Глава пятая
Слишком много слов – это сколько?
I. Во времена Моисея
В прошлом году, накануне моего 55-летия, я получил по электронной почте письмо от женщины по имени Конни Дилетти с соблазнительным предложением. Конни была организатором ежегодной конференции в Торонто под названием IdeaCity, на которой около пяти десятков участников обсуждали серьезные темы, такие как изменение климата, нутрициология и возможность присоединения Канады к Соединенным Штатам. Она хотела, чтобы я принял участие. В этом году у них запланирована секция о любви и сексе, и она поинтересовалась, не хочу ли я поговорить о любовных письмах (я написал книгу о том, как люди пишут письма, и лучшими примерами там были любовные письма – в той или иной степени). Я никогда не бывал на конференции IdeaCity, не был в Торонто и всегда хотел посмотреть Ниагарский водопад, который там недалеко, поэтому выразил горячую заинтересованность в участии. В ответном письме я спросил об условиях: сколько ночей в отеле мне готовы оплатить, как с перелетом и т. д.
Ответ Конни Дилетти не мог не порадовать. В обмен на 17-минутное выступление мне предлагали оплатить перелет, проживание в пятизвездочном отеле, видеозапись моего выступления будет навсегда размещена на сайте IdeaCity, каждый вечер организованные приемы, а в субботу – «бранч для приглашенных докладчиков в доме Моисея».
Там было много чего другого, но эти предложения были весьма впечатляющими. И самым впечатляющим мне показалось то, что от меня требуется выступление продолжительностью 17 минут. Не мои обычные 45 с ответами на вопросы, и не более округленные 15 или даже 20 минут.
«Почему 17?» – задумался я. Может, это магическое число появилось в результате многолетнего тщательного анализа? (Конференция IdeaCity существовала 16-й год – просто выскочка по сравнению с 25-летней историей конференций TED, с которыми у нее есть определенное сходство, и тем не менее достаточно опытная, чтобы хорошо понять, когда аудитория имеет тенденцию засыпать.) А может, 17 минут выделили только мне, а прочим докладчикам – другое, тоже случайно выбранное время? Может, лорду Лоусону, еще одному участнику, дали всего 12 минут, чтобы он выступил на свою любимую тему опровержения глобального потепления? Может, доктору Эми Леман выделили 28 минут поговорить о неправильном использований малярийных сеток на берегах озера Танганьика? Может, у лучших докладчиков с самым острым языком и самыми интересными слайдами (там предполагался университетский человек с докладом о гляциологии) выступления пролетают как один миг, а у других, рассказывающих за то же время о «мифах о чесноке» или «связи рэпа с религией», доклады, кажется, тянутся вечно? И кто такой Моисей?
Через три месяца я прилетел в Торонто. Оказалось, всем докладчикам выделено ровно по 17 минут. Я знал, что для докладов на конференциях TED отводится ровно по 18 минут – период, который куратор конференций Крис Андерсон назвал «золотой серединой»: это дает выступающему время говорить серьезно, но не слишком заумно; «проясняющий эффект» ограничения выступления 18 минутами положительно влияет как на докладчика, так и на слушателей: никто не успевает заскучать, и идеальное время, чтобы запустить доклад в Viral Online, потому что оно примерно совпадает с длительностью кофе-брейка.
Но в IdeaCity 17 минут, по словам Моисея, были своеобразной «фигой в кармане» для TED. Конни Дилетти рассказала мне, что конференции IdeaCity начались в 2000 году под названием TEDCity, в партнерстве с одним из создателей TED Ричардом Вурменом (первая конференция TED состоялась в 1984 году). Изначально в TED и TEDCity каждому выступающему выделялось по 20 минут, потом на конференциях TED время выступлений сократили до 18 минут, организация расширилась, несколько сменила направление, и Моисей решил пойти своим путем, придумав эту «фигу в кармане». (Не исключено, что в дальнейшем какая-нибудь конкурирующая организация, вдохновленная примером IdeaCity, но желающая превзойти ее, еще сократит время выступлений – до 16 или 15 минут. Или до 8. Это вопрос, в сущности, выпаривания воды, как с крепким французским бульоном.)
Моисей оказался Моисеем Знаймером, литовским евреем на восьмом десятке лет и медиамагнатом, местной комбинацией Руперта Мердока и Хью Хефнера, только более либеральным. Он был очень обаятельным, но я почувствовал, что на одном обаянии он вряд ли поднялся бы до таких высот. Ему принадлежали теле- и радиостанции, а также культурно-политический журнал под названием Zoomer, ориентированный на беби-бумеров. Об этом мне сообщили в электронном письме. Он любил окружать себя шикарными женщинами и шикарными автомобилями (он ездил на «Делориане» и классическом «Ягуаре»). Он также заправлял шоу в IdeaCity, предваряя каждое заседание и представляя каждого докладчика, позировал перед фотографами со всеми участниками и вел себя как неофициальный хронометрист. Официальным хронометром были бросающиеся в глаза прямоугольные цифровые часы на сцене, которые начинали обратный отсчет времени, как только докладчик открывал рот. Неофициальный хронометрист действовал более скрытно. Как только ты исчерпывал 17-минутный лимит, Моисей появлялся на краю сцены. Если превышал на минуту, он медленно начинал приближаться к тебе, а если не замолкал и на этом, Моисей подкрадывался еще ближе, оказывался совсем рядом, готовый перебить остроумным и по возможности язвительным замечанием.
К счастью, мое выступление назначили на утро второго дня, и у меня было много времени понять, как выдерживают время выступления другие участники, и начать непривычно нервничать. Конференция проходила в Кернер-холле, в зале в виде подковы, рассчитанном более чем на тысячу человек. Вообще-то он принадлежал Королевской музыкальной консерватории, поэтому и видимость, и акустика в нем были потрясающими, также как технология вывода на экран презентаций, сделанных в PowerPoint. Конечно, все это только добавляло волнения, равно как и то, что, как мне пообещали в первоначальном письме, мое выступление будет записано и «размещено на сайте навечно». Мир подойдет к своему медленному и кошмарному концу, причиной которого станет одна из ужасных экологических или гуманитарных катастроф, описанных в материалах IdeaCity, но мой доклад так и останется где-то там, в облаке, и никто им не сможет воспользоваться.
Когда выступаешь почти час, есть время не только отклониться в сторону и потерять нить повествования, но и вернуться. Если упустишь что-то из первой половины, можно поговорить об этом в последней четверти или даже во время, отведенное ответам на вопросы. Но 17 минут такого не простят: не должно быть длиннот, повторов, отступлений. Кроме того, каждый из участников заплатил по 5000 канадских долларов, так что лучше не осрамиться.
Наступило мое утро. В красивой переплетенной программе конференции мое выступление было назначено на 10:01. Сначала я подумал, что это опечатка, но потом заметил, что начало выступлений и других докладчиков указано не менее причудливо: 11:06, 13:57, 15:48. Примерно за час до выступления я узнал, что многие докладчики репетируют свои речи выступления чуть ли не до судорог, они оттачивают каждое слово, чтобы уложиться в 16 минут 30 секунд и оставить себе время слегка хохотнуть или просто перевести дух.
Я испытывал глубочайший страх перед публичными выступлениями, а в школе так просто начинал заикаться. Мне приходилось буквально выдавливать из себя слова, а некоторые, особенно те, что начинались с st, я просто не мог выговорить. Школьная обстановка не лучшее место для преодоления подобного недостатка. Обращаться к классу было мучением, но оно не шло ни в какое сравнение с выступлениями в актовом зале перед всей школой, что от нас иногда требовали. Другой проблемой было то, что я любил покрасоваться, а заикание означало, что я переживал вдвое больше. Мои опасения продолжались, когда мне стали предлагать опубликовать первые книги, но постепенно тревога улеглась, речь улучшилась, и я уже начал мечтать о книжных фестивалях. Мне нравилась мысль, что я сумел победить страх. Но сейчас, наблюдая за тем, как плавно сменяют друг друга 17-минутные выступления, я снова засомневался в себе.
К счастью, женщина, которая должна была выступать в 9:31 утра и рассказывать о новом виде знакомств, при котором она обещала ценные подарки друзьям, поддерживающим длительные отношения (если отношения продлятся до свадьбы, она подарит друзьям, которым это удалось, поездку на отдых стоимостью 2000 долларов), сильно просчиталась со временем выступления. Через 11 минут у нее закончился материал, и все остальное время она отвечала на коварные вопросы Моисея, типа «нет ли в этом холодного расчета, как вы думаете?». Выступавший после нее и непосредственно передо мной, оказался настоящим профи. У него была с собой тщательно подобранная стопка карточек и забавные слайды. Тема была подарком для любой аудитории, уставшей от тяжелых вопросов предыдущего дня, среди которых оказались «Лечение возрастных заболеваний» и «Преимущества веганства»; нам предстояло услышать о том, как появление самоуправляемых автомобилей станет благом для автомобильного секса. Его приняли исключительно хорошо (ха-ха).
Только в этот момент я пожалел, что не отрепетировал выступление и не разметил время. Я решил, что начал неплохо, хотя и немного размыто. Перед началом режиссер показал коротенький клип, в котором Бенедикт Камбербэтч читает любовное письмо из моей книги, поэтому я начал с извинения за то, что Бенедикт не смог приехать, чтобы прочитать его лично, за что удостоился великодушных смешков. Затем я заговорил о том, как отражается в письмах наша 2000-летняя история и что твиты – их слабый заменитель, особенно для историков. Когда я впервые посмотрел на часы, оказалось, что прошло уже 8 минут. Я собирался показать 17 слайдов, но к этому моменту появились лишь два. Я не то что бы запаниковал, но мозг начал подсказывать мне несколько идей сразу, ни одну из которых я не мог озвучить: я не укладываюсь по времени, люди заплатили деньги, чтобы меня послушать, а я оказываюсь этого недостоин; почему режиссер, при всех навороченных технологиях, не мог разместить мою презентацию в контроллер представления презентатора, чтобы я мог видеть, какой слайд появится следующим? Это были четкие мысли, и на них ушло, пожалуй, меньше секунды, но помню, что я тупо смотрел на аудиторию как минимум секунд пять. (Нейропсихологи утверждают, что мы в состоянии обрабатывать визуальную информацию за 13 миллисекунд; невизуальная обрабатывается еще быстрее.)
Оставшаяся часть моего выступления стала упражнением на сокращение и сохранение смысловой связи в ограниченный промежуток времени. В принципе, это похоже на саму жизнь. Время стало моим врагом. Мне хотелось донести до публики хоть какую-то информацию, немного развлечь ее и выступить в защиту ценности писем (кошмарная ирония: переписка сама по себе потерпела поражение от времени и скорости альтернативных способов общения), и внезапно у меня осталось 9 минут, в которые нужно было втиснуть 13 слайдов и рассказать несколько историй, на что обычно требуется минимум полчаса. Есть предел, до которого человек может успешно сокращать повествование, чтобы оно не превратилось в полную бессмыслицу. Я ступил на ту почву, на которой мне раньше не приходилось бывать, – печальной и непосредственной личной борьбы со временем. Но сами часы были видны только мне, аудитория оставалась в неведении, хотя, наверное, и почувствовала, что я стал говорить быстрее и немного нервничать.
За три минуты до конца у меня оставалось восемь слайдов. Я не обязан был показывать их все или рассказывать все истории, которые собирался рассказать, но под конец у меня был заготовлен забавный, как мне казалось, сюжет, который я не хотел выбрасывать. Я стал спешить еще больше. Казалось, в зале стало нечем дышать. Я не мог оторвать взгляд от часов, и бег секунд уже стал тревожным. Моисей возник слева от сцены и завис. Я быстро перелистывал слайды, словно перепуганный школьник перебирает давно вызубренные факты перед экзаменом по истории. Затем мое время вышло, цвет цифр поменялся с зеленого на красный, они стали мигать. Я произнес что-то типа «у меня осталось два-три очень коротких замечания, с вашего разрешения…» Я бросил взгляд влево. Моисей потоптался и вежливо остался на месте.
Я проговорил еще семь минут. Мне казалось, я все испортил, но потом публика вела себя вполне доброжелательно. Конечно, это можно назвать экстремальным случаем, причем я создал его себе сам, но переживания помогли мне понять, насколько деструктивна может быть чрезмерная сосредоточенность на времени. В тот момент мне было нужно уложиться в определенные хронологические рамки, в этом и был смысл сосредоточенности, но она способствовала лишь тому, что парализовала какие-то части мозга, способствующие свободному течению мысли и воображению. Словно я снова падал с моего велосипеда: мозг автоматически перекрыл все каналы за исключением тех, которые были необходимы, чтобы я не стал нести чепуху так быстро, как только мог.
Но есть и другая крайность: можно ли нести какую-нибудь чепуху очень медленно? Что может произойти, как в случае, о котором пойдет речь дальше, когда часы не мигают и время, кажется, может не кончиться никогда? Когда человек способен, кажется, говорить вечно?
