали члены гильдии убийц, то есть Братства — в таком костюме легче всего «работать», и в нем можно укрыть множество специальных средств, оружие.

Оружие воры на дело практически никогда не носят. Если поймают с оружием — убьют на месте. А так хотя бы под суд отправят, а из суда можно и выкупить. Да и не дело воров — убивать. Если только это не касается его собственной жизни. Тогда — выбора уже нет.

В коридорах башни пусто и мрачно. Не горят факелы, не ходят люди. Да и какие люди могут ходить в это время? Сейчас уже часа два после полуночи, самое демонское время! В это время демоны вылетают из преисподней и занимают души людей, чтобы мучить их и тех, кто с ними рядом.

Юсас уже не раз задумывался — неужели он и правда одержим демоном? Если это так, почему он его не чувствует? Почему не ощущает в себе присутствия этой злой силы? Ведь если верить храмовникам — это злая сила! Одержимость — Зло! Так почему тогда ему так хорошо, так приятно?

И почему его не тянет творить зло? Ведь теперь, судя по тому, что говорит Храм — Юсас должен считать Зло Добром и наоборот! А он такого не ощущает. Как было зло злом, так оно им и осталось. А добро — есть добро!

Глупость это какая-то. Опять обман. Врут! Всюду — врут! Вся жизнь построена на вранье! Вот нож — он злой? С одной стороны — да. Ты можешь им убить. А если ты ножом режешь хлеб? Или разрезаешь рану больного, спасая его от смерти, вытаскивая из него стрелу? И даже если убиваешь — а если ты убил, защищая добро? Помогая людям, обороняя их от несправедливости? Или наказывая негодяя!

Так и одержимость. Нет абсолютного зла, как нет абсолютного добра. Все зависит от человека. От того, как он употребит в дело свое умение, свой «нож».

Юсас вдруг застыл, прислушался. Где-то далеко кричал человек. Кричал так, что у Юсаса кровь застыла в жилах от страха. Так может кричать только тот, кто ввергнут в невероятные муки, муки, которые по рассказам храмовников ожидают на том свете тех, кто злоумышляет против Создателя — в лице того же всемогущего Храма. Не посещает храм, не жертвует на его нужды, а тем паче — хулит Храм, обвиняя храмовников в глупости, стяжательстве, прелюбодеяниях и других смертных грехах, явно с целью опорочить святых людей.

Нет, недалеко. Показалось, что издалека. Звук идет из-за двери, возле которой Юсас и стоит, прижавшись к косяку. Дверь толстая, потому так и показалось — что далеко.

Юсас замер, в ноздри ему ударил запах паленого мяса и запах крови. Его мяса и его крови. Порванный рот, наполняющийся кровью, и раскаленное железо, ломающее зубы, вонзающейся в обрубок, который только что был языком. И шуточка о заливном языке, выданная веселым палачом.

Воспоминания нахлынули, как будто все это произошло час назад. Нахлынули так, что Юсаса едва не вырвало, у него ослабели и задрожали ноги, руки заходили ходуном, и он едва не выронил нож, который держал в правой руке. И только боль привела его в чувство — нож вонзился в тыльную сторону запястья левой руки, когда та безвольно, как плеть, опустилась вниз.

Юсас недоуменно посмотрел на руку, поднес ее ко рту и языком слизнул выступившую кровь. И это простое действие, знакомое всякому мальчишке, царапавшему руку, отрезвило его совсем, до конца. Вкус крови, выступившей из ранки, явился той рюмкой, что прочищает мозги похмельного человека. Рюмки, после которой уходит дрожь, теплеют руки, и голова становится мудрой как никогда.

Подойдя к двери вплотную, Юсас прислушался, постоял секунды три, а затем тихонько нажал на дверную пластину. Но она не шелохнулась. Заперта изнутри.

Задумался. Что делать? Если сейчас постучать в дверь — насторожишь тех, кто там находится. А сколько их? Если один-два, это одно дело, если больше — это уже совсем другое. А если там десяток? А если среди них есть одержимые? И тогда конец Юсасу. И все усилия Толи были напрасны. А он, Юсас, не хочет расстраивать Толю. В том числе и своей смертью.

Только возвращаться. Только снова в воздуховод.

Побежал — легко, едва прихрамывая. Если бы кто сейчас его увидел — не поверил бы своим глазам. Пыльный, черный, в одних трусах — демон, да и только! А если бы узнал — тоже бы не поверил глазам. Юсас не может бегать — он же хромой! Он больной! Он стонет и кряхтит, когда встает с кровати и движется к столу! А этот — несется, как охотничья собака! Как безумный заяц! Как лошадь под седлом дурного наездника!

Добежал до входа в систему тоннелей, рванул дверь, заскочил в тоннель, притворил за собой.

В нишу! И быстро-быстро, как поджариваемый с хвоста червяк — в узкий воздуховод!

Тум-тум, тум-тум, тум-тум… локти больно бьются о камни. Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп — ладони хлопают по дну воздуховода, поднимая облачка пыли, от которой так хочется чихать. Но чихать нельзя. Нужно быть тихим, как крыса, таким же изворотливым и опасным. И умным. Крыса не подставится зазря. Крыса найдет проход, где бы он ни был, влезет в него и сделает то, что хочет. Для крысы нет преград! И нет жалости.

— Аааа… ооо… ооо… пожалуйста, пожалуйста не надо! Я же все сказал! Я сказал все, что вы хотели! Не надо! Ааааа! Ааааа!

Крики сменились утробным стоном, хрипом, и человек замолчал. Наверное, потерял сознание.

Юсас выдохнул, прижался щекой к холодному камню и задышал — тяжело, со свистом всасывая пахнущий крысиным дерьмом воздух. И воздух показался ему таким сладким, таким желанным… это не запах горелого мяса и не запах, от которого во рту вкус медной монеты. Это просто дерьмо. И от дерьма вряд ли можно умереть — если конечно не погрузить в дерьмо с головой.

Юсас подполз к отдушине, заглянул в нее, держась подальше от края. В особой осторожности не было никакой необходимости — в комнате достаточно темно. Она освещена только фонарем, висящим над столом, где сидит писарь, да огнем из очага, в котором бьется огонь. В комнате жарко, и если бы не отдушины — было бы совсем невыносимо, но на то она и вентиляция, чтобы делать жизнь обитателей строений не такой уж невыносимой. За исключением тех, кому положено страдать.

Кем положено? Уж точно — не самими страдальцами.

В комнате четверо. Палач — невысокий кряжистый человек неопределенного возраста — от сорока до шестидесяти, а может и больше. Писец — скучающий мужчина лет сорока, который позевывает, время от времени сосредоточенно ковыряя в ухе мизинцем то левой, то правой руки. Двое высоких, крепких мужчин лет тридцати с дубинками и кинжалами на поясе. Вероятно — тюремщики, доставляющие заключенных на допрос и оберегающие сам процесс.

Все одеты очень легко, только писец сидит в рубахе и штанах, остальные по пояс голые, а сам палач так и вообще полностью раздет — на нем только кожаный фартук, прикрывающий его от груди. Это чтобы он случайно не коснулся раскаленного металла, который несет к распятому на кресте заключенному, или чтобы в грудь не ударил и не обжег уголек из очага, в котором раскаляются необходимые палачу инструменты. На руках палача рукавицы — вероятно из какой-то несгораемой и непроницаемой для тепла ткани — такую ткань может сделать практически любой маг. За хорошие деньги, разумеется. Но у палача нет недостатка в деньгах.

Определить, кто именно висит на кресте, какого он возраста и сложения Юсас не может, единственное, что он видит — очертания фигуры, потеки крови и пятна сажи на обнаженном теле. Голова свесилась на грудь, изо рта тянется темная струйка, время от времени превращающаяся в капель. Под человеком уже темнеет небольшая лужица — густая, черная в неярком свете.

— Мы так до самого утра просидим! — недовольно говорит писец, он же дознаватель. — Ты разучился пытать? Почему он потерял сознание? И что теперь, ждать, когда он очнется? Нет, все-таки пора тебе на покой! Староват стал для этого дела.

— Да он уже очнулся, господин Лемох! — палач схватил голову заключенного двумя руками и радостно потряс ее, заглядывая в глаза. — Он притворяется, хитрец! Посмотрите! Глаза открыты, моргают! Ох и хитрец же! Ох и выдумщик! Думает, что так избежит пыток! А мы его сейчас и взбодрим! Мы его сейчас слегка поласкаем!

Он быстро пошагал к очагу, достал оттуда металлический прут, конец которого сиял вишневым светом, и подойдя к заключенному, ласково улыбнулся:

— Ну что, попробуешь моего угощения? Смотри, какой красивый! Он похож на цветок, не правда ли?

Зубы палача были на удивление белыми, крупными, как у лошади. Юсас помнил его ласковую улыбку, помнил его голос, помнил и то, как палач любил сравнивать инструменты пыток то с цветами, то со звездами, то со жвалами насекомых и пастью зверей. Он все помнил. Да так помнил, что тело непроизвольно затряслось, и Юсас едва не обмочился от страху. От страху, который таился в его жутких воспоминаниях.

Палач медленно, заглядывая в глаза пытаемому, приложил прут к его груди. Человек на кресте забился, застонал, пытаясь отслониться от орудия пыток, но само собой — ничего у него не вышло. Он только сделал еще хуже — прут, оставшись на месте, прочертил на груди несколько полос, каждая из которых вздулась чередой наполненных жидкостью пузырей.

Юсас не видел этих пузырей, не видел полос. Он ЗНАЛ, что так оно стало. Потому что так было и у него.

— Жирненький! — радостно констатировал палач. — Смотри как шипит жир! Жирному легче! Худой мог бы уже сдохнуть, у него до мяса добраться легко. А у этого вроде подушки — пока прожжешь, запаришься! Я вот попозже сдеру немного жирка с живота, да и приложу туда прутик — вот это и будет славно! А вы говорите — я хватку потерял! Да я лучше многих молодых! Тридцать лет стажа — это не шутка!

— Итак, Зарка, отвечай — участвовал ли ты в заговоре против Трона. Кто кроме тебя участвовал в заговоре. Что вы злоумышляли. Какая цель у вас была.

Голос дознавателя был скучен, тосклив и бесстрастен. В принципе он уже все узнал, что хотел, но нужно было продублировать показания, рассмотреть кое-какие сомнительные места этих показаний, уточнить и разобрать отдельные факты.

— Да я ведь все сказал! Все! Ну не мучайте вы меня! Лучше убейте! Мне нечего вам больше сказать!

Скорее всего — так и было, нечего. Но дознаватель обязан был в этом убедиться, и потому он подал сигнал палачу — продолжай!

Палач довольно ухмыльнулся, выбрал из разложенных в очаге инструментов здоровенные щипцы с широкими, раскаленными докрасна «жвалами», и снова подошел к пытаемому:

— Посмотри, разве они не похожи на челюсти насекомого? Огромного жука, который может вот так взять… и откусить тебе пальчик!

Палач подвел щипцы к пальцу на левой руке пытаемого и медленно взял мизинец в захват. Зашипела кожа, закричал, дергаясь в захватах, мужчина на кресте, раздался тихий хруст, и палач стряхнул на пол маленький цилиндрический кусочек плоти, прилипший к горячим щипцам. Крови не было — она сразу же запеклась от воздействия раскаленного металла, и боль была дичайшей — Юсас это помнил. Очень хорошо это помнил!

Юсас тогда оговорил и себя, и Дегера, признался во всех преступлениях, в которых ему предложили сознаться. Даже в отравлении колодцев и убийстве младенцев столичных рожениц путем насылания на них черной порчи.

Он до сих пор не знает, зачем следствию нужно было придумывать такую чушь — неужели они на самом деле думали, что Юсас с Дегером приехали в столицу для того, чтобы травить колодцы и напускать порчу на рожениц? Других занятий у них нет, кроме как травить колодцы! И главное — зачем? Что это им даст? Убийство ради убийства? Потому что они любят творить зло? Глупость самая что ни на есть располнейшая!

А может, хотели как можно больше заготовить всяческих гадких бумаг? Доносов на влиятельных людей? Ему говорили имена, которые Юсас никогда и не слышал, и требовали, чтобы он опознал их как заговорщиков. И само собой, Юсас их опознавал! После того, как ему откусывали очередной палец или прижигали бедро раскаленным прутом. А особенно он становился разговорчивым и желающим сотрудничать после того, как у него с живота стали срезать полоски кожи, посыпая потом это место крупной, тут же прилипающей к живому мясу солью.

А что, очень удобно — берешь какого-нибудь заговорщика, называешь ему имена тех, кто вероятнее всего тоже участвовал в заговоре, и зверски его пытаешь, требуя подтвердить то, что дознанию и так уже известно. И он подтверждает. А ты кладешь эти документы в укромное место до лучших времен. Или худших. В общем — до того времени, когда эти бумаги тебе понадобятся.

Юсас смотрел на происходящее еще полчаса. Сам не зная — зачем. Тупо смотрел, как умирает искалеченный человек. Слушал прибаутки, отпускаемые веселым палачом. Слышал шипение сгорающей плоти и бульканье в глотке человека на кресте, захлебывающегося болью, ужасом и кровью.

Юсасу нужно было уйти отсюда, залезть в свою комнату и сидеть, радуясь тому, что его теперь не пытают. Но он не мог. Как не мог и решиться что-либо сделать. Потому что было страшно. Нет, не страшно — ЖУТКО. Это та комната, где он, Юсас страдал. И на полу, возможно, сохранились капли и его крови. Впитались в камень — навсегда став единым целым с проклятой башней. И теперь Юсасу очень хотелось уйти в мир Толи. В мир, где люди не откусывают раскаленными щипцами мальчишечьи пальцы.

Вот только прежде чем уйти, надо было расплатиться по долгам. И если он, Юсас, этого не сделает — будет жалеть об этом всю свою долгую, очень долгую жизнь.

Поднял нож, который положил рядом с собой, провел пальцем по лезвию, ощущая его остроту. Попробовал острие — действительно ли оно так остро? В этом, само собой, не было никакой необходимости. Просто острота ножа, его надежная тяжесть успокаивали, давали уверенность в своих силах.

Когда старый вор начал учить мальчишек искусству ножевого боя, Юсас не выдержал и спросил: если брать на дело оружие так опасно, тогда зачем учитель их тренирует? Зачем им искусство ножевого боя? И тут же получил палкой по макушке, да так, что зазвенело в голове. За что? За то, что сам не может додуматься, не хочет работать головой.

А еще — получил исчерпывающий ответ: нож — не оружие. Нож есть у всех — у зеленщика, обрезающего кончики пряной травы, у мясника, обрезающего тушу, у кожевенника. Даже у мага-ученого и то всегда имеется нож! Он разрезает им листы книг и готовит ингредиенты. Только у рабов нет ножа, да и то — не у всех. Есть и боевые рабы, которые стоят на охране хозяйского имущества. Нож — инструмент. И если вора поймают и при нем будет небольшой хозяйственный нож, пусть даже и отточенный до остроты бритвы — это совсем не то, как если бы его взяли с боевым кинжалом, или тем пуще — с мечом. И кроме того — а чем среза́ть кошели? Пальцем, что ли? Ну да, можно применять отточенную монету, но надо ли изощряться в таком деле, когда можно просто взять небольшой нож и отточить его до нужной остроты?

И если у тебя в руках имеется нож, так самое малое, что ты можешь для себя сделать — это научиться им владеть. Научиться защищать свою жизнь — если уж не можешь убежать и тебя в конце концов все-таки загнали в угол. И тогда — бейся до конца!

Украденный у крысы нож не был ножом вора — тонким, бритвоподобным, без упора для пальца. Этот — для пробивания кольчуг, для удара в череп — он не застрянет в кости, потому что его клинок сделан так, что никогда не застрянет, но рану оставит широченную, тяжелую, кровоточащую. Нож убийцы, нож профессионала.

Юсас полежал еще минут пять, чувствуя, как бухает в груди сердце, разгоняя кровь по телу, наполняя мускулы дополнительной энергией. И решился — прикинул, какой отдушиной воспользоваться — той, что за спинами палачей, слева от очага, в темном углу — подполз туда, и развернувшись задом, стал вылезать, спустив из дыры вначале одну, потом другую ногу. Спешить было нельзя — движение, звук могли быть обнаружены на-раз, стоит только ошибиться. И тогда… четверо против одного! Это было бы слишком… страшно.

Повис на пальцах, зацепившись за край отдушины, мягко спрыгнул на пол, прижавшись к стене, слившись с ней, став тенью. Испачканная копотью и пылью кожа будто покрыта специальной краской. Копоти в вентиляционной системе более, чем достаточно — когда-то освещение было факельным, и только потом, после изобретения масляных фонарей стали использовать уже их. Хотя и от масла копоти тоже хватает.

Сидя на корточках, осмотрелся. Впереди двое тюремщиков, стоят спиной к Юсасу. Вернее — один сидит на табурете, второй стоит и чешет в паху.

Чуть подальше — стол с дознавателем, затачивающим перо небольшим ножом.

У очага, еще дальше — палач, наклонившийся над инструментами — видна его голая задница, покрытая пучками полуседой шерсти. Отвратительно зрелище! Только за это зрелище его следовало бы убить.

Юсас перехватил нож в правую руку, привстал, пригнувшись, двинулся вперед. Первым на очереди был тот, что стоял и чесался (ибо надо блюсти хорошие манеры!). Тут главное — выбрать место удара, оно должно быть таким, чтобы ударенный по крайней мере на какое-то время мгновенно потерял сознание. Достать до горла стоящего взрослого мужчины можно, но горло это самое впереди, и чтобы нанести колющий удар, надо зайти сбоку или спереди. Да и не факт, что от удара он потеряет сознание. Скорее всего — наоборот, начнет хрипеть и бросится вперед. А зачем это Юсасу?

А вот если ударить в бок, человек через несколько секунд потеряет сознание — как рассказывал старый вор. И если ему потом не оказать помощь — скорее всего умрет. Но прежде он запросто свернет тебе шею.

Если бить в спину, пытаясь добраться до сердца — можно в сердце не попасть. И даже если попадешь — сильный, крупный человек, прежде чем умереть, запросто тебя прибьет. В относительно тесной комнате деваться некуда. Зажмут в угол и задавят массой. Убежать не успеешь. Так что остается одно. И Создатель — дай Юсасу удачи!

Юсас на цыпочках подкрался к мужчине, и подняв руку над головой, сильно, всей тяжестью ударил его в затылок!

Нож вонзился в основание черепа с глухим стуком и хрустом, уйдя в него до половины своего широкого клинка. Нож, само собой, не застрял, Юсас легко, без усилия его достал. И не успело мертвое тело, которое еще не знало, что оно мертво — даже покачнуться, как Юсас подскочил к сидящему тюремщику и с такой же силой и точностью нанес удар и ему. Тот даже не вздрогнул, не крикнул, не застонал — и чего ему стонать, когда шея перебита? Это гарантированная смерть! По крайней мере так говорил старый вор. А он многое знал…  Вот только откуда знал — непонятно. Юсас раньше об этом не задумывался. А теперь ему было совсем не до того.

Первый убитый уже почти шлепнулся на пол, когда настал черед дознавателя. Юсас рисковать не стал — схватил его за волосы, оттягивая голову назад — благо, что тот был расслаблен и никак не отреагировал на неожиданное нападение, и одним движением, как будто делал это каждый день, полоснул чуть ниже кадыка.

И только тогда палач обратил внимание на происходящее. Да и сложно не обратить, когда едва не на спину тебе рушится здоровенный тюремщик, громыхнув по полу деревянной дубинкой.

Что он увидел перед собой, этот палач? Мальчишку с ножом в руке? Или черного, перепачканного кровью демона, пришедшего по его душу? Неизвестно. Но только рванул он к выходной двери так, будто за ним гнался весь Ад, во главе с Главным Демоном. Не завопил, не упал в ужасе на колени — помчался с такой скоростью на своих кривых, жилистых ногах, будто это был не человек, а безумный краб, зараженный проклятым бешенством.

Но не успел. Юсас метнулся за ним, в три длинных прыжка преодолевая расстояние до убегающего палача, рыбкой прыгнул вперед и одним движением ножом подсек ноги беглеца под коленями. Ноги подломились, и мужчина со всего размаха шлепнулся на пол, проехав по нему не менее пары шагов. И застыл, видимо потеряв сознание при ударе головой о камни пола.

И тогда Юсас отпустило. Руки затряслись, задрожали, и он опустился на пол, скрежетнув по каменным плитам зажатым в руке ножом. И просидел так минут пять, не меньше, чувствуя, как успокаивается сердце и кровь перестает бить в затылок.

Вот что наверное чувствовал Дегер, когда выходил из боя! — пришла к нему неожиданная мысль, и Юсас криво, одной половиной лица ухмыльнулся. А может Дегер ничего такого и не чувствовал. Он всегда был спокоен, как настоящий… убийца. Как зверь, который знает только одно дело — убивать.

Толя другой, Юсас это чувствовал. Он как-то мягче, что ли… добрее! Но стальной хребет Дегера никуда у него не делся. Толю не так-то просто убить! Если это возможно вообще…

Палач шевельнулся, и Юсас поспешно встал на ноги. Подошел ближе, посмотрел на голый зад мастера пыток и с наслаждением, с размаху врезал ему в бок, ударив пяткой правой ноги. Палач глухо застонал, попытался отползти в сторону, ноги волочились следом как плети, и приходилось ползти на руках.

— Помнишь меня, тварь? — голос Юсаса срывался на визг, и сейчас его не узнал бы даже Дегер. — Посмотри на меня! Ну?!

Снова удар, палач застонал, и упав на бок, опасливо покосился на мальчишку. Секунды три присматривался, затем в его глазах проснулось узнавание:

— Тыии?! Как это можно?! Каак?!

Хрясь!

Пятка Юсас врезалась в нос палача, сломав этот самый нос, и мужчина опрокинулся на спину — так силен был удар. Юсас сам не ожидал от себя такой силы.

Палач заскулил, схватился за лицо, и сквозь пальцы у него просочилась кровь, стекая на грудь, на голые плечи. Когда падал, кожаный фартук задрался, обнажая вялый член с отвисшей мошонкой.

Юсас сам не знал, что на него накатило. Он даже не думал — схватил мужчину за мошонку и одним движением отсек и ее, и член. Хлынула кровь, палач захрипел, задергался, скрючился дугой, зажав промежность и все, что осталось на месте. То есть — дырку, из которой хлестала кровь.

И тогда у Юсаса совсем снесло крышу. Он наклонился над лежащим мужчиной и начал полосовать его вдоль тела и поперек, не обращая внимания на стоны и не думая о том, что кто-то может это услышать в коридоре. Впрочем — кто здесь мог услышать? Да и глупо, если из пыточной не раздаются крики и стоны. А вот наоборот — это нормально.

Опомнился Юсас тогда, когда палач превратился в кусок окровавленного мяса, лежащего в центре круга из кусков мяса — маленьких и больших. Он не помнил, сколько это все продолжалось — полчаса, час. Не помнил, когда палач перестал подавать признаки жизни. Но это должно было случиться довольно-таки быстро, истечь кровью из ран — это несложно. И это — легкая смерть для такого чудовища.

Юсас даже пожалел, что гад так просто ушел в загробный мир. Ему хотелось бы подвесить палача на крест и медленно, соразмеряя силу воздействия, пытать его несколько часов. Так, как тот пытал его, Юсаса. Вырезать язык. Откусить щипцами пальцы. Распустить кожу на полосы и содрать ее через одну полосу. Вот тогда он получил бы по справедливости.

Потом сидел минут десять, приходя в себя и отделываясь от звона в ушах. Тошнило, руки дрожали, во рту вкус меди. Впрочем, последнее и немудрено — на полу было разлито столько крови, что казалось — он был выкрашен темно-красной краской.

Юсас тоже был выкрашен «краской» — с ног до головы. Липкие руки, липкие ноги, на лице — липкие капли. Отвратительно! Но ему стало легче. Он будто освободился от груза воспоминаний, подавлявших его, отравлявших жизнь. Убив палача, он тем самым убил плохие воспоминания.

Остальных, тех, что были в пыточной — ему тоже не жаль. Они получили то, что были должны получить. Ни больше, ни меньше. Работа такая, да? Ага, работа. Ну вот и получили по трудам своим. Как завещал Создатель.

Уже когда направился к своему «выходу», то есть к отдушине — вспомнил про человека на кресте. Юсас не знал, что именно тот совершил и совершил ли вообще. И не знал, что должен с ним сделать. Если этот человек жив, и он видел все, что происходило в пыточной… нет, в планы Юсаса не входило быть обвиненным в убийстве следователя Стражи, тюремщиков и палача. В дурном сне такое не приснится! Потому нужно было что-то делать с этим человеком. Вывести наружу Юсас его не мог, и значит оставалось одно…

Он подошел к кресту, заглянул в лицо незнакомца и тут же отшатнулся, скривившись, как от боли. Слишком свежи были воспоминания. Одного глаза у человека не было. Зубов — тоже. Тело исполосовано сверху донизу и покрыто пятнами ожогов.

Юсас не стал разглядывать несчастного. Он пощупал его шею, нашел жилку под подбородком. Она не пульсировала. Тогда Юсас, поколебавшись, приложил ухо к груди мужчины. Сердце не стучало. И Юсас облегченно вздохнул — ему не хотелось убивать невинного человека. Невинного? Он этого не знал, но точно знал одно — этот человек на заслужил таких мук. Без суда, без следствия, без доказанной вины — его просто взяли и замучили до смерти. Паскуды!

Снова пошел к отдушине, но вдруг остановился, криво усмехнулся и вернулся назад. Руки и ноги несчастного были замкнуты в стальные кандалы, которые закрывались на железные штырьки. Замков тут не было — да и зачем замки? Так и вытаскивать тело удобнее, не заморачиваться с ключами, и самостоятельно освободиться заключенный точно не сможет. До штырька не дотянешься.

Освободил вначале ноги, потом левую руку и правую руку. Подхватил свалившийся труп — совершенно неосознанно, даже не думая, насколько тот тяжел. Оказалось — на удивление не тяжел, и Юсас вполне может его держать на руках — примерно, как ребенка. Что удивило и порадовало.

Подтащил труп к палачу, положил. Сходил за кинжалом, одним из тех, что висели на поясах тюремщиков, проходя мимо трупов, нанес несколько ударов, вонзая кинжал насколько мог глубоко. Несколько ударов досталось и куску мяса, бывшему когда-то палачом.

Когда вонзал клинок в палача, вдруг заметил, что у того что-то блестит на среднем пальце руки. Посмотрел — перстень! Золотой перстень с красивым, переливающимся в свете фонаря красным камнем!

Думал всего секунду — дернул за перстень, стаскивая его с пальца, перстень слез легко, видимо был палачу не по размеру. Наверное, украл у какого-нибудь узника.

А затем Юсас вложил кинжал в руку мертвому заключенному. Пусть теперь думают — как он сумел отвязаться да еще и прирезать всех, кто был в комнате! Комната была заперта! Значит — никто кроме этого человека не мог убить следователя, палача и остальных! Пускай поломают голову. Ну да, следы ударов совсем не похожи на раны от широкого обоюдоострого ножа, ну и что? Легче закрыть это дело, списав его на неожиданное освобождение узника, чем расследовать по полной программе. Меньше будет хлопот и работы.

Забраться в отдушину было несложно. Сложнее — не оставить за собой следов, указывающих на путь через вентиляционную систему. Тут пришлось попотеть, подумать. Однако и с этим Юсас справился — нашлись тряпки, видимо предназначенные для уборки помещения после допроса, и бочка с водой. Он как следует обтер тело, ноги, постаравшись больше не вляпаться в кровь, и уже более-менее чистым забрался в воздуховод. По которому уже и дополз до своей комнаты.

Нож так и оставил в отдушине, сам же отправился в туалет, где как следует отмылся, изведя почти все выданное ему мыло. Вытерся тряпкой-полотенцем, стуча зубами оделся, закутался в одеяло, и согревшись, уснул. Он так устал, так испереживался, что не было сил даже поесть, хотя есть хотелось неимоверно.

Зато первое, что он сделал, когда проснулся — бросился к столу и впился зубами в заветренный кусок мяса. Ну а потом, само собой, побежал в туалет.

Его не беспокоили до самого полудня — Юсас спокойно спал, наслаждаясь прохладой — в башне всегда было прохладно, не то, что на раскаленных улицах города. И когда загромыхал дверной засов, даже не стал смотреть — кого принесли демоны. Только когда рука ощутимо тряхнула его за плечо, встрепенулся, и сбросив с себя сонную одурь, посмотрел на того, кто пришел.

Это был высокий седоватый человек в сопровождении двух «крыс». Одного Юсас знал, другого — нет. Но то, что это был «крыса», не вызывало никакого сомнения. Уж больно похожие у них у всех рожи — то ли подбирают таких, то ли их рожи становятся похожими в процессе службы. Высокий явно был большим человеком, в смысле нахождения на государственном посту.

— Встань! — скомандовал знакомый «крыса», и Юсас хоть и неспешно, но повиновался. Не стоило лишний раз злить хозяев башни. По крайней мере — до поры, до времени. Потом сочтемся!

Юсас встал, снова изобразив трудности со здоровьем — покряхтывая и кривясь лицом. Высокий смотрел на него бесстрастно, как на таракана, проползающего мимо, и молчал. Юсас тоже молчал, не интересуясь, кто к нему пришел и зачем. В принципе, все и так было ясно — важный чин заглянул к знаменитому узнику посмотреть, как тот из себя выглядит. Зачем? Да может просто из любопытства! Мало ли какие мысли бродят в головах у власть имущих. Захотелось! Разве не уважительная причина?

Высокий постоял с минуту, оглядывая Юсаса со всех сторон, потом так же молча развернулся и вышел. За ним потянулись и его спутники.

Тот, кого Юсас не знал, привлек внимание своим странным… свечением? Юсасу вдруг показалось, что от того исходит зеленоватый свет. Ну как будто кто-то прикрутил фитиль фонаря, убрав его почти до конца, но тот все-таки еще горит, распространяя в темноте тусклое свечение. И это было так четко видно, так явственно, что Юсас от неожиданности прикрыл глаза. А когда открыл — никакого свечения уже не было. Впрочем — как и незнакомца, за спиной которого захлопнулась дверь.

И Юсасу вдруг стало немного страшно. Что это было? Зачем они приходили? Но потом, решив, что все равно ничего сейчас не поймет, подсел к столу, на котором уже почти ничего не осталось, и начал доедать то, что там было, запивая теплыми остатками разведенного вина из кувшина. Еда не то что неприхотливая — уже и достаточно скудная, но… ему не привыкать есть всякое. И черствая лепешка с теплой солоноватой водой из старого колодца — бывала для него лучшей едой в мире. Так что нечего бога гневить — есть еда, так радуйся, ешь! Завтра ее может и не быть…

Но визит не давал ему покоя, и он решился. Не долго думал, и решился.

 

— И как все это будет выглядеть?

— Что именно?

— Наша легализация. И наша служба.

— Вы, согласно указу императрицы, будете официально допущены в ряд гильдий. Само собой, вы не будете называться «Гильдия убийц»…

Раздался смешок, и мужчина с ноткой презрения в голосе ответил:

— А мы никогда и не назывались гильдией убийц. Это чернь нас так называла. Да глупцы из числа аристократов. Мы Братство! Мы помогаем людям — лечим их, подбираем брошенных детей, растим из них полезных обществу субъектов. У нас обширные владения — лавки, магазины, корабли и бордели. Да, да — и бордели — тоже! Людям нужна плотская радость, так почему им ее не предоставить? А то, что мы иногда принимаем заказы на устранение людей — так почему наемники, которые воюют за аристократа — это хорошо и правильно, а тот, кто устранит этого самого аристократа — это плохо? Ведь мы таким образом спасем много жизней! Жизней наемников, жизней слуг и родственников этого аристократа!

— А если он ни в чем не виноват? — не выдержал Главный стражник. — Ну вот нанял вас враг этого аристократа, который просто хотел убрать неугодного ему человека — и что тогда? У вас есть хоть какие-то правила, чтобы отказаться от заказа, который вам не по душе?

Смешок. И снова тихий, почти шепчущий голос:

— Нам все заказы по душе. Все заказы угодны богу войны Мардуку. Правой руке Создателя. И если убийство неугодно Мардуку, а значит и Создателю, всеведущему и всеблагому — он нас остановит. Он не даст убить, спасет.

Стражник невольно усмехнулся:

— Ха! Узнаю рассуждения храмовников! Словесные выкрутасы и пафос. Вот что, давайте-ка оставим эту чушь и перейдем к практическим вещам. Итак, вы легализуетесь как Братство, храм бога Мардука, покровителя воинов. Из ваших доходов вы будете выплачивать десятину в Храм Создателя.

— Со всех доходов?

— С легальных доходов. Вы же не будете в ваших бухгалтерских книгах указывать: «Сто золотых империалов за убийство купца». Или будете?

— Вообще-то это у нас называется «Взнос на алтарь Мардуку» (смешок).

— Вот как! Интересно… хотелось бы посмотреть, нет ли у наших храмовников графы «взнос на алтарь Создателю», и узнать, что они под этим понимают. Может, травят паству, когда дают отпить жертвенного вина? Но да ладно. Теперь — главное. Вы будете исполнять мои приказы по устранению опасных для Империи людей. Согласны?

— Согласны. Но с поправкой: мы не устраняем людей, состоящих в Братстве. Это первое. Второе — мы не берем заказы на членов императорской семьи. Никто не может сказать, что мы когда-либо убили императора. У нас есть честь. Император — от бога, а бога мы чтим.

— Хмм… не думал, что у такой организации… имеющей такую репутацию, есть какие-либо ограничения!

— Но это так. И только так! В остальном — мы выполним ваш заказ бесплатно. Ваш — имеется в виду заказ Империи, которую вы представляете.

— То есть, надо понимать, что как только я покину этот пост, вы перестанете исполнять мои заказы?

— Да. Мы ведь заключаем договор не с вами, как с частным лицом, а с Империей. И другой человек на вашем месте станет нашим партнером. Вернее — империя в его лице. Но я могу вас успокоить — тот, кто передает нам заказ, то есть заказчик — не будет нами убит никогда и ни за какие деньги. До тех пор, пока он не злоумышляет против Братства. Мы не принимаем заказы на тех, кто уже сделал у нас когда-либо хотя бы один заказ.

— Хмм… интересно… — стражник задумался, потер лоб, зевнул. Он сегодня мало спал, и его неудержимо тянуло прилечь и подремать хотя бы часок. А лучше — часов пять.

— Десятина? В принципе, нас устраивает. Участие в ваших тайных операциях — тоже. Это угодно Мардуку. Что-то еще?

— Вам знакомо имя Дегер?

— Убийца императора?

— Да. Вы должны его убить.

— То есть? Он же мертв! Его убили во время покушения!

Голос Красного Дракона впервые за весь разговор повысился до нормального уровня звука. Главный стражник усмехнулся:

— Жив. Он сейчас находится у нас. Делает некое дело. И как только он его закончит — вы должны его убрать. Его и его друга, некого Юсаса. Это имя вы знаете?

— Не припомню. А кто это?

— Я же говорю — друг Дегера, его агент. И вот что хочу вам сказать — они оба одержимые. А что это значит?

— Это значит, что вы с ним не можете справиться, и его боитесь. Так, господин стражник?

— Да. Мы не хотим с ним связываться. Тем более, что я обещал его отпустить — после того, как тот сделает нужное нам дело. А я всегда держу свое слово. Обещал отпустить и отпущу! А вот когда он выйдет из Башни и пойдет по своим делам — вы его убьете. И его друга. Я хочу, чтобы их не было. Вопросы есть?

— Возможно, появятся — прошелестел голос, и Дракон поднялся со стула. — Когда мы может приступить к строительству наших храмов? К легализации Братства?

— Указ вы получили. Сделайте несколько копий, зарегистрируйте в канцелярии императрицы, поставьте печать. И тогда уже можете заниматься постановкой вашей деятельности. В любой момент, когда захотите. И вот еще что… я думаю, вам не надо рассказывать, что будет, если вы попытаетесь меня обмануть? Если нанесете вред государству?

— А зачем нам наносить вред государству? Мы не участвуем ни в каких заговорах против трона. Я вам сразу об этом сказал. В противном случае нас давно бы уже уничтожили, как бы умело мы не скрывались. Но все сведущие люди знают — мы не занимаемся антигосударственной деятельностью. Ни при каких условиях. Мы просто служим богу войны, принося ему жертвы. Нам незачем вас обманывать! Мы счастливы, если империя развивается. Братство является ее частью, и все беды и радости Империи нам не чужды. Потому мы приложим все усилия, чтобы в империи было спокойно, чтобы никто не смел нарушать ее покой. Мы верно служим, если нас не пытаются обмануть. А тот, кто пытается обмануть, скоро узнает, что Братство не прощает ошибок, и тем более — посягательства на его существование. Мы держим слово, в отличие от многих и многих жителей империи. Не забывайте это. И рады был с вами познакомиться. Надеюсь, мы подружимся.

Почему глава Братства все время скрывает лицо под капюшоном? Только потом сообразил — Глава Братства не верит ему ни на медяк и скорее всего скрывает свою внешность для того, чтобы его никто при случае не узнал. Поставит на место главы храма Мардука какого-нибудь подставного парня и будет в его тени творить свои паучьи дела, оставаясь при этом чистеньким и белым. По крайней мере Главный стражник так бы и сделал. Наверное.

Юсас замер. Он боялся даже дышать. Он вжался в камень и старался не смотреть, не дышать, не шевелиться. Страшнее всего была мысль о том, что вот сейчас этот тип посмотрит на него, увидит проклятое свечение и крикнет: «Держи его! Держи! Он все подслушал!»

После того, как в его комнату явилась эта троица, Юсас после их ухода не выдержал и бросился в вентиляционный тоннель. Когда дверь закрывалась за спиной последнего из визитеров, он определил направление, в котором отправилась вся компания — главный из них зашагал по коридору, не дожидаясь спутников, Юсас видел его спину. И тогда (он сам не знал, что его толкнуло!) — Юсас отправился в очередное путешествие по каменному мешку башни, не дожидаясь ночи и наплевав на опасность. Он чувствовал, что это посещение было неспроста, и попытался выяснить, откуда растут ноги у ситуации. И преуспел в этом, как нередко бывает у новичков, которым судьба благоволит и в игре в кости, и в слежке за своими «клиентами». Никто не знает, почему новичку, впервые севшему за игровой стол вдруг начинает везти, и он загребает кучу денег. Возможно, что это наущение темных сил — выиграв один раз, человек заразится игрой на всю свою жизнь. Потому что ему кажется, вот-вот, и полоса неудач закончится, и он снова начнет выигрывать.

Юсас, само собой, об этом не знал, да и не думал. Любой опытный человек на его месте тут же отбросил бы глупую идею и не стал пускаться во все тяжкие. Разве можно вот так взять и найти нужных ему людей, перемещаясь следом за ними по узким вентиляционным каналам? Только глупец мог подумать, что такое у него все-таки получится!

Глупец или не глупец, но когда он услышал знакомый голос — не поверил своим ушам. Но это был он — тот высокий мужчина, который приходил в его комнату. И то, что тот говорил, повергло Юсаса в ужас.

Их должны убить! И кто?! Братство! Братство, которое якобы никогда не убивает своих Братьев, если только те не идут против Братства! А ведь Юсаса вместе с Дегером некогда приняли в Братство!

Так что теперь получается — все эти законы Братства — ерунда? Для дураков? А может тут совсем другое? Братство может наплевать на отдельных своих Братьев, если дело касается интересов Братства?

А может прием в Братство был обманом? И на самом деле их никто никуда не принимал? А сцена приема была просто обманом?

Что теперь гадать. Бесполезно. Факт есть факт — их с Толей хотят убить. И надо что-то делать.

Но пока — очень быстро отсюда исчезнуть! Вернуться в комнату! Иначе… иначе все будет очень плохо.

Юсас успел буквально в последнюю минуту. Он домывался в душе под струей холодной воды, когда дверь распахнулась, и в нее вошли двое «крыс», один из которых нес здоровенную корзину, из которой шел вкусный запах, другой — похоже что был для охраны первого. Вдруг злобный узник набросится и убьет «крысу», пока у того заняты руки? Нет уж, вдвоем спокойней.

— Это ведь ты спер нож! — вдруг заявил «крыса», у которого Юсас этот самый нож и попер. — Я знаю, это ты! Признайся, верни нож — и тебе за это ничего не будет. Ведь ты же спер?

— Отстань! — Юсас фыркнул и помотал головой, разбрасывая вокруг себя брызги воды. — Ничего я у тебя не брал! Ты же сам все обыскал!

— А кто палача укокошил? А? — «крыса» внимательно посмотрел в лицо Юсаса, и у того екнуло сердце. Вот же хитрая сволочь! «Крыса», он «крыса» и есть! С ними нужно быть настороже!

— Какого палача?! — возмутился Юсас, сердце которого бухало, как молот. — Я из комнаты не выхожу! Заперт! Какого еще палача?! Да ты спятил!

— Чую… это ты! Только доказать не могу! Раны на палаче и на других — в точности, как от моего ножа. Вы, колдуны… за вами глаз да глаз нужен! Неизвестно, что вы умеете! Может из-под запора убегать, а потом назад возвращаться? А что, с колдунов станется!

— Не надо было детские сказки слушать! Как дети! Придумываете всякую чушь! — так же сердито ответил Юсас, и усевшись к столу, жадно схватил выложенную на тарелку лепешку и, оторвав от нее кусок, схватил другой рукой кусок вареного холодного мяса.

Прожевав, добавил:

— Если такая ерунда в голову приходит — тогда садитесь у меня в комнате и сидите, смотрите за мной! Ну, чтобы я сквозь стену не просочился! Кстати, а если я умею сквозь стены проходить, а почему не сбежал? И почему мой друг не сбежал? И это… если надумаете сидеть у меня в комнате, так на кровать не рассчитывайте, и еду мою жрать тоже не дам! Это не вам, а мне!

— Больно нужно нам твою еду! — «крыса» задумчиво отщипнул от лепешки, макнул кусочек в соус и с видимым удовольствием съел, потянувшись за другим куском. — Мы в харчевне можем поесть!

— Вы уже поели! Мое сожрали! — мрачно парировал Юсас, с сожалением глядя на то, как кусок лепешки исчезает в глотке врага. Ну — чисто перевод продуктов, да и только!

— А насчет стен… не знаю! Может у тебя планы такие — сидеть тут и строить козни, злоумышлять!

Старший «крыса» не выдержал и выразительно посмотрел на говорившего, и во взгляде его было бесконечное сожаление. Дурак, мол, что еще сказать?

— Мне надо встретиться с моим братом! — сообщил Юсас, разглядывая мрачных «гостей». — Когда это можно сделать? Если вы сегодня или завтра не устроите нам встречу — я буду очень, очень сердит! И скажу ему, чтобы ничего для вас не делал!

— Если ты будешь вести себя неправильно — то никогда не увидишь брата! — серьезно ответил старший. — Советую тебе сидеть, и не вякать. Тебе повезло, но это не означает, что везение твое будет вечным. Понял? Я спрашиваю — понял?!

— Да пошел ты…!

Юсас сам не знал, откуда у него взялась такая наглость. Он вообще никогда не был наглым, и не вел себя так вызывающе. Вору надо быть незаметным, крохотным, как песчинка. А если поймали — вызывать жалость, изображать из себя убогого, несчастного, которого и бить-то не очень удобно. Так… дать подзатыльник или пинка, ну в крайнем случае стражникам сдать — если уж такой законник. Но никак не топтать его тушку, вышибая дух. Потому детям, подросткам воровать всегда было легче и безопасней. Взрослых, крепких воров могли забить до смерти тут же, на месте. Потому, подрастая, молодые парни и девушки частенько уходили или в воры-домушники, или становились уличными грабителями. Или в бордель…

А после того, как Юсас легко, будто делал это каждый день, уложил следователя Стражи, двух тюремщиков и самое главное палача — у него будто крылья выросли. И сам он как будто вырос — повзрослел, и… обнаглел. Нет, ну а как еще назвать, когда ты ТАК разговариваешь с опасными, и по слухам — всемогущими «крысами»?

Но Юсасу теперь все было нипочем. Он здоров, силен и быстр, как змея! Как зверь! И так же опасен!

— Ах ты ж… скотина! Щас я тебе расскажу, куда ты отправишься!

Только сейчас Юсас вдруг заметил, что оба «крысы» были пьяны. Тяжело так, давно пьяны. В таком состоянии привычные к пьянству люди ходят, разговаривают, производят какие-то действия, но… не как трезвые люди. Часть головы у них точно отключается, хотя с первого взгляда и не подумаешь. В этом состоянии они могут сделать что-то такое, о чем потом пожалеют — сильно пожалеют, и это они никогда бы не сделали трезвыми, но… будет уже поздно. Совсем — поздно.

«Крыса», тот, что помоложе, бросился к Юсасу, и попытался ухватить его за шиворот, а когда тот увернулся — нанес ему удар прямо в ухо. Вернее — хотел нанести, но не смог — удар пришелся в воздух. И это еще больше разозлило агента тайной охраны. Он принял какую-то незнакомую Юсасу боевую стойку и выдал целую серию ударов, каждый из который мог бы самое меньше вырубить противника минут на двадцать. А то и убить — при удачном стечении обстоятельств. Для нападавшего удачном, это уж само собой.

Попал только один удар, и то вскользь. И только потому, что Юсас был, честно сказать, ошеломлен этим дурацким нападением, шедшим от людей, которые, как он считал, побоятся и пальцем шевельнуть, чтобы нанести ему какой-то вред. Для чего они его вообще тогда спасали?

Впрочем, Юсас догадывался — для чего. Награду хотелось. Награду получили — теперь он им не нужен и более того — мешает. Так бы они ходили по улицам, сидели по трактирам — слушали, вынюхивали… развлекались. А тут — сиди вокруг пленника и не моги отлучиться! Горло промочить и то проблема! А все из-за проклятого наглого мелкого урода! Тьфу!

И потому нажрались?

Удар вскользь пришелся по носу и вызвал такое обильное кровотечение, что рубаха на груди Юсаса тут же окрасилась красным, а из глаз его брызнули слезы боли.

И тогда он просто озверел. Первый удар, с визгом и злобным хрипом, Юсас нанес противнику в ухо — с таким стуком, что казалось — «крысу» врезали по башке здоровенным поленом. Второй, почти одновременно с первым — в скулу. Оба удара были настолько не по-детски сильны и настолько быстры, что мужчина потерял сознание, еще стоя на ногах, и свалился на пол, закатив глаза. Но прежде чем свалился — та же участь постигла и второго, пытавшегося что-то Юсасу сказать. Слова его прервал хлесткий удар в челюсть, едва ее не раздробивший. И как следствие — мгновенная потеря сознания.

При таких ударах, казалось бы не таких уж и сильных, мозг того, кому «прилетело», сотрясается, бьется о череп с такой силой, что сознание меркнет. И «просыпается» только минут через десять, а то и более — зависит от умения человека держать удар. Крыс били нечасто, скорее они всех били, потому никакой привычки держать удар у них не было, и как следствие — полегли оба как скошенная трава.

Сделав дело, Юсас, тяжело дыша, устроился на краю кровати и, пытаясь унять дрожь в коленках, сосредоточился на том — что же ему теперь делать. То, что «крысы» заявились оба — это был признак чего-то нехорошего, а чего именно — Юсас не знал. Но знал только одно — это нехорошо. А потому — надо было отсюда валить, и как можно быстрее. Даже если он не нашел Толю.

Если Юсас отсюда сбежит — пусть даже он не нашел Толю, все равно бегство Юсаса Толе поможет. Ведь Охрана использует Юсаса как рычаг давления на брата. А если брата не будет, если он сбежит — так и Толе тогда бояться нечего! Он настучит по башкам своим тюремщикам и уйдет на волю! Ну а там уж как-нибудь они найдут друг друга. Вот только передать о заговоре ничего не успел… и это очень плохо. Но да ладно. Что будет, то и будет! Надо действовать.

Юсас добыл из-за пазухи старшего боевой нож, как две капли воды похожий на тот нож, что он украл до того, распустил на полосы грубую полотняную простыню с кровати и как следует связал лежащих в беспамятстве «крыс». Юсас не хотел и не собирался их убивать — зачем? Он не кровожадный маньяк. И разбитый нос точно не стоит жизни. Хотя пнуть так, чтобы из носа потекло — это уж святое дело! Ибо Создатель сказал: «Воздам!»

Связал, сунул в рот кляпы — «крысы» так и не очнулись — настолько крепко Юсас их приложил. А после того связал — занялся обыском, принесшим ему достаточно малозначительный результат: три серебряных империала, немного медяков — вот и вся добыча. Если не считать ножей, одежды и обуви потерпевших. Но все равно порадовался. Будет что поесть! Какое-то время продержится и без воровства.

Пришлось снять с молодого «крысы» башмаки. Не ходить же по грязному городу босиком?! Эдак и заразу подцепить — запросто. Конечно, столица это тебе не степной городишко, тут блюдут нравственность и не дают поганить на улицах города, быстро схватишь штраф от всесильной стражи. Но все равно, всегда находятся те, кто желает изменить порядок вещей и назло плещет свои испражнения на головы прохожим. Или просто ленится дойти до сборника канализации.

Башмаки оказались велики, но что делать? Сойдет и так. Носки трогать не стал — уж больно воняли, побрезговал. Но потом передумал, снял и с него, и со второго — тут же быстро простирнул под струей воды из крана, выжал, сунул в карман — высохнут, наденет. Сразу все, чтобы башмаки не бултыхались.

Забрал куртку, шляпу. Сезон дождей на носу, без куртки никак. Да и ночью укрыться можно, переспать под кустом. Так-то даже в сезон дождей температура очень уж сильно не опускается, но ветер, дождь…

Забрал и нож второго «крысы» — как две капли воды похожий на украденный ранее. Два ножа — это не один. Вдруг один потеряешь? Да и продать можно. Видно, что нож добротный, стоит приличных денег.

Самое главное, что взял — знак «крысы». Знак принадлежности к Тайной Охране. Тщательной проверки, само собой, он не выдержит, он не на Юсаса настроен, но показать часовому и пройти мимо — запросто.

Знак взял у того, что помоложе — он серебряный, рангом пониже. У старшего золотой. Юсас никак его не мог заслужить — слишком молод. Тут же вызовет подозрения!

Собрался, постоял секунд десять, глядя на распростертые тела тюремщиков, пожал плечами — а что они от него хотели? Не прирезал — и пусть тому радуются!

Подергал путы, потрогал кляпы — все крепко, все хорошо. Пусть отдохнут. Неудобно, да… может придется лежать и до завтра (скорее всего), но так что же? Надуют в штаны — отмоются! Это вам не без глаз и без языка по улицам ползать! Тут тепло, уютно… хмм… почти — уютно, так что можно и полежать. Даже крыс нет! А вы знаете, как крысы кусаются? Не знаете? А жаль! Вот тяпнула бы вас за одно место, тогда бы узнали, каково это — жить на улицах и собирать объедки. Отравленные, тухлые, плохие объедки! Брр…

«Крысы» уже очнулись — мычали, извивались, грозно вращали глазами — что не произвело на Юсас никакого впечатления. Ну — вообще никакого! Он не испытывал к ним ни жалости, ни неприязни. Ну да — работа такая. Как у цепной собаки. А моя работа — избежать зубов псины! Так что такого тогда? Живите, и радуйтесь, что вас не прибили.

Пошел к двери, уже взявшись за железное кольцо-ручку, не выдержал, оглянулся, и расплывшись в улыбке, помахал лежащим на полу мужчинам:

— Не балуйтесь здесь! Я вас заколдовал, так что если начнете бить ногами в дверь — ноги оторвет! Колдовство мое страшное, древнее, из глубины веков! Оторвет ноги по самые яйца! Осторожнее! И не скучайте без меня. Ох, демон! Забыл! Пропадать добру, что ли?!

Вернулся к столу, огляделся по сторонам… увидел чистый кусок полотна, котором была накрыта еда. Разорвал трепку на части, уложил в них куски мяса, пироги, рассовал по карманам. Похлопал по бокам — вроде не сильно растолстел. Нормально!

Схватил то, что не уместилось в карманах: кусок мяса, пирожок, и принялся яростно жевать. Дожевал, схватил кувшин, долго пил, чувствуя, как надувается живот. Хорошо! Нет ничего лучше, чем хорошенько поесть и попить! Ну и женщина… но только после еды и питья! Голодному — не до баб.

Вот теперь можно и в поход. Хех! Интересно, а что будет со связанными «крысами»? Посадят в тюрьму? Казнят? Нет. Уволят, не больше того. И чем будут заниматься? Как жить?

Да какая разница, чем они будут заниматься! Пусть попрошайничают! Пусть хлебнут — как он хлебнул! И вообще — нечего время терять, вперед!

В коридоре никого не было. Юсас опасался, что у дверей дежурит еще и гвардеец — как у Дегера… у Толи. Но у дверей никого не было. Не считают опасным! — понял Юсас, и довольно ухмыльнулся. Нет ничего лучше противника, который считает тебя слабым дураком. Тогда он расслаблен, и победить его легче. Это Юсас в книжке читал. Название он не помнил, а может и не знал — начала у книжки не было. Она была старая, обгоревшая, видимо вынули из пожара. И рассказывалось в ней о воинских искусствах — стратегии, и все такое прочее. Скучная книга, но другой не было, а Юсасу хотелось убить время в сезон дождей. И он ее читал.

Юсас примерно знал, что из себя представляла эта башня. Здоровенное круглое здание, как ни странно — сестра Арены. Юсас вообще подозревал, что Арена и Башня Стражи — суть постройка одного и того же строителя, и совсем не предназначены ни для выступления бойцов, ни для стражницких дел. Просто для чего-то построили сотни, а может тысячи лет назад, ну и заняли, перестроив для своих нужд. Огромное кольцо, в центре — двор. Здесь во дворе строятся, тренируются и просто бродят стражники. Через маленькое окошко в комнате было видно практически все, и когда тебе больше нечем заняться… разглядывание толпы стражников — единственное развлечение. После еды, конечно.

Существовало два плана. Первый — просто свалить из Башни, оставив Толю разбираться с проблемой, а самому спрятаться где-нибудь поглубже и ждать, когда они с Толей найдут друг друга. И даже если что-то случится, и они с Толей не найдут друг друга — например, Толю убьют (не дай Создатель!) — Юсас сможет выжить без всяких проблем. У него есть деньги.

Второй план — попытаться найти Толю в этом лабиринте комнат и коридоров. И когда найдет — наплевать на деньги и переместиться с ним в его мир. Жалко деньги, конечно, но кто мешает вернуться потом? Найти их?

Вот только как найти Толю? И где гарантия, что он находится в Башне?

Вообще-то, когда они с Толей встречались второй раз — когда Юсас был почти здоров — Толя потихоньку рассказал ему, что происходит, и потребовал, чтобы Юсас убежал при первой подвернувшейся возможности. И что Толя найдет Юсаса при первой же возможности. И этим побегом Юсас сильно развяжет ему руки, потому что диктовать волю можно только в том случае, если в руках у стражи находится он, Юсас.

Закрыл дверь на засов, усмехнувшись — теперь все будут считать, что внутри все в порядке И не скоро сунутся в комнату! Интересно, эти два олуха поверили в колдовство? И кстати — а чего они вообще-то напились? И зачем пришли?

Но времени на эти раздумья не было, и Юсас быстро пошел по коридору — налево от входа. Натянул на голову капюшон и пошел.

Если ты находишься в Башне Стражи, то натянутый на голову капюшон не вызовет никаких подозрений. Здесь хватает людей, которые не желают, чтобы кто-то увидел их лицо. Агенты Стражи. Осведомители. «Крысы», одним словом. Так что насчет этого дела Юсас не беспокоился совсем никак.

И кстати, он вдруг с интересом заметил один факт — после тех страданий, что пали на его голову, после убийства, которое Юсас совершил, и самое главное после того, что сделал с ним Толя, превратив его в одержимого — Юсас ничего не боялся. Он опасался, да, но страха, который всегда был у него в душе — уже не было.

Он всегда боялся. Прохожих. Голода. Соратников, которые норовят обобрать, только дай им повод. Главу воровской гильдии, который может превратить твою жизнь в ад. Крыс. Собак. Вшей, разносящих заразу. Он боялся всего, а теперь не боялся ничего! И это было странно, и… хорошо! Спокойно. Даже если Юсас умрет, он умрет человеком, который не боится!

Навстречу попадались люди — стражники в боевом снаряжении, мужчины в гражданской одежде, от которых просто-таки шел запах «крыс». Просто работники Башни — кто-то мыл полы и начищал стены, кто-то волок на плече корзину с барахлом или овощами.

Насколько знал Юсас, здесь была и казарма — в ней жили те охранники Башни, у которых не было своего дома, или отдыхали стражники-охранники, сменившиеся с дежурства. Тут готовили еду для них и для тех, кто содержался в темницах Башни. И Юсас подозревал, что и для тех, кто содержался в судебной тюрьме. Там ведь кормят, а кто готовит эту еду? Вот и…

На Юсаса никто не обращал внимания, и он спокойно, не выбиваясь из общей суеты своим поведением, деловито шел и шел по коридорам — вначале обошел по кругу весь нижний этаж, увы — не найдя ничего подозрительного. Что подозрительного? Да всего, что выпадает из обычного ряда. Ну, например — комната, возле которой стоит охрана. Чего ей стоять в коридоре, если только не охранять кого-то важного? Например, одержимого колдуна?

Потом обошел вторым кругом — параллельным коридором. И снова ничего интересного. Только народа стало больше, и Юсас заметил, что иногда на него поглядывают пробегающие мимо стражники. Странно так поглядывают. Похоже, что в этом кругу не ходят, натянув на головы капюшон куртки. А что будет в центре? Там небось постовые стражники стоят. Точно, прихватят! И что делать?

И вдруг в голову стукнуло: «Болван! Если кто и знает, где находится Толя, так это связанные «крысы»! Почему у них не спросил?! Почему не выпытал?!»

Сорвался с места, стараясь не перейти на бег, пошел назад. Поперечный коридор вывел на внешний круг, по внешнему кругу — к той комнате, откуда только недавно выбрался. Засов на месте, замка тут нет. Засов так и задвинут.

Он отодвинул, вошел в комнату, и… С трудом уклонился от удара по голове! Если бы не реакция одержимого, если бы не великолепно развитое воровское боковое зрение — конец! Тут бы и остался!

Как они освободились — непонятно, только оба «крысы» стояли на ногах и были очень, очень злы! У одного в руках дубинка, сделанная из ножки стула, у второго… у второго — тоже дубинка! И тоже из ножки! И что характерно — в каждой руке по дубинке, ибо у стула четыре ноги! А машут они этими дубинками очень даже умело. Злость и похмелье только прибавляет им сил и скорости!

Увернувшись от нескольких ударов, едва не переломавших Юсасу кости, он позволил себе предложить:

— Я не хочу вас убивать! Вы только скажите мне, где находится Дегер, и… все! Больше ничего от вас не надо! Посидите тут, да и пойдете домой!

— Ага. Домой! — мрачно кивнул младший. — Но вначале мы переломаем тебе кости, потом свяжем, и еще раз переломаем! Ты же быстро восстанавливаешься, ну и вот — потренируешься! А у нас с души камень упадет. А то ведь давит! Гнетет!

Они оба двинулись на Юсаса, вращая дубинки в руках так, что они образовали прозрачный круг. Попробуй, пробейся через такую защиту! Юсас не знал, что такое это было, но подозревал — это что-то из боевых искусств. Мечной бой? Непросты «крысы», ох, не просты!

Юсас сосредоточился, и мир замедлился, как тогда, с мухой. Палки в руках противников ходили медленно, даже как-то важно, солидно и красиво, но пробиться сквозь такую защиту все равно было практически невозможно. Оба тюремщика полностью блокировали проход своими дубинами, наискосок рубившими воздух со свистом и шелестом.

Можно было бы метнуть нож, убить одного «крысу», потом другого — Юсас умел метать ножи, и неплохо. Хотя всегда оставался шанс, что он промажет.

Старый вор, который учил его ножевому бою, всегда говорил: «Метай нож только в крайнем случае, и только тогда, когда наверняка уверен в успехе! Выпустил оружие из рук — назад не вернешь! А ты сразу становишься беззащитен!»

Да и не хотелось ему убивать этих мужиков, по большому счету — совсем не плохие они! И спасли его! И этого гавнюка, обидчика отдубасили!

И тогда Юсас бросился вперед. Разогнавшись за два прыжка, взлетел на стену, оттолкнувшись от пола, толкнулся, и перелетев по воздуху через головы медлительных, как муха в варенье «крыс», приземлился возле выхода. Выскочил и мгновенно захлопнул дверь — чтобы услышать, как на массивные дубовые ее пластины обрушились тяжелые удары.

И следом понеслись крики — истошные, перемежаемые проклятьями и грубой бранью.

Юсас прислушался — слышно было не так чтобы очень. Толстая дверь! Крепкая! Ни сломать, ни как следует поорать! Если только кто-то близко подойдет, тогда — да. И кстати, хватит слушать эту ругань — все равно ничего нового не услышит. Скучные уличные ругательства. Юсас слышит их всю свою несчастную жизнь.

Когда шел по первому, внешнему кругу Башни, видел, где находится выход. Потому тут же повернул куда надо. И через пять минут спешной, но не очень — ходьбы оказался перед выходом из Башни. Где у него тут же потребовали показать знак «крысы». А вдруг сбежал важный заключенный? Какой-нибудь проклятый одержимый или заговорщик, участвовавший в убийстве императора! Вход — по знаку. Выход — тоже!

Юсас показал «свой» знак, на который стражник у выхода только скосил глаза (ему было ужасно скучно и жарко, и на всех плевать), и вышел наружу, окунувшись в душную жару послеполуденного марева. Светило яркое солнце, которое ночью сменится проливным дождем, а скоро, совсем скоро — сезон дождей, и этот самый дождь будет лить дни и ночи напролет. Отвратительное время! Юсас помнил, как трудно было работать в сезон дождей, когда приличные люди стараются не выходить на улицу, и вся жизнь замирает. А если люди и выходят, то одевают такие длинные, огромные плащи, что из-под них достать кошель практически невозможно. Для сезона дождей нужно иметь хорошую заначку, иначе будешь голодать, или влезешь в долги к Хозяину, а он потом втридорога сдерет с тебя причитающиеся ему деньги плюс проценты.

Куда теперь идти, Юсас не знал, кроме одного и самого важного момента — быстро валить от башни, укрываясь в купеческом квартале, где Юсаса вряд ли будут искать. Ведь первая мысль «крыс» — это то, что он подался в порт или припортовые кварталы, где можно укрыться в кабаках или воровских притонах (что суть одно и то же).

Где прятаться в купеческом квартале? Юсас тоже пока этого не знал. Но пока шагает — обдумает проблему. Надо убрать подальше от Башни, а там уже и будет видно.

Шагалось легко, тело просто пело от избытка здоровья и радости! Он вырвался из заточения, и самое главное — здоров! Так здоров, как никогда не был! И теперь все будет хорошо. И только так!

Глава 7

Ноги сами собой принесли Юсаса к базарной площади. Туда, где он мучился, туда, где страдал, ползая по грязной мостовой и собирая монеты.

Центральная улица — она так и называется «Центральная» — проходит как раз по краю базарной площади, и само собой — вдоль нее выстраиваются десятки нищих, собирающих подаяния, бросаемые им из окон карет или обычными прохожими. И Юсас здесь когда-то сидел. Совсем недавно, а кажется — целую жизнь назад.

Вообще, его жизнь сейчас можно разделить на три части — жизнь до убийства императора, жизнь калеки и жизнь «сейчас». «Сейчас» — еще слишком короткая жизнь, потому оценить ее невозможно. Но началась она очень, очень недурно!

— Ты чо, сука, совсем страх потерял?! Я его сейчас найду!

Голос был таким знакомым, таким… волнующим, что Юсас едва не вздрогнул. Он! Это — он!

Выжил, мразь. Таких тварей не так уж и просто загнать в могилу. Юсас давно заметил, что чаще всего почему-то гибнут хорошие люди. Легко так гибнут, рано гибнут — рраз! И нет человека. Или болезнь унесла, или убили, или несчастье какое-нибудь вроде налетевшей кареты.

Юсас как-то слышал такое странное высказывание о том, что этот мир на самом деле — Ад. То есть — то место, куда души попадают для очищения и наказания. Грешил в своем мире, и вот — после смерти тебя сюда. И если ты нагрешил мало, в общем-то хороший человек — тебя сразу же в нормальный мир. Помираешь тут быстренько и все. Полетел.

Судя по этой версии, Юсас в прежней жизни грешил много, умело и особо извращенно, потому отправится в «хороший» мир еще очень нескоро. Впрочем — он об этом совсем и не расстраивался. Лучше попозже. Лучше помучается.

Юсас встал в сторонке, прижимаясь к стене одной из лавок, и внимательно всмотрелся в здоровенного, немного рыхловатого парня, возраст которого определить довольно трудно. Лет двадцать пять-тридцать, а может и гораздо меньше. Высокий, плечистый, он скорее всего с детства был сильнее своих сверстников, и поэтому привык всегда быть первым. Обычно сильные люди добры, им незачем обижаться на весь мир и расти злобными придурками. Но этот… скорее всего, несмотря на силу и рост его часто обижали в детстве, и он затаил обиду на весь мир. И когда стал взрослым подонком, то начал вымещать эту злобу на тех, кто послабее. Таких в этом мире великое множество, уж Юсас-то, выросший на улице, знает это наверняка. Как и любой другой сирота, пытающийся выжить в злом, недоброжелательном к слабым существам мире.

Юсас смотрел, как Гримал обходил ряд нищих и собирал деньги, как пинал, топтал тех, кто чем-то перед ним провинился, и в душе клокотала злоба. Вот зачем живет эта тварь? Почему он считает, что может вот так запросто обижать, мучить, терзать людей? Почему он присвоил себе это право?

А еще была мысль: «Как Создатель ЭТО допускает? Почему он позволяет жить таким негодяям? Или этот подонок его карающий меч? И нищие заслужили, чтобы их мучили? Почему Создатель так жесток?!»

Но Юсас отбросил все лишние мысли и сосредоточился на одной: как достать гада? Подойти и просто пырнуть ножом? Нет, это слишком просто и до глупости — опасно. Зачем ТАК светиться? Нет, Юсас все сделает по-другому! Умно!

План созрел у него в голове за считанные секунды, так, будто всегда там и был. Будто Юсас заранее к нему готовился! А ведь ничего такого и в помине не было, и надо же — увидел гада, и тут же план готов. Ай, да Юсас, ай да хитрый «крыса»!

Придумано хорошо, вот только сделать не так-то просто. Тварь хитрая, постоянно оглядывается, перепроверяется. Почему? Да потому что, скорее всего, врагов у него — целая куча! У такой мерзкой твари их обязательно куча! Скольких он обидел? Скольких обобрал, лишил денег, здоровья? Как Юсаса когда-то…

Если ты вор — значит умеешь становиться невидимым. Значит умеешь прятаться в тенях, укрываться за прохожими, прикрываться кустами, деревьями, всем, чем придется. Потому что другого способа уберечь свою драгоценную тушку у тебя нет. Вор, не умеющий скрываться и прятаться — долго не живет.

Следить за Грималом пришлось до самой темноты. Голодный, злой, Юсас следовал за негодяем, не отставая, держась за его спиной, как ядовитый москит за сборщиком фруктом. Только зазевайся — и прихлопнет этот самый сборщик жужжащую остроклювую тварь, но в том и дело, чтобы не подходить близко и не дать себя поймать. А потом, в удобное время вонзить в потную спину человека свой ядовитый хоботок…

Как оказалось, жил Гримал в купеческом квартале. Не в самой его лучшей части, но… в хорошем месте. Довольно-таки приличный двухэтажный дом выходил дверью на улицу — раньше в нем была купеческая лавка, даже следы остались — прямоугольное пятно на фасаде и перекладина для подвешивания вывески. Но теперь никакой вывески не было, обычный дом, каких по городу великое множество — без сада, без заднего двора, но с подходящим к нему водопроводом — трубы было видно с улицы, они тянулись к ближайшему акведуку. Содержать такой дом не так уж и просто — платить за воду, платить налог за недвижимость, ну и просто — стирать пыль и убирать. Скорее всего, в доме имелись еще и слуги, ведь кто-то же ухаживал за этим подонком? Неужели он жил один?

Но Гримал не стал стучать, звонить и все такое прочее. Он достал из пояса здоровенный ключ, вставил его в замочную скважину (предварительно внимательно оглядевшись по сторонам) и распахнул дверь, открывшуюся наружу.

Юсас еще в раннем детстве заметил, что большинство домовых дверей открывается наружу. Вначале он недоумевал — почему так, но потом ему объяснили, что это все — для пущей безопасности жителей дома. Выбить дверь, если она открывается внутрь, гораздо легче, чем если она открывается наружу. Это истина, не требующая доказательств — настолько все очевидно. Потому все дома строились только так — с дверью, открывающейся наружу. Кто будет выбивать дверь? Да мало ли кто… погромщики, например, во время городского бунта. Или разбойники.

Но были у таких дверей и свои, так сказать, неудобства — в такую дверь не скользнешь так быстро, как в открывающуюся внутрь. А если ты еще и крупный парень? Если ты с трудом помещаешься на маленьком крыльце?

Юсас лежал под кустом на противоположной стороне улицы, сливаясь с травой и нападавшими листьями, и когда Гримал достал ключ из замочной скважины и взялся за ручку двери, вскочил, и уже не скрываясь, но и не особо топая — бросился вперед, стараясь держаться в тени за границами светового круга, созданного горящим масляным фонарем (кстати — за фонари на улице взимали отдельную плату со всех владельцев домов).

Гримал успел обернуться прежде, чем Юсас подскочил к нему на расстояние удара, и как ни странно — мгновенно его узнал. Благо, что свет фонаря падал как раз на крыльцо перед входом.

— Ты?! Ах ты ж мразь! И ногу отрастил, гавнюк?! И теперь ты не слепой?! Ходил за мной, сука, весь день! Зачем ходил?! Щас я это узнаю!

Гримал схватил Юсаса с такой неожиданной скоростью, что тот не успел ничего сделать, и только когда уже летел по воздуху, вдруг с ужасом подумал о том, что сегодня явственно видел вокруг Гримала зеленое сияние! Только вот не поверил самому себе. Не захотел поверить! И вот как этот гад выжил! Он одержимый! Он точно — одержимый!

Пролетев по воздуху несколько шагов, Юсас врезался в стену с такой силой, что у него помутилось в голове и вышибло дух, как если бы кто-то пнул под ребра здоровенной ножищей.

Впрочем, он тут же проверил — так ли это, можно ли сравнить этот удар с пинком в поддых? Нога Гримала врезалась Юсасу в живот, и он как мяч отлетел и снова ударился о стену. И потерял сознания.

Очнулся Юсас от ощущения того, что кто-то обшаривает его тело, не стесняясь залезть рукой туда, куда Юсас не позволял лазить никому. Но виду не подал, не показал, что очнулся. Пусть думает, что жертва еще без сознания.

Обшарив недвижимое тело, Гримал легко, как маленький куль с мукой, одной рукой поднял Юсаса на ноги, и заглядывая в глаза, спросил:

— На «крыс» работаешь, сука?! Говори, кто тебе поручил за мной следить?! Кто?!

Гримал ухватил Юсаса за волосы левой рукой, и размахнувшись, ударил его в поддых правой. Юсас ухитрился извернуться, и удар прошел вскользь, по ребрам, одно из которых явственно хрустнуло.

Сломал! А может и показалось, что сломал, но боль была ужасной. Впрочем — не ужасней, чем тогда, когда тебе вырывают язык раскаленными щипцами. И не тогда, когда на место, где раньше была кожа, сыплют крупную такую, тут же прилипающую серую соль.

Юсас вдруг успокоился. Совсем — успокоился! Что ему грозит? После того, что Юсас вытерпел в своей жизни, что с ним может случиться хуже?

А еще из памяти всплыли знания. Еще когда они жили в трактире степного города, Юсас просил Дегера показать ему несколько приемов единоборств, которыми тот раскидывал противников. Дегер не отказал, но сказал, что сложные приемы Юсас все равно выполнить не сможет, а надо ему для жизни всего шесть-семь приемов, которые легко исполнить, и которые, если бы знали, могли бы исполнить и неподготовленные люди. И среди них были приемы, которые помогали освободиться от захвата. Ну, например — если тебя ухватили за руку. Или за волосы.

Юсас мгновенно схватился обеими руками за руку Гримала, держащего его за волосы, прижал ее к голове, и резко, всем телом навалился, рванулся вперед, прогибаясь к полу. Гримал охнул — рука пошла на излом, и негодяй непроизвольно отпустил волосы, чтобы вырвать руку и не допустить перелома кисти. И тогда Юсас отпрыгнул назад, тяжело дыша, чувствуя тупую боль в боку.

Гримал вытащил из карманов Юсаса все что было — начиная с денег и заканчивая боевым ножом, который Юсас некогда украл у «крысы». Но Гримал не был профессионалом, потому не нашел второго ножа, который Юсас предусмотрительно привязал к голени, использовав для того длинные полосы ткани. Нож был в крепких деревянных ножнах, обтянутых поверху свиной кожей, и потому вытащить его из ножен было делом секунды — поддернул штанину, уцепился за рукоять, и вот уже нож в руках!

Вот только бы теперь сладить с этим громилой! Ведь он тоже одержимый!

Чуть пригнувшись, ноги немного согнуты в коленях, напружинены. Страха нет. Есть расчет. Есть глазомер, скорость и холодная ярость, заставляющая кипеть кровь, но не затмевающая разум.

— Ух ты! — вроде как удивился Гримал, и его толстогубое лицо расплылось в улыбке. — Это интересно! Я тебя сейчас порежу на лоскуты, твареныш! Выколю тебе глаза, отрежу язык и ноги, а потом выпущу на улицу — собирать подаяния! Помнишь, как хорошо это было? Ты получаешь деньги, а я забираю! Так и будем жить! Но вначале я тебя допрошу. Хорошенько так допрошу! Я люблю мальчиков. Ничего, ничего, потерпишь! Интересно, кто же тебе дал денег на лечение? Маленький козленыш…

Юсас почему-то думал, что Гримал возьмет в руки его, Юсаса, нож, который он вытащил из куртки. Однако тот вынул откуда-то из подмышки короткую дубинку черного дерева, по типу тех, что использовали стражники. И это было опасно.

Зачем тебе нож, если не умеешь с ним обращаться? Но даже если умеешь — дубинка-то все равно длиннее! Попробуй, подойди с ножом к человеку, который размахивает дубинкой в полтора локтя длиной! Да не просто размахивает, а очень даже умело!

Его и с мечом не возьмешь! Без должных навыков. И вообще — дубинка это тот же меч. Только тупой!

Дубинкой Гримал владел как положено. В руке она лежала уверенно, не так, как у какого-нибудь селянина. Видно, что пользовался он ей не раз и не два. Возможно даже где-то учился — искусство боя на дубинках преподают, и стоит обучение приличных денег. В обществе почему-то считается, что дубинка годится лишь для самозащиты. Наивное мнение! Ей можно отдубасить мечника так, что он больше никогда не возьмет в руки острую железяку! Просто не сможет — переломанными руками.

Юсас умел драться на дубинках. Но после того, как закончил обучение в воровской школе, больше никогда не применял свои знания. Он вообще не любил драться — всегда лучше было убежать, а бегал Юсас довольно-таки быстро. Да и комплекция юсасова не для боев дубинами с такими вот грималами. Выбьет оружие из рук, и конец воровской жизни. Вот был бы постарше и покрепче, тогда — да.

Кровь билась в висках, а мир замедлился. И Гримал, который только что был быстрым и опасным, стал медлительным, как речная черепаха, выбирающаяся на мелководье в поисках своей партнерши. Только вот Юсас знал, как быстро умеют бегать эти самые речные черепахи. И как больно умеют кусаться…

Но движения дубинки, до того такие быстрые, молниеносные, опасные, на самом деле замедлились, и Юсас вдруг с изумлением и надеждой понял — Гримал медлительнее его, Юсаса, самое меньшее раза в два! А то и в три! Демон, которого подсадил Толя — гораздо быстрее и сильнее, чем тот, что сидел в Гримале!

Или не в этом деле — Толя что-то говорил о том, что он сделал колдовство, из-за которого демон Юсаса слился с ним окончательно и бесповоротно, овладел всем его телом, стал его частью, стал Юсасом! В отличие от обычных демонов, которые просто нашептывают своим Носителям дурные мысли и заставляют их творить непотребное. Возвращая потом часть энергии в виде здоровья и силы.

А частенько и вообще ничего не возвращая. Зачем им возвращать? Убьешь этого Носителя — демон перескочит в нового! Может быть даже лучшего, чем прежний! Вот когда тот слился с телом, когда Носитель и демон стали единым целым, Альфой — вот тогда демон старается по-полной!

Дубинка просвистела рядом с головой, ветерком коснувшись взлохмаченных волос Юсаса. Он скользнул под удар и одним движением руки взрезал кожу и мясо Гримала на сгибе локтя, распахав его практически до кости.

Брызнула кровь, Гримал заревел, схватившись за порез, но Юсас не остановился на достигнутом. Он полосовал противника так, будто сошел с ума. Но в его безумии все-таки имелся очень даже практичный смысл. Второй на очереди вышла из строя левая рука противника, которой тот, совершенно не думая ни о чем другом, уцепился за порез, видимо пытаясь остановить кровь, и тем подставил ее под следующий удар. Вернее — удары, потому что Юсас раскромсал ее крест-накрест, обнажив белую кость и сам сустав среди лохмотьев мяса и ткани рубахи.

Потом упал на спину позади Гримала и одним движением подсек ему ноги под коленями, рассекая сухожилия. И откатился в сторону, уберегаясь от рушащегося на него тяжелого тела.

Мир снова стал прежним — суетливым, быстрым. В нос ударил запах крови — густой, тяжелый. А еще — запах мочи. Гримал надул в штаны перед тем, как упасть и потерять сознание.

Юсас нередко замечал, что большие, сильные люди бывают удивительно слабы на боль. На свою боль. Теряют сознание, пугаются, перестают как следует соображать. Не все, конечно, но вот такие — рыхлые, большие, любители причинять боль другим — совсем нередко теряются от боли и даже падают в обморок. Вот как сейчас.

Юсас очень устал во время драки, хотя и длилась она считанные секунды. У него тряслись руки и ноги, и очень хотелось прилечь и поспать. Но перед этим — поесть. Мало у него сил, очень мало. Тело маленькое, расходует сил много. Такое же состояние было тогда, когда он убил людей в пыточной. Еле потом отъелся.

Но лежать было некогда. Пока не очнулся — вязать! Распустил рубаху на полосы, сделал из них жгуты, крепко связал руки и ноги. Руки — назад, привязав их к ногам. Так будет правильно. Ни перекатываться не сможет, ни двигаться — пусть даже и на локтях. Тем более, что у одержимого раны заживают быстро, вон — уже и кровь перестала идти. Эдак ноги-руки заживут, схватит, и задушит. Здоровенная тварь! Раза в три больше весит, чем Юсас!

Проверил запор на двери. Подергал засов — все в порядке, эту дверь вышибать только тараном. Крепко все обустроил «купец»! Интересно все-таки, он один здесь живет или нет? Если один — почему? Где слуги? Где домашние рабы, в конце-то концов? Кто-то ведь должен ухаживать за домом?!

На окнах решетки — мощные, так просто не вышибешь. Вероятно и на втором этаже такие. Ощущение странное — будто находишься… в темнице! В тюрьме! И решетки, и мощный запор, и… запах. Странный запах. Неприятный какой-то и столь же странный. Непонятно чем пахнет. Нечистотами? Да есть немного, но не так, как в каком-нибудь сортире. Людьми! Заключенными! Это даже не запах, это… аура какая-то, что ли? Запах безнадеги, запах страха. Нет, в доме точно кто-то есть!

Пленник застонал, проморгался и с ужасом уставился на Юсаса, силясь что-то сказать. Сказать не получилось, он захрипел и почему-то замотал головой, будто говоря: «Я не верю! Нет!» Но Юсас его понял.

— Что, не верится, да? Такой большой, такой сильный, и все? Все закончилось?

— Я денег дам! — хрипло простонал Гримал, с трудом выталкивая слова. — У меня есть деньги!

— Где? — деловито спросил Юсас, оглядываясь по сторонам. — Куда ты их дел? Где-то спрятал, да? Кстати, ты мне обещал отрезать ноги, язык, выколоть глаза. Как ты считаешь, имею я право сделать то же самое с тобой?

— Нет! Нет-нет!

Гримал задергался, будто пытался порвать путы, но они выдержали. В этой позе не больно-то их порвешь. Такую вязку стражники называют «птичка». Через полчаса лежания на «птичке» пленник начинает голосить и сознаваться в чем угодно. Тяжко так лежать.

— Нет, говоришь? — Юсас удивленно поднял брови и поморщился, потрогав все еще болевший бок. Все-таки ребро было сломано — ты отказываешь мне в моем праве свободного человека отрезать тебе твой вонючий язык? А если я отрежу тебе член? Как тогда? Ты что-то обещал мне? Любишь мальчиков?

— Не надо! Я отдам деньги! Ты меня развяжи, и я все тебе отдам! Видишь, я ранен, и ничего не смогу тебе сделать! Не бойся! Я отдам, и ты уйдешь! И оставишь меня в покое! А я — тебя! Я дам тебе сто золотых! Обещаю! Я все тебе отдам!

Юсас смотрел на этого вонючего, мерзкого типа и вспоминал. Все вспоминал — его отвратительный, глумливый голос, безнадегу, которая сжигала душу, слезы, которые жгли глаза. Голод, холод, жару… все вспомнил. И рука будто сама по себе протянулась, сжимая нож, и лезвие медленно погрузилось в бедро пленника — до самой кости, скребанув по ней игольчато-острым клинком.

— Ааа… ааа! — завопил, задергался Гримал, и клинок, остававшийся в ране расширил ее, выпуская наружу фонтанчик крови, брызнувшей на пол. — Не надоооо!

— В доме еще кто-то есть? — Юсас спросил так обыденно, как спросил бы у торговца пирожками цену на пирожок с мясом. Обычный такой вопрос.

— Неэээт! — всхлипнул Гримал, и когда Юсас пошевелил ножом, поворачивая его вдоль оси туда-сюда, поправился, выкрикнув. — Даа! В подвале! Они — в подвале!

Юсас не стал спрашивать — кто «они». Он только проверил путы на пленнике — крепко ли держатся — вытер о его плечо клинок ножа и пошел туда, куда указал Гримал. Осторожно пошел, опасаясь подвоха вроде магической ловушки или стреляющей ступени. Высунется из ступеньки пара копий, и останешься на ней с торчащим в заднице острием. Совсем никакое удовольствие.

Дорога в подвал не заняла много времени. Из кухни, по лестнице, в обычный подвал, какие есть в каждом купеческом доме, да и не в купеческом — тоже. Где-то ведь надо хранить продукты, да и лишнее барахло куда-то надо сложить.

Здесь никакого барахла не было. Если не считать барахлом десяток мальчиков и девочек, сидящих и стоящих за решеткой, перегораживающей вход в подвал.

Самодельная темница была разделена на две половины — женскую и мужскую. В каждой находились по пять детей, возрастом примерно от семи до двенадцати лет. Точнее сказать было нельзя — в подвале слишком темно. Юсас прихватил с собой масляный фонарь, который пришлось долго зажигать — пока нашел кресало, пока разжег — но фитиль был почти сожжен, и заменить его Гримал так и не удосужился. Язычок пламени метался, колеблемый сквозняком, и давал света не больше, чем нужно было для того, чтобы рассмотреть ступени лестницы и не навернуться с нее, ломая шею. Чтобы рассмотреть в подробностях тюремную камеру такого света было явно недостаточно.

Все, что видно — светлые фигурки за толстыми прутьями на фоне темной стены. Да общие очертания этих самых фигур — по крайней мере можно было рассмотреть, кто есть мальчик, а кто девочка. Все обнажены — ни трусов, ни рубах, и это при том, что в подвале довольно-таки прохладно. Ну так Юсасу показалось — прохладно. Его вдруг стало немного трясти.

И еще была странность — все молчали. Дети не плакали, не стонали, ничего не говорили. Они стояли и сидели, прижавшись к стене, и смотрели на Юсаса вытаращенными как от ужаса глазами, явно ожидая чего-то плохого. Даже не плохого, а совсем ужасного! Такого запредельно ужасного, что от предвкушения стынет кровь в жилах и каменеет тело.

Юсас чувствовал это, и у него перехватило дыхание. Что теперь делать? Как быть?

— Эй! С вами все в порядке? — спросил он, чувствуя, насколько глупо звучит этот вопрос. Ну в самом деле — что может быть в порядке, если ты сидишь голым в темнице, в доме, который принадлежит мерзкому человеку, можно сказать маньяку, убийце, негодяю! А что тогда спросить?

Дети продолжали молчать, и тогда Юсас приблизил фонарь к решетке, стараясь разглядеть лица тех, кто там находился. И дети тут же вжались в стены, опуская глаза, и Юсас знал — почему. Нельзя смотреть в глаза тому, кого ты боишься, и не хочешь, чтобы он тебя заметил. Надо стать незаметным, стать тенью — неслышимой и серой. И может тогда он тебя пропустит и возьмет другого!

— Эй, вы меня понимаете? — голос Юсаса дрогнул, и почти сорвался на хрип. — Понимаете? Я… я… я хороший!

Он сам не знал, почему так сказал. Ну просто ничего другого не сумел найти у себя в голове. Хороший! Ведь он правда — хороший! Воровал, да. Но ведь не последнее! И детей в темнице не держал! Старался жить по-совести! Ну… насколько мог.

— Ты хороший? — от толпы детей отделилась девочка лет семи. Маленькая, худенькая, большеглазая. На ее теле виднелось множество синяков, будто кто-то ее щипал, а на подбородке — уже пожелтевший синяк.

— Ты не будешь делать нам больно? — девочка смотрела на Юсаса огромными карими глазами, и ему вдруг захотелось рыдать. В голос, бросившись на грязный пол, стуча кулаками по ступеням загаженной лестницы — рыдать! Да почему же так?! Ну почему, почему?! ЗА ЧТО?! Ну что они сделали такого, чтобы поступать с ними — ТАК?! Почему этот мир такой мерзкий, такой подлый?! Зачем он?!

— Я не буду делать вам больно! — севшим голосом пообещал Юсас, протянув руку между прутьев, попытался погладить девочку пот голове. Она вздрогнула, отшатнулась, закрылась руками и присела, сжавшись в комочек. И тогда Юсас с ужасом увидел, что спина ее и попка исполосованы рубцами. Ее кто-то сек — до крови, безжалостно, практически до смерти. Но она умудрилась выжить.

— Слушайте меня! — Юсас повысил голос, изо всех сил стараясь, чтобы он звучал звонко и грозно — Я Юсас! Я пришел, чтобы вас освободить! Вашего… хозяина я связал, он лежит в прихожей! Теперь вы никому не принадлежите! Я вам помогу, и вы уйдете куда хотите!

И тут он запнулся — а куда они уйдут? Правда — куда?! А может им идти-то некуда! Совсем — некуда! Вот как ему, например!

— Кто знает, где здесь ключи? Ключи от замков?

Молчание. Потом мальчишечий голос, робкий, будто мальчишка еще не верил тому, что случилось. Боялся поверить.

— Они висят вон там… в углу. На крючке. Только ты правда пришел нас освободить? Это не Гримал тебя подослал?

Мальчишке на вид было лет двенадцать, хотя могло быть и больше. Худой, но жилистый, тело практически лишено детской угловатости и нежности. Да, скорее всего ему было больше двенадцати — у него начали расти волосы на лобке. Возможно, он чуть младше Юсаса или такого же возраста.

— Я же сказал — Гримал лежит связанным! — Юсас придал голосу солидность и даже суровость, а когда услышал голос девочки из женского отделения, и посмотрел туда, то замолк, и невольно отвел глаза. Ему стало неловко. Этой девочке тоже на вид было лет двенадцать, но только на первый взгляд. Лет четырнадцать, без всякого сомнения. Грудь практически как у взрослой, только еще не отвисает. Волосы на лобке, совсем немного. Округлости — как у настоящей женщины, только очень уменьшенной. Ну как если бы взяли взрослую девушку, и… сжали со всех сторон, уменьшив ее в размере.

Карлица? Да вроде — нет. Юсас видел карлиц. У них обычно неприятные взрослые лица, и разговаривают они странными голосами, тоже неприятными, будто нарочно коверкают слова. У этой обычный девчачий голос, звонкий и очень даже приятный.

Смотреть на нее было стыдно, но… хотелось. Ужасно хотелось. Взгляд так и притягивался к девичьей фигуре, тем более что девушка не прикрывалась. Не отворачивалась, стояла голой, будто так все и надо. Будто стоять и разговаривать с незнакомым мальчишкой вот так, голышом — это привычное, обыденное дело. А что такого-то?

— Вы как тут оказались? — не утерпел, спросил Юсас, шагнув туда, куда показал мальчишка, за ключами. — Сколько вы уже тут?

— Не знаю… — равнодушно ответила девушка. — Долго. Очень долго. Я Элена. Он для себя нас держит. Давно уже. Серх — это мой брат. Мы близнецы. Мы ехали с отцом, напали разбойники. Всех убили. Нас забрали, а потом нас купил Гримал. И с тех пор мы здесь. А дети недавно. Может месяц. Может два. Он где-то их берет, развлекается с ними месяц, два, а потом продает. Если не умирают. И новых покупает. И снова продает. А мы все время тут. За детьми ухаживаем. Дом убираем. Развлекаем Гримала.

— Как развлекаете? — Юсас не хотел спрашивать, все и так было ясно. Но он все равно спросил. Он должен был это спросить — чтобы знать. Чтобы быть уверенным. Ему Это было нужно.

— Он трахает нас… — девушка снова как-то спокойно, до безумия спокойно пожала плечами. — Иногда хочет, чтобы мы трахали друг друга. И смотрит. А потом все равно трахает нас. А иногда сечет плетью. Или ремнем. Но это редко. Плетью он сечет детей. Ему нравится, когда они плачут. И тогда он их трахает.

Девочка еще что-то хотела сказать, но Юсас перебил ее:

— Хватит! Не надо больше! Хватит! Остановись! Хватит…

Девочка замолчала, послушно и беспрекословно. И снова замерла, держась за прутья решетки и не обращая внимания на окружающее. К ней подошла давешняя девчонка, что разговаривала с Юсасом, обхватила ее за бедра, девушка опустила ей на голову ладонь, и так они стояли, прижавшись друг к другу, окунувшись в какой-то свой мир, где нет ни клетки, пахнущей мочой, по́том и ужасом, где все хорошо, и где они всегда сыты и никто им не делает больно.

И Юсас вдруг подумал о том, что возможно ему было не так уж и плохо, как казалось. По крайней мере он знал, что где-то есть Дегер, и Дегер его никогда не бросит. Найдет, и все будет хорошо. Была надежда. А у этих — надежды не было никакой. Вообще — никакой. Только ужас, только боль, только страх.

Ключи нашлись там, где показал парнишка. Два здоровенный стальных ключа, провернувшихся в замочных скважинах так легко, что Юсас даже удивился — замки были огромными, их невозможно сломать даже ломом. Такие обычно вешают на дверях купеческих складов. Видимо, за ними ухаживали и смазывали. К тому же частенько открывали и закрывали эти двери.

Дети вышли из клеток организованно, без криков и плача. Пошли наверх по лестнице вероятно так, как делали это не раз и не два — впереди Серх, позади всех Элена, мягко направляющая вперед ту самую девчонку-семилетку. На Юсаса они не смотрели, шли как-то странно, будто во сне, и Юсас вдруг с тянущим в груди чувством подумал, что это все неспроста. Дети не могут ТАК себя вести. Быть такими спокойными, такими тихими. И такими послушными.

Он вошел в клетку, где сидели мальчики. Посветил фонарем, увидел на табурете деревянную бадью, наполненную водой. Наклонился над ней, принюхиваясь, поднял лежащий рядом легкий деревянный ковшик, зачерпнул. Поколебался пару секунд (ему было противно), и отхлебнул глоток горьковатой, пахнущей прелью и чуть сладковатой воды. Мгновенно выплюнул, сразу распознав знакомый вкус.

Он знал, что это такое. Пробовал. И не понравилось, слава Создателю. Его тогда рвало, да так, что едва не выблевал все свои внутренности. Говорят, такая реакция не у всех. Большинство подсаживается на наркоту с первого раза. Его организм оказался стойким и категорически воспротивился принимать эту гадость в свой кровяной круговорот. Уберег Создатель. А вот этих детишек — не уберег. И как теперь они будут жить с такой бедой — неизвестно. Избавиться от наркотической зависимости можно только одним способом — лечить их сильной магией, очищающей кровь, выводящей яд из телесного оборота. Иначе — пятьдесят на пятьдесят, что они умрут, если не получат очередной дозы наркоты.

Юсас вдруг услышал пыхтение, стук, стоны и приглушенные крики. Поняв, в чем дело, он птицей взлетел по лестнице, пробежал по коридору, вломившись в толпу детей, растолкал их по сторонам. Выбил нож у Серха, отобрал дубинку у Элены, и только тогда наклонился над Грималом, определяя — успел добежать, или нет.

Успел. Гримал был живехонек, и почти здоровехонек, только находился в полубессознательном состоянии от ударов по голове, да на заднице добавилось с пяток узких и, наверное, глубоких ран. Которые, впрочем, почти и не кровоточили. По крайней мере снаружи — одна находилась точно напротив ануса. Так что теперь Грималу трудно будет сходить в сортир. Больно.

Впрочем — это ему никак не помешает умереть. Оставлять жить эту мразь Юсас не собирался. Все, что он хотел прежде сделать — это узнать, где гад хранит свои деньги, коих у того должно быть превеликое множество — судя по словам негодяя, да и по логике событий. На последние медяки такой дом не купишь. У него точно должно быть не меньше десяти тысяч золотых. А то и того побольше. Главное — поспрошать как следует.

— Он мне пока нужен! — Юсас обвел взглядом тяжело дышащих детей. — Не трогайте его без моего позволения!

— А когда он не будет тебе нужен, ты позволишь нам его убить? — невыразительно спросила Элена, посмотрела на Гримала, лупающего глазами, и Юсас впервые за сегодняшний вечер увидел, как ее красивое, даже кукольно красивое лицо исказилось гримасой ненависти. Такой ненависти, что Юсасова ненависть по сравнению с ней была жалким угольком в сравнении с жарким огнем очага.

— Посмотрим… — неопределенно сказал Юсас, и наклонившись к уху Элены, шепнул. — Тихо! Позволю! Пусть думает, что у него есть шанс выжить!

Девушка медленно кивнула, и повернувшись к Юсасу, стоящему близко от нее, едва заметно дрогнувшим голосом спросила:

— Что нам сейчас делать?

Нет, так-то Юсас понимал, что все бывшие пленники сейчас находятся под действием наркоты. Но все равно было немного не по себе — девушка не поинтересовалась, кто он такой, зачем здесь, как Гримал оказался в таком положении, кто его ранил и почему Юсас решает — жить ему, или умереть. Судя по всему, все бывшие пленники сейчас воспринимали мир как сон, а во сне может быть всякое. И нелогичное — тоже. Надо просто воспринимать это как нормальное явление — вот есть некое событие, значит — ему положено существовать. И все тут! Никаких копаний и разбирательств — что, зачем и почему!

И Юсас, как свободный, как некая сила, которая смогла их освободить и как-то повергла хозяина, воспринимается как командир. Как новый, возможно добрый Хозяин. То есть, фактически Юсас стал рабовладельцем, отобрав десяток рабов у злого хозяина. И это ему не нравилось.

Нет, так-то он совсем не был против рабства. Ну вот случилось так, что эти люди стали рабами. Он причем? Такое вот устройство мира! И не Юсасу его менять. Но тут… он вдруг представил себе на месте этих детей. Это не их, а его, Юсаса, опаивают наркотой, а потом сутками насилуют, избивают плетью, мучают. И это его потом продают мерзким извращенцам, которые делают с ним все, что они захотят. Как тот, палач, в пыточной камере. И тогда все становится на свои места. Рабство — это ПЛОХО. И теперь Юсас понимал, почему Дегер с таким отвращением относился к рабству. Некоторые моменты кажутся ясными и простыми, пока… не прикинешь ситуацию на себя.

— Сейчас вы идете в душ, моетесь, как следует отмываетесь. Потом ищете любую чистую одежду, и одеваетесь. Не надо разгуливать голышом. Затем находите еду и готовите ужин. Вы есть ведь хотите? Ты вообще знаешь, где тут в доме еда и одежда? И вообще — где тут все находится?

Девушка подумала, почесала правую грудь возле соска, и взгляд Юсас сам по себе, абсолютно без его участия — проследил за рукой, и… пал на грудь. Ну уж больно она была соблазнительна! Упругая такая… розовая… не грудь, а цветок!

Но девушка ничего не заметила. Почесавшись, она кивнула:

— Да… знаю. Мы же работали по дому. Убирались. Стирали. Мыли. Готовить он нам не позволял, боялся. Говорил — мы плюнем ему в чашку. Или стекла толченого насыплем. Он обычно с собой приносил. Или сам готовил. Или заставлял только начистить овощи. Но после того, как Серх хотел его зарезать ножиком, он нам ножики не дает… не давал.

— Зарезать хотел? — Юсас почему-то даже удивился, глядя на будто сонного, застывшего статуей мальчишку. По его лицу никак не было видно, что он способен на кого-то напасть и попытаться убить. — А что потом было?

— Он порезал Грималу шею… — монотонно, без выражения сообщила девушка. — Гримал отобрал у него нож, избил. А потом привел каких-то мужиков, и они долго били и насиловали. Серх чуть не умер. Но потом отошел. Только иногда кровь идет…

Юсас почувствовал, как глаза закрывает красная пелена. Ему хотелось убивать. Ему хотелось убивать! Всех! Все рабовладельцев! Всех, кто причастен к этому грязному делу! А Гримала… Гримала резать медленно, по кусочкам, так, чтобы он жил долго. Но очень трудно. Очень!

— Идите в душ. Займись детьми, — сдавленным голосом скомандовал Юсас. — Серх, помогай ей. Потом поговорим. И вот еще что… вы знаете, где он хранит наркотики?

— Где-то на кухне, — девочка кивнула в сторону коридора. — Там у него тайник. Он когда готовил нам питье, оттуда приносил.

— Так ты знаешь, что вас опоили? Что вы под наркотой? — зачем-то спросил Юсас.

— Знаю. Знаем. Но это хорошо. Иначе бы давно разбили бы голову о стену. А так вроде и не больно, и не противно. Как во сне. Как будто это все не с нами…

Юсас ждал, что она заплачет, что дрогнет голос, но девушка не заплакала, она еще постояла, будто вспоминая, что ей следует делать, и поймав мысль за хвост, притянула ее назад:

— Так мы пошли?

— Идите. Занимайтесь детьми и ужином. Как закончите готовить — позовете меня.

Девочка повернулась, и Юсас сделал усилие, чтобы не смотреть на ее почти женский зад. И это было трудно, но он справился. Ведь он не какой-то там мерзкий маньяк вроде Гримала!

Юсас думал, что он все знает об улице. О том, что там происходит, и что может произойти с людьми. Но вот такое, откровенное Зло попадалось ему на жизненном пути в первый раз. Нет, так-то он слышал — и о маньяках, и о людях, которые специально покупают рабов, чтобы мучительно и страшно их убивать. И даже детей, подростков, таких, как Юсас. Но он все это пропускал мимо ушей. Ведь все это не могло произойти с ним! Это какие-то рассказки! Страшилки!

Только теперь он осознал, насколько его прикрывал статус участника воровской гильдии. Авторитет того же Хозяина, который отомстил бы за его обиды. Да, отомстил бы, потому что если главарь банды не мстит за соратников — он теряет авторитет. А чем держится банда? Только авторитетом ее руководителя. Стоит его потерять, и тут же начнется развал, разброд и шатание. И гибель вожака неизбежна. Это как в волчьей стае — пока ты силен, пока ты в авторитете — ты правишь Стаей. Стал слаб, не можешь справляться с обязанностями — новый, молодой вожак займет твое место. И тогда уже пощады не жди.

Он посмотрел на Гримала. Тот очнулся, лупал глазами, смотрел по сторонам и вроде как что-то соображал, строил планы. Какие планы? Ясно — какие. Освободиться и устроить показательные казни тем, кто на него покусился. Вот только этим планам не суждено осуществиться, это точно!

Юсас прошелся по коридору, толкая двери, заглядывая в комнаты. В одной из них на столе обнаружил хороший масляный фонарь с длинным фитилем. Зажег его от старого, старый оставил висеть в коридоре на крюке. Пошел дальше, вглубь дома.

За одной из дверей он и обнаружил то, что с замиранием в сердце ожидал увидеть — пыточную. Вот тут маньяк занимался своими грязными делишками. На стене — кольца-кандалы, рядом крест, такой же как в пыточной Башни, только поменьше размером — под детей. Рядом какие-то приспособления, предназначения которых Юсас с первого взгляда не смог понять, а когда понял — его перекосило от гадливости.

Следов пыток не было, ни крови, ни запаха. Похоже, что здесь хорошенько убирались. На стене — плети, веревки, блестящие крючки и крюки, о предназначении которых Юсас даже думать не хотел.

Рассматривать все это он не стал. И противно, и времени нет. Делами надо заняться. И первое дело — Гримал. С ним он еще не закончил.

Вернулся к пленнику, схватил его за ноги и волоком потащил в пыточную. Гримал что-то говорил, что-то обещал, но Юсас его не слышал, не хотел слышать. Какой смысл сейчас говорить? Вот повисит на крюке, тогда можно и спросить. За все спросить.

Отвязал руки пленника от ног, задумался — как же его вздернуть на крюк? Один точно не поднимет. Надо было позвать Элену с Серхом, уж втроем как-нибудь бы да и взволокли. Но им теперь не до того. Пусть занимаются другими делами. Сам попробует.

Прикинул, взялся покрепче за руки, потянул… уххх! Гримал плюхнулся на пол, застонал, выругался. Голова его со стуком ударилась об пол, и Юсас на секунду даже испугался — не уйдет ли гад на тот свет так просто? Кстати, а почему он не бьется головой о пол, о стены? Не разбивает себе затылок? Ведь ясно же, что все это закончится плохо! Обязательно закончится плохо! Для него, разумеется. Так на что Гримал надеется?

Но это можно обдумать и после. А сейчас…  взгляд упал на веревки, висевшие на стене. Вот! Это то, что нужно!

Снял одну веревку, не толстую, но и не тонкую — явно способную удержать тушу Гримала. Один конец привязал к путам на руках. Посмотрел и передумал — а если путы не выдержат? Нет уж, напрямую — к рукам! Перевязал заново, под причитания и стоны маньяка, обещавшего то огромную награду, то казнить всех подряд, как только он до них доберется. Закинул веревку на крюк, вбитый в потолок, посмотрел по сторонам, прикинул и сам себе кивнул головой — вот! На противоположной стене — кольцо на уровне головы! То, что надо!

Продел веревку в кольцо — пришлось ее размотать, бухта большая — подтянул, выбрав слабину, прикинул, сделал натяжку, приподнимая руки Гримала вверх, и упершись обеими ногами в стену, практически перпендикулярно ей, потянул со всей силы, что было.

А силы — было. Вес маленький, это точно, и просто так Юсас никогда бы Гримала не поднял, но вот так, через блок — запросто! Даже когда он еще не был одержимым и то — наверное бы поднял. Просто от злости. От ярости, распирающей душу.

Рывок! Еще! Медленно, но верно здоровенная туша Гримала поднималась вверх, и вот он уже стоит на подгибающихся ногах. Нет, не стоит — ноги не держат. Перерезанные сухожилия не позволяют стоять. Но почти стоит. Вот и хорошо! Вот и отлично!

Конец веревки на соседний крюк, на котором висела бухта веревки, оборот, другой! Все, затянуть как следует, и готово. Висит, как свиная туша!

Подошел, вгляделся в мутные серые глаза, и будто кто-то сдернул с ушей толстую повязку. Теперь Юсас разобрал то, что говорит Гримал.

— Врут они все! Они врут! Эти похотливые твари — врут! Я тебе денег дам! Я тебе много денег дам! Хочешь — я тебе этот дом отдам! Я тебе всех их отдам! И будешь делать с ними все, что захочешь!

Юсас ударил. Сильно, от души. Нос Гримала хрустнул, из него обильно полилась кровь, но через несколько секунд остановилась. Да, Гримал восстанавливался не так быстро, как Юсас, но все-таки восстанавливался гораздо, гораздо быстрее любого другого человека!

Юсас вытащил нож, который перед подвешиванием пленника снова упрятал в ножны на голени (А хорошо, что туда приделал! В любом другом месте Гримал точно бы его нашел!), и стал деловито, снова завесив уши «повязкой», срезать с пленника одежду. Остановился только тогда, когда тот остался совершенно голым.

— Где, говоришь, спрятаны деньги? — спросил Юсас спокойно и деловито, и так же деловито провел по груди Гримала острием клинка, вспарывая кожу. Гримал завопил, задергался, но веревка держала крепко. Кровь, полившаяся обильно, тут же остановилась, порез будто заклеился. Юсасу стало интересно, и он еще раз провел по коже пленника, уже по животу.

— В банке! У меня деньги в банке! Но и тут есть! Есть! На кухне! За шкафом спрятаны! Там десять тысяч! Забери и отпусти меня!

Юсас опустил нож, развернулся, пошел в кухню. После недолгих поисков действительно нашел деревянную коробку, в которой лежали золотые монеты, эквивалент десяти тысяч серебряных империалов. Хорошая сумма. Но недостаточная. Для чего недостаточная? Да хотя бы для того, чтобы хоть немного компенсировать мучения этим детям. Если это возможно вообще возместить какими бы то ни было деньгами.

На кухне было людно. Брат с сестрой, уже одетые в какое-то барахло, скорее всего принадлежавшее хозяину дома, резали лепешки, нарезали копченое мясо, а дети, собравшиеся вокруг стола смотрели на то, что они делали странными, тусклыми глазами — вроде как не верили в происходящее. Но тут было все понятно — во-первых, из организма еще не вышел наркотик.

Во-вторых, перемены были слишком резкими, и мозг маленького человека не мог оценить ситуацию как положено. Нет ни радости, нет ни печали — тупая покорность судьбе и привычка подчиняться — тем же Серху и Элене, которые и раньше работали по дому и ухаживали за детьми.

Увидев Юсаса — окровавленного, с ножом в руке, они как-то сразу сжались, прижались друг к другу, и у Юсаса снова заныло сердце. А еще он заметил, что мелкие так и сидят голышом, хотя и были теперь чисто отмыты.

Элена видимо поняла его взгляд, пожала плечами:

— В кухне тепло, а одежды на них найти не смогли. Пусть пока так посидят, я потом сделаю им из простыней какие-нибудь рубахи.

Юсас промолчал и тоже пожал плечами — так, значит так. Кстати, Элена тоже была в рубахе, без штанов — рубаха с подвернутыми рукавами была ей настолько велика, что спускалась почти что до колен. Серх — тот в штанах, и тоже подвернутых.

— А где же их одежда? И ваша одежда? Как же он собирался вас продавать? Все равно ведь пришлось бы одеть?

И тут же похолодел. Брат и сестра посмотрели на него такими мертвыми глазами, что Юсас все понял. Понял, и ужаснулся.

— А он никуда не увозил, — бесцветным голосом пояснил Серх. — К нему приходили клиенты, он им давал детей, а потом… в общем — там в конце комнаты для пыток есть люк. Он ведет в канализацию. Туда можно сбрасывать мусор… Ну… то, что оставалось. Он и девушек приводил, но они долго не жили. День, два — не больше.

В ушах Юсаса звенело, и голос Серха с трудом пробивался сквозь эту толстую повязку. Он был тихим, без эмоций, но таким острым и страшным, что Юсасу ужасно захотелось его больше никогда не слышать. Чтобы он ничего не знал о том, что происходило в этом доме. А голос все жужжал, все ввинчивался в мозг Юсаса, и волосы его становились дыбом. Такого просто не могло быть! Такого не бывает! В благополучной, в чистой, красивой столице — ЭТО?!

Выслушав, Юсас повернулся и пошел назад, к Грималу.

Через полчаса Юсас знал, где еще два тайника с деньгами, где одежда детей, и откуда они взялись. По большому счету знание о происхождении детей ему ничего не дало — что толку от того, что Гримал назвал имена работорговцев и ловцов или назвал имена разбойников, которые поставляли ему живой товар? Где ему, Юсасу, их искать? А даже если нашел — сумеет ли с ними сладить? Скорее всего — не сумеет. Все-таки Юсас всего лишь уличный воришка. Пусть даже и одержимый, а значит быстрый и сильный, но… пятнадцатилетний мальчишка. Совсем не глупый мальчишка, понимающий пределы своих возможностей. Вот если бы здесь был Толя! Тогда все упрощалось и становилось на свои места. Уж они бы с ним дали по мордасам всем этим тварям! Точно!

Юсас ни на секунду не усомнился, что Толя именно так и поступит. Не улетит в свой мир, прихватив с собой названного братца, а найдет негодяев и покарает. Ведь Юсас сделал бы именно так! А значит — и Толя сделает.

Когда Юсас закончил с Грималом, он был жив. Не совсем здоров, но жив. Вернее — совсем не здоров. Но в разуме, все понимал и довольно-таки громко кричал. Злые, сильные люди плохо переносят боль, это Юсас знал давно. И теперь в этом снова убедился.

Выйдя на кухню, Юсас обнаружил, что мелких там уже нет. Элена, не дожидаясь вопросов, пояснила, что отправила их спать, наверх, в спальню. И тут же предложила Юсасу поесть. Он хотел отказаться, но желудок скрутило, будто узлом, и рот наполнился слюной. Он ужасно, страшно хотел есть!

Через минуту Юсас уже жевал, глотая мясо и куски лепешки, давясь и запивая холодным пивом. И только когда утолили первый голод, спросил:

— А откуда еда? Да еще и холодное пиво! Откуда?

— Здесь есть ледник, — пояснила Элена. — Магия. Там лежит артефакт, он поддерживает холод. Я слышала, как Гримал говорил своим гостям, что этот артефакт стоил ему больших денег. И что это стоит того.

— Скажите… — Юсас обвел взглядом лица брата и сестры. — Эти дети помнят, откуда они взялись? Кто они? Где их родители? Как-то можно найти их родню?

— Они не помнят, — Серх прикрыл глаза, будто говорить ему было ужасно больно. — Вообще ничего не помнят. Только клетку. И Гримала. У них что-то с головой. Они маленькие еще. А Гримал что-то мешал с наркотой, какое-то снадобье. Они и говорить почти не могут. Кроме Шани. Это та девочка, что с тобой говорила. У нее с головой лучше всех. Но… тоже иногда бывает.

Серх не пояснил, что именно бывает, а Юсас не стал спрашивать. Ничего хорошего в ответе на свой вопрос он не ожидал. Все было и так ясно.

— А вы… помните? Вы куда пойдете? Что будете делать?

— Мы? — Серх поднял на Элену тусклый взгляд. — Никуда не пойдем. Я хочу убить Гримала и умереть. Я только и жил потому, что хотел выжить и его убить.

— И я… — Элена глянула на Юсаса исподлобья. — Я не хочу жить. Но хочу, чтобы Гримал был наказан. А потом…

— А с ними что?! — Юсас даже удивился, насколько горячо он это сказал. — Они как будут жить?! Они — куда денутся?! С ними — что будет?! Неужели вы их бросите?

— Бросали уже… — утробно сказала Элена, и голос ее прервался. — Бросали… бросали… бросали… нам не надо жить. Мы устали, понимаешь? Мы устали!

— Мы все устали… — Юсас едва вытолкнул из себя слова и перестал есть. Кусок в глотку не лез. — Гримала я вам отдам. Делайте с ним все, что хотите! Но с одним условием — вы должны помочь этим детям. Вы не должны их бросать!

— А ты? — Серх посмотрел на Юсаса. — Ты их не бросишь? Разве ты не можешь о них позаботиться?

— Я… я… — Юсас запнулся. И правда — а почему он не может помочь? Денег из Гримала он выжал немало. Даже банковские долговые обязательства на очень даже кругленькую сумму! Он теперь богат! Сказочно богат! Интересно, зачем этому проклятому Грималу нужно было еще и отбирать медяки у нищих?! При таком-то богатстве?!

— Я не знаю, — сознался Юсас. — Я должен уйти. За мной идет охота — я государственный преступник. Мой брат убил императора и всю его семью, меня заподозрили в участии в заговоре, меня пытали, и я… одержимый.

Юсас впервые заметил интерес в глазах брата и сестры. И в самом деле — не каждый день встречаешь государственного преступника, да еще и одержимого. И тогда он взял, да и рассказал им все, что с ним и случилось за это время, начиная с самого своего рождения. Почему — он тоже этого не знал. Но рассказал почти все.

Рассказ уложился всего в пятнадцать минут, не более того. Вот казалось бы — вся жизнь Юсаса, столько событий — и всего пятнадцать минут! Родился, жил, воровал, встретил Дегера… ну и так далее.

Выслушав, Серх и Элена долго молчали, потом девушка, которая явно была лидирующей в их паре, тихо сказала:

— Спасибо.

— За что? — удивился Юсас.

— За то, что нам поверил. За то, что рассказал. Теперь я тебя понимаю. Но это ничего не меняет. Понимаешь… мы помогали этому гаду убивать детей. Ведь мы за ним ухаживали, убирали в доме… мыли пыточную. А иногда он заставлял нас смотреть…

— Не надо, Эля! — Серх вздрогнул, и побелел. — Не надо! Не хочу!

— Вы не виноваты! — сказал Юсас, и сам себе не поверил. — Вы ведь не убивали!

Сказал и поразился, какими стеклянными, безумными стали глаза обоих собеседников. Сказал и осекся. Неужели… ох, лучше не углубляться! Лучше не углубляться!

— Они мучились… — глухо сказала Элена. — Они умирали. И нам иногда приходилось… не бросать же их живыми?

— Не надо! — Серх вдруг вытянулся, сделался совершенно белым, как полотно, и внезапно его тело изогнулось, и он забился в судорогах, страшно перекручивающих, выгибающих спину до хруста костей. Элена вскочила, бросилась к нему, ухватила за голову:

— Дай какую-нибудь палку! Я в зубы суну! А то он язык откусит! Скорее!

Юсас оглянулся по сторонам, заметил на кухонном столе деревянную ложку-черпак и сунул ее в руку Элене. Та с видимой силой разжала зубы брата, вставила туда ложку — так, будто делала это уже не первый раз — положила его на бок и присела рядом, держа его за руку и следя за тем, чтобы дергаясь он не лег на спину и не захлебнулся пеной и рвотой.

— Его по голове били, — сказала она тихо, спокойно, но Юсас видел, как вздрагивает ее рука, как мелкой дрожью трясется спина. — Он редко так делает, но если делает — тогда помочь ничем нельзя кроме как не дать откусить язык. Когда первый раз у него случилось, он долго не мог разговаривать. Язык надкусил. С тех пор все больше молчит.

Она помолчала и добавила, глядя в пространство:

— Он скоро очнется. И будет слабый, ходить не сможет. Ты поможешь мне отнести туда, где этот…

Элена замолчала, сглотнула:

— Я хочу, чтобы он видел. Все видел. Ты обещал ЕГО отдать нам.

— Детям не будешь показывать?

— Нет. Они не понимают. Да и не нужно им. А нам — нужно. Я знаю — нужно. Мы должны убить Зло. ДОЛЖНЫ.

Она сказала это с таким нажимом, что Юсас осознал — да, должны. Иначе как потом жить? Надо видеть, что Злу — конец! Надо самому его убить!

— Он одержимый… — зачем-то сказал Юсас, и понял, как это глупо. Какая разница — одержимый Гримал или нет? Главное, чтобы его не было. Его, и таких как он! Очистить мир. Очистить от таких, как он! И тогда мир будет хоть немного чище.

— Чистильщики, — сказал Юсас, и сам удивился своим словам. Но повторил. — Чистильщики!

— Чистильщики… — повторила девушка и впервые за весь разговор взглянула Юсасу в глаза. И его вдруг едва не затрясло — такая боль, такая печаль, такой ужас был в глазах девушки! Она боялась не умереть. Она боялась жить.

Юсас замер. Что он слышал от Толи про одержимых? Он что-то говорил о том, что можно забрать, вытащить демона из одержимого, всосать его в себя. А потом пересадить в другого человека. А еще — можно ак-ти-ви-ро-вать. Он так говорил. Сделать какого-то Альфу из одержимого, и тогда этот Альфа будет сильнее, быстрее всех одержимых. А еще — сможет активировать других Альф. И его очень трудно убить. Вот как Толю, к примеру. Или как его, Юсаса.

Они тогда проговорили с ним целый день. Толя рассказывал о том, откуда он пришел. Кто его приемная мама. Какая замечательная у него жена и названный брат — такой же, как Юсас. А еще — о том, как чистил мир от дряни вроде Гримала. Нет, таких как Гримал он не встречал, это настоящее Зло! Но кто знает, что выросло бы из обычных одержимых, если бы они росли, развивались дальше? Какое зло бы они творили? Может стали бы гораздо хуже, чем Гримал? Хотя — нет, хуже Гримала быть нельзя. Это невозможно.

А еще одна мысль все-таки не давала Юсасу покоя — зачем такому обеспеченному, даже богатому человеку еще и управление уличными нищими? Жалкие монеты несчастных людей — неужели они нужны были Грималу? Или он был настолько жаден, и не мог бросить начатое дело? Надо было спросить у него на допросе. Но теперь уже и не хочется. По большому счету — какая разница? Ну вот нравилось ему измываться над нищими, и что?

— Скажи, а он сюда не приводит нищих? Ну… в пыточную?

— Приводил, — тут же откликнулась Элена. — Он их пытал, как и всех… остальных. Он многих приводил, почти каждый день. И гости пытали.

Юсас знал про гостей. Он практически все про них знал. У Гримала давно уже образовался свой… круг, если можно так назвать. Нет, не круг — клиенты! Они платили Грималу, приходили в определенные дни и делали то, что хотели. Делали ВСЁ! А он брал деньги и смотрел. Кстати, не так уж и много брал — по крайней мере с его слов. Ему нравилось смотреть.

Юсаса передернуло. Ему теперь хотелось забыть все, что он услышал. Но забыть он не мог. А еще, вдруг подумалось о том, что мог бы сделать Элену и ее брата одержимыми. Зачем? Затем, чтобы теперь они чистили мир. Этот мир точно нуждается в чистке. Определенно!

— Элена, скажи… — Юсас замер, подбирая слова, а девушка внимательно посмотрела в его глаза, и Юсасу показалось, что в них мелькнуло что-то новое. Что-то оттуда, из ее прошлой жизни. Доброе. Обычная девчонка, не более и не менее. Красивая, пухлогубая, стройная. Мечта, а не девочка!

Но это «что-то» ушло из глаза Элены, и снова она сделалась холодной, бесстрастной, будто спряталась за каменную маску.

— Скажи… а если бы ты смогла почистить весь мир? Если бы ты сумела это сделать? Убить таких мразей, как Гримал!

— Если бы… — Элена вздохнула. — Я всего лишь девушка. Слабая, неумелая, которая даже ножом ударить врага не сможет. Меня убьет первый же одержимый. Но да! Я хотела бы! Я бы жизнь положила на это! Я все равно что мертва. Так чего мне бояться?

— А если я смогу сделать тебя одержимой? Тебя и твоего брата? Будешь жить? Станешь сражаться с негодяями? Убивать работорговцев? Мучителей, вроде Гримала?

— Ты правда это можешь? — глаза Элены расширились, став огромными, как блюдца. Или Юсасу это показалось…  Он просто утонул в этих глазах! Он нырнул в них, чтобы никогда уже не вынырнуть! И тут же с трепетом и даже ужасом понял — он влюбился! Он влюбился в эту искалеченную жизнью девчонку!

— Могу. Но только при одном условии: ты не бросишь этих детей. Ты воспитаешь их так, как положено. Чтобы они выросли хорошими людьми! Чтобы они никогда не стали грималами! Сможешь?

— А откуда ты знаешь, что я хорошая? А если я сама стану такой же, как…

Элена запнулась, но Юсас понял и отчаянно замотал головой:

— Нет! Ты другая! Ты хорошая, я знаю! Ты не можешь быть плохой!

— Ты влюбился в меня… — губы Элены тронула тень улыбки, но девушка тут же посерьезнела и сделалась еще более хмурой, чем до того. — А ведь ты меня совсем не знаешь. И возможно, если бы ты видел, как я… как со мной… ты бы шарахнулся от меня. Ты бы меня возненавидел! Я делала такие вещи… со мной делали такое, что… я даже говорить об этом не могу! И не хочу. Я грязная! Я… я…

— Замолчи… — Юсас вдруг поднялся со стула, шагнул к Элене и, опустившись на колени рядом с ней, порывисто взял в руки ее голову. Заглянул в глаза, и медленно, осторожно прижал голову девушки к груди. — Ничего не было. Совсем ничего! Это сон. Это страшный сон! И он уже закончился. Он навсегда закончился! Теперь ты со мной, и я не дам тебя в обиду. И мой брат, Толя — не даст в обиду! Знаешь, какой он сильный? Какой он быстрый и смертоносный?! Да по сравнению с ним все воины мира — просто дети! Он научит нас приемам. Он научит нас, как бороться с одержимыми. И мы вместе вычистим этот мир!

Юсас почувствовал, как рубаха на груди стала горячей, а плечи девушки затряслись. Она плакала — навзрыд, но тихо, так тихо, что сколько бы он не прислушивался, не мог уловить рыданий. Наверное, привыкла так плакать, чтобы не привлекать внимания. Или чтобы не доставлять удовольствия мучителям…

Серх очнулся минут через двадцать. Вначале он вроде как заснул (Юсас даже заволновался — жив ли?!), а когда проснулся, был слаб настолько, что Юсасу пришлось оставить его лежать на полу — Серх не мог даже сидеть на стуле, все время норовил свалиться. Потому они с Эленой решили — пусть лежит. Накрыли его принесенной Эленой простыней и ждали еще час, когда он как следует очнется.

Наконец, Серх начал говорить, хотя и слабо, постоянно запинаясь, подбирая слова. Было видно, что речь дается ему с большим трудом. Однако он все понимал, и когда Элена рассказала ему о том, что предложил Юсас — так же, как сестра вытаращил глаза от удивления, вдруг став удивительно похожим на нее.

Юсас даже поразился — одно лицо! И как он раньше этого не замечал? Только Серх как-то помассивнее в чертах лица, что ли… покрупнее. Или погрубее. А вообще — одно лицо!

Когда заговорили о том, что делать с Грималом, Серх тут же заявил, что он не будет просто лежать. И что он встанет через час, сможет ходить, так что не надо его считать за совсем уж дохляка. А еще — спросил, когда Юсас сможет сделать его одержимым.

Вот тут Юсас и застопорился. Честно сказать, он совершенно не представлял, как это сделать. Как «наградить» кого-либо демоном, и как этого демона извлечь из одержимого. Толя что-то говорил на этот счет, но как-то… обще, без подробностей. Мол, «я вытащил ее, втянул в себя Тварь из одержимого, а потом перекинул в тебя». Ну и… все. Как он втянул? Как перекинул? Каким способом? Неизвестно.

Как развеять туман неизвестности? Только одним способом. Только одним…

Юсас оставил Элену ухаживать за Серхом и отправился туда, куда идти ему совсем не хотелось.

Гримал был жив, хотя выглядел не очень хорошо. Порезы на боках уже закрылись, но крови пролилось немало, и она покрывала все его тело, особенно ноги. На полу под ногами скопилась целая лужа липкой, темно-красной субстанции вперемешку с дерьмом. Но одержимому все было нипочем. Он за это время даже слегка укрепился духом, и когда Юсас появился в дверях пыточной, сходу заявил, что если его не отпустят, влиятельные друзья отомстят за него так страшно, что Юсас обязательно пожалеет. И это заявление было таким глупым, что невольно вызвало у Юсаса кривую усмешку — ну даже если отомстят, что вообще-то сомнительно, ну так и что? Грималу-то от этого как будет? Хорошо? Рад будет? Мертвый-то?

Юсас тут же сообщил об этом обстоятельстве, на что Гримал выдал фонтан ругательств, и тут же возникла мысль — а может отрезать ему язык? Юсас озвучил эту идею, а потом ухватил Гримала за волосы и сунул лезвие ножа пленнику в рот, разрезав при этом губу и выломав передний зуб. Что вначале заставило Гримала как следует повыть, а потом успокоиться.

Подойдя к Грималу, Юсас положил руки ему на плечи и постарался сосредоточиться, почувствовать ту тварь, что сидела в этом негодяе. Как почувствовать, как это сделать — Юсас совершенно не представлял!

Закрыл глаза и постарался увидеть. Увидеть не глазами — мозгом! Всей душой!

Тьфу!

Смачный плевок ударил в лицо Юсасу, и Гримал радостно заржал:

— На, тварь! Получи! Погоди еще, скоро Берген придет, и тогда тебе точно конец! Ублюдок! Говорю — быстро, освободил меня, и валишь отсюда как можно быстрее, и как можно дальше! Иначе я твои яйца на кулак намотаю!

Юсас вытер глаз, залепленный красно-зелеными соплями, и едва удержался, чтобы не скривиться. Мерзкая тварь! Ах, ты гад!

Ярость хлынула из Юсаса тяжелым, густым потоком, и он вцепился в глотку Гримала, захлестнутый только одним желанием — удавить! Задушить мерзкого гада!

Мозг отключился. Действовали только руки, управляемые яростной душой.

И тогда Юсас почувствовал. Он ощутил демона, сидящего в негодяе.

Демон не был похож ни на какое существо. И вообще не был похож ни на что. Это было… как лужица! Лужица воды, разлитой по столешнице. И Юсас знал, что может ее выпить. И выпил.

Гримал закричал, задергался в путах и похоже что потерял сознание. А Юсас… Юсас почувствовал, как стал… полнее. Нет, не толще, не шире — полнее. Как бывает полна кружка с вином.

Вина может быть на самом донышке, или оно плещется через край. Так вот «вино» Юсаса сейчас заполняло его только на четверть. То ли демон был совсем маленьким, то ли «кружка» Юсаса была достаточно велика, но только — что есть, то есть. В Юсаса уместится еще много, много демонов! Штук пять еще, не меньше. А может и десять.

А еще он почувствовал, как чужая сущность внутри него подняла бунт. Юсаса переполнила злоба, такая злоба, какой у него не было никогда в жизни. Была ярость, была жажда мести, злость, но Злобы — никогда не было! Когда хочется убить всех, когда подозреваешь и ненавидишь весь мир, когда ты один — против всего, против всех, против ненавистного злобного мира!

И нет у тебя ни друзей, ни родни, ни любви — только злоба и ненависть, а еще — желание, яростное желание причинять боль!

Нет. НЕТ! У меня есть друзья! У меня есть… любовь! Нет! Ты не будешь таким! НЕТ!

Юсас чувствовал, как демон растворяется в его сущности, как он «мягчеет», как из злобного цепного пса вдруг показывается ласковая домашняя собачонка.

Да, все-таки на самом деле демон по сути своей ничто. НИЧТО! Как нож. Как топор. И только попав в руки злому, подлому человеку, он становится опасным. Жестоким. Кровожадным. Оружие, но не хозяин.

Я хозяин! А ты — слуга! И так будет всегда!

Демон завозился в сознании, как кошка на подстилке, и… растворился в душе Юсаса. Все. Укрощение демона свершилось.

Юсас поднялся с пола, на который умудрился упасть во время борьбы с демоном, и оглянувшись, замер. На пороге стояла Элена и смотрела на него странным, но… каким-то теплым взглядом. Будто увидела в первый раз. А потом ее глаза часто заморгали, девушка, сделав несколько быстрых шагов, подошла к Юсасу и обняла его. И так они стояли, забыв, где находятся, забыв обо всем кроме этих рук, этих губ, этого упругого, теплого и такого родного тела.

Так бывает. Люди, которые несколько часов назад и знать не знали друг о друге, вдруг становятся странно близки. Так близки, как бывает после долгих, очень долгих лет знакомства и дружбы.

Так бывает на войне, когда людям нечего терять, кроме своей жизни. И каждый человек открыт и прозрачен, как стеклянный кувшин. А они ведь теперь тоже на войне. На войне со Злом.

— Ну что же… пойдем лечить твоего брата! — вздохнул Юсас и с трудом разомкнул руки, обнимавшие Элену. И они пошли, ни разу не оглянувшись на висящего в путах маньяка. Им было все равно — сдох он, или еще жив.

Отправить