Глава 14
Вика стояла в углу комнаты около двери и старалась сдерживать смех: нужно вести себя тихо, ведь она притаилась в засаде! Но сдерживаться было непросто, даже сложнее, чем продолжать оставаться незаметной; Вику переполняла хищная, и в то же время какая-то детская радость оттого, что уже второй день обитатели этой квартиры не замечают ее у себя буквально под носом.
Сейчас, например, она с плотоядным интересом наблюдала за двумя детьми: старшая девочка лет семи в наушниках сидела за письменным столом и, отложив в сторону книжки, смотрела видео на планшете. Младший мальчик, которому на вид было года три или четыре, устроился на нижней койке двухярусной детской кровати и играл в какую-то игру на смартфоне. Может быть, в силу возраста, он в чуть большей степени сохранил свойственные всякому человеку с рождения и еще не стертые цивилизацией рудименты первобытной бдительности, поэтому время от времени посматривал в угол, где в неподвижности застыла Вика, и хмурил лоб под светлыми вьющимися волосами. Но смартфон уверенно побеждал наблюдательность точно так же, как в скором времени ему предстояло одолеть способности к абстрактно-логическому мышлению и рефлексии, и мальчик снова возвращался к разноцветным шарикам на экране. Что же до его матери, минут десять назад заходившей в комнату, то она прошла мимо Вики, едва не задев ее тучным бедром, туго обтянутым сиреневыми домашними лосинами, и не заметила ничего вовсе, рассеянно глядя куда-то внутрь себя.
Вообще у себя дома каждый человек максимально рассредоточен и удивительно невнимателен. В незнакомой обстановке древний инстинкт делает его более чутким и зорким, но в ситуации привычной всякий расслабляется, даже если это дорога с работы домой, которую многие проделывают, не приходя в сознание, отгородившись от реальности наушниками, экраном или сразу всем вместе, а дома, где чувствуют себя в безопасности, люди и вовсе становятся совершенно беспечны. Спрятаться от человека в его же собственном жилище бывает проще, чем в лесу или каком-нибудь зловещем заброшенном замке, и для этого совершенно необязательно все время отсиживаться под кроватью и в темных кладовках, хотя как раз под кроватью Вика провела здесь свою первую ночь, бесшумно хихикая оттого, что ее будущие жертвы ворочаются во сне всего в нескольких сантиметрах над ней. В своей квартире никто не осматривается внимательно по углам, когда проходит по коридору или входит в темную комнату; не замечает, что закрытая дверь вдруг оказывается открытой, или все объясняет забывчивостью; не придает значения тому, что некоторые предметы меняются местами, не обращает внимания на странный звук, если он не повторяется: на мгновение замрет, прислушиваясь, да и все. В темной ванной, забавляясь тем, что переставляла и прятала шампуни на полочке, Вика задела стакан с зубными щетками, и они разлетелись по раковине со стуком и звоном. Только через пару минут, когда Вика уже все собрала, появилась та самая женщина в домашних лосинах, включила свет, поводила глазами по ванной и снова ушла. Вика в это время, давясь от смеха, сидела на корточках в душевой кабине: если бы женщина вдруг заглянула туда и посмотрела пристально, то встретилась бы взглядом с ее светящимися глазами. Вот было бы крику! Заметить ее можно только так, взглянув в упор или натолкнувшись физически, иначе она оставалась невидимкой, спрятавшейся в тусклом свете, быстрой тенью на периферии зрения, мелькнувшим отражением: вы же не обращаете внимания, проходя мимо зеркала, кто именно там отразился?..
Для того чтобы оставаться незамеченной, нужно было всего лишь вовремя и бесшумно двигаться, занимать правильные позиции и уметь делать то, что называют «опускать центр внимания». Конечно, обычному человеку не удалось бы проделывать подобное, по крайней мере, так долго, но Вика и не была обычным человеком, во всяком случае, прямо сейчас. Заметить ее тоже могла бы лишь такая же, как она, но сколько их было сейчас во всем мире? Пять? Уже меньше?..
Если я завелась у вас дома, вы обречены.
Вика выскользнула из детской и тенью прошелестела вдоль стены к двери гостиной. По телевизору показывали какое-то шоу из тех, где бывшие жены футболистов устраивают свары на фоне тропических джунглей в промежутке между конкурсами по подсчету орехов посредством собственных ягодиц. На том самом диване – она вспомнила кубик от Лего и зашипела – сидел Кирилл Игоревич, в белой футболке, босой, со смартфоном в руках. Рядом расположилась его жена, закинув ногу на ногу так, что пресловутые лосины едва не лопались по шву на толстых ляжках, тоже сосредоточенно уставясь в экран телефона и время от времени тыкая в него пальцами. Вика почувствовала, как от созерцания этой семейной идиллии еще больше заостряются клыки.
– Ксюха, ты пульт не видела? – Кирилл Игоревич отвлекся от телефона и шарил рукой по дивану.
Ответа не последовало, Ксюха только молча помотала головой. Подсказать ответ могла бы Вика: сейчас пульт был в морозилке, а еще пару раз до этого она прятала его в ящик с Ксюхиным нижним бельем и в шкафчике в ванной. Это было очень смешно, особенно когда вместе с пультом там же находились ключи от школьного спортзала, и Вика искренне веселилась эти два дня, с того момента, как вслед за женой Кирилла Игоревича – та не сразу закрыла дверь, когда привела младшего ребенка из детского сада и за что-то его бранила, – проникла к ним в дом. Но сегодня ночью забавам наступит конец.
Сначала Вика свернет шеи детям; она убьет их быстро, во сне, заткнув рот, чтобы наружу не вырвался даже случайный предсмертный звук. Потом серебристым призраком прокрадется в гостиную, где на разложенном диване тяжело дышат, сопя и ворочаясь, лежащие спиной друг к другу Кирилл Игоревич и его полнотелая Ксюха. Ее Вика убьет следующей: задушит руками, придавив собой сверху, парализовав движения и для верности прижав на лицо подушку. Она полежит на ней, обняв так крепко, как ее никогда не обнимали собственные дети, пока дородное тело не перестанет колыхаться и дергаться в предсмертных судорогах, пока под толстым слоем подкожного жира и плоти не перестанет стучать сердце и дыхание не остановится навсегда, и только потом расцепит смертоносную хватку, сползет с нее и разбудит Кирилла Игоревича. С ним Вика не будет спешить. Она даст увидеть себя, а потом, насладившись ужасом, возьмет под волевой контроль и покажет мертвых детей и жену. И только затем возьмется за него самого, дав волю своей звериной ярости, но все же контролируя ее достаточно для того, чтобы все не кончилось слишком быстро и он ответил за все: за обрезанные ради него под корень ногти, за чертов кубик Лего, впившийся в бок, за «Пастинор», неотвеченные сообщения, пропущенные звонки, за ощущение себя использованной влажной салфеткой, которой протерли причинные места и равнодушно выбросили в плевательницу…
…Время ушло за полночь, но Зоя еще не спала, да и ложиться пока не собиралась. Результаты генетических экспериментов покойного Генриха Осиповича были очень объемны и в части возможных выводов представляли бы непростую загадку даже для опытного практикующего ученого, а не только для Зои, последний раз предметно занимавшейся генетикой несколько лет назад, когда на кафедре клинической биохимии она защищала диплом по особенностям наследственных форм рака щитовидной железы. Зоя как раз снова пыталась найти закономерность в странных хромосомных мутациях, когда в дверь постучали. Стук был торопливым и осторожным.
– Открыто! – отозвалась Зоя.
В комнату заглянула соседка Лиля, та, что вместе с подругой приехала из Северосумска, рыжая, полноватая и веселая. Но сейчас она выглядела перепуганной: округлила глаза, губы и громким шепотом сообщила:
– Прости, но там твоя младшая… на кухне… ты бы сходила, короче…
Бессвязность сказанного усугубляла тревогу. Зоя встала и быстро вышла из комнаты. Темноту в длинном и узком коридоре коммунальной квартиры рассеивала только тусклая лампочка у входной двери, свисающая с потолка на пыльном шнуре. Древние чемоданы громоздились на невидимых антресолях под потолком. Сквозняки шелестели отслоившейся чешуей ветхих обоев. Лиля, торопливо шаркая шлепанцами и скрестив руки под колыхающейся выдающейся грудью, быстро шла впереди. Квадратное, лишенное дверей устье входа в кухню чернело впереди, как пещера, где притаилось недоброе. Лиля остановилась, ткнула пальцев в темноту и шепнула:
– Вот!
Из двух высоких окон в огромную кухню лился синеватый ночной свет, в котором холодное серебро едва начавшей убывать Луны смешалось с мертвенным сиянием неспящего города. Широкие лучи обрисовывали изящный и четкий, будто вырезанный из черной бумаги силуэт: Вика неподвижно сидела на корточках на большом столе посередине кухни, запрокинув голову и опираясь о столешницу кончиками вытянутых пальцев, похожая на пуму, вышедшую на охоту и чутко ловящую звуки дыхания и запах трепещущих жертв. Зоя почувствовала, как по спине пробежали мурашки и сердце, подпрыгнув, заколотилось у горла.
– Бэмби, – позвала она, – мелкая, ты чего?..
Сестра обернулась, и Зоя увидела, как глаза ее сверкнули во тьме.
Громко щелкнула клавиша выключателя и вспыхнул свет. Лиля стояла, открыв рот и стиснув халат на груди. Вика заморгала, покачнулась и, наверное, упала бы со стола, если бы ее не подхватила подоспевшая Зоя.
– Я… кажется, я уснула…
Вика начала дрожать, Зоя обнимала ее за плечи, Лиля совала в руки стакан воды из-под крана.
– Идем спать, я тебя уложу.
Зоя осторожно повела сестру по коридору. Вика шла, заплетаясь ногами, как человек, очнувшийся от глубокого обморока или наркоза. Она посмотрела на Зою: глаза ее снова были обычными, темно-голубыми, и только в глубине расширенных черных зрачков как будто еще серебрились острые искры.
– Я видела сон, – медленно проговорила она, – такой странный, странный сон…
И облизнулась.
* * *
Существуют места, в которых иллюзорность времени, этого несовершенного мерила быстротечности человеческой жизни, проявляется особенно ясно: старая дача, где в одном пространстве собираются детские рисунки и книги нескольких поколений; краеведческий музей, на витринах которого приклеены пожелтевшие этикетки с подписями, исполненными на печатной машинке, с упоминанием ныне исчезнувших городов или стран; и, конечно, библиотеки, эти хранилища произведений мысли и духа, собранных за несколько тысячелетий.
Небольшой зал редких книг Академической библиотеки был похож на помещение университетской кафедры или кабинет научно-исследовательского института при каком-нибудь музее: желтоватые потертые рабочие столы, скрипучие стулья, застекленные шкафы с книгами, картотечные ящики, цветочные горшки на широких треснувших подоконниках, негромко гудящие лампы дневного света и тяжелые пыльные шторы, за которыми сквозь покрытые маслянистыми дождевыми потеками окна блестели мокрые железные крыши и хмурилось серое небо.
– Августин де Барруэль «Мемуары по истории якобинства», Джон Робисон «Доказательства заговора», Эдит Миллер Старр «Оккультная теократия», Неста Вебстер «Тайные общества и Французская революция» и даже Лео Таксил с «Происхождением франкмасонства», а еще Манфред Луркер «Египетский символизм», – библиотекарь, милейшая пожилая дама в седых кудряшках с любопытством посмотрела на Алину сквозь отливающие синевой стекла очков в тонкой золоченой оправе. – Знаете, последний раз так предметно и полно интересовались конспирологией и мистицизмом несколько лет назад: тогда один молодой человек прочел почти все, что есть в фонде, по теме алхимии… Кажется, он писал какую-то научную статью для журнала. А чем занимаетесь вы?
– Расследованием убийства, – ответила Алина.
Несколько лет назад она сама с изрядным скепсисом встретила умозаключения того самого молодого человека, который штудировал здесь старинные монографии по метафизике, и в то время не могла даже предположить, что когда-нибудь сама станет искать в сомнительных дремучих трактатах далекого прошлого следы, ведущие к раскрытию тайны серийных убийств.
В понедельник казалось, что они приблизились к разгадке сразу на несколько огромных шагов благодаря посмертным посланиям от полубезумной швеи-затворницы и пожилого судмедэксперта: жутковатый дневник наблюдений со всей определенностью указывал на убийцу-душителя, а в результатах десятков исследований генома должны были найтись закономерности и мотивы, по которым он выбирал своих жертв. Но, как обычно бывает, почти сразу детали и нюансы разрушили кажущуюся простоту.
– Я уточнил информацию, полученную от Кравченко, – сообщил Адахамжон, – и могу подтвердить ее достоверность: действительно, в неоцифрованной части архивов содержатся материалы дел с описанием обстоятельств убийств, почти абсолютно совпадающих с почерком Сфинкса. Пол, возраст и внешность жертв, механическая асфиксия, укус с травматической ампутацией фрагмента мягких тканей, даже то, что можно назвать неким посмертным почтительным ритуалом: трупы аккуратно усажены или уложены, одежда почти в полном порядке, только вместо соли на теле присутствуют следы касторового масла. Так как события убийств датируются весной 1948-го и осенью 1953-го годов, а Леонид Иванович Зильбер родился в декабре 1940-го, его непосредственное участие в них представляется весьма маловероятным. Ну а тот факт, что он скончался в июне 2018 года, полностью исключает его из списка подозреваемых в актуальных эпизодах.
– У нас и списка такого нет, – добавила скепсиса Зоя. – Я посмотрела материалы Левина, там одни только фотографии документов с результатами генетических исследований, нет даже имен. Впрочем, файлы находятся в датированных папках, так что при необходимости установить принадлежность к конкретным жертвам с определенной вероятностью можно, а вот на то, чтобы найти, какой уникальный признак всех объединяет, потребуется время, и то не факт, что мы поймем это до конца. Я могла бы попросить помощи у своего научного руководителя, но… нам же нельзя обращаться за сторонними консультациями?
– Совершенно исключено, – подтвердила Алина.
Зоя скопировала содержимое папок Генриха Осиповича на свою флешку и заверила, что сделает все, что в ее силах. Адахамжон пообещал при необходимости помочь с поиском по закрытым источникам, а Алина отправилась знакомиться с Леонидом Ивановичем Зильбером.
Информации в сети имелось предостаточно, ибо личностью он был заметной: доктор медицины, профессор кафедры генетики Медицинского университета, член-корреспондент Академии наук, обладатель государственных наград и автор нескольких книг. Алина вооружилась блокнотом и стала выписывать основные вехи его земного пути, достойного отдельного издания в серии «Жизнь замечательных людей».
Леонид Иванович Зильбер появился на свет 21 декабря 1940 года. Сведений об отце было мало – упоминалось только, что он рано умер, – а вот мать, Евгения Ильинична Зильбер, тоже оказалась знаменитостью: заслуженный врач РСФСР, Герой Социалистического Труда, известный ученый. Интересно, что в 30-е годы прошлого века она также возглавила Экспериментальный филиал Института генетики, располагавшийся в историческом здании неподалеку от Анненбаума. В годы войны там оборудовали военный госпиталь, но во второй половине 40-х научная деятельность возобновилась, и Евгения Ильинична руководила ею до самой своей смерти в 1958 году.
Первые этапы биографии Леонида Ивановича были вполне обыкновенными для молодого человека того времени: школа, служба в армии, поступление в Первый медицинский институт. Незаурядность стала проявляться после выпуска, когда он остался на кафедре генетики и уже через два года блестяще защитил диссертацию, получив в 28 лет степень кандидата медицинских наук. Алина сверилась с другими записями: лето и осень 1968-го года, пятеро погибших девушек, в том числе пятнадцатилетняя школьница, нетронутые убийцей золотые часы на руке, дворничиха Мамедова, видевшая, как от остановки, где на лавочке сидела мертвая помощница библиотекаря, отъезжает большой черный автомобиль – в свете последних открытий приходилось признать, что за рулем весьма статусной и редкой по тем временам машины находился новоиспеченный кандидат наук, который душил, а потом вырывал зубами куски из тел своих жертв.
В следующем году молодой перспективный ученый женился на некоей Анне Полянской, студентке того же медицинского института, которая была младше его на десять лет. О ней, помимо этих весьма поверхностных сведений, не удалось найти иных упоминаний, кроме как о ранней смерти почти сразу же после рождения ребенка в 1970 году, когда на свет появился единственный сын Леонида Ивановича, получивший многообещающее имя Аристарх, что в переводе с античного означает не менее чем «предводитель аристократов».
Карьера Леонида Ивановича Зильбера развивалась необычайно скоро: ему не было тридцати, когда он стал руководителем сельскохозяйственной лаборатории Экспериментального филиала Института генетики, а через пару лет, после неожиданной отставки его предшественника, написавшего заявление по собственному желанию и переведенного на стройки народного хозяйства, возглавил и весь филиал. Это произошло в ноябре, а уже в феврале следующего года перепуганная до безумия девочка наблюдала через щелочку меж дверей шкафа, как ее сестру душит некое чудище, в коем через некоторое время она опознала блестящего ученого, возглавляющего исследования на передовом крае советской генетики.
– Как это странно, – заметила Зоя. – Я всегда считала, что серийные убийцы обычно не обладают высоким социальным статусом, не говоря уже про научные достижения.
– Джон Гейси, убивший тридцать три человека, был успешным бизнесменом, политиком и видным деятелем Демократической партии США, – откликнулся Адахамжон.
В последние дни они каждый вечер собирались в офисе – это стало традицией, чем-то вроде довольно специфического книжного клуба или кружка по интересам, – чтобы поделиться своими находками и умозаключениями. Жалюзи опускались, выключался яркий дневной свет, запах кофе наполнял мягкий сумрак, а на столе появлялись сакраментальный сервиз, преподнесенный Алине по случаю увольнения ее осчастливленными сотрудниками, исписанные листы бумаги, фотографии и ноутбук Адахамжона.
– Зильбер не обычный серийный убийца, – сказала Алина, – и двигала им не порочная страсть, но некое глубочайшее убеждение в необходимости того, что он совершал, нечто сродни религиозной мании, а ей могут быть подвержены все, от совершеннейших маргиналов до философов и экономистов с мировым именем.
В следующие пятнадцать лет после того, как Леонид Иванович возглавил Экспериментальный филиал, уместились еще полтора десятка убийств, переезд вместе с сыном на постоянное жительство из Петербурга в здание филиала, трагический самооговор и расстрел злосчастного Чагина и присвоение почетного звания члена-корреспондента Академии наук; по делу Сфинкса формируется новая следственная группа под руководством Кравченко и Пукконена, а Аристарх Зильбер, вероятно, не без некоторой протекции, а может быть, и давления со стороны отца, поступает на первый курс медицинского института.
Впрочем, попытка последовать по стопам папы и бабушки завершилась довольно быстро: через год Аристарх был отчислен за неуспеваемость, после чего успешно прошел вступительные испытания на философский факультет Университета, что, судя по всему, более соответствовало его интересам и склонностям.
Как точно заметил старый следователь Кравченко, наступала эпоха стремительных изменений, когда каждые пять лет мир и страна как будто оказывались в иной социальной реальности. Не миновали они и Леонида Ивановича Зильбера. Начало 90-х было отмечено изданием двух его книг: в отличие от множества до того напечатанных статей и монографий, они были связаны с наукой опосредованно или не имели к ней отношения вовсе. В 1990-м году вышла в свет книга «Гильдия Северной Зари: история русских иллюминатов». Публикации предшествовало интервью в «Ленинградской правде», где Леонид Иванович сообщил о намерении «предпринять исследование богатой истории своего рода, тесно переплетенного с историей Российской империи» – собственно, по этому поводу злополучная Раиса Игнатьева высказалась в своем «Дневнике наблюдений…» в том смысле, что чудовище собирается явить себя миру и что настает его время. Вторая книга, под названием «Философские основы генетики», была напечатана через год, а еще годом позже Экспериментальный филиал НИИ Генетики прекратил свою деятельность навсегда, разделив судьбу множества научно-исследовательских учреждений рухнувшего государства. Время ученых ушло; наступал юрский период коммерсантов, бандитов и бывших партийных чиновников, удачно перераспределивших государственную собственность в свою пользу.
Леонид Иванович и тут следовал новым трендам: в 1992 году вместе с несколькими партнерами, пожелавшими оставаться в тени, он выкупил у государства здание XVIII века, в котором ранее располагался филиал, присовокупив к нему более 45 гектаров окрестной земли и заплатив за все деньгами – меньшую часть, – а еще средствами безвозвратных кредитов, приватизационными чеками и обязательствами провести реставрацию объекта культурного наследия регионального значения, которому было возвращено его историческое название, ныне указанное на всех картах и в путеводителях по достопримечательностям Ленинградской области, – Усадьба Сфинкса. Первоначально там предполагалось открыть загородный клубный отель, но по каким-то причинам задуманное не сбылось, и Усадьба почти двадцать лет оставалась в фактическом запустении.
– Установить инвесторов, которые помогли Зильберу приобрести в собственность Усадьбу и землю, не представляется возможным, – сообщил Адахамжон. – Все документы тех лет находятся в страшном беспорядке или отсутствуют, так что невозможно сказать, были вообще у него какие-то партнеры или он все провернул сам. Сейчас Усадьба Сфинкса находится в собственности некоммерческого фонда «Фивы»: согласно уставу, он ведет благотворительную и культурно-просветительскую деятельность. Учредителями являются сам Леонид Иванович Зильбер с 51 % акций и некое ООО «Уасет», пустышка с нулевой бухгалтерией, собственником которого заявлен оффшорный траст из Монако, управляемый австрийским адвокатским бюро, действующим в интересах неназванного бенефициара. Коммерческой эксплуатацией здания занимается УК «Усадьба». В качестве генерального директора обеих организаций указан Аристарх Леонидович фон Зильбер.
В 1994 году младший Зильбер без особых отличий выпустился из Университета и уехал в Москву, по всей видимости, на время порвав с отцом. Судя по имеющимся сведениям о регистрации юридических лиц, Аристарх пробовал силы в торговле книгами и печатной продукцией, пытался открыть антикварную лавку и винный бутик, искал себя в ландшафтном дизайне, искусствоведческом консалтинге и даже дошел в итоге до агентства по торговле недвижимостью, но нигде не преуспел. Дела шли так себе, все компании закрывались с убытками, и в итоге спустя десять лет Аристарх вернулся к отцу. Неизвестно, заколол ли тот на радостях откормленного тельца, но вскоре после возвращения Аристарх Леонидович Зильбер становится генеральным директором ЗАО «УК „Усадьба“», поселяется в одной из семейных квартир в роскошном доме неподалеку от Парка Победы и почти сразу женится на одной из сотрудниц фонда «Фивы».
– Похоже, что папа обеспечил сына не только крышей над головой и работой, но и жену ему самостоятельно подобрал, – сказала Зоя.
– Может быть, именно потому брак оказался непрочен и длился недолго, – ответил Адахамжон. – Супруга родила Аристарху Леонидовичу двоих детей, мальчика и младшую девочку, а через четыре года после рождения дочери оставила семью и уехала в Таиланд, где живет и по сей день. На ее странице в социальной сети указано, что она занимается йогой, проводит ретриты и ведет программы по саморазвитию, но вряд ли все это приносит доход, позволяющий созерцать закаты над морем с террасы кондоминиума в Банг Тао. Я пока это не выяснил, но почти уверен, что бывшая супруга Аристарха Зильбера тоже обязана своим нынешним благосостоянием фонду «Фивы» и Леониду Ивановичу, успевшему до своей внезапной кончины 13 июня 2018 года сделать необходимые распоряжения.
О конкретных причинах смерти информации найти не удалось: в нескольких некрологах содержалась лишь ничего не значащая формулировка «скоропостижно скончался», и единожды упоминалось, что земной путь академика прервался в принадлежащем ему историческом комплексе зданий, известном как Усадьба Сфинкса. Сведений о том, где был погребен Леонид Иванович Зильбер, и о его похоронах нигде не было вовсе.
– Видимо, обошлось без орденов на подушечках и салюта, – прокомментировала Зоя.
После смерти отца Аристарх Леонидович Зильбер остался управляющим фонда «Фивы», генеральным директором УК «Усадьба» и руководителем еще пары аффилированных компаний. Он переехал в Усадьбу Сфинкса и три года назад организовал там закрытое образовательное учреждение для юношей под претенциозным названием «Академия Элиты», а в Петербурге, арендовав для этой цели трехэтажный дворец, бывшую резиденцию одного из великих князей, открыл Пансион благородных девиц. В Академии жил и учился старший сын Аристарха Леонидовича, Владимир, а в Пансионе получала образование благородная девица Мария Аристарховна, его младшая дочь.
Оба учебных заведения были схожи концептуально, не имели никаких страниц в социальных сетях и не могли похвастаться обширной медийной представленностью – Алина нашла только пару публикаций в канале Анненбаума «Дуб Анны Иоанновны» и в петербургской «Геникеевке», не слишком подробно рассказывавших об открытии Академии и Пансиона. Поиск в сети приводил только на одностраничные сайты, созданные по типовому простому шаблону: одинаковые краткие описания – что-то про «строим прочное будущее, возрождая славные традиции прошлого» – номера телефонов, адреса электронной почты и большие фотографии впечатляющих резиденций, где взращивалась будущая аристократия.
– У меня такое чувство, что я где-то уже видела изображение этой Усадьбы, – сказала Алина, задумчиво разглядывая вздымающиеся над пустошью серые стены, обширные террасы, которые стерегли изваяния каменных сфинксов, и выступающие мощные башни, похожие на угловатые скулы.
– На фотографии в журнале «Наука и жизнь», – подсказала Зоя. – Той самой, с которой все началось.
Но Алина покачала головой.
– Нет. Где-то еще. Как будто на какой-то картине…
На очередном вечернем заседании за кофе было единогласно решено предпринять попытки пообщаться с кем-нибудь из семейства Зильберов: пусть даже никто из них не представлялся убедительным кандидатом на роль продолжателя зловещей миссии Сфинкса, но мог показаться какой-то след, да и с другими направлениями дальнейших поисков дела обстояли не очень. Однако это оказалось непросто.
Аккаунтов в социальных сетях никто из них не вел, во всяком случае, под собственным именем: ни Аристарх Леонидович, ни старший Владимир, ни семнадцатилетняя Мария, что по нынешним временам выглядело довольно странным. Даже фотографии Зильберов раздобыть оказалось непросто: Аристарх Леонидович единожды засветился в публикации «Возвращение наследника», когда перебрался на постоянное жительство в Усадьбу Сфинкса, а узнать, как выглядят его дети, не удалось вовсе. Адахамжон решил попробовать найти их на фотографиях других воспитанников Академии и Пансиона, но и тут его ждала неудача: не помогли ни поиск отметок, ни подбор разнообразных хештегов, а списки учащихся содержались в секрете, раскрыть который не позволил бы никакой уровень допуска. Наслаждающаяся теплым климатом, экзотическими красотами и самосовершенствованием бывшая супруга фон Зильбера сначала односложно отвечала на сообщения в директ, но после вопроса про покойного свекра молча кинула Адахамжона в блок.
Оставались более прямолинейные методы. Зоя позвонила по номеру, указанному на сайте «Академии Элиты», представилась журналистом и спросила, как можно связаться с Аристархом Леонидовичем. Прекрасно поставленный женский голос безупречно вежливо предложил оставить контактную информацию, включая название издания и номер редакционного телефона. Потом позвонила Алина и, придав тону уверенности и напора, поинтересовалась условиями приема для выдуманного на ходу несовершеннолетнего сына. Все тот же очаровательный голос точно так же изъявил готовность зафиксировать контактную информацию и любезно, но категорически исключил всякую возможность напрямую пообщаться с господином фон Зильбером, не говоря уже о том, чтобы нанести визит в Академию.
– Пожалуйста, оставьте нам свои контактные данные, с вами обязательно свяжутся в ближайшее время.
– Какие же дети там учатся? – риторически воскликнула Зоя.
– Такие, с которыми ты никогда в жизни не встретишься на улице или в магазине.
Звонки в Пансион благородных девиц дали аналогичные результаты, с тем лишь отличием, что удалось узнать имя его директрисы: Изольда Марковна Брутцер. Это вдохновило к решительным действиям, тем более что терять, по-видимому, было нечего, и утром в среду Алина и Адахамжон поехали в Пансион.
Сонная Нева, уже готовая укрыть свои свинцово-серые воды ледяным одеялом, чтобы впасть до весны в цепенящее забытье, дышала промозглым холодом и туманом. У ворот в кованой высокой ограде блестел боками черный угловатый внедорожник GL с непроницаемо тонированными стеклами; двигатель бесшумно работал на холостых, красные габаритные фонари светились тускло, словно чуть приоткрытые глаза дремлющего хищного зверя. Адахамжон уверенно постучал в окошко белой пластиковой будки рядом с воротами и раскрыл удостоверение:
– Лейтенант Абдурахимов, уголовный розыск! Мы к госпоже Брутцер.
Щелкнул электронный замок, и в воротах медленно отворилась калитка. Трехэтажный дворец отчасти напоминал Усадьбу, только стены были ровного кирпично-красного цвета, вместо суровых башен с каменными бастионами по бокам выступали прямоугольные фронтоны, над широким крыльцом изящная белоснежная колоннада поддерживала козырек, служащий балконом второго этажа, и в целом отсутствовало ощущение сумрачного запустения, так что здание Пансиона походило на обитель воспитанников Академии, как ухоженная и благополучная сестра в платье с бантами – на своего старшего брата, угрюмого и диковатого, который повидал в жизни всякие виды и не пытается скрыть глубоких следов, что оставило на нем беспощадное время.
Промокший газон от ворот до входной двери пересекала дорожка, выложенная розовой плиткой. Слева в углу у ограды стояла, поникнув оглоблями, большая карета, украшенная золоченой резьбой. Адахамжон и Алина быстрым шагом пошли по дорожке; дверь вдруг открылась и оттуда в сопровождении седоватой женщины в темном платье вышла светловолосая тоненькая девушка в черном жакете и белой блузке с высоким воротником. Большие голубые глаза за стеклами круглых очков казались заплаканными, а правая рука была согнута в локте и одета в лангет.
– Здравствуйте, – сказала девушка, блеснув брекетами.
– Добрый день, – отозвалась Алина.
Адахамжон придержал дверь. Девушка и ее молчаливая сопровождающая направились по дорожке к воротам; из черного внедорожника вышел водитель и встал, ожидая, у раскрытой дверцы.
За тяжелой входной дверью оказалась еще одна, а за ней – обширный холл с колоннами и полом, выложенным разноцветной мозаичной плиткой. Адахамжон стремительно направился к широкой лестнице с высоким витражным окном над площадкой, но дорогу ему преградил появившийся будто бы ниоткуда высокий, уверенный в себе мужчина в строгом черном костюме, белой рубашке и черном галстуке. Набравший ход Адахамжон налетел грудью на его вытянутую руку и чуть не упал.
– Вы к кому, молодой человек?
– Мы к Изольде Марковне Брутцер, – сообщила Алина.
Адахамжон хотел что-то добавить, но в это время откуда-то сверху послышался раздраженный женский голос:
– …потому что кого попало пускать не надо! Какая разница, что там и кто показал?! Вы забыли, где работаете?
Сверху спускалась женщина маленького роста, но с чрезвычайно властной осанкой. У нее были гладко зачесанные и собранные в тугой пучок светлые волосы, скулы и губы ярко блестели в тусклом свете осеннего утра, заглядывавшего в окно. Она убрала телефон и остановилась на лестнице так, что впечатляющих размеров бюст, туго затянутый в бархатный черный жакет, оказался перед глазами ошеломленного Адахамжона.
– Это я Брутцер, – неприязненно сообщила женщина. – И как директор этого заведения требую, чтобы вы немедленно его покинули.
– Я лейтенант полиции Абдурахимов, нахожусь при исполнении служебных обязанностей, – Адахамжон вскинул руку с удостоверением. – Нам необходимо переговорить с одной из ваших учениц, Марией Зильбер…
– Что и кому тут необходимо, решаю я, – отрезала госпожа Брутцер, – и тревожить наших воспитанниц не позволю ни лейтенанту, ни генералиссимусу. Мне очень не нравится повторять дважды, поэтому, если вы прямо сейчас не уйдете, то обещаю, что исполнять впредь вы будете не служебные обязанности, а разве что песни на родном языке.
Адахамжон выглядел растерянным, как юный маг, у которого вдруг не сработало заклинание против демона. Алина быстро все поняла, подхватила его под руку и потащила к выходу.
– Просим нас извинить, – как можно дружелюбнее сказала она. – Ошиблись дверью.
На этом попытки поговорить с кем-то из Зильберов завершились. Зоя продолжила изучать материалы исследований Левина; Алина сходила на тренировку, выпустила пар на мешках и в спарринге с тренером Светой и взялась за чтение.
* * *
Обложка книги «Гильдия Северной Зари: история русских иллюминатов» была исполнена в типичном для 90-х стиле восхитительно безвкусного кича и представляла кое-как собранный фотоколлаж из пирамиды с глазом в усеченной верхней части, скопированной с долларовой купюры, рогатой головы Бафомета на фоне шестиконечной звезды, египетского креста-анкх, пентаграмм, трех шестерок, каких-то каббалистических фигур и американских небоскребов, похожих на печально известные башни Всемирного торгового центра. Алина подумала о том, как много ценителей конспирологических новелл оказались разочарованы, ожидая найти в этой книге очередные толкования «Протоколов Сионских мудрецов», разоблачение «плана Даллеса» или новые душещипательные подробности про штрих-коды и швейцарский компьютер по имени «Зверь», а вместо них получив вполне здравое сочинение об истории рода, все представители которого так или иначе посвятили себя естественным наукам и медицине.
Вообще, для того времени был довольно типичен поиск собственных дворянских корней и повествование об оных в тональности «мы всем владели, пока большевики не отняли», с очевидным намеком на то, что неплохо бы теперь вернуть обратно доходный дом, завод или пару нефтяных скважин. Но, в отличие от внезапно осознавших себя князьями и графами лавочников, бандитов и вчерашних вожаков комсомола, Леониду Ивановичу Зильберу и в самом деле было, о чем рассказать.
Первый из представителей рода, о котором было достоверно известно, носил имя Иегуда Зильбер и в первой половине XVI века был партнером и единомышленником великого алхимика и натурфилософа Филиппа Ауреола Теофраста Бомбаста фон Хохенхайма, более известного как Парацельс, и вместе с ним основал ятрохимию.
– А что это? – поинтересовалась Зоя.
– Это одно из направлений алхимии, только более рациональное, ориентированное на совершенствование человека не через метафизический поиск, а путем создания средств исцеления и улучшения его телесной природы. Ятрохимия, по сути, положила начало современной фармацевтике, генной инженерии и медицине.
Алина вдруг вспомнила болезненно ярко: ранее утро, маленький бар с неубранной грязной посудой, стол из катушки от кабеля, пыльный диван, и вот она слушает про алхимию, все более сомневаясь и в то же время все более веря…
– Зоя, а у нас найдется что-нибудь покрепче, чем кофе?..
– Где-то был коньяк, нам дарили, как типичным ятрохимикам. Сейчас принесу.
Иегуда Зильбер основал естественнонаучную школу, на работы которой ссылались много десятков лет спустя прославленные химики Ян ван Гельмонт и Сильвиус, но в середине XVII века его потомкам пришлось бежать из Европы: по ней катилось кроваво-огненное безумие охоты на ведьм, людей сжигали на кострах и в печах десятками и даже сотнями за один раз, и у Зильберов – инородцев, иноверцев, ученых – шансы выжить равнялись величине отрицательной. Они бежали в Россию, появившись здесь в царствование Алексея Михайловича, а в 1714 году Иммануил Зильбер стал одним из основателей Аптекарского огорода в Санкт-Петербурге, созданного по указу Петра I. Идея императора была в том, чтобы в уединенном месте, на одном из островов, под охраной вооруженных гвардейцев знатоки лекарственных трав и алхимии создавали целебные снадобья – прежде всего, для членов царской семьи и особо знатных родов. Разумеется, среди простого народа немедленно поползли слухи о колдунах и чернокнижниках, угнездившихся в Вороньей Глуши – так назывался тогда Аптекарский остров, – но Леонид Иванович в своей книге убедительно сообщал, что все это были только дремучие фантазии примитивного разума, и в Аптекарском огороде под началом Иммануила Зильбера трудились истинные и верные слуги Отечества.
Следующей важной вехой в истории семьи Зильберов стало воцарение на российском престоле бывшей герцогини Курляндской Анны Иоанновны. Сложно сказать, какие именно заслуги тогдашнего представителя рода, Самуила Зильбера, выдающегося химика и врача, высоко оценила императрица: кто-то связывает это с внезапной смертью Петра II, на котором пресекся мужской род Романовых, другие считают, что придворный лекарь, имевший неявное, но существенное влияние в высшем обществе, помог Анне Иоанновне одержать победу над Верховным советом. Определенно известно лишь, что после коронации императрица присвоила Самуилу Зильберу звание первого лейб-медика, а по дороге из Москвы в Санкт-Петербург специально сделала изрядный круг по окрестностям, чтобы он мог выбрать себе место для будущего имения – им оказались обширные земли мызы Мокрово неподалеку от города Анненбаум. Кстати, как свидетельствуют некоторые источники, лейб-медик Самуил Зильбер помогал Анне Иоанновне посадить тот самый прославленный дуб, который дал название городу.
Первая усадьба Зильберов, настоящий замок в стиле позднего Ренессанса, была построена в 1736 году. Влияние семьи росло, и при императрице Елизавете Петровне им был пожалован титул баронов, который в Российской империи присваивали людям недворянского происхождения, промышленникам и финансистам. Что характерно, Леонид Иванович Зильбер не стал возвращать приставку дворянского титула к своей фамилии, а вот его сын Аристарх, уже после смерти отца, полностью поменял все документы, как личные, так и связанные с деятельностью генерального директора в нескольких юридических лицах, чтобы прибавить к своей фамилии «фон».
В 80-х годах XVIII века Оскар фон Зильбер, первый лейб-медик Ее Императорского Величества Екатерины II, провел масштабную реконструкцию семейной усадьбы и отстроил ее в том величественном виде, в котором она сохранилась и по сей день. На южной террасе были установлены два каменных сфинкса, доставленных из храма неподалеку от руин древнего города Ахетатона, и фамильное имение Зильберов стало именоваться Усадьбой Сфинкса. Тот же Оскар фон Зильбер в 1786 году при поддержке императрицы основал в Санкт-Петербурге Гильдию Северной Зари, члены которой именовали себя русскими иллюминатами. На репродукции парадного портрета он решительно взирал вдаль, стоя у раскрытого стрельчатого окна, за которым открывался вид на горящий маяк, египетские пирамиды и сфинкса, похожий на картинку из туристического буклета. Его расшитый позолотой камзол пересекала широкая красная лента с крестом, на груди красовалась восьмиконечная большая звезда, а в руке был развернутый свиток.
– Какой интересный у него перстень, – обратила внимание Зоя.
– Его передают из поколения в поколение, и Глава рода вручает перстень тому, кого считает своим преемником. В книге сказано, что это фамильная драгоценность, своего рода реликвия, которой владел еще Иегуда Зильбер, а изумруд символически связан с алхимией и важнейшим для нее трактатом «Изумрудная скрижаль» Гермеса Трисмегиста.
– Но знаки на свитке не похожи на алхимические, скорее, что-то из масонской символики, – предположил Адахамжон. – Вот и серп на столе.
– Не совсем так, – сказала Алина. – Этой теме посвящена отдельная глава книги.
Зильбер писал довольно живо, если, конечно, делал это сам, а не пользовался услугами наемного автора, и в рассказе о Гильдии Северной Зари его эрудиция и повествовательный талант дополнительно оживляла изрядная доля иронии. Если кто-то из любителей подсчитывать количество перьев в крыльях орла на американском долларе все же добрался до этой главы, то тут уж точно разочарованно захлопнул книгу: Леонид Иванович препарировал конспирологические мифы, и делал это с детальностью истинного ученого.
Для начала он парой слов упомянул о нескольких сектах и группах, чьи названия были основаны на идее просвещения, то есть Illumination: например, испанских Alumbrados XVI века и Illuminеs XVIII века в Южной Франции, – после чего рассказал о единственном исторически достоверном обществе иллюминатов, самым удивительным в котором было то, что, просуществовав менее десяти лет, оно превратилось в одну из самых известных мифологем современной культуры.
В 1776 году в баварском Инголштадте амбициозный профессор Адам Вейсхаупт создал кружок по интересам, в который вошли он сам и четверо его студентов. В то время секретные общества были, что называется, в тренде: мистическая символика, оккультные ритуалы посвящения и чувство причастности к тайне пользовались спросом в среде образованной аристократии. Лидерами популярности, безусловно, были масоны – к ним в ложу, кстати, безуспешно пытался вступить Вейсхаупт и у них позаимствовал некоторые символические элементы, – но в целом достаточно было придумать интригующее название, задрапировать черными полотнищами комнату для собраний, расставить кубки и свечи, разложить черепа, шпаги и толстые фолианты, добавить для антуража чучело совы, и вот уже можно набирать членов нового тайного общества. Примерно так и поступил Вейсхаупт, который сам же вполне откровенно признавал, что:
«из всех средств руководства людьми, которые я знаю, наиболее эффективна скрываемая тайна. Жажда ума непреодолима, и, если человек вбил себе в голову, что в чем-то есть тайна, невозможно выбить это оттуда ни аргументами, ни опытом».
Впрочем, существовали и некоторые реальные причины секретности: целью кружка иллюминатов Вейсхаупта было распространение идей Просвещения, а ни власть, ни традиционно поддерживающая ее господствующая церковь не приветствовали антиклерикальные и антимонархические идеи. В свои лучшие времена иллюминаты насчитывали до 2000 членов в разных городах Европы. Все закончилось в 1785 году, когда баварское правительство окончательно объявило все подобные общества вне закона: орден иллюминатов был распущен, Вейсхаупт уволен из университета и умер в безвестности то ли в Тюрингии, то ли в Эльзасе. Историческое бытие баварских иллюминатов на этом завершилось, но существование в качестве культурного мифа только начиналось.
В 1799 году некий аббат Барруэль опубликовал объемные мемуары, посвященные Французской революции, в которых изложил свои теории относительно ее причин. Про иллюминатов он что-то слышал, по некоторым версиям, даже был знаком лично с Вейсхауптом, испытывал к нему неприязнь, и вот в четырех томах «Мемуаров по истории якобинства» малоизвестное провинциальное просветительское сообщество было названо силой, коварно погубившей монархический строй во Франции, а сам Вейсхаупт поименован чудовищем и «одиозным явлением природы», пропагандирующим атеизм, половую распущенность и сексуальные извращения.
– О, эта страсть традиционалистов к изучению чужих совокуплений! – заметила Зоя.
Идею Барруэля подхватил шотландец Джон Робисон в «Доказательстве заговора», и миф об иллюминатах стал самоподдерживающим культурным явлением, обрастающим все большим количеством невероятных подробностей.
Арестованный проходимец граф Калиостро под пытками рассказал о планах иллюминатов на мировое господство, намерении сделать одного из членов ордена Папой Римским, и заодно поведал о некоем бессмертном иллюминате, графе де Сен-Жермене, умеющим менять облик, владеющим тайной философского камня и организовавшем дворцовый переворот в России. В Америке иллюминатов обвиняли в заговоре с целью свержения правительства, убийстве экипажа целого корабля, организации так называемого виски-бунта и намерении сжечь Филадельфию. В начале XX века иллюминатов уже считали ответственными за все революции и государственные перевороты в истории, а мифология обогатилась образом некоего Старого Горца, лидера созданного тысячу лет назад ордена убийц-ассасинов, который тоже парадоксальным образом оказался иллюминатом. В конце концов дело дошло до обвинения в подготовке к пришествию Антихриста, намерению создать Сверхчеловека, а еще происхождению от космических пришельцев и человекоподобных ящеров с измененным геномом.
– Складывается впечатление, что с известной периодичностью в культурном пространстве появляется кто-то, вдруг напоминающий об иллюминатах и добавляющий к уже существующим мифам что-нибудь шокирующе дикое, – поделилась Алина. – Например, в 1969 году в одной из американских газет оказалась опубликованной схема сложной распределенной структуры организации иллюминатов в виде пентаграммы и пяти кругов, основанной на так называемом «законе пятерок»:
«Все вещи происходят пятерками, они или кратны пяти, или являются произведением пяти, или прямо или косвенно имеют отношение к пяти».
В итоге и схема, и сам закон были объявлены розыгрышем, который устроили двое редакторов журнала «Playboy», а потом еще и написали шуточную литературную трилогию на эту же тему.
– Пять убийств, совершаемые каждые пять лет, и двадцать пять лилий в придачу шуткой не выглядят, – негромко сказала Зоя.
– Да, очевидно, что кто-то воспринимает «закон пятерок» всерьез, – кивнула Алина. – И не только его, но еще что-то, чего мы не знаем, но что следует искать среди нагромождений фантасмагоричного вымысла, в котором может быть скрыта правда. Или то, что правдой считает убийца.
– Но теперь непонятно, как совместить то, что Зильбер был Сфинксом, но в то же время не верил в мистику иллюминатов?
– Или хотел убедить всех в том, что не верит. Это не единственная странность, связанная с его книгой, есть и другие несостыковки. Гильдию Северной Зари, основанную его предком, Зильбер называет наследующей истинным идеям иллюминатов и имевшей целью популяризацию естественных наук, искусств и просветительскую деятельность в духе гуманизма. Собственно, и сфинкс был выбран в качестве символа Гильдии как олицетворение мудрости, а за ним, как объясняет Леонид Иванович, подтянулись и прочие египетские мотивы, например, Глаз Гора на фоне восходящего солнца – той самой Северной Зари. Оскар фон Зильбер в некотором роде сформировал моду на Древний Египет, которую подхватили многие знатные и влиятельные члены Гильдии, чем объясняется изобилие египетской символики в Санкт-Петербурге. Некоторые устанавливали изваяния сфинксов у своих загородных домов, скульптор Иван Прокофьев, тоже входивший в Гильдию Северной Зари, украсил им шлем статуи Афины Паллады на крыше Академии художеств; в Царском Селе по приказу Екатерины II была выстроена настоящая пирамида, а в начале XIX века там же установили Египетские ворота, украшенные изображениями сцен из жизни древних богов. В отличие от иллюминатов Вейсхаупта, Гильдия Северной Зари под руководством представителей рода фон Зильберов просуществовала более шестидесяти лет, и все это время ее члены превращали Петербург в некое подобие мифического египетского города: по инициативе Алексея Оленина, президента Академии художеств, сюда доставили из Фив знаменитых сфинксов, которые два года простояли во дворе Академии, пока их не установили на набережной; герцог Вюртембергский приказал построить Египетский мост, сфинксов для которого создал скульптор Петр Соколов, изваявший помимо того пару их копий и множество статуй крылатых львов; еще один скульптор, Василий Демут-Малиновский, как и его коллега Прокофьев, поместил сфинкса на шлем статуи Афины над Публичной библиотекой, а еще создал удивительных, очень женственных сфинксов с прекрасными девичьими ликами, установленных во дворе Горного университета… вот, взгляните.
Алина раскрыла фотографию на развороте.
– Действительно, очень красивые, – согласилась Зоя. – Я даже не знала, что есть такие у нас в городе.
Она присмотрелась.
– Знаешь, как будто немного похожи на убитую Белопольскую…
– Которая училась в Горном университете… – негромким эхом отозвался Адахамжон.
По окнам стучали крупные капли дождя и слышно было, как звонко льется вода по водосточным карнизам. Возникло странное чувство, словно они подошли к какой-то границе, незримой черте, из-за которой на них дохнула холодом пустота, и Алина решила, что пока лучше будет сделать шаг обратно.
– Я хотела сказать о другом, – продолжила она. – Посмотрите на герб фон Зильберов: видите, за фигурой женщины в белом поднимается солнце? Это элемент эмблемы Гильдии Северной Зари, но на момент получения Зильберами дворянства до ее основания оставалось еще больше сорока лет.
– Они могли использовать фрагмент фамильного герба в качестве символики Гильдии, – предположил Адахамжон.
– Возможно, но теперь обратим внимание на корону: она очень странная, с двумя зубцами, а ниже, вокруг головы женщины, расположены три пятиконечные звезды с пятью точками. Так писалось число 5 в Древнем Египте: двойка над тройкой, или как звезда, причем звезда именно с пятью точками. Пятерка считалась числом совершенства, объединяющим принцип дуальности, выраженный двойкой, и примирения, который символизировала тройка. В «Текстах Пирамид» пятиконечные звезды упоминаются как обиталища душ в загробном мире Дуате, а также служат его символом…
Алина увидела взгляды Зои и Адахамжона, вздохнула и сказала:
– Ладно, детали тут не важны. Ясно только, что сакральность числа пять присутствовала в метафизике задолго до того, как двое шутников превратили ее в розыгрыш, а египетская символика была близка роду Зильберов еще до получения дворянства и основания Гильдии Северной Зари. Если добавить сюда тот факт, что касторовое масло, соль и белые лилии использовались в египетских погребальных обрядах, то можно получить достаточно поводов для размышлений о том, верил ли Леонид Иванович в нечто мистическое или же нет. И не он один, судя по тому очевидному факту, что касторку и лилии явно использовали другие, так сказать, адепты этой веры.
– Кстати, а что произошло с Гильдией Северной Зари? – поинтересовался Адахамжон.
– По официальной версии, она прекратила свое существование в 1848 году, самораспустившись в связи с усилением политических репрессий. О возможности того, что они продолжали деятельность тайно, Леонид Иванович высказывает в книге весьма туманно.
Надо сказать, что во второй половине XIX века отношения фон Зильберов с русским самодержавием охладели, хотя звание лейб-медиков, титул и Усадьбу с землей удалось сохранить. В первые годы XX века они и вовсе занимают критическую позицию по отношению к власти, и, возможно, не в последнюю очередь благодаря этому Февральская и Октябрьская революции прошли для них без потерь, если не считать исчезнувшую приставку «фон». Тогдашняя Глава рода, Мария Эрастовна Зильбер, открыла в Усадьбе Сфинкса больницу сначала для раненых красноармейцев, а затем для высших чинов Красной армии и партии большевиков. Когда в 1921 году в Петрограде было создано Бюро по евгенике, Мария Зильбер вошла в его состав, получила соответствующий мандат от властей, и в Усадьбе начала работу Экспериментальная лаборатория Бюро по евгенике. Кстати, ее отец был членом Русского Евгенического Общества, в котором состоял и первый нарком здравоохранения Семашко.
С тех пор и на протяжении семидесяти лет Зильберы возглавляли расположенный в Усадьбе Сфинкса филиал сначала Бюро по евгенике, затем Бюро по генетике, позже – Института генетики АН СССР. Все прочие руководители были очевидными временщиками и уступали место, как только новый представитель рода Зильберов оказывался готов его занять. Свое родовое гнездо они не покидали с момента его постройки, даже в годы Второй мировой, когда Евгения Зильбер, мать Леонида Ивановича, руководила работавшим здесь военным госпиталем, в котором получали помощь не только бойцы Красной армии, но и раненые немецкие солдаты и офицеры, и при этом невероятным образом избежала как виселицы или газовой камеры по причине этнической принадлежности, так и колымских лагерей за сотрудничество с оккупантами.
О маме и бабушке Леонид Иванович упоминал и во второй своей книге «Философские основы генетики». Алина пролистала ее по диагонали: по сути, это была апология евгеники, которой была предпослана в качестве эпиграфа цитата Герберта Уэллса, вполне передающая основную идею.
«Начиная с Платона, философы всегда выражали удивление, что человек с любовью выводит благородные породы собак и лошадей, но предоставляет любым подлецам производить потомство и портить следующие поколения людей …> Но настанет день, когда наука и благоприятные условия позволят человеку овладеть и этой областью и действительно возникнет уверенность, что каждое новое поколение будет лучше своих предшественников. И тогда откроется новая страница истории человечества – страница, которая будет для нас словно солнечный свет для новорожденного».
Интереснее оказалось довольно пространное интервью, данное Леонидом Ивановичем после выхода книги, – Раиса в своем дневнике откликнулась на него записью «Оно снова заговорило». Алина отметила для себя некоторые моменты:
«Леонид Зильбер: с точки зрения палеонтологии, мы все еще находимся в кайнозойской эре, и ошибочно думать, что человечество отделилось от животного мира. Вовсе нет, человек – это часть этого мира, господствующий хищник, и его эволюция продолжается, причем в буквальном, биологическом смысле. Мы не замечаем эволюционных генетических изменений, во-первых, в силу продолжительности периода их проявления, а во-вторых, потому что слишком сосредоточились на наблюдении за техническим прогрессом. Но совершенствование человека как идеального хищника продолжается. Я уверен, что вскоре появится новый биологический вид, который заменит нас, как мы заменили, к примеру, приматов. Высшие обезьяны, homo habilis, homo erectus, homo sapiens. Возможно, что следующий вид будет называться homo harpago, человек хищный, или человек-убийца.
Корреспондент: Будет ли при этом происходить моральная, нравственная эволюция?
Л. З.: Нравственность и мораль – это не эволюционные понятия. Это просто частные механизмы регуляции социального поведения, некие принципы, не всегда кодифицированные законами. Для высшего существа они бессмысленны.
Корр.: Что вы имеете в виду, когда говорите о высшем существе?
Л. И.: Я говорю об эволюционировавшем сверхчеловеке. Люди стали самыми сильными хищниками благодаря интеллекту, способности к взаимодействию, творческому мышлению, но прежде всего – инстинкту убийцы. Впоследствии технический прогресс, к сожалению, уравнял шансы между особями разных способностей, значительно снизил необходимость в проявлении навыков хищника, но, как я уже говорил, не остановил эволюцию. Новый хищник станет превосходить обычного современного человека именно биологически: он будет сильнее, быстрее, возможно, приобретет некоторые способности из числа тех, которые сейчас принято называть паранормальными. Речь даже не об эволюции человека, но об эволюции самой жизни, потому что новый человек будет так же отличаться от нас, как мы от обезьяны или слона.
Корр.: Как быстро это может произойти?
Л. И.: Накопление генетических изменений может быть неочевидно на протяжении нескольких поколений, а потом вдруг проявиться резко, скачкообразно, в последних двух или трех. Не возьмусь давать точных прогнозов, но скажу, что хищник всегда эволюционирует быстрее, в том числе за счет того, что поедает ДНК своих жертв. Если же хищник вбирает в себя генетический материал других хищников, его эволюционирование ускоряется кратно».
– Какой приятный человек, – прокомментировала Зоя. – Милейший, я бы сказала. Ну, раз мы заговорили о поедании ДНК, то с этого и начнем…
Она открыла свой ноутбук.
– В ДНК есть так называемые транспозоны, их еще называют прыгающие гены, они способны к перемещению и размножению в пределах генома. У плотоядных их больше, чем у травоядных, и в самом деле есть версия, что это связано с тем, что хищник каким-то образом получает генетическую информацию ДНК от съеденной им добычи и за счет этого приобретает преимущество в эволюции своего генома, потому что транспозоны влияют на развитие генетических мутаций или изменение в работе некоторых генов. С утверждением достопочтенного Леонида Ивановича о том, что человек – это идеальный хищник, я тоже могу согласиться, ибо по числу генетических мутаций, которые, собственно, и составляют суть эволюции, современное человечество далеко обгоняет любых представителей животного мира, не говоря уже про растительный. В обиходе под словом «мутация» обычно понимается что-то неблагополучное, но это просто какое-то изменение: например, всего тринадцать тысяч лет назад не существовало людей с голубыми глазами, но потом, вследствие мутации в генах OCA2 и HERC2, произошло перераспределение меланина в радужке глаза. В общем…
Зоя вздохнула.
– Есть новости хорошие и плохие. Упомянутые прыгающие гены, отвечающие за мутации, составляют у человека до 45 % всей последовательности ДНК. Если верить исследованиям – а я не сразу поверила, думала, тут ошибка какая-то, – то у всех жертв Сфинкса доля транспозонов колеблется от 83 до 88 %. Это означает, что в них шел какой-то необычайно бурный процесс геномных мутаций, влияющих на весь комплекс генетической информации в ядре клетки. Само количество мутаций тоже экстремально высокое: при обычном показателе примерно от 100 до 200, проведенные исследования выявили несколько тысяч генетических аномалий в нуклеотидах. Для этого одних транспозонов мало, никакие прыгающие гены столько не напрыгают без так называемого «эффекта Анны Карениной», то есть совпадения генных аномалий у отца и матери. Я бы сказала, что совокупность результатов исследований приводит к выводу, что в роду этих девушек одинаковые совпадающие мутации накапливались многими поколениями, пока не привели к совершенно уникальному качественному и количественному сочетанию. Замечу, что вероятность совпадения аномалий на протяжении десятков поколений, необходимая для получения такого результата, может быть оценена как единица к какому-нибудь дуодециллиону. Ну хорошо, меньше: к квадриллиону. Мне даже посмотреть было бы любопытно, что за идеальные половинки находили друг друга на протяжении двух-трех веков, а то и больше, чтобы в итоге получилось такое.
– Насколько я понимаю, это хорошая новость? – уточнила Алина.
– Да.
– А плохая?..
– Я понятия не имею, как проявлялись мутации. С такими изменениям генома эти девушки должны были перестать быть людьми в привычном смысле этого слова…
Был вечер пятницы. Адахамжон ушел, нырнув во тьму под непрекращающийся третий день ливень. На столе лежали прочитанные книги, фотографии и исписанные листы бумаги.
– Так много всего узнали, и всё впустую, – сказала Алина.
Шумел дождь.
– Ну почему же, – не слишком уверенно возразила Зоя. – Мы узнали, что выдающийся академик более полувека душил юных девушек.
– Чего никак нельзя доказать.
– Почерпнули из книг немало сведений о его семье, египетских символах, фамильных реликвиях и иллюминатах.
– Пригодится для квиза.
– Приобрели важное знание о том, что все жертвы Сфинкса имели аномальные мутации генома…
– Но не понимаем, как об этом узнавал сам убийца, даже если он заведовал филиалом Института генетики: проводил ДНК-экспертизу всех девушек в городе в возрасте от 15 до 18 лет? Не говоря уже о том, что возможность для таких исследований появилась сравнительно недавно. И мы никак, просто нисколько не продвинулись в понимании того, кто убивает сейчас и убьет еще дважды. И помешать этому никак невозможно.
Зоя убрала со стола чашки и отнесла их в маленькую кухню. Алина поднялась к себе в кабинет: отражение в зеркале на двери смотрело устало и как будто хотело сказать, что нужно было спокойно заниматься экспертизой некрозов губ, последствий столкновения с самокатами и не лезть не в свое дело. Пожалуй, завтра стоит перезвонить Безбородко.
Она спустилась. Зоя уже выключила свет в их общей комнате и ждала у двери.
Алина выходила первой. Она открыла дверь, шагнула вперед и остановилась так резко, что Зоя налетела на нее сзади, едва не свалив с ног.
Перед дверью под большим ярко-розовым зонтом, как будто светящимся в лучах уличного фонаря, стояла очень молоденькая и необычайно красивая девушка в белом пальто. Она окинула Алину оценивающим холодным взглядом изумительно синих глаз, вздернула подбородок и произнесла твердо и звонко:
– Мое имя Мария Аристарховна фон Зильбер. Вы искали встречи со мной.
