Глава 4
Как облегчить кашель

Преимущественно благодаря внезапному успеху морфия в США в 1900 году насчитывалось 300 тысяч (из всего населения в 76 миллионов) пристрастившихся к опиатам людей, это четыре человека на тысячу. Грубо говоря, зависимость от опиума в Америке в 1900 году была почти такой же, как столетием позже, в 1990-м. За последние 20 лет, конечно, количество употребляющих опиаты изрядно уменьшилось. Но есть много общего между той эпидемией и сегодняшним днем. И тогда, и сейчас передозировки убивают тысячи людей каждый год. И тогда, и сейчас все знают о темной стороне опиатов, все читают новости о самоубийствах и передозировках, о зависимости и об отчаянии. И тогда, и сейчас никто не знает, что с этим делать.

Но перед лицом эпидемии зависимости все больше врачей, законодателей и общественных активистов отмечали необходимость средств контроля за лекарствами. Полностью запретить все было нельзя. Морфий был слишком ценен для медицины, чтобы окончательно от него избавиться. Но давление все возрастало, требовалось регулирование.

Пока политики спорили о правомерности, ученые искали нечто, что сделало бы юридические нормы бессмысленными. Они хотели найти некую новую форму морфия, которая обладала бы всей его обезболивающей силой и не вызывала бы привыкания. Этот волшебный препарат стал святым Граалем для исследователей лекарств. Химики начали изучать и изменять молекулу морфия, добавляя боковую цепочку здесь, убирая атом или два там, продолжая поиски.

С каждым годом химики все больше совершенствовались в своем деле. Десятилетия на рубеже XIX и XX веков были золотой порой химии, в особенности органической – науки об углеродсодержащих молекулах, таких как белки, сахара и жиры, о молекулах жизни. Эти невероятные химики, казалось, могли создать практически любую вариацию почти любой молекулы в организме. Они изучали, как образуются сахара, как переваривается пища, как работают ферменты (катализаторы биохимических реакций). Они могли придавать молекулам форму, как другие люди придают форму дереву или металлу. Казалось, они могли создать все, что угодно.

Но морфий им сопротивлялся. Так, очередная неудача случилась в Лондоне в 1874 году, когда химик попытался добавить к морфию небольшую боковую цепочку атомов (ацетильную группу). Этот британский исследователь был одним из многих искателей волшебной комбинации, и он думал, что у него может получиться что-то перспективное. Но когда он испытал свое новое химическое вещество на животных, то ничего не добился.

Испытания на животных – несовершенное искусство. Системы обмена веществ у лабораторных крыс, собак, мышей, морских свинок и кроликов отличаются и друг от друга, и от человеческих, так что они могут по-разному реагировать на новые лекарства. Кроме того – и это очень важно, – они не могут рассказать исследователям о своем самочувствии.

Испытания на животных все еще остаются одним из лучших способов, имеющихся у исследователей для выяснения, ядовито ли новое лекарство, и для того, чтобы обрисовать его побочные эффекты.

Так вот, лондонский химик в 1870-х годах дал свой новый ацетилированный морфин животным. И ничего не произошло. Он не был ядовитым, если давался в малых количествах, но вроде бы ничего и не делал. Этот эксперимент зашел в тупик, как и большинство предыдущих. Ученый написал небольшую статью о своих результатах в журнал и занялся другими делами.

Так он просидел два десятилетия, в течение которых целые взводы других химиков продолжали работать с морфином и с другими основными алкалоидами – опием, кодеином и тебаином, – разбирая их на части и собирая обратно с новыми атомами, создавая сотни вариаций. А Грааль все не появлялся. Величайшие химики-органики мира, использовавшие самые передовые методы, ничего не добились.

Так было до тех пор, пока XIX век не подошел к концу. На излете 1890-х годов одна из красильных фирм в Германии решила выйти на новый уровень. У компании Bayer уже был штат химиков, в обязанности которых входило превращение каменноугольной смолы (побочного продукта газа, использовавшегося в Эпоху газового света) в ценные химические вещества, такие как синтетические красители. После того как в 1862 году королева Виктория надела платье сиреневого цвета – нового оттенка, созданного в химической лаборатории, – синтетические красители для тканей стали модным трендом. Химики создали из каменноугольной смолы ошеломляющую палитру новых цветов. Все участники рынка красителей хорошо зарабатывали. Но к 1890-м годам в Германии стало слишком много производителей красок. Рынок постепенно переполнялся.

Вдохновленные успехом хлоралгидрата, Bayer решили найти лабораторные химикаты, способные лечить большее число болезней. Решение перейти к созданию лекарств было довольно рискованным, но с большим вознаграждением в перспективе. Основной подход был одинаков и в случае красителей, и в случае лекарств: начать с обычного относительно дешевого природного вещества (например, угля для красителей или опиума для лекарств), затем позволить химикам-органикам изменять молекулы в нем, пока те не превратятся в нечто гораздо более ценное. Затем эти вновь созданные химические вещества можно было запатентовать и продавать с огромной наценкой.

Вскоре после того как Bayer перешли к производству лекарств, один из молодых химиков компании, Феликс Хоффманн, дважды напал на золотую жилу. Летом 1897 года он тоже начал присоединять ацетильные группы к молекулам. Когда он сделал это с веществом, выделенным из коры ивы (кору уже долгое время давали в качестве растительного лекарства пациентам с лихорадкой), он создал новое эффективное жаропонижающее и легкое болеутоляющее средство, которое компания назвала Bayer Aspirin («Байер Аспирин»). А когда он соединил ту же ацетильную боковую цепь с морфием, как это сделал лондонский химик десятилетиями ранее, он получил в точности ту же молекулу, которую британцы уже испытали и отбросили. Но компания Bayer не сдавалась, испытывая ацетилированный морфий Хоффмана на большем количестве разных животных и интерпретируя результаты более позитивно. Они даже собрали несколько молодых добровольцев с завода, чтобы испытать препарат на людях. И результаты были потрясающими. Немецкие рабочие сообщили, что после приема нового препарата Хоффмана они чувствовали себя очень хорошо. Нет, лучше, чем хорошо, отлично. Они чувствовали себя счастливыми, решительными, уверенными. Чувствовали себя героями.

Этого было достаточно, чтобы компания Bayer выдала немного экспериментального препарата двум берлинским врачам с инструкцией опробовать его на любых пациентах, которых они сочтут подходящими. Результаты снова были впечатляющими. Ацетилированный морфий компании Bayer мог облегчать боль, как обычный морфий, а также, как оказалось, успокаивал кашель и справлялся с болью в горле. Пациенты с туберкулезом благодаря новому лекарству переставали кашлять кровью. Присутствовал побочный эффект: поднималось настроение, и возвращалось чувство надежды. Серьезных осложнений или побочек замечено не было.

Это все, что нужно было услышать компании Bayer. Но для начала им следовало придумать цепляющее название. Компания выбрала «Wünderlich» – чудесное лекарство. Но, в конце концов, они остановились на слове, однокоренном немецкому «heroisch» (героический). Их новое лекарство получило название Bayer Geroin («Байер Героин»).

Тесты показали, что он был в пять раз сильнее морфия и вызывал гораздо меньшее привыкание, а также оказался в 10 раз эффективнее кодеина и куда менее токсичен. Экспертам Bayer казалось, что героин имел необычную дополнительную способность – открывал дыхательные пути, поэтому они начали продавать его в первую очередь как средство от кашля и затруднения дыхания и уже затем использовать его для лечения зависимости от морфия. Пациенты были рады сменить морфий на героин. Им понравилось новое лекарство. Докторам тоже. Его распространение пошло по стране. На рубеже веков можно было за полтора доллара сделать заказ из каталога Sears и получить шприц, две иглы и два пузырька Bayer Geroin, все в удобной переносной сумке. Ранние научные презентации, рекламирующие успех Bayer Geroin, вызывали бурные стоячие овации.

Но была одна проблема. Поскольку Bayer не изобрели героин – оригинальная молекула была синтезирована тем лондонским химиком двумя десятилетиями ранее, – защита патента на лекарство была слабой, а вскоре все больше компаний начали его выпускать. От потерял заглавную «Г» названия Bayer и вышел в большой мир производства и распространения лекарств. Героиносодержащие леденцы от кашля продавались миллионами.

Эликсир был объявлен безопасным для всех возрастов, включая младенцев. Его добавляли в различные лекарства, распространявшиеся в розницу, рекламировали как средство от всего: от диабета и высокого кровяного давления до икоты и нимфомании (применение при нимфомании, по крайней мере, хоть как-то основывалось на реальности: героин, как скажет вам любой наркоман, охлаждает половое влечение). В 1906 году Американская медицинская ассоциация одобрила героин для общего использования, особенно для замещения морфия.

Не имея возможности запатентовать новое чудо-средство, Bayer вскоре отошли от производства героина, и компания полностью прекратила его выпуск примерно в 1910 году. Но к тому времени аспирин производства Bayer стал таким успешным и приносил так много денег, что компания сосредоточилась на лекарствах. Красители отошли на второй план, на первый фармацевтические препараты.

По мере распространения героина врачи быстро выяснили несколько не очень хороших вещей о новом препарате. Во-первых, идея Bayer о том, что он полезен для дыхательной системы, была ошибочной – препарат не делал ничего особенного, чтобы открыть дыхательные пути. Второе – героин не мог спасти от морфиновой зависимости, так же как морфин не помогал при опиумной зависимости. Вместо этого оказалось, что новое лекарство вызывает очень, очень сильное привыкание. История с морфием повторилась. К врачам стали чаще обращаться с героиновой аддикцией, а в газетах появилось больше сообщений о передозировках. Героин в чем-то отличался от морфия, но не в главном. Каждая модификация опиума, каждая новая его версия, казалось, только увеличивала силу, не уменьшая способности вызывать зависимость. Опиум и все его детища: морфий, героин и современные синтетические опиоиды – все это чарующие наркотики, очень хорошо снимающие боль, вызывающие прекрасное самочувствие (по крайней мере, вначале), их легко начать принимать, а после периода привыкания крайне трудно бросить.

(И отдельное замечание о названиях: опиаты – это вещества, которые произведены напрямую из опиума, например, морфий или героин, а «опиоиды» – это более широкий термин, который включает также и современные синтетические болеутоляющие.)

Проблема была не только в опиатах. Легальными считались также кокаин (широко используемый в больницах и стоматологии, а также, очень недолго, как один из ингредиентов кока-колы), марихуана (она довольно часто содержалась в патентованных лекарствах) и такие обезболивающие, как эфир и закись азота (веселящий газ). Были хлоралгидрат и новое популярное барбитуратное снотворное компании Bayer: оба для сна. Каждый год появлялись новые препараты с экстравагантными лозунгами и минимальным регулированием.

В годы, предшествовавшие Первой мировой войне, Америка осознала, что у нее проблемы с наркотиками. Журналисты разоблачали опасность всего: от патентованных лекарств до косметики с химическими добавками. Наркотики разрушали семьи, толкали зависимых женщин к проституции, а зависимых мужчин – к грабежам, приводили к банкротству и личному позору. Движение против наркотиков объединило медицинских экспертов и священников, домохозяек и редакторов газет, политиков-доброхотов и непримиримых полицейских, чтобы сформировать более широкое общественное движение за наркоконтроль. Отчасти это движение выросло из опиравшегося на Библию движения за воздержание от алкоголя, отчасти оно было основано на реформаторской прогрессивной политике того времени. Смесь морализма и медицины с примесью расизма. «Посмотрите на эти китайские опиумные притоны, одурманенных марихуаной мексиканцев и помешанных на лекарствах негров», – скандировали кампании против наркотиков.

Все это достигло своего апогея в те годы, когда президентом был Теодор Рузвельт. Он являлся прогрессистом, приверженцем чистого правительства и решительных действий. Он, как и многие другие, считал, что производители патентованных лекарств обманывали общественность раздутыми заявлениями о секретных составах, многие из которых содержали опиум, героин, кокаин или спиртное. Его администрация добилась принятия первого в стране федерального закона, контролирующего оборот лекарств – Акта о чистоте продуктов и медикаментов 1906 года (преодолев энергичное сопротивление лоббистов из индустрии патентов).

Он получил свое законодательство. Акцент был сделан на обеспечении свежести продуктов питания, в то время как часть, касающаяся лекарств, была относительно беззубой, не более чем ряд предписаний о более достоверной рекламе патентованных лекарств. Но Теодор Рузвельт только начинал. Он бросил вызов торговле опиумом в Китае, помог положить начало первой Международной опиумной конференции в Шанхае в 1909 году и очень симпатизировал второй в Гааге двумя годами позднее. В 1909 году Америка приняла федеральный Акт о запрете ввоза в США опиума – это была важная ступень в его криминализации – и затем подписала Первую международную конвенцию по контролю над опиумом в 1912-м.

Всех ошеломил первый значимый антинаркотический закон страны, Акт Харрисона 1914 года, который регулировал и облагал налогом производство, импорт и распространение наркотиков.

Поэтому Акт Харрисона включал упоминание кокаина, несмотря на то что он бодрит наркопотребителей, а не усыпляет их. Странно, но первая версия не включила героин (хотя он был добавлен в закон несколько лет спустя). В основном Акт Харрисона был нацелен против опиума и морфия. Сначала все врачи и аптекари США должны были зарегистрироваться, заплатить взнос и вести записи каждой транзакции опиума, морфия и кокаина. Этот акт стал водоразделом в деле контроля за наркотиками в Соединенных Штатах.

Производители патентованных лекарств пытались с ним бороться, аргументируя, что это нарушение давнего американского права людей самим решать, какое лекарство принимать. Но процесс регулирования было не остановить. После принятия Акта Харрисона честные врачи, столкнувшись с необходимостью вести учет каждого рецепта на наркосодержащий препарат, стали выписывать их реже. Аптекари стали более осмотрительными. Пациенты тоже были склонны думать дважды. Поставки опиума в США стремительно упали с 42 тысяч тонн в 1906 году до восьми тысяч в 1934-м.

Акт Харрисона заострил внимание на этом вопросе, правительство оказалось на стороне криминализации. Это поставило многих врачей в затруднительное положение. Врач по-прежнему мог выписывать и применять сильнодействующие лекарства, но, как гласил закон, «только в ходе своей профессиональной деятельности». Например, лечить боль пациента морфием после операции было можно.

Но как насчет лечения пациента от морфиновой зависимости? Допустимо ли это? До принятия закона большинство врачей рассматривали зависимость как медицинскую проблему; их работа заключалась в том, чтобы вылечить ее. Они прописывали морфий или героин своим пациентам с зависимостью, чтобы контролировать ее и снизить дозу, постепенно отучая пристрастившихся. Но Харрисон считал аддикцию преступлением, а не болезнью, поэтому использование сильных лекарств для лечения зависимости не являлось законной профессиональной практикой. Так что врачи, выписывающие такие медикаменты наркозависимым, сами становились преступниками. Дико, но это так: спустя несколько лет после Акта Харрисона примерно 25 тысячам врачей были предъявлены обвинения из-за наркотиков, из них около 300 были осуждены и отправлены в тюрьму.

Не имея возможности достать дозу законно, зависимые, как всегда, ушли на улицы. После Акта Харрисона расцвел черный рынок. К 1930 году около трети всех заключенных, отбывающих срок в тюрьмах США, оказались там по обвинению на основании этого акта.

Акт Харрисона был пересмотрен в 1925 году: разрешались некоторые медицинские рецепты для наркозависимых, но модель уже была заложена – зависимость от наркотиков в глазах правительства являлась преступлением.

Сейчас они все считались торчками и наркоманами, ведомыми своей страстью к веществам (в английском даже лексика, обозначающая влечение к наркотикам, восходит к китайским словам, соединяя в сознании опиум и Китай). Возник призрак Фу Манчу, а также тысячи других образов, изображающих развратных китайцев, угрожающих невинным белым женщинам в прокуренных комнатах. Это был жестокий поворот истории. Британские купцы, продававшие индийский опиум, подвергли зависимости миллионы китайцев. Теперь китайцы были плохими парнями, а герои, такие как Нейланд Смит, злейший враг Фу Манчу, были британцами.

По иронии судьбы, одним из самых больших бенефициаров Акта Харрисона стал героин. После того как компания Bayer прекратила его продажу, а легальная продажа после 1914 года сошла на нет, героин быстро вышел на улицу. Преступникам было относительно легко изготовить его из морфия или даже из опия-сырца. И его было легче спрятать и перевезти, чем жидкий морфий. Героин производился в виде порошка и был настолько концентрированным, что несколько кирпичей стоили на черном рынке целое состояние. Он был настолько мощным, что его можно было разбавить другими средствами или инертным наполнителем и продавать потребителям в маленьких, легко прячущихся пакетиках. Поступали сообщения о «нюхательных вечеринках», на которых молодые люди вдыхали героин. Рассказывали о жалких зависимых, умирающих в подворотнях маленьких городов. К тому времени, когда его название было добавлено в Акт Харрисона в 1924 году, он уже стал частью подпольной моды среди молодых красавчиков и незамужних женщин эпохи джаза, особенно популярной в больших городах, таких как Нью-Йорк. А также в Голливуде, где в 1920-х дилер, известный как Граф, прославился тем, что добавлял героин в ореховую скорлупу и продавал его мешками. Одним из его клиентов был Уоллес Рид, снискавший всемирную славу лучшего любовника и самого статного мужчины в кино. Как только зависимость Рида от героина выросла, его карьера пошла под откос, и он умер в санатории в 1923 году.

В то время как США выбрали путь криминализации, Великобритания подошла к вопросу иначе. В 1926 году специальный комитет парламента в Лондоне принял решение, что зависимые – это больные люди, а не преступники, и это отношение сформировало британскую медицинскую практику. В 1950-х, например, умирающий пациент в Британии все еще мог получить бромптоновскую смесь: сильнодействующий микс морфия, кокаина, каннабиса, хлороформа, джина, ароматизаторов и подсластителей. «Он приносит оптимизм там, где нет надежды, уверенность в выздоровлении тогда, когда приближается смерть», – писал один врач.

Конечно, сейчас уже не удастся купить бромптоновскую смесь, но Великобритания остается единственной страной на Земле, где врач может легально прописать героин (хотя это делается редко, обычно для обезболивания – в качестве паллиативной помощи при уходе за больными). И уровень героиновой зависимости в Британии сегодня в разы меньше, чем в Штатах.

Героин – это частично натуральное вещество, получаемое из морфия, одного из алкалоидов, встречающихся в природе в опиуме, и частично синтетическое, результат изменения природной молекулы путем добавления и вычитания атомов. Это так называемое полусинтетическое опиатное вещество.

После 1900 года многие лаборатории делали то же самое, что и Bayer, чтобы создать собственный новый полусинтетический героин. Они начали с алкалоидов опиума – морфина, кодеина, тебаина и других – и пытались выяснить, что заставляет их работать. Эти молекулы сложно изучать. Например, морфий имеет сложную структуру с пятью кольцами атомов, соединенных вместе. Некоторые лаборатории пытаются разобрать ее фрагменты на самые мелкие активные компоненты в поисках «сердцевины» молекулы. Затем они играют с этими фрагментами, замещая различные атомы и добавляя боковые цепи, превращая их в полусинтетические вещества.

Перед Первой мировой войной химики искали свой «святой Грааль» – обезболивающее, которое не вызывало бы зависимость. Ученые создавали и тестировали сотни полусинтетических вариаций, но не все они вышли на рынок. Однако некоторые оказались успешными. В 1920-м, подкорректировав кодеин, создали гидрокодон (из которого при смешивании с ацетаминофеном производят сегодняшний Викодин). Делая нечто похожее с морфием, получают гидроморфон, запатентованный в 1924 году и до сих пор используемый под названием Дилаудид. В 1916 году химики переделали кодеин, чтобы получить Оксикодон – очень сильный полусинтетический препарат, известный как ключевой ингредиент Перкоцета. Все это полусинтетические опиаты, все они являются эффективными обезболивающими средствами, все они имеют в побочных эффектах легкую дурноту, и все они вызывают привыкание.

Были найдены и другие, потрясающе сильные. Например, в 1960 году шотландские специалисты по лекарствам создавали вариацию за вариацией тебаина, еще одного из природных алкалоидов, содержащихся в опиуме. Однажды один из сотрудников лаборатории использовал стеклянную палочку, стоявшую на лабораторном столе, чтобы помешать чай в чашках. Через несколько минут после чаепития несколько научных сотрудников упали на пол без сознания. На палочке была одна из новых молекул, над которыми они работали. Это оказалась суперполусинтетическая молекула, в тысячи раз более мощная, чем морфин. Под торговым названием Иммобилон она нашла применение в дротиках для поражения слонов и носорогов.

Полусинтетический препарат Оксикодон (он же «окси», «хлопок», «удар», «бобы» и «героин для бедных») стал главным опиатом современности. США потребляют более 80 % мировых поставок. Он распространил свое влияние от бедных кварталов до обычных американских малых городов. Он везде, его принимают все категории граждан, но особенно он популярен среди бедных белых жителей американской сельской местности. Передозировки (обычны при сочетании с алкоголем и другими опиоидами) и самоубийства с помощью «окси» – одна из основных причин снижения средней продолжительности жизни этой группы населения, и это становится противовесом всему, что делала медицина на протяжении последнего столетия.

О том, почему Оксикодон стал таким популярным, есть много информации: достаточно почитать новости. Но причина этого – тот же простой факт, который 170 лет назад превратил Китай в нацию зависимых, сделал морфий национальным скандалом в 1880-х годах и из-за которого героин стал самым печально известным наркотиком 1950-х годов. Это опиат. А все без исключения опиаты вызывают сильное привыкание.

После десятилетий работы и тысяч неудач полусинтетический путь так и не привел к волшебной молекуле, не вызывающей зависимости. Поэтому в поисках другого подхода исследователи предприняли следующий шаг. Они искали класс лекарств, основанных не на морфине, кодеине или любой другой части опиума, а на чем-то совершенно новом. Чем-то с совершенно иной структурой. Чем-то полностью синтетическом.

Удивительно, но они его нашли. Самые мощные из этих новых синтетических лекарств не только не уступают морфину в обезболивании, но могут быть в сотни раз лучше его. Но они также, без исключения, вызывают сильное привыкание.

История синтетических лекарств, столь важная для понимания нашей нынешней эпидемии злоупотребления опиоидами и передозировок ими, изложена в главе 8.