Каждое утро в приемной в Сент-Анн можно было встретить помешанного. Эти своего рода отбросы общества туда доставляла полиция или члены семьи. Один врач так вспоминал своих пациентов: «умы, кипящие от ярости, переполненные страданиями или смертельно измотанные». Они были маньяками, распутниками, теми, кто видел галлюцинации и слышал голоса, подавленными, потерянными.

Когда их состояние становилось слишком острым, они попадали в Сент-Анн, единственную психиатрическую больницу в пределах Парижа. В каждом городе была своя версия Сент-Анн: государственная клиника для душевнобольных, созданная, чтобы изолировать сумасшедших от общества, помочь им и уберечь их – а также убрать с глаз долой.

Они не просто так назывались «приютами для душевнобольных»: больные нуждались в убежище. На протяжении большей части истории безумцы были оставлены на милость своих семей, которые, за редким исключением, прятали самых тяжелобольных в дальних спальнях и запирали их в подвалах. К некоторым относились доброжелательно, а других заковывали в цепи, избивали и морили голодом.

Были созданы благотворительные организации и общественные движения, которые стремились обеспечить гуманный уход за ними. Нужно было найти койки, еду и медицинскую помощь. В Америке в XIX веке решением этой проблемы стало строительство больших приютов, разработанных как образцы передового ухода, с территорией, напоминающей парк, просторными мастерскими и профессиональной терапией под наблюдением врачей, специально обученных работе с психическими расстройствами. Планировка больницы позволяла отделить мужчин от женщин, агрессивных от мирных, излечимых (которых часто размещали в передних, наиболее заметных комнатах) от неизлечимых (которых часто запирали в задней части, где крики и запахи меньше беспокоили посетителей). Питанию следовало быть здоровым и простым, наказаниям – редкими, и здесь, по словам одного писателя, «они постепенно приходили в себя благодаря целительному влиянию обстановки приюта».

Медицинская наука тоже могла извлечь из этого пользу. Собрав все виды безумия в одном месте, врачи могли лучше изучить целый ряд заболеваний в условиях контролируемого наблюдения, позволяющего глубже понять ментальное расстройство и повышающего шансы найти лечение.

Для многих случаев это было идеально. И во многих отношениях успешно.

В Британии, например, не больше нескольких тысяч пациентов (зачастую заключенных) содержались в пригоршне психиатрических больниц, например, в знаменитом Королевском госпитале Бетлем, более известном как Бедлам. В XVIII столетии Бедлам прославился разрешением посещений для зевак – чтобы развеять скуку, за небольшую плату они могли прогуляться и поглазеть на его обитателей, превращая безумие в вечернее развлечение. Век спустя насчитывалось уже 16 больших психиатрических больниц в одном только Лондоне. Среднее число пациентов на каждую за несколько десятилетий с 1820 года выросло с примерно 60 человек в 10 раз. В Америке количество пациентов росло с той же скоростью.

К 1900 году американские психиатрические больницы ломились от 150 тысяч душевнобольных.

Большинство этих больниц финансировала общественность через государственные и региональные бюджеты или благотворительные организации. Благодаря этому для семей цена лечения в таких общественных лечебницах была низкой. Число пациентов возрастало по мере того как все больше и больше семей сплавляли туда своих стариков, дядюшек-алкоголиков и ментально больных детей по выгодной цене. Полиция так же поступала с пристрастившимися к сильнодействующим лекарствам, уличными распутниками и нарушителями спокойствия. Рабочие дома, богадельни, госпитали и тюрьмы сбрасывали туда свои излишки. Огромные психиатрические лечебницы наполнились так, что, казалось, готовы были лопнуть.

Но многие считались неизлечимыми. К ним относились старики-«маразматики» (сегодня мы бы сказали, что у них была какая-то форма деменции, например, болезнь Альцгеймера), инвалиды детства и те, кто полностью потерял связь с реальностью и не мог найти дорогу назад. Эта последняя группа – те, кто свернулся калачиком в углу и не двигался несколько месяцев подряд или бесконечно твердил всякую чушь, видел то, чего не было, или слышал голоса, которые говорили ему, что делать, – теперь обычно называется шизофрениками. Опять же, поскольку никто не был уверен в том, что именно вызывает любое из этих заболеваний, их не могли вылечить. Как сказал один эксперт: «В 1952 году шесть дюймов между ушами были наименее изученной территорией на планете». Известно было следующее: когда эти «неизлечимые» попадали в больницу, скорее всего, они уже никогда оттуда не выходили. Они оставались в дальних помещениях на всю жизнь, и с каждым годом их становилось все больше. Общее число пациентов продолжало расти, и доля больных с самыми тяжелыми случаями – больных, которых нельзя было лечить и за которыми можно было только ухаживать, – увеличивалась с каждым годом. К началу ХХ века почти все приюты были переполнены, и в них не хватало рабочей силы. Из мест отдыха и оздоровления они превратились в шумные, переполненные изоляторы, «психушки», где занимались не столько лечением, сколько обеспечением безопасности и успокоением. Приюты стали, по словам одного эксперта, «мусорными баками для безнадежных случаев».

Кроме того – и это оказалось важным, – они все более активно поглощали деньги из бюджетов стран. Крупные больницы по большей части финансировались за счет налоговых поступлений штата и округа, и по мере их роста с каждым годом они откусывали все больший и больший кусок от государственных бюджетов. Каждая попытка сократить расходы приводила к снижению гуманности ухода. Росло число сообщений о жестоком обращении с пациентами. Налогоплательщики устали от этого.

А что же наука? Здесь, казалось, не происходило ничего хорошего. Грустно, но шансы на выздоровление в психиатрических клиниках в 1950 году были не выше, чем в 1880-м. В начале XX века казалось, что лучшее лечение смогут обеспечить лоботомия и электрошок, но потом энтузиазм прошел, и каждый новый способ не давал результата. Когда дело доходило до самых сложных случаев, особенно таких как шизофрения, доктора не добивались большого успеха. Кроме накопления впечатляющей и продолжающей расти базы данных о психическом здоровье, доктора оказались по большей части неспособны помочь самым страждущим пациентам.