Глава 13

Смерть решила начать инспекцию своей армии с Французского легиона, раз уж оттуда пришли вести. Выходя сквозь портал в собственное место силы, она была готова ко всему, чему угодно, но только не к трёхметровому дендроиду, стоящему на колене с букетом из белых бутонов в руке. Её холодный, безжизненный взгляд скользнул по странной фигуре, и на мгновение она замерла, ощущая лёгкое недоумение. В её мире, где всё было пропитано тишиной и тленом, такое буйство жизни казалось почти кощунственным.

Многоголосый шёпот, похожий на рокот волн, расползался по катакомбам, возвращаясь эхом. Смерть сперва даже решила, что шёпот этот принадлежит её пробуждающейся армии, но нет. Пришлось напрячься, чтобы в шелесте лепестков угадать слова:

— Прикоснись к шипам, и я отблагодарю! Прикоснись! Не бойся! Прикоснись!

Смерть смотрела на цветочные гирлянды, увивающие весь тронный зал, колонны, сводчатый потолок и даже арку портала. Она чувствовала, как её холодная, безжизненная сущность сопротивляется этой странной, почти живой красоте.

«Да как они ещё не осыпались тленом?» — подумала высшая сущность, и в её мыслях воедино слились лёгкая ирония с недоумением.

— Прикоснись к шипам, и я отблагодарю! — продолжали шелестеть лепестки. Настойчиво, без остановки. — Прикоснись! Не бойся! Прикоснись!

— Умрёшь же, — ответила Смерть, обходя по дуге дендроида на колене и нервно хихикнула. Её смех был коротким, как удар ножом, и таким же холодным. — Банально, но с размахом! Интересно, ты — иллюзия?

— Мы живое! — тональность шелеста вдруг сменилась на обиженную. — Отец сказал, равноценный обмен, ты — нам, мы — тебе! Порадовать хотим!

— Обмен? Порадовать? Он у тебя дурак? Смертный за мной ухаживать вздумал? Жить надоело? — совершенно опешила Смерть, не понимая, как реагировать. Её голос звучал резко, но в нём чувствовалась тень растерянности. Она привыкла к страху, к покорности, к молчанию, но не к этому… к этой настойчивой, почти детской наивности.

— Не стоит принимать вежливость за слабость, госпожа, — прошелестели ей в ответ. — Нет обмена, нет цветения!

Дендроид распался на множество побегов и за пару мгновений расползся ветвями в разные стороны, теряясь в колоннах, уже увитых зеленью с нераскрытыми бутонами. Смерть словила себя на ощущении, что её разрывало два совершенно противоположных желания: оставить всё как есть с буйством зелени и жизни на столько, на сколько хватит заряда у этого странного артефакта иллюзий; и плюнуть на всё и прикоснуться к шипу. Но тогда сказка исчезнет сразу.

Шёпот стих, лишь изумрудное пламя в чашах продолжало гореть с тихим треском. Смерть стояла посреди зала, ощущая, как её холодная сущность медленно возвращается к привычному состоянию. Но что-то внутри неё всё ещё сопротивлялось, что-то, что она давно забыла.

«А что, собственно, я теряю? Подумаешь, очередное удобрение будет. Превращу в прах и развею».

И всё же… белоснежные бутоны, не то розы, не то жасмина убивать не хотелось.

Вопреки всеобщему мнению, Смерть не относилась к полюсу условного добра или зла. Она просто существовала, символизируя момент обрыва существования других существ. Скорый обрыв жизненной линии существа она слышала, как вибрирующую струну. И если уж распознавала во всеобщей какофонии вибрацию, то обязательно являлась посмотреть, кто это смог привлечь её внимание.

Сосредоточившись, Смерть постаралась услышать вибрацию от опустошающегося накопителя артефакта иллюзий. Тот должен был вот-вот истратиться и рассыпаться прахом. Но вибраций не было. Более того, поверх треска пламени Смерть с удивлением услышала совершенно иной звук — ровный гул жизни некротической силы.

— Что за?.. — Смерть потянулась к белоснежному бутону, но тот отпрянул из-под её несостоявшегося прикосновения. Смерть замерла, почувствовав лёгкое раздражение, смешанное с любопытством.

— Сказано же, к шипу! — прошелестели листья и раздвинулись в стороны, открывая взору длинные тонкие иглы, как у терновника.

Из-под ткани балахона появился белый туман и тончайшим усиком коснулся шипа. Если бы Высшая могла дышать, то наверняка задержала бы дыхание. Так она лишь опустила взгляд в пол, ожидая увидеть опадающий прах некогда живого растения или остатки магии иллюзий, рассеянной аурой смерти. Но ни первого, ни второго не произошло, зато зал окутал поразительно нежный аромат, в котором смешался просто клубок чужих чувств: боль от потери близкого существа, страх за нерождённого ребёнка, надежда на спасение, решимость уничтожить любого, кто встанет между родными и творцом этого чуда, смелость бороться даже тогда, когда сама Вселенная против, отчаянная решимость не сдаваться даже сквозь время и пространство.

На этом моменте существо под балахоном вздрогнуло…

«Ах ты ж… Что же ты не сказала…»

Смерть ещё раз прикоснулась к шипу, на этот раз не стала разрывать контакт:

— Ты красавец или красавица, но я хотела бы взять часть тебя с собой. Ты хочешь путешествовать со мной по мирам? Со мной не будет скучно. И еды всегда будет достаточно.

— Отец сказал, что много есть вредно. Нужно знать меру. Неуёмный голод разрушает всё вокруг, — серьёзно повторило растение.

— Твой отец беспримерно прав, малыш, — хмыкнула Смерть. — Но неужели ты не хочешь вырваться из этого подземелья?

— И оставить здесь часть себя в одиночестве и тьме? Нет! Отец сказал, что обязательно вернётся, ведь мы в ответе за тех, кого приручили.

Смерть любовалась распустившимися бутонами, сделавшими тронный зал похожим на одно из мест, которыми так любила её дразнить Жизнь. «Кажется, у меня появилось любимое место силы», — хмыкнула про себя Высшая.

Вслух же она произнесла, обращаясь к предполагаемому творцу этого маленького чуда:

— Я оценила! Впечатлил!

* * *

Мы ужинали с гостями и обсуждали совместную поездку на термы за городом, когда вдовствующая герцогиня Бела Занзара вдруг начала как-то странно на меня коситься. Она хмурилась, разглядывая меня и так, и этак, глубокая морщинка залегла у неё между бровей. И в тот момент, когда я уже собрался спросить, что она такого во мне рассмотрела, у герцогини вино пошло носом. Прокашлявшись, она со слезами на глазах воскликнула:

— Микаэль, ты сейчас умрёшь!

Я ещё успел удивиться, что это вдруг герцогиня начала чудить ни с того, ни с сего, когда моё сердце сперва пропустило удар, а после и вовсе остановилось, словно зажатое в стальных тисках. И в этот момент я услышал знакомый голос одной Вышей сущности со смешком:

— Я оценила! Впечатлил!

Света рванула ко мне, опрокинув стул, и на бегу швыряя шар магии исцеления.

— Какие, однако, у тебя супруги ревнивые, — последовал ещё один смешок. — Никакой личной жизни!

В меня полетел ещё один сгусток лекарской магии, значительно больше предыдущего, и ощущение стальных тисков вокруг сердца исчезло, позволив тому снова сделать удар.

— Какого хера⁈ — выругалась лекарка, тут же проводя диагностику моего организма. Не найдя ничего опасного, она нахмурилась не хуже Белы несколькими минутами ранее.

— Отставить панику, уже всё хорошо. Просто сердце остановилось.

— Просто⁈ — Света, кажется, готова была меня убить ещё раз на месте. — К твоему сведению, у мужчин твоего возраста сердце само по себе может остановиться только с посторонней помощью!

— Света, уже, правда, всё нормально. Это… это был очень странный способ связи, — попытался я успокоить жену. Вышло хреново.

— Способ связи? С кем? Со смертью⁈ — продолжала распаляться супруга.

— С ней самой, — не стал я отпираться, но, кажется, мои слова приняли за шутку.

— Знаешь что, — сердито нахмурилась лекарка, упирая руки в бока, — я поговорю с этими Хризантемовыми! Пусть выбирают какой-то более безопасный способ для связи! Пусть мобилет себе купят, в конце концов!

— Зато мы теперь знаем, как работает дар донны Белы, — попытался я перевести тему. — Весьма полезный, кстати!

Та кивнула, но настороженное выражение не ушло с её лица.

— Обычно он сильно заранее предупреждал, а не за пять секунд, — буркнула магичка.

Ужин продолжился в напряжённой атмосфере, но вскоре она сошла на нет за шутками, обсуждением маскарада и предстоящей поездки.

Отдохнуть мы решили на загородной вилле, находящейся в управляемом владении Русско-Азиатского банка. Это всецело было идеей баронессы Белухиной.

— У меня от пафоса вашего маскарада зубы сводило! Еле утерпела, чтобы не вмешаться! — громогласно объявила Мария Петровна. — Мне Еремей все уши прорычал, чтобы не вмешивалась, так здесь принято! Но душа-то хочет отдыха! Поэтому все летим к нам! Отказ не принимается! Будем по-нашему отдыхать, вино, шашлычки, озеро…

Не знаю, куда подевался мой инстинкт самосохранения, но я согласился. И не просто согласился, в гости мы отправились всей нашей немаленькой компанией, включающей семью, Кречетов и Гепардеви с Мирославой. Нет, начиналось-то всё чинно и благородно. Мы прилетели, расположились на пикник у озера, готовили шашлык, жарили рыбку, словленную тут же. К нам присоединились Тильда с Эоном, а заодно и сорванцов их забрал. Под присмотром родителей им даже разрешил снять артефакты-подавители… И вот где-то здесь, я предполагаю, что-то пошло не так…

Что представлялось мне под фразой «что-то не так»: ну покутили, может в Париж к Гиббону смотались или рельеф итальянский слегка подправили стараниями графини Вулкановой и Ксандра. Но я точно не предполагал, что очнусь от холода на опушке леса, а рядом будет гора золота.

Осмотревшись, я слегка охренел. То, что я сперва принял за лес, было окраиной соснового бора, укрывающего склоны окрестных вершин. В горах-то я как оказался? Также беглый осмотр показал, что на паре куч золота поменьше лежали такие же уляпанные и упитые Еремей Тигров и Николай Полозов.

Рядом тихо напевал протяжную песню на незнакомом языке женский голос, в котором я с трудом узнал Мирославу Полозову. Пришлось скатиться на заднице с вершины к своему вассалу. Девушка, обладая чутким слухом, как и всякий оборотень, обернулась на звон монет и с улыбкой ждала меня.

— Мира, что здесь происходит?

— О, Михаил Юрьевич, вы первый в себя пришли, хотите похлёбки?

Рядом на костре в котелке кипела наваристая уха, дразня ароматом завывающий от голода желудок.

— Не откажусь.

— Присаживайтесь, — девушка указала на поваленный ствол дерева в качестве лавки и широкий плоский пень рядом, служивший столом.

Расположившись, я получил деревянную миску с наваристой ухой и краюху свежего хрустящего каравая.

— И всё-таки, — напомнил я про свой вопрос…

Девушка хмыкнула.

— Сейчас ещё Еремей Аристархович с братом очнутся, и буду уже всем разом рассказывать, если позволите.

Отчего же не позволить. Я ел уху, причмокивая от удовольствия. Сварена она была по всем правилам, трижды вываренная, с рюмочкой водки…

Пока насыщал желудок, с удивлением понял, что голова у меня не болит, да и прочих признаков алкогольных возлияний, обычных после попоек с Белухиной, не наблюдается. Не удержавшись, я принялся просматривать память крови Мирославы. А там… Мать честная!

* * *

Двумя днями ранее, окрестности Мантуи

Мира сидела на берегу озера, размышляя, что сколько верёвочке не виться, а лучшей партии, чем Абдул-Азиз ей вряд ли найти. Во-первых, её кошка безоговорочно признала главенство зверя шахзаде. Это человеческая половина ещё сопротивлялась, и то больше из чистого упрямства и уязвлённого женского самолюбия. Вон, даже её сюзерен граф Комарин и тот не обошёлся одной супругой. И ничего, его жёны дружны между собой. Так что вокруг сильных самцов всегда была, есть и будет конкуренция. А Абдул-Азиз сильный.

Во-вторых, следовало признать, что условия, которые предлагал ей шахзаде, были гораздо лучшее тех, на которых большинство женщин попадали в тегеранский гарем. Замужество, личный, хоть и небольшой дворец, где она могла жить по своим правилам, и относительная самостоятельность после рождения хотя бы одного наследника мужского пола. К тому же, Мирослава не обманывалась. Подобные преференции ей выбил именно граф. Попадание под вассалитет Комариных — вообще самая большая удача брата и сестры Полозовых. Граф был строг и справедлив со своими людьми, но стоял за них горой, о чем Мира успела убедиться на своём опыте.

— О чём задумалась моя кошечка, — промурчал рядом гипнотический шепот шахзаде, обдувая горячим желанием нежную кожу шеи. У Миры даже мурашки пошли по всему телу.

— О том, что отец сватал мать по древним традициям, а сейчас уже все давно от них отошли, — ляпнула она первое, что пришло в голову.

— И каковы же ваши древние традиции сватовства? — вкрадчивый голос Абдул-Азиза обещал все наслаждения мира, если она расскажет. Грубые пальцы осторожно прикоснулись к подбородку девушки и повернули лицо красавицы к себе, едва не срывая поцелуй с чуть раскрытых губ.

— У нас невест воровали, а затем просили выкуп. Кто давал больший, тому и доставалась красавица, — сбивчиво говорила Мира. Ей казалось, что она несёт какую-то чушь, но остановиться было выше её сил. — Правда, предварительно спрашивали разрешения у отца и сговаривались с другими кандидатами на выкуп. Всё должно было быть честно.

— А разве сама красавица не имела права голоса? — ласкал слух девушки шахзаде мурчанием, нежно целуя кожу на запястье у Миры.

— Им-меет, — запнувшись подтвердила девушка, — она выбирает, кого оповестить о краже…

— Моя милая дерзкая кошечка, а ты бы сообщила мне, будь всё по вашим традициям?

— К-конечно.

Нежности между двумя оборотнями прервал граф Комарин:

— Абдул-Азиз, там угли готовы. Ты обещал мясо по собственному рецепту.

— Иду, мой друг! — медленно поднялся с места шахзаде, посылая воздушный поцелуй Мире: — Я скоро, моя кошечка! Всё будет так, как ты захочешь!

* * *

На этом я выпал из воспоминаний Полозовой с мыслями:

«Что же ты наделала, Мира? Ты же хищнику предложила устроить охоту…»

Полозова что-то такое прочитала в моём взгляде. Щеки её заалели, и она отвернулась в сторону знакомого звона. Это Еремей Тигров спустился со своего золотого лежбища.

— М-да, всяко с Машенькой бывало, но чтобы на куче золота проснуться, не припомню такого, — прокряхтел Тигров. Я же отметил, каким женским заинтересованным взглядом провела Еремея Мирослава. Посмотреть было на что. Возраст вовсе не сказался на фигуре и силе моего делового партнёра. И хоть, подозреваю, он был как бы не раза в четыре старше Мирославы, но её кошке было наплевать на такие мелочи. Она явно заинтересовалась зверем Еремея.

— Миш, а ты?.. — оборвал себя на полуслове партнёр, когда я указал на горочку золота поболее чуть в стороне. Тигров неаристократично присвистнул. — Мы на спор обнесли чью-то казну?

Я пожал плечами и указал на Полозова, ворочающегося на золоте. Гибкость тела пластуна поражала. Он умудрился свернуться в такую позу эмбриона, чтобы согреться, что, наверное, смог бы поместиться и в дамскую сумочку.

— О, а его с нами не было в Мантуе, если я правильно помню, — глубокомысленно изрёк Еремей. — А где мы, кстати, сейчас?

— Алания, Дигорское ущелье, — впервые заговорила Мира с момента пробуждения Тигрова, заодно и подав тому тарелку с ухой. Клянусь, я увидел, как кошак за его спиной потянул носом в сторону еды, но облизнулся при этом на обортницу, а не на уху.

Приплыли… Всё интереснее и интереснее…

И тут в себя пришёл Полозов. Тому, на удивление, хватило лицезреть три кучи золота, резко покрасневшую Мирославу и нас с Тигровым сидящих с тарелками ухи по пояс обнажёнными, чтобы сделать какие-то свои выводы, которыми он с нами и поделился:

— Судя по тому, что шахзаде я среди нас не наблюдаю, к нам скоро нагрянет в гости иранский экспедиционный корпус.

Отправить