Часть II. Запад

…Я знаю, что в квартире кто-то есть. Вадим сидит в наушниках за ноутбуком и ничего не замечает, но я не хочу говорить ему об этом, потому что он снова рассердится. Совсем как два дня назад, когда я сказала про это в первый раз. Я его не виню, потому что прекрасно понимаю, как это выглядит.

Все началось с того, что дверь неожиданно оказалась закрыта на ключ. В воскресенье мы выходили из дома, я открыла задвижку и поняла, что заперт нижний замок. Мы никогда не закрываемся на замок, когда находимся дома. Я точно помню, что не запирала дверь, и Вадим сказал, что тоже этого не делал. Он отмахнулся, сказав, что я, наверное, просто автоматически повернула ключ в замке, а потом забыла, но мне стало не по себе. Мы пошли на выставку в «Эрарту», но я все время думала про этот чертов замок и про ключ и совершенно не запомнила ни одной картины, так что, когда Вадим захотел со мной их обсудить, отвечала невнятицу. Потом вечером вдруг потерялась зарядка от телефона: я никогда не вытаскиваю ее из розетки у тумбочки в изголовье кровати, но не нашла на месте. Мы искали по всей квартире и нашли почему-то на полочке в ванной, где ее никак не могло быть. Вадим смеялся, а я в тот момент впервые почувствовала, что дома мы не одни. Это было совершенно определенное и жуткое чувство, я пыталась бороться с ним, но все же поделилась с Вадимом и попросила его вместе пройти по всей квартире и зажечь везде свет. Он сделал недовольное лицо – я знаю такое его выражение, оно всегда появляется, если я напоминаю ему, что сегодня его очередь мыть посуду или выносить мусор, – но согласился, и мы включили весь свет в ванной, в туалете, и на кухне, и в коридоре. Стало легче, но ненамного: у меня было странное чувство, что кто-то прячется на периферии зрения, внутри яркого света, если такое возможно.

В понедельник я пришла домой первой: у Вадима был спецсеминар, а я хотела что-нибудь приготовить к его приходу. Мне стало страшно, когда я еще поднималась по лестнице, а едва открыла дверь, как на меня словно что-то бросилось из полумрака квартиры – таким ужасающе сильным было ощущение чьего-то присутствия, как будто меня поджидали. Так, верно, животные чувствуют присутствие хищника. Я почти сбежала по лестнице вниз и два часа ждала Вадима у двери парадной. Ему я сказала, что просто хотела погулять и подышать свежим воздухом, хотя на улице лил дождь и я промокла и замерзла до дрожи.

Сегодня терялся смартфон – сначала он пропал с подушки, стоило на секунду отвести взгляд, и снова появился там же, когда я уже все обыскала, – а потом тетрадь с конспектом по химии, которая нашлась между книгами. Это сводило с ума, а потом курьер принес эти лилии. Я была в ужасе и не могла понять, почему это не пугает Вадима. Он только посмеялся и назвал это чьим-нибудь розыгрышем, а может быть, лилии прислал якобы влюбленный в меня Горохов из третьей группы, хотя известно, что Горохов даже булочкой в столовой не угостит, не говоря уже о том, чтобы потратиться на двадцать пять длинных белых лилий. Я сложила их ворохом на кухонном столе, не в силах притронуться.

Весь вечер я сижу на кровати, боясь даже выйти в уборную. Я пытаюсь отвлечься на рилсы, но не понимаю, что смотрю. Меня пугает все: зловеще изогнутая люстра под потолком, жуткий замок посреди пустоши на огромной картине, серый мрак за окном. Ощущение чужого присутствия делается невыносимым: я почти физически чувствую, как что-то смотрит из-за дверной притолоки, и, если резко повернуть голову, можно заметить, как в темноту мгновенно прячется белесая тень. Я не выдерживаю и прошу Вадима, чтобы он опять включил везде свет и прошел по квартире. Он недовольно снимает наушники, но все-таки выполняет мою просьбу и выходит в коридор. Я слышу, как щелкают выключатели на кухне и в ванной. Вадим возвращается и говорит: «Видишь, никого нет», – а я смотрю на него и немею от ужаса, потому что вернулся он не один. Вадим не видит того, что стоит у него за спиной, а я не могу его предупредить, не могу даже раскрыть рта, и тут он молча падает лицом вниз. Я ощущаю внезапную ярость, чувствую, что хочу драться, но на меня бросаются со стремительностью дикой кошки, мгновенно стискивая ледяной хваткой горло. Я теряю сознание почти мгновенно и выныриваю из забытья от ощущения смертельного удушья. Вокруг темно, что-то давит на грудь, горло стиснуто холодом, я не могу двигаться и проваливаюсь все глубже в непроницаемый мрак…

…Алина проснулась, тяжело дыша и сжав кулаки, изо всех сопротивляясь вязкой тьме, в которую затягивал ее сон. Она несколько раз тряхнула головой и резко села. Квартира казалась пугающей и чужой. Алина протянула руку и щелкнула выключателем, на мгновение ощутив страх, что свет не зажжется, но лампа на тумбочке засветилась успокаивающе теплым и желтым, и остатки кошмара растаяли, как паутина.

За высоким окном в неподвижности глубокой ночи замер город. Пурпурно-серое небо нависло над угловатой чернотой погруженных в сон домов и безлюдных проспектов. Нигде не было ни движения, ни света, и только редкие оранжевые и голубые огоньки тускло мерцали вдали. Казалось, как будто весь мир обезлюдел; такое чувство возникает порой в глухой предутренний час. Алина смотрела во мрак и пыталась унять дыхание и тревожное биение сердца. В черном зеркале окна ее тело в свете прикроватной лампы было алебастрово-белым, лишь темнели соски и треугольник внизу живота. Она прижалась раскрытой ладонью к холодному стеклу, накрыв ею одинокие искорки фонарей, и прошептала:

– Это сон, всего лишь твой сон…

Наверняка дело было в тех документах, что она получила вчера вечером. Лера, равно движимая страхом и чувством признательности, выполнила свое обещание и нашла в результатах судебно-медицинских исследований последних полутора лет, в течение которых Алина уже не работала в Бюро, единичный укус с травматическим удалением тканей – еще одну идентичную кровавую подпись, поставленную совсем недавно, в июле этого года.

– Девственницы-самоубийцы! – воскликнула Зоя, едва взглянув на распечатанные и разложенные на столе документы. – Я помню, об этом писали, даже найду сейчас, вот…

Кошмарная в своей простоте фабула происшествия была такова: вечером 17 июля в комнате студенческого общежития Медицинского колледжа № 5 – древнем пятиэтажном здании, высоком, как замок, отдельно стоящем наискось двора где-то на Черной речке, пронизанном насквозь длинными коридорами с дощатыми крашеными полами – нашли мертвыми трех шестнадцатилетних студенток третьего курса. Первая висела под потолком в короткой петле, завязанной на крюке от пыльной старинной люстры, аккуратно лежавшей на стуле. Два других тела обнаружились за плотно закрытыми створками большого шкафа, повешенными на перекладине лицом друг к другу, одна на брючном ремне, другая на поясе от банного халата. Дверь комнаты была закрыта на ключ; ни следов борьбы, ни выраженных травм на трупах обнаружено не было, зато нашлись с десяток пустых банок из-под слабоалкогольных коктейлей, недопитая бутылка вина и разбросанные на столе карты египетского таро, что дало возможность сделать вывод о коллективном самоубийстве под влиянием выпивки и чуждых духовных практик. Фотографии тел в новостной публикации были заблюрены, но на двух из них по краям отчетливо различались десятки раскрывшихся белых лилий, устилавших кровати и пол под повешенной.

– Я тогда совершенно внимания не обратила на лилии, поэтому и не запомнила, – сказала Зоя. – Наверное, потому, что меня покоробило вот это ироническое «девственницы-самоубийцы» в конце заметки; знаешь, для некоторых каналов характерно отпускать шутки по любому поводу, о чем бы ни приходилось писать – хоть о насилии, хоть о катастрофе. А потом и забыла совсем. Это раньше тройное самоубийство подростков обсуждали бы две недели, а сейчас время такое, что любая трагедия забывается за полдня.

Она посмотрела на фотографии трех девушек – еще полных жизни, еще улыбающихся – и предположила:

– Спорим, я угадаю с первой попытки, на теле какой из них найден укус?..

Светловолосая Ольга Афанасьева была круглолицей, пухлогубой и симпатичной, и Мария Марцуль, курносая веснушчатая брюнетка с нарисованными широкими бровями, тоже выглядела хорошенькой, но они обе смотрелись просто милыми, и не более, в сравнении с Ириной Прозоровой: изумительные мелкие рыжие кудри обрамляли точеное белое личико, словно отрисованное для какой-то из героинь японских мультфильмов, с маленьким ртом и огромными зелеными глазищами – от ее пронзительной девчоночьей красоты даже у Алины перехватило дыхание, и именно Ирина висела в петле в центре комнаты, и на ее шее сзади темнела кроваво-красная рана.

– Я же говорила, что конвенциальная красота притягивает смерть и насилие.

С этим сложно было поспорить. Алина взяла фотографию, на которой след от укуса был снят крупно, с приложенной рядом линейкой.

– Смотри, рана практически идентична той, что оставлена на теле у Белопольской: укус один, никаких отметин вокруг, кожа и мышцы вырваны одним движением с первого раза… Тебе приходилось кусать кого-нибудь за шею?

Зоя смутилась и ответила с некоторым вызовом:

– Предположим, случалось!

– Господи, да я не про это… Задняя длиннейшая мышца очень сильная и жесткая, а убийца выхватывает из нее фрагмент вместе с кожей одним укусом. От сырого мяса попробуй кусок откусить, а тут человеческое тело практически сразу после смерти.

Добросовестная Лера старательно выделила желтым маркером все самое интересное и противоречивое в заключении экспертизы, наверное, потому, что проводила ее не она – хоть бери и пиши рецензию с серьезной перспективой повторного возбуждения уголовного дела. У очаровательной рыжей Ирины имелись выраженные признаки смерти от асфиксии: цианоз, кровоизлияния в глазах и коже век, крепитация легких при вскрытии; зато к прижизненности странгуляционной борозды были вопросы: обычные при повешении живого человека кровоизлияния и капиллярная гиперемия выражались слабее, чем следовало, да и ссадины на коже выглядели подозрительно. Более того, хотя в заключении это не было отражено, но на фотографии хорошо различались – и Лера их тоже обвела овалами – синеватые следы под бороздой от веревки, очень похожие на отпечатки сдавливавших горло пальцев. Мария и Ольга были найдены повешенными в положении, при котором смерть наступает исключительно от удушья: в шкафу, почти стоящими на коленях, с подогнутыми ногами. Но вот у них с признаками такой смерти дело обстояло так себе, зато имелись переломовывихи шейных позвонков с повреждением спинного мозга, что встречается довольно редко, даже если висельник почтенного возраста с петлей на шее прыгает с табуретки, и уж совершенно невозможные у двух юных девочек, повисших в удавках, касаясь ногами деревянного днища шкафа.

– Знаешь, я в этой системе никогда не работала, но мне странно, как подобное можно проигнорировать, – заметила Зоя.

Алина пожала плечами.

– Заключение судебно-медицинской экспертизы – далеко не единственное, с чем работает розыск и на что следствие опирается в своих выводах. Есть осмотр места происшествия, опрос свидетелей, работа с родственниками и друзьями, заключение криминалистической экспертизы. Судя по всему, оснований для предположения об убийстве было недостаточно, зато имелись по полторы промилле алкоголя у каждой, отсутствие следов сексуального насилия и признаков борьбы. Да, укус вообще не вписывается ни в какую гипотезу произошедшего, но если одна деталь диссонирует с общей картиной, то ею обычно пренебрегают как аномалией, точкой экстремума, находящейся вне графика.

Зоя поискала в Сети: погибшая брюнетка Мария – она жизнерадостно улыбалась на всех фотографиях – приехала из Барнаула, родители круглолицей Ольги жили в Воронеже, а вот Ирина была коренной петербурженкой и поселилась вместе с подругами в одной комнате, предпочтя общежитие тесной «хрущевке» на Трамвайном проспекте, где кроме нее и родителей проживали две младшие сестры, старший брат, большая собака и три кошки. Судя по фотографиям на личных страницах, вопрос о том, на кого же похожа Ирина, членам семьи был привычен: на мать она походила только вьющимися рыжими волосами, а с отцом как будто ничего общего не имела вовсе.

– Две очень красивые коренные петербурженки до восемнадцати лет, – задумчиво сказала Зоя.

За окном дождливый день словно бы засыпал, погружаясь в цепенящие серые сумерки. На большом панорамном стекле дрожали крупные капли, оранжевые в свете уличного фонаря. Оборванный крупный мужик с желтой свалявшейся бородой, шаркая и пошатываясь, прошел мимо, на мгновение зыркнув в окно. Зоя встала и опустила жалюзи.

– Наверняка есть еще что-то, – ответила Алина. – Какой-то признак, и наверняка не один, по которым он выбирает жертв.

– Кто?

– Убийца. И чем точнее мы поймем, каким принципом он руководствуется, тем проще будет его вычислить, хотя бы теоретически. Пока у нас есть его жутковатая и странная подпись; с одной стороны, подобная маркировка встречается у серийных убийц – они оставляют ее иногда неосознанно, как элемент своего modus operandi, типа крестообразных надрезов поперек глазниц, или вполне сознательно, если не чужды тщеславию, и тут каждый действует в меру своего умственного развития и фантазии: кто-то бросает на месте убийства игральную карту, кто-то ветки засовывает в проломленные молотком черепа. Этот случай явно относится ко второй категории, но вот в чем противоречие: индивидуальная подпись предполагает демонстративность, и вычурная выходка с лилиями ей соответствует, но при этом наш злодей пытается маскировать убийства под суицид, и ему пока удается быть достаточно убедительным с учетом того, как необыкновенно умело он их совершает. Во всем этом есть система, как и в выборе жертв: то, что убийца не выбирает легких мишеней, говорит о мотивах избирательности. Ему нужны были именно эти девушки, а не любые симпатичные юные петербурженки, если предположить, что место рождения вообще играет тут роль, а не является простым совпадением. Нет, он шел конкретно за ними и совершенно не считался ни со сложностями, ни с сопутствующими жертвами.

Зоя поежилась.

– Как можно рационально вычислить мотивы убийцы, если он сумасшедший?

«Сумасшествие – вот его основной и единственный мотив!» – Алина вспомнила, как с уверенностью произнесла эти слова ненастным осенним вечером в полумраке паба «Френсис Дрейк», глядя на вот так же разложенные на столе фотографии страшно истерзанных тел. Она оказалась тогда неправа, и вот прошло несколько лет, на месте «Френсиса Дрейка» открылась ярко-пластмассовая пиццерия, и теперь ей самой приходится объяснять, что и в безумии можно найти собственные порядок и логику.

– Я дважды предполагала, что невообразимо иррациональные и чудовищные убийства совершал сумасшедший, и оба раза ошиблась. Все зависит от того, что мы называем безумием: если потерю способности здраво мыслить, контролировать свои импульсы и хладнокровно планировать, то перед нами явно другой случай. Если считать сумасшествием уверенность в реальности собственной картины мира, которая существенно отличается от нашей, то безумными придется признать слишком многих. Безумие ли верить в то, что рационально недоказуемо? Например, в бога? А в заговор мировой закулисы? В предсказание будущего по обложке журнала или по брошке главы Центробанка? Тот, кто верит, не нуждается в доказательствах, для того, кто не верит, доказательств не существует. Человек всегда действует в соответствии со своей верой и убеждениями, но один всего лишь переходит улицу, если перед ним пробежала черная кошка, а другой берется за керосин и молоток, полагая, что окружен ведьмами и сатанистами, которых, кроме него, не замечает никто. Сейчас мы точно знаем, что некто, способный одним укусом вырвать кусок плоти из человеческого тела и питающий специфическую слабость к красивым девушкам и белым лилиям, сначала совершил тройное убийство во второй половине июля, потом убил еще двух человек в начале осени, и у нас нет оснований предполагать, что этим закончится. Наверняка на месте происшествия или в обстоятельствах дела есть еще что-нибудь, что поможет понять, чем он движим…

– Но как об этом узнать?

Алина улыбнулась.

– Попробую спросить у кого-нибудь.

На рассвете зарядил моросить мелкий дождь; монотонно сыпался с бледно-серого бесстрастного неба на всем пространстве от Онеги и до Балтийского моря и явно намеревался идти так до самой ночи. Наступало усталое утро пятницы. К десяти часам автомобильные потоки на набережных и проспектах слегка проредились; оставшиеся ползли равнодушно, то ли смирившись с тем, что уже опоздали, то ли никуда не спеша вовсе.

Алина проехала сквозь завесу туманной измороси по мосту над рекой и по Малому проспекту отправилась вглубь Васильевского острова. По сторонам мелькали выцветшие фасады, все разные, но одинаково выщербленные временем, как лица стариков в толпе. Потом справа показалась кованая ограда и кладбищенские надгробия в тени густых зарослей под изжелта-зелеными кронами высоких деревьев; когда Алина проезжала мимо, зазвучал колокол, и отзвук протяжных одиночных ударов в промозглом воздухе долго несся ей вслед.

Здание районного Следственного комитета втиснулось между заправкой, какими-то складами и автосервисом, контрастируя с окружающей безысходностью оптимистичной расцветкой ярко-синих и белых квадратов пластиковой облицовки. У закрытой двери мыкались ссутулившиеся фигуры. Кто-то курил. Алина припарковалась, вышла, под молчаливыми взглядами решительно направилась к двери и нажала звонок.

– Тут очередь, женщина! Дама! – с неприязнью окликнули несколько голосов.

– Я Назарова, к следователю Дмитрию Мартовскому, – сообщила она открывшему дверь дежурному и вошла, не без удовольствия услышав за спиной злобное шипение и хриплый шепот предположений о способах, которыми она приобрела свой автомобиль.

Следователь Мартовский был молод, подтянут, одет в белую рубашку с безупречно сидящим на спортивной фигуре клетчатым костюмом-тройкой, с тщательно выбритым пробором в свежей стрижке и с бородой такой безукоризненно ровной и аккуратной, как будто налепил на лицо использованную клейкую ленту для эпиляции. Он мог бы рекламировать курсы успешных предпринимателей, если бы не избрал стезю борьбы с преступностью. Увидев Алину, Мартовский быстро встал и принялся перекладывать на столе бумаги, озабоченно глядя на массивные часы на запястье.

– О, привет! – сказал он. – Алина, да? Слушай, у меня буквально пара минут, убегаю. Что у тебя?

В иное время Алина непременно отозвалась бы на обращение «ты» от человека, которого ни разу в жизни не видела, вопросом о том, когда они пили брудершафт или еще чем-нибудь в этом роде, но сейчас решила сдержаться. Она улыбнулась, села и устроилась поудобнее. Мартовский еще пару раз переложил на столе документы и тоже уселся, откинувшись на спинку кресла. Над ним на стене висела в рамке его фотография: на квадроцикле, в черных очках, арафатке, на фоне египетских пирамид.

– Я по поводу Белопольской… – начала Алина.

Мартовский засунул в рот зубочистку и прищурился.

– Ну, я знаю, что ты для них делала рецензию на заключение экспертизы и к прокурору отправила. Ты приехала, чтобы я за это лично спасибо сказал или что?

– Дима, это теперь моя работа, – Алина вздохнула. – Но я совершенно не хочу никому усложнять жизнь, правда. Поэтому пришла к тебе не с пустыми руками. Ты же помнишь результаты судебно-медицинского исследования и обстоятельства дела?

– Разумеется.

– Ну вот, посмотри.

Алина вытащила распечатки с пометками желтым маркером и начала рассказывать про второй след – укус на шее жертвы очевидного тройного убийства. Мартовский внимательно слушал; лицо оставалось бесстрастным, только ноздри чуть раздувались, и крепкие зубы перемололи тонкую зубочистку в мелкие щепки.

– Откуда ты это достала? – поинтересовался Мартовский. – Опять Эдика закошмарила? Он, когда мне звонил и рассказывал про тебя, заикался даже.

Алина махнула рукой.

– Это неважно. Но ты теперь можешь не ждать, пока прокурор подпишет постановление об отмене прекращения уголовного дела по заявлению Тихомировых, и инициировать его сам в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Ты же понимаешь, что это серия, Дима?.. И следователь Мартовский будет тем, кто проницательно увидит ее признаки. Причем тебе даже возиться и самому это дело вести не придется: два эпизода убийства двух и более лиц в разных районах объединяются в одно производство и передаются в городской СК, а ты молодец, без прекращенных дел и прокурорских постановлений.

– То есть мне ты жизнь усложнять не желаешь, зато предлагаешь, чтобы я ее усложнил другому следаку из Приморского района, да? – Мартовский усмехнулся. – Так себе оффер, но допустим. Ты что за это хочешь? Это же не просто акт дружелюбия с твоей стороны, я правильно понимаю?

Игру можно было не продолжать, и Алина ответила:

– Я хочу посмотреть материалы дела по убийству Белопольской: осмотр места происшествия, результаты криминалистической экспертизы, свидетельские показания – все, что есть.

Мартовский воззрился на нее изумленно.

– Зачем?!

– Мне интересно.

– Шутишь, что ли? Ты частное лицо, с какой стати?!

Алина пожала плечами и стала аккуратно собирать распечатанные листы.

– Ну как знаешь. Я ведь могу с этим и в Главное следственное управление поехать, мне есть, с кем там пообщаться.

– Да общайся с кем хочешь! – Мартовский снова поднялся. – Я в курсе, что у тебя имеются кое-какие связи, с кем-то ты знакома, я тебя и принять по звонку согласился только поэтому, но мне, если честно, пофиг. Я не знаю, что там у тебя есть на Эдика и чем ты его довела до икоты, только ты больше не судебно-медицинский эксперт, не должностное лицо в системе, ты просто гражданка, пусть даже с медалью от Комитета, и со мной так не выйдет. Хочешь повоевать – ну попробуй, и посмотрим, кому будет хуже. Если все у тебя, то давай, до свидания, я и так опаздываю.

Когда Алина вышла на улицу, у входа уже никого не было, а на блестящем черном боку BMW рядом с крышкой бензобака серебрилась глубокая крестообразная царапина, как мстительный трусливый укус. Алина шепотом выругалась и села в автомобиль. Оставался еще один способ больше узнать про обстоятельства смерти злосчастных Александры и Вадима, но прибегать к нему не хотелось.

– Почему бы не поговорить с этим оперативником, Чеканом? – спросила ее Зоя. – Вы же знакомы, насколько я поняла?

– Он мой несостоявшийся бывший, – отвечала Алина.

– Это как?

– Это значит, что, если бы у нас что-то было, мы бы все равно расстались, но у нас не было даже того, что могло быть.

– Все настолько плохо?

– Однажды он прислал мне домой сотню роз.

– Да, это действительно ужасно!

Несколько лет назад Семен Чекан был оперативником-«убойщиком» в Главке и пытался ухаживать за Алиной. Последний их разговор закончился тем, что Чекан помчался Алине на выручку и едва не погиб в схватке с бродягами-людоедами, а потом и в пожаре, уничтожившем зловещий абандон на Аптекарском острове. Не то чтобы этот драматический эпизод сам по себе стал ударом по так и не начавшимся отношениям, но после него Алина, разок навестив Чекана в больнице, предпочла молча исчезнуть из общения, что ранит куда больнее, чем молоток или пуля.

Алина собралась с духом, открыла мессенджер, отыскала где-то в самом низу так и не удаленный чат переписки и набрала сообщение, ни на что особенно не надеясь. Ожидать можно было всякого, но ответ пришел буквально через минуту и состоял всего из одного слова: «Приезжай».

Ехать было совсем близко: буквально через пять минут Алина уже парковалась на 8-й Линии рядом с видавшим виды желтым трехэтажным зданием райотдела, выгодно расположенным между часовней и храмом с высокой, словно донжон, колокольней. Вход находился со стороны церковного двора. Внутри пахло старыми полами, сыростью и казенщиной. Алина прошла коридором мимо граждан, ожидающих на продавленных стульях защиты и справедливости, нашла нужный кабинет, постучала и распахнула дверь.

– …если повезет не уехать в СИЗО до суда! – громыхнул знакомый напористый баритон.

В тесном кабинете на стуле рядом с одним из двух столов сидела перепуганная, бледная и тоненькая девица в желтых кедах и с синими волосами, похожая на болотную сыроежку. Над ней нависал атлетическим торсом, перетянутым ремнем наплечной кобуры, старший оперуполномоченный Семен Чекан.

– Можно? – спросила Алина.

Чекан свирепо обернулся, узнал и немного смягчился.

– Закончите тут без меня, я на полчаса выйду, – буркнул он кому-то невидимому за приоткрытой дверью, сорвал с вешалки короткую кожаную куртку и вышел.

– Работы просто завал последнее время, – сообщил он Алине. – Привет.

– Да, я вижу, – согласилась она. – Это ты что за злодейку такую поймал? Выглядит очень опасной, я бы с нее наручников не снимала.

Чекан криво усмехнулся. За эти годы он чуть похудел, но остался по-прежнему крепким, широкоплечим, только на висках и в щетине появилась первая седина. Алина заметила это, когда они сели напротив друг друга за пластиковый столик в маленькой кофейне на другой стороне улицы.

– Как так вышло, что ты теперь здесь? – спросила Алина.

– Ну вот так: кому-то медаль от Следственного комитета, а кому-то пуля в грудь, внутреннее расследование и перевод из Главка в районный отдел.

Алине стало неловко.

– Не переживай, ты в этом не виновата. Рассказывай, что привело; ты же не карьерные зигзаги ко мне приехала обсуждать спустя… сколько там лет?

Алина с облегчением открыла портфель и снова достала скопированные страницы судебно-медицинских исследований, где среди привычных формулировок и кажущейся очевидности скрывалась настоящая загадка пяти мертвых тел. Чекан внимательно слушал, читал, стряхивая с листов крошки от печенья, которое взял себе к кофе; потом отложил все в сторону, вздохнул и сказал:

– Послушай, я понимаю, к чему ты клонишь. Ты заметила, как хитрый Эдик попытался замести под коврик деталь, слабо укладывающуюся в версию следствия, ну а Дима, может быть, немножко запутал этих Тихомировых, чтобы прекратить дело. Но не надо пытаться найти тут заговор, или что ты там ищешь. Если бы имелись основания продолжать поиск злодея, мы бы продолжили, но их не было. Сама посуди, в закрытой изнутри квартире находят тела совместно проживающей пары: она задушена и лежит на кровати, он висит в петле на крюке от картины. Признаков присутствия третьих лиц, следов борьбы или сексуального насилия не обнаружено. Общий порядок нарушен не был. Поквартирный обход и опрос соседей ничего не дал: жили тихо, гостей, пьянок, криков, ссор не было, в том числе и в ночь убийства. Ну, только одна бабуля снизу показала, что как будто бы около полуночи кто-то запел, но она не уверена. Отработка контактов не выявила конфликтов, долгов, ревнивых бывших, сталкеров и прочего в таком роде. Что еще кроме версии убийства по неосторожности и последующего суицида можно здесь предположить? Ребята экспериментировали с удушением во время секса, паренек перестарался, запаниковал и повесился. Всё.

– На фотографиях я не видела рядом с ним ни стула, ни табуретки. Как он влез в короткую петлю на стене, подпрыгнул?

– Теоретически мог опереться на раму стоявшей рядом картины, – пожал плечами Чекан. – Но я еще раз повторяю: дверь заперта изнутри.

– Одно окно в комнате было приоткрыто.

– Алина, там высокий четвертый этаж и водосточная труба в полутора метрах от окна. Мы все осмотрели. Кто, по-твоему, мог выбраться таким путем? Орангутан?

– Хорошо, а лилии? Выяснили, откуда они взялись?

– Да, нашли курьера, который их доставил, – немного замявшись, ответил Чекан. – Но вот с заказчиком вышла странная неразбериха. Диспетчер интернет-магазина приняла заказ на двадцать пять белых лилий с указанием адреса, имен и телефонных номеров получателей, передала курьеру, оплата поступила на счет, но откуда пришли деньги, установить не удалось.

– Это как?!

Чекан развел руками.

– Сами удивляемся. Я не силен в информационных технологиях, какой-то сбой, передали в Управление «К», там разбираются, но пока не ответили.

Алина подумала, что почти наверняка точно так же не смогли установить, кто заказал лилии для трех несчастных девочек, встретившихся со смертью в комнате общежития, но промолчала об этом.

– Погибшая Саша Белопольская терпеть не могла лилии, – сказала она. – Вадим не мог заказать их для нее. И он совершенно точно ее не кусал.

– Знаешь, на местах преступлений порой встречаются странные вещи, которые кажутся рационально необъяснимыми, – произнес Чекан. – Случается, сам злодей в состоянии стресса действует бессознательно, а иногда мы просто не знаем контекста. Однажды я приехал в квартиру, где топором перебили всю семью: бабушку, мать и четырехлетнего мальчика. В живых остался только отец, он был на работе, а убийство совершил, как потом оказалось, его родной брат. Так вот, можешь себе представить, как выглядит тесная трехкомнатная «хрущевка», в которой жертвам нанесли совокупно больше сотни рубленых ран: под ногами все скользит, прилипшие пряди волос свешиваются с потолка – и среди этого кровавого кавардака рядом с телом ребенка к крышке игрушечного пианино прилеплена церковная свечка, почти полностью сгоревшая. Ее убийца зажег и поставил рядом с убитым малышом. Ну вот что нужно было предположить? Колдовские ритуалы? Оказалось потом, что преступление было спонтанным, и злодей в состоянии шока от содеянного вдруг встретился взглядом с иконами, стоявшими, как водится, где-то в серванте. Говорит, что сам не вполне понимает, зачем взял лежавшую рядом с ними свечку, зажег и поставил возле зарубленного ребенка, типа, за упокой. Или еще был случай: мы выехали на труп с признаками насильственной смерти – лежал в ванной с разбитой головой, квартира заперта изнутри, а на столе в комнате стоит рюмка водки, накрытая сверху кусочком хлеба, знаешь, как ставят по обычаю на могилах или рядом с фотографиями покойников, за помин души. Выглядело страшновато. Потом оказалось, что смерть наступила от закупорки сосудов – тромб оторвался, телесные повреждения получены при падении, а по показаниям родственников, погибший любил выпивать перед сном водки, закусывая черным хлебом с солью, так что запросто мог приготовить себе рюмочку и отлучиться на минутку в сортир, где его и настиг удар.

– Или убийца с топором принес в жертву всю семью, и свеча была частью обряда, – негромко сказала Алина, – а сам не захотел признаваться в том, что он колдун. А к тому, кто скончался в ванной, за минуту до этого явилась сама смерть, и он оставил себе эту поминальную рюмку…

– Умеешь ты нагнать жути.

– Семен, согласись, что все это очень странно: укусы, лилии…

– Согласен, но странно – это оценочное суждение, а не факты.

– Вадим Тихомиров не кусал свою мертвую девушку, и это факт.

– Из этого не следует автоматически, что он ее не убивал.

– А что следует из того, что и точно такой же укус, и лилии были на месте тройного убийства в июле, которое так поспешно квалифицировали как групповой суицид?

Чекан невесело усмехнулся.

– Знаешь, вот подумал сейчас: все-таки хорошо, что я больше не в Главке.

– Почему это?

– Потому что ты опять отыскала нечто, грозящее грандиозным скандалом, причем с отчетливым привкусом чертовщины.

– Ты же сыщик, Семен. Когда-то тебя подобное заводило.

– Знаешь, как говорят: времена меняются. Теперь все, хватит с меня, пусть другие расхлебывают. Я просто опер в районном сыске, а дело следователь прекратил.

– Постановление о прекращении скоро отменят.

– Вот тогда и займемся снова. У меня сейчас дел по горло, и одно другого важнее.

– Более важных, чем возможная серия убийств?

– Приоритеты расставляет начальство, – зло огрызнулся Чекан.

Алина замолчала. За покрытым дождевыми потеками оконным стеклом неспеша проезжали машины. Одинокая мокрая ворона отряхивала перья, сидя на церковной ограде. Насупившийся Чекан отвернулся, и Алина подумала, что время не просто слегка коснулось его сединой, но изменило гораздо сильнее, чем можно было предположить.

– Давай как-нибудь напьемся? – вдруг прервал молчание он.

– С годами ты стал менее романтичен, Семен, – улыбнулась Алина. – Раньше присылал мне розы и звал в Париж.

– Париж подождет. Не до Парижа сейчас. Ну так как?..

– Может быть, как-нибудь…

Алина поднялась и стала собирать документы.

– Я подумаю, чем можно тебе помочь, – сказал Чекан. – По старой памяти.

– Кстати, – вспомнила Алина, – можешь пробить регистрационный номер автомобиля по своим каналам? Странная история вышла: я попросила у знакомого из ГИБДД, а мне ответили, что такого номера не существует, хотя я лично видела и машину, и сам номерной знак, и даже фотография есть…

Чекан странно посмотрел на нее снизу вверх.

– Уже началось, да?

Алина промолчала.

– Ведь ты, как я пониманию, не оставишь это дело в покое?

– Нет, не оставлю.

– Ты сумасшедшая, Назарова. Знаешь об этом? Ты совершенно больная баба.

Алина вспомнила старательного Олега и расхохоталась.

В субботу Алина отогнала поцарапанный BMW в сервис; ей повезло: очереди не было, и шлифовку крыла с полировкой всей правой стороны обещали закончить до понедельника. Настроение было каким-то неприкаянным: отчасти из-за той неловкости, которую ощущает каждый автомобилист, вдруг оставшийся без машины, но в большей степени от досады за то, что встречи с Мартовским и с Чеканом прошли впустую – да, если быть реалисткой, иного ожидать не приходилось, но все же. Алина с детства не терпела слов «невозможно» и «нет» и, не будучи девочкой вздорной или капризной, всегда принимала невозможное как вызов и не отступала, пока не добивалась своего. Но сейчас она словно уперлась в стену – это бесило. Она знала себя: ни стрельба, ни бокс тут бы не помогли, и потому, чтобы не метаться, будто львица по клетке, в четырех стенах квартиры, поехала в гости к отцу, тем более что не виделась с ним уже две недели.

Приехала и пожалела, хоть и стыдно было в этом признаться. В ее детстве папа представлялся могучим и светлым защитником-великаном, в юности – помощником и добрым другом, с которым весело было проводить время и стрелять из ружья по тарелочкам, и даже после того, как открылись обстоятельства смерти мамы, позволяющие косвенно обвинить отца, он оставался для Алины чем-то вроде хранителя крепости, куда всегда можно отступить и спрятаться от невзгод. Но вот прошло время, и крепость пришла в запустение: цепи подвесного моста проржавели, ворота распахнуты, стены поросли травой и дикими деревцами, а сам хранитель как-то внезапно сильно сдал, постарел, и сидел теперь на покрытой опавшей листвой террасе своего дома в плетеном кресле, поседевший, заросший щетиной, с открытой бутылкой вина на столе и еще двумя опустевшими, стоявшими в углу у перил, и старался бодриться.

– На самом деле предложений довольно много, – рассказывал Сергей Николаевич, поглядывая на дочь. – Ребята знакомые зовут генеральным; я пока по найму не готов работать, но они сказали, что будут ждать, сколько нужно. Деньги обещают хорошие. Есть двое-трое инвесторов, предлагают войти со своими активами в слабоалкогольное производство, но это не мое немного; еще вариант с новой сетью алкогольных супермаркетов, ну, думаю пока…

Потом стемнело, на ненадолго расчистившемся от серых туч черном небе засверкали крупные и яркие осенние звезды, и папа, уже приговоривший к тому времени третью бутылку Barolo, вдруг вспомнил, как много лет назад рассказывал Алине про их названия, и снова начал:

– Смотри, вот это Полярная звезда, а вот это Альфа Центавра…

Алина уже лет пятнадцать как знала, что Альфа Центавра не видна в Северном полушарии и что папа путает Полярную звезду с Юпитером, но промолчала. Потом стали вспоминать маму, и Алина невольно вернулась памятью к старому делу, к расследованию, а там и Гронский снова замаячил в мыслях безмолвной трагической тенью, как ни старалась она изгнать его навсегда из воспоминаний, и опять болезненно кольнуло сердце, как было всегда, когда она о нем вспоминала. Чертов нарцисс!..

В общем, если сначала Алина планировала, что останется на ночь, то в итоге дождалась, пока отец соберется ко сну, убедилась, что в доме перекрыт газ, а в цокольном бассейне нет воды, спрятала в ящик стола ключ от сейфа с охотничьими ружьями и вызвала такси.

Воскресенье прошло в компании белого вина и сериала про сочных девиц из элитарного девичьего общества в заграничном колледже, за изощренными и кровавыми убийствами которых она наблюдала с мрачным удовольствием, а понедельник начался со странного поведения Зои. Алина забирала с утра автомобиль из автосервиса и приехала позже; обычно их утренняя планерка с печеньем и кофе проходила довольно живо, даже весело временами, но сегодня Зоя почти не смотрела на Алину, печеньем не угощалась и читала по ежедневнику сухо, как чиновница на совещании профильного комитета.

– Получен ответ по результатам анализа соскобов с зубов Тихомирова Вэ Вэ, – сообщила она. – Частиц тканей и следов крови не обнаружено. Заключение по факту причинения телесных повреждений укусами собаки породы йоркширский терьер передано клиенту, денежные средства поступили в полном объеме…

Алина слушала, удивляясь внезапному канцеляриту.

– Клиентка с некрозом губы расширила иск к клинике, дополнив нервно-психические расстройства облитерирующим эндартериитом в связи с сосудистыми спазмами, что приводит к необходимости проведения еще одиннадцати клинических исследований, дополнительное соглашение на которые подготовлено и направлено на согласование…

– Зоя, всё в порядке? – перебила Алина.

– Да, всё в полном порядке, – отрезала Зоя таким тоном, который однозначно и исчерпывающе свидетельствовал о том, что не в порядке ничего вовсе.

– Встречу с господином Безбородко А Вэ по поводу тендера я поставила на тринадцать часов, – продолжала она. – Кстати, поздравляю с победой, хотя я понятия не имела, что…

Алина потеряла терпение.

– Так, что происходит? Что за Безбородко? Какой тендер?

Зоя посмотрела недоуменно и моргнула.

– Ну как какой… Безбородко Алексей Владимирович, исполнительный директор компании «ПетроСпецПроектМостоСтрой», мы – прости, в смысле, ты, конечно, – выиграла тендер и…

– Зоя, я понятия не имею ни о тендере, ни о «Петро-Как-Его-Там», ни о каком-то Безбородко.

Как оказалось, ровно в девять утра, когда Зоя только переступала порог офиса и отряхивала крупные грязные капли с плаща, мысленно посылая проклятия водителю чумазой маршрутки, окатившему ее веером брызг из широкой, как Финский залив, холодной лужи, раздался звонок на городской телефон. Девичий голос представился ассистенткой упомянутого А Вэ Безбородко, поздравил с победой в тендере и поинтересовался, в какое время удобнее будет организовать личную встречу в офисе… кстати, уточните название вашей компании?

Зоя уточнила, назначила визит на час дня и немедленно отправилась на сайт госзакупок: в самом деле, ФГУП с невыговариваемым названием «ПетроСпецПроектМостоСтрой» ровно неделю назад, 18 сентября, разместило в ЕИС информацию об электронном аукционе на оказание услуг судебно-медицинской экспертизы на случай подачи гражданских исков, единственным участником и победителем которого оказалось ООО «Центр независимой экспертизы» с генеральным директором Назаровой А. С. Заявка на аукцион была подана днем в пятницу.

– Прости, это глупо, конечно, ты не обязана… но мне стало обидно, что ты подала заявку на тендер, а я ничего не знаю об этом.

– Я и о тендере, и о подаче заявки первый раз слышу, – заверила Алина.

Зоя покраснела и расцвела.

Ровно в час дня в дверь позвонили. Алексей Владимирович Безбородко оказался высоким грузным мужчиной с одутловатым лицом и солидным, представительным животом, указывающим на принадлежность его обладателя к старой школе высшего менеджмента в сфере освоения госконтрактов. Очевидно было, что он привык к более многочисленной свите, но сейчас его сопровождал только некто в костюме и галстуке, совершенно слившийся с сероватым светом осеннего дня за окном, а сам господин Безбородко выглядел немного растерянным, как человек, которого огорошили неожиданной вестью сразу по пробуждении.

– Признаюсь, Алексей Владимирович, все это несколько внезапно, – дипломатично заметила Алина, и ей показалось, что для ее собеседника неожиданность была не меньшей.

Безбородко развел руками, взял поданные ему распечатанные листы документов и положил на стол.

– Алина Сергеевна, вот проект договора, готовы обсудить с Вами детали… сумма, как видите, соответствует заявленной вами на электронных торгах…

Сумма была чуть более чем в два раза выше самого оптимистичного плана по выручке, который Алина ставила себе на год.

– Кроме собственно строительного направления у нас есть несколько вспомогательных производств, дело не обходится без несчастных случаев, и вот как раз в целях защиты интересов предприятия при рассмотрении исков об ущербе здоровью в суде нам нужен постоянный партнер в области медэкспертизы… – монотонно гудел Безбородко.

– Простите, Алексей Владимирович, – осторожно перебила Алина. – А сколько несчастных случаев на производстве произошло за прошедший год?

Безбородко помялся немного и сказал:

– Два.

– Насколько тяжкими оказались последствия?

– Ну, строго говоря, один инцидент сложно назвать несчастным случаем, ночной сторож получил бронхит после дежурства… И еще один рабочий сломал ногу, упав со строительных лесов во время ремонта офисного помещения.

– Эта статистика довольно слабо коррелируется со стоимостью контракта, – заметила Алина.

– Здесь главное не объемы работ, а ваша готовность в любой момент времени подключиться, так сказать, в случае инцидента. Именно поэтому, как вы можете заметить, важным пунктом договора является эксклюзивность: в течение всего времени его действия вы занимаетесь исключительно делами нашей компании. Всякая иная деятельность, прямо или косвенно связанная с судебно-медицинскими исследованиями, полностью исключена.

Алина задумчиво посмотрела на старомодную визитную карточку с логотипом в виде стилизованного изображения Египетского моста, и уточнила:

– Что имеется в виду под деятельностью, косвенно связанной?

Безбородко замялся.

– Это… скажем, инициативное проведение разнообразных экспертиз… или поиск оснований для проведения таковых… или… ну, одним словом, вы понимаете.

На некоторое время наступило молчание.

– Что ж, – сказала Алина, – большое спасибо, что нашли время для личной встречи, Алексей Владимирович. Я передам договор в работу нашим юристам, если у них не возникнет корректировок или замечаний, мои сотрудники свяжутся с вашими для решения процедурных вопросов.

– Нашим юристам? – переспросила Зоя, когда тучный Безбородко и его почти невидимый спутник покинули офис.

– Убери пока все, что они принесли, в сейф под ключ, я потом решу, что с этим делать, – сказала Алина. – Самые странные переговоры из всех, что мне приходилось вести.

– Но деньги очень хорошие, – вздохнула Зоя.

– И это только усиливает странность происходящего. Не говоря уже о том, что я понятия не имею, откуда взялась заявка в ЕИС.

«Уже началось, да?» – вспомнила она слова Чекана.

«Совершенно сумасшедшая баба».

– Типичный патриархальный сексист твой Чекан, – заявила Зоя, когда Алина за обедом рассказала ей про встречи со следователем Мартовским и бывшим своим ухажером. Но тревожность передалась и ей, так что, когда, возвращаясь в офис, они увидели слоняющегося у дверей незнакомца, Зоя решительно выступила вперед и воинственно окликнула его:

– Молодой человек! Потеряли тут что-то?!

Тот обернулся. Он и в самом деле был очень молод, едва ли старше двадцати пяти лет, невысок, в классическом бежевом тренче, с коричневым кожаным портфелем и зонтиком-тростью в руках; аккуратно постриженные черные волосы разделял косой пробор, на лице с ярко выраженными восточными чертами поблескивали стекла очков без оправы с золотистыми заушниками. Молодой человек обернулся, посмотрел на Зою, потом перевел взгляд на Алину, сверкнул белозубой улыбкой и произнес:

– Добрый день! Простите, я не уверен, что это нужный мне адрес, здесь нет вывески… Я ищу Алину Сергеевну Назарову.

В речи чуть слышался среднеазиатский акцент. Зоя насупилась.

– Вывеска скоро будет, – пообещала она. – А вы кто, позвольте спросить?

Молодой человек с любопытством окинул ее взглядом, чуть нагнув голову.

– А вы?

Алина почувствовала, как в кармане пальто вздрогнул смартфон. Она взглянула на экран: там высветилось имя абонента «Семен Опер».

– Зоя, все в порядке, – сказала она. – Это ко мне.

Они вошли в офис. Под бежевым тренчем у молодого человека оказался коричневый костюм из тонкой шерстяной ткани и голубая рубашка. Он сел за стол, поставил рядом портфель и представился:

– Меня направил к вам Семен Валерьевич Чекан, я прохожу у него стажировку в качестве оперуполномоченного уголовного розыска. Мое имя Адахамжон Угли Хожиакбор Абдурахимов.

У него за спиной Зоя закатила глаза и картинно воздела руки.

Как оказалось, Адахамжон Абдурахимов летом окончил с красным дипломом Университет МВД и там же поступил в аспирантуру.

– Я планирую писать диссертацию по практическому использованию технологий больших данных в оперативно-розыскной работе и следственных действиях. Собственно, этой темой я занимаюсь уже три года.

Однако каждый курсант Университета МВД после окончания обучения обязан поступить на службу, вне зависимости от научных интересов и собственных карьерных планов. Адахамжон имел звание лейтенанта полиции, в каковом качестве и попал на стажировку в районный отдел уголовного розыска.

– Семен Валерьевич сообщил, что у вас есть собственное видение в отношении нескольких тяжких преступлений, совершенных в последнее время. Он высказал уверенность, что мне будет интересно и небесполезно оказать вам посильное содействие, и, будем честны, недвусмысленно дал понять, что от этого зависит успех моей стажировки.

Алина улыбнулась.

– Давно работаете с Семеном Валерьевичем?

– Две недели.

– А вы к нам, позвольте узнать, откуда приехали? – сварливо поинтересовалась Зоя.

– С улицы Академика Павлова, – любезно ответил Адахамжон. – Я там живу.

– А родились где?

– В Санкт-Петербурге. А вы?

– Представьте себе, я тоже.

Алина достаточно долго работала в системе, чтобы понять ситуацию: Адахамжона было сложно представить допрашивающим с пристрастием насильника, надругавшегося в парадной над несовершеннолетней девушкой и вырвавшего у нее из ушей серьги, или заламывающего руки залитому собственной и чужой кровью убийце, в алкогольном психозе перерезавшему собутыльников, или даже ведущим переговоры с диаспорами своих соплеменников, не желающих выдавать участников поножовщины со смертельным исходом. А еще она хорошо знала Чекана и буквально чувствовала, какую тоску на него должны были нагонять новеллы про большие данные.

– Семен Валерьевич просил передать, – продолжал Адахамжон, – что ему тоже не удалось установить принадлежность регистрационного номера автомобиля, о котором вы говорили. Я предпринял попытку прояснить ситуацию своими методами, но пришел только к двум выводам: во-первых, автомобиль с такими знаками действительно существует, он неоднократно появлялся на камерах городской системы видеонаблюдения; во-вторых, номера эти, вероятнее всего, ведомственные, но для того, чтобы выяснить, к какому именно ведомству они относятся, моих возможностей и уровня доступа к информации недостаточно.

– А какой у вас уровень доступа? – полюбопытствовала Алина.

– У меня оформлена вторая форма, достаточная для работы с совершенно секретными сведениями. Мне посодействовал мой научный руководитель, это необходимо для исследовательской деятельности в рамках подготовки диссертации.

Алина переглянулась с Зоей. Та пожала плечами.

Адахамжон извлек из портфеля тонкий серебристый ноутбук, открыл и поставил перед собой, словно студент-отличник на лекции или молодой ответственный яппи на важном совещании. На столе появились распечатанные документы с сероватыми фотографиями и яркими линиями маркеров и чашки с кофе. Алина излагала историю в хронологической последовательности, от появления Катерины Ивановны Белопольской до получения от перепуганной Леры копий заключений судебно-медицинского исследования тел несчастной Ирины Прозоровой и двух ее юных подруг. Адахамжон внимательно слушал, время от времени что-то спрашивал и печатал, легко и бесшумно касаясь клавиш; в стеклах очков отражались зеленоватые блики.

– Это действительно очень интересный кейс, – признал он. – Я съезжу завтра в Архив ГУВД на Фонтанке, посмотрим, что можно сделать. Постараюсь вернуться с обратной связью не позже среды. Спасибо за кофе.

Алина и сама не могла перестать думать, что за мрачная тайна объединяет смерти трех молодых девушек, погибших июльской ночью в комнате общежития, и двойное убийство, совершенное под покровом дождливого сумрака в начале осени. Неопознанный черный внедорожник, а в особенности престранный визит тучного Безбородко с контрактом неслыханной щедрости, вся суть которого сводилась к обязательству год бездельничать за огромные деньги, добавляли тревожной загадочности. Конечно, все это совершенно необязательно могло быть связано между собой, но Алина чувствовала, что такая связь существует. Она провела пару вечеров, то по старой памяти примеряя на даты убийств фазы луны (не вышло: в июле она росла, а в начале сентября, наоборот, убывала), то пытаясь увидеть закономерности в датах рождения и смерти жертв, дойдя в итоге до изучения зодиакальных созвездий, но в итоге добилась только того, что в ночь на среду не могла уснуть до трех часов ночи. Ей приснились какие-то причудливые механизмы, похожие на старинные арифмометры, на их вращающихся барабанах менялись числа, и Алина во сне совершенно четко увидела закономерность и некую формулу, которая объясняла все, и проснулась, едва захотела ее записать.

Адахамжон действительно объявился в среду, правда, довольно поздно: Алина уже выключила свет на втором этаже и спускалась вниз, к ожидающей ее у дверей Зое, когда смартфон завибрировал и мелодично пропел первые ноты знаменитой мелодии Марка Сноу.

– Прошу меня извинить за некоторое запоздание, – послышался в динамике мягкий голос с едва заметным акцентом. – Но, если вы сможете подождать немного, я с удовольствием поделюсь с вами тем, что получилось найти в архивах.

Алина заверила, что задержится без всяких проблем. Зоя изобразила на лице недовольство, но видно было, что ее распирает любопытство.

– Надо только мелкую проконтролировать, дома она или нет, – сказала Зоя. – Волнуюсь за нее в последнее время.

– Что-то случилось?

– Кажется, у нее появился ухажер, и меня это почему-то беспокоит. А еще я интуитивно чувствую, что она то ли врет мне, то ли что скрывает. Сейчас напишу, если ответит, что дома, попрошу видео записать.

– Лучше видеозвонок, – посоветовала Алина. – Если она не дурочка, то таких видео может заранее наснимать, специально для тревожной сестры.

Зоя ушла звонить, а Алина сидела и смотрела в блестящую ночными отсветами и отражениями тьму за панорамным окном.

Адахамжон появился через двадцать минут, вынырнув светлым призраком из кромешного мрака арки двора. Развесил на плечиках тренч, поставил зонт и уселся за стол с ноутбуком, собранный, серьезный и аккуратный. Зоя закрыла жалюзи, выключила верхний свет и зажгла настольные лампы; чашки наполнились чаем и кофе, и офис преобразился, сделавшись похожим не то на сказочный погребок, не то на затерянную в лесу харчевню, отрезанную непогодой от мира, где странные постояльцы по воле случая собрались у камина, чтобы поведать друг другу невероятные истории.

– Я был готов к тому, что придется обратиться в Центральный архив, – начал Адахамжон, – однако информации, содержащейся в петербургском Архиве, оказалось достаточно, по крайней мере, на данном этапе. С одной стороны, это упрощает дело, но с другой… Впрочем, я изложу только факты, судите сами. Это еще далеко не полное исследование, многое предстоит уточнить, но в общих чертах…

– Давай уже, – сказала Зоя. – Хватит держать интригу.

– Я совершенно согласен с Алиной Сергеевной в том, что характерный одиночный укус – это весьма специфический маркер, и взял этот признак за основу сбора и обработки информации. Первые обнаруженные мной уголовные дела, в материалах которых упоминается данный укус с травматической ампутацией тканей, датированы весной 1963 года, в период с конца февраля по конец мая. Их три: убийство Огаревой Нины Ильиничны, учащейся десятого класса средней школы, 17 лет; Рукавишниковой Евгении Александровны, также учащейся, 16 лет; а также Саабир Агриппины Эдуардовны, 18 лет, студентки первого курса Политехнического института. Насколько я могу судить, тогда эти дела не были объединены в одно производство. Однако летом и осенью 1968 года одиночный укус появляется снова, в этот раз на телах уже пяти жертв: Бертельс Анны Валентиновны, помощницы библиотекаря, 18 лет; Субботиной Аллы Дмитриевны, учащейся текстильного техникума, 16 лет; Горемыкиной Виктории Михайловны, неработающей, 18 лет; Флиге Лидии Львовны, упаковщицы кондитерской фабрики, 18 лет; и Филатовой Дианы Викторовны, восьмиклассницы, которой на момент убийства едва исполнилось 15 лет. В том же году эти дела, а также еще три аналогичных случая пятилетней давности были признаны результатом преступных действий одного или, что менее вероятно, нескольких преступников, с ярко выраженным modus operandi. Во-первых, как вы можете догадаться, причиной смерти всех жертв стала механическая асфиксия. Жертвы были задушены, причем исключительно руками, которыми неизвестный убийца сдавливал шеи с такой силой, что ломал не только подъязычные кости, но и хрящи гортани. На телах не было иных повреждений, свидетельствовавших о том, что перед смертью жертвы смогли оказать сколь-либо активное сопротивление; также отсутствовали признаки сексуального насилия. Я избегаю личных оценок и эмоциональных суждений, но в том, как обращался преступник с телами своих жертв, мне видится некое своеобразное уважение: во всех случаях девушки уходили из дома на лекции, в школу или на работу и не возвращались, а на следующий день их находили в уединенных городских скверах, на аллеях парков и даже на остановках общественного транспорта. Одежда всегда сохранялась в относительном порядке, чистая, не разорванная, деньги и ценности оставались на месте, хотя у задушенной Горемыкиной на руке были надеты довольно дорогие золотые часы. Погибшие сидели или лежали на скамейках: не брошены как попало в грязь у обочины или в какой-нибудь яме, но старательно и, я бы даже сказал, нежно усажены или уложены так, чтобы издали казаться спящими. Агриппину Саабир, например, и вовсе оставили на лавочке у парадной ее дома, и обнаружившие свою дочь родители некоторое время еще пытались привести ее в чувство и даже занесли в квартиру, от потрясения игнорируя очевидное трупное окоченение. Кроме того, все укусы были нанесены в область тела, неприкрытую одеждой, – это свидетельствует о том, что убийца не раздевал своих жертв. Никаких существенных улик обнаружено не было, а из всех свидетельских показаний интерес представляют только слова дворничихи Наргизы Мурадовны Магомедовой, которая ранним июльским утром успела заметить большой черный автомобиль – цитирую: «Как тот, в котором начальство ездит», – отъезжавший от автобусной остановки, где та же Магомедова нашла труп Анны Бертельс, сидевший удивительно прямо и смотревший перед собой закатившимися глазами. Очевидно, убийца под неизвестным предлогом заманивал девушек в машину, каким-то образом подавлял в них волю к сопротивлению, душил, откусывал кусок плоти от еще теплого тела, после чего под покровом ночи вывозил трупы в различные районы города.

– С одной стороны, это чрезвычайно функциональное поведение, – заметила Алина, – и укус является не следствием удовлетворения непреодолимого желания или несдержанной страсти, а тоже несет в себе какую-то пока неизвестную еще нам функцию. Но с другой, это все очень сложно и чрезвычайно рискованно: охотиться с использованием автомобиля, усаживать будущих жертв в салон среди бела дня, возиться с возвращением тел обратно вместо того, чтобы вывезти из куда-нибудь на болото или в карьер. Если бы он был просто маньяком с фиксацией на самом акте удушения молодой девушки, проще было бы подкарауливать их ночами в темных подворотнях, душить и кусать в свое удовольствие, а потом бросать и спокойно скрываться во тьме. Я уже говорила об этом, а сейчас почти на сто процентов уверена, что ему по какой-то причине нужны были именно эти девушки и он шел на любые трудности, чтобы настичь их.

– Это разумное предположение, – кивнул Адахамжон. – Поэтому я отдельно занялся изучением жертв. Прежде всего, конечно, обращает на себя внимание вот что…

Он развернул к Алине и Зое ноутбук.

– Полистайте, пожалуйста.

– Как артистки, – выдохнула Зоя.

– О да, – согласился Адахамжон. – И даже лучше.

С черно-белых фотографий на экране, как будто с афиш старых нуарных фильмов, смотрели восхитительные красавицы: темные локоны и светлые кудри, глаза, прикрытые по-девичьи томно или смотрящие весело и озорно; чудесно очерченные губы, белозубые улыбки, теплая женственность и юная свежесть образов – каждая из восьми девушек составила бы украшение любой киноленте. Возможно, когда-нибудь такое действительно могло бы произойти, но дальше шли уже совсем другие снимки: тела, недвижно лежащие ничком на лавке, прислонившиеся к спинкам парковой широкой скамьи, поникшие или запрокинутые головы, слетевшая с ноги туфелька, упавшая сумочка, жуткое ожерелье из черных округлых пятен на горле и зияющие вырванной плотью рваные раны на шее, запястьях и даже на щиколотках.

– Ему вообще все равно, куда кусать, – сказала Алина. – Важен сам факт укуса.

– Почему же обязательно «ему», – заметила Зоя. – Что за стереотипы.

– Я очень высокого мнения о женских возможностях, но повреждения, полученные жертвами при удушении, свидетельствуют об огромной силе убийцы. Если это сделала женщина, то ее физические способности далеко выходят за рамки нормы.

– Ты сама говорила, что и способность вырвать зубами кусок тела тоже является аномальной, значит, нельзя исключать и убийцу-женщину. Слово «убийца», между прочим, женского рода.

– Слово «убийца» общего рода, – негромко отозвался Адахамжон.

– Такого рода нет!

– Есть. Как плакса или ябеда, например. Учите русский язык.

Зоя схватила смартфон, потыкала в экран, вспыхнула и замолчала.

– На этой стадии исследования я избегаю любых предположений, – продолжал Адахамжон. – Принцип работы с большими данными – сбор и систематизация максимального объема информации, который поможет сделать обоснованные выводы тем, кто ведет расследование. Итак, как видите, все погибшие девушки объективно очень красивы, даже с поправкой на время и существовавшие тогда стандарты и представления о женской привлекательности. Среди жертв нет ни одной старше восемнадцати и ни одной младше пятнадцати лет. На этот факт я рекомендую обратить особенное внимание, так как некоторые девушки выглядели старше: например, Лидии Флиге и Виктории Горемыкиной легко можно дать на вид больше двадцати. Все убитые коренные петербурженки, то есть ленинградки, конечно. В данном случае это означает, что здесь родились они и хотя бы один из родителей, дальше я пока не заглядывал. Кроме того, я проанализировал физические параметры жертв: рост, вес, размер стопы, а также наличие или отсутствие сексуального опыта. Убедительных закономерностей не выявлено: например, из пяти убитых в 1968 году четыре были девственницами, а одна нет – что никак не выделило ее от других, – но при желании вы можете все изучить самостоятельно, я пришлю ссылку на папку.

– А что насчет лилий? – поинтересовалась Зоя.

– О лилиях упоминания в материалах дел отсутствуют, но есть кое-что другое. Соль.

– Соль? Какая?

– Обычная поваренная соль, хлорид натрия. Крупная, нулевого помола. Ее кристаллы находили в складках одежды и на телах всех жертв. Похоже, что убийца сыпал ее после того, как укладывал или усаживал трупы.

– Тоже ритуал, – задумчиво сказала Алина.

Адахамжон пожал плечами.

– Возможно. У меня пока нет достаточных оснований для такого предположения.

Он снова развернул к себе ноутбук.

– В 1968 году следственные мероприятия результата не дали, а убийства прекратились в середине ноября. Однако с февраля по май 1973 года в Ленинграде были задушены еще пять девушек: Игнатьева Диана Михайловна, 18 лет, студентка первого курса Санитарно-гигиенического института; Сологуб Екатерина Викторовна, 16 лет, учащаяся 10 класса; еще одна школьница, Загряжская Елизавета Петровна, 16 лет; Чернова Ольга Валерьевна, 18 лет, стажерка районного комитета ВЛКСМ; Арцыбашева Елена Юрьевна, 15 лет, воспитанница интерната для детей-сирот. Образ действия преступника, метод убийства, наличие укушенных ран на телах жертв, их внешность и возраст, а также крупицы соли на местах обнаружения трупов позволяли с уверенностью утверждать, что в городе появился так называемый цикличный или возвращающийся серийный убийца.

– Пять жертв, – сказала Алина. – Каждые пять лет.

– Абсолютно верно, – согласился Адахамжон. – Причем совершены все убийства в основном весной и осенью. Убийца продолжает действовать довольно рискованно, даже с некоторой, если можно так выразиться, артистической дерзостью. Так, например, Елена Арцыбашева пропала с территории загородного пионерского лагеря, куда в конце мая отправилась вместе со старшими воспитанниками интерната готовить корпуса к сезону. Ее искали всю ночь соученики, педагоги, участковый и некоторые местные жители, а когда вернулись под утро, то обнаружили задушенную девочку лежащей в ее собственной кровати.

…Яркое солнце погожего майского утра светит сквозь пыльные окна, распахивается белая дверь, звонкий мальчишеский голос кричит: «Евдокия Никифоровна, она здесь!», свирепо грохочут тяжеленные шаги по дощатому полу, Евдокия Никифоровна врывается в палату: «Арцыбашева, что ты устроила!» – сдергивает рывком одеяло и потом остаются только крики и темнота…

– Эй, ты в порядке? – Зоя смотрела встревоженно. – Ты как будто отрубилась сейчас на секунду.

Алина встряхнула головой и наваждение исчезло, как мимолетный сон.

– Да, все хорошо. Я просто задумалась о том, что убийце не просто нужны именно эти девушки – они требуются ему в определенный период времени. Поэтому он не может слишком долго ждать максимально удобного случая и нападает в любой подходящий момент. Адахамжон, продолжайте, пожалуйста.

– В 1973 году впервые появилась сопутствующая жертва: тело Черновой Ольги Валерьевны было обнаружено рядом с трупом некоего Кульбачного Г. С., 33 лет, руководителя отдела агитации и пропаганды райкома комсомола, причиной смерти которого стал скрученный переломовывих шейных позвонков с третьего по седьмой включительно. Убийство произошло 5 мая, тела были обнаружены на пологом берегу реки Оккервиль лежащими на расстеленном одеяле неподалеку от остывшего мангала и автомобиля марки «Москвич-412», принадлежавшего вышеупомянутому гражданину Кульбачному. В том же году произошло и нечто гораздо более важное: преступник впервые напал на жертву в ее доме, и это привело к тому, что появился свидетель, лично видевший убийцу с близкого расстояния. Диана Игнатьева была убита в воскресенье днем в квартире на улице Зины Портновой, пока родители отсутствовали, однако в момент убийства там находилась ее младшая сестра, Раиса, 13 лет. Ее нашли сидящей в шкафу в той самой комнате, где на диване лежало тело сестры. Однако следствию это не помогло. Протокол допроса краток, а вывод неутешителен: опознание преступника невозможно. Объяснений этому я не нашел. Была сформирована следственная группа, проведен впечатляющий объем розыскных мероприятий, дан запрос в органы милиции, морги и медицинские учреждения по всему Союзу, но нигде ни разу не встретился подобный образ действия преступника – наверное, установление факта, что он действует только на территории Ленинграда, можно считать единственным результатом того года. В 1978 году осенью были задушены еще пять девушек в возрасте от 15 до 18 лет – да, все красивые, хотя и разного типа внешности, все рождены в Ленинграде. После первого убийства из Москвы прибыли опытнейшие эксперты во главе со знаменитым следователем Берлинским, была сформирована специальная следственная группа с широкими полномочиями, но успеха достичь не удалось…

Алина словно видела, как из непроницаемо темных глубин времени всплывал чудовищный левиафан: сначала появляется только тень, она приближается, постепенно оформляясь в исполинский ужасающий силуэт, над которым дрожат и расходятся волны, вот уже различаются отвратительные наросты на бурой бугристой шкуре, а неправдоподобно огромный монстр все всплывает, и остается только в страхе гадать, каковы его истинные размеры.

– …до весны 1983 года, когда после пятого убийства преступник был наконец задержан. Точнее, он пришел сам. Твердых подозреваемых на тот момент у следствия не было, и ситуация складывалась такая, что всерьез обсуждалась огласка и обращение за деятельной помощью к гражданам, чего в советские времена старались до последнего избегать, а про серийных убийц не сообщали почти никогда. И вот на пороге кабинета Берлинского появляется некто Чагин Александр Григорьевич и приносит явку с повинной, признаваясь во всех двадцати четырех убийствах. Разумеется, версия самооговора возникла и следствие ее отработало, хотя и не слишком старательно. Чагин идеально соответствовал составленному к тому времени психологическому портрету предполагаемого преступника: 42 года, одинок, никогда не был женат, жил с матерью, вел замкнутый образ жизни, друзей и подруг не имел и работал старшим научным сотрудником в филиале НИИ Генетики в Ленинградской области, где характеризовался как сотрудник исполнительный, добросовестный, но не участвующий в жизни коллектива. Кстати, любопытно, что характеристику с места работы ему подписал директор филиала, академик Леонид Иванович Зильбер, который буквально за пару месяцев до того уже был допрошен в качестве свидетеля: ранним утром его автомобиль остановили у поста ГАИ неподалеку от того места, где тогда же нашли труп третьей жертвы, и следствие пыталось выяснить, каким маршрутом он следовал и не проезжал ли мимо. У Чагина тоже имелся автомобиль, красный «Запорожец» модели ЗАЗ-966, так называемый «ушастый», в который он, по собственному признанию, под надуманными предлогами заманивал юных красавиц. Свои действия Чагин объяснял неудачами в личной жизни и туманной историей про юношеские обиды, явку с повинной обосновал тем, что устал убивать, но не смог дать никаких разъяснений ни про укусы, ни про соль, только что-то невразумительное сказал про чувство раскаяния, заставлявшее его возвращать тела и рассаживать их по скамейкам. Смысл пятилетних перерывов между убийствами и такого же числа жертв также остался невыясненным. Зато Чагин знал такие подробности преступлений, которые были известны только следственной группе, рассказывал убедительно, и поэтому, после психического освидетельствования, подтвердившего вменяемость, его осудили и в январе 1984 года приговорили к высшей мере наказания. Прошения о помиловании Чагин не подавал, и в ноябре того же года его расстреляли. А через четыре года, в начале августа 1988-го, в дачном поселке Токсово нашли мертвой семью из трех человек: у отца и матери были свернуты шеи, а на плече их задушенной шестнадцатилетней дочери зияла укушенная рана.

Времена менялись стремительно, и, если четыре года назад немыслимо было бы признать роковую ошибку следствия, из-за которой казнили невиновного человека, то в 1988-м это признали, пусть и не без труда. Старое дело поручили новой группе, которой руководили старший следователь по особо важным делам Олег Кравченко и начальник второго отдела милицейского Главка Игорь Пукконен. Тогда же убийцу внутри группы стали называть Сфинксом – неофициально, конечно…

– Сфинксом? Почему? – удивилась Алина.

– Я не знаю, – признался Адахамжон, – в материалах следствия информации об этом нет. Может быть, потому что он задает неразрешимую загадку, а за неправильный ответ приходится платить человеческими жизнями, хотя это слишком романтическая версия для таких прагматичных людей, как сотрудники органов сыска и следствия. Как бы то ни было, группа Кравченко и Пукконена в 1988 году к разгадке тоже не приблизилась. Времена продолжили стремительно меняться, и в 1993 году было зафиксировано только три убийства, очевидно совершенных Сфинксом. Вполне возможно, что в хаосе тех лет два тела были просто не найдены. В 1998 убийца снова вернулся, и это стоило жизни еще восьми жертвам: двум девушкам, чьи тела были найдены в парке Лесотехнической академии и в Сосновке; еще одной, обнаруженной вместе со своим кавалером в его автомобиле, припаркованном в тупиковом дворе в центре города на улице Репина, и четырем людям, погибшим в октябре в частном доме в Лисьем Носу, где кроме пятнадцатилетней жертвы были убиты ее отец, мать и их домработница.

– В 1998 году убитых девушек было четыре? – уточнила Зоя.

– В материалах уголовного дела указано именно столько, да, – подтвердил Адахамжон. – Потому что после убийства в Лисьем Носу Кравченко и Пукконен все же арестовали убийцу. В отличие от несчастного Чагина, в отношении которого невозможно с уверенностью утверждать, убил он кого-либо или нет, на этот раз убийца был, по-видимому, реальный – некто Анатолий Швец, 1948 года рождения, за год до этого задержанный по подозрению в изнасиловании и убийстве несовершеннолетней, совершенном с особой жестокостью (на теле тринадцатилетней девочки обнаружили более сотни укусов, не считая полутора десятков колото-резаных ран в области половых органов), однако впоследствии отпущенный в связи с недостаточностью улик.

– Совершенно иной образ действия, – заметила Алина. – И возраст жертвы не совпадает. К тому же первое убийство, совершенное Сфинксом, произошло в 1963 году, Швецу тогда было пятнадцать лет.

– Первое убийство, известное нам, – уточнил Адахамжон. – Более ранние архивные материалы еще не оцифрованы, и я не успел с ними ознакомиться. Но вы совершенно правы: в единственном криминальном эпизоде, в котором Швец фигурировал как подозреваемый, действия преступника существенно отличались от десятков убийств, совершенных Сфинксом. Я согласен и с тем, что сложно представить себе пятнадцатилетнего подростка, который не просто с необыкновенной силой задушил, но и подавил волю к сопротивлению хорошо физически развитых девушек, старших по возрасту. Это далеко не единственные странности в деле Швеца, и список их довольно длинен, однако имелись и серьезные доказательства. Во-первых, впервые в деле Сфинкса была применена ДНК-экспертиза: на теле последней жертвы обнаружились потожировые следы, и на основании проведенного анализа был сделан однозначный вывод об их принадлежности подозреваемому.

– А кем проводилось исследование образца ДНК?

– В связи с высокой важностью дела, а также с критически малым объемом материала для исследования, Научно-криминалистический центр МВД обратился за содействием в НИИ Генетики, а именно в его Экспериментальный филиал под руководством академика Леонида Ивановича Зильбера, который первым в Советском Союзе начал исследования по генотипоскопии. Анализ ДНК проводился в его лаборатории совместно сотрудниками МВД и специалистами НИИ. Высокий авторитет в научной среде Экспериментального филиала и лично академика Зильбера послужили дополнительным аргументом достоверности полученного результата.

– Это тот самый Зильбер, у которого работал оговоривший себя и расстрелянный Чагин? – уточнила Алина.

Адахамжон поморгал, задумался и сказал:

– Да, получается, так. Интересное совпадение. Но и это еще не всё: на этот раз у следствия появился свидетель. Раиса Игнатьева, которая девочкой пряталась в шкафу во время убийства сестры двадцать пять лет назад и не смогла тогда дать никаких внятных показаний, вдруг с уверенностью опознала в Швеце того самого преступника и в подробностях рассказала о том, как Диана открыла дверь мнимому соседу снизу, по обыкновению заявившему, что его заливают, как потом в коридоре послышался крик и как она спряталась в шкаф, прихватив со стола тетрадь и школьный учебник, чтобы не выдать своего присутствия дома, и едва успев притворить изнутри створки. Швец все отрицал, но в итоге его признали виновным в совершении по меньшей мере сорока двух убийств, а по итогам проведения судебно-психиатрической экспертизы признали невменяемым и приговорили к принудительному лечению. Через полгода он был найден повешенным в удавке из скрученной простыни на решетке окна тюремной больницы. Больше убийца под условным именем Сфинкс не упоминался нигде. Вся информация о нем остается засекреченной по сей день. Следователь Кравченко после этого дела больше не занимался непосредственно следственной работой и перешел на административную службу в аппарате Прокуратуры, затем в Следственном комитете. Пукконен уволился из МВД сразу по достижении срока выслуги лет, в 2000 году. Годом раньше, как только завершился судебный процесс над Швецом, с должности руководителя отдела Судебно-медицинской экспертизы трупов ушел Генрих Осипович Левин…

– Левин? – перебила Алина. – Постойте, я хорошо его знала… Это он проводил экспертизы по делу Швеца?

– Судя по архивным материалам, Генрих Осипович занимался судебно-медицинскими исследованиями жертв Сфинкса с 1978 года, на всех заключениях стоит его подпись. После того, как Швец был признан виновным, он перешел на позицию руководителя гистологической лаборатории.

– Значит, сейчас Сфинкс снова появился впервые с 1998 года? – спросила Зоя.

– Не совсем так, – ответил Адахамжон. – Я сказал, что не упоминался Сфинкс, а вот одиночный укус и рассыпанные кристаллы соли в сочетании со смертью от механической асфиксии встречались неоднократно в заключениях судебно-медицинских экспертов или в протоколах осмотров мест происшествия, но все уголовные дела были прекращены по различным основаниям. В 2003 году четыре подобных случая были квалифицированы как самоубийство – три повешения и один суицид при помощи обматывания головы пищевой пленкой, в еще одном смерть признали результатом эротической аутоасфиксии, что у женщин, тем более таких молодых, встречается очень редко. Следует отметить изменение образа действия: теперь жертв, как правило, обнаруживали внутри жилых помещений, а общая картина на месте происшествия давала основания для гипотезы о суициде. Исключения составляли два эпизода 2008 года и один в 20130 м, когда дело прекращалось, так как, по версии следствия, имело место убийство и последующее самоубийство. Еще дважды дело было приостановлено в связи с невозможностью установить подозреваемого, в обиходе оперативных сотрудников это принято называть «глухарем».

– Он совершенствуется, – сказала Алина.

– О да. Всего с момента ареста Швеца в 1998 году в течении еще пятнадцати лет, в 2003, 2008 и 2013 годах больше двух десятков человек, если считать и сопутствующих жертв, погибли при обстоятельствах, позволяющих с известной уверенностью предположить, что так называемый Сфинкс продолжил убивать, сохраняя при этом важнейшие элементы своего специфического почерка: удушение руками, укус и рассыпанные кристаллы соли.

– В 2013 году я начала работать в Бюро в качестве эксперта, – сказала Алина, – и допускаю, что эти дела могли пройти мимо меня. Но пять лет назад я уже была начальником отдела судебно-медицинской экспертизы трупов, все заключения прочитывала и подписывала лично, но ничего подобного не видела, это совершенно определенно.

– Потому что в 2018 ничего подобного и не произошло, – отозвался Адахамжон. – Ни задушенных девушек, ни укусов, ни соли.

– Он пропустил один цикл, – сказала Зоя. – И через десять лет вернулся без соли, зато с цветами. Сколько ему должно быть сейчас лет, если убивать он начал в 1963?

– Не меньше восьмидесяти, полагаю, – ответила Алина. – Многовато для маньяка-убийцы.

– Педро Родригес Фильо начал убивать подростком и занимался этим на протяжении тридцати шести лет, с 1967 по 2003 год, а потом еще пять лет был успешным видеоблогером, пока его самого не застрелили, – сообщил Адахамжон. – А Сэмюэл Литтл, изнасиловавший и задушивший около сотни женщин, совершил последнее убийство в возрасте 65 лет, дожил до 80 в здравом уме и по памяти рисовал портреты своих жертв. Серийные убийцы-долгожители редко, но все же встречаются.

– Но все-таки шесть десятков лет подобного стажа – это слишком, – с сомнением произнесла Зоя. – Может быть, подражатель?

– Как я уже говорил, мой принцип – воздерживаться от предположений, не имея на то достаточно оснований.

– Адахамжон, а вы можете узнать, где сейчас Кравченко и Пукконен, арестовавшие Швеца в 1998?

– Я это уже выяснил: к сожалению, Игорь Оскарович Пукконен скончался девять лет назад, а вот Кравченко Олег Евгеньевич три года назад вышел на пенсию, живет в Петербурге и, насколько мне известно, здравствует и поныне.

– Что ж, – сказала Алина, – похоже, пришло время навестить старую гвардию.