Глава восьмая
Роджер Баннистер бегает по кругу
В 1970-е годы, когда я учился в школе в Хэмпстеде, я был удостоен награды за успешное окончание учебного года; награда составляла 10 фунтов, которые я мог потратить на покупку любой книги, которая мне понравится.
Награды вручались в Актовый день – подражание Итоновской традиции. В этот день мы все, облаченные в брюки для крикета, должны были собраться в главном зале, в окружении бесконечных отчетов о достижениях спортивных команд, театрального отделения и потрясающих оксбриджских успехов. В этот день все, кого ты терпеть не мог, получали призы из рук тех, о ком ты никогда в жизни не слышал. Эти личности обычно имели весьма отдаленную связь со школой и всегда говорили о жизненных испытаниях и приготовлении лимонада. Чтобы произвести впечатление на мать, школу и того, кто будет вручать приз, я отправился в местный книжный магазин и выбрал книгу Майкла Гранта «Евреи в римском мире» – увесистый том, который я едва ли открыл, не говоря о том, чтобы его прочитать. Не думаю, что это на кого-то произвело впечатление, и в последнюю очередь – на того, кто должен был вручать приз, бывшего ученика школы Роджера Баннистера.
Он-то как раз произвел на меня впечатление. Баннистер был не просто одним из занудных выступающих, которых я боялся, а настоящим героем среди бывших выпускников. Он уже почти 20 лет был легендой. Не помню, говорил ли он в тот день о своем достижении, когда он пробежал милю менее, чем за 4 минуты (может, лишь мельком, наверное, это ему уже надоело, и всем была прекрасно известна эта история), но, во всяком случае, он был самой знаменитой личностью, с которой я познакомился, если рукопожатие можно считать знакомством. Спустя 40 лет я встретился с ним снова, и в тот момент он говорил только об этом – о тех быстро пролетевших четырех минутах, которые застывали, растягивались, повторялись, пересматривались, вспоминались и мифологизировались. За годы, прошедшие с того момента в 1954 году, когда он установил рекорд, многие люди пробежали милю гораздо быстрее. Отличие Баннистера от всех остальных заключалось в том, что его рекорд оказался вне времени.
При нашей второй встрече Роджер представлял свою новую автобиографическую книгу «Две дорожки» на книжной ярмарке в Чиппинг-Нортоне. Прошло 60 лет после его фантастического забега на спортплощадке Иффли-роуд в Оксфорде, но для нашего удовольствия он все еще продолжал набегать на финишную ленточку. «Каким-то образом мне удалось пробежать последний круг за 59 секунд… Время, казалось, остановилось или перестало существовать. Единственной реальностью были последние 200 футов у меня под ногами. Ленточка означала завершенность, даже уничтожение».
Он выступал в зале методистской церкви. Когда встреча закончилась, я подошел к нему и спросил, что он чувствует, многократно проживая заново те самые четыре минуты; я не мог вспомнить никого в аналогичной ситуации из любой области деятельности. Он сказал, что давно устал с этим бороться. «Было время, – сказал он, – когда я предпочитал, чтобы меня знали и за мои научные достижения». Но сейчас он уже не возражал. «Не думаю, что много людей за всю жизнь испытали такую радость, как я за свою четырехминутную работу!» Насчет четырехминутной работы он пошутил. Он стал одержим временем, и оно определяло его жизнь на протяжении двух лет.
Все ахали и восхищались историей Баннистера, поскольку его известность взлетела в небеса как ракета. Сенсационность ее была в любительском характере всего события и в особенностях подачи его в кинохронике «Патэ». Он рассказывал, как тренировался в обеденное время, чтобы сбросить 3,7 секунды со своего лучшего результата на милю, и о том, как в день соревнований организовал себе утреннюю смену в клинике Святой Марии в Паддингтоне, где работал врачом, чтобы успеть на поезд и своим ходом добраться до Оксфорда. Он вспоминал, что за полчаса до старта переживал о силе ветра и думал, что попытка рекорда может быть вообще не засчитана, и о том, как соперники по забегу Крис Брашер и Крис Четуэй неприязненно к нему относились. А затем в динамиках фирмы Tannoy прозвучали фантастические слова его друга Норриса Макуиртера: «Результаты восьмого номера программы – забег на милю. Первый – Роджер Гилберт Баннистер, представитель колледжа Эксетер и Мертон, с временем, которое подлежит ратификации… Новый рекорд стадиона, национальный рекорд Британии, рекорд открытых чемпионатов Британии, рекорд Европы, рекорд стран Содружества и мировой рекорд… Три минуты…» И ликующий вопль трех тысяч зрителей заглушил последние слова. Он показал время 3 минуты 59,4 секунды.
Самое интригующее в отношениях Баннистера с временем – в области психологии. До того, как на беговой дорожке появился Баннистер и его приятели, спортсмены на протяжении десятилетий пытались преодолеть четырехминутный барьер и с каждым годом все больше приближались к нему. Уолтер Джордж в 1886 году в Лондоне пробежал милю за 4 минуты 12 и 3/4 секунды. Считалось, что этот рекорд не будет побит никогда. В 1933 году новозеландец Джек Лавлок в Принстоне показал 4.07,6. Во время войны результаты росли фантастически – словно спортсмены решили: «сейчас или никогда». В июле 1943 года швед Арне Андерссон в Гетеборге показал 4.02,6, а через год в Мальме – 4.01,6. Еще через год другой швед, Гундер Хегг, тоже в Мальме, пробежал милю за 4.01,3, и этот рекорд держался девять лет – до того дня, когда заточил шипы своих беговых туфель Роджер Баннистер. Когда Баннистер приехал в Оксфорд на соревнования, некоторые спортсмены желали, чтобы он заболел, полагая, что 1954 – это их год, и не в последнюю очередь американец Уэс Санти и австралиец Джон Лэнди (оба были чрезвычайно расстроены, когда репортеры поспешили сообщить, что Баннистер их опередил).
Может показаться странным, но после того, как это сделал Баннистер, выбежать из четырех минут смогли и другие. Через семь недель в Турку Лэнди показал поразительные 3.57,9. Затем Баннистер в Ванкувере снова пробежал быстрее четырех минут, а на следующий год в Лондоне заколдованный барьер покорился Ласло Табори, Крису Четуэю и Брайану Хьюсону. В 1958 году рекорд перешел к австралийцу Хербу Эллиоту, показавшему время 3.54,5. В 1966 году его превзошел американец Джим Райан с временем 3.51,3. В июле 1981 года в Цюрихе Себастьян Коэ пробежал милю за 3.48,53, но буквально через неделю рекорд побил его главный конкурент-средневик Стив Оветт: 3.48,4. Через два дня в Брюсселе Коэ вернул себе пальму первенства с результатом 3.47,33. В июле 1999 года марокканец Хишам эль-Герруж показал 3.43.13 – этот рекорд держится до сих пор, но когда-нибудь, несомненно, тоже будет побит. Нынешний рекордсмен, благодаря сочетанию усовершенствованной диеты, специальным тренировкам на высоте и физическим показателям, на финише оставил бы Баннистера на 120 ярдов позади себя.
Разумеется, эта история не только о спорте. Предел достигнут, предел превзойден; то, что казалось невозможно в один год, становится реальностью в следующем. «Книга рекордов Гиннесса» под редакцией Норриса и Росса Макуиртеров и создаваемые на ее основе телепрограммы предсказывали подобные ситуации. Прежде чем спортивные достижения стали сюжетами для книги рекордов, уже существовало четкое понимание, что человеческое существо (прямоходящее, без хвоста) гораздо медлительнее по сравнению с теми, кого оно пытается догнать. Кенгуру развивает скорость до 70 км/ч, гепард – до 137 км/ч, иглохвостый стриж – до 350 км/ч. До появления пара и механизации человек мог передвигаться со скоростью до 60 км/ч на ледяных санях или на лошадях. Некоторое время к рекорду скорости, испытанной человеком, оказался причастен (случайно) некто Фрэнк Эбрингтон. В 1843 году на участке пневматической железной дороги Кингстаун – Далки близ Дублина он оказался на отцепившейся платформе, которая понеслась под уклон и разогналась до 135 км/ч. Первыми преодолели рубеж скорости в 100 миль (160 км) в час экипажи, испытывавшие электрические вагоны компании Siemens & Halske на трассе близ Берлина в 1901 году. А с самой высокой скоростью в истории человечества перемещался в пространстве экипаж космического корабля «Аполлон-10» при входе в атмосферу Земли: 39 897 км/ч.
Роджер Баннистер бежал со средней скоростью 24 км/ч. Но четыре минуты Баннистера – блестящий пример не только скорости, но и фрагмента времени как такового. Четыре минуты – идеальный отрезок для тех, кто может и не интересоваться спортом вообще: достаточно много, чтобы удерживать ваше внимание, но не слишком долго, чтобы наскучить. Пробежать милю за четыре минуты – это то, что мы можем легко себе представить, даже притом, что до Баннистера этого никому не удавалось. Четыре минуты длится звучание одной стороны пластинки на 78 оборотов, одна песня в жанре поп-пузыки, один просмотр YouTube без специальных интересов.
«Итак, леди и джентльмены, сегодня мы предлагаем вам совершенно исключительный лот. Вы уже поняли, как я надеюсь, что “Кристис” (Christie’s) чрезвычайно польщен тем, что может предложить вам это – самый важный, символический предмет из спортивных реликвий, британских спортивных реликвий, из всех, что когда-либо выставлялось “Кристис”. Разумеется, беговые туфли Роджера Баннистера, в которых он установил мировой рекорд 6 мая 1954 года на беговой дорожке в Иффли-роуд. Мы с удовольствием представляем их…».
Время идет, и аукционные дома или благотворительные мероприятия всегда от этого в выигрыше. Сейчас сентябрь 2015 года. После того забега прошел 61 год и 6 месяцев. Начинается аукционная сессия под названием «Необычайное». Туфли Баннистера идут под лотом № 100. Аукционист уже расстался с коллекцией из 21 новенькой тарелочки для бисквитов и действующей механической моделью землечерпалки викторианской эпохи. Была представлена также сосновая дверь из студии художника Рональда Сирла с автографами, помимо прочих, Джона Пила и Стивена Хокинга.
Туфли Баннистера весят 127 граммов каждая и выглядят как копченые селедки, с белыми когда-то шнурками и шестью примитивными шипами на подошвах. Они демонстрируются в витрине из оргстекла сбоку от подиума аукциониста, но когда доходит очередь, ассистентка в белых перчатках достает их и держит перед своим лицом. Фотографы спешат вперед, чтобы запечатлеть момент. В аукционном зале потенциальным покупателям выдают листочки с объявлением: «Название этого лота следует читать “Пара черных английских беговых туфель из кожи кенгуру”, а не так, как указано в каталоге». Впрочем, в каталоге написано то же самое, только нет слова «кенгуру». (Невозможно представить, сколько человек в зале подумали: «Вот из-за кенгуру он, наверное, и бежал так быстро!»)
Было и еще одно объявление: «Примечание, в котором сказано, что сэр Роджер Баннистер ушел из профессионального спорта, следует толковать как “из любительского спорта”». Каталог оценивает их в пределах от 30 до 50 тысяч фунтов, но это весьма приблизительно. Эти туфли никогда еще не выставляли на аукцион.
«Как вы догадываетесь, леди и джентльмены, мы весьма заинтересованы в этом лоте, поэтому я быстро пропускаю предложения от 45 до 60 тысяч фунтов. 60 тысяч уже предложено. Есть предложения выше? Кто даст мне 65 тысяч? Шестьдесят пять, есть. Шестьдесят пять, Кейт, спасибо. Шестьдесят пять тысяч. Кто больше? Семьдесят тысяч в глубине зала, благодарю вас, сэр. Семьдесят тысяч, Кейт, вернись ко мне».
Кейт и ее коллеги сидят в углу зала, принимая телефонные звонки от участников торгов. «Семьдесят пять тысяч. Восемьдесят тысяч. Восемьдесят пять. Восемьдесят пять тысяч фунтов. Девяносто пять. Девяносто пять тысяч. Сто тысяч фунтов, благодарю вас, сэр, в глубине зала, сто тысяч фунтов. Теперь телефоны. Сто тысяч. Сто двадцать тысяч, сто тридцать тысяч. Сто сорок тысяч. Сто пятьдесят тысяч, очень хорошо». На этом дело не заканчивается. «Сто восемьдесят тысяч, новый участник. Подумайте там, в глубине зала. У Кейт – сто восемьдесят тысяч». Туфли в итоге уходят за 220 000 тысяч фунтов, и с последним ударом молотка аукциониста в зале раздаются аплодисменты. Анонимный покупатель, звонивший Кейт, победил, затратив три минуты времени и 266 500 фунтов с учетом налогов и комиссионных. Когда Баннистера перед началом торгов спросили, почему он их продает, он сказал: «Удачное время с ними расстаться». Он слабел, ему нужно было думать об оплате счетов по уходу, о детях, благотворительности… 60 лет назад как спортсмен-любитель он навечно скомпрометировал бы себя, извлекая выгоду из старинного и благородного вида спорта. В наши дни, разумеется, в эпоху систематических допинговых скандалов с советскими олимпийцами и паралимпийцами, привлекающимися к суду за убийство своих подруг, все проходит, и очень даже неплохо.
В 1955 году Баннистер оставил беговую дорожку и посвятил себя медицине. Его специальностью стала вегетативная нервная система. Пытаясь объяснить, что это такое, он любит цитировать американского физиолога Уолтера Кэннона: «Это часть нервной системы, которую мудрое Провидение решило оставить вне досягаемости произвольного регулирования». Баннистер с коллегами много лет изучал мозговое кровообращение, зрительные нервы, легкие, сердце, мочевой пузырь и пищеварительную систему. Один из его наиболее значительных результатов – выяснение причин и смысла обмороков (или, по-медицински, постуральной гипотензии) вследствие эмоциональных стрессов (вызываемых, к примеру, видом иголки, крови или внезапными плохими известиями). Многие эксперименты Баннистер проводил на механическом вращающемся столе, который выкатили из клиники на Грейт-Ормонд-стрит, и он прибрал его себе. Он закреплял пациентов на этом столе привязными ремнями и начинал вращать его в горизонтальной и вертикальной плоскости, при этом измеряя кровяное давление и прочие функции сердца.
Давние статьи в журнале Lancet раскрывают детали исследования Баннистером вегетативных расстройств разного происхождения, но наиболее важной считается его работа по анализу «Клинической неврологии» Брейна – классического пособия по диагностированию и лечению расстройств в диапазоне от эпилепсии до менингита. Книга позже стала известна как «Клиническая неврология» Брейна и Баннистера, и к моменту выхода ее седьмого издания в 1990-е годы он внес в нее результаты новых исследований молекулярной генетики и неврологических осложнений, вызываемых СПИДом. Но в четвертом издании 1973 года одно из важнейших изменений, внесенных Баннистером, касалось того, что тогда еще называлось болезнью Паркинсона, или paralysis agitans – «дрожательный паралич». Дегенерация нейронов всегда прогрессирует, отмечал Баннистер, хотя скорость их разрушения существенно варьируется. Тогда существовал широкий диапазон лекарственных средств, снижающих тремор, но обратить вспять или остановить процесс было невозможно. Спустя более чем 40 лет понимание причин болезни Паркинсона и способов ее лечения значительно продвинулись вперед, но результат, в принципе, остается прежним. Болезнь Паркинсона, вне зависимости от ее тяжести и проявлений – недуг, который тормозит человека; он деформирует двигательную систему и может кардинальным образом повлиять на восприятие времени. То, что сам Баннистер страдает этим недугом, он называет «странной иронией», но я не уверен, связана эта ирония с его работой или с его славой.
За деятельность в области медицины Баннистер был возведен в рыцарское достоинство. Он работал советником правительства по вопросам здравоохранения, а в 2005 году был удостоен премии Американской неврологической ассоциации «За достижения всей жизни» в области углубления наших представлений о дегенеративных заболеваниях. Но я уверен, всех, кто тогда пришел увидеть его в Чиппинг-Нортон, интересовало другое его достижение.
На протяжении многих лет Роджер Баннистер, разумеется, повторялся; это напоминает бег по кругу. Один великий день, одно действительно славное достижение, один идеальный результат, который со временем многие превзошли. Но его достижение невозможно улучшить, и не имеет значения время, за какое пробегают милю современные легкоатлеты, а вегетативная неврология интересует вас пока что как тема застольной беседы. Рекорд остается рекордом. Я спросил Баннистера, эти 3.59,4 для него проклятие или счастье, и тут же почувствовал неловкость за свой вопрос – несносного мальчишки, который один раз в школе получил приз за успешное окончание учебного года и с тех пор ничем особенным не выделялся. Наверное, о тяжести его спрашивали не реже, чем о славе. Но он был великодушен и терпелив, демонстрируя бодрость духа в стиле «Пиксар». «Нет, я считаю это за честь, – ответил он. – Думаю, это показало молодым людям, что в мире нет ничего невозможного». (Как он писал в 1954 году и повторял в 2014-м, «мы были участниками того, что до нас было никому ни под силу, и это осталось навсегда, как бы быстро люди не научились преодолевать милю в будущем».) Так что он повторил свою историю. Он не смог рассказать ту же самую историю по-новому. Время обычно предполагает преувеличение (рыба, которая сорвалась с крючка, со временем становится все больше), но не в данном случае. Всегда будет 6 часов вечера на стадионе Иффли-роуд 6 мая 1954 года, и Баннистер, которому уже за 80, опирается на достоверные факты. В 1954 году, впервые рассказывая о забеге, он писал: «Эти последние несколько секунд казались бесконечными». А теперь написал так:
Бледная полоска финишной ленточки маячила впереди, как бухта спасения, убежище после битвы. Руки всего мира ждали, чтобы подхватить меня, если я только добегу до финиша, не сбавляя скорости… Потом у меня кончились силы, и я рухнул почти без сознания, но руки поддерживали меня со всех сторон… Я чувствовал себя как использованная лампа-вспышка, не ощущая никакой воли к жизни.
В воспоминаниях, переизданных в 2014 году, он почти ничего не изменил: «Бледная полоска финишной ленточки маячила впереди, как бухта спасения, убежище после битвы. Руки всего мира были готовы подхватить меня, если я только добегу до финиша, не сбавляя скорости… Потом у меня кончились силы, и я рухнул почти без сознания, но руки поддерживали меня со всех сторон… Я чувствовал себя как использованная лампа-вспышка». Главное отличие в том, что, постарев и приближаясь к концу, он теперь имел «волю к жизни». Но было и еще одно небольшое изменение. Те последние ярды перед финишной ленточкой были, как казалось ему, такими длинными, что время забега и время на секундомере не совпадали. Но они получили новое гибкое осмысление. 60 лет назад он написал: «Последние несколько секунд казались бесконечными». В новой книге это звучит так: «Последние несколько секунд казались вечностью». Мысль, по сути, та же, но изменение фразы имеет для него значение, потому что он проживает эти последние несколько секунд всю жизнь.
Он подписал штук двадцать книг и медленно, опираясь на палку, побрел из церкви к машине, которая ждала его, чтобы отвезти через Котсуолдс домой.
