Глава 16

— Судя по взглядам Уастырджы, у Марии Петровны больше шансов женихом обзавестись, чем у меня, — прозвучал тихий, но отчетливый комментарий Мирославы, словно она просто констатировала погоду за окном.

Я невольно фыркнул, наблюдая, как Николай буквально вздрагивает от этой фразы. Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки, а в глазах вспыхнуло то самое семейное раздражение, знакомое всем, у кого есть младшие сестры.

— Молчи уж, — прошипел он сквозь зубы, потирая виски, будто пытаясь стереть остатки дурмана звероцвета. — Выдать бы тебя замуж, чтобы твоя пушистая задница неприятности мужу приносила, а не нам. Да боюсь, после вчерашнего шахзаде и не посмотрит в твою сторону.

Я покачал головой, ловя краем глаза, как губы Мирославы дрогнули — то ли от обиды, то ли от сдерживаемого смеха.

— Николай, ты вроде бы оборотень, а простых истин не понимаешь. Мы тут им такие предбрачные игрища устроили, что её ценность как самки только возросла. — В воздухе повисла тягучая пауза, прежде чем я продолжил: — Абдул-Азиз — хищник, а значит охотник, прежде всего. Чем сложнее добыча, тем она ценнее.

Белухина фыркнула, поправляя прядь светлых волос, выбившуюся из строгой косы:

— Это не только оборотней касается. — Её взгляд скользнул по мне, затем по Тигрову. — Вы все мужчины так устроены… Ну или, во всяком случае, те, в ком есть настоящее мужское нутро.

Я же отслеживал реакцию Тигрова. Его зверь — матерый амурский тигр — то урчал глубоко в груди, то вздыбливал шерсть, когда разговор касался шахзаде. Особенно красноречивой была та самая куча золота из Дербентского хранилища — немой, но красноречивый аргумент в борьбе за самку.

— Вы пока возвращайтесь в тепло, а мы с Еремеем вас догоним, — предложил я, замечая, как Николай с сомнением оглядывает оставленные горы золота.

— А это?.. Вдруг кто-то ещё сунется?

Мои губы растянулись в улыбке, лишённой тепла:

— Пусть попробуют. Про памятник я не шутил.

Когда последние шаги затихли вдалеке, мы с Тигровым уселись на поваленный ствол. Угли в костре потрескивали, выбрасывая последние искры.

— Еремей, а ты женат? — вопрос повис в воздухе, нарушая многолетнее табу наших мужских разговоров. Как-то не интересовался я подобным фактом, признаться. На все праздники он приезжал один, да и кутили мы, женского пола не чураясь. Однако, в мире разрешенного многожёнства это совершенно ничего ен означало. Вполне могло оказаться, что его жена или несколько жили где-то в Сибири в теремах и регулярно рожали ему котяток.

Он замер на мгновение, его пальцы сжали ветку, которая тут же превратилась в труху.

— Нет! — коротко ответил тот. — С моей кошачьей любвеобильностью у меня бы гарем был побольше чем у того иранца, что на Мирку претендует.

Я прищурился:

— С учётом наших общих дел, сомневаюсь, что финансов на гарем тебе не хватит. Значит, дело не в этом.

Тигров издал звук, средний между смешком и рычанием:

— Зришь в корень, — не стал отнекиваться Еремей. — У нас ведь как принято, жена должна быть не только для постели, но и для души и сердца. А с этим сложнее. Раньше надо было, наверное. Сейчас-то уже куда… Мне братцы каждый год молодок показывают наших местных. Все как на подбор, кровь с молоком. Да только… покувыркаться с молодыми я сам могу, где найти по сердцу?

М-да, вот уж не думал, что Тигров раскроет мне свои душевные печали вот так походя, сидя на стволе и взирая на угли костра посреди горного ущелья. С другой стороны — места лучше и не придумаешь.

— А с Мирославой-то что думаешь?

Его зверь замурчал за спиной, а сам Еремей сгорбился, будто под невидимым грузом:

— А Тигр его знает. Необычно оно как-то… Вроде бы и под хвост бы залез, а порой и выпороть хочется за самоуправство, а иной раз глянешь, и хочется этого глупого котёнка на груди пригреть. Да куда уж… я же её этак раз в пять старше буду, с ней, так как с тобой, не посидишь и не поговоришь. Юная, ветер в голове.

— Так что… отдавать её за Гепардеви?

Зверь за спиной у Еремея встал на дыбы, оскалился и зарычал, а сам оборотень только пожал плечами, не поднимая взгляда от кострища.

— Не знаю, мозгами понимаю, что хрен редьки не слаще. Что я кошак мартовский, что он. Только там статус повыше будет. А девицы они, знаешь ли, статусы тоже уважают. Я из младшей ветви, а он — из правящей.

М-да, удивил меня Тигров, признаться. И ведь в лоб ему не скажешь, что он влюбился похоже. Оно ведь, если он не о своих интересах думает, а о Миркиных в первую очередь, очень наглядно. Со стороны. А Тигров продолжал размышлять:

— И про традиции тоже понимаю. Там ей посложнее будет, чем у нас. Но знаешь, поживёт так пять-десять лет, а потом однажды прошипит в лицо, что лучше бы была женой шахзаде или что я ей жизнь испоганил. А я ведь не уверен, что после этого не прибью заразу. Ты её видел? Тростинка. Дышать страшно, не переломилась бы.

Я вздохнул, глядя на последнюю тлеющую головешку:

— Традиции традициями, статус статусом… — мои слова повисли в воздухе. — Но тамошние матери в гаремах детей сжигают гораздо чаще, чем наши. У них там… конкуренция, мать её.

Тигров не ответил, но его спина напряглась.

— А зверь твой что думает?

Еремей резко вскинул голову, его глаза вспыхнули жёлтым:

— Этот вообще думать не умеет! Ему каждую кошку в округе подавай.

Я поднял бровь:

— Не ради каждой ты хранилище банка опустошать решался.

Его реакция была мгновенной — гримаса возмущения, сменившаяся усталой ухмылкой:

— Да это всё звероцвет, будь он неладен! — пальцы оборотня прошлись по лицу. — Взял кошак верх и давай свои порядки наводить. А с катализатором ещё этим… Откуда же мне было знать, что он такое учудит?

Я откинулся на ствол, сцепив руки за головой:

— А он у тебя в соответствии с традициями калым решил уплатить, а не молодку портить. Это что-то да значит.

Тигров замер, будто впервые задумавшись об этом. Его зверь рыкнул странно, почти… по-человечески, явно соглашаясь со мной

— Сам не понимаю, как он её не успел оприход… — Тигров оборвал себя на полуслове. — И Машка бы не удержала.

— Вот что, — наконец, решил я сам для себя дилемму, — стойку твоего зверя на Миру я вижу так же ясно, как тебя сейчас. А там уж сам со своей второй половиной договаривайся. Но я бы советовал послушать его резоны.

— Ему-то всё равно… А мне как же… В пять раз…

— Молодость — недостаток, который очень быстро проходит, — хмыкнул я. — Вон, Абдул-Азиз кабы не в семь или восемь раз старше этой пигалицы, а сомнениями не терзается. И на других кошек смотреть не престал. Так что подумай, чего хотите вы со зверем, а я пока, пожалуй, весь этот балаган прекращу.

Я оставил Тигрова у кострища, дав ему возможность переварить наши слова. Угли уже почти погасли, оставляя после себя лишь тлеющую память о жарком пламени — очень похоже на то, что сейчас происходило в душе Еремея.

Ступая по пружинящему под ногами мху, я углубился в лес, где сердцебиение моих вассалов отдавалось в висках ровным, знакомым ритмом.

«Николай, бери Миру под мышку и выходи. Есть разговор», — мысленно вызвал я их, ощущая, как где-то впереди два сердца одновременно участили свой бег.

Они появились через пару минут — Мирослава, всё ещё с румянцем на щеках от недавних событий, и Николай, чьё лицо напоминало каменную глыбу, на которой кто-то высек выражение крайней степени неловкости.

Брат с сестрой выглядели не то чтобы виновато, но в их позах читалось напряжение. У Миры появилась нотка неуверенности во взгляде, будто она впервые задумалась, что её выходки могут иметь последствия. А вот Николай… Он терзался так, будто нёс на плечах ответственность за всё произошедшее здесь.

Я прошёл глубже в чащу, надеясь, что здесь наш разговор не смогут подслушать чуткие уши Тигрова.

— Вот что… — начал было я, но Николай, не в силах сдерживаться, выпалил:

— Михаил Юрьевич, у нас просьба!

Это уже становилось интересным. После всех перипетий, кажется, брат с сестрой до чего-то договорились. Хотелось бы, чтобы до чего-то умного, но здесь уж как выйдет…

— Слушаю, — кивнул я, скрестив руки на груди.

Николай сделал глубокий вдох, будто собираясь прыгнуть в ледяную воду:

— Я прошу вас не давать согласие на её брак до исполнения восемнадцатилетия. Мы у вас под клятвой крови. Формально вы для неё — опекун. — Он бросил взгляд на сестру, в котором читалось странное сочетание злости и заботы. — Я, конечно, не рассчитываю, что у неё мозгов прибавится за ближайшие пару лет, тут радость, что хоть инстинкт самосохранения включился.

Я поднял бровь, переводя взгляд с Николая на внезапно покрасневшую Мирославу.

— Ты о чём?

— До этой дурочки наконец-то дошло, — Николай говорил резко, но в его голосе слышалась облегчение, — что её самостоятельная ценность вне семьи и вашей защиты — примерно как у котёнка перед стаей гиен. У нас-то хоть права какие-то есть, а у иранцев… — он сжал кулаки. — И вы спасать её каждый раз не примчитесь.

Вот в этом Полозов был неправ. Если уж я обменивался клятвами с людьми, то и на выручку приходил в случае нужды. Но в том, что случаев нужды у иранцев может возникнуть гораздо больше, чем у нас, была доля правды. Никакой дракон не смог бы уберечь Миру от кинжала в спину или яда в чаше.

— Кто надоумил? — спросил я у Мирославы, отмечая, как её обычно задорный взгляд теперь избегает встречи с моим.

Она потупилась, теребя пальцами с прядь волос:

— Супруги ваши… рассказали про нравы при иранском дворе. Про войны жён и наследников между собой, про то, как устраняют конкурентов… — голос её дрогнул. — Там такие интриги плетут, что меня сожрут, даже не заметив. Там семьи возвышаются и низвергаются, а я одна буду…

Похоже, жёнушки мои любимые тоже не остались в стороне от происходящего, успев переговорить по душам с девушкой. Юношеский оптимизм и желание удачно выйти замуж у Полозовой заметно поубавились, что не могло не радовать в свете поведения одного запутавшегося великовозрастного кошака.

— Запрет будет, — согласился я, видя, как плечи Мирославы странно опускаются — то ли от облегчения, то ли от разочарования. — А чтобы у кого-то не было времени на глупости… — я сделал паузу, наблюдая, как у Миры загораются глаза, — … отправлю-ка я вас на стажировку в службу безопасности банка.

Реакция была мгновенной. Мирослава едва не подпрыгнула на месте, её лицо озарилось восторгом, словно я предложил ей не рутинную работу, а путешествие в сказочную страну. Николай же, напротив, нахмурился ещё сильнее — он уже видел подвох.

— Вы же хотели своё охранное предприятие? Вот и посмотрите, как всё устроено изнутри, — продолжил я. — Да и… есть подозрение, что среди наших завёлся «дятел». Придётся прошерстить структуру.

— Мира, иди в сторожку, — вдруг резко сказал Николай. Его сестра открыла было рот для возражения, но, встретив ледяной взгляд брата, покорно поплелась к домику, лишь на прощание бросив на меня умоляющий взгляд.

Когда её шаги затихли, Николай повернулся ко мне, и в его глазах читалась твёрдая решимость стоять за сестру до конца:

— Вы сговорились о чём-то с Еремеем Аристарховичем?

— Нет, — честно ответил я, но информацию всё же решился подать не всю. Кое-что всё же было личным. — Кому-то стоит чуть повзрослеть да поумнеть. Блудливых кошек пруд пруди, а верных и преданных ещё отыскать надо. Но моё мнение, если человек и зверь в тандеме в первую очередь думают о счастье одной малолетней пигалицы, то это что-то да значит.

Николай кивнул отстранённо, переваривая мои слова. Затем, стиснув зубы, задал главный вопрос:

— А как теперь быть с шахзаде?

— Вернём золото. Поговорим, — пожал я плечами. — Впереди два года. Я не буду мешать никому. А там… либо кто-то сделает выбор, либо принц найдёт себе новую игрушку.

В глазах Николая мелькнуло что-то похожее на облегчение. Он кивнул и, не прощаясь, направился к сторожке — видимо, продолжать воспитательную беседу с сестрой.

* * *

Своих я отправил порталом обратно в Мантую в палаццо дель Те, Белухина с Тигровым сопровождали золото в банковское хранилище в Дербенте. Я же остался дожидаться шахзаде. В том что он явится, у меня не было сомнений. Дело было далеко не в золоте.

Абдул-Азиз появился к обеду. О его приближении вместе с личной гвардией мне подсказал дар крови. Иранцы не стали брать меня в кольцо, выйдя из леса единым кулаком оборотней. Кого там только не было: кроме всевозможных хищников, преимущественно кошачьих, была даже парочка магических зверушек, способных использовать магию: мантикора да пегас.

Правда, такой состав явно показывал, что принц готовился к войне не со мной, а с местными. Абдул-Азиз повёл носом в сторону крови вокруг меня, успевшей уже впитаться в землю. Его ноздри затрепетали, а после шахзаде криво улыбнулся.

Разговор он начал и вовсе с неожиданного признания:

— Я прошу у тебя извинения за всё произошедшее.

Мои брови невольно поползли на лоб.

— Ни одно из моих действий не имело злого умысла в отношении тебя либо твоих людей.

Еще бы оно имело… Тогда бы шахзаде здесь не извинялся. Клятва крови, она такая. Упокоила бы на месте. Видимо думал я громко, ибо Абдул-Азиз добавил:

— И хвала Гепарду, что клятва признала дружелюбность моих намерений. Начиная со звероцвета и заканчивая калымом… Это… мои неумелые ухаживания. Хотел укрепить Мире связь со зверем, как это делалось у нас. Я же не знал, что у тебя тоже есть зверь. И этот Зверь… явно не комарик. И охота эта с калымом… Хотел по традициям, как она рассказывала. А вышло…

Он умолк.

— Да уж, ухаживания явно не твоё, — хмыкнул я. — Кстати, охоту я отменил в одностороннем порядке. Так что калым придётся забрать.

— А почему отменили?

— Потому что вертел я эти ваши традиции на х… хоботе! Исполнится восемнадцать девице, тогда дам добро. Я так решил. Рано этой пигалице замуж. Ни ума, ни тормозов.

— Я так понимаю, нашлись несогласные? — указал Абдул-Азиз на кровь вокруг.

— Да плевать им было на саму охоту, им твоя гора золота жить мешала, — кивнул я на калым иранского принца. — Пришлось оправдывать звание дракона и стеречь не только девицу, но и золото.

— Мой друг, в твоём случае дракон — это не звание, а самое настоящее призвание, — рассмеялся шахзаде, но взгляд его оставался серьёзным. — Я надеюсь, ты не держишь на меня зла? Ибо какой бы ни была кошка, но дружба с тобой мне важнее любой женщины.

— Не держу. И всё же… — мой взгляд тоже стал серьёзным. — Если ты вздумаешь ещё раз посягнуть на моё даже с благородными намерениями, то будь добр сперва поставить меня в известность о своих идеях. — При этом я допустил частичную трансформацию, покрываясь драконьей чешуёй. — Это я тебе как дракон говорю.

Отправить