Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
«Мы тогда стояли под Гдовом на самом берегу Чудского озера. И был у нас водитель Толя Старовойтов. Трудился на грузовике-полуторке. Он подвозил нам продукты на батарею. Вот однажды едет он груженый, торопится, чтобы к обеду поспеть. А впереди него две колымаги, запряженные лошадьми, плетутся. На таких телегах боеприпасы, как правило, подвозят. И возничие на них почти всегда – люди пожилого возраста. В тот раз они едут себе и переговариваются. А Старовойтов им сигналит: дорогу уступите! Ноль эмоций. Ну, Толя парень был горячий. Спрыгнул со своей полуторки, подбежал к последнему ездовому и как двинет ему в ухо. Тот в бога мать заорал, и только хотел дать сдачи, как остолбенел. Это ж сын его родной по уху звезданул! Обнялись, плачут оба. Надо же: два года служили практически по соседству и ничего друг о друге не знали. Пошли потом к командиру полка и попросились, чтобы их оставили служить вместе, в одном подразделении. Конечно, им пошли навстречу, и отец с сыном до самой Победы воевали рядом. Я радовался за них, и у меня еще тогда мелькнула мысль: «Эх, и моего бы отца направили ко мне!» А потом устыдился: батю же комиссовали по здоровью еще в гражданскую…».
«Мой сослуживец по батарее старший сержант Николай Белов был родом из Пушкина. Городок этот заняли немцы. Но наши оборонительные рубежи проходили очень к нему близко. Коля в хорошую погоду мог в обыкновенный бинокль разглядеть свой собственный дом, где оставались отец и мать. Естественно, никакой связи с ними Белов не имел. Когда мы Пушкин освободили, то шли по совершенно пустым улицам, вдоль которых стояли разрушенные дома. Немцы почти дотла сожгли городишко. Потом из землянок начали выбираться худые, изможденные жители. Они стали внимательно нас рассматривать, надеясь увидеть родные лица. У нас в части много местных парней служило. Одна женщина спрашивает меня:– А вы Колю Белова, случаем, не встречали?– Как же не встречал, – радостно я ей отвечаю. – Вот он, мой хороший товарищ!И мать обняла сына. Как потом оказалось, отца Коли немцы казнили за какую-то провинность в самые первые дни войны. А мама ушла из городка в ближнюю деревню и там, в землянке, прожила все годы до освобождения Пушкина. Коле Белову командиры разрешили побыть с матерью двое суток. А потом он нас догнал. Кстати, за освобождение города имени величайшего русского поэта нашему дивизиону присвоили звание Пушкинского. Мы очень гордились этим».
«В обороне под аэропортом Пулково я встречался со знаменитым Усовым. До войны его знала вся страна как очень грамотного и справедливого футбольного судью. Все двадцатые годы он играл крайним нападающим. Выступал в нескольких командах. Член сборной Ленинграда. В 1931 году получил тяжелую травму и переключился на судейство. В высшей лиге чемпионатов СССР с 1936 по 1949 годы судил 78 матчей, в том числе финал первого Кубка СССР в 1936 году. Единственный судья, удостоенный звания заслуженного мастера спорта. Он часто приезжал в Москву судить знаковые матчи. И я не раз видел Николая Харитоновича на поле. Невысокого росточка, полноватый и даже слегка комичный – таким он мне запомнился по довоенным временам. А к нам в дивизион приехал худой, жилистый капитан, даже не признал я его. Выступая перед нами, рассказал о легендарном футбольном матче в блокадном Ленинграде 6 мая 1942 года. Играли команда ленинградского «Динамо» с командой Краснознаменного Балтийского флота. Матчу тому командование Ленинградского фронта придавало важное значение, рассматривая его как психологическую операцию. И своим, и врагам надо было показать: Ленинград, несмотря ни на что, жив и в состоянии постоять за себя. Пусть немцы в четырех километрах от Ленинграда, пусть каждый день город обстреливают, пусть люди умирают на улицах от голода, но на стадионе играют в футбол!Усов, судивший тот легендарный матч, вспоминал, что футболистов собирали со всех участков фронта. Лейтенанта Виктора Набутова – командира бронекатера – вызвали с Ораниенбаумского плацдарма. Главстаршина морского отряда береговой обороны Борис Орешкин командовал сторожевым катером. Лейтенанта Дмитрия Федорова вызвали с Карельского перешейка. Евгений Улитин служил связистом в Шлиссельбурге. Анатолий Викторов – заместитель политрука медсанчасти и рядовой пехотинец Георгий Московцев прибыли из-под Красного Села. Михаил Атюшин, Валентин Федоров, Аркадий Алов, Константин Сазонов, Виктор Иванов – все были оперуполномоченными ленинградской милиции. Еще играли Александр Федоров и Евгений Архангельский. Игра состояла из 2 таймов по 30 минут и завершилась победой «Динамо» со счетом 7:3. Как динамовский фанат с детства, я знал и про ту выдающуюся игру, и про счет матча. Но то, что рассказал нам командир дивизиона после отъезда Усова из нашей части, откровенно говоря, повергло меня в восторг неописуемый. Оказалось, что Усов попадал в плен к немцам и сумел от них сбежать. И без того легендарный человек стал в моем представлении еще более прославленным.Где-то в году 1949 мы с Мишей Шуйдиным приехали на гастроли в Ленинград. Партнеру своему я не раз рассказывал про Усова. Поэтому Миша предложил: «А давай-ка мы его разыщем». Сказано – сделано. Тем более, что и особых усилий нам те поиски не стоили. Усова знал, почитай, каждый ленинградец. Николай Харитонович возглавлял Ленинградскую футбольную секцию, был членом Президиума Всесоюзной коллегии судей, членом городской коллегии судей по футболу и хоккею с мячом. Он пришел в нашу с Мишей гардеробную. Мы хорошо посидели. И я, что называется, из первых уст услышал совершенно фантастическую историю о встрече советского и немецкого футбольных судей.«Блокадной зимой группа из шести человек во главе со мной отправилась в разведку. Взяли мы «языка», да, видать, не очень тщательно упаковали, и он заорал что есть мочи. Ему подоспела помощь. Завязалась рукопашная. Один из фрицев со всей дури огрел меня по голове чем-то тяжелым. Очнулся я и ничего понять не могу. Прямо передо мной висит плакат с изображением футболиста и надпись по-немецки. До меня доходит: нахожусь в плену. И точно, в землянке появляется обер-лейтенант.– Как вы себя чувствуете, господин Усов? – спрашивает и тут же переходит на «ты». – Ты меня помнишь?– Нет, – отвечаю и еле себя слышу, так в голове гудит.Тогда немецкий офицер на вполне приличном русском языке начинает мне рассказывать, что встречались мы с ним в Германии, когда вместе судили один международный матч. И я вспоминаю, что так оно и было. Еще в начале тридцатых годов мы с этим Куртом провели не один вечер вместе, обменялись адресами, обещали писать друг другу. Рассказывает он мне все это и стол накрывает: шнапс, консервы, белый хлеб. Я с голодухи набросился на еду, а Курт продолжает:– Поживи пока у меня. Тебе ничего не будет. Ты не пленный, а мой старый приятель, гость. Я тебя хорошо помню. Ты мне еще тогда, в Германии, понравился. А теперь я здесь хозяин! Моя рота пока стоит в обороне, но вскоре мы пойдем в наступление. К тому времени я похлопочу, чтобы тебя отправили в Дрезден. Будешь там жить у моих родных. Они устроят тебя на работу. А когда мы закончим войну, поедешь домой. Только для начала выполни мою маленькую просьбу. Ты меня должен понять. У меня – жена, двое детей, сам понимаешь. Надо соответствовать своему положению. И ты мне можешь помочь. Иначе мне трудно будет хлопотать за тебя. Так что завтра на рассвете мы выйдем на передний край, и ты покажешь, где у вас штаб, склады с боеприпасами, где батареи расположены.Наутро меня повели на наблюдательный пункт немцев. Там находились еще два офицера.– Вот тебе стереотруба, вот карта. Действуй! – сказал Курт.Я смотрю в трубу, что-то рисую на карте, а сам лихорадочно соображаю, как отсюда дать деру. Расстояние-то до нашей передовой – от силы километр будет. Даже если немцы меня и подстрелят на нейтралке, прикидываю, то наши, даст бог, отобьют. И, улучив момент, прыгаю на бруствер: двум смертям не бывать, а одной – не миновать! Скатываюсь с него и что есть мочи бегу к нашим. Если бы кто тогда засек мое время, наверняка я рекорд Союза по бегу на короткой дистанции поставил. Бегу и слышу, как мой немец кричит: «Куда ты, дурачок? Тебя же расстреляют! Вернись!» Другие немцы опомнились и стали палить по мне. А Курт им орет: «Нихт шиссен! Нихт шиссен!». Но все равно меня ранило в плечо, когда я уже прыгал в нашу траншею».Мне остается лишь добавить, что майор-разведчик и выдающийся футбольный судья Николай Харитонович Усов судил футбольные матчи до 1949 года. Скончался в 1964 году, до конца жизни оставаясь членом Ленинградской городской коллегии судей по футболу и хоккею с мячом».
Войти с помощью соц. сетей: