Глава четырнадцатая

Притормозить мир

I. Место, где время остановилось

В какой-то момент ближе к концу XX века принцу Чарльзу пришла в голову очередная блестящая мысль. Разочаровавшись в безудержной урбанизации 1980-х годов, принц заявил, что бездушные современные архитекторы нанесли больший урон стране, чем Люфтваффе, и он намерен что-нибудь с этим сделать. Он разработал план некоего комплекса, который должен сочетать в себе удобное проживание и расположенные поблизости разного рода мастерские. Лица, арендующие жилье у муниципалитета, будут жить в этом месте бок о бок с более процветающими, все все будут поддерживаться традиционных ценностей, а дети – играть играть в классики на безупречно чистых улицах. Влиятельный человек действительно обладает редкой и завидной возможностью повернуть время вспять.

Принц выбрал участок земли из своих владений на окраине Дорчестера в графстве Дорсет. Участок является частью герцогства Корнуэльского, которое занимает более 50 тысяч гектаров в 22 графствах и является основным источником доходов принца. Он назвал новый городок Паундбери, или Нью-Паундбери (поблизости находится более старый Паундбери, представляющий все то, что не нравится Чарльзу; ассоциации с сетевыми магазинами Poundland и Poundworld, которые появились уже после того, как возник новый городок, вызывают сожаление). Территория его составляет около 160 гектаров и рассчитана на 5000 жителей. Если вы хотите остановить мир или по крайней мере уменьшить скорость, с которой он изменяется, это то место, в которое имеет смысл вкладывать деньги.

Паундбери стал объектом насмешек буквально сразу после того, как было получено разрешение на его создание в 1989 году. Скептики, приезжавшие на поезде из Лондона, имели множество поводов порезвиться. Здесь не было телевизионных антенн (страшные), зеленых участков перед домами (разделяют), парковок перед домом (мешают), ничего неприглядного или неаккуратного. Там было так много правил, что посетитель, бросивший на дорогу фантик от конфеты, мог опасаться ареста полицией, находящейся в барражирующем над головой вертолете.

Будет ошибкой представлять себе Паундбери образцовой деревней или новым маленьким городом. Он задумывался как городская утопия, мечта не только принца Уэльского, но и тех амбициозных градостроителей, старомодных архитекторов и респектабельных граждан, которые слегка побаивались новостей, в том числе и о питбультерьерах. Но СМИ было весьма непросто посмотреть на ситуацию с другой стороны. Проект не был похож на гебридские или австрийские утопии 1930-х и 1960-х годов. Он не был направлен против прогресса, в нем не было ничего асоциального или высокомерного, что характеризовало, например, сознательно выбранный образ жизни Уолдена из утопии Генри Дэвида Торо. И вокруг него не возникло никакого культа (разве что культ Чарльза). Идея заключалась в объединении лучшего из разных миров: благородного нравственного ориентира и изысканной благопристойности истинного английского стиля в елочку с экологической эффективностью и земледельческими преимуществами эры интернета. Архитектура, опирающаяся на классицизм и доброкачественность, должна была быть органичной. Паундбери не имеет ничего против технологий, пока все кабели скрыты под землей и не видны, но в нем нет места антигуманной бесчувственности, которую обычно несет с собой цифровизация. Паундбери – теплый и приветливый, развивающий все те ценности, которые считались утраченными из-за безумной поступи индустриального мира. Это попытка восстановления достойного образа жизни под голубыми небесами. Существовал ли когда-либо подобный мир в Дорсете или где-то еще – тема, открытая для дискуссий.

Первый раз я побывал там весной 2001 года. Паундбери существовал уже шестой год и насчитывал около 500 жителей. Конечно, это было новое место, и его новизна более всего напоминала Томаса Харди. Мечта принца сначала воплотилась на бумаге, в мастер-плане градостроителя из Люксембурга Леона Кри, знатока принципов градостроительства Альберта Шпеера – главного архитектора нацистской Германии. (Кри написал книгу о Шпеере, где анализирует его теории чистого постмодернистского классицизма; прогнившие модернистские здания, полагал он, порождают гнилое современное поколение.)

Прогулка по Паундбери в начале нового тысячелетия вызвала у меня странные чувства, и я не очень понимал, в чем дело. Многие дома были жилыми, но людей вокруг было совсем мало. Это напомнило мне «огороженные» общины, которые я посещал во Флориде, разве что в Паундбери не было никаких ворот и оград, да и охраны в поле зрения не наблюдалось. Архитектурные принципы этого нового городка напоминали американское движение нового урбанизма, плотно заселенный анклав, как сказал мне директор по развитию Саймон Конибер, цель которого – «восстановление гуманной окружающей бытовой среды». В частности, это означает жизнь с минимальной зависимостью от автомобилей и возвращение доверия к общественному транспорту (автобусам), хотя исследование, проведенное спустя несколько лет, показало, что в Паундбери на одно домовладение приходится больше машин, чем в соседних городах. К его чести, в Паундбери улицы оборудованы очень скромно, и несмотря на огромное количество правил, принятых для города еще на стадии планировки, очень мало дорожных знаков, напоминающих о соблюдении ограничения скорости или «осторожно – дети», потому что правила диктуют сами улицы с непросматриваемыми поворотами, где разогнаться свыше 30 километров в час практически невозможно. И не услышите никаких автомобильных гудков. Отчасти, как можно предположить, из вежливости, но в основном потому, что нет поводов кому-то сигналить. Кроме того, водитель своим гудком может разбудить кого-то из обитателей – в любое время суток.

«На эту улицу мы приглашали королеву», – сказал Конибер (один из резидентов сказал, что «это было похоже на то, как мать проверяет учебный проект сына-школьника»). На каждом углу – бюро финансовых либо медицинских услуг (холистические, паллиативные, медитативные). Есть паб, свой Поэт-Лауреат, а также множество специализированных магазинчиков: шторы, жалюзи, велосипеды, для новобрачных… Самое крупное производство в Дорсете – завод по производству овсяных мюсли, расположенный на северо-востоке. Место выбрано так, чтобы исключить Паундбери из адреса; они предпочли менее точный, но более романтичный Дорчестер. Много красивых зданий, но нет единого стиля. Дизайн и каменная кладка (от неогеоргианского и викторианского стиля городских зданий до модифицированных амбаров) заимствованы из наиболее живописных других поселений Дорсета. Строения сгруппированы так, чтобы создать, в идеале, еще нечто более живописное.

Публика Паундбери не оценила мое предположение, что их новое место жительства напоминает декорации из фильма «Мэр Кастербриджа». Мне сказали, что здесь совсем не так тихо, особенно когда возвращаются из школы мальчишки – футбольные фанаты (не подумайте, что им разрешено пинать мяч в стены близлежащих домов). Действительно, здесь не совсем тихо, потому что откуда-нибудь всегда слышатся звуки бульдозеров и бетономешалок на месте очередного строительства.

Саймон Конибер сводил меня на шоколадную фабрику House of Dorchester и сказал: «Если завернете за угол, можете купить, как я их называю, обломки – 1 фунт 20 пенсов за пакет». Я спросил его насчет правил Паундбери. «О да, – ответил он. – У нас драконовские меры. Это архитектурный заповедник, и людям нравится. Все знают, что перепланировка запрещена. Дома, которые мы предлагаем, стоят от 150 до 350 тысяч фунтов. Местные названия – переулок Эвершот, улица Лонгмор, площадь Паммери – повторяют названия различных мест герцогства, в частности, ферм. С принцем всегда советовались. Есть одно яркое исключение – Браунсуорд-холл, центральное место города, назван в честь Эндрю Браунсуорда из компании Hallmark cards, который вложил в него деньги.

В нескольких шагах от этого здания расположено кафе «Октагон», в котором подают прекрасный кофе и панини. Его владельцы Клей и Мэри вложили в него все свои сбережения и очень гордятся записями в книге, которые оставляют посетители. «Очень вкусные пирожные, – гласит одна из них, – и удобные диванчики!»

За столиком около двери две пенсионерки, Лилиан Харт и Розмари Уоррен, обсуждают развитие Паундбери. Миссис Уоррен с супругом первыми купили здесь дом, миссис Харт с супругом – вторыми, и переселились в январе 1995 года. Им все здесь очень нравится, и не в последнюю очередь – расположение. «Я могу съездить на машине в супермаркет, легко припарковаться, купить все за 4–5 минут», – говорит миссис Харт, которую, видимо, больше интересуют быстрота и экономия времени, чем это волновало архитекторов ее городка. «Я могу добраться до клиники за 2,5 минуты, а за 30 секунд я уже на природе. Мне хотелось новый дом. В моем возрасте техническим обслуживанием дома заниматься трудно, а здесь все обеспечено». Женщины сожалеют лишь о том, что отсюда не очень просто добираться до аэропорта, потому что, как большинство населения Паундбери, зимой предпочитают перемещаться в более теплые места. Еще им хотелось бы иметь небольшой продовольственный магазин и почтовое отделение.

«Но серьезное возражение у меня только одно, – говорит миссис Харт. – Напротив нашего дома детская площадка, и она слишком маленькая. И расположена в неудачном месте». Она сообщала об этом представителям принца и узнала, что, «по слухам», ее собираются перенести. «Принц Чарльз действительно интересуется нашим мнением, – сказала миссис Уоррен. – Когда умер мой муж, он прислал мне соболезнование».

К другим мнениям относятся с меньшим энтузиазмом. Например, по словам Сью Маккарти-Мур, не слишком много внимания обращают на жалобы о гравии. «У меня две дочери-подростка, которые постоянно тащат его в дом», – говорила она мне. Этот гравий цвета верблюда, более дешевая альтернатива булыжнику и более симпатичный, чем тармак. В Паундбери он почти всюду. Привлекательность его в том, что на нем очень хорошо слышны шаги, а это помогает следить за соседями.

Но есть и другие, более крупные проблемы. Джонатан Гланси, бывший архитектурный критик, работавший в Guardian, полагает, что «это не работает ни на каком уровне. Здесь все перегружено. К новому строительству нужно относиться более спокойно и свободно, но в этот проект слишком много вложено. Улицы кажутся слишком широкими, потому что в отличие от старых поселений, на которые все ориентировалось, любое новое место создается с учетом строгих требований для обеспечения проезда крупного пожарного транспорта».

Конечно, легче построить образцовые дома, чем создать образцовое общество. И не важно, какие этические нормы и жесткие правила принимают их жители. «По идее принца Чарльза, тут на каждом углу должны были стоять мужчины, вытачивающие ножки стульев на токарном станке, – говорил Гланси. – В реальности все сидят на вторых этажах в своих спальнях и украдкой скачивают черт знает что из интернета».

После первого посещения Паундбери я возвращался в городок через 10 лет, а потом – еще через пять. В 2016 году это по-прежнему интригующее место и во многих смыслах вызывает восхищение. Идея остается состоятельной, работающей в социальном смысле (не выродилась в город-призрак, как опасались некоторые), а популярность концепции означает, что строительство зданий продолжается. Сейчас в нем около 2500 жителей (половина от задуманного), начальная школа расширяется, бульдозеры и экскаваторы видны на окраине, а окраина все ближе придвигается к Дорчестеру. Людям нравится то, что они видят, и то, чего не видят. Сюда продолжают приезжать из разных уголков Англии, где дела, по мнению переселенцев, идут не слишком хорошо.

Люди приезжают в Паундбери, потому что им не нравится скорость, с которой меняется их мир. Это маленькая Англия для эпохи Партии независимости Соединенного королевства. Тревожная кнопка всегда под рукой, и пожарные машины с чертежей превратились в реальность: огромное пожарное депо ныне – выдающееся сооружение города. Говорят, к его проекту приложил руку сам принц Чарльз. Как и Паундбери в целом, оно тоже вызывает жаркие споры: местным нравится, а пуристы морщат носы. Редактор журнала архитектуры и дизайна Icon считает, что георгианское величие спущено в канаву и называет его «Парфеноном на Бруксайде». Он полагает, что пожарные, работающие здесь, должны «носить штаны эпохи Регентства и напудренные парики, ездить на вызовы в красных ландо, а воду держать в деревянных бадьях». А один читатель Daily Mail, увидев в журнале фотографии, воскликнул: «Гораздо лучше, чем современная безвкусица, которая душит нас в городских центрах!»

Даже при своей самой счастливой судьбе принц Чарльз должен понимать, что Паундбери не может удовлетворить всем вкусам. На самом деле необычность – часть его притягательности. Городок, безусловно, не в моем вкусе, но мне в любом случае больше по душе его возвышенные амбиции, чем безликая альтернатива мелкопоместных коробок. Самое странное, на мой взгляд, в следующем: будущее этого города укоренено в прошлом, но в нем чувствуется и какое-то дальновидное представление о хорошей жизни.

В конце 1980-х годов, когда Паундбери только задумывался, погруженность Запада в безумную гонку жадного желания всего и сразу казалась безграничной. Когда социальные и экологические последствия этого еще не были просчитаны, а экономику еще не постигла судьба «Бельграно», многие не видели в этом негативных сторон. Но в наши дни идея (если не реальность) Паундбери сочетается с более широким представлением об ином образе жизни. Более спокойном, менее суетливом, где есть место задумчивости и переосмыслению целей. Кто-то понимает его как майндфулнесс, видит в популярных книжках, посвященных раскрашиванию, резьбе по дереву и в Life-Changing Magic Tidying («Магическая уборка»), в активизации разного рода ремесленничества, в долгосрочной заботе об окружающей среде, в журналах, посвященных стилю жизни, таких как Kinfolk, Oak, Hole & Corner («Родня», «Дуб», «Секреты») с их отчетливой ориентацией на вырезание деревянных ложек и скандинавский дизайн, и даже в фанатичной одержимости городских бариста. Несопоставимые в проявлениях и готовые объекты для пародий, эти силы непроизвольно сплетаются в то, что стало известно как движение медленной жизни и движение новых ремесел; не столько отрицание всего, что имеет отношение к скорости, сколько образ жизни, в котором ценятся явления более существенные, чем мгновенное удовлетворение и стремление к быстрым решениям.

В книге «Родной дом», имеющий подзаголовок «Интерьеры для медленной жизни», ее редакторы Натан Уильямс и Кэти Сирл-Уильямс объясняют, что «медленная жизнь – не столько стиль, сколько углубленная индивидуальная философия… Медленная жизнь – не о том, как мало нам надо для жизни, а о том, без чего наша жизнь невозможна». Цель – не праздность, а удовольствие через внимательность и терпеливость (один из примечательных аспектов медленной жизни заключается в том, что попытки ее определения часто начинаются с перечисления того, чем она не является). Как и Паундбери, движение легко пародировать и высмеивать. Сторонников медленной жизни можно упрекать в нарциссизме, ретроградстве, самодовольстве и невероятном занудстве. Есть ли в нем что-то большее, чем чистый романтизм?

Самое тяжкое оскорбление – в том, что его главные проповедники предлагают для важнейших мировых проблем решения, удовлетворяющие средний класс. Но некоторые аспекты движения имеют отношение к вопросам, выходящим за рамки локальной доступности капусты и семян чиа. Это сознание того, что как минимум один компонент медленной жизни уже уравнивает стремление к простым удовольствиям с политикой устойчивого развития, здорового образа жизни и сохранения благополучного развития наций. Иными словами, то, что начиналось как желание иметь приятную архитектуру и более размеренный ритм жизни, все больше выглядит как приемлемый способ спасения наших душ и всей планеты.