Как облегчить переезд себе и ребенку

Чемодан без ручки

Надежда Белахвостик: То, что мы называем эпохой турбулентности, для детей период, который они не могут просто переждать: они должны жить и развиваться. Взрослые могут замереть на какое-то время, хотя это тоже невероятно сложно: я тут пережду, законсервируюсь, а потом вернусь, и жизнь пойдет дальше. Но с детьми это потом дорого будет стоить.

— Да, это очень точно. Поэтому давай еще раз проговорим главный принцип перехода в новую среду. В ней нам предстоит научиться жить. Нам предстоит обжить ее точно так же, как обживают новый дом. Для этого нужны якоря, которые держат нас, цепляют за эту новую действительность.

Например, я часто говорю, что у ребенка должны появиться причины, по которым ему стоит жить в новом для себя месте. Не обязательно в другой стране — просто в новом месте. И причиной не должна быть война. Война — общий фон переезда.

Я хорошо понимаю, что взрослые, принимая решение в трагических ситуациях, в первую очередь руководствуются соображениями безопасности. Они могут сказать, и сказать честно: «Мы уехали из места, где чувствовали опасность для себя и своих детей. Мы уехали туда, куда смогли, где были готовы принять нас». Но если вы задаетесь вопросом, как помочь ребенку и сделать переезд для него максимально легким, необходимо найти дополнительные причины жить на новом месте. Умышленно найти возможные ответы на вопрос «Почему мы здесь?». И ответ «Потому что там было опасно» — не лучший.

Приехав, например, в Варшаву из Киева, ребенок может (должен) обнаружить, что в Варшаве есть какое- то необычное мороженое, которого в Киеве не было. Или не мороженое, а колбаса. Или не колбаса, а аттракционы. Или не аттракционы, а кафе. Или не кафе, а деревья. Или не деревья, а друзья. Или, может быть, у мамы освободились все четверги и теперь мы регулярно играем в шахматы. Или наконец-то мы все вместе можем ужинать каждый вечер. Неважно что.

Я очень хорошо понимаю, как трудно людям, которые только приехали, дезориентированы, напуганы, реализовать этот совет. Но я ручаюсь — это важнейшее вложение в будущее семьи. В этом кошмаре, в этой боли, в этом ужасе у человека должно возникнуть хоть что-то, что так или иначе помогает ему закрепиться. Пусть все не слишком хорошо, но вот он — маленький плюс того, что мы оказались здесь.

Надежда Белахвостик: Но другая страна — это же еще и другой язык. Почему-то многие взрослые считают, что для детей выучить его совершенно не проблема, что в детском коллективе они сами по себе быстро адаптируются. А мне кажется, это тоже стресс, и немаленький.

— Конечно, язык — это очень важный фактор. И тут есть две основные возможности. Первая — когда у нас просто нет выхода, мы вынуждены спасать себя, если хотим выжить. Так было с нами, когда мы приехали в Израиль в 1990-м. Это был не такой Израиль, как сейчас, и найти в нем людей, говорящих по-русски, было довольно трудно. Нашей дочке было два года, и в садике она была единственная русскоговорящая. Мы были совсем молодые и считали, что нам очень повезло: сейчас дочь быстро заговорит на иврите. Но Анечка едва по-русски начала говорить. В том детском саду ее не обижали, все там были суперэмпатичные, только сказать ничего не могли, чтобы она поняла. Дочь возвращалась домой и молчала — минимум час от нее невозможно было ничего добиться. Потом она начинала говорить шепотом. А еще через час — по-русски. И никакого иврита.

А дальше произошла история смешная, но очень поучительная. Через две недели в тот же детский сад пришел мальчик-болгарин, тоже двух лет, который так же не знал ни одного слова на иврите. И по-русски, естественно, не знал, говорил только по-болгарски. Наша Анечка сразу поняла, что он говорит точно не на иврите и вроде его язык чем-то даже похож на русский. Воспитатели рассказывали нам, что дочка силой утаскивала этого мальчика в кусты и там говорила с ним по-русски, а мальчик что-то отвечал по-болгарски. Так двухлетние дети самостоятельно справились с адаптацией. Сегодня, спустя больше чем 30 лет, мы эту историю вспоминаем со смехом. И хотя дочь в детском саду и правда за три месяца заговорила на иврите, было это, мягко говоря, непросто — как шоковая терапия.

Вторая возможность, которую я, конечно, желаю всем читателям — когда мы учим язык постепенно, в комфортной поддерживающей среде. И не говорите, пожалуйста, что сейчас это невозможно. Еще как возможно! Только нам самим нужно позаботиться, чтобы такая среда возникла. Капельку заставить себя. Ответить на вопрос, зачем это нужно. Нет-нет, ответа «Надо говорить на языке страны, в которой живешь» недостаточно. Ответы нужны конкретные: «Хочу понимать своего нового друга, смотреть фильмы, читать вывески, флиртовать, уметь ответить на вопрос в магазине» и так далее.

И еще: дети точно заговорят, обещаю. Но не стоит их подгонять. Как мы уже говорили, в первую очередь они должны начать присваивать новую систему координат, вживаться в нее. Они должны быть спокойны, им нужен душевный покой. Без этого начать говорить просто невозможно. Вернее, возможно, но цена будет высокой, да и времени в результате это займет намного больше.

---

Из программы «Любить нельзя воспитывать»

— Мы приехали в Израиль в 2022 году. Уехали, что называется, в один день, когда поняли, что оставаться для нас опасно. Сыну 15 лет. Прошел уже год, а он почти совсем не говорит на иврите.

— Как не говорит? В школу-то он ходит?

— Да, в школу ходит уже полгода, как-то там разбирается, но, судя по всему, не очень успешно.

— Судя по чему?

— Ну, судя по домашним заданиям, судя по тому, что с приятелями говорит на своем ломаном английском и учительница на прошлой неделе намекнула, что надо бы учить язык быстрее.

— А чем он занимается помимо школы?

— Да особо ничем. Видео на русском, вечные чатики с бывшими одноклассниками. Из комнаты выходит довольно редко. Хотя мы стараемся общаться с ним.

— А вот скажите: зачем он вообще приехал в Израиль?

— Ну как? Он приехал с нами, потому что мы приняли такое решение.

— Ага. А он тоже принимал это решение?

— Но мы же семья, мы должны быть вместе…

— Все, безусловно, так. Но тут есть несколько вопросов. Один из них — был ли переезд сына его личным осознанным решением, наряду с вашим. Другой — забегая вперед — зачем ему вообще учить иврит. Понимаю ваш возможный ответ — и про жизнь в этой стране, и про среду, и про будущее.

— Да, все так.

— Я, честное слово, понимаю, что вы стараетесь изо всех сил. И, поверьте, он тоже старается. Но для того, чтобы с изучением языка пошло дело, сын должен обнаружить себя в Израиле, понимаете? Израиль должен стать местом, к которому он хоть немного привязан. Если вся его жизнь — прошлое, достичь этого очень сложно. А для того, чтобы перейти из прошлого в настоящее, любому человеку необходимы время и ресурсы.

Поэтому я сделал бы следующее. Во-первых, поговорил бы с ним по душам — о том, что родители были напуганы, приняли решение об отъезде в спешке и не успели подумать, что нужно посоветоваться с ребенком, решить это всем вместе. Вот прям повиниться перед ним за это, искренне, по-настоящему. Это даст вам возможность заново открыть тяжелую для него тему — почему вы здесь, как можно помочь себе и ему. Поверьте, он заговорит при такой постановке вопроса.

Во-вторых, я бы ни в коем случае не торопил ребенка. И ему бы об этом сказал: «Дорогой, мы все понимаем, у тебя есть столько времени, сколько нужно для того, чтобы сориентироваться, осмотреться, обжиться». Без этого ничего не будет. Точно.

В-третьих, я бы попробовал самим себе ответить на вопрос, что хорошего в Израиле для вас, к чему вы можете привязаться, что уже начали ценить и любить. Тогда речь будет не о том, вышел сын из комнаты или нет, а о том, что вы сами приглашаете его куда-то, где вам хорошо. Значит, есть шанс, что станет хорошо и ему.

В-четвертых, возможно, вам бы и самому было приятно вместе с ним открывать для себя новую страну. Вот не выживать, не бороться, а именно открывать. Вы сами удивитесь, как незаметно язык начнет вплетаться в эти открытия.

Тут ведь какой момент еще есть: у него помимо всего прочего сложнейший возраст. Он переживает, кроме переезда и потери прошлого, огромное число экзистенциальных изменений. Ну вот как к этому еще и язык добавить?

— Знаете, я об этом не думал в таком ракурсе. Спасибо!

— Уверяю вас, все наладится. Это очень важно: для принятия нового языка должна быть свободна душа, должно быть внутреннее желание.

---

— Скажу еще раз, проще: тяжело учить язык, когда нам плохо. Насилием можно чего-то добиться, но теряем мы намного больше, чем приобретаем. Ко мне часто обращаются родители, оказавшиеся в разных странах — чаще всего это родители детей в подростковом возрасте, — с одним и тем же: «Он не хочет учить язык». И в этот момент я даю странный и неожиданный для них совет — отстаньте. Отстаньте, у ребенка нет сил сейчас, у него нет ресурса. Он сам не знает, на каком он свете. Да и вы, вероятнее всего, не знаете, на каком свете вы.

И если мы говорим, например, о том, что, возможно, вернемся, откуда бы мы ни уехали, через год или два, тогда учить язык и вовсе нет смысла. Лучше я буду заниматься ожиданием: лягу в позу ящерицы и в этой позе постараюсь в анабиозе скоротать время. Потому что память моя, безусловно, очень-очень сильная. И она тянет меня назад изо всех сил. Про «хочу домой» мы ведь говорили уже. Но ничего, еще раз: чтобы человек начал учить язык и вообще врастать в общество, врастать в жизнь, ему надо жить здесь и сейчас.

Поэтому мы в любом случае должны жить с ощущением, что приехали навсегда. Должны найти, поймать, создать в себе это ощущение. И тогда будет язык. И тогда будут друзья. И тогда будет все остальное. Совершенно точно. Это очень важно — сказать самому себе: «Я здесь живу».

Я ведь прохожу через то же самое. Для меня произнести, что я живу в Таллине, еще несколько месяцев назад было невозможно. Когда мне задавали вопрос «Где ты живешь?», я, взрослый мужик, не мог на него ответить. На простейший вопрос! Как будто не мог выговорить, что живу в Таллине. Тем более что у меня есть такие прекрасные отговорки: я действительно очень много езжу и часто в Таллине бываю реже, чем в других городах. Но вот недавно кто-то очень умный меня спросил: «Погоди, а где у тебя трусы лежат?». И тогда я наконец произнес: «В Таллине». Произнес в первую очередь для самого себя.

Надежда Белахвостик: Мне тоже сложно говорить, что я живу в Варшаве. Тем более что мне все время кажется, что это как бы понарошку, что такие правила игры и я в нее играю.

— Да. Но ты живешь в Варшаве. Ты не приехала в Варшаву в командировку. Это правда: мы, взрослые, можем себе позволить жить понарошку. Но детям мы не должны давать такой возможности. Мы должны все время их заземлять. Это и нам будет помогать заземляться.

Это как жизнь с маленьким ребенком. Ты не можешь не поменять ему подгузник. Ты не можешь его не покормить, и это заземляет тебя. Да, иногда раздражает, иногда лишает сил (и это естественно). Но и заземляет — заставляет стоять обеими ногами на твердой почве.

У меня перед глазами пример нашей младшей дочери. Мне кажется, он подойдет и для других. Представь, у нее три года назад вся жизнь была распланирована. Она понимала, куда пойдет после окончания школы. Понимала, у кого хочет учиться. Она начала даже представлять себе, что будет делать после университета. И вот она оказывается совсем в другой системе, в другой стране, в другом мире, можно сказать. Мы наблюдали со стороны, пытались помогать чем можем. Но для детей это очень-очень тяжелый процесс, и не всегда мы можем помочь. Однако они инстинктивно знают, как поступить. Особенно когда взрослые готовы поддерживать или хотя бы не мешать.

Первое, что сделала наша Эмма, — нашла кафе внутри книжного магазина, где можно брать книжку (поначалу — на русском языке), кофе, сидеть и читать. Вот и произошло первое заземление: «Я буду сюда приходить. У меня будет время на себя. Я понимаю, как устроено это место». В первые три месяца она ходила туда чуть ли не каждый день. А дальше пространство расширилось: начали появляться новые места, где можно провести время, выпить чаю, погулять, да и поплакать, между прочим. То есть я понимаю, по какой улице могу пройти, если хочу почувствовать радость от солнышка или побороть страшную ностальгию. Потом пространство все шире и шире. В его круг попадают все новые факторы, включая и школу, и новых друзей, и язык. Давать детям возможность такого заземления — родительская обязанность.

Надежда Белахвостик: Если после начала репрессий в Беларуси и нападения России на Украину большинство беларусских, украинских, российских семей уезжали чаще всего неожиданно для себя — просто убегали, — то сейчас много семей, которые планируют переезд, делают это осознанно. Многие спрашивают в чатах: «Планируем приехать в июле-августе. Подскажите, как устроить детей 7 и 15 лет?». Такой переезд — более щадящий вариант для ребенка?

— Главный принцип должен остаться прежним: ребенок не чемодан. Ребенка неверно «увозить», он должен уезжать. Это же просто разные глаголы, разное отношение к жизни и разное планирование будущего. Потому что, если в любом возрасте — не только в 15 лет, но и, например, в семь — человек обнаруживает, что он чемодан без ручки, ему с этим пониманием очень плохо живется.

Во время тяжелых разговоров с родителями я часто задаю вопрос: «А зачем ваш ребенок уехал?» Обычно это ставит их в тупик: «Как зачем? Мы уехали — и он уехал». Такой ответ никуда не годится. Решение должно приниматься вместе с ребенком. А если у нас есть время, мы также можем сформулировать и некоторые ожидания — и для ребенка, и для себя. Разумеется, с ожиданиями нужно быть осторожнее, потому что иногда они разбиваются о гранит реальности. Но что-то предположить мы точно можем. Скажем, как примерно будет устроена наша жизнь и как мы будем корректировать наши ожидания в случае отклонения от планов. Возможно, мы даже заранее запланируем новую традицию вместе пить вечерний чай, говорить о прошедшем дне и планах на завтра. Это просто пример — тут много возможностей.

Мне важно подчеркнуть, что все подходы, действия, техники и слова, о которых мы говорим, годятся не только для ситуации переезда в другой город или другую страну. Семьи, остающиеся на одном месте, точно так же могут облегчить жизнь и детям, и себе, создавая такие минимальные ожидания, островки стабильности. В турбулентности очень важны эти островки.

Да-да, снова я о своем. Давайте используем такую метафору — «ожидание мороженого». Чем ребенок младше, тем она важнее. «Ожидание мороженого» — это, конечно, не про мороженое как таковое. Это ожидание чего-то хорошего вообще. Того, что в Варшаве есть чудесный аквапарк (я не знаю, есть ли). Или того, что в Тель-Авиве чудесный садик, где можно ездить на машинках. Или того, что где-то у нас есть далекий друг, встречи с которым мы очень ждем, а у него есть сын, дочь и собака — мы приедем и на следующий же день пойдем к ним в гости. Или того, что там, где мы останемся жить, мы вечером посмотрим фильм, почитаем книгу, поиграем, а на следующий день сходим в зоопарк.

Еще нам поможет наша способность удивляться новому и интересному, поражаться тому, что мы раньше не замечали. Я думаю, что у советских и постсоветских людей существует особая защитная психологическая реакция. Это совершенно уникальное качество, связанное с годами унижения и жизни в советской грязи. Мы как будто обязаны в первую очередь облить грязью все, что видим. Приходим в театр — должны сказать: «Дерьмовый у вас театр, вот у нас театры!» Пришли в магазин: «Мерзкий у вас магазин, видели бы вы наши магазины!» В парк пришли: «Разве это парк?» И так во всем.

Я с этим сталкиваюсь часто, в том числе во время своих выступлений в разных странах. От того, что устраивают некоторые российские эмигранты в Израиле, например, можно сойти с ума от смеха. По их словам, Израиль — недоразвитая страна, где нет нормальных банковских приложений, нельзя купить напитки, которые есть в Москве, а медицина — полный кошмар. Люди не умеют себя вести.

Это, безусловно, один из симптомов имперскости, о которой мы уже говорили. Но мы также должны отметить, что такое отношение к жизни на практическом уровне мешает этим людям войти в новую реальность. Хочется им сказать: «Полюбите то, что видите вокруг! Не можете полюбить — хотя бы заметьте. Задайте себе вопрос: «Почему люди, которые живут в стране, в которой я оказался, предпочитают жить именно здесь, выбирают этот путь, а не тот, которым я шел в Москве?»».

Когда русскоязычные выходцы из постсоветского пространства сами себя бьют по рукам, не давая себе полюбить, похвалить то, что вокруг, подчеркивают тяготы своей жизни, постоянно сравнивают настоящее и прошлое в пользу прошлого, они оказывают медвежью услугу и себе, и, естественно, своим детям. В иврите есть глагол «лехитлахев» (להתלהב), который я и не знаю как перевести на русский — что-то вроде «Приятно поражаться и радоваться». Так вот, это очень важно — приятно поражаться и радоваться.

Самый простой пример разницы восприятия действительности я описывал в одной из своих книг. Представьте, мальчик в России приносит машинку в детский сад и показывает другому мальчику: «Смотри, какая у меня машинка!». А второй мальчик на автомате отвечает: «Фу, какая дурацкая у тебя машинка», или «А у меня есть еще лучше», или «А мой папа купит мне сто таких машинок». Он еще не успел эту машинку разглядеть, но уже защитился на всякий случай. Не дай бог, чтобы чья-то машинка была лучше, чем у него.

В большинстве стран, которые я знаю, реакция будет другой: «Да ладно! Прикольно! Давай поиграем! Я завтра тоже принесу свою машинку, и мы устроим гонки». Это умение удивиться, порадоваться — вроде мелочь, малюсенькая деталь. Но она меняет все — в первую очередь дает возможность войти в новую жизнь. И это качество можно развивать в себе.

Для этого, правда, придется признать, что мы немного больны. Потому что не радоваться тому, что происходит вокруг, не радоваться за других и поливать постоянно все грязью — это как болезнь, и с ней можно бороться. Удивляясь. Обращая внимание на все подряд. И, обнаруживая что-то неожиданное, говорить не «Эти поляки, литовцы, грузины такие странные люди! Нет бы им жить как у нас», а «Вау, как они умеют!». Этот другой акцент меняет жизнь, это другое направление мышления. Например, попробовать говорить про израильтян не что они распущенные и невоспитанные, а что они потрясающе непосредственные. «Мне бы так научиться!».

Я могу посоветовать крутое упражнение, которое мы когда-то придумали для детей нашей : назвать пять вещей, которые сегодня меня приятно поразили. И так — каждый день. Знаете, что произошло, когда мы ввели эту традицию? Во-первых, мы очень быстро дошли от пяти вещей до 15–20 и более — выяснилось, что их великое множество. А во-вторых, обнаружилось, что детей поражают вещи, на которые взрослые часто просто не обращают внимания. Когда после одной из экскурсий мы ждали, что услышим впечатления от архитектуры и картин, один мальчик написал, что 10 минут наблюдал за птицей: как она себя вела, смотрела на него, будто хотела что-то сказать. Кто-то описал приятного человека, встреченного случайно, кто-то рассказал о необычном доме, увиденном по дороге. Это и есть моменты положительной привязки детей к окружающей действительности. Это их открытия про себя, потрясающие открытия. Открытия, которые происходят благодаря умению посмотреть, увидеть и поразиться.

Вот и всем бы нам так же.

Отправить