III. Те, кто чувствует иначе

Геологи, космологи, экологи и музейные кураторы всегда имели свой, особый взгляд на время – хронологические наслоения эпох и периодов, которые могут показаться обнадеживающе комфортными для всех, кто задумывается о неизбежном конце света: кризисы и все прочие проблемы времени продолжают громоздиться, но Земля, тем не менее, по-прежнему вертится.

Возникающее от этого ощущение безопасности может показаться ненадежным, но в таком случае где же искать утешения? Возможно, у инуитов, живущих у Северного полюса, отчасти потому, что в их родном языке инуктит нет слова, обозначающего понятие времени. Календарь, которым пользовался охотник в канадской Восточной Арктике, хорошо показывает, где лежат его приоритеты: дни помечены, и есть особые крестики для воскресных дней, появившихся после прихода миссионеров, которые принесли с собой христианство, но большое пространство в середине карты отведено рисованному подсчету карибу, полярных медведей, моржей и тюленей.

До XIX века, когда начались контакты с европейцами, а те принесли, в частности, такие сомнительные ценности, как механические часы, время определялось сезонами года, погодой, движением Солнца и Луны, миграционными маршрутами съедобных животных – примерно так же, как в Англии в дохристианскую эру. Демаркационные линии проявлялись в подвижных инуитских месяцах, которые имели названия согласно вполне практическим соображениям. Например, время гнездовья птиц или таяния морского льда. В темные зимние месяцы положение звезд указывало, когда пора покидать иглу, чтобы кормить собак и заготавливать топливо для приготовления пищи. Когда в общинах стали появляться механические часы, завезенные заготовителями пушнины, то, например, инуиты из района Киватин изначально дали свои названия и толкования значкам на циферблате: ulamautinguaq («похоже на топор») означало 7 часов, 12 часов дня называлось ullurummitavik («время еды»), а 9 часов – sukatirvik («время заводить часы»). Очень многое из этого образа жизни оказалось стерто временем западной цивилизации и всем тем, что инуиты определили словом «порядок». Однако Джон Макдональд из Исследовательского института Нунавута указывал (в краткую паузу между составлением потрясающего словаря языка инуктит): «Наступление весны вызывает неудержимую потребность насладиться богатствами природы… начинается массовый исход на традиционные места рыбалки и охоты… все расписания работодателей трещат по швам, и на определенный период в свои права вступает старое время».

А может, нас привлекут механические системы времяисчисления древней Мексики, которых до вторжения европейев в Новый Свет просто не существовало: нет свидетельств даже наличия солнечных часов, не говоря уж о склонности делить сутки на часы. И напротив, в Древней Индии была весьма сложная система: сутки состояли из 24 часов, что нам вполне знакомо, но менее известно похожее на фантастику деление на 30 muhrta по 48 минут или на 60 ghatika по 24 минуты. Ghatika, в свою очередь, состоит из 30 kala по 48 секунд или 60 pala по 24 секунды. Шестидесятеричный формат восходит к Древней Вавилонии и существовал до XIX века. Потом британцы заставили почти всех существовать в их ритме, и страна в 1947 году приняла Индийское стандартное время, опережающее на 5 1/2 часов Всемирное координированное время (UTC), которое связано с атомным временем, регулируемым атомами цезия. (Впрочем, Калькутта и Бомбей еще несколько лет жили в собственных часовых поясах, а Ассам продолжает неофициально и весело жить по Времени Чайных Плантаций: их владельцы переводят время на час вперед относительно стандартного, чтобы повысить продуктивность работников). По аналогичной причине в 2007 году Венесуэла перевела часы на 30 минут назад: как утверждалось, для «более справедливого распределения восхода» (или это просто маниакальное политическое упрямство президента Уго Чавеса, который до этого уже изменил государственный флаг, конституцию и передвинул Рождество на ноябрь).

А может быть, мы поддержим эфиопскую систему, в которой Рождество приходится на январь и действуют 12-часовые циклы, при которых день начинается с восходом, а не в полночь. Возможно, скоро восторжествует менталитет жителей Ямайки, который раздражает туристов из западного мира, пока они не привыкнут к их расслабленности, но в этот момент обычно отпуск заканчивается, и пора возвращаться домой. Не исключено, кто-то втайне восхищается хронологической независимостью Северной Кореи, которая 15 августа 2015 года передвинула пхеньянское время на 30 минут назад, чтобы покончить с оскорблением, нанесенным 70 годами ранее «коварными японскими милитаристами, которые лишили Корею даже своего стандартного времени». А может, и нет.

Обещает расширить хронологические возможности современного мира фонд «Долгое настоящее» (Long Now Foundation), организация, созданная в 1996 году для внедрения долгосрочного мышления в рамках 10 000 лет. Точнее, она создана в 01996 году: дополнительный ноль, «чтобы решить проблему 10 000-летия, которая возникнет примерно через 8000 лет (так что есть на что надеяться!).

Идейные вдохновители фонда Дэнни Хиллис, Стюарт Бранд и Брайан Ино поставили перед собой поэтичную и достойную похвалы цель. В их лаконичном манифесте говорится, что «наша цивилизация загоняет себя в патологически краткосрочное планирование». Их цели: работать на долгосрочную перспективу, стимулировать ответственное поведение, награждать терпение, создавать союзы с конкурентами, не принимать ничью сторону, способствовать долгожительству и «мифологически глубоко мыслить».

Но фонд не только говорит и удивляет. Он также создает гигантские часы (реальные часы, в противовес часам Судного дня) в горах Западного Техаса. В 1995 году Дэнни Хиллис, инженер по вычислительной технике, задумал механизм, который будет тикать раз в год, звонить раз в столетие, а его кукушка будет высовываться и куковать один раз в тысячелетие. Запланированный срок действия часов – 10 000 лет, маятник будет приводиться в движение термальной энергией (т. е. за счет перепада температур в окружающей атмосфере). Часы, которые сооружаются в Техасе, сейчас звонят чаще, чем планировалось (посетители должны получать какое-то вознаграждение за то, что проделывают долгий путь в гору пешком, чтобы их просто увидеть), но принципиальная идея их изобретателя не изменилась: «Думаю, пришло время начать долгосрочный проект, который позволит людям преодолеть психологический барьер неизбежно сокращающегося будущего». Строительство часов частично финансирует Джефф Безос, основатель Amazon: симпатичный жест от человека, главной задачей компании которого является доставка вам необходимых предметов домашнего обихода в течение часа после заказа.

Фонд «Долгое настоящее» также думает об архивировании нашей текущей базы знаний, чтобы иметь возможность передавать их не просто следующему поколению, но и следующей форме жизни. Для популяризации этих долгосрочных перспектив создано также нечто типа букмекерской конторы под названием «Долгосрочное пари» (Long Bet), но ставки принимаются не на итоги ближайших выборов или результат спортивного сезона, а на события примерно полувековой перспективы. Кевин Келли, букмекер этого проекта, принимает ставки на самые разные прогнозы, например: «К 2060 году численность населения планеты сократится по сравнению с нашим временем» или «к 2063 году в мире останется только три значимых валюты, которыми будет пользоваться 95 % стран». Не потеряйте бланк ставки!

Разделяющие образ мыслей организаторов фонда «Долгое настоящее» могут вступить в его члены. В середине 02016 года таких уже было более 7500 человек. Как во всяком уважающем себя клубе, там есть градация привилегий. Обладатель Стальной карты платит 96 долларов в год и получает возможность посещать мероприятия и доступ к онлайновой трансляции семинаров, несколько других приманок, а также 10 %-ную скидку в магазине Long Now. Обладатель Вольфрамовой карты (960 долларов в год) получает все перечисленное выше плюс книгу Long Now и специальный компакт-диск Брайана Ино. Польза от этого, разумеется, нематериальная: вы инвестируете в долгосрочное будущее или, по крайней мере, в убеждение, что оно наступит.

Нейробиологи установили, что наше сознательное состояние отстает примерно на полсекунды от реального времени. Это зазор между тем, как мозг получает сигналы, обрабатывает, отправляет их обратно и получает сообщение о том, какие действия совершаются. Время между решением щелкнуть пальцами и увидеть и услышать это действие всегда дольше, чем нам кажется, потому что мозг редактирует этот зазор и создает собственную непрерывную историю. Мы всегда в прошлом, даже находясь в настоящем, и никогда его не догоним.

Что же делать? Существует ли более философское отношение к времени, чем часы Судного дня или бюрократическая головная боль по поводу часовых поясов? Например, Вуди Аллен, хотя и не самый большой мудрец, часто демонстрирует нивелирующий подход к подобного рода вещам. Ответом на скоротечность и мрачность жизни может стать, например, регулярный просмотр фильмов братьев Маркс, как он делает это в фильме «Ханна и ее сестры». Его персонаж склоняется к самоубийству, пытается застрелиться, у него это не получается, и после этого в безотчетном состоянии он бредет в кинотеатр, где показывают «Утиный суп». Братья Маркс играют шлемами охранников как колокольчиками, и мир для персонажа постепенно вновь обретает смысл: почему бы просто не наслаждаться жизнью, пока есть такая возможность? Другой полуавтобиографический персонаж Аллена, Элви Сингер из фильма «Энни Холл», уже очень давно произнес, что жизнь «полна одиночества, страданий и несчастий, но все это слишком быстро заканчивается».

Спустя несколько лет Аллен в одном интервью пересмотрел свою философию, и нашел другое решение: «Я действительно думаю, что это мрачное, болезненное, кошмарное, бессмысленное существование, и единственный способ быть счастливым – говорить себе неправду, обманывать себя. Я не первый, кто говорит об этом и не самый убедительный. Об этом говорил Ницше, об этом говорил Фрейд: человеку в жизни нужны иллюзии». Противоположный подход просто немыслим или, по крайней мере, непригоден для жизни: постоянно думать, что все, что нам дорого в этой жизни, скоро исчезнет. Мы всю жизнь стремимся заработать больше денег, испытать больше любви, получить то, что считаем важным, сделать то, что считаем важным, исправить ошибки, помогать другим, расширять свое представление о Вселенной, развивать технологии и облегчать жизнь; если считаем себя художниками – стремимся создавать красоту и истину, и все это стремимся сделать в тот краткий промежуток времени, который доступен нам. Через каждые сто лет мы исчезаем, и другая масса людей стремится сделать все то же самое. Время – и даже не геологическое глубокое время, а то время, которое наступит после нашего времени – просто идет своим чередом. Это давно и хорошо представлено в негритянских спиричуэлс.

Самое яркое представление о свободе в нашей жизни неизбежно связано с представлением о застывшем времени: свободе от тирании часов. Рекламодатели не нашли более сильного единого образа блаженства, чем пустынный бесконечный песчаный пляж. В литературе этот символ представлен немецким философом Вальтером Беньямином в образе парижского фланера, который бродит по городу в мерцающих сумерках со своей черепахой на поводке и перемещается, соответственно, черепашьим шагом.

Космолог Карл Саган красноречиво высказался по этому поводу в 1994 году на первых страницах своей книги «Голубая точка». В феврале 1990 года космический аппарат «Вояджер-1», покидавший пределы Солнечной системы, сделал фотографии Земли с расстояния около 6 миллиардов километров. Об этом попросил специалистов Карл Саган (знаменитая фотография называется «Бледно-голубая точка»). Наша планета, как и следовало ожидать, на фотографии выглядела не очень внушительно. Но ее истинная незначительность в сочетании с потрясающим сиянием солнечной короны оказалась неописуемой: частичка столь малая, что ее легко было принять за пылинку на линзе фотообъектива. «Посмотрите на это пятнышко», – заклинал Саган.

Вот здесь. Это наш дом. Это мы. Все, кого вы знаете, все, кого вы любите, все, о ком вы слышали, все люди, когда-либо существовавшие на свете, провели здесь свою жизнь. Сумма всех наших радостей и страданий, тысячи устоявшихся религий, идеологий и экономических доктрин, все охотники и собиратели, герои и трусы, созидатели и разрушители цивилизаций, все короли и крестьяне, влюбленные пары, матери и отцы, дети, полные надежд, изобретатели и исследователи, моральные авторитеты, беспринципные политики, все «суперзвезды» и «великие вожди», все святые и грешники в истории нашего вида жили здесь – на пылинке, зависшей в луче света (…)

Эта голубая точка – вызов нашему позерству, нашей мнимой собственной важности, иллюзии, что мы занимаем некое привилегированное положение во Вселенной (…) Вероятно, ничто так не демонстрирует бренность человеческих причуд, как это далекое изображение крошечного мира.

Вот уж действительно, все суперзвезды… И что хотел сказать Саган этим невероятным сжатием нашего мира и демонстрацией нашей бренности? Надо быть немного добрее друг к другу.

У физика Ричарда Фейнмана был несколько иной подход: мы только в самом начале времени существования человечества. Если мы не уничтожим себя, смысл времени, отведенного нам – сохранить время для тех, кто придет после нас. Мы оставляем им, где можем, послания, свидетельства и прогресс. Мы «атомы, наделенные любопытством», и одно это придает нам как мельчайшей крупице вещества во вращающейся Вселенной какой-то смысл. Остается только смеяться и радоваться тщетности всего этого.

Наш собственный короткий забег, та самая черточка между датами на могильном камне, – все, что мы в состоянии противопоставить своей космической незначительности. Поэтому в этой книге я говорил преимущественно о практических вещах, ключевых моментах, когда отдельные наши мимолетные размышления о времени концентрировались в нечто более существенное. Вот еще одно. В 2011 году Рэнди Ньюман, более всего известный своей музыкой к фильмам «История игрушек», но любимый также за свои грустные и мудрые притчи о жизни американских взрослых, устроил небольшое выступление перед избранной публикой в лондонском выставочном зале компании Steinway and Sons. «Песня, которую я хочу исполнить для вас сегодня, называется «Теряя тебя», – начал Ньюман.

Не знаю, откуда берется большинство моих песен. Ну, если это только не заказ, когда мне платят для музыки к фильму или что-то в таком роде. Но этот случай особый. Мой брат был врачом, онкологом, лечил больных раком. В начале его карьеры у него был 23-летний парень, футболист, которому диагностировали рак мозга. Он умер очень быстро. Он был выдающимся спортсменом – и его не стало. Родители этого парня разговаривали с моим братом. Они, в частности, сказали: «Сорок лет назад мы потеряли семьи в лагерях уничтожения в Польше. И мы это пережили, постепенно мы это пережили. Но сейчас у нас не остается времени пережить это». И это глубокая мысль в своем роде.

Глубокая мысль, из тех, что находят отклик. Мы озабочены мельчайшими частицами времени – расписанием движения поездов, точностью хода часов, но отойти подальше и посмотреть на все это в более широкой перспективе нам почти не под силу. Не надо быть Эйнштейном, чтобы сообразить, что время – понятие относительное: его может оказаться достаточно, чтобы слишком рано потерять своих близких, или чтобы бороться с губительными последствиями тяжелых заболеваний. Жизнь слишком коротка и полна страданий, и большую часть отведенного нам времени мы тратим на то, чтобы выживать или как-то продлевать ее, ибо это единственное, чем мы несомненно обладаем.

Но есть и другое соображение. Мы никогда не видели того молодого футболиста или его родных; нам может не нравиться Рэнди Ньюман или его песни, но мы все понимаем многослойную сложность течения времени. Ньюман вложил сложность в свою историю – как во вступление, так и в песню – потому что истории и есть лучший известный нам способ зафиксировать течение времени. Истории также лучший способ придать смысл времени, и мы начали пользоваться ими, чтобы ориентироваться в жизни, задолго до того, как время стало предметом научного изучения и уж точно намного раньше появления часов. Сознательные «иллюзии» Аллена и Фрейда – тоже своего рода истории, осмысленный уход от реальности и смертности. Именно поэтому нас привлекают не только артефакты в Британском музее, но и медленное питание, и фотографии Картье-Брессона. Поэтому продолжают покорять сердца Девятая симфония Бетховена и Please Please Me группы «Битлз»: за их человечностью стоит история всех нас.

На протяжении всей книги мы могли видеть, как люди – каждый по-своему – писали современную историю времени. Создатели паровозов и железных дорог привели мир в движение, но потом создатели расписаний вновь внесли в него порядок. Часовых дел мастера беспрестанно усложняли свои творения, но потом гуру времени снова все упростили. Кристиан Марклей подвинул минутную стрелку, на которой повис Гарольд Ллойд. Рут Эван революционизировала календарь, а Базз Олдрин носил часы на Луне. Роджер Баннистер рвался к славе, а Ник Ут рвался на войну.

Наша одержимость временем довела нас до края, но мы не переступили его. Древние истории содержат представления о будущем, и наша бледно-голубая точка продолжает мчаться навстречу судьбе, на которую мы способны повлиять больше, чем кажется.