22. Итоги Нюрнбергского процесса по делу врачей и вынесенные приговоры

Первый военный трибунал был создан 25 октября 1946 года в соответствии с Правилами судопроизводства № 68, изданными по приказу американской военной администрации. В американской зоне оккупации Германии, в соответствии с Постановлением № 7 американской военной администрации, было учреждено сразу несколько военных трибуналов для расследования противозаконных действий, которые были признаны преступлениями законом № 10 Контрольного совета Германии.

Обвинительный акт был представлен 25 октября 1946 года и предъявлен каждому ответчику по делу на немецком языке 5 ноября 1946 года. Официальное предъявление обвинения ответчикам в суде состоялось 21 ноября 1946 года, при этом каждый ответчик отказался признать вину за предъявленные обвинения.

Сторона заявления начала представление доказательств 9 декабря 1946 года. Выдвижение версии стороны обвинения заняло 25 судебных дней. После этого начала представление доказательств сторона защиты, и это заняло еще 107 судебных дней. Представление доказательств завершилось к 3 июля 1947 года.

Слушания заключительных доводов обеих сторон начались 14 июля 1947 года, а личные заявления ответчиков были заслушаны 19 июля 1947 года, в последний день процесса.

Процесс по делу врачей шел 139 судебных дней и проводился на двух языках: английском и немецком. Со стороны обвинения выступили 32 свидетеля, а со стороны защиты выступили 53 свидетеля, включая 23 обвиняемых. Сторона обвинения представила 570 документальных доказательств, включая письменные заявления под присягой, отчеты и различные документы; сторона защиты представила 901 письменное доказательство. Таким образом, всего на процессе было рассмотрено 1471 письменное доказательство.

Каждого ответчика представлял на суде адвокат по его (или ее) собственному выбору. У каждого адвоката было право проводить перекрестный допрос свидетелей обвинения и предлагать к рассмотрению любые доказательства, имеющие доказательную ценность в соответствии с Постановлением № 7. Во время судебных заседаний консультации адвокатов с клиентами запрещались.

Полный стенографический отчет процесса по делу врачей можно найти в Библиотеке Конгресса США, Национальных архивах США, университетах и других местах.

«Не играет никакой роли, проводится ли эксперимент по воле или против воли подопытного. <…>

Значение имеет мотив – преданность своему сообществу… моральные принципы той или иной формы определяются приказом или повиновением».

«Если и есть в этом мире хоть что-то, что может принести мне утешение, несмотря на перенесенные в течение последних месяцев моральные страдания, – так это осознание того, что на этом суде всему немецкому народу и всем людям в мире стало ясно, что серьезные обвинения, выдвинутые против медицинской службы вооруженных сил Германии, лишены каких бы то ни было оснований».

«На протяжении всей своей жизни я никогда не работал ни на одно государство и ни одну политическую партию Германии, а единственно лишь служил своим пациентам и на благо медицинской науки».

«Что мне, обвиняемому, сказать в ответ на эти обвинения? <…> Не жажда славы и чести были смыслом работы всей моей жизни, а твердое намерение посвятить все мои знания и умения служению моему любимому Отечеству; помогать солдатам – как врач залечивать раны, возникшие в результате военных действий или на службе в мирное время – как врач для одного конкретного пациента и как начальник медицинской службы для всех тех войск, что находились на моем попечении».

«Хотя здесь, в этом зале суда, уже упоминали мою отеческую заботу о 2500 врачей и 30 000 других сотрудников медицинской службы войск СС, я все равно считаю своим долгом выступить с этой трибуны от лица людей, которые в большинстве своем были порядочными и храбрыми врачами и медицинскими работниками. Я горжусь тем, что был их руководителем. Руководителем тех, кто приносил в жертву свою жизнь и платил кровью, неустанно стремясь помочь мне в построении медицинской службы войск СС и пережить гигантские потери в рядах наших товарищей на фронте. <…>

У меня есть только одна просьба и одно желание: чтобы наши бывшие противники осознали искреннюю преданность этих людей своим идеалам, чтобы они воздали должное этой преданности и вернули им веру в справедливость».

«Я знал о грядущих экспериментах на людях в моей области хирургии, приказ о проведении которых отдали государственные власти, но лишь потому, что я являлся ответственным и квалифицированным профессиональным хирургом. После получения приказа вопрос стоял уже не о предотвращении проведения этих экспериментов, а о методиках их проведения. <…>

Я и раньше сталкивался с критикой, даже со стороны зарубежных коллег, и не пытался держать ее в тайне. Но я также не чувствую ни малейшей вины за мои действия в качестве профессионального хирурга.

Я верю, что эта груда развалин – Германия – со всем ее растраченным понапрасну биологическим материалом не может себе позволить такую роскошь: допустить, чтобы эти талантливые молодые врачи сгинули в лагерях или в бездействии».

«Я не чувствую на своих плечах гнета вины, поскольку я никогда не совершал и не содействовал совершению преступлений против человечности».

«Моя жизнь, мои поступки и мои намерения чисты. И потому сейчас, по окончании этого процесса, я могу провозгласить, что лично ни в чем не виновен».

«В соответствии с истиной я вновь повторяю то, что уже сказал со свидетельской трибуны: что я обладал общими сведениями о проведении экспериментов на людях; я уже не могу сказать, когда и каким именно образом мне стало это известно. Но одно лишь это обстоятельство не заслуживает вынесения смертного приговора, поскольку самому мне никогда не казалось, будто я принимал участие в совершении подобных преступлений, работая в качестве личного референта [в административном отделе]».

«То, что мне было известно о проведении экспериментов в СС, как мне кажется, имеет столь же слабую связь с преступными деяниями, как и те самые эксперименты, о которых мне было известно из клинической практики еще до 1933 года. <…>

До этого суда эти эксперименты не вызывали у меня никаких вопросов. Я не подозревал ни о каких прегрешениях. Более того, я всегда был убежден, что все эксперименты на людях в государственных клиниках до 1933 года и в рамках СС в последние годы, информацию о которых доводили до моего сведения, были свидетельством добросовестных трудов серьезных ученых на благо человечества.

И точно так же до этого суда у меня не возникало никаких сомнений в этических основаниях этих экспериментов. Ввиду этого, после искреннего разговора с собственной совестью я не сумел найти ни намека на чувство вины и потому буду ждать вердикта трибунала с чистой и мирной совестью».

«Тот факт, что полностью осознавая последствия для меня и моей семьи, которых я ждал ежедневно, я посвятил свою жизнь противодействию, продолжал заниматься своим делом, никогда не падая духом, и не отрекся от него, – это единственная причина, по которой я оказался на скамье подсудимых. И потому я с нетерпением и с упованием буду ждать решения этого трибунала, поскольку я убежден, что я жил, преследуя благие цели и благими же целями руководствуясь, ради дела, которому я был на тот момент (и остаюсь по сей день) искренне предан».

«Я и сегодня, после тщательного расследования моей совести, придерживаюсь мнения, что я никогда не погрешил против моего человеческого и врачебного долга».

«Все эти годы у меня не было никаких оснований для сомнений в том, что касается личности Гитлера. Следовательно, я верил и в законность декрета об эвтаназии, поскольку он исходил непосредственно от главы нашего государства. Государственные чиновники и врачи, которых на тот момент времени я считал компетентными, твердили, что эвтаназия всегда была научным достижением человечества и что эта процедура оправдана как с точки зрения морали, так и с точки зрения медицины. Поэтому я никогда не ставил под сомнение юридическую правомерность этого закона».

«Я стал свидетелем того, как члены трибунала благодаря тщательно проведенным допросам смогли пролить свет на произошедшее, и мне нечего добавить к заявлениям моего адвоката, поскольку они являются полностью достоверными».

«Несмотря на совершенно неуместные и полные желчи слухи, которыми люди, никак не связанные с происходящим, надеялись взять верх над объективностью этого судебного процесса, подобно острым шипам терновника, что терзают плоть, вердикт этого трибунала должен стать (и станет) единственным верным решением. Я с нетерпением жду вынесения этого вердикта, будучи твердо убежденным в том, что я сам никогда не отрекался от своего долга, который я несу перед человечеством как врач и как ученый, а еще – как солдат своего Отечества».

«Предмет предъявленных мне обвинений – мое отношение к экспериментам на людях, заказанных государством и реализованных другими немецкими учеными, специализирующимися на тифе и малярии. Деяния подобного характера не имеют ничего общего с политикой или идеологией. Они направлены на благо человечества. И при этом те же самые проблемы и нужды можно встретить в любой точке земного шара, вне зависимости от политической идеологии, – там, где людям приходится бороться с реальной угрозой эпидемии».

«Мне нечего добавить к заявлению моего адвоката защиты. Я признателен Зигфриду Вилле за старания, приложенные во время выступлений в мою защиту».

«Оказывая медицинскую помощь и уход, а также следуя установленным принципам медицинской деятельности, я, будучи женщиной на непростом посту, делала все от меня зависящее».

«Мне больше нечего добавить к вчерашнему заявлению Ганса Гавлика. Здесь мне хотелось бы поблагодарить своего адвоката за серьезную помощь, которую он мне оказал».

Фотография предоставлена Мемориальным музеем Холокоста США

«Уважаемый трибунал! Поскольку я абсолютно не считаю себя виновным, мне больше нечего добавить к уже сказанному. Я прошу, чтобы меня оправдали; если это возможно, то до вынесения вердикта».

«Мною никогда не руководили иные убеждения, кроме как убеждения врача и человека. Действительно проводившиеся эксперименты никогда не выходили за рамки того, что мог бы оправдать любой врач. Я считаю, что ни как человек, ни как врач я ни в чем не повинен».

«С надеждой я жду вынесения вашего решения и здесь я тут же думаю о своих детях, которые вот уже несколько лет живут под защитой союзной державы и которые ни за что не поверят, что их отец, после всего, что ему пришлось пережить, мог бы стать нарушителем прав человека».

«За всю свою жизнь я никогда не руководствовался эгоистичными принципами, и мною никогда не двигали низменные инстинкты. По этой причине я не чувствую за собой никакой вины. Я вел себя так, как подобает солдату, и, будучи солдатом, я готов нести ответственность. Тем не менее мне и в голову не придет жаловаться на то, что я родился немцем».

Нацистским врачам было предъявлено обвинение по четырем пунктам:

Пункт 1 – общий умысел и заговор по совершению военных преступлений и преступлений против человечности.

Пункт 2 – участие в военных преступлениях.

Пункт 3 – совершение преступлений против человечности, жестокое и безжалостное отношение, пытки, садистские и прочие бесчеловечные деяния.

Пункт 4 – членство в организации, известной под аббревиатурой «СС» и объявленной Международным военным трибуналом преступной.

Четверо врачей (Карл Брандт, Карл Гебхардт, Иоахим Мруговский и Вальдемар Ховен) были в судебном порядке признаны виновными и приговорены к смерти через повешение. Они получили обвинение по пунктам обвинения 2, 3 и 4.

Трое чиновников (Рудольф Брандт, Вольфрам Зиверс и Виктор Брак) тоже были в судебном порядке признаны виновными и приговорены к смерти через повешение. Они получили обвинение по пунктам обвинения 2, 3 и 4.

Зигфрид Хандлозер, Оскар Шредер и Герхард Розе были в судебном порядке признаны виновными по пунктам обвинения 2 и 3. Все они были приговорены к пожизненному заключению.

Карл Генцкен и Фриц Фишер были в судебном порядке признаны виновными по пунктам обвинения 2, 3 и 4 и приговорены к пожизненному заключению.

Гельмут Поппендик был в судебном порядке признан виновным по пункту обвинения 4 и приговорен к десяти годам тюремного заключения.

Герман Беккер-Фрейзенг и Герта Оберхойзер были в судебном порядке признаны виновными по пунктам обвинения 2 и 3. Оба были приговорены к двадцати годам тюремного заключения.

Вильгельм Байгльбек был в судебном порядке признан виновным по пунктам обвинения 2 и 3. Он был приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения.

Пауль Росток, Конрад Шефер, Курт Бломе, Зигфрид Руфф, Ганс Вольфганг Ромберг, Георг Август Вельтц и Адольф Покорный были в судебном порядке оправданы по всем пунктам обвинения и освобождены из-под стражи после роспуска трибунала.

Статья 15 Постановления № 7 американской военной администрации содержит положения, согласно которым решения суда являются окончательными и обжалованию не подлежат.

Статья 17 содержит положения, согласно которым начальник военной администрации наделяется полномочиями смягчать, сокращать или вносить иные изменения в вынесенные приговоры, не имея при этом полномочий повышать строгость наказания. Все шестнадцать ответчиков, признанные трибуналом виновными, подали ходатайства о помиловании начальнику военной администрации американской зоны оккупации.

Все осужденные ответчики, за исключением Поппендика, подали ходатайства Верховному суду США о выпуске приказа о доставлении в суд содержащихся под стражей лиц для выяснения правомерности их содержания под стражей, а также о выпуске приказа о запрещении производства по делу или приказа, согласно которому процесс будет признан недействительным, а ответчики будут отпущены на свободу.

За исключением Беккера-Фрейзенга, все ответчики подали апелляционные жалобы военному министру США.

22 ноября 1947 года начальник американской военной администрации утвердил вынесенные приговоры.

Верховный суд США отклонил выдачу приказа о доставлении в суд содержащихся под стражей лиц для выяснения правомерности их содержания под стражей 16 февраля 1948 года. Приговоры были приведены в исполнение 2 июня 1948 года в Ландсбергской тюрьме (Бавария).

Перед казнью 2 июня 1948 года Карл Брандт сказал: «Мне не стыдно стоять на этом эшафоте. Я служил своему Отечеству, как делали и многие другие до меня».

Иоахим Мруговский перед казнью заявил:

Ни один из обвиняемых не продемонстрировал ни толики раскаяния. Во время процесса меня до глубины души поразили зловещие, хладнокровные и жесткие лица этих врачей и чиновников. Часто во время дачи показаний на их лицах было написано отвращение, и они буквально выплевывали оправдания и отрицали свою вину.

После приведения приговоров в исполнение дело № 1 – Нюрнбергский процесс по делу врачей – было закрыто.

Остаток своей жизни я буду пытаться прийти в себя после всего, что мне довелось услышать и записать по делу, которое «не подлежит забвению».

Нюрнбергский процесс по делу нацистских врачей – это история о массовых нарушениях основных прав человека и человеческого достоинства, о безразличии к злу, о людях, которые все знали, но хранили молчание, и о главах государств, которые предпочли отвернуться от происходящего. Слишком многие церковные деятели не решались выступить против происходящего из страха за собственную жизнь. Многие из отважных священнослужителей, которые все-таки это сделали, были задержаны и отправлены в концентрационный лагерь Дахау, располагавшийся к северо-западу от Мюнхена. Это было место сбора для более 2 770 католических священников и членов религиозных орденов, представителей протестантской и православной церквей, а также мусульманских священнослужителей. Восемьсот шестьдесят польских священников погибли. Гибель трехсот из них наступила в результате проведения медицинских экспериментов или пыток.

Хотя неприязнь по отношению к евреям на почве культурных различий была обычным явлением, западноевропейские епископы все-таки пытались их спасти. «Многие епископы полагали, что перед лицом жестокости нацистского режима католики могут добиться большего, укрывая у себя хотя бы горстку гонимых евреев вместо того, чтобы открыто возражать против их массового убийства. <…> Ряд епископов, вероятно, не побоялся бы открытого противостояния, если бы так же поступил Папа Пий II (или если бы он призвал их к этому).

Я не была ни жертвой, ни непосредственным свидетелем нацистских зверств, но, будучи судебным стенографистом, я слово в слово записывала истории, слетавшие с языка свидетелей и жертв, выступавших на Нюрнбергском процессе. Впервые я об этом подумала, когда услышала, как Петер, Пол и Мэри поют песню «Витает в воздухе» (Blowing in the Wind).

В оригинале: “Yes, and how many times can a man turn his head and pretend that he just doesn’t see?”

Я не смогла бы ответить лучше, чем известный немецкий пастор исповедующей церкви, Мартин Нимеллер. Он сказал:

«Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист. Потом они пришли за евреями, и я молчал, я же не еврей. Потом они пришли за членами профсоюза, и я молчал, я же не член профсоюза. Потом они пришли за католиками, и я молчал, я же протестант. А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог протестовать.

12 апреля 1945 года генерал Дуайт Дэвид Эйзенхауэр, Верховный главнокомандующий экспедиционными войсками союзников в Европе, в своем письме начальнику штаба армии США, генералу Джорджу Кэтлетту Маршаллу, написал следующие строки, рассказывая про свой визит в Ордруф, исправительно-трудовой и концентрационный лагерь – один из тех, что были освобождены американскими войсками:

«То, что я видел, не подлежит описанию… Наглядные и устные свидетельства голода, жестокости и скотства были столь сокрушительны, что я испытал приступ тошноты.

В одну из комнат, где грудой лежало двадцать или тридцать нагих мужчин, умерших от голода, Джордж Паттон даже входить отказался. Он сказал, что его стошнит, если он туда войдет.

Я намеренно туда приехал, чтобы получить возможность давать показания непосредственного свидетеля, если вдруг когда-нибудь в будущем у кого-то появится тяга относить подозрения в этих зверствах на счет «пропаганды».

И именно это сейчас происходит в мире, по мере того как в разных странах получает распространение гнусная идея об отрицании Холокоста.

Разве могла столь кошмарная история произойти в современном цивилизованном обществе? Что стало столь благодатной почвой, в которую посеяли семена массового истребления людей? В предисловии к этой книге данные вопросы поднимает Фредрик Абрамс, доктор медицинских наук и директор Консультационной комиссии по клинической этике штата Колорадо. Эти вопросы – одна из причин, по которым я решилась на написание этой книги, ориентированной на широкую публику.