Как не позволить государству взять над нами верх

«Не в такой мир мы рожали детей»

Надежда Белахвостик: Я думаю о том, как растить детей так, чтобы они окончательно не разочаровались в этом мире. В мире, в идеалах, в гуманизме. В том, что жизнь человеческая — самая великая ценность, а времена Средневековья, когда она не стоила ничего, канули в Лету. Уже и самой в это слабо верится.

— Придется начать издалека. Потому что в эпоху, когда мы можем контролировать рождение детей, возникает вопрос, без которого не обойтись — а зачем нам вообще нужны дети? В наше время ведь речь абсолютно точно не идет об инстинкте размножения. Обычная пафосная бравада о необходимости передать идеалы, которую мне иногда излагают на моих выступлениях, если я задаю залу этот вопрос, тоже кажется неуместной. Может, мы и хотим передать идеалы, но точно не об этом думаем в процессе зачатия и родов. Такая передача если и происходит, то скорее сама собой — это надстройка, а не базис.

Мне кажется, мы рожаем детей — если осознанно к этому подходим, — потому что хотим стать другими. Ведь родитель, муж, любовник, друг — это совершенно разные роли. И роль родителя — это когда мы со своим любимым человеком даем жизнь новому человеку и получаем возможность, которую без ребенка не получить. Мы получаем новую неизведанную роль в жизни, получаем новые шансы, новую реализацию. В жизни можно попробовать многое, а вот этого без детей попробовать никак нельзя.

C одной стороны, ребенок — это кто-то, кого создали вы сами (если хотите, можно сказать — вместе со Всевышним). А с другой — абсолютно самостоятельная личность. Это совершенно особый процесс — наблюдать, как происходит становление этой личности, влиять на нее, взаимодействовать с ней, чувствовать, как в тебе рождается любовь, причем любовь особая, совсем иного качества. На самом деле, это ведь одна из форм воплощения самого себя.

Так бы я хотел, чтобы было в идеальном мире: мы готовы к тому, чтобы войти в еще одну, совсем новую для нас роль; готовы сделать следующий шаг в своем человеческом становлении, стать создателями жизни; готовы исследовать себя и полюбить человека, которого пока не знаем. Мы ведь понятия не имеем, каким этот человек будет, — и ничего запланировать-то не можем. Мужа или жену мы выбираем так или иначе, друзей выбираем так или иначе, а вот ребенка не выбираем точно. И, конечно, в этом мы проявляемся в высшем своем качестве.

Поэтому рождение ребенка — это воплощение меня, развитие меня. Моя малая родина, если можно так сказать. По-украински «семья» так и будет — «родина» (произносится это слово как «родына»). И именно дети, как ни странно, дают нам какой-то намек на стабильность. Именно они способны привести нас в равновесие.

У меня в программе был звонок от украинской мамы, которая переехала с сыном в другой город подальше от обстрелов. Она призналась, что у нее комплекс вины, потому что 11-летний сын все время ее успокаивает. Понимаешь? Не мама успокаивает ребенка, а наоборот. И мы с этой замечательной женщиной долго разговаривали, что это и есть взаимная стабильность.

Это и есть родина, самая близкая связь, потому что для ее сына это тоже стабильность — успокаивать маму. И он не воспринимает это как тяжелый труд. Наоборот, для него это понятная ситуация, потому что рядом с ним любимый человек, любимая мама, которая бывает в нестабильном состоянии. И то, что он может дать ей эту стабильность, привносит дополнительный смысл в его жизнь.

Принято считать, что в нестабильные времена с детьми тяжелее. Ведь без них мы могли бы отвечать только за себя. А тут нам приходится беспокоиться о ком-то, кто целиком от нас зависит. Скажем, оказались мы в другом городе или другой стране — и начинается. В какую школу отдать ребенка? Где искать ему новых друзей? Может ли он сам выбирать, где гулять? Как записать его в 20 кружков, которые были у него дома?

Теперь представьте, что ничего этого у нас нет — никаких волнений о детях! Ну, и что же? Разве не возникает тогда вопрос, для чего мы живем-то? Ради чего и ради кого? Как мы делаем мир лучше — не глобальный мир, а самый близкий к нам, на уровне вытянутой руки, мир для собственного ребенка? Разве эти волнения и действия не дают нам той самой стабильности, которую мы ищем, понимания собственной нужности и значимости?

Поэтому я абсолютно уверен, что в ситуации нестабильности, турбулентности дети дают нам возможность выдохнуть. Война это правило не отменяет, скорее даже напротив — подтверждает. Другое дело, что, когда мы говорим о создании семьи, рождении детей, мы, конечно, должны думать о безопасности — так мир устроен.

Надежда Белахвостик: Я замечаю, что у ровесников моего сына, которым около 30 лет, очень популярна идея если не чайлдфри, то как минимум осторожности с тем, чтобы создавать семьи и заводить детей. Они видят, как мир вокруг них рушится, и просто не хотят его множить.

— Наверное, что-то здесь есть. У меня много друзей этого поколения, и у многих так. Да что говорить — у моей средней дочки Маши похожие мысли. Такие люди, вероятно, разочарованы крушением идеалов и боятся приводить в эту действительность детей, потому что чувствуют себя дезориентированными. Но мне кажется, тут есть и другие причины. Семья — очень личная, интимная единица общества. А тоталитарное государство делает все, чтобы семья перестала быть таковой, чтобы она стала максимально общественной, чтобы потеряла всякую интимность. И это тоже приводит рефлексирующую часть поколения, о котором мы говорим, к отказу, временному или на всю жизнь, от рождения детей. Ведь в таких условиях приходится по-настоящему бороться за личное пространство — себя и семьи. За то, что наша семья — это только наше дело. За то, что государство не имеет права решать, сколько у нас будет детей и какими они должны быть, какие песни они должны петь, в чем ходить, кого и как любить.

Мне кажется, если бы у наших детей не было таких идеалов, было бы намного хуже. Конечно, им, как и нам, хотелось бы мира, чтобы все любили друг друга, чтобы никто никого не гнобил и не унижал, чтобы конфликты возникали лишь о том, кому какой спектакль понравился. Мы передали нашим детям высокую степень рефлексии. И если они способны мыслить таким образом, значит, они способны и измениться, когда почувствуют, что появляется относительная безопасность вокруг, возможность развития — а вместе с тем и внутренняя готовность приводить в этот мир детей. Ни в коем случае не для государства и не по его воле — а для самих детей, для семьи, для радости.

---

Из программы «Любить нельзя воспитывать»

— Меня зовут Катя, мне 26 лет, и после начала полномасштабного вторжения России в Украину мы с мужем уехали из моего родного Петербурга. Сейчас мы живем в Европе, но наше будущее довольно неопределенно. До начала войны мы планировали рождение ребенка в ближайшие пять лет. В том числе поэтому я стала искать информацию о воспитании и в какой-то момент нашла вашу программу. Сама я выросла в токсичной семье — настолько, что, когда только начинала смотреть «Любить нельзя воспитывать», не могла поверить, что родители могут быть такими любящими бескорыстными. Сейчас я чувствую себя неготовой к появлению ребенка. Я понимаю, какие мои слабые стороны могут потенциально навредить благополучному родительству — и очень боюсь не справиться со сложностями, которые непременно будут в моей жизни в связи с эмиграцией. Боюсь, что не смогу вырастить ребенка счастливым, добрым и честным. Боюсь, что не смогу гарантировать ему благополучное будущее в свободной стране. И много еще чего боюсь, ведь родительство — это навсегда. Я не знаю, почувствую ли когда-нибудь эту готовность. Но я очень хочу стать мамой, дать новому человеку все то хорошее, что могу, любить его так, как меня никогда не любили родители, построить такие крутые отношения, о которых вы иногда рассказываете. Поэтому очень хочется узнать ваше мнение: что действительно важно перед принятием положительного решения о рождении ребенка?

— Думаю, при такой степени рефлексии и таком умении ставить перед собой сложные вопросы вы обречены, уж простите меня за это слово, быть потрясающей мамой.

Теперь к сути вопроса. В определенном смысле наши дети даны нам во искупление: иногда — ошибок наших родителей, иногда — какой-то боли, которую мы пережили в детстве. Я думаю, что ребенок — это возможность пережить детство второй раз и многое исправить. Вы не подумайте, я совсем не имею в виду, что ребенок — это психотерапевт, который должен вам помогать. Нет, он просто живет. Но и вы тоже не на экзамене, где проверяется, получится у вас быть хорошей мамой или нет. Вы просто живете вместе с ребенком — живете в радости и живете в любви. И я был бы ужасным наглецом, если бы рассказал вам, как правильно жить в радости и любви, потому что у каждого — своя радость, у каждого — своя любовь.

У меня есть большая претензия ко Льву Толстому, который написал когда-то, что все семьи счастливы одинаково, а несчастны по-своему. На мой взгляд, это вопиющая чушь! Каждая счастливая семья счастлива по-своему. У вас — своя радость, своя любовь и свое счастье. И у вашего ребенка — тоже.

Когда у нас рождаются дети, происходит какое-то чудо: у нас появляется самый близкий человек на свете, причем это наше творение, это зависело от нас, и это совершенно потрясающе. «Заводить ребенка», чтобы воспитать его достойным членом человеческого сообщества, — это, мне кажется, неверно и даже очень-очень вредно. Ребенок будет считать вас самым близким человеком, во всяком случае, до поры до времени. Это абсолютно точно, это вам гарантировано. Такой же он и для вас, не правда ли, — самый близкий человек. Поэтому, мне кажется, не нужно, уж простите меня, слишком грузиться, а помнить о любви.

Вот вы спрашиваете: что важно перед принятием положительного решения о рождении ребенка? Важна любовь — с тем человеком, с которым вы вместе станете родителями, любовь друг к другу. Конечно, нужна любовь и к самому ребенку, которая уже потенциально есть в вас, и это видно по вашему письму. Вы демонстрируете каждым словом, что сомневаетесь, задаете много вопросов. Это и есть одна из основ родительства — хорошего, настоящего родительства — способность задавать вопросы, способность сомневаться, переживать. В этом смысле отношения с детьми мало чем отличаются от любовных отношений со взрослыми: мы бережем наших любимых, стараемся сделать так, чтобы им было приятнее, интереснее, ярче, лучше, теплее. И, отражаясь от них, наше тепло возвращается к нам. Это самое крутое ощущение на свете.

Здесь тот случай, когда я абсолютно уверен, читая ваше письмо, что вашего ребенка — вашего мальчика или вашу девочку, а может и мальчика, и девочку — встретит потрясающая мама. Я говорю это совершенно искренне.

---

Надежда Белахвостик: А как говорить обо всем этом с теми, кому сейчас 14, 15, 16 лет? Я о тех, кто сейчас только формируется. Как говорить с ними о том, как устроен мир, — и что на самом деле он не такой катастрофически ужасный, как может показаться? Или он действительно ужасный — и тогда нужно к чему-то готовиться?

— Мне кажется, что с людьми надо говорить о том, что в первую очередь важно для них. И в 14–15 лет, полагаю, для большинства неактуальная тема — нужно ли приводить детей в этот мир. Это важный разговор, это важная философская тема, но не думаю, что она в первой тройке для молодых людей такого возраста.

Надежда Белахвостик: Ну хорошо, это не про рождение детей, а про образование, например. Ребенок говорит: «А зачем мне получать образование, если…» В общем, это про уверенность в жизни вообще.

— Правильно. Но обрати внимание: когда человек использует в разговоре с нами модель «Зачем мне получать образование, если…», не исключено, что он очень сильно сомневается и ищет ответы. Давай дадим ему подумать и договорить: «Если что?». Ты и сама не договорила сейчас, не добавила ничего после «если», и это не случайно. Мы часто обрываем сами себя, боясь дойти до конца фразы, пугаясь, что конструкция в нашей голове разрушится.

Мы образование-то получаем зачем? Не затем ли, чтобы заниматься любимым делом, получать удовольствие, наслаждаться? Так мы чувствуем, что развиваемся, растем — и это самое главное, это важнейший принцип. Государство же всеми силами пытается обезличить все, к чему оно прикасается, отнять удовольствие, наслаждение, личное развитие. Мы должны противостоять этому государственному давлению.

Государство говорит: «Есть вещи более важные, чем ты». Или, как пелось в советской песне, которую мы здесь уже вспоминали, — «Раньше думай о Родине, а потом о себе». В таких странах, как Беларусь и Россия, это снова мейнстрим. Власть отнимает у людей веру, память, личность, заменяя все это лживым пафосом и «государственной необходимостью». Власть все время подчеркивает, что есть нечто большее, чем конкретный человек. И подчеркивает во всем: в том, как определяет, что для нас должно быть важным, как правильно помнить и скорбеть, какой внешний вид может оскорбить общество, какую музыку можно назвать приличной, а какую нет.

Это очень тонкое, но самое настоящее расчеловечивание, которое проникает во все сферы нашей жизни. И постепенно, вольно или невольно человек перенимает эту позицию: я сам, мое образование, моя семья — всего лишь досадные мелочи на фоне грандиозной государственной машины. Чтобы противостоять этому, необходима постоянная и сильнейшая рефлексия. Необходимо проверять любое слово или действие, идущее от государства, собственными ощущениями и мыслями, сопоставлять свои желания и нравственные принципы с внешними требованиями.

Так появляется абсолютно противоположная позиция: нет ничего более важного, чем я и ты. Нет ничего более глубокого, сложного, крутого. Если мы максимально высоко не поднимем личность, которая уничтожается сейчас и в Беларуси, и в России, вот тогда не будет ничего, вообще ничего. Это очень общая и даже немного банальная идея: пока мы личности и пока мы понимаем, что самая высокая ценность — это мы и наши близкие, нами очень трудно манипулировать. Очень трудно из нас сделать массу, почти невозможно. Да, нас можно убить, это правда. Но невозможно убедить нас, что мы должны идти убивать других людей за идею каких-то мерзавцев, представляющих государство, которое сами же они и придумали. И очень сложно убедить нас в том, что мы не должны изучать то, что нам бы хотелось, потому что какие-то мерзавцы и преступники устроили бойню.

И тут мы снова возвращаемся к названию этой книги — «Любовь в условиях турбулентности». Я не вижу более сильной позиции, чем экзистенциальная. Простыми словами: единственная система, на которую я более-менее могу полагаться, — это я. Мои мысли, мои ощущения, мои чувства по отношению к другим, мои самые-самые близкие люди — те, что находятся на расстоянии вытянутой руки. Наша стабильность — это мы сами.

Надежда Белахвостик: Меня не покидает чувство, которое, возможно, похоже на вину. Мы растили детей и говорили им: «Мир открыт, развивайся, учись и путешествуй, у тебя много возможностей». Наших родителей, а тем более наших бабушек и дедушек, воспитывали не так. Они, мне кажется, всегда жили с ощущением опасности, которая могла прийти в любой момент: война, репрессии, голод. Выходит, мы наших детей не подготовили к тому, что сейчас происходит?

— Какой хороший вопрос! Но все-таки я с тобой поспорю. Ты абсолютно права, что наши бабушки-дедушки жили в ситуации постоянной опасности, постоянно всего боялись. Но из-за этого они были намного менее гибкими, чем наши дети. Они во всем, что происходило, видели войну, нападение, покушение на их покой. И именно по этому покоя у них и не было. Дети же наши намного более гибкие. В их жизни были тысячи самых разных ситуаций, они способны на неожиданные реакции, умеют неведомым для нас способом осмыслять происходящее, создавать и менять действительность.

Приведу пример. Моя дочь в компании прекрасных людей от 14 до 18 лет помогала детям в учебе. Это был такой потрясающий проект, который придумал их ровесник Давид Окс из Одессы — когда детям помогают именно дети, а не взрослые. И эффективность была высочайшей. Так вот, уже 25 февраля 2022 года они поняли, чем и как они могут помочь, и полностью перепрофилировали свой проект. С того дня они вели образовательные программы для украинских ребят, оказавшихся в кошмаре, который устроили российские преступники. К этим программам подключались дети из бомбоубежищ: с ними читали книжки, устраивали викторины и игры, пели — создавали ощущение рутины в хорошем смысле слова. В общем, дети отреагировали намного быстрее взрослых. И это качество не конкретных детей, а, пожалуй, их поколения в целом.

Я думаю, что их способность к такой гибкости, интеллектуальной и чувственной, — это очень важно и очень здорово. И в той дичайшей, жутчайшей ситуации, в которой наши дети оказались, именно эта гибкость им и помогает. Тут ведь не только способность к анализу, тут и возможность привязываться к новым людям и новым друзьям, быстро привыкнуть к месту, в котором они оказались, корректировать собственные привычки и действия в зависимости от ситуации. В этой гибкости заложено и умение открываться новому, не зачеркивая старое, на что очень часто их провоцируют предыдущие поколения.

Так что, я думаю, мы правильно растили наших детей. И продолжать растить их нужно так же. Другое дело, что в то время, пока мы в наших прекрасных «пузырях» растили детей таким образом, огромное количество людей, к моему огромному сожалению и горю, растили детей совершенно иначе. Они как раз не растили их, а именно воспитывали. И внушали им, что есть только черное и белое; что кто не с нами, тот против нас; что тот человек, который одет не так, как ты, — против тебя; что тот человек, который покрасил себе волосы в какой-то цвет, не может быть достойным членом общества; что человек другой национальности наверняка хочет захватить твою страну и отнять все, что тебе дорого.

Здесь есть огромный соблазн — сказать: «Мы тут ни при чем, мы все делали правильно, это другие виноваты». Это, конечно, совсем не так. Сейчас стоит очень правильный вопрос вины и ответственности. Я, безусловно, чувствую свою ответственность. И один из главных вопросов, который я себе задаю: «Дима, а может быть, тебе нужно было не создавать школы, в которых растут дети-цветы, и не писать книги, которые призывают людей быть гибче? Может, вместо этого тебе нужно было идти в российскую систему государственного образования, во многом нацистскую, и менять ее изнутри?» Может быть, я не знаю. Может быть, меня арестовали бы не сейчас (заочно), а давным-давно. Может, это и не дало бы вообще ничего. Но знаешь, я все равно убежден, что мы правильно растили своих детей, конкретных детей. И я буду делать все, чтобы максимальное количество людей растили своих детей именно таким образом.

Когда совсем недавно я был в Одессе, прекрасная журналистка Ольга Гвоздецкая задала мне самый сложный вопрос начиная с 24 февраля 2022 года. Она спросила: «Ты гарантируешь, что сто процентов твоих выпускников сейчас находятся с верной стороны?» Я долго думал, перебирая всех по очереди, и после длиннющей паузы ответил: «Да». Я гарантирую. Не знаю, что будет дальше, но сейчас — гарантирую. Это для меня очень и очень ценно.

Отправить