из романа «Сквозь другую ночь»

«Я часто задаюсь вопросом, когда всё началось?

Это может показаться бессмысленным: зачем рефлексировать о том, чего не изменить? Зачем перебирать в памяти случившееся и кричать себе: „Надо было поступить иначе!“ Ведь я не поступлю иначе. И вряд ли такой же выбор когда-нибудь вновь передо мной встанет. Но и не думать не получается. Ведь это моя жизнь, и она действительно изменилась из-за того, что на том перекрёстке я свернула не в ту сторону. Впрочем… Чего-чего, а перекрёстков в моей жизни случилось предостаточно, и далеко не всегда мой внутренний навигатор выбирал правильный поворот. Он у меня слишком подвержен эмоциям. А эмоции… С одной стороны, это то, что запоминается ярче всего, сильнее всего, поэтому я точно знаю, почему на тех перекрёстках я выбирала именно те дороги. Но они же, эмоции, туманят голову так сильно, что вскоре ты хватаешься за неё с криком: „Зачем я так поступила?!“ Так бывает не всегда, но часто. Я это знаю. Я привыкла думать, что всё началось с книги, с моей первой и пока единственной книги, которая называется „Пройти сквозь эту ночь“. Она стала для меня и Вызовом, и Поступком. А если вы думаете, что я использую прописные буквы для усиления пафоса, то нет, книга, а точнее, идея книги, идея написать её, стала для меня очень важным перекрёстком. Одним из самых важных в жизни. И я, конечно же, понимала, что сделанный мною выбор не останется без последствий. Вы скажете, что ничего не остаётся без последствий, и будете правы, но последствия последствиям рознь, и именно они определяют, прошли ли вы очередной жизненный поворот, или же, выбрав дорогу, вы совершили Поступок – в том случае, если не поняли этого раньше.

Я понимала.

Поэтому была готова к последствиям Поступка.

И поэтому сейчас я пишу роман-катастрофу.

И даже не столько пишу, сколько просто фиксирую происходящее, нанизывая эпизод за эпизодом, выстраиваю сюжет и… и вижу, как рушится мир. Как в фильме-катастрофе: плиты пришли в движение, сталкивая континенты; или рассыпается Луна, врезаясь в Землю миллиардами обломков; или приключился зомби-апокалипсис и вокруг одни лишь кровожадные чудовища. В общем, в мою жизнь собирается врезаться полоумный астероид, а Брюс Уиллис не в настроении её спасать. И иногда на меня накатывает ощущение полнейшей безнадёги, потому что с того момента, как явился Павел Русинов, всё пошло наперекосяк. Сначала потихоньку, будто уголок обоев задрался. Но его не поправили, не подклеили, и вот уже падает на пол целый лист и готов оторваться следующий, да к тому же вместе с куском стены. И я чувствую, как от напряжения начал дрожать сам дом и по его фундаменту, который казался незыблемым, побежали трещины.

Вербин, которого я изначально приняла за простака, докопался до смерти Вени, что стало для меня полной неожиданностью. Я предполагала, что, взявшись за книгу, полицейские начнут проверять и перепроверять убийства пятилетней давности, но длинного Вербина те преступления совершенно не заинтересовали. Или он сделал вид, что не интересуется ими. Зато он плотно занялся мной, моим издателем, редактором и друзьями. Он выкапывает вокруг меня гигантские пласты земли, просеивает их и внимательно изучает то, что находит. Иногда это засохшие, никому не интересные кости и разбитые черепки старых сплетен, от которых ни холодно ни жарко. Но вместе с ними в толще времени хранится то, что до сих пор вызывает жгучую боль, которая становится нестерпимой, когда Вербин вытаскивает эти находки из толщи, в которой они нашли упокоение, и принимается изучать. И его нельзя остановить… Какой же наивной я была, когда с улыбкой мечтала, чтобы полицейские заинтересовались романом. Не представляя, что это за машина, большая, бездушная, холодная машина, нацеленная на одно – узнать правду. Во всяком случае, та часть машины, которой управляет Феликс Вербин. Это даже не жернова правосудия, это камнедробилка, способная обратить в песок любую скалу, чтобы потом её просеять и увидеть, что же скрывалось внутри. Вот почему я пишу роман-катастрофу: нанизываю на нить сюжета эпизод за эпизодом, наблюдая за тем, как рушится окружающий меня мир. Мой мир. И вот почему я пришла к выводу, что в моей новой книге не будет ни слова лжи: потому что я не смогу обмануть Вербина, он слишком хороший читатель.

Нет, ложь будет.

Потому что иначе мне не спастись…»

Отправить