Акт VI
Пятница, 13-е День Апокалипсиса

Правое веко Эжени щекочет солнечный лучик, просочившийся сквозь занавески.

Она пробуждается с улыбкой и вспоминает не очень смешные шутки, прочитанные в «Энциклопедии» перед сном и снившиеся ей ночью.

Каждой эпохе и каждой стране присущ особый юмор. Возможно, то, что смешит нас здесь и сейчас, не покажется смешным потом.

Она вспоминает, как пукнувшая при встрече неандертальцев и сапиенсов собачонка разрядила обстановку.

Она вылезает из постели и натягивает сиреневые шорты и майку.

– Мяу! – комментирует кот.

Она насыпает ему сухого корма, потом смотрит на календарь.

– Пятница, 13-е. То есть, если верить маме, нынче грянет Апокалипсис…

Она подходит к окну. Дождь перестал.

– В день, на который назначен Апокалипсис, над нами смилостивилась погода. Уже неплохо.

Но одна деталь на улице внизу вызывает у нее недоумение. Она открывает окно.

Повсюду чернеют обугленные остовы автомобилей. Автобусная остановка разбита вдребезги. Некоторые машины еще дымятся.

Она включает на смартфоне радиоприложение и слушает ведущего:

– Спорт. После страшного разгрома парижской футбольной команды марсельцами с невиданным счетом 1:3 в столице произошла серия инцидентов. Толпы разочарованных подвыпивших болельщиков посеяли хаос в ряде парижских кварталов. Один болельщик из Марселя тяжело ранен, два десятка ранены легко, среди парижских болельщиков ранены пятеро. Кошмар начался для парижан с десятой минуты матча, когда у Рональдиссимо сильно свело ногу. Самого высокооплачиваемого игрока в истории футбола быстро заменили, и он наблюдал за продолжением матча со скамейки запасных. На пресс-конференции после матча, проведенной под усиленной охраной, бразильский футболист признался, что «сильно удручен» этой ситуацией, которую он объяснил тем, что не успел как следует размяться перед матчем. Этого оказалось достаточно, чтобы Сеть взорвалась: со вчерашнего дня она полна видео игрока в окружении молодых женщин в соблазнительных нарядах в модном ночном заведении. Со стадиона Parc des Princes Рональдиссимо тайно отправился в свой роскошный отель в сопровождении внушительной охраны. Ночью отель оказался в осаде, его забрасывали коктейлями Молотова, к счастью, обошлось без пострадавших. Министр спорта выразил свое огорчение, министр внутренних дел сообщил об ущербе на много миллионов евро.

– «Черная пятница». «Черная пятница» имеет мировой успех, и так происходит год за годом. В этот раз день распродаж ознаменован штурмом крупных торговых центров уже в момент открытия, в семь тридцать утра. Одновременно уже с полуночи бьют рекорды онлайн-продажи. Некоторые продавцы заработали за один день больше, чем за целый месяц. В США уже насчитали семь убитых и много сотен раненых, затоптанных у входа в магазины. Спрос в «черную пятницу» взлетает до небес практически во всем мире, ставятся как рекорды продаж, так и рекорды по числу пострадавших.

– Ближний Восток. Катар объявил о скором открытии своего горнолыжного курорта посреди пустыни, чтобы представить свою кандидатуру в качестве страны-хозяйки будущих зимних Олимпийских игр. Это вторая после Саудовской Аравии страна Персидского залива, строящая на нефтяные доходы горнолыжную станцию. В данный момент Катар находится в центре внимания. Королевство обвиняют в финансировании не только футбольных команд, но и бригад джихадистов по всему миру, как и в попытках подкупа членов международных организаций: ООН, ВОЗ, Европейского парламента. Катар не впервые обвиняется в коррупции: уже при решении о месте проведения чемпионата мира по футболу 2022 года стране пришлось защищаться от настойчивых обвинений этого свойства. И это не говоря о гибели приблизительно семи тысяч филиппинских и непальских рабочих на строительстве тамошних спортивных объектов.

– Разлив нефти. Из трюмов танкера Last Hope продолжает вытекать нефть…

Эжени выключает радио и идет в ванную. Приходя в себя под струями теплой воды, она вспоминает услышанное на лекции Рафаэля.

Ничего чрезвычайного.

Это не Апокалипсис.

Эжени садится в кухне, открывает пачку шоколадных вафель, варит себе кофе и колеблется, включать ли снова радио.

Новости подобны наркотику. Если возникнет зависимость, с ней уже не справиться.

Она все же включает на смартфоне приложение, без перерыва сыплющее новостями.

– Мировая политика. Следом за Северной Кореей Россия заявила о своей полной поддержке иранских мулл в их борьбе со все более многолюдными манифестациями в Тегеране. «Речь идет о слаженной попытке дестабилизации, предпринятой иностранными государствами», – подчеркнул министр иностранных дел России, подразумевая США и Европу. Китай, со своей стороны, заявил, что тоже считает режим мулл легитимным и что его проект создания ядерного оружия – это «справедливый и уравновешивающий» ответ на дипломатию запугивания, проводимую западными странами и их сателлитами.

– Экология. Скопление мусора, дрейфующее между Азией и Америкой и уже названное «седьмым континентом», продолжает, согласно последним наблюдениям, разрастаться. Площадь пятна из пластиковых бутылок, одежды, мусорных пакетов и промышленных изделий уже настолько велика, что влияет на экосистему.

– Культура. По данным последнего опроса, заказанного Национальным центром книги (НЦЛ), французы читают все меньше. Если в 2010-х годах среднестатистический француз читал одну книгу в месяц (по заявлениям самих читателей), то теперь он читает одну книгу в три месяца. Это падение интереса к чтению еще заметнее у юношества: у него одна книга на человека приходится за полгода, причем чаще всего это «манга» или «темная романтика». «Вновь привить молодежи вкус к чтению – сложная задача, за которую будущий министр народного образования, будь он человеком или программой, должен взяться без промедления», – заявил директор НЦЛ. Но есть и повод радоваться: Франция остается страной с наибольшим числом книжных магазинов и библиотек, страной, где читают больше, чем где-либо еще.

– Погода. В предстоящие дни температура еще немного повысится, что в сочетании с ветром грозит большими пожарами на Лазурном Берегу и в Ландах, где…

В этот раз Эжени решительно выключает смартфон и прячет его в глубине своего рюкзака. Она покидает квартиру, спускается в метро и едет в больницу к матери.

Мелисса угодила в волосатые лапищи.

Массажист Жорж разминает ее тело, массируя руки, ноги, лицо, кисти, ступни. При виде Эжени он на мгновение прерывается, приветствует ее, позволяет ей поцеловать мать.

– Хорошо, что вы пришли, – говорит он, возобновляя свои манипуляции. – Чем больше я работаю с больными в таком состоянии, как у вашей матери, тем больше убеждаюсь, что им нужен контакт. Нужно с ними разговаривать, касаться их, им нужны объятия и поцелуи.

Он указывает подбородком на прикроватный столик.

– Я позволил себе купить для нее цветы, пусть чувствует их аромат.

Эжени отдает должное красивому букету.

– А еще я включаю ей классическую музыку. На нее хорошо действует Вивальди. От него она улыбается.

Видя удивление Эжени, массажист включает свой смартфон. При первых же звуках «Весны» у нее действительно создается впечатление, что на сомкнутых губах Мелиссы появляется улыбка.

– Антонио Вивальди был рыжим, как вы. Знаете его прозвище? «Рыжеволосый священник».

– Я не знала, – отвечает Эжени, внутренне удивляясь тому, что не нашла знаменитого композитора в списке рыжих знаменитостей в «Энциклопедии относительного и абсолютного знания».

– Недруги, коих хватало, звали его «рыжим дьяволом», – продолжает добряк. – Поразительно, чего только ни вычитаешь, когда хотя бы немного заинтересуешься историей. Кажется, ваша мать – профессор истории? Жаль, вот бы с ней поболтать!

– Это еще возможно, – торопится ответить Эжени.

– Разумеется, – спохватывается массажист. – Профессор Капур полон оптимизма. Он верит, что сможет побороть ее опухоль.

Звучание слова «опухоль» опять кажется Эжени несовместимым с каким-либо оптимизмом.

После ухода Жоржа Эжени берет руку матери и крепко ее сжимает.

– Я сделала так, как ты меня просила, мама. Я побывала в своих прежних жизнях, чтобы понять, как вызревала угроза, но в настоящем я ее не вижу. Когда передают новости, я ощущаю опасности, но не вижу, как можно их отвести на моем уровне. Мне не остановить вытекание нефти из трюма танкера, не помешать строительству лыжной трассы в пустыне, не спасти несчастных женщин от виселицы в Тегеране. Даже помочь Рональдиссимо лучше обрабатывать мяч я не могу. Мне не помешать запуску Северной Кореей конвейерного производства атомных бомб в предстоящие сутки. Но если ты меня слышишь, мама, мне бы так хотелось, чтобы ты, на твоем уровне, поставила заслон тьме, что окутывает тебя! Кажется, наш дух способен на все. Пожалуйста, порадуй меня: исцелись! Ты мне приказала спасти мир, а мой тебе приказ – спаси саму себя.

Ее душат слезы.

В этот момент в палату входит профессор Ганеш Капур.

– Здравствуйте, Эжени. Мне сказали, что вы здесь. Мы уже начали инъекции. Завтра будет понятно, как ваша мама реагирует на лечение.

– Замечательная новость, доктор, я так вам признательна! – Она утирает слезы. – Но у меня есть к вам еще одна просьба…

– Про карму? – догадывается онколог с понимающей улыбкой.

Эжени делает мысленную заметку: этот человек еще не раскрыл ей всех своих умений. Она отвечает ему улыбкой.

– Про чакры. К какой традиции они относятся?

– К ведической. В традиционной индийской медицине так называют энергетические точки. Наука так и не смогла выяснить, оказывают ли они биологическое влияние.

– Вы сами в них верите?

– Буду с вами до конца честным: как врач – нет, как человек – да: при спорах с женой я ей говорю, что мы больше не связаны на уровне той или иной чакры.

Молодая женщина озадаченно смотрит на него.

– Каждая чакра соответствует связи с другим человеком, – объясняет медик.

– Как это понять?

Капур подходит к койке Мелиссы и гладит ее по волосам.

– Чакра 1 не в счет, она представляет связь с планетой. Чакра 2 – это секс: когда в паре есть тесная связь на уровне 2, у них яркая сексуальность.

– Можно, я запишу?

Эжени достает свой блокнот, быстро набрасывает человеческий силуэт и ставит первую точку в месте, указанном Капуром.

Чуть выше:

– Третья чакра – пупок, живот, конкретная жизнь. В супружеской паре она соответствует семье, деньгам, дому, имуществу, детям, одежде, всему материальному.

Она ставит точку на пупке и пишет:

– Чакра четыре – это сердце, здесь находятся эмоции. При тесной связи с другим достаточно просто подумать об этом человеке, чтобы улыбнуться и ускорить сердцебиение. Когда тот опаздывает, ты волнуешься, что с ним что-то произошло. А еще это – узнавание другого в «семействе душ».

Эжени заинтригована этим выбором слов.

– Вы сказали «семейство душ»? Чему соответствует это выражение в буддистской культуре?

– Считается, что некоторые люди были знакомы в прежних жизнях и встречаются в следующих, потому что хотят этого. Отсюда ощущение дежавю.

– Так и узнают свою родственную душу?

– Да, в нашей традиции такое тоже есть. Люди, созданные быть вместе, при встрече сильнее светятся.

Эжени медленно поднимает голову. Профессор Капур сердечно, откровенно улыбается.

Какой удивительный человек!

Она записывает:

Чакра 4 – эмоции, кармическое узнавание, родственная душа, семейство душ.

– Пятый номер, горло – чакра коммуникации. Когда в паре все хорошо, у них всегда есть что друг другу сказать и скучать им не приходится. Бойкие диалоги, дружный смех.

Она добавляет на своем рисунке чакру 5 и пишет:

Чакра 5 – коммуникация, диалог, юмор.

– Номер шесть – третий глаз на лбу. Это чакра интуиции, мудрости, а также культурной связи. При связи с другим в этой точке у вас с ним одинаковое отношение к людям, опыт, формы искусства, страсти.

Она записывает:

Чакра 6 – интуиция и художественные вкусы.

– Наконец, номер семь – чакра духовности. У вас двоих одинаковое представление о вселенной, о жизни, о том свете, о вере. Пара практикует медитацию, молитвы, даже ходит вместе на богослужения. Вы одинаково отвечаете на три вопроса: Откуда мы взялись? Кто мы? Куда идем?

Она записывает:

Чакра 7 – духовность, вера.

Она смотрит на свой рисунок и перечитывает подписи.

– Никогда не слышала о таких ассоциациях при анализе пары, – говорит она.

Он улыбается:

– Часто пары составляются из-за связей по второй, четвертой, шестой чакрам.

– Сексуальность, эмоция, культура?

– Именно так. Со временем, при появлении детей, подключаются чакры три, пять, семь.

– Семья, диалог, духовность, – перечисляет Эжени.

– Можно мне тоже задать вам вопрос? – спрашивает врач.

– Задавайте.

– Мне кажется, что вы ждете от меня большего, чем лечение рака у вашей матери. Я не ошибаюсь?

Она не удерживается от улыбки:

– Возможно. В общем, сдается мне, мама попала к хорошему доктору. У вас открытый ум, вы не просто врач, вы – гораздо больше.

Она целует мать в обе щеки и забирает свой рюкзак. Прежде чем она исчезает за дверью, профессор Капур говорит ей вслед:

– Когда придете в следующий раз, не стесняйтесь, задавайте другие вопросы…

Не доходя до Сорбонны, Эжени чует разлитое в воздухе напряжение. Вдоль улиц, ведущих к университету, стоят полицейские машины. Перед проходными готовятся к съемкам бригады телеканалов, их камеры нацелены на вход в здание. На его фасаде полощутся красные знамена.

Она подходит ближе и узнает на ступеньках своих друзей из НСП. На фасаде вывешены транспаранты:

МИНИСТР ИИ = МИНИСТР НЕНАВИСТИ

НЕТ ДИКТАТУРЕ МАШИН

«КАРЛ ВЕЛИКИЙ 2.0», ТЕБЯ НЕ ХОТЯТ

НЕ ПОДЧИНИМСЯ ПРОГРАММЕ

Эжени вспоминает, что со вчерашнего дня не заглядывала в мессенджер, хватает смартфон и видит двадцать непрочитанных сообщений.

Телефон вибрирует, ей звонит Луи.

– Наконец-то! Где ты была? Мы уже беспокоились!

– Вы начали блокаду?

– Лучше! Весь кампус парализован! – радуется юный активист.

– Кого пускают внутрь?

– Студентов и журналистов. Виолэн в амфитеатре «Ришелье», она прочтет единственную лекцию. Я тебя проведу, скоро начинаем.

– А Николя?

– Он уже там.

Эжени с удивлением видит, как Луи преодолевает полицейский кордон. Он провожает ее к главному входу. Там, среди палаток, сотни студентов спорят друг с другом и с допущенными журналистами. На стенах там и сям намалевано слово RÉVOLUTION.

Эжени входит в аудиторию.

На лекторском месте Виолэн Гароди, рядом с ней Морган и Лола, в этот раз на удивление спокойная.

В первом ряду сидят журналисты, приготовившие микрофоны, и фотографы с камерами. Позади них видимо-невидимо студентов, по двое на одном месте, а то и прямо на ступеньках.

Эжени сразу понимает, почему депутат так популярна: Виолэн Гароди покоряет своим шармом, улыбкой, уверенностью. Она зеленоглазая блондинка, излучающая одновременно спокойствие и силу. На ней стильный красный пиджак и золотое ожерелье с подвеской, серпом и молотом.

Шикарная революционерка!

Стоит Виолэн Гароди подойти к пюпитру, как все умолкают. Сначала она молчит, наслаждаясь произведенным эффектом, а потом начинает:

– В нашей стране происходят серьезные события. В правительстве сошли с ума. Они вздумали подчинить народное образование компьютеру!

Взрыв воплей и свиста.

– Окончательное доказательство, если оно еще требовалось, глупости и некомпетентности этого скопища посредственностей, взявшихся нами управлять! Но нет худа без добра: стало ясно, что срочно нужна настоящая революция, чтобы избавиться наконец от продажных элит, от обманщиков народа, от обслуживающих их медиа. Вам, молодежи, пора взять власть в свои руки и прогнать динозавров туда, где им самое место, – в музеи!

В зале от души аплодируют.

– Я могу сказать тем, кто вчера делал вид, что правят нами, только одно: долой, в отставку! – Она вскидывает кулак. – Долой старичье!

– Долой старичье! – вторит ей тысячеголосый хор.

– Нет правительству, раз оно так глупо, что само готовит свою замену компьютерами! Мы хотим революцию!

– Революция! Революция! – подхватывают студенты.

– Здесь, в Сорбонне, начинался май 1968 года, здесь, в Сорбонне, начнется следующая революция. Потому что будущее принадлежит не роботам, а нам! Революция!

– Революция! Революция!

Депутат от НСП заканчивает фразу с поднятым кулаком, с запрокинутой назад головой. Студенты, завороженные ее речью, полной веры в молодежь, аплодируют ей так, как никогда не аплодировали ни одному профессору в этой престижной аудитории.

– Хватит нас угнетать, аристократы, буржуа, богачи, отличники из лучших школ, считающие себя умнее нас! Власть принадлежит нам, народу, и мы напомним им об этом, отняв у них украденное! Пусть ползают у наших ног! Мы победим, потому что нас большинство! Мы победим, потому что мы – народ! Пришло время революции!

Лозунг с воодушевлением скандируют. Виолэн Гароди подбрасывает новые, один проще другого, все до одного успешные:

– Перевернем роли! Будем сами диктовать законы, подчинимся своим законам!

Она пользуется старым как мир принципом инаковости. Указывая на врага, она сплачивает группу. Здесь враг – все те, кто думает не так, как она.

– Сейчас поздно сдавать назад! Мы здесь! Мы оккупируем университет. Даже если они отзовут своего министра «Карла Великого 2.0», мы продолжим оккупацию и требования отставки марионеточного правительства. Знаете почему? Потому что теперь мы – власть! Страх обуял другой лагерь!

Зал чрезвычайно отзывчив.

– Вио-лэн! Вио-лэн! – скандируют студенты.

Поразительно… Она кричит «долой старичье!», хотя ей самой уже за 60. Она знает, что обращается к тем, для кого история началась в 2000 году. Раньше этого была вселенная их родителей, этого самого «старичья».

Депутат с улыбкой на лице старается жестами успокоить страсти и продолжает гораздо спокойнее:

– С этого момента я объявляю университет Сорбонны оккупированным. Здесь больше ничего не будет происходить без нашего решения. Для начала я предлагаю прекратить преподавать здесь… ложь!

Это предложение встречено на ура.

– Хочу, чтобы это место стало наконец не только Сорбонной мая 68-го, но и Вудстоком июня 69-го! Встречайте двоих моих боевых соратников…

К ней присоединяются Николя и Гиена, последний – с гитарой.

Аудитория вопит от радости, студенты отбивают себе ладони.

За спиной у рэпера и у Николя быстро ставят ударную установку и микрофоны. Публика полна энтузиазма.

Проверив усилители, музыканты начинают петь по очереди, каждый по строфе. Это настоящий поединок рэпа и рока, приводящий в восторг зал.

Студенты охотно подпевают и хлопают.

Для припева рэпер усиливает звук, стены старого здания дрожат от басов. Гиена хватает микрофон и орет:

– Мы все переломаем!

Николя, застигнутый врасплох, вынужден крикнуть свое:

– Устроим революцию!

– Разожжем пламя! – не унимается Гиена.

– Изменим старый мир! – гнет свое Николя.

– Смерть сторонникам светского образования!

– Стариков в богадельню!

– Смерть легавым! – нагнетает рэпер.

Студенты подхватывают лозунг за лозунгом, поднимая кулаки вверх. Экстремистские лозунги Гиены для них явно предпочтительнее.

Толпа все сильнее распаляется. Эжени все больше беспокоится. День начался для нее со зрелища сожженных футбольными фанатами машин и продолжается оккупацией университета, символом студенческого бунта, отдающим, на ее вкус, фальшью. С ее точки зрения, перерыв в обучении, даже временный, не улучшит жизни молодежи, наоборот.

Рыжеволосая девушка не сводит глаз с Виолэн Гароди, которая прекрасно себя чувствует в роли сталинской пассионарии в пиджаке и в драгоценностях.

И снова Эжени поражена значимостью звучания слов.

Имя депутата состоит из двух неприятных мне частей: viol и haine.

С Эжени достаточно. Она решает вернуться домой.

– Ты куда? – окликает ее Луи. – Сегодня великий день, ты нам нужна!

Эжени подыскивает ответ, но не находит.

– Делайте революцию без меня, – бросает она.

Эжени возвращается домой, бросает свои вещи в угол и с тяжелым вздохом падает на диван.

Нострадамус прыгает к ней на колени и ластится. Она включает на смартфоне композицию «Дети Солнца» группы Dead Can Dance.

Она достает из пачки и зажигает сигарету.

Со вчера я знаю, что моя тяга к никотину обусловлена неандертальскими 3,7 процента моей ДНК.

Она долго выпускает дым.

– А что думаешь о революции ты, Нострадамус?

– Мяу, – мудро отвечает черный кот, щуря желтые глаза.

– Интересная точка зрения, правда, немного индивидуалистская… по-моему.

Гладя своего кота, она размышляет вслух:

– Мне не нравится то, что я там увидела.

– Мяу.

– Знаю-знаю, сегодня день, о котором предупреждала мама. Неужели все пойдет вразнос? Неужели из искры, студенческой революции, разгорится пламя Апокалипсиса? Громыхнет пороховой склад? Сейчас не то чтобы конец света, просто оккупация факультета, такое происходит каждые три года, ну, еще психанувшие кретины развлекаются поджогом машин…

– Мяу, – возмущается кот.

– Да, ты, наверное, прав. Даже если считать, что мама действительно видела будущее, то она все равно преувеличила опасность. Она всегда была малость склонна к паранойе.

– Мяу.

– Паниковать, конечно, бессмысленно, тут я совершенно с тобой согласна. И вообще, я не вижу, каким образом простая студентка могла бы на что-то повлиять… Я не смогла помешать Правому Указательному уничтожить свитки из дубленой кроличьей кожи, моему сыну Нисану – превратить мои глиняные таблички в кучу простой глины, людям великого жреца Майа – поджечь храм знаний…

Она встает, чтобы продолжить курить у окна. Снаружи по-прежнему печет солнце. Она продолжает свой диалог с Нострадамусом.

– Наверное, это мама и хотела мне внушить, подталкивая к занятию регрессией: жизнь за жизнью я запускаю проекты, но не могу их отстоять перед лицом усиливающейся враждебности. Выходит, я оказалась не на высоте доверенной мне мамой миссии. Я не понимала, почему терпела неудачи в прошлых жизнях, которые посещала, и не знаю, как не давать этому повторяться…

Эжени открывает окно и пускает кольца дыма в небо.

– Я недостаточно эффективно использовала время, которым располагала. Не знаю, что произойдет, но понимаю, что мне не хватит эффективности.

– Мяу.

Теперь кот трется о ее лодыжки.

– Ты у меня умница, я люблю тебя слушать: ты совершенно прав, день еще не кончился. Может быть, еще не поздно… У меня есть для тебя новость, и не какая-нибудь, а моя жизнь-«джокер», та, в которой у меня наибольший потенциал. Наверное, она самая интересная.

Эжени закрывает окно, задергивает занавески, выключает музыку, зажигает свечи и усаживается по-турецки на диван.

Она смотрит на часы. Стрелки показывают десять утра. Ей хватит времени для полноценного эксперимента.

Та жизнь должна подсказать решение. Это мой последний шанс, но он существует. В моей жизни V.E.R.B. я должна наконец найти ключ к прошлому, который позволяет отпереть замок будущего.

Она закрывает глаза, трижды глубоко вздыхает, спускается по десяти ступенькам вниз, оказывается перед дверью своего подсознания, которую легко открывает, и идет мимо пронумерованных дверей своих прошлых жизней.

Она знает, что в этот раз не должна формулировать пожелание, потому что хочет посетить жизнь, следующую за жизнью Анх-Ти. Вот она, дверь номер 7.

Она берется за дверную ручку, нажимает на нее, переступает порог и сразу оказывается в другом теле, гораздо меньшем. Она – зародыш, кувыркающийся в амниотической жидкости. Опыт, становящийся для нее привычным.

Несмотря на темноту, Эжени силится определить свой пол и обнаруживает отросток.

Я мальчик. Здорово, наконец-то узнаю, каково это – быть мужчиной!.. Это логично: в прошлом, когда я была женщиной, мне было трудно добиться внимания и доверия к моим амбициозным проектам.

Для смелости она мысленно повторяет свою кодовую фразу: ТОТ ЖЕ ИГРОК, НОВАЯ ПОПЫТКА.

Рождение – всегда ответственный момент.

Сдавливание, а потом стремительный выход в холодный, чересчур освещенный и чересчур шумный мир – это всегда болезненно. Тем не менее Эжени Толедано говорит себе, что впереди у нее еще много регрессий, в конце концов она привыкнет.

Дальше – привычная череда этапов: переворачивание вниз головой, шлепанье по спине, ожидание плача, всеобщее облегчение от ее крика. Голосящие от радости родители. Пеленающие ее руки, ощущение нестерпимого холода.

С этим все. Можно не терять время на младенчество. Скорее дальше.

Прыжок во времени, в важный момент этой жизни.

Когда картинка становится четче, она понимает, что сидит у таза и может видеть свое отражение в воде. Она – мальчик лет десяти, в шерстяной тунике. Он умывается при помощи цветков, от которых пенится вода.

– Пит! – зовет голос. – Все готово.

Пит спускается по лестнице и попадает в столовую. Там сидят его отец и мать. Рядом – мастерская. Эжени видит глазами Пита всевозможные ожерелья и браслеты.

Надо полагать, все это изготовил его отец, ювелир.

Его мать приносит миски с сыром, который отец и сын едят с медом, который намазывают на ячменные сухари.

Они переглядываются, потом отец говорит:

– Сегодня, в день твоего пятнадцатилетия, я хочу рассказать тебе историю о твоем рождении, ты услышишь ее впервые. Знай, сын мой, ты – воистину дитя чуда. Твоя мать думала, что никогда не сможет иметь детей. И вот я, находясь по делам в Дельфах, отправился к пифии, и она сказала мне: «Твоя жена Пифиада родит ребенка, который превзойдет всех остальных людей красотой, силой, умом и мудростью». Я вернулся на Самос, сообщил твоей матери счастливую весть, и… у нас родился ты. Поэтому мы решили назвать тебя в честь оракула Пифии Пифагором, что, как ты знаешь, означает «предсказанный Пифией».

Подросток кивает и продолжает есть, не поднимая глаз.

Отец продолжает:

– Пифия предрекла, что ты во всем преуспеешь и надолго запомнишься людям.

Юный Пифагор ест дальше, смущенный отцовской настойчивостью.

– К чему ты клонишь, папа?

– Ты и так уже лучший ученик своего класса и обгоняешь его на год, это хорошо… Но я хочу, чтобы с сегодняшнего дня ты стал развивать свое тело. По-моему, тебе больше всего подойдет кулачный бой. Хочу, чтобы ты участвовал в соревнованиях по этой дисциплине на следующих Олимпийских играх.

Пифиада перебивает мужа:

– Кулачный бой? Чтобы моего сына били по лицу? В кулачных боях всегда есть раненые, даже убитые… Пифагор – лучший в умственных делах, он уже говорит на многих языках, отлично знает природу и созвездия в небе, зачем ему преуспевать еще в спорте, тем более таком жестоком?

– В здоровом теле здоровый дух. Я хочу, Пит, чтобы ты показывал не только свой ум, но и свои мускулы, свою стремительность. Тебе пятнадцать, самый возраст, чтобы начать усиленно тренироваться. Я нашел учителя кулачного боя. Во избежание ненужных споров я уже тебя к нему записал. Так что приготовься…

Прыжок во времени.

Пифагор в раздевалке. Он снимает набедренную повязку и наведывается в уборную. Впервые Эжени открывает для себя жизнь в мужском теле. Мочиться стоя сначала кажется ей странным, потом забавным, а главное, удобным. А еще она обнаруживает у себя на щеках жесткую щетину, колючую, зато согревающую.

Пифагор оказывается перед зеркалом из полированного металла. Он очень рослый, очень мускулистый, с красивой каштановой шевелюрой, удлиненным лицом, с небольшой бородкой, с очаровательной улыбкой.

Он делает упражнения для укрепления бицепсов. Эжени впечатлена своей мускулатурой. Странно чувствовать такие крепкие мышцы собственных рук и ног.

Начинаю понимать, что такое жизнь V.E.R.B.

Вокруг него два десятка бойцов, тоже голые, вероятно, это его соперники. Большинство даже более мускулисты, чем он.

Некоторых Пифагор знает и приветствует.

Звуки труб. Все бойцы подходят к зарешеченному окну и видят арену. Стоящий на ней человек в тоге провозглашает:

– Объявляю шестьдесят шестые Олимпийские игры открытыми!

Бойцам слышно, как зрители приветствуют других участников игр: метателей диска и молота, наездников с колесниц, борцов, прыгунов в длину, бегунов в доспехах и всех остальных.

Пифагор разрабатывает точными движениями свои мышцы, потом обворачивает себе кулаки толстыми кожаными ремешками, они хорошо защищают фаланги пальцев.

Он чувствует на себе косые взгляды: некоторые знают, что он соврал про свой возраст. Кулачные бои – спорт для атлетов старше 18 лет, а ему еще только 17.

Только бы никто меня не выдал, думает он.

Трубы возвещают начало соревнований.

Эжени немного удивлена тем, что участники олимпийских соревнований совершенно наги, не считая кожаных ремешков на кулаках. «Ей» немного мешает болтающаяся внизу «штуковина».

Судья назначает Пифагору соперника, это посланец Спарты.

Завязывается жестокий бой. Пифагор наносит удары и сам получает их от этого совершенно незнакомого ему человека, впавшего в ярость.

Эжени, вселившаяся в тело грека, остро чувствует каждый удар обмотанного кожей кулака противника. Пифагору больно, но он стискивает зубы и сильно и точно бьет тому в чувствительные места, научившись этому у наставника. В конце концов его соперник падает без чувств – только это и может быть засчитано как победа.

Он дерется еще и еще и добирается до финала. Его соперник в этом решающем поединке выглядит устрашающе. Так как разных категорий веса не существует, Пифагор оказывается напоследок лицом к лицу с бойцом вдвое старше его, но и вдвое тяжелее. Последнее важнее всего: слой жира служит тому щитом и позволяет выдерживать удары.

Пифагор знает, что этого бойца прозвали Слоном.

Удар гонга. Пифагор наносит удар, другой. Как он и опасался, слой жира делает противника нечувствительным к ним. Зато от ударов Слона он едва удерживается на ногах. У него уже разбит в кровь нос, он стонет от боли.

Надо отыскать изъяны в обороне монстра. Бить только в голову! Действовать стремительно, превозмогая боль.

Этот бой тянется гораздо дольше, чем предыдущие, оба соперника уже выдохлись, у обоих рассечены до крови брови и нос, им трудно стоять, кровь заливает глаза.

Чтобы их разнять, рефери объявляет «климакс»: это когда один наносит другому удар, а тот не имеет права ни двигаться, ни парировать удар. Первого бьющего определяют по жребию. Бить выпадает Пифагору. Он знает, что удар должен быть сокрушительным, иначе противник его уложит. Он прицеливается и проводит апперкот.

Слон реагирует не сразу. Он поднимает руку, чтобы нанести ответный удар, но его взгляд медленно гаснет. Кровь уже не доходит до сотрясенного мозга. Он пятится назад и падает.

Пифагор победил!

Он объявлен олимпийским чемпионом по кулачному бою. С окровавленным лицом, весь избитый, он поднимается на пьедестал почета под аплодисменты жителей города Олимпия, скандирующих его имя:

– Пифа-гор! Пифа-гор!

Судья в тоге возлагает ему на потную голову лавровый венок. Зрители в восторге.

– Знаю, ты соврал про свой возраст, – шепчет ему на ухо судья, – но я не стану этого учитывать, потому что ты хорошо бился.

Пифагор вскидывает руки в знак победы.

Прыжок во времени.

Пифагор трусит на осле, самом распространенном в его времена средстве передвижения. Подъехав к египетскому храму, он спешивается, привязывает осла, дает ему пить и идет к дверям. Его встречают люди в одинаковых белых одеждах, затянутых на египетский манер, с алой лентой на лбу, в ожерельях из сложных символов.

Похоже, что Пифагор привез кому-то из жрецов кольца, которые сам изготовил в отцовской мастерской. Но место, куда его привели, вызывает у него изумление. Он неподвижно стоит перед жрецом, который, не выдержав, говорит ему:

– Чего ты ждешь? Возвращайся, откуда пришел.

– Я хочу учиться в вашей школе, – сообщает Пифагор.

– Мы не учим первых встречных, – отвечает ему жрец. – И, как тебе известно, мы не больно жалуем греков.

– Я узнал, что вы здесь, в Мемфисе – наследники мыслей фараона Эх-Н-Атона.

– Откуда ты знаешь? – удивляется жрец.

– От моего отца, Мнесарха. Потому я и решил сам вручить вам эти кольца.

Жрец подзывает других людей.

– Он знает, – лаконично сообщает он им.

Пифагор видит на их лицах беспокойство пополам с любопытством.

– Откуда?

– Говорит, что от отца… Это неважно. Он знает и хочет поступить к нам на учебу.

– Грек, а желает приобщиться? – удивляется один из жрецов, пораженный дерзостью гостя.

В разговор вступает жрец преклонных лет:

– Меня зовут Сонхи, я главный жрец этого храма. Мы, египтяне, считаем греков людьми несерьезными, расхлябанными, а если сказать по всей правде, то лентяями, драчунами и пьяницами.

– На то есть основания, – соглашается Пифагор, – но не все мы такие.

– Если ты хочешь у нас учиться, то должен это заслужить, – продолжает главный жрец. – Ты подвергнешься физическим и духовным испытаниям, должен будешь преодолеть унижения и боль. Будешь хранить молчание и все время оставаться при нас, выносить обращение, какому не подвергают и раба: мало спать, мало есть, не иметь никакой свободы. Когда мы сочтем, что ты готов, ты пройдешь ритуал умерщвления для символического перерождения. Если ты выдержишь все эти испытания, то мы допустим тебя до нашего тайного посвящения. Ты постигнешь нашу науку чисел, приобщишься к нашему знанию о путешествии душ в страну мертвых. Ты научишься нашей магии и нашему целительству. Так ты станешь приобщенным к таинству храма Атона. Теперь, когда ты знаешь, что мы не предлагаем тебе ничего, кроме повиновения, строгости и боли, ответь, хочешь ли по-прежнему постичь наше тайное учение?

– Хочу, – отвечает молодой человек.

Пифагора занесло в городок на северо-восточном рубеже Египта, на границе пустыни. Этот укрепленный городок называется Пелузий. Пифагор одет так же, как все жрецы храма Атона, – в белую мантию, на лбу у него алая повязка. Он забрызган кровью, так как ухаживал за ранеными. Идет война. На Пелузий, заслоняющий Египет, напала огромная армия персидского царя Камбиса II.

Грек знает: падет крепость Пелузий – не устоять всему Египту.

Пифагор, будучи жрецом Атона, активно участвует в сопротивлении. Он не только ухаживает за ранеными, но и чинит укрепления и всячески помогает осажденным отбивать кровожадного врага, чей властелин, персидский царь, прославился беспощадностью.

Пифагор не покидает крепостной стены, он стреляет в неприятеля из лука то из одной, то из другой бойницы. Внезапно его слуха достигает душераздирающее мяуканье, становящееся все сильнее по мере приближения персидских солдат. Камбис узнал, что египтяне чтят кошек и что у них убийство кошки карается не только смертной казнью на земле, но и вечным проклятием при взвешивании души богиней-судьей Маат.

Поэтому сейчас египетские лучники не смеют стрелять. Персы лезут по лестницам на стены, защитники больше не выпускают стрел из страха попасть в несчастных кошек, распятых живьем на вражеских щитах.

Пифагор продолжает отбиваться мечом, заслоняясь щитом, но вскоре его окружают враги, грозящие проткнуть его копьями. Он вынужден сложить оружие и сдаться. Теперь он пленник.

Прыжок во времени.

Место, куда попал Пифагор, похоже, на взгляд Эжени, на трущобы. Повсюду нищие, повсюду грязь. Увечные в лохмотьях, на костылях напоминают призраков. Свора голодных собак скалит клыки. Грек отмахивается от собак палкой, которую они злобно кусают.

Чья-то рука трогает его за плечо. Это одноглазый разбойник, вздумавший освободить его от кошелька. Приходится и его огреть палкой, а потом ускорить шаг.

В нос бьет вонь человеческих экскрементов, заваливших желоб среди улицы, в воздухе с жужжанием вьются мухи, на неподвижные тела пикируют вороны, проверяющие, выкажут ли они признаки жизни.

Повсюду стаи крыс – и ни одной кошки.

Эжени вспоминает курс истории и понимает, что после трагического падения Пелузия плененного Пифагора угнали в Вавилон вместе с пленными, захваченными персами на всех завоеванных ими землях. С тех пор несчастные изгнанники теснятся на опасной северной окраине Вавилона, утопающей в грязи.

Но в это мглистое утро Пифагор торопится на важную встречу. Перед ним ветхая дверь полуразрушенного дома. Он стучится в дверь – три коротких удара, три длинных, еще два коротких, таков сообщенный ему условный сигнал.

Дверь приоткрывает человек, не скрывающий недоверия. Пифагор тихо произносит пароль:

– Всеочищающее пламя.

Человек впускает его внутрь и ведет в глубь помещения, потом по коридору в большой зал, где собралась добрая сотня людей в белом. Перед ними выступает некто низкорослый, с большой бородой, перемежающий свои фразы смешками.

Это пророк Заратуштра, чьи имя означает «вышедший из семени богини Иштар».

Пифагор внимает речам пророка и запоминает слово в слово. Как говорит Заратуштра, тридцать лет назад у него случилось озарение. Дух его, путешествуя по небу, попал в место, где ему стали доступны тайные знания.

– Я видел борьбу духов-близнецов, духа добра по имени Ахура-Мазда и духа зла по имени Ангра-Майнью. При их встрече был установлен закон жизни и закон не-жизни.

Заратуштра говорит, что каждый из нас выбирает между Ашей, истиной, и Друж, ложью. Он прославляет телесную чистоту, осуждает пьющих и употребляющих дурман, мешающий человеку думать. Он также осуждает приверженцев культа Митры, самой распространенной религии, подразумевающей мерзкие дела, как перерезание горла баранам в честь праздников. Он говорит, что у животных тоже есть душа и что режущие баранов сами в свой черед переродятся в баранов и будут зарезаны.

Все одобряют его слова.

Пифагор разглядывает собравшихся. К его удивлению, по большей части это не жалкие изгнанники-чужеземцы, а богатые аристократы-персы.

Заратуштра говорит о воде, Абан, и огне, Азар, как о способах очищения.

Жрецы льют воду в большой бассейн, остальные зажигают факелы, чтобы осветить воду. На стенах зала танцуют блики.

Персидский пророк предупреждает, что в конце времен Ангра-Майнью будет грозить миру всей своей великой мощью. Ахура-Мазда одержит нелегкую победу благодаря помощи спасителя Саошьянта. И тогда вся вселенная переживет полное обновление: время остановится, не прошедшие реинкарнацию души мертвых смогут при желании вернуться к жизни.

Все произносят молитву:

– Хвала Ахура-Мазде, Богу единому, оживляющему мертвых!

Пифагор ждет завершения церемонии и подходит к Заратуштре. Тот показывает жестом своим жрецам, что чужака можно подпустить.

– Я ждал тебя, Пифагор.

– Как вы узнали, что я приду? – удивленно спрашивает грек.

– Я видел тебя в «небесном храме знания судеб и будущего», – говорит жрец, указывая пальцем на небо.

– Вы уже знаете все, что произойдет?

– Нет, – отвечает Заратуштра. – Я знаю, что «может» произойти. Я знал, что ты можешь прийти. Многие из нас возродятся, чтобы попытаться принести свет туда, где верх одерживает мракобесие.

– Многие? – недоверчиво переспрашивает Пифагор.

– Несколько лет назад я повстречал здесь иудейского пророка Даниила, его, как и тебя, выслали вместе с его народом в Вавилон. Он поведал мне о своем видении – колоссе на глиняных ногах. Он говорил, что голова у этого великана золотая, грудь серебряная, живот бронзовый, ноги железные, ступни глиняные.

– И что это означает?

– Даниил считает, что будут сменять друг друга воинственные империи, символизируемые металлами. Они будут побеждать силой и считать себя непобедимыми. А потом явится духовный спаситель, чей символ – глина, благодаря которому рухнут все четыре воинственные империи…

– Этот пророк Даниил еще жив?

– Да, но больше ни с кем не хочет встречаться. Говорят, он живет отшельником в пещере. Когда он умрет, никто об этом не узнает.

– Ты говорил о других проводниках в борьбе с мракобесием…

– Другие имена мне неведомы, но я знаю, что их отыщешь ты.

– Я?

– Ты – странник. Ты – связь. Мы распространим послание Ахура-Мазды, какое бы имя ни присвоил ему ты. Знаю, египтяне зовут его Атоном, иудеи – Адонай. Еще я знаю, что ты уже получил у них посвящение и назван раввином. Это так?

– Да, я прошел иудейское посвящение, бар-мицву. А до того – египетское посвящение у жрецов Мемфиса. Я чту свет, каким бы именем ни называли его люди. Пленники-евреи рассказали мне о тебе, Заратуштра.

– И что же?

Пифагор смеется:

– По их словам, ты умеешь совершать духовные путешествия по вселенной.

– Раз они так тебе сказали, значит, это доступно и им…

– Я бы хотел, чтобы ты научил этому меня. Я тоже хочу странствовать по небу, хочу побывать там, где можно узнать будущее.

Приходит очередь низкорослого бородача смеяться.

– Сейчас я могу сказать тебе, что произойдет в ближайшем будущем. Мы…

Звучит крик:

– Тревога! Нас нашли!

Люди в страхе пытаются скрыться, толкаясь, падая, топча друг друга. Вбегают персидские солдаты с мечами. Зороастрийцы, пусть они и в меньшинстве, хватают припрятанное на случай нападения оружие и обороняются как могут. Пифагор тоже вооружается мечом.

– Идем! – зовет он за собой Заратуштру.

Отлично владея мечом, Пифагор прорубает себе и ему дорогу в коридор. Они выбегают из здания, петляют по улицам и прячутся в кустах.

– Спасибо, – говорит Заратуштра, – ты спас мне жизнь.

– Раз вы и вправду знали, что произойдет, почему не предостерегли других? – спрашивает Пифагор.

– Потому что так должно было произойти. Силы зла должны были развернуться во всю ширь, чтобы напомнить нам, что пора творить добро на свету.

– Но наши друзья погибнут! – возмущается грек.

– А потом родятся вновь… – отвечает Заратуштра и подмигивает, как будто это сама очевидность.

– А что будет со мной?

– Тебя ждут великие дела. Но пока ты еще на этапе ученичества. Ты прошел три посвящения: у египтян, у евреев и у персов. Теперь предстоит последнее, в Индии. Готовься к новому путешествию.

– В Индии? Что такое Индия? – спрашивает оторопевший Пифагор.

– Далекая страна чудес. Спроси о ней у своих друзей-евреев. Думаю, скоро туда отправится их торговый караван. Ты найдешь там еще одного пророка.

– Как его имя?

– Его называют «Просветленный». На его языке – «Будда».

Заратуштра заключает Пифагора в объятия и уходит, посмеиваясь, как будто убийство его последователей солдатами Камбиса оставило его равнодушным.

Прыжок во времени.

Пифагор раскачивается между двумя верблюжьими горбами в цепочке из полсотни тяжело навьюченных верблюдов. Караван достиг горного перевала. К Пифагору подъезжает бородач в тюрбане.

– Впереди еще долгий путь, – говорит он ему.

– Не знаю, как вас благодарить за то, что взяли меня с собой, Самуил, – отвечает грек.

– Твой отец был ювелиром, не так ли? Ты нам очень пригодишься, ты подскажешь цену украшений, которые станут обменивать на наш товар торговцы. Твои способности пригодятся нам, чтобы выторговывать лучшую цену.

– Можете на меня рассчитывать, – обещает Пифагор

– Счастлив это слышать. Но у меня к тебе другой разговор. Раз тебе предстоит торговаться, то стоит освоить их язык, санскрит. С нами едет индус, он тебя научит.

Длинный караван движется по горному склону над головокружительными пропастями. Грек говорит себе, что его жизнь доверена верблюду, на которого он взгромоздился. Если верблюд споткнется, они оба полетят в пропасть. Но его больше занимает другая мысль: ему не терпится начать изучать санскрит, чтобы потом говорить с Просветленным.

Звук электрического звонка.

Эжени резко поднимает веки.

Она не успела закончить фразу для прыжка во времени, и звонок в дверь возвращает ее в XXI век. По спине бежит неприятный холодок, как всегда бывает, когда она без перехода выходит из особого транса, V.I.E. Ощущение тем более неприятное, что звонок разбудил ее в ту секунду, когда она приготовилась к прыжку в следующий важный момент.

Она успокаивает дыхание и проверяет время. 11 часов.

Я провела в древности целый час.

Снова звонок.

– Иду! – недовольно кричит она.

Она смотрит в глазок и видит Рафаэля Герца.

– Что вам нужно? Если опять регрессия, то, извините, сейчас неподходящий момент, я занята…

– Откройте, Эжени! Это очень важно!

Приходится отпереть дверь и впустить его в квартиру.

Профессор в синей оправе сам не свой.

– Видели, что творится в Сорбонне?! – выпаливает он.

Она усаживает его и приносит ему стакан воды.

– Успокойтесь! При каждой замене министра народного образования происходят студенческие выступления. Это предлог, чтобы полентяйничать и устроить праздник.

– Они все разгромят! Я посетил «даркнет», и…

– Не вижу связи.

– «Даркнет» позволяет похищать системы видеонаблюдения и сдавать их тем, кто хочет подглядывать за обитателями квартир.

– Кому это нужно? Любителям подсматривать?

– Грабителям, – отвечает Рафаэль. – Так можно определить, куда и когда лучше вломиться.

– Что такого вы увидели на этом сайте, что пришли в такое состояние?

Герц открывает свой ноутбук и запускает какую-то программу.

– Так как у меня было некоторое… недоверие к вашему другу Николя Ортеге, я искал доводы против него при следующей публичной стычке… Ну и арендовал канал видеонаблюдения за его жилищем. Вот что я там увидел…

Он включает картинку – особняк Ортега изнутри.

– Вы приобрели в «даркнете» возможность пиратского использования видеонаблюдения в доме Ортега? – удивляется Эжени, не знавшая, что такое бывает.

– Да. Любуйтесь!

На экране Карлос Ортега, отец Николя, принимает у себя депутата НСП Виолэн Гароди.

– Николя мне рассказывал, что раньше его отец был связан с правительством Никарагуа. – Эжени больше не удивляется. – Он поддерживал Чавеса. Он член «Боливарианского движения», поэтому логично, что он сотрудничает с французскими ультралевыми и…

– Дождитесь продолжения, – прерывает ее профессор.

Он ускоряет воспроизведение. На записи появляются два новых персонажа. Эжени узнает рэпера Гиену и Усаму Дауди, депутата от ПШ, «партии шариата».

– Думаю, их познакомил Гиена, – говорит Эжени, впившись глазами в экран. – Но непонятно, что они делают у…

– Сейчас поймете.

Рафаэль еще больше увеличивает скорость. Теперь к четверке присоединяется пятый, незнакомый ей собеседник.

– Кто это?

– Сергей Кузнецов, атташе по культуре посольства России в Париже.

Карлос Ортега удаляется, оставив своих гостей одних. Четверка беседует, потом к беседе присоединяется пятый участник.

– Лоран Фориссон! – вскрикивает Эжени.

У нее сводит живот, но она не может оторваться от экрана.

– Теперь взгляните на дату и время, – говорит ей профессор в очках в синей оправе.

– Четверг, час дня. Вчера! – говорит она и тяжело вздыхает. – Мама была права. Пятерня готова.

– Что еще за пятерня?

– Прежде чем мою мать ввели в искусственную кому, она предупредила меня о риске сговора желающих расшатать нашу демократию… Может, пустим звук?

Рафаэль включает динамики ноутбука.

– На счастье, Карлос Ортега установил у себя самую совершенную систему видеонаблюдения, камеры снабжены микрофонами.

– Сделайте громче.

Рафаэль увеличивает звук. В квартиру его студентки врывается отлично поставленный голос Виолэн Гароди.

– Господа, я собрала вас, потому что уверена, что при всех наших разногласиях у нас есть причины действовать совместно. Прошу вас сесть.

Четверо мужчин усаживаются на огромные диваны гостиной Ортеги. Депутат Гароди садится напротив Дауди.

– Поверьте, доктор Дауди, я высоко ценю ваше сотрудничество…

Доктор? Скорее уж теологии, чем медицины, думает Эжени.

– Для меня удовольствие находиться здесь, с вами, – продолжает Виолэн Гароди. – Я благодарю вас за решительность и смелость.

Все понимающе переглядываются.

– Я благодарю также Лорана Фориссона, – продолжает она. – Как депутат неонацистской партии он должен быть моим врагом (она показывает пальцами кавычки). Тем важнее его присутствие здесь.

Фориссон качает головой:

– Ваш враг?.. Вспомните, в истории были примеры, когда потенциальные враги заключали соглашение для достижения своих целей.

– Это была, конечно, шутка.

После этого депутат-неонацист обращается к Дауди:

– С удовольствием вспомню вместе с вами, дорогой доктор, другое историческое соглашение, о котором слишком часто и незаслуженно забывают. 28 ноября 1941 года великий муфтий Иерусалима Амин Аль-Хусейни встретился в Берлине с пригласившим его туда Гитлером, усилившим свои войска арабским легионом. Ваше присутствие среди нас позволяет, если вы позволите мне это выражение, придать второе дыхание этому второму историческому альянсу, о котором часто сознательно умалчивают. Лично я люблю напоминать о двух этих соглашениях: они предвещали естественное согласие людей, разделяющих одинаковые ценности.

Все пятеро от души смеются. Эжени потрясена.

– Враги наших врагов – наши друзья, – заявляет Виолэн Гароди, явно не желающая позволить болтуну Фориссону монополизировать внимание остальных троих. – Хочу также поблагодарить Гиену, представляющего как художественную элиту, так и молодежь из пригородов, за посредничество…

– Я полностью совпадаю с доктором Дауди, – напоминает рэпер, не снимающий позолоченные черные очки. – Я убедил его, что здесь соберутся его друзья. С месье Фориссоном я не знаком, но у него стильный прикид и речь тоже. Я уже готов пожалеть, что недоучился…

Он хохочет, посверкивая вставленными в передние зубы мелкими бриллиантами. Виолэн поворачивается к русскому, хранящему с самого начала встречи невозмутимость.

– Наконец, я благодарна мсье Кузнецову, присоединившемуся к нам. Наш союз кажется мне естественным. Не могли бы вы напомнить нашим друзьям в нескольких словах вашу карьеру, дорогой Сергей?

– Я начинал как программист в Московском университете, потом стал сотрудничать с ФСБ, российскими секретными службами, – рассказывает атташе по культуре на безупречном французском. – Работал в «Центре 21», где собраны лучшие хакеры, с целью дестабилизации Запада. Меня привлекли к группе «Вагнер», я стоял у истоков санкт-петербургской «фабрики троллей», поощрял хакеров всего мира внедряться в группки идеалистов, считающих себя защитниками прав человека. Связан со множеством благотворительных организаций. Недавно я поспособствовал запуску вируса «Остановить “Карла Великого”!», заблокировавшего работу аппарата Министерства народного образования.

Все долго молчат. Тишину нарушает Усама Дауди.

– Маленький вопрос, дорогая Виолэн… Вас не смущает мое предложение введения моратория на забивание камнями неверных жен?

Депутат от партии неосталинистов кладет руку на его рукав.

– Дорогой Усама, сейчас момент, когда политика неотличима от математики. Вы представляете девять миллионов человек: я не могу позволить себе капризы. Скажете, что Земля плоская, – я примкну к плоскоземельцам.

Эжени подавлена всем услышанным.

– Поверье, как женщина я готова на много уступок ради завладения властью. Это вопрос реализма в политике. Если увлечься моралью, то как бы не заделаться… социал-демократкой.

Все пятеро от души хохочут.

– Но ведь вы коммунистка, дорогая Виолэн, – возражает Дауди, не забывающий об осторожности, – а Маркс был врагом любой религии. – Следующая реплика Дауди адресована Кузнецову: – А вы, русские, воевали в Афганистане с исламистами…

– Господа, – вмешивается Виолэн, – предлагаю забыть наши былые разногласия. Вот Сталин был двойным агентом, завербованным царской охранкой. Он не просто хотел одного, прийти к власти, но и не имел никаких политических убеждений. Очень надеюсь, то же самое относится и к вам, господа.

Дауди кивает.

– Позвольте и мне вас рассмешить, – говорит он. – Знаете ли вы, что меня поддерживают многие феминистки? Мы вместе участвуем в демонстрациях за свободу для женщин носить чадру…

– Таковы устраивающие всех небольшие договоренности. Мы в НСП называем это «выборочным возмущением».

Против этой формулировки Виолэн никто не возражает.

– Раз уж мы ничего друг от друга не утаиваем, то признаюсь, что нас поддерживают экологи, – сообщает она.

Фориссон весело уточняет:

– И это при том, что страны, где экологов систематически бросают в тюрьмы, – это именно коммунистические страны! Можно ли вообразить движение экологов в Китае, больше всех остальных загрязняющем окружающую среду?

Новый дружный взрыв смеха.

– Итак, все мы на одной длине волны, – говорит Виолэн уже серьезным тоном. – Вернемся к нашей сегодняшней озабоченности. Доктор, вы необходимы нам для пользования рычагом религии. В руках у Гиены рычаг музыки. На Сергее компьютерный саботаж и фейк-ньюс. Вы, Лоран, будете теоретиком нашей революции. Все это нужно будет представить, конечно, в логичном и привлекательном виде.

– А вы, Виолэн? – спрашивает Фориссон.

– Я буду у вас главной. Я была инициатором нашей встречи, поэтому логично, чтобы я координировала наши действия. Поверьте, я полностью готова. Я так долго этого ждала, готовила эту возможность… И вот она преподнесена нам на блюдечке нашей обожаемой президентшей республики с ее затеей назначить министром образования компьютерную программу! К нам примкнут все, кто боится, что их заменит искусственный интеллект, что из-за него они вылетят с работы. А таких в стране значительное большинство.

Все с улыбкой переглядываются. Виолэн поднимает кулак, этот жест борьбы повторяют остальные четверо.

Эжени торопливо пишет в блокноте:

Рафаэль читает через ее плечо:

– Рука Тьмы? Как это понимать?

– Я все вам объясню… Но не сейчас.

Эжени опять впивается взглядом в экран компьютера.

– Нам окажут помощь из-за рубежа, – говорит Кузнецов. – Ее предоставит мое правительство, иранские муллы, правительства Северной Кореи, Венесуэлы, Южной Африки, Алжира и Турции. Главы секретных служб всех этих стран заверили меня, что их руководство жаждет успеха нашего выступления. Они приведут в действие свои сети влияния у нас и у себя.

– А Китай? – спрашивает Виолэн.

Русский выглядит смущенным.

– Те, с кем я поддерживаю связь там, говорят, что на этом этапе их руководство не хочет вмешиваться. Однако они желают нам успеха и готовы открыто вмешаться, как только наши шаги начнут приносить плоды.

– Как объяснить их сдержанность? – спрашивает Фориссон.

– Все решится не во Франции: сама страна маловата, ее армия тоже, – отвечает Кузнецов. – В интересах Китая навредить США.

– Это логично, – соглашается Фориссон. – Китайцы вступают в игру только тогда, когда есть гарантия победы. Со своей стороны я могу обещать поддержку неонацистских групп Европы: Австрии, Германии, Швеции, Норвегии, Венгрии, Болгарии, Италии, Испании и, конечно, Соединенных Штатов. Группировки малочисленны, зато хорошо вооружены и прекрасно организованны. Они умеют проводить партизанские рейды. К тому же в ряде стран они проникли в высшие эшелоны власти.

Дауди поднимает руку:

– Я могу обеспечить финансирование со стороны Катара, который хотел бы усилить свое влияние на французскую политику.

– А я обеспечу поддержку моих фанатов и пяти миллионов фолловеров моей жены Зары, – подхватывает Гиена. – Это немало, своими советами о красоте, кухонными рецептами, видео из роскошных отелей она воздействует на весь мир, молодежь прислушивается к ней охотнее, чем к высказываниям политиков.

– Благодарю вас, господа, – говорит Виолэн. – В завершение списка поддержки скажу, что у неосталинистской партии много сторонников среди рабочих и студенчества – среда, где у нее исторически глубокие корни. Благодаря поддержке профсоюзов мы заблокируем транспорт и всю систему сбора и вывоза отходов.

Фориссон полон оптимизма.

– Когда в Париже не будет проходу от гниющего мусора и крыс, когда замрут поезда, перестанут взлетать самолеты, государство будет дестабилизировано. Все будут бояться хаоса и мечтать о возвращении порядка, о сильной, не виляющей власти. Это называется «эффектом Робеспьера»: допустить немного террора во избежание большой анархии.

– Все может пойти очень быстро после голосования о вотуме недоверия, – подхватывает Виолэн. – Если сложить голоса ультралевых, ультраправых и джихадистов, а также тех, кто хочет свести счеты с главами своих партий, то мы получим большинство и сможем прийти к власти.

– Что конкретно вы нам предлагаете, дорогая Виолэн? – спрашивает Дауди.

– Мы должны составить переходное правительство, доктор. Оно невнятно поманит выборами, дата которых будет постоянно откладываться.

– Думаю, откладывать выборы нет необходимости, – возражает Фориссон. – Впятером мы соберем достаточно голосов для «честной» победы. Подумайте, сколько людей, возмущенных системой, будут счастливы, если она рухнет. Не надо недооценивать уныние народа и его желание увидеть провал богачей и элит.

Виолэн раздумывает.

– Возможно, вы правы, Лоран. У нас, неосталинистов, возникла дурная привычка совершать государственные перевороты и затыкать урны для голосования, а все из-за неуверенности в себе. Я знала, что у вас есть чему поучиться.

– Можете рассчитывать на моих хакеров, они повлияют на колеблющихся, – вставляет русский.

– Программа празднеств впечатляет, – говорит Дауди, – но что конкретно мы получим взамен?

– Именно для обсуждения взаимных компенсаций я и собрала вас сегодня, – отвечает Виолэн. – Мы, пятеро, станем сердцевиной этого нового правительства в должностях министров.

– Если так, то я хочу быть министром внутренних дел, – немедленно реагирует Дауди. – Хочу контролировать полицию.

– А я – армию, – говорит Кузнецов.

– Я – культуру, – говорит Гиена.

– Я пожертвую собой и приму вакантный пока что пост премьер-министра, – сообщает Фориссон.

Виолэн Гароди улыбается:

– Что ж, господа, в качестве президента республики я смогу пойти навстречу всем вам.

Рафаэль жмет на паузу. Эжени находится под сильным впечатлением от всего услышанного.

– Не думала, что все так далеко зашло, – говорит она.

– То ли еще будет. – С этими словами Рафаэль опять запускает воспроизведение переговоров в гостиной Карлоса Ортеги.

– Дело за искрой, от которой рванет порох, – напоминает Виолэн.

– Что вы предлагаете? – спрашивает Дауди.

– Прошу меня простить, дорогой Лоран, но теперь историческую аналогию вспомню я, – начинает Виолэн Гароди. – Она напрямую касается вас. Предлагаю вспомнить поджог Рейхстага 27 февраля 1933 года.

– Превосходный маневр! – восклицает Лоран Фориссон.

– Напомните мне, о чем речь, – просит Дауди.

– Прошу вас, Лоран, вы – профессор, время включить прожектора, – говорит Виолэн.

– В здании Рейхстага в Берлине заседал германский парламент. За неделю до парламентских выборов, сразу после того, как Гитлеру был предложен пост канцлера, все здание вспыхнуло. Гитлер обвинил в поджоге своих противников, приказал их арестовать и отменил гражданские и политические свободы. Впоследствии открылось, что пожар устроили сами нацисты по инициативе Геббельса, во всем сознавшегося на Нюрнбергском процессе в 1945 году.

– Видна рука мастера! – восторгается Виолэн. – Пожар охватил величественное здание, где заседала представительная власть, место, насыщенное историей, да еще нашпигованное произведениями живописи, гобеленами, скульптурами. По-моему, именно это стало для населения шоком. Германия была так потрясена, что репрессии и переход к диктатуре показались ей в порядке вещей. Я много об этом размышляла и пришла к выводу, что в наше время люди ни во что не ставят человеческую жизнь. Повсюду в мире столько убивают, что все стали к этому безразличны. Выработалась пресыщенность даже покушениями. Покричат, поплачут, выскажут солидарность в Интернете – и все забудут. Другое дело исторические объекты и особенно произведения искусства: угроза им вызывает бурную реакцию в СМИ.

– Так и есть, защитники природы получают широчайшее освещение в прессе, когда покушаются на знаменитые полотна, – подтверждает Фориссон. – Любая их акция привлекает огромное внимание.

– Но целью не служит их уничтожение, – напоминает Кузнецов.

– Разумеется, Сергей, отдадим им должное, – соглашается Виолэн. – Но мы не станем мучиться угрызениями совести. Наша цель – не просто всполошить общество. Мы хотим устроить революцию, это совсем другое дело. Для большего впечатления можно было бы избрать мишенью картину с особенным смыслом.

– Какую? – интересуется Дауди.

– «Сад земных наслаждений» Иеронима Босха! – провозглашает депутат НСП.

Все недоуменно молчат.

– Это великое полотно, известное во всем мире, – объясняет она. – Нам везет, сейчас оно не в музее Прадо, где обычно выставляется, а в библиотеке Сорбонны. Президент мадридского музея временно предоставил ее одному из преподавателей. Я узнала об этом от Николя, сына хозяина этого особняка, студента Сорбонны и члена НСП. А Сорбонна, как вам известно, теперь в наших руках…

Гиена восторженно присвистывает.

– Блеск! – одобряет Дауди.

– Мы могли бы нанести удар в ночь с пятницы на субботу, в 23.30. Предлагаю кодовое название для нашей акции: операция «Рейхстаг».

– Почему 23.30? – интересуется Дауди.

– Потому что к одиннадцати часам вечера большинство студентов, оккупирующих Сорбонну, разойдутся по домам, баиньки. Дадим еще полчаса последним расползающимся. В половине двенадцатого Сорбонна практически опустеет. Останется только горстка самых преданных нашему делу, которые не будут мешать полиции занять ночью университет. Они, кстати, могут помочь операции «Рейхстаг».

– Кому именно вы ее поручите? – спрашивает Гиена.

– Мне! – выкрикивает Фориссон. – Наша бригада «коммандос» с факультета Ассас будет счастлива вступить в решающий бой за наше дело. У них есть оружие, опыт, они регулярно тренируются, чтобы быть готовыми в любой момент нанести удар.

Вся пятерка страшно довольна. Виолэн достает смартфон и проглядывает свои записи.

– Вот как я представляю себе ход операции «Рейхстаг». В 23.30 неонацисты Лорана проникают в университет с канистрами бензина, в библиотеке они выводят из строя двоих приставленных к картине охранников и ждут моего сигнала. Если к полуночи все готово, они начинают действовать: поджигают «Сад земных наслаждений» и саму библиотеку. Потом они поджигают по частям всю Сорбонну. Все это снимается и транслируется.

– Сообщение о пожаре приводит к эмоциональному потрясению, – соглашается Фориссон.

Депутат от НСП обводит взглядом своих сообщников и продолжает:

– Дальше вступают в дело хакеры Сергея. Они прерывают полицейским и пожарным всю связь, из-за чего становится невозможно потушить пожар.

– Можете на меня рассчитывать, – кивает русский.

– Далее, доктор Дауди, наступает ваша очередь. Вы бросаете своих людей на отделения полиции и на казармы пожарных: коктейли Молотова, фейерверки, тараны – все это должно их отвлечь.

– Сделаем, – откликается Дауди.

– Параллельно вы, Гиена, поднимаете окраины, чтобы тамошние юнцы поджигали общественные учреждения: школы, лицеи, ясли, медиатеки…

– С радостью!

– Я со своей стороны, – говорит Кузнецов, – придам всему происходящему всемирный масштаб, корректируя архивные кадры при помощи ИИ, превращая их в актуальные и передавая в таком качестве иностранным журналистам. Идея в том, чтобы изобразить полицейских убийцами, жертв – палачами. Многие страны потребуют прекращения во имя прав человека полицейского насилия против восставших.

– Отличная идея! – хвалит Кузнецова Виолэн.

– Я задействую свои связи в ООН, – продолжает тот, – чтобы мировое сообщество сурово осудило французские власти за зверское обращение с молодежью.

– Излишне напоминать, – говорит Фориссон, – что вся операция «Рейхстаг» должна оставаться в тайне. Так же, как в Германии в феврале 1933 года, мы распространим, в этот раз в социальных сетях, теорию заговора, чтобы выставить виноватыми невиновных. В идеале хорошо бы…

Эжени не успевает дослушать Фериссона: его голос заглушен уведомлением. Она хватает свой смартфон и читает сообщение:

«Приезжайте в больницу, у нас проблема с вашей мамой. Профессор Ганеш Капур».

Апокалипсис – последняя книга Нового Завета. Считается, что его продиктовал своим ученикам святой Иоанн, в возрасте 82 лет изгнанный на греческий остров Патмос.

Это наиболее эзотерический и самый впечатляющий из текстов Нового Завета. Вот выдержки из главы 6, 1–8:

«И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.

Я взглянул, и вот,

БЕЛЫЙ ВСАДНИК.

Конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

Это был Всадник Лжи.

И когда снял Агнец вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри.

КРАСНЫЙ ВСАДНИК.

И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.

Это был Всадник Войны.

И когда снял Агнец третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот,

ЧЕРНЫЙ ВСАДНИК.

Конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай.

Это был Всадник Голода.

И когда Агнец снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот,

БЛЕДНЫЙ ВСАДНИК.

Конь бледный, и на нем всадник, которому имя Смерть; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.

Это был Всадник Чумы.

Текст Апокалипсиса святого Иоанна кончается так:

«И дано было четырем всадникам, белому, красному, черному и бледному, истребить человечество ложью, войной, голодом и чумою».

– Все решается сейчас… Где-то уже началась битва, – говорит профессор Капур встревоженно.

Эжени, Рене и Александр собрались у изголовья Мелиссы в палате больницы Института Кюри. В этот ответственный момент счел нужным присоединиться к ним и Рафаэль.

– Скажу начистоту, все складывается неважно. Поэтому я решил вас созвать.

– Что, собственно, происходит? – спрашивает девушка.

– Ваша мать не прореагировала на лечение так, как мы надеялись… – Врач отводит взгляд. – Похоже, лимфоциты не могут помешать вторжению раковых клеток.

Заплаканная Эжени гладит лицо матери – мертвенно-бледное, в красных пятнах.

– Опухоль победила? – спрашивает Рене, едва справляясь с дрожью в голосе.

– Пока еще нет, но ситуация развивается не в лучшем направлении, – отвечает врач.

– Что вы можете предпринять, чтобы ей помочь? – спрашивает еле слышно Эжени.

– Мы обеспечиваем ей наилучшее лечение из всех возможных при ее состоянии.

Эжени замечает, что, произнеся эту фразу, профессор прикасается кончиками четырех пальцев к кончику большого и бормочет: Са… Та… На… Ма…

– Что происходит? – взволнованно спрашивает Александр.

– На этой стадии лучшее, что вы можете сделать, – оставить ее в покое. Она должна сама найти в себе необходимые для борьбы ресурсы. Ее дух решит, держаться или сдаться. Но не надо отчаиваться. Повторяйте себе, что пока она жива, чудо еще возможно.