Акт V
Четверг, 12-е 1 день до Апокалипсиса

Шум никак не прекращающегося дождя будит Эжени. Дождь так барабанит по окнам, что его можно принять за град.

Она свешивается с кровати, проверяя, хорошо ли спрятался Нострадамус, лютый ненавистник дождя и грозы. На нее тревожно смотрят два горящих глаза.

– Все хорошо, котик…

Кот мелко дрожит. Его хозяйка гадает, не является ли этот панический страх отголоском мучений его многочисленных предков, мокнувших под дождем.

Начинается утренний ритуал: душ, чистка зубов, завтрак – кофе с шоколадными вафлями, новости по радио.

– Спорт. Парижские и марсельские болельщики с нетерпением ждут начала матча сегодня вечером и первого выхода на поле бразильского игрока Рональдиссимо. Вся Франция затаила дыхание. Нет числа прогнозам, большинство ставит на победу Парижа, ведь за клуб теперь выступает лучший футболист мира, стиль игры которого сравнивают с игрой знаменитого аргентинского нападающего Диего Марадоны.

– Дело программы «Карл Великий 2.0». Президент Республики Элизабет Риволь проявляет спокойствие перед голосованием по вотуму недоверия, внесенному в Национальное собрание оппозицией, желающей наказать правительство за назначение программы искусственного интеллекта министром. Президент напомнила высказывание Эйнштейна: «Электрическую лампочку изобрели не тогда, когда совершенствовали свечу». Она уверена, что и другие страны пойдут за Францией по этому новому пути. Со своей стороны депутат Виолэн Гароди призвала к общенациональному неповиновению этому, по ее словам, шокирующему покушению на фундаментальные свободы.

– Хакеры. Группа анонимных хакеров «Остановить “Карла Великого”!» запустила вирус, дезорганизовавший ряд сервисов Министерства народного образования. Несколько часов не работали главные приложения, в том числе Infocours, позволяющий учащимся и их родителям узнавать в реальном времени оценки и домашние задания. По словам пользователей, на экране устройства не пропадает баннер: «Хотите знать, какой вред от информатизации? Вот он». Министерство рассчитывает, что к выходным сервисы заработают как обычно.

– Иран. В результате продолжающих усиливаться манифестаций муллы призвали к большей суровости к бунтовщикам, судимым религиозными трибуналами. Аятолла Халини заявил: «Этих нечестивиц надо приговаривать к самым суровым карам, ибо они прогневили Аллаха». Этот странный аргумент уже применялся обвинителями после арестов и судебных процессов, последовавших за манифестациями в защиту Махсы Амини в 2022 году. Тогда сотни человек были повешены. Аятолла Халини предупредил, что при повторении манифестаций стражи революции получат разрешение стрелять в манифестантов боевыми патронами. Французский президент Элизабет Риволь отмечала, что сделает все возможное для спасения обладателей двух гражданств. Но из-за нынешнего ухудшения отношений Парижа и Тегерана и санкций в отношении иранской ядерной программы маловероятно, чтобы французский МИД смог оказать какое-либо влияние на решения мулл.

– Разливы нефти. Танкер под либерийским флагом Last Hope, перевозящий нефть из стран Персидского залива, тонет у берегов Бретани. Власти расследуют разрешения на навигацию, предоставляемые в ряде случаев французскими инстанциями таким «плавающим обломкам». Этот инцидент, напоминающий крушения супертанкеров Amoco Cadiz в 1978 году, Exxon Valdez в 1989-м и Erika в 1999-м, может привести к наихудшей экологической катастрофе всех времен, так как около 300 тысяч тонн нефти уже вытекают близ бретонских берегов, массово убивая птиц, рыб и других обитателей окружающей среды.

– Погода. Прошедшие этой ночью сильные грозы причинили много вреда, в частности огородным культурам. Утром дождь должен прекратиться.

Эжени переваривает эту информацию вместе с последним укусом шоколадной вафли, допивает кофе, выключает радио, одевается, причесывается и покидает квартиру.

В палате Мелиссы в больнице Института Кюри Эжени застает Рене и Александра.

– Что нового? – опасливо спрашивает она у них.

– Ждем врача, – уклончиво отвечает Рене, – он вот-вот появится.

Молодая женщина ласково берет руку матери, закрывает глаза и старается угадать, что творится внутри ее неподвижного тела. Потом смотрит на лицо Мелиссы, такое же мышиное, как у нее: острый носик, маленький подбородок, аккуратные уши, еще не поседевшие волосы. Ей вспоминаются трогательные мгновения с матерью. Как однажды, когда ей было шесть лет, школьная учительница вызвала Мелиссу и показала ей рисунки ее дочери. «Вы только посмотрите, мадам, – сказала учительница, – Эжени рисует людей разного роста, понимая расстояние и перспективу». Мать поцеловала дочь и сказала: «Ты ухватила кое-что важное. Запомни слово «перспектива». Ты инстинктивно ее почувствовала, браво!» Другой памятный эпизод: мать поставила на балконе пчелиный улей, объяснив, что раз «Мелисса» – это по-гречески «пчела», то надо попробовать разводить пчел. Мать всегда была отважной, любознательной, всегда хотела заразить дочь своими увлечениями: готовкой (правда, здесь она потерпела с Эжени поражение), музыкой, даже вязанием. Она вспоминает заразительный смех матери, когда Рене гримасничал или подражал голосам зверей. Или то, как мать объясняла ей принцип менструальных циклов, готовя ее к изменениям в организме в подростковом возрасте. Она сравнила это с полнолунием, тоже наступающим раз в 28 дней. Дескать, в некоторых странах слово, означающее менструацию, связано с понятием лунных фаз. После этого разговора девочка не испугалась, когда это с ней наконец произошло. Отец заразил ее своим любопытством ко всему на свете, мать научила быть женщиной и всему, что это подразумевает, начиная с участия в феминистском движении. Они вместе ходили на демонстрации в защиту афганок, лишенных права на образование, против практики женского обрезания, еще бытующей в Африке и на Ближнем Востоке, против насильственных браков в Пакистане и в Бангладеш. Эжени всегда считала мать воительницей, но сейчас видит, что ее неутомимости пришел конец. Или это просто пауза?

– Всего один день до Апокалипсиса… – взволнованно напоминает Александр. Видя вопросительный взгляд Эжени, он продолжает: – Твой отец подробно пересказал мне слова Мелиссы. Я не удивлен. Знаю, в последнее время она много занималась V.I.E. С недавних пор она сильно изменилась, стала одержима своими корнями, сдала анализ на ДНК для сайта MyHeritage, чтобы восстановить наше генеалогическое древо. Не знаю, что именно она искала, но, скорее всего, так и не нашла искомого. И потому выбрала второй способ поиска, не научный, а духовный.

– Так она обнаружила Библиотеку Акаши?

– Думаю, это побудило ее сообщить нам о том, что она увидела, – вставляет Рене.

Александр вытягивает из внутреннего кармана пиджака конверт.

– Я распечатал результат теста ДНК и принес вам. Это может принести пользу.

Девушка открывает конверт и начинает расшифровывать данные о геноме ее матери.

– В ней 4 процента неандертальских генов, это максимум! – сообщает она уже через несколько секунд.

– Что это означает? – спрашивает Александр.

– У людей от одного до четырех процентов неандертальских генов. Ныне среднемировой показатель – 1,4 %, – объясняет тестю Рене.

– 4 % – это максимальный показатель, – подытоживает Эжени, вспомнив прочитанное в «Энциклопедии относительного и абсолютного знания».

– Признаться, я тоже сделал этот тест, – говорит Рене. – У меня 3,5 процента неандертальских генов.

– Выходит, 3,7 процента моего генома происходят от предков-неандертальцев, – воодушевляется девушка. – Мои неандертальские корни не только кармические, но и генетические…

– И что это меняет? – спрашивает Александр, хуже Рене и Эжени разбирающийся в этой теме.

– Это обуславливает более высокую предрасположенность к ряду болезней, вроде цирроза печени, диабета 2-го типа, болезни Крона, ревматизма, эндометриоза, к пристрастию к никотину, более толстую кожу и волосы, рыжую пигментацию… волос.

– Теперь понятно, почему ты не бросаешь курить, – вскользь бросает Александр.

Эжени размышляет вслух:

– У этого есть не только негативные стороны. Мой склад ума тоже может быть связан с моим неандертальским происхождением. Я не так агрессивна, как сапиенсы, не так вспыльчива, больше интересуюсь тем, что связано с лобной корой: языками, психологией, искусством, всем абстрактным.

– Здравствуйте! – раздается позади них.

Профессор Ганеш Капур входит в палату и пожимает руку троим посетителям.

– Завтра начнем лечение, – сообщает он.

Эжени, Рене и Александр рады это слышать, Эжени целует мать в лоб.

– Мне пора бежать на занятия, – говорит она.

В коридоре ее нагоняет отец.

– Подожди! – Он берет ее за локоть. – Тебя может заинтересовать еще одна вещь. Если ты захочешь провести очередную регрессию, то есть кое-что, о чем я еще тебе не сообщал.

– Так сообщи! – просит она, не замедляя шага.

– Я объяснил тебе, как перескакивать через эпизоды и попадать в важные моменты. Учти, можно перескакивать даже через целые жизни и оказываться в самых важных среди них.

Она останавливается, пораженная услышанным.

– Как это – перескакивать через жизни?

– Чаще всего жизнь банальна: человек рождается, растет, стареет, умирает и не делает ничего необыкновенного. Обычно в прежних жизнях скучно. Занимаешься тем же, чем занимались твои родители, – или потому, что они этого требуют, или от нехватки воображения. От страха не угодить или от страха неизвестности. Сидишь на одном месте, потому что на дорогах шалят разбойники, на морях – пираты. Питание однообразное: суп да хлеб. Крестьянин ты, ремесленник, домохозяйка – только и делаешь, что чего-то ждешь, день тянется за днем, пока не грянет война или эпидемия. Живешь в тоске и в страхе, бедняки – в нищете и голоде. Поэтому, посещая прежние жизни, нельзя делать что в голову взбредет. Согласись, большинство наших предков вели жалкую по сегодняшним меркам жизнь. Они мирились с этой жизнью, потому что большая часть их окружения жила так же. А ты…

– Что я?

– Пока что тебе везло, в первой же жизни ты изобрела письменность, при тебе родилась духовность, а потом ты угодила в жизнь, где умела писать и благодаря этому придумала амбициозный проект. Это как два раза подряд выиграть в лото. Теперь ты, наверное, думаешь, что всегда будешь выигрывать…

Эжени морщит лоб:

– Лучше расскажи, как мне попадать только в интересные жизни.

– Сейчас расскажу. Во-первых, нужно этого захотеть. Окажешься в коридоре с пронумерованными дверями в прежние жизни – не иди прямо к двери номер два, ведущей в следующую за жизнью шумерки жизнь, а сформулируй желание очутиться у двери, которая позволит тебе открыть следующую важную эволюцию твоей души в ее личном проекте. Можешь даже уточнить, что хочешь открыть ту дверь, которая позволит тебе лучше понять мамино послание. Знаю, это информация ключевой важности, она позволила бы тебе выиграть драгоценное время… Но я не мог открыть ее тебе, пока ты полностью не овладеешь техникой V.I.E.

Эжени смотрит на часы:

– Спасибо за науку. Извини, папа, я уже опаздываю.

Она торопливо обнимает отца и почти бегом покидает больницу. На улице ее подхватывает поток пешеходов.

Ее посещает мысль: я была стопроцентной неандерталкой в одной из прежних жизней, а сейчас у меня осталось только 3,7 % ДНК той жизни…

Она чувствует себя живым неандертальским ископаемым, затесавшимся в толпу сапиенсов.

Ее бьет дрожь.

Рычание моторов, гудки часа пик действуют ей на нервы. Она отдает себе отчет, что банальная тишина превратилась в роскошь. Стоит ей на считаные секунды опустить глаза, чтобы найти в сумке наушники, как в нее врезается мужчина в костюме и в галстуке.

– Смотри куда идешь, малышка! – бросает он ей неприветливо.

Она торопится на лекцию в Сорбонне. Лекцию будет читать Рафаэль Герц.

– Не надо бояться прогресса. Не бойтесь компьютеров, искусственного интеллекта, машин как таковых. Это всего лишь инструменты. Они делают только то, что им приказывает человек. Они способны и на хорошее, и на плохое, в зависимости от пожелания человека, который их запрограммировал. Поэтому сегодня я поведу речь не об искусственном интеллекте, а о первых шагах информатики.

Профессор в очках в синей оправе пишет на доске: ТУРНИР АКСЕЛЬРОДА.

Добившись внимания всей аудитории, он начинает:

– В 1979 году Роберт Аксельрод, профессор политологии, устраивает соревнование автономных компьютерных программ, способных вести себя как живые существа. Правило одно: у каждой программы должна быть подпрограмма, позволяющая ей коммуницировать и взаимодействовать с другими программами. Цель – получить максимум очков и потерять минимум. Роберт Аксельрод получает от университетских коллег четырнадцать дискет, на каждой программа с определенным поведением. Некоторые агрессивны, они атакуют другие, воруют у них очки и с максимальной скоростью возобновляют соревнование. Другие – одиночки, сторонятся контакта, чтобы их не ограбили. На турнире все четырнадцать сталкиваются с каждой конкуренткой по двести раз. Сначала агрессивные программы-воровки оказываются успешнее, потому что быстрее накапливают очки. Но со временем их эффективность снижается, так как другие программы понимают, с чем имеют дело, и сопротивляются. Автономные программы-беглянки набирают очки, но в ограниченном масштабе. Я задаю вам следующий вопрос: если агрессия и бегство – не самые выгодные стратегии, то что же нам остается?

Студенты смотрят на лектора, тот выдерживает паузу, а потом пишет на доске: СВП.

– Так называется программа-победитель, ее написал психолог и математик Анатоль Рапопорт, догадавшийся запрограммировать ее на поведение СВП, то есть «сотрудничество-взаимность-прощение»: при встрече с другой программой эта тут же предлагала ей сотрудничество.

Он записывает на доске все три слова полностью и подчеркивает первое, СОТРУДНИЧЕСТВО.

– Она несла ей такое послание: «Будем действовать вместе для большей эффективности». Если другая соглашалась, они начинали действовать в системе win-win, то есть набирать очки, не обкрадывая другие программы. Теперь представим, что после сотрудничества одна из двух программ пользуется «любезностью» другой, чтобы нанести ей удар в спину и украсть ее очки. Тогда мы вступаем в следующую фазу.

Он подчеркивает слово ВЗАИМНОСТЬ.

– Взаимность состоит в том, чтобы отвечать на коварство той же монетой, давая понять, что любезность – это не слабость. Взаимность подразумевает, что нанесенный удар равен по силе полученному. Послание таково: «Ты меня обокрала. Я забираю украденное у меня. Ты нанесла мне удар, я его возвращаю». Когда взаимность позволяет остановить агрессию и дает понять агрессору, что не в его интересах упорствовать, можно переходить к третьей фазе.

Рафаэль подчеркивает слово ПРОЩЕНИЕ.

– Компьютеры переключают на «зеро». Забывается измена, агрессия, другой программе опять предлагается сотрудничество, чтобы продолжать продвигаться быстрее и быть сильнее за счет единения.

Профессор в очках в синей оправе смотрит на присутствующих, чтобы увидеть, доходит ли до студентов значение этой истории.

– Программа «Сотрудничество-Взаимность-Прощение» оказалась заразительной: программы-конкурентки, поняв, что такой вариант наиболее эффективен, тоже последовали этой тройной процедуре.

Рафаэль опять выдерживает паузу и продолжает:

– Перед вами, молодые люди, будущее человечества. Если мы хотим выиграть, то должны предлагать другим сотрудничество. Если они нас предают, мы предаем их в ответ. Когда они понимают, что это поведение не сулит ничего полезного, мы опять предлагаем им сотрудничество. Есть вид живых существ, претворяющий эту теорию в практику, причем успешно: это муравьи. Они постоянно сотрудничают, практикуют взаимность и прощение. Вопросы?

Николя по привычке спешит поднять руку.

– Я вас слушаю, месье Ортега.

– Если я вас правильно понял, вы предлагаете нам мир плюшевых мишек.

Его слова вызывают смешки.

– Но позвольте сказать вам, мсье Герц, что этот мир ненастоящий. Мы не муравьи. У нас есть эксплуататоры и эксплуатируемые. Капиталисты и рабочие. Страны-колонизаторы и страны-колонии. Если продолжить вашу метафору, то первые, агрессоры и грабители, сейчас на коне и накапливают очки.

Гул одобрения в зале. Но Рафаэль не намерен отступать.

– Любопытно… Знаете, что вы описываете, молодой человек? Поведение в крысиной стае!

Он пишет на доске: ПОВЕДЕНИЕ МУРАВЬЕВ/ПОВЕДЕНИЕ КРЫС.

– Раз вы предоставляете мне эту возможность, я приведу другой пример, с крысами. Его, как и пример с муравьями, я почерпнул в «Энциклопедии относительного и абсолютного знания». Учтите, у нас всегда есть выбор между двумя способами совместной жизни: как у крыс или как у муравьев.

Говоря, Рафаэль не спускает глаз с Эжени, что только сильнее злит Николя, от которого это не может укрыться.

– Опыт, о котором я расскажу, провел французский ученый Дидье Десор, профессор поведенческой нейробиологии в университете Лотарингии. Он запер шесть крыс в клетке, соединенной тоннелем с тазом с водой и с раздатчиком сухого корма; его целью было посмотреть, станут ли крысы добираться до еды вплавь. Оказалось, что одни поплыли, другие нет. Присмотревшись, он выяснил, что некоторые из пловцов, доплывая до края таза, брали корм и возвращались с ним, но на выходе из тоннеля им разбивали голову другие крысы, чтобы отобрать корм. Он назвал пловцов, терявших добычу, «эксплуатируемыми», а тех, кто крал корм, – «эксплуататорами». Была и третья категория крыс, чуявшая ловушку: эти не только доплывали до корма и возвращались, но и сохраняли добычу. Их Десор назвал «автономными». Но некоторые и не плавали за едой, и не воровали чужую добычу, а просто подбирали объедки, терпя насилие от эксплуататоров. В стае из шести крыс он выявил следующее распределение…

Рафаэль снова поворачивается к доске и пишет: 2 ЭКСПЛУАТИРУЕМЫЕ, 2 ЭКСПЛУАТАТОРА, 1 АВТОНОМНАЯ, 1 ГОРЕМЫКА.

– Запомните эту пропорцию. Страсти разгорелись, когда Десор запер в одной клетке шестерку эксплуатируемых крыс. Всю ночь они дрались, а наутро ученый обнаружил, что теперь и в этой группе две эксплуатируемые крысы, два эксплуататора, одна автономная и одна горемыка.

Студенты оживленно переговариваются.

– Тогда Дидье Десор посадил вместе шестерых эксплуататоров и получил то же самое распределение ролей. Так же произошло с шестеркой автономных и с шестеркой горемык. Распределение ролей в крысиной стае оказалось неизменным. Профессор Дидье Десор повторил свой эксперимент в клетке с целой сотней крыс и получил тот же самый процент эксплуататоров, эксплуатируемых, автономных и горемык, но с усугублением: среди эксплуататоров выделилась подкаста суперэксплуататоров, которым прислуживали бароны, сеявшие страх вместо них; у эксплуатируемых появилась каста суперэксплуатируемых, вынужденных еще больше трудиться, у горемык – подкаста обреченных на казнь.

В аудитории так тихо, что слышно, как муха пролетит. Все ловят каждое слово Рафаэля Герца. Тот в заключение говорит:

– Дидье Десор изучил мозг разных крыс, желая определить, у кого сильнее присутствие гормона стресса. Какие крысы, по-вашему, были сильнее всего застрессованы?

После короткой паузы он сам отвечает на свой вопрос:

– Эксплуататоры. – И, помолчав, объясняет: – Они боялись за свое место. Правда, Десор выяснил, что у крыс-капуцинов – цирковых крыс, превосходящих умом других, – возник менее свирепый способ общежития: пловцы, которым грозила участь эксплуатируемых, добывали больше корма, чтобы успокоить потенциальных эксплуататоров. Насилие сошло на нет. Возникло мирное общество – а все эти самые цирковые крысы с характерным хохолком.

У Эжени странное чувство: ей кажется, что, произнося эти слова, Рафаэль еще выразительнее смотрит именно на нее.

– Резюмируя, я скажу, что этот эксперимент показывает: в любом изучаемом обществе возникает треть эксплуататоров и треть эксплуатируемых, а оставшаяся треть делится на автономных и на горемычных. Лично мне хочется закончить с моделью крысиной стаи и перейти к муравьям. Хочется, чтобы сотрудничество, взаимность и прощение заменили насилие и эксплуатацию самых слабых. Какие вопросы будут теперь?

Николя хочется подать голос, но он справляется с собой.

– Что ж, в таком случае лекция завершена. Благодарю за внимание.

Студенты собирают свои тетради. Эжени спускается к Рафаэлю, несмотря на осуждающий взгляд Николя, не привыкшего, чтобы ему утирали нос.

– Мне очень понравилась ваша лекция.

– Спасибо. Ваше одобрение для меня особенно ценно.

Эжени опять замечает, как странно он на нее смотрит.

Можно подумать, что он вспоминает, кто я такая. Или кто я, помимо той, кем кажусь…

– Мне очень стыдно за поведение моего друга Николя, – продолжает она. – И мне жаль, что вчера вечером не сработала V.I.E. Я всегда в вашем распоряжении, чтобы опять попробовать.

– Не извиняйтесь. Вы не виноваты. Вы же говорили, что нужно умение полностью расслабиться. Вероятно, у меня профессиональная деформация, потребность все контролировать, в том числе самого себя. Вечно мне подавай логическое объяснение. Даже при спуске по ступенькам, которые я себе представлял по вашему требованию, я говорил себе: это все мое воображение, на самом деле этой лестницы не существует…

– Не то что мой кулак, метящий тебе в рыло!

За спиной у Эжени вырастает Николя, он наносит Рафаэлю удар в челюсть. Тот падает навзничь, Николя кидается на него. Они катаются по полу, молотя друг друга кулаками.

– Вы с ума сошли! Немедленно прекратите! – кричит Эжени.

Сбежавшиеся студенты разнимают дерущихся. Николя весь багровый от гнева.

– Сказано тебе, не приближайся к моей невесте!

– Я сама к нему обратилась! – возмущается Эжени.

Но Николя Ортега ничего не желает слышать. Он вырывается из рук студентов, пытающихся его удержать, чтобы снова наброситься на Рафаэля.

Тот с трудом встает, вытирает с подбородка кровь, у него разбита нижняя губа. Он смотрит на Эжени, на Николя и говорит с улыбкой:

– Вот лучшая иллюстрация к моей лекции!

– Ты обзываешь меня крысой?! – надрывается Николя.

Рафаэль продолжает улыбаться, Николя от этого бесится еще сильнее.

В амфитеатр вбегают два сотрудника университета, узнавших об инциденте.

– Успокойтесь, молодой человек, – обращается один из них к Николя. – Университет – не место для потасовок.

– Вы бы видели его высокомерие! – не унимается вожак неосталинистсткой ячейки.

– Прекрати, Николя! – умоляет его Эжени.

– Не вмешивайся! Теперь это между ним и мной.

Видя, что студент буйный, сотрудники силой волокут его к выходу.

– Ты за это поплатишься! – кричит Николя, озираясь. – Увидишь, это не конец!

В аудитории снова тишина. Там остались только профессор Герц и Эжени. Она дает ему бумажный платок.

– Мне очень жаль… – бормочет она.

– Вы ни при чем.

– Знаю, он ужасный ревнивец, не надо было мне к вам обращаться.

Она отрывает край от листка, записывает номер своего мобильного и сует Рафаэлю со словами:

– До следующей V.I.E.!

И она выбегает из амфитеатра.

Николя нервно режется в кафе «Робеспьер» в игровой автомат «Игра жизни». Шарик зависает в нейтральной зоне, игрок злобно пинает машину, она звякает. «Игра окончена», – написано на экране.

Лягнув напоследок машину, Николя плетется в заднее помещение, где уже собралась его ячейка НСП. Все видят, что он в дурном настроении, и стараются не встречаться с ним глазами. Николя садится и рычит:

– В следующий раз я пасть порву этому педику… Его лекция – сплошная тенденциозность. Вся его болтовня о крысах и муравьях – просто дымовая завеса.

Он зажигает сигару и выпускает длинную струю дыма. Многие члены ячейки закуривают сигареты.

– Товарищи, революция на марше, – открывает собрание Николя. – Я получил от Виолэн конкретные директивы и сообщаю их вам. Завтра утром мы оккупируем Сорбонну, чтобы повлиять на голосование в Собрании в понедельник по вотуму недоверия. Виолэн будет нам подсказывать, как действовать, по мере развития политической ситуации. Но этот их компьютерный министр народного образования, хитро названный «Карл Великий 2.0», – замечательный повод для революции! Вместо Карла Великого получится Людовик XVI! Голова короля шлепнется в опилки!

Стол аплодирует оратору.

– Гильотиной станем мы! Нам нельзя медлить. К завтрашнему утру мы должны подготовить все необходимое для блокады: палатки, оружие, еду, ограждения, все, что нужно для транспарантов. Затопим социальные сети нашими требованиями! Виолэн обещает поддержку нашей масштабной акции со стороны симпатизирующих нашей борьбе хакеров группы «Остановить «Карла Великого”!».

– Это молодые программисты-идеалисты? – спрашивает Морган.

– Не знаю, кто они такие, но они – наши друзья! Виолэн говорила также о другой поддержке, которая полностью перетасует карты…

Николя продолжает собрание, раздавая поручения. Наконец он объявляет его завершенным. Дюжина желторотых активистов расходится по домам, внутренне готовясь к революции.

Николя останавливает в двери Эжени, складывает руки на груди, приваливается к косяку.

– Можно узнать, что ты затеяла? – спрашивает он, глядя ей в глаза.

– Я делаю то, что хочу. – Она выдыхает ему в лицо сигаретный дым. – Я – автономная крыса.

– Ты одна из нас. Изволь соблюдать иерархию…

– Неужели? Подчиняться начальству, чтобы совершить революцию и свергнуть прежнее начальство? – иронизирует она. – Разве это будет общество без начальства?

Она видит в глазах Николя тот же огонек, который Иштар увидела в глазах Хузиру, когда тот занес руку для оплеухи. Но времена изменились. Николя всего лишь сжимает кулак.

– Ты меня любишь? – спрашивает он.

Вопрос снова застает ее врасплох.

– Конечно, люблю. Но мне не нравится, во что превращается НСП. Куда делись идеалисты, мечтавшие изменить мир?

– Сейчас тот самый момент, когда мы должны сплотиться для изменения мира! – вспыхивает Николя. – Второй раз такой случай уже не подвернется.

Она качает рыжеволосой головой.

– В чем дело, Эжени? Я больше тебя не узнаю… Где храбрая активистка, вселявшая ужас в фашиков в Ассас?

– На меня подействовали речи Рафаэля, и…

Николя вскидывает руки к дверной переборке.

– Не затыкай мне рот! – требует она. – По-моему, он прав: выбирать надо не между левыми и правыми, а между моделью общества солидарных сотрудничающих муравьев и обществом крысиной иерархии, где эксплуатируемые живут в страхе насилия.

– Крысы – это капиталисты! – напоминает ей молодой человек.

– Будем честными, Николя: Сталин и Мао – те же императоры, только под другими именами, они всего лишь изменили цвет флагов и мундиры, но установили пирамидальные системы, сходные с теми, которые якобы хотели изменить. От того что они якобы действовали от имени народа, было только хуже.

Николя сурово смотрит на нее:

– Ты что, ставишь под вопрос линию партии?

– А ты что, собираешься включить меня в список отступников? – с вызовом спрашивает она.

Взгляд Николя становится ледяным. Он так стискивает кулаки, что Эжени замечает это и невольно бросает:

– Ты и меня собираешься ударить, потому что я не разделяю твоего мнения?

Больше ничего не сказав, она тушит сигарету и покидает кафе.

Скорее домой! Ей не терпится предпринять новую регрессию, исследовать третью по счету жизнь.

Рыжая девушка ускоряет шаг под непрекращающимся дождем. Она думает о Николя, потом о Рафаэле.

Мне везет, я могу расслабляться для V.I.E. Тем, кто хочет все контролировать, этот сказочный опыт недоступен.

Она ныряет в метро.

У нашего мозга два полушария разного назначения.

Левое полушарие – скорее научное. Оно желает все понять и не выносит иррациональности. Правое полушарие – скорее литературное. Оно любит грезить, насмехается над логикой, только и рвется, что исследовать новые территории. Оно хочет восхищаться физическими опытами, а также сугубо эстетическими открытиями: красивыми историями, музыкой, живописью, кинофильмами. Ему нет дела до правдоподобия и до логики. Особенности поведения обоих наших полушарий проявляются ночью.

Когда мы видим сновидения, работает правое полушарие. Рождаются иррациональные сюжеты со сменой лиц, причудливой обстановкой, событиями без связного продолжения.

Когда мы пробуждаемся и еще смутно помним свой сон, включается левое полушарие. Для него нетерпима несвязность сна, оно его переосмысливает, выбирая его главным персонажем какое-то одно лицо, называя одним словом изменчивую обстановку и присваивая истории начало, середину и конец, чтобы о своем сне можно было внятно поведать.

В реальности левое полушарие постоянно проделывает эту работу по переосмыслению мира, превращая хозяина мозга в героя, а других – в «плохих», делая его всегда правым.

Эта потребность левого полушария в рациональности и в подстраховке может приводить к агрессивности. Но как только право слова получает правое полушарие, возникает приятие нелогичности мира. Тогда нам становит- ся достаточно изумления и восхищения всем происходя- щим с нами. Это делает нас терпимее и, главное, непринужденнее.

Квартира Эжени готова к путешествию во времени. Задернуты шторы, зажжены свечи, входная дверь заперта на оба замка.

Решения проблем моего настоящего находятся в прошлом, – думает она, садясь по-турецки на диван под безразличным взглядом Нострадамуса, больше занятого ловлей мухи.

Эжени трижды глубоко вздыхает. Она представляет себе лестницу с десятью ступеньками, спускается по ним, оказывается перед дверью подсознания и отпирает ее своим обычным ключом, который, к счастью, отлично работает.

Неудача Рафаэля заставляет меня сомневаться, получится ли у меня очередной эксперимент.

Она представляет себя в обитом войлоком коридоре с восемью сотнями дверей в свои прежние жизни.

По словам папы, необязательно соблюдать хронологию дверей. Как захочу, так и будет.

Она знает, что важнее всего правильно сформулировать свой запрос. Неподвижно стоя в длинном коридоре, она размышляет.

В Шумере мне не удалось сберечь свои тексты, потому что я находилась далеко от власти. Содержимое библиотеки рискует быть полностью утрачено, если нет ее официального признания действующими властями.

Она формулирует запрос:

Хочу побывать в той жизни, где я была достаточно близка к самому высокому уровню власти, чтобы иметь доступ к важным сведениям, и, главное, могла широко их распространять.

И добавляет:

Хочу познать ту жизнь, которая поможет мне понять мамино послание.

Сначала ничего не происходит. Нет ни одной освещенной двери.

Можно подумать, что ее подсознание медлит, чтобы найти правильную дверь для удовлетворения ее запроса. Наконец освещается одна, в глубине коридора.

Номер 6.

Эжени направляется к ней, думая:

Я пропущу несколько эпизодов в сериале об эволюции моей души. Что ж, в другой раз. Уже на завтра назначен Апокалипсис. Нельзя посетить одну за другой все восемьсот моих прежних жизней. Дело срочное. Надо сразу попасть туда, где можно найти мое семейство душ.

При этом ей трудно не гадать, что она пропустила за дверями 2, 3, 4 и 5…

Папа говорил, что это, вероятно, самые обыкновенные жизни, в которых не происходило ничего особенного. Жизни, где я всего лишь повиновалась своим родителям и своему семейному и профессиональному окружению. Жизни без странствий, без открытий, без большой любви. Жизни, где дни похожи один на другой, где нет места риску.

Она задерживается у дверей 4 и 5.

Хотелось бы все-таки туда заглянуть… Мама назвала это духовным туризмом. Что скрывается, к примеру, за дверью номер 5?

Вот и дверь номер 6. В ее памяти всплывает забавная команда на экране игрового автомата: ТОТ ЖЕ ИГРОК, НОВАЯ ПОПЫТКА.

Она нажимает на дверную ручку, переступает порог и попадает в крохотное тельце – не свое, чужое.

Ее череп сверлит невыносимая боль. Давление на родничок, мягкое местечко между большими костями черепной коробки, так велико, что Эжени кажется: сейчас ее голова не выдержит и разлетится на куски.

Меня рожает мать с узким тазом. Хорошенькое начало…

Роды длятся дольше, чем когда она рождалась шумеркой, в Уруке. Движение по тоннелю – рукаву материнской матки – сильно затруднено. Почти на минуту она зажата там с наполовину высунувшейся наружу головой, пока ее не выталкивает на свободу целиком.

Она знает, что новорожденный не должен понимать, что родился, но у Эжени особые способности одновременного внешнего и внутреннего восприятия, поэтому она полностью осознает уже второй свой приход в мир. Ощущение… по меньшей мере странное.

Она открывает глаза. Все размыто, как и в прошлое ее рождение. Она голодна. Ей холодно. Она чувствует на себе взгляды.

Переходим к формальностям, чтобы подбодрить родителей. Сейчас я закричу.

Она разевает рот, но издавать звуки не получается.

Новая попытка, и снова ничего.

Нет! Не допущу провала! Что проку в посещении жизни, в которой я гибну уже при рождении?

Она чувствует суматоху вокруг себя. Тревога окружающих буквально осязаема. Все женщины кричат… кроме нее.

Она пытается сжать легкие, но что-то мешает. Ее вдруг переворачивают вниз головой, держа за ноги, чья-то ладонь шлепает ее по спине.

И опять ничего.

Опять она лежит на спине, две ладони массируют ей легкие, ее слегка трясут.

Теперь Эжени чувствует покалывание в кончиках пальцев рук и ног.

Это и есть интересная жизнь? Я же вот-вот помру!

Охваченная колоссальной жаждой жизни, новорожденная мобилизует всю свою дыхательную систему и издает наконец долгожданный вопль, за которым следует истошный плач. Его сопровождает смех облегчения и радости всех присутствующих.

Готово. Переходим к следующему этапу.

Прыжок в следующий важный момент этой новой жизни.

Все размыто.

Когда картинка проясняется, она понимает, что она уже не младенец, а девочка лет десяти. Она чистит зубы смесью соли, лепестков ириса и мяты, зачерпывая эту смесь указательным пальцем. При этом она смотрит на себя в зеркало из полированного металла, немного искажающее ее лицо.

У нее большие черные глаза, бронзовая кожа, курчавые черные волосы заплетены в одну косу, на ней сорочка охряного цвета. Ее не назвать ни дурнушкой, ни красавицей.

– Что ты делаешь, Анх-Ти? Поторапливайся, тебя все ждут!

Мое имя в этой жизни – Анх-Ти.

Она еще не знает имен своих родителей, мысленно называя их «папа» и «мама».

Снова голос матери:

– Ты тоже поторопись, Шту!

Недалеко от нее другой ребенок, мальчик постарше ее, складывает вещи в мешок.

У меня есть старший брат Шту. Я всегда была единственной дочерью, а теперь пойму, как это – иметь брата!

Мать и отец входят в комнату. Мать говорит ей, что надо скорее присоединиться к другим детям для урока письма.

В этой жизни девочкам, по крайней мере, доступна грамота.

Но радоваться рано. Мать дает ей мальчиковую одежду и учит прятать волосы под головным убором.

Мне можно учиться, только прикинувшись мальчиком…

Переодевшись, она выходит и идет по немощеной улице, между трехэтажными белыми домами.

На прохожих белые юбки или бежевые туники, иногда с геометрическим узором. Мужчины и женщины тщательно причесаны, их головы блестят – она знает, что их волосы смазаны утиным жиром.

Она идет мимо лавки мясника, торгующего бараньими и коровьими головами, сплошь облепленными мухами. Из желоба посреди улицы, где скапливаются отбросы, несет гнилью. Повсюду разгуливают кошки, чьи задранные хвосты свидетельствуют – они здесь хозяйки.

Анх-Ти входит в дверь между двумя резными колоннами, минует широкий двор и попадает в класс, где прямо на земле, подобрав под себя ноги, сидит десяток мальчишек ее возраста.

Я – единственная девочка. Я здесь только потому, что моя хитрость еще не раскрыта.

Мужчина с гладким, как яйцо, черепом и косичкой на затылке раздает всем квадратные бежевые листки. Анх-Ти знает, как их делают: берут расплющенные полоски размоченного папируса, кладут их горизонтально и вертикально, прессуют и сушат.

Учитель подходит к большому столу из светлого дерева и рисует значки кисточкой, макая ее в черную жидкость, потом объясняет, как произносится и что означает каждый иероглиф.

Среди рисунков, соответствующих слогам, Анх-Ти узнает символических скарабеев, скорпионов, грифов, рыб, крокодилов, ящериц, рогатых змей, цветы, кувшины, ладони, вытянутые руки, ноги, птиц с человеческими лицами, львов с женскими лицами.

Каждый ученик получает дощечку и кисточку. Последнюю положено макать в чернила, смесь меда и сажи.

Урок продолжается долго, но Анх-Ти рада учиться. Ее брат Шту зевает и смеха ради щипает своего соседа.

– Ты девочка, да? – внезапно обращается к ней сосед.

Анх-Ти поворачивается. Ее сосед – новенький, она впервые его видит.

– Ты здесь первый раз? – отвечает она вопросом на вопрос.

– Я из Мемфиса, приехал с родителями, они поселились здесь.

– Как тебя зовут?

– Тот-Мос, «рожденный от бога Тота». А тебя? Я догадался, что ты выдаешь себя за мальчишку, чтобы учиться. Как твое настоящее имя?

Девочка внимательно его разглядывает. У него доброжелательный, ласковый взгляд, такому можно открыть правду. Она решает ему довериться.

– Я Анх-Ти.

– Анх-Ти… – повторяет мальчик.

– Знаешь, что это значит?

– Нет.

– «Живущая».

– Вы там, замолчите оба, не то будете наказаны, – повышает голос учитель, осуждающе глядя на них.

Дети просят прощения и молча слушают учителя.

Эжени решает, что ей пора перенестись в следующий важный момент этой жизни.

Прыжок во времени.

Опять все размыто, опять все постепенно приобретает четкость.

По размеру своих рук и ног Эжени понимает, что теперь она взрослая.

Здание, по которому она ходит, – дворец, судя по высоте потолка и резных колонн с изображениями папирусов, кувшинок и тростника. Она подходит к столу с посудой. При виде ее содержимого она мысленно произносит современные ей названия кушаний.

Отдельно – овощи: капуста, перец, редис, нут, чечевица. Дальше супы: варево из стеблей папируса и из лотоса. Еще дальше мясо на больших блюдах: страусиные бедра, спина антилопы, филе орикса, толстый сом с длинными обвислыми усами. Здесь же миска с лепешками из полбы.

Анх-Ти кладет на поднос бедро страуса, страусиную голову и цветы, получается изящный, на ее вкус, ансамбль. Этот поднос она несет по коридорам, на звуки арфы, и входит в огромный зал, где сидит за столом множество людей в туниках со сложными узорами.

Здесь же восседает самый важный человек страны, царь царей по имени Эх-Н-Атон. Рядом с ним восседает царица Нефер-Ти-Ти.

Зал украшен фресками, рассказывающими о битве, в которой люди на колесницах, вооруженные луками, сражаются с врагом, вооруженным копьями и топориками. Слева направо изображены разные эпизоды битвы. Заключительный эпизод – коленопреклоненный неприятельский предводитель, с веревкой на шее, перед царем-победителем.

Царское застолье охраняется дюжиной невозмутимых стражей с копьями, глядящих в пустоту. В углу перебирает струны арфы женщина в белом, три розовых, без малейшего признака шерсти котенка гуляют по залу, громко мяукая.

За столом царственная чета беседует со своими детьми.

Анх-Ти кладет кушанья на тарелки, начав с фараона Эх-Н-Атона и его супруги Нефер-Ти-Ти. Красота этой женщины всегда поражала служанку. Ее осанка и каждый ее жест вызывают глубокое уважение.

Даже если не замечать парадного одеяния царицы, ей присуща природная грация, она царственно держит голову, у нее проницательный взгляд. Ее всюду сопровождает головокружительный жасминовый аромат.

Анх-Ти подает кушанья девочкам. Она знает их имена, знает, что все они носят титул принцесс. Имя старшей, Ме-Рит-Атон, означает «возлюбленная Атона», имена ее сестер: Мах-Эт-Атон, Анх-Эсенп-Атон, Нефер-Неферу-Атон, Нефер-Неферу-Ре и самой младшей, шалуньи Сетеп-Эн-Ре – «Охраняемая Атоном», «Совершенная краса Атона», «Совершенная краса Ре» и «Избранница Ре».

Анх-Ти любит Ме-Рит-Атон, самую умную, и не выносит Мах-Эт-Атон, вечно строящую козни и презрительно говорящую с ней.

Здесь же сидит юный принц Тут-Анх-Атон, он единственный в семье сын. Царская семья возлагает на него все свои надежды. Он слегка тушуется. Наверное, его утомляет суета сестер, их вечная трескотня.

Анх-Ти заканчивает обносить присутствующих, Эх-Н-Атон благодарит ее жестом. Молодая женщина горда царской похвалой.

Потом происходит нечто неожиданное. Входит стражник, за ним тащится некто грязный, нечесаный, в лохмотьях, в кандалах. Его толкают в спину, стражник приказывает ему простереться перед фараоном.

– Как твое имя? – вопрошает монарх.

– Иосиф, сын Иакова, – отвечает пленник.

– Знаешь, почему тебя выпустили из тюрьмы?

– Знаю, ваше величество, потому что вам сказали, что я умею толковать сны.

– Многие хвастаются этим даром, многие мои маги уже толковали, всяк по-своему, один не дающий мне покоя сон. Но, сдается мне, они не нашли годного объяснения.

– Я вас слушаю, ваше величество, – говорит человек, чей тихий, спокойный голос не соответствует его жалкому виду.

– Так вот, мне привиделось, как из Нила выходят семь жирных коров, за ними выходят семь тощих, и тощие начинают пожирать жирных… Сознаюсь, это был кошмар из кошмаров. Но интуиция подсказывает мне, что он означает что-то важное, и мне необходимо это знать.

Человек в лохмотьях размышляет.

– Возможно, у меня есть объяснение, ваше величество, – говорит он наконец. – Сдается мне, семь жирных коров символизируют семь тучных, урожайных лет, семь тощих – семь неурожайных, голодных. Я вижу этот сон как предостережение.

Кажется, фараон удивлен и при этом заинтересован услышанным.

– Что же, по-твоему, мне следует предпринять?

– Построить вместительные амбары. Воспользоваться семью годами жирных коров, чтобы наполнить их и создать запасы и потом кормить население на протяжении семи лет тощих коров.

Фараон смотрит на него и хохочет. Гости тоже смеются, не зная, насмешка это или признак удовлетворения.

– Твое толкование изрядно меня позабавило, – говорит фараон.

– Благодарю, ваше величество.

– Мне кажется, оно имеет смысл. Я не буду тянуть, я построю эти амбары. Ты, Иосиф, сын Иакова, возглавишь эти работы.

– Но я не архитектор, – возражает тот с поникшей головой.

– Я дам тебе в помощь архитектора.

– Но я заключенный…

– С этой минуты ты свободен, я жалую тебе звание «строитель зерновых амбаров». Ты займешься их наполнением на протяжении всех семи урожайных лет и раздачей хлеба в голодные годы.

Эжени понимает, что присутствует при знаменитой сцене, описанной в библейской Книге Бытия, которую она считала легендой.

А она произошла на самом деле…

Вдохновленная этим открытием, она мысленно формулирует желание перенестись в другой важный момент этой жизни.

Анх-Ти подает ужин. Арфистка сменилась, голые котята выросли. Эжени смотрит на свои руки и понимает, что миновало уже много лет, а у нее нет ни мужа, ни детей, ибо она посвятила жизнь службе фараону. Состоя при царском семействе, она присутствовала при важных встречах.

Чутье подсказывает Эжени, что сейчас тоже важный момент. Человек в роскошных одеждах великого жреца, с полумесяцем на груди, стриженный под горшок, восседает рядом с фараоном. Он в гневе тычет в него пальцем.

– А я говорю вам, что вы предаете память вашего отца!

– Не понимаю чем.

– Фараон должен охотиться, воевать, заботиться об исправном сборе податей со своего и с покоренных народов. Ваш отец Амен-Хо-Теп III был завоевателем, победившим много соседних царств. Это был великий воин, великий охотник и великий управляющий. Все его почитали.

– Я не люблю охоту и войну. Моя налоговая администрация трудится исправно.

– Что же вы любите? – возмущенно вопрошает великий жрец.

– Читать, учиться, заниматься искусствами, встречаться с народом. Нельзя давить его податями.

Этот ответ вызывает у жреца смех. Остальным за столом не до смеха.

– Раздается все больше недовольных голосов, – говорит великий жрец. – Люди говорят, что вы не выполняете ваших монарших функций, что зря тратите время, зарывшись в свитки папирусов. Я отказывался им верить, но приходится признать очевидное: вы – фараон, который не правит.

– Не думаю, что трачу время зря, – равнодушно отвечает монарх. – Я изучаю историю, геометрию и астрономию. Так я могу узнать об ошибках моих предшественников, могу строить города и прочные дома, могу думать о последствиях всех моих действий. Ты бы тоже так попробовал.

Теперь смех разбирает близких фараона. Им нравится веселое пренебрежение Эх-Н-Атона к великому жрецу.

Анх-Ти удаляется на кухню, там она наполняет амфоры гидромелем – хмельным напитком на меду, высоко ценимым фараоном, – и несет их на стол.

– Я не только читаю и учусь. Еще я рисую и музицирую. Твои шпионы не донесли тебе об этом, великий жрец Майа? – с иронией спрашивает фараон.

Великий жрец не спешит отвечать, вместо этого он гневается:

– Я хотел сообщить не только об этом. Вас видели в квартале евреев. В последние годы, с тех пор как вы увлеклись этим Иосифом, вы слишком им благоволите. А ведь они варвары. Вы обращаетесь с ними лучше, чем с жителями вашей собственной страны!

– Иосиф спас Египет от голода, – возражает фараон.

– Он, его братья и все эти… люди обогатились. Придется обложить их повышенными податями. В конце концов, они чужестранцы, их вера не такая, как наша.

– Они разделяют со мной некоторые ценности. Они тоже верят в единого Бога, тоже увлекаются геометрией, медициной и астрономией. Знай, что они разработали изощренную систему спора, «пилпул», позволяющую сравнивать разные мнения и дающую каждому возможность высказать свои доводы. Благодаря их открытости во многих областях достигнуты улучшения.

– Религия и ученость евреев несовместимы с нашей верой и с нашей премудростью, – возражает великий жрец с заметной неприязнью. – Что до таких споров, то они часто приводят к раздорам. Мы должны обеспечивать порядок, повиновение и единение с правителем. Ваше поведение – это предательство нашей страны и религии. Некоторые уже склонны посчитать вас еретиком.

Эх-Н-Атон кивает, показывая, что понял угрозу.

– Ты прав, великий жрец Майа, ты навел меня на хорошую мысль.

– ?..

– Мы провозгласим культ Атона официальной религией.

От этих слов фараона старый жрец давится, выплевывает то, что было у него во рту, кашляет. Отдышавшись, он взрывается:

– Это немыслимо! Это стало бы концом всему!

– Это изменение можно считать развитием нашей духовности, как твое мнение?

– Единственный истинный культ – поклонение Амону, а не Атону! Это всем известно, это единственная религия страны, религия вашего отца и вашего деда.

Фараон в нетерпении поднимает глаза к потолку.

– Вы, жрецы Амона, были советниками моего отца. Ничто не заставляет меня вас слушаться. Вы богатеете на пожертвованиях населения во имя религии, платя ему за это только молитвами и предрассудками. Вы торгуете страхом. Так вы скопили огромные личные богатства. Вы грозите тем, кто ничего не жертвует, муками ада, но что вы обо всем этом знаете? Вы сами отправитесь в ад за то, что всю жизнь пользуетесь простодушием верующих.

Жрецу Амона все труднее сдерживать гнев.

– Знаю я, кто вас надоумил: те, кто сидит в храме Ону, особенно жрец Аи. – Это имя он произносит с отвращением.

– Напоминаю, Аи – отец моей супруги Нефер-Ти-Ти, – отчетливо произносит монарх. – Я отношусь к этому человеку с большим уважением.

– Но он практикует запрещенные языческие богослужения! – взвивается жрец.

– Я скажу иначе: ему ведомы забытые древние ритуалы.

Эту реплику великому жрецу невозможно стерпеть.

– Раз эти ритуалы забыты, значит, на то были причины. Храм Ону, фараон! Жрец Аи! То, чем он там занимается, нельзя считать истинной верой. Колдовство – вот что это такое!

Приходит очередь фараона гневаться.

– Культ Атона – колдовство? Это уже слишком! Атон – это солнце! Он – начало всех начал. Он царит над всеми нами. Он нас освещает и согревает. Никто не может оспаривать, что солнце позволяет нам жить. Это свет. Это тепло. Это день. Осторожно, не наговори лишнего, Майа! Разве что ты предпочитаешь тьму, великий жрец. Холод. Ночь. Ты же поклоняешься Хонсу, сыну Амона, чей символ – луна… Не желаешь ли его обрести?

Это почти явная угроза, однако великий жрец не готов отступить.

– Хонсу – владыка боли! – выкрикивает он.

– Тот, кого изображают с головой бабуина? – издевается фараон.

Нефер-Ти-Ти этот спор, похоже, забавляет, отчего жрец злится еще пуще. Он бросает на нее исполненный ненависти взгляд.

– Как можно почитать одного-единственного Бога, когда их целая дюжина! – гнет он свое.

– Я вижу солнце, чувствую его своей кожей, – возражает Эх-Н-Атон. – А всех этих причудливых богов с головой крокодила, ибиса, льва, сокола я никогда не встречал.

Он смеется, ему вторят другие гости. Майа вскакивает и ударяет кулаком по столу.

– Истинный бог – Амон, а не Атон. Когда вы отказались от данного вам при рождении имени Амен-Хо-Теп IV ради имени Эх-Н-Атон, это всех возмутило – и жрецов и народ. Дальше – больше: введенный вами новый календарь…

– Да, сейчас двенадцатый год, – напоминает фараон.

– Вы хотите предать забвению прежний календарь?

– Я не хочу ниоткуда вымарывать прежние обычаи. Я чувствую связь с более давним прошлым, оно кажется мне более подлинным. В чем еще ты можешь меня упрекнуть, великий жрец Майа?

– Много в чем… Но я остановлюсь на одном. Фараону полагается взять в жены свою старшую сестру, чтобы сохранить в чистоте царскую кровь. В крайнем случае свою близкую родственницу. А вы… вы женились на чужой.

Он произносит эти слова с брезгливой миной, чего Эх-Н-Атон не может снести. Он встает и грозно наставляет на жреца указательный палец.

– Нефер-Ти-Ти…

– …дочь жреца Аи. Случайность ли это? Ваш отец так и не одобрил этот брак с женщиной низкого происхождения…

Эх-Н-Атон встает на защиту жены.

– Довольно! – рычит он. – Мой отец мертв. Не желаю больше тебя слушать. Тебе пора уйти, Майа.

Фараон щелкает пальцами, и к великому жрецу подходит страж, чтоб его вывести. Тот перед уходом бросает:

– Это оскорбление повлечет последствия!

– Побереги слюну, жрец беды. Меня не устрашат твои угрозы! Твои дни и дни остальных стервятников Амона сочтены. Вы всласть попользовались простодушием народа и моей добротой. Знай, что тебе больше не будут рады в этом дворце, – заключает фараон.

Он садится и тяжело дышит, стараясь успокоиться.

Нефер-Ти-Ти, признательная мужу за защиту, целует ему руку.

Эх-Н-Атон поворачивается к остальным со словами:

– Грядет война между любящими свет и любящими ночь, между чтящими Атона и чтящими Амона, между солнцепоклонниками и молящимися луне. Это только начало войны. – И он повторяет для самого себя: – Это только начало…

Слово берет Нефер-Ти-Ти:

– Луна светит не своим светом, она отражает свет солнца…

Анх-Ти понимает смысл слов царицы, ведь все знают о ее увлечении астрономией. Служанка наполняет кубки гостей гидромелем, полагая, что после сильного напряжения всем необходимо расслабиться.

Когда все проясняется, Анх-Ти опять видит вокруг себя стены дворца.

После изгнания великого жреца минуло, должно быть, немного времени.

Она смотрится в полированную металлическую пластинку, служащую зеркалом, подводит себе глаза, надевает парадную тунику и украшения.

Ей хочется быть как можно элегантнее в честь приближающегося важного момента. Взяв амфору с гидромелем, она направляется в большую трапезную.

Эх-Н-Атон один за столом. Его родня и гости ушли, остались только стражи, неподвижные, как статуи. Анх-Ти решает воспользоваться представившимся шансом. Она подходит к монарху и падает ему в ноги.

– Ваше величество, могу я к вам обратиться?

Фараон удивленно поворачивается к служанке:

– Чего ты от меня хочешь?

– Я хочу поделиться с вами своей мыслью.

Фараон поражен дерзостью служанки. При этом он замечает, что Анх-Ти накрасилась и принарядилась.

– Встань. Любой может предложить мне новые мысли. Говори.

Анх-Ти старается унять дрожь в голосе:

– Сколько я вам служу, столько вижу происходящее здесь. Я понимаю, что вы хотите расстаться с навязываемой вам ролью царя-воина и стать царем культуры. Хоть я и женщина, я обучена на писца, умею читать и писать. У меня страсть к любым знаниям.

– Переходи к сути, – требует он нетерпеливо. – Что у тебя за мысль?

– Давным-давно Иосиф предложил вам накапливать в амбарах зерно, готовясь к голоду. Моя мысль такова: хранить в особом месте не только пищу для живота, но и пищу для… ума.

Фараон морщит лоб, он испытывает недоверие, но к недоверию примешивается любопытство.

– О чем это ты толкуешь?

– О будущем. О строительстве храма, где будут не чтить богов, а хранить знания. Там, на полках, будут лежать свитки папируса, на которых запишут все известное обо всем на свете: о нашей истории, о человеческом теле, о целебных растениях, о расположении звезд, о датах разлива Нила, о приготовлении блюд, об архитектуре. Этот храм был бы хранилищем знаний, возведенным в ожидании нехватки не пищи для тела, а пищи для духа.

– Что ты называешь нехваткой пищи для духа?

– Возвращение варварства и невежества.

Эх-Н-Атон чешет подбородок с длинной лакированной бородой цилиндрической формы, загнутой на конце. Потом встает из-за стола и выходит на просторную террасу, служащую продолжением трапезной. Он манит к себе Анх-Ти, смотрит вдаль. Она смотрит туда же, что и он, и видит Нил, по глади которого скользят барки и фелюки под треугольными белыми парусами. У причалов стоят большие суда из плетеного тростника. В небе кружат цапли и пеликаны. На другом берегу реки виднеется город Ах-Эт-Атон – кубики светло-бежевых домов вдоль широких прямых улиц. Разбросанные там и сям пальмы дают тень, в ней дремлют коровы и собаки. Жужжащим вокруг фараона мухам нет дела до его величия.

– Занятно, – говорит он. – Очень занятно. Продолжай, я слушаю.

– Я уверена, – продолжает Анх-Ти, – что стоит нам начать складывать там свитки папируса, как к нам хлынут ученые со всего мира, мечтающие о сбережении своих открытий. Ибо что может быть надежнее, чем храм знаний, возведенный и охраняемый самим царем царей?

– Напомни мне свое имя.

– Анх-Ти, ваше величество, – отвечает служанка с поклоном.

– Как же ты собираешься начать наполнять этот храм знаниями, Анх-Ти?

– Я умею читать и писать. Уже много лет я сортирую свои знания. Сейчас у меня есть познания о двух предметах. Я зарисовала известные мне растения и записала все рецепты кушаний, которые готовились при мне, пока я состояла у вас на службе.

Фараону смешно:

– Клянусь Атоном! Как я мог не замечать, что меня поит гидромелем такая поразительная служанка?

Анх-Ти не терпится узнать, что думает фараон о ее предложении.

– Ваше величество принимает мое предложение?

– Что ж… почему нет? Я ценю людей, желающих изменить, улучшить мир, кем бы они ни были. Я потолкую об этом с моим министром Иосифом. Ему заниматься этими «складами знаний».

Служанка решает пойти ва-банк.

– Иосиф уже имеет множество поручений… Я позволила себе поговорить об этом со своим другом, и он уже строит планы. Его имя Тот-Мос.

– Скульптор Тот-Мос? – удивляется Эх-Н-Атон. – Автор бюста Нефер-Ти-Ти?

– Это он, – подтверждает Анх-Ти. – Он не только скульптор, но и архитектор.

Служанка достает из кармана и разворачивает свиток, на котором Тот-Мос изобразил будущий храм знания.

Фараон внимательно изучает папирус. Видно, что изображение ему по душе. Тут входит царица Нефер-Ти-Ти. Фараон подробно пересказывает ей свой разговор с Анх-Ти.

– Моя дорогая, – говорит он ей, – этой служанке пришла в голову поразительная мысль: создать храм знания. Здесь, в городе Ах-Эт-Атон, мы соберем всю научную премудрость мира. Мы сообщим об этом всем ученым, чтобы они знали, что впредь их знания будут защищены.

Нефер-Ти-Ти слушает, оценивающе глядя на служанку.

– Как мы сами не подумали о том же самом раньше нее? – тихо говорит она.

– Тебе нравится?

– Я в восторге! – признается царица. – Этой служанке нет цены.

Анх-Ти краснеет от похвалы из уст той, кого она боготворит.

– Встань, Анх-Ти. Ты довольна тем, как мы приняли твое предложение?

Служанка собирается ответить, но волнение лишило ее дара речи. Фараон продолжает:

– Раз таково твое желание, Тот-Мос будет надзирать за строительством. Ты же станешь искать и отбирать свитки, достойные в нем храниться.

Эти слова приводят Анх-Ти в небывалую радость. Кажется, сбылась самая безумная ее мечта. Ей хочется заключить царя и царицу в объятия, но вместо этого она низко кланяется им в знак глубокого почтения…

Прыжок во времени.

Прошли годы. Анх-Ти и Тот-Мос стоят на холме и любуются звездами.

– Ну вот, работы начались, – говорит он.

– Осуществляется наша мечта, – подхватывает Анх-Ти.

– Благодаря поддержке фараона мы станем получать свитки со всей страны.

Она смотрит на самую яркую звезду. Она знает о ней от отца, познакомившего ее с азами астрономии: это Сопдет.

– Мне нравится ее двойной бело-голубой блеск, – говорит она.

– Еще это звезда Анубиса, бога с головой шакала, провожающего заблудшие души и мертвых для суда и для перевоплощения, – говорит ее друг-скульптор.

– Ты вправду веришь, что мы проживаем много жизней? – спрашивает его Анх-Ти.

– Конечно. До этой жизни была другая, потом тоже будут еще.

– Почему у нас нет никаких воспоминаний о наших прежних жизнях?

– Потому что они влияли бы на теперешние жизни, – объясняет Тот-Мос. – Представь, что кто-то причинил тебе зло в прошлой жизни; тебе захотелось бы его найти и покарать в следующей…

– Никогда об этом не думала.

Они не сводят глаз с сине-белой мерцающей точки в ночном небе.

– Евреи говорят, что перед самым нашим рождением ангел прикладывает указательный палец к нашему лицу вот здесь, под носом… – Он осторожно касается верхней губы Анх-Ти. – Остается этот желобок. Евреи называют его «отпечатком ангела». Делая это, ангел заклинает: «Забудь!», и новорожденный забывает свою прошлую жизнь. Это, правда, всего лишь еврейская легенда.

– Расскажи мне, что знаешь, про Сопдет, – просит она.

– Я знаю только то, что написано в великой Книге мертвых.

– Ее еще называют «Выход на свет»?

– Так и есть. Я читал ее. В ней все описано в точности, шаг за шагом. Сначала твоя душа предстает перед судьями на Сопдете. Ты должна отчитаться о своих поступках и о том, как жила, судье Маат, богине истины и правосудия. Тот, все знающий о твоих грехах, напоминает тебе о них. Ты должна оправдаться. У тебя есть защитник – Геб. Главный его довод – что ты была молода и несведуща, не умела отличить добро от зла. Потом Маат кладет на одну чашу весов перышко, на другую – твое сердце. Если сердце тяжелее пера, то ты должна родиться вновь, чтобы попытаться лучше прожить следующую жизнь.

Анх-Ти все так же смотрит на самую яркую звезду:

– Так вот что происходит там, в вышине…

– По крайней мере, я в это верю, – говорит Тот-Мос.

Анх-Ти посещает внезапная догадка.

– Как облегчить сердце? – восклицает она.

– Совершая добрые поступки для других. А еще… существует любовь, – добавляет он как бы рассеянно.

Ловя его на слове, Анх-Ти медленно идет к нему, чтобы поцеловать. Слишком медленно.

Он отодвигает ее.

– Почему? – удивляется она. – Разве не твои слова, что любовь – способ облегчить сердце?

– Я женат. Ты замужем.

– Нас поженили совсем юными наши родители, выбор за нас сделали они. Я никогда не любила мужа. То же и у тебя с женой, ты сам мне говорил.

Она гладит его по щеке и опять приближает свое лицо к его.

– Сознайся, ты ко мне неравнодушен.

– Да, но это ничего не меняет.

Он сильно хватает ее за запястье, чтобы прекратить ласку.

– Если кто-то узнает, что мы целовались, то нас могут приговорить к смерти, Анх-Ти! Тогда нашему храму знания не бывать. Мы должны отказаться от этой любви, чтобы дать жизнь тому, что для нас важнее всего на свете.

Она разочарованно отступает.

– Прости, – говорит он. – Так лучше для нас обоих.

Она испытывает страшное разочарование: ее отвергли. Когда она добилась одобрения своей идеи фараоном, у нее возникла иллюзия, что дальше все будет так же легко… В это ужасное мгновение она понимает, что тот, кого она тайно считает мужчиной ее жизни, ее не желает.

В этот момент звонит телефон.

Эжени резко открывает глаза.

Черт, я забыла переключить смартфон на режим полета.

Она смотрит на имя звонящего на экране. Это Рафаэль Герц.

Она колеблется, но принимает звонок.

– Алло? Эжени Толедано? Надеюсь, я вас не побеспокоил?

– Понимаете, я…

Эжени не успевает договорить.

– Слушайте, я не перестаю думать о вашей V.I.E., – частит Рафаэль. – Я уверен, что это полезный способ понимания исторической правды, который необходимо включить в мою программу «5W». Крайне важно, чтобы мне тоже удалось совершить такое экспериментальное духовное путешествие. Можно мне к вам заглянуть?

– Когда?

– Сейчас.

Молодая рыжеволосая женщина сверяется с часами.

– Уже семь, и…

Она спохватывается, что провела в Древнем Египте три часа.

– Вы прервали меня прямо в разгар…

– И все-таки я настаиваю. Пожалуйста!

Немного подумав, она отвечает:

– Ладно, жду вас.

Она нажимает отбой, зажигает свечи, раздвигает шторы, впуская в квартиру вечерний свет. По своей привычке она садится за стол и рисует в блокноте все, что повидала за этот сеанс регрессии: накрашенное лицо Анх-Ти, ее сложную прическу, тунику с цветной вышивкой. Потом она рисует фараона Эх-Н-Атона с его бородкой; Нефер-Ти-Ти, ее нагрудник и головной убор; своего друга Тот-Моса; министра-еврея Иосифа и знаменитого Майа, великого жреца Амона. Рисует дворец, его колонны с резьбой в виде лотосов. Кухни со свисающими с потолка утками на веревках. Трапезную, гравюры на ее стенах, стражей с копьями. Вид на новую столицу, представший ее взору с просторного балкона. После лиц, комнат и панорамы города она рисует более мелкие предметы: кольца, диадемы, ожерелья, гребни, ножи, сандалии.

Эжени идет освежиться в ванную и ловит себя на том, что изголодалась по средиземноморской кухне. Она заказывает в ближайшем ливанском ресторане хумус, тахину, фалафель, табуле, находит в меню даже гидромель.

Не проходит и десяти минут, как в дверь звонит Рафаэль Герц.

– Это вам. – Он протягивает ей бумажный пакет.

– Спасибо, как мило.

Она приглашает его в квартиру и открывает пакет: в нем медовые пирожные из пекарни внизу.

– Спасибо. Забавно, я только что заказала ужин примерно в том же духе.

Она уносит гостинцы в кухню и возвращается с двумя чашками зеленого чая с мятой.

– Скорее это я должен вас благодарить, – говорит Рафаэль. – Благодаря вам я узнал то, о чем понятия не имел. Даже если я в это не верю, мне трудно не думать о вашем трюке с медитацией и с посещением прежних жизней.

– Это V.I.E., – подсказывает она.

– Было бы невероятно, если бы это все-таки сработало.

Эжени забавно, что она сумела поразить своего профессора. Тот не умолкает:

– После нашей последней встречи на факультете я навел справки и выяснил, что регрессивный гипноз используется в основном психотерапевтами в качестве суперпсихоанализа для выявления травм прошлых жизней, объясняющих фобии и неврозы сегодняшнего дня. Но вы, вы применяете его… как способ исследования прошлого без всякой терапевтической задачи, я прав?

– Правы. Моя мать, много занимавшаяся V.I.E., называет это «духовным туризмом». Мы открываем двери в коридор наших прежних жизней, чтобы разобраться в прошлом. Это как путешествие в неведомые края. Но доказать, что это настоящее путешествие во времени, невозможно. Да, возникает впечатление, что вы действительно ТАМ. Это как сон, но с кучей деталей. Полностью субъективное ощущение.

– Где же вы успели побывать после нашего последнего разговора?

Она протягивает ему свой блокнот, раскрытый на странице с «древнеегипетскими» рисунками.

– Человек с цилиндрической бородой – это…

– Фараон Эхнатон! – ахает Рафаэль.

– А город?

– По всей логике, это построенная Эхнатоном новая столица, знаменитый Ахетатон. В наши дни это археологическая площадка Амарна между Мемфисом и Фивами.

Он хватает свой смартфон и находит это место на карте южнее Каира, между городом и Нилом.

– Эхнатон царствовал восемнадцать лет, с 1355 по 1337 год до нашей эры, – говорит он.

Профессор в очках в синей оправе находит в Гугле и показывает Эжени изображения фараона и его семьи. Фотографии барельефов в трапезной совпадают с только что сделанными Эжени рисунками.

– Выходит, когда я вам позвонил, вы находились прямо там?

– Не я, а Анх-Ти, что значит «живущая».

Она рисует иероглифы, которыми записывалось это имя.

– Как видите, – продолжает она, – первый иероглиф – крест с ушком…

– Знаменитый анх, – подсказывает Рафаэль.

– Да, идеограмма слова «жизнь». Второй – столбик, звук «т». Третий – тростник, звук «и». Четвертый – профиль сидящей женщины, предполагающий женское имя.

– Вы научились писать иероглифами? – удивляется он.

До Эжени доходит, что она возвращается из своих путешествий с памятью о своих тогдашних знаниях. Как будто факт возвращения туда воскрешает все забытые познания.

– Действительно… Вот еще одно достоинство регрессий: учишься древним письменам.

– Как насчет владения древнеегипетским языком?

– Чего нет, того нет. Я помню то, что видела и читала, и, кажется, могу писать иероглифами. Но когда я слушала людей, их речь превращалась в голове у Анх-Ти во французскую.

Для иллюстрации сказанного она пишет иероглифами имена фараона Эхнатона и его супруги Нефертити.

– Можно?

Эжени согласно кивает. Рафаэль фотографирует картуши и загружает снимки в свою программу. Та подтверждает, что имена написаны правильно.

В дверь опять звонят.

– Это наш ужин, – говорит хозяйка, вставая.

Рафаэль и Эжени спокойно едят турецкое мезе, запивая гидромелем.

– Как вы думаете, могу я повторить эксперимент? Я тренировался и теперь умею… отпускать.

– Что же это за тренировка?

– Сначала я изучил, как работает мозг. У него два полушария, левое и правое, – назидательно объясняет профессор. – Левое – как серьезный ученый, ему надо все понять, все объяснить, все проконтролировать. Правое полушарие – литератор, ему подавай новые ощущения, объяснения ему без надобности, ему бы только забавляться. Наверное, из-за давления родителей, а потом из-за напряженной учебы у меня всегда доминировало левое полушарие. У меня было чувство, что если я расслаблюсь, то как бы угасну. Потому я редко употребляю алкоголь.

При этих его словах Эжени спешит подлить ему гидромеля. Он улыбается.

– Ну, гидромель слабоват, а вся ситуация для меня скорее необычна. Полагаю, вы потчуете меня им как…

– Расслабляющим эликсиром?

– Да, только очень древним.

Он отпивает глоток и продолжает:

– До прихода к вам я проанализировал себя и поразмыслил над тем, как усмирить свое левое полушарие, все интерпретирующее и жаждущее все понять.

– Ну и как, нашли решение? – интересуется Эжени.

– Нашел: оно называется «на все плевать».

Она не удерживается от смеха. Рафаэль Герц, наоборот, становится еще серьезнее.

– Моя проблема – озабоченность всем происходящим вокруг меня. А тут я прибег к технике медитации из Интернета и на многое вокруг перестал обращать внимание.

– Неужто сработало? – с сомнением спрашивает Эжени.

– Этим утром, например, я не застелил свою кровать, не побрился, надел то же самое, что вчера, позавтракал круассанами вместо фруктов, вместо чая выпил кофе.

Девушка не собирается насмехаться над Рафаэлем, хотя в том, что он говорит, много комичного.

– Я не включил смартфон, – продолжает он, – обошелся без компьютера, не слушал новости, а сразу отправился в Сорбонну. Я даже не звонил Синтии, хотя всегда это делаю перед работой.

– Впечатляет! Так и для клошара недалеко, – мягко подтрунивает над ним Эжени.

– А теперь я пью спиртное! – сам смеется он над собой. – Осталось только закурить.

Эжени видит, что он вовсе не шутит.

– Во всяком случае, теперь вы всерьез мотивированы. Никогда не думала, что можно так плотно взяться за себя и так быстро дойти до высокой степени наплевательства…

– Игра стоит свеч, – серьезно отвечает преподаватель. – Да, я отвернул краны, поступаю наперекор всему, чему меня учили и что мне самому представлялось необходимым, чтобы чего-то добиться.

– Осторожно, так вы плохо кончите! Вам грозит нравственное падение, – не удерживается от насмешки Эжени.

– Ничего, я справлюсь, – серьезно отвечает он, не замечая ее иронии.

– Знаете, я шесть раз проваливал экзамен по вождению, – откровенничает Рафаэль, вгрызаясь в пирожное. – Слишком сосредоточивался, слишком сильно вцеплялся в руль, инструкторы делали вывод, что нервозность делает меня опасным на дороге. Чтобы в конце концов сдать экзамен, я принял успокоительное.

– Ну, теперь вам предстоит не экзамен, а туризм, – напоминает она ему, чтобы поддержать. – Раз вам так не терпится, начнем.

Она опять задергивает шторы, зажигает свечи, велит ему растянуться на диване. Он закрывает глаза.

Она провожает его вниз по лестнице из десяти ступеней, подводит к двери его подсознания. Он представляет себе железную дверь, подносит магнитную карту к считывающему устройству, и…

Ничего не происходит.

Эжени пробует другой способ.

– Попробуйте отпереть ключом, по старинке.

Рафаэль морщится.

– Нет, никак.

– Тогда замок с цифрами, вы знаете к нему код.

– …Мимо.

– Засов.

– …Заело.

– Задвижка.

– …То же самое.

Она исчерпала все варианты, приходится вести его наверх под обратный отсчет.

– Вы наверху! Можете открыть глаза.

У него вид ребенка, принесшего из школы плохую отметку.

– Боюсь, ваша тренировка по наплевательству еще не дала желаемого результата, – говорит она со вздохом. – Или сейчас попросту неподходящий момент.

Она дает ему стакан воды.

– Какое разочарование! Я очень надеялся на успех.

– Может быть, даже слишком.

Он уныло встает, берет с дивана свой пиджак и говорит:

– Извините за беспокойство. Сообщите, когда можно будет попробовать еще раз.

И он понуро покидает ее квартиру. Эжени запирает за ним дверь.

– Кажется, я его обескуражила, ткнув носом в его ограничения, – объясняет она Нострадамусу, трущемуся о ее ноги.

– Мяу, – подтверждает кот, понявший, кажется, происходящее.

– Я того и гляди начну себя винить. Он был сильно мотивирован… Может статься, не такой уж я хороший гид по регрессиям.

Она заглядывает в свой блокнот с рисунками.

– Хватит терять время. За работу! – подстегивает она себя.

Рассматривая лицо Анх-Ти, портреты Эхнатона, Нефертити и детей, она улыбается.

Спохватившись, она берет смартфон и заходит в Интернет. Ни малейшего упоминания о библиотеке в столице Эхнатона. Нет и речи о каком-либо храме знаний. Все храмы предназначены для поклонения богам. Упомянут Тутмос, но только как официальный скульптор царской семьи, автор знаменитого бюста царицы Нефертити. И ни следа служанки по имени Анх-Ти, якобы запустившей столь амбициозный проект.

Она принимает позу лотоса и устремляется прямо к двери 6.

Когда она открывает глаза, дух Эжени уже вселился в тело Анх-Ти. Та стоит перед величественной постройкой храма. Неподалеку она видит фараона Эх-Н-Атона, его министра Иосифа, нескольких ученых, астрономов, лекарей, а еще повара, военачальника, кузнеца, крестьянина. И, конечно, своего друга Тот-Моса.

Единственная женщина – сама Анх-Ти.

Все говорят о семнадцатом годе, который останется в памяти как год создания этого невиданного храма премудрости. Эжени делает вывод, что эпизод, в который она попала сейчас, происходит спустя пять лет после предыдущего.

Группа минует лес красных, желтых, синих колонн с резьбой растительных мотивов. Тот-Мос на правах главного архитектора ведет всех внутрь здания и рассказывает, как все будет здесь устроено.

– На этих стеллажах поместятся десятки тысяч свитков. Как видите, некоторые я уже разложил, их автор – управляющая Анх-Ти.

Ее охватывает чувство огромной гордости. Но, стоя близко к министру Иосифу, она слышит его обращенные к царю слова:

– Я спрашиваю себя, не приведет ли сообщение всему миру о существовании этого места и о том, что оно создано попечением вашего величества, к большим бедам для вас.

– Что ты хочешь этим сказать, Иосиф? – удивляется фараон.

– Что у вашего величества много врагов. У некоторых может возникнуть соблазн разрушить храм.

Эх-Н-Атон улыбается:

– Ты всегда и везде видишь опасности, Иосиф.

– Я предпочитаю предвидеть беду, чем ее переносить. Не за мою ли способность к предвидению вы остановили на мне выбор?

Экскурсия продолжается, но фараон уже не слушает объяснения Тот-Моса, а продолжает беседу с Иосифом. Идя за ними, Анх-Ти слышит каждое их слово.

– Разумеется, твоя способность предвидеть бесценна, – признает Эх-Н-Атон, – но я остаюсь при убеждении, что идея Анх-Ти позволит моему царствованию воссиять, показать всем ту важность, какую я придаю распространению знаний. Познание привлечет познание: ученые люди всех стран пожелают припасть к этой кладези премудрости. Мир должен узнать о существовании этого храма.

Анх-Ти пленена этим ответом фараона.

– Вы чрезвычайно мудры, ваше величество, и ваше решение, вероятно, самое верное, – отвечает Иосиф с поклоном.

– Но ты прав, нужна осторожность. Наверное, я повременю, прежде чем раскрыть существование храма, подожду, пока сюда перенесут больше папирусов.

Стеллажи, которые показывает гостям Тот-Мос, образуют шестиугольные ячейки, повторяя принцип пчелиного улья, только в каждой хранится не пчелиная слюна, а покрытый иероглифами папирус.

– У нас уже 11 853 свитка.

– Великолепно! – доволен фараон. – Когда их наберется двадцать тысяч, я оповещу весь мир, что здесь создано вместилище, способное вобрать в себя всю его премудрость.

Анх-Ти говорит себе, что она совершила то, ради чего появилась на свет.

Перед Анх-Ти лежит папирус, на котором она изображает расположение звезд вокруг завораживающей ее звезды Сопдет.

Справа от Анх-Ти сидит, поджав под себя ноги, Шту, перед ним тоже столик с папирусом. Анх-Ти привлекла брата к своей работе: тот, бывший мореплаватель, обожающий географию, сейчас чертит страну Нубию, что лежит южнее Египта.

Она встает и отлучается в соседнюю комнату, где достает из сундука роскошные одежды.

Она смотрится в отполированную дощечку и видит свои подведенные глаза, свои смазанные пальмовым маслом косы. Лиф подчеркивает грудь, не прикрывает пупок. Она надевает тяжелые украшения: пальцы унизывает толстыми кольцами с драгоценными камнями, запястья браслетами, на шею надевает нагрудник, на щиколотки позолоченные цепочки. В таком облачении она кажется себе неотразимой. От девушки низкого происхождения не осталось следа. Она выглядит аристократкой, придворной самого фараона.

Замысел создания храма знаний позволил ей достигнуть высот в иерархии царства. Все встречные низко ей кланяются.

Она поправляет свой грим, еще раз подводит глаза, лопаточкой из слоновой кости наносит на веки пасту из смеси толченого малахита и утиного жира, красит губы помадой из красной охры и кроличьего жира, душится духами из мирры и лаванды и идет в трапезную, к фараону. Этот случай особенный: впервые она приглашена к столу правителя.

Отчасти из любопытства, отчасти от ностальгии она заглядывает в кухню, посмотреть, кто ее там заменил. Эту служанку все называют Сати, что значит «сеющая».

Анх-Ти наблюдает за ней. Сати очень красива, очень молода, похоже, она девушка с характером. В кухню приходит некто, не принадлежащий к обслуге, в плаще, скрывающем его одеяние. Анх-Ти узнает толстое зеленое кольцо на его мизинце.

Это Майа, великий жрец Амона, поклоняющийся богам с головами животных, прежде всего тому, что с головой бабуина, – Хонсу, богу луны.

Он подходит к Сати и украдкой сует ей мешочек, который она прячет под своей туникой. Озираясь, чтобы убедиться, что никто ничего не заметил, Сати видит Анх-Ти.

На долю секунды их взгляды встречаются.

Звучит гонг, значит, обед начинается.

Анх-Ти направляется к царскому столу. Эжени замечает отсутствие Мах-Эт-Атон и Сетеп-Эн-Ре. Анх-Ти понимает, в чем причина этого: обе девочки умерли. За столом сидит старик, в котором бывшая служанка узнает Аи, жреца храма Ону, отца Нефер-Ти-Ти, тестя фараона.

Аи, сидящий по правую руку от Эх-Н-Атона, сыплет шутками. Оба в приподнятом настроении, они обсуждают благодатное воздействие солнечных лучей на растения, животных и людей.

Обед подчинен нерушимому ритуалу. Обедающих окружают вооруженные стражники. На некотором отдалении играет на арфе грациозная молодая женщина, ее длинные пальцы неутомимо бегают по струнам. Между ног гостей разгуливают три розовые кошки без признаков шерсти на теле.

Эх-Н-Атон представляет своим сотрапезникам Анх-Ти. Он уточняет, что это она стояла у истоков первого храма знаний. Аи поворачивается к ней и просит рассказать, как ей пришла в голову такая мысль.

Анх-Ти рассказывает. За столом полное довольство. Всех впечатляет количество собранных в храме свитков.

Трапеза продолжается. Анх-Ти мучает дурное предчувствие, она не перестает наблюдать за служанкой Сати. Та ставит на стол поднос с десертом – драгоценными кубками, полными фиников, винограда, сладких рожков, инжира и дынного пюре.

Потом она удаляется легким шагом, берет цветочки и украшает ими поднос.

Подозрительно, как она старается понравиться фараону, думает Анх-Ти.

Сати беседует с главным по кухне, Анх-Ти понимает по ее жестам, что кончился гидромель. Служанка уходит за новой амфорой.

И уже не возвращается.

Гости пьют и едят, оживленно беседуя. Потом служанки собирают пустые тарелки, и Нефер-Ти-Ти требует тишины и внимания. По щелчку ее пальцев входит Тот-Мос. Царица представляет его гостям и говорит, что у него готов ее новый бюст.

Входят двое слуг с крупным предметом под накидкой. Нефер-Ти-Ти делает грациозный жест, по которому скульптор сдергивает с предмета накидку и демонстрирует свое последнее творение – царицу в синем головном уборе, в нагруднике с драгоценными камнями.

Произведение исполнено реализма и сходства с красавицей-царицей. Слышен шепот восхищения.

– Как живая! – говорит кто-то.

– Вылитая царица! – подхватывает другой гость.

Эх-Н-Атон встает, берет супругу за руку, помогает ей встать и у всех на глазах нежно ее целует.

– Нет, – говорит он, – настоящая Нефер-Ти-Ти неповторима. Статуе всегда будет не хватать аромата, ума, юмора, доброты вашей царицы. – Он поворачивается к жене. – Ты как утренняя заря, освещающая мир.

– Я ценю твой поэтический дар, но, полагаю, ты преувеличиваешь, – возражает мужу Нефер-Ти-Ти.

– Я не льщу тебе, просто это любовь. Я всегда тебя любил, ни одна скульптура не может воспроизвести твою красоту. Я люблю тебя так же, как люблю свет. Ты – мой свет, о, моя обожаемая царица!

И снова он целует ее, поцелуй долог и глубок, он так волнует гостей, что они принимаются аплодировать. Арфистка играет громче, добавляя этому мгновению радости.

Внезапно солнечный свет меркнет, на статую Нефер-Ти-Ти наползает тень, скрывающая половину ее лица.

Арфистка прекращает игру. Все умолкают. Гости за большим столом испуганы этим незнакомым им явлением.

Все вокруг них постепенно утрачивает недавний блеск.

Фараон выходит на террасу и смотрит в небо, к нему присоединяется царица, потом все гости. Даже кошки запрыгивают на ограждение, им тоже хочется понять, что происходит.

Поверить в происходящее невозможно. Солнце гаснет у всех на глазах, хотя в небе ни облачка, ничто его не заслоняет. В разгар дня опускается непроглядная ночь.

– Солнце заслонила луна, – подсказывает Аи, знающий, как кажется, что к чему.

Но это объяснение никого не утешает. Многие считают затмение плохим предзнаменованием. Кое-кто шепчет молитвы, кое-кто покаянно ударяет себя в грудь.

Люди спешат зажечь факелы, чтобы осветить улицы и дома. Снизу во дворец проникает испуганный ропот.

Внезапно фараон Эх-Н-Атон издает пронзительный крик, хватается за живот, сгибается вдвое, делает шажок, едва не падает. Видно, что ему очень больно.

Всех тотчас охватывает ужас. Нефер-Ти-Ти подставляет ему плечо и не дает упасть. Сбежавшиеся слуги поддерживают своего повелителя, но с его губ уже падает зеленая пена, глаза его вылезают из орбит.

Анх-Ти видит на столе одну из трех кошек, лезущую мордой в гидромель фараона. Через две секунды тоже дергается от судорог и валится на бок среди блюд.

– Эх-Н-Атона отравили! – кричит Нефер-Ти-Ти.

Анх-Ти, недавно записавшая на папирусе состав снадобья от отравления, тоже повышает голос:

– Скорее напоите его молоком ослицы!

Никто не шевелится, поэтому она сама бежит на кухню и возвращается с кувшином. Она отодвигает Нефер-Ти-Ти, омертвевшую от страха, заставляет фараона разинуть рот и вливает туда целительную жидкость. Эх-Н-Атон из последних сил хватает ее за руку и шепчет:

– Не отступай…

Последняя судорога, взгляд фараона гаснет, он ловит ртом воздух.

Жрец Аи бросается к монарху, кладет ладонь ему на сердце, присматривается к нему и говорит с плохо скрываемым волнением:

– Фараон мертв.

Эх-Н-Атон испустил дух на руках у Анх-Ти.

В трапезной суматоха, стражники выкрикивают противоречивые приказания, женщины воют. Царица Нефер-Ти-Ти падает на тело мужа и отказывается разжать объятия.

Света все еще нет. Кажется, луна навсегда затмила солнце.

Новый прыжок во времени.

Ночь. Анх-Ти бежит по улицам города Ах-Эт-Атона, озаренным полной луной.

Похоже, после отравления фараона прошло совсем короткое время, чувствует Эжени.

За бывшей служанкой гонятся люди с кривыми мечами. Она знает, что это люди великого жреца Майа. После смерти Эх-Н-Атона он захватил власть как регент, ибо сын фараона Тут-Анх-Атон еще не достиг возраста царствования.

Майа сразу все поменял: он упразднил культ Атона и вернул поклонение Амону. Культ солнца заменен культом луны. Майа даже принудил Тут-Анх-Атона сменить имя на «Тут-Анх-Амон». Он решил забросить столицу Ах-Эт-Атон и вернуться в Мемфис. Ради спасения своей жизни и жизни своих детей царица Нефер-Ти-Ти вынуждена отречься от мужа, объявленного еретиком и проклятого.

Майа постарался стереть все следы и правления, и самого существования Эх-Н-Атона. Снесены его статуи, уничтожены свидетельствовавшие о нем надписи. На стелах вместо его имени отныне красуются дыры.

Считается, что фараона-монотеиста вовсе не было на свете, даже одно произнесение его имени теперь карается смертью.

Анх-Ти преследуют как приближенную свергнутого правителя. Египтянка бежит со всех ног, не зная, где спрятаться.

Попросить убежища у министра Иосифа? Но великий жрец Майа, едва завладев властью, постановил, что отныне евреи лишаются привилегий и прав, предоставленных им Эх-Н-Атоном. Майа уже приказал схватить многих из них и обратить в рабство. Теперь евреи трудятся на строительстве новой пирамиды во славу Амона, которая послужит гробницей новому фараону.

Анх-Ти прячется за углом дома, и убийцы, посланные жрецами Амона, пробегают мимо, не заметив ее. Но она знает, что передышка будет короткой. Она бежит к дому Тот-Моса, стучит в дверь. Скульптор, видя ее, не скрывает удивления и беспокойства.

– Что ты здесь делаешь?

– Мне нужна твоя помощь! За мной гонятся люди Майа!

Он проверяет, нет ли на улице кого-нибудь, и втаскивает ее в дверь.

– Почему на тебя взъелся регент? – спрашивает он, дав Анх-Ти кружку холодной воды.

– Я знаю секрет, и он боится, что я его раскрою.

Тот-Мос помогает ей сесть.

– Что за секрет?

– Я знаю, кто отравил Эх-Н-Атона. И убийца знает, что я это знаю.

Тут входит жена Тот-Моса, особа с огромной грудью и с торчащим брюхом. Всем своим видом она выражает злость.

– Анх-Ти? Нечего тебе здесь делать, грязная колдунья! Вон отсюда! – вопит она, вытаращив от злобы глаза.

– Подожди, дорогая, Анх-Ти грозит опасность, – силится образумить ее Тот-Мос.

– Мне на нее плевать! Вечно она бежит к тебе. Все знают, что она хочет тебя сманить. Пришла украсть у меня мужа, потаскуха?

Крики разбудили семерых детей, они повскакивали с постелей.

Если Анх-Ти расскажет Тот-Мосу то, что знает, это ему навредит. Лучше пусть он остается в неведении. Она торопливо встает.

– Нет никакого секрета, забудь то, что я тебе сказала.

– Но ведь за тобой гонятся убийцы…

– Как-нибудь выпутаюсь. Все утрясется.

Друзья переглядываются. Тот-Мос понимает, что она не хочет подвергать его опасности.

– Не волнуйся, все будет хорошо. – С этими словами она целует его в щеку.

Безлюдные улицы озарены полной луной. Анх-Ти спасается бегством. Она чувствует, что единственное остающееся у нее убежище – храм знания. Там никто не живет, там ей никого не придется молить о гостеприимстве.

Она вбегает в храм и блуждает среди стеллажей с папирусами. Найдя укромное местечко, она опускается на землю и переводит дух. Завтра, говорит она себе, я побегу дальше, на юг. А пока что надо прятаться и ждать, пока убийцы, посланные великим жрецом Майа, откажутся от погони.

Ее одолевают самые разные мысли.

Она чувствует умиротворяющий запах туши на папирусах – смеси меда и сажи.

Она смотрит на стеллажи.

Сорок тысяч свитков. Сколько премудрости…

Кое-что кажется ей необычным: некоторые стеллажи пусты. Но у нее нет времени разбираться, куда делись свитки: до ее слуха доносится собачий лай.

Они напали на мой след.

Пятеро преследователей с двумя рычащими псами на поводках вбегают в храм знаний и без труда находят ее.

Один из них с ходу вонзает ей в сердце меч.

Хлещет кровь. Анх-Ти падает на колени. Сначала всю ее пронзает острая боль, потом немеет все тело.

Она харкает кровью, падает навзничь, лежит так с широко открытым ртом, с вытаращенными глазами, с ощущением, что сердце пылает огнем.

Сейчас все остановится…

Но еще хуже ее собственного конца то, что подручные Майа поливают папирусы черной жидкостью.

Это деготь.

Один швыряет на папирусы горящий факел, и они мгновенно вспыхивают.

Весь храм знаний пожирает огонь.

Среди языков пламени эфирное тело Анх-Ти отделяется от материального.

КОНЕЦ ИГРЫ.

Анх-Ти, теперь призрак, смотрит, как ее детище гибнет в огне и в дыму. Потом, понимая, что в этой жизни ничто больше ее не удерживает, она взмывает к звезде Сопдет, ибо убеждена теперь, что там простирается континент мертвых, где ее душу ждет суд.

Дух Эжени видит вокруг множество совершающих подъем душ. Количество людей на Земле выросло, количество умерших тоже.

Пройти через семь территорий Рая – формальность. Она быстро достигает места суда, где видит своих старых знакомых – троих архангелов. Чтобы не обижать этих приверженцев ритуала, она быстро просматривает свою жизнь, а потом ждет, чтобы ей задали три главных вопроса.

– Как ты поступила со своими талантами?

– Я надоумила фараона-монотеиста и реформатора Эхнатона построить храм знаний.

– Чем ты овладела?

– Я освоила иероглифическое письмо. Свои знания я доверяла уже не глиняным табличкам, а мягким папирусам.

– Кого ты любила?

– Я любила родителей и моего брата Шту. Я любила моего царя Эхнатона, которому служила и который оказывал мне честь, приглашая к своему столу. Я любила его жену царицу Нефертити, которую глубоко чтила. Любила Тутмоса, хоть и понимала, что он мне не помощник.

Адвокат подмигивает ей, давая понять, что она правильно сделала, заговорив о прощении.

– Хорошо, – говорит судья, – очень хорошо… Теперь займемся измерением твоей души.

Архангел-прокурор достает свой странный безмен – череп со свисающим позвоночником – и вопрошает торжественным тоном:

– Какова же мера Анх-Ти?

Волнующий момент. Огонек карабкается по позвонкам и, замерев на одном, разгорается сильнее. Теперь это спинной позвонок над чакрой 4.

Прокурор оглашает вердикт:

– 4,7.

Судья восхищенно кивает головой:

– Внушительный прогресс! Ты не только достигла порога 4, но и перешагнула его.

– Можно ее поздравить, – подхватывает архангел-адвокат. – Это замечательный результат, тем более для эпохи с очень низким общим уровнем.

Судья того же мнения:

– Большая часть людей обрабатывает землю, воюет, охотится, не задаваясь вопросами о своем существовании и о своем потенциале.

– Согласен, она сильно продвинулась вперед, – подытоживает прокурор.

– Не просто продвинулась! – воодушевляется адвокат. – Она не только никому не причинила вреда, но и запустила собственный оригинальный проект, а еще сумела убедить верховного правителя страны, самого фараона Эхнатона, возвести храм, где будет храниться вся премудрость. Это проект мирового размаха!

– Но этот храм знаний простоял недолго, – напоминает прокурор.

– Он погиб не полностью, – замечает адвокат.

– Как же так? Я сама видела, как он сгорел! – восклицает Анх-Ти.

– Вовремя вмешались дети и друзья Иосифа. Узнав о гибели Эхнатона, евреи постарались вынести из храма как можно больше свитков.

– Евреи? – удивленно переспрашивает Анх-Ти.

– Они постарались сберечь как можно больше премудрости, – объясняет адвокат. – Не все сорок тысяч свитков, их четвертую часть.

– Культ Амона – система, опирающаяся на религиозную и политическую власть жрецов, – продолжает судья. – Чтобы властвовать, им нужно держать народ в невежестве, суеверии и страхе, таковы три сильнейших рычага для манипулирования слабыми умами. Твой же храм премудрости мог бы послужить просвещению народа и распространению знаний за рубежи Египта. Поэтому они должны были избавиться и от тебя, и от храма.

– Теперь понятно, почему евреев превратили в рабов… – говорит Анх-Ти.

– Тем не менее траектория твоей жизни была великолепна, – настаивает адвокат.

– Вот только у нее не было ни мужа, ни детей, – напоминает прокурор.

– Она была предана своему фараону, а потом свое- му замыслу, – заступается за нее адвокат. – Это даже лучше. Муж и дети тормозили бы ее, если бы вовсе не остановили.

– Можно задать вопрос? – спрашивает египтянка.

– Мы тебя слушаем, – разрешает прокурор.

– Встречала ли я членов моей семьи душ, пятерых из Руки Света?

– Разумеется! Целых трех, – отвечает адвокат. – Ты сама знаешь, кто это…

– Эхнатон, Нефертити, Тутмос, – перечисляет Анх-Ти. – Я бы еще добавила к ним Иосифа и жреца Аи, отца Нефертити.

– Нам нельзя давать тебе такие уточнения, – говорит судья.

– А с Рукой Тьмы я сталкивалась?

– Да, с двумя из них. И снова ты сама знаешь, кто это.

– Майа и Сати, – хмуро молвит Анх-Ти. – Победа осталась за ними! Они разрушили все, что мы построили…

– И все же твоя жизнь, Анх-Ти, удалась, – говорит ей прокурор. – Ты была творцом, была отважной, наблюдательной, ты рисковала, умела слушать и принимать решения в нужный момент. Ты сумела защитить семью Тутмоса.

– Но мой проект провалился…

– Ошибаешься, – утешает ее судья. – Просто силы мракобесия оказались ловчее. Порой яд, впрыснутый в роковой момент, способен погубить дело целой жизни, опрокинуть религию и даже целую империю.

– Мы считаем, что ты прекрасно преуспела, пустила в ход все свои способности ради достижения возвышенной цели, – подчеркивает архангел-адвокат.

– Что мне делать, чтобы мой дух и дальше совершенствовался? – спрашивает архангелов Анх-Ти.

Архангелы переглядываются.

– Можно ей сказать? – спрашивает адвокат.

Судья утвердительно кивает.

– После преодоления отметки 4,5 ты имеешь право на НБДЖ, – отвечает ей судья.

– НБДЖ?

– Невероятная, Блистательная, Добродетельная Жизнь, – расшифровывает судья.

Адвокат уточняет:

– Мы называем НБДЖ такую жизнь, которая сразу дает тебе все возможности действовать и влиять на свое окружение.

– НБДЖ дается тебе всего один раз, – дополняет прокурор. – Хочешь использовать эту уникальную возможность в твоей следующей инкарнации?

– Еще как хочу! – почти кричит Анх-Ти.

Судья кивает и что-то записывает на своем свитке.

– Да будет так, как ты желаешь. Итак, НБДЖ в следующей жизни!

– При этом необходимо кое о чем тебя предупредить, – оговаривается прокурор тоном зануды, уже хорошо знакомым Эжени. – Этот великолепный козырь у тебя на руках – еще не гарантия успеха.

– То есть как?

– У тебя будет все для развития своих способностей, – объясняет адвокат. – Блестящие результаты возможны, но с каким знаком – с плюсом или с минусом – зависит от тебя самой. В НБДЖ все чрезвычайно усиливается – как добродетельные, так и злодейские поступки.

– Учти, все, что ты будешь предпринимать, становится очень полезным, но и имеет более разрушительный потенциал, – уточняет судья. – Хорошие и плохие пункты утраиваются. Тебе ничего не будет прощаться. У тебя не будет права ни на малейшую ошибку.

– Знай, для душ уровня 4,7 применять НБДЖ – огромный риск. Но я думаю, что ты справишься, – подбадривает ее адвокат.

– Ты все еще уверена, что хочешь использовать эту опцию в твоем следующем воплощении? – спрашивает судья.

– Прежде чем ответить, хорошенько подумай, – советует прокурор.

– Я подумала. Подтверждаю свой выбор.

Прежде чем отпустить ее в следующую реинкарнацию, архангел-адвокат отводит ее в сторону и шепчет:

– Держи ухо востро. Выслушай важные советы для твоей будущей решающей жизни: обращай внимание на свои мысли, ибо они станут твоими речами. Внимание к словам, ибо они станут делами. Внимание к делам, ибо они станут привычками. Внимание к своим привычкам, ибо они станут характером. Внимание к характеру, ибо он станет… предназначением твоей души.

– Я запомню.

– И последний совет: не забывай совершенствовать свое чувство юмора. В конце концов, жизнь – это комедия, а не трагедия. Побольше скромности.

Дух Эжени взбирается по десяти ступеням лестницы, ведущей из подсознания к сознанию.

Три… Два… Один… Ноль. Вышла.

Девушка открывает глаза.

Она как боксер, чью победу объявляют после изнурительного поединка. Она тяжело дышит, а отдышавшись, зарисовывает в своем блокноте сохранившиеся в памяти сцены.

Открытие храма знания.

Фараон Эхнатон и фараонша Нефертити.

Тутмос.

Великий жрец Майа. Сати.

Министр Иосиф. Жрец Аи.

Солнечное затмение.

Искаженное лицо фараона, отравленного ядом.

Убийцы с лающими собаками в храме знания.

Храм знания в огне.

Она прерывается, включает ноутбук и ищет «солнечное затмение в правление фараона Эхнатона». Через считаные секунды поисковая программа выдает: «14 мая 1137 года до нашей эры».

Вооружившись этой датой, Эжени записывает вехи этой V.I.E.:

Вот это жизнь! – думает Эжени.

Довольная собой, она принимает душ – на этот раз ледяной. Под тонкой струйкой холодной воды она лучше ощущает собственную кожу, органы, дыхание, сердце.

Но в голове у нее полный сумбур.

При этом она горда тем, что первой придумала библиотеку. Горда баллом своей души. Боится, правда, что не окажется на высоте в следующей жизни, как «джокер».

У Эжени такое чувство, словно ей доверили гоночный автомобиль. Когда ей было 19 лет, друг отца пустил ее однажды за руль болида. Она не осмелилась вдавить педаль в пол из-за страха запороть мотор или разбиться.

Она вспоминает Тутмоса.

Она выходит из-под душа, долго сушит феном свои длинные рыжие волосы и при этом, как всегда, размышляет.

Надевает удобную одежду.

Зажигает сигарету и устраивается на диване, чтобы прочесть в «Энциклопедии» про последний совет своего архангела-адвоката, касавшийся юмора.

Первым всерьез изучать историю юмора взялся профессор Пол Макдональд из британского университета Уольверхэмптон.

Он считает, что древнейший анекдот был сочинен в Шумере. Он записан клинописью на глиняной табличке 2500 лет до нашей эры.

ПЕРВЫЙ АНЕКДОТ. ШУМЕР.

«Давно такого не бывало: молодая женщина сдержалась и не пукнула на коленях у мужа».

Потом Пол Макдональд отыскал и другие древнейшие анекдоты, в том числе египетские. Например, такой, тоже давностью в 2500 лет до нашей эры, из времен фараона Снефру.

ВТОРОЙ АНЕКДОТ. ЕГИПЕТ.

«Как рассмешить заскучавшего фараона? Пустить по Нилу лодку с молодыми женщинами, одетыми только в рыболовные сети, и предложить фараону отправиться на рыбалку».

Старейший дошедший до нас сборник шуток относится к III–IV вв. нашей эры. Его авторы – Гиерокл и Филагрий. Книга называется «Филогелос», что значит «Друг смеха». В сборнике 265 шуток. Вот одна из них.

ТРЕТИЙ АНЕКДОТ. ГРЕЦИЯ.

«Приходит мужчина к врачу и говорит: «Доктор, когда я встаю утром, то полчаса вижу все в мрачных тонах, только потом все проясняется». Врач отвечает: «А ты вставай на полчаса позже».

Римляне тоже интересовались юмором и оставили его собрания. Среди самых популярных римских анекдотов есть такой, датированный 41 годом до н. э.:

«На пиру во дворце Калигулы императора разбирает безумный смех. На вопрос одного из гостей, что его так рассмешило, он отвечает: «Я сказал себе, что стоит мне только щелкнуть пальцами, чтобы обречь на смерть любого из вас».