Глава 20

Признаться, на некоторое время я даже завис, находясь в шоке от происходящего. Нет, я, конечно, помню, чем заканчивались мои видения в храме Саламандры, а именно появлением Гранда. И в том числе ещё тем, что всё это так или иначе приводило к моей смерти.

Ну, собственно, с понятием и принятием собственной смерти, да и вообще самоубийственностью всего происходящего, я давным-давно смирился. Однако вместе с тем я видел, что будущее всё-таки слегка изменилось по сравнению с вариантами, показанными мне в храме.

Конкретным изменением стало появление того же самого дракона, которого не было в первоначальных видениях, а также отсутствие момента, в котором я пользовался бы силой этого мира.

Там, при перестройке моего организма, я видел, что в финальной битве использую исключительно собственные силы и огонь, а земля и душа местного мира не приходили мне на помощь. А это означало, что в деталях всё будет иначе.

И пусть общая канва будущего была предопределена, но детали решали. И автором этих самых деталей, к моей гордости, становился в основном я. А это означало, что, в принципе, на будущее ещё можно повлиять. Основной вопрос только в том: как и в какой именно момент.

Гранд оглянулся на происходящую битву. Саламандра и все остальные боги не сразу заметили его появление. Дело в том, что они были слишком заняты выяснением отношений с давним противником и им было не до нового действующего лица.

Я тоже проследил за взглядом Гранда и увидел, как Арахна пытается оплести лезущего из разлома безумного бога нитями паутины. И да, я прекрасно понимал, что это была лишь визуализация ментального воздействия. Вот только первая эйфория от кажущейся победы внезапно прошла.

Бельзияр вдруг стал хохотать и с лёгкостью обрывать сковывающую его паутину.

— Ты что, старая карга, — рычал он сквозь хохот, — решила, что меня можно удержать? Да ничего подобного! Через твоих бывших первожрецов, через того же Максвелла я познал твою силу. Поэтому хрен ты мне чего теперь сделаешь. У меня защита от тебя, я вас всех значительно ослабил, и у вас нет оружия против меня. Вы не сможете меня подловить, как в прошлый раз, чтобы заточить в темницу. Нет у меня к вам больше веры, и сейчас вы все сами туда полетите вверх тормашками и попробуете на своей шкуре всё то, что пережил я!

Он снова расхохотался, и в смехе этом звучало неприкрытое безумие.

— Где ваши братья? — хохотнул с утробным рыком Бельзияр. — Где ваши сёстры? Где ваши друзья, которые были с вами? Помнится, в прошлый раз вас было гораздо больше. А? Что? — он вдруг сменил тон, который внезапно стал очень участливым. — Никого не осталось? Конечно!

Он словно разговаривал сам с собой и опять расхохотался.

— Конечно, никого не осталось, потому что это я. Я их всех подвёл под нож, я их всех уничтожил. Сперва я выкосил их последователей, а затем, когда некому им стало молиться, когда их сила начала иссякать, я уничтожил их самих: обессиленных, молящих о пощаде. То же самое будет и с вами. Так и знайте, недолго вам осталось.

Он рванулся вверх, но внизу его ещё что-то держало.

— То, что вы силами двенадцати богов и обманом, с помощью ментального воздействия, смогли меня заточить, я вам никогда не прощу. Но больше у вас это не получится. Сейчас у вас уже нет таких сил, а я сам, буквально, пропитался энергией этого мира. Вы мне вообще ничего не сможете сделать!

В этот момент Гранд переместился непосредственно к полю битвы.

— Ну, может быть, силой этого мира ты и пропитался, — произнёс он холодным, практически ледяным тоном, но слова его раздавались далеко по округе, — зато у нас есть сила ещё одного мира. Посмотрим, как тебе это понравится.

И начал действовать. Вокруг опешившего Бельзияра, прямо по краям разлома и даже из него самого, стали вырастать толстые ледяные стены.

Я почувствовал сухость, вся влага, которая только имелась во всей округе, была задействована Грандом. Но самое главное, что я увидел: из стены, вырастающей вокруг Бельзияра, внутрь начали расти острые сосульки, которые протыкали тело безумного бога, причиняя ему невероятную боль. Он начал дергаться и бесноваться, рычать и пытаться достать Гранда, только у него пока ничего не получалось.

Зато он начал притягивать к себе всю кровь, скопившуюся на поле битвы, ошмётки тел, валявшиеся повсюду. Начал впитывать в себя силы, питаться кровью поверженных низших, и топить вырастающую вокруг него ледяную стену, а также вгрызающиеся в него сосульки.

А затем, прямым указанием, он бросил на баррикады из ледяных игл всех тех низших, которые ещё оставались в живых, тех, кто ещё не уничтожил друг друга. Теперь, вместо того чтобы рвать друг друга, они принялись ломать ледяную стену, окружившую Бельзияра.

А вот реакция у Саламандры и остальных богов была не столь однозначной. Для начала они вообще слегка опешили.

— Ты вообще кто? — спросила Саламандра. — Откуда ты взялся?

— Я — помощь, — коротко ответил Гранд, продолжая своё дело. — Пришёл из другого мира. Меня тут один знакомый недогранд попросил помочь. Обещал дать возможность отомстить.

— И как тебя звать-то, помощничек? — поинтересовалась Саламандра.

— У меня нет ни имени, ни фамилии, — ответил пришелец. — Я — Гранд, высшая сущность другого мира. Если здесь вы зовётесь богами, у нас высшие сущности, являющиеся проводниками силы земли нашего мира, зовутся Грандами. Так что, считайте, что коллеги.

Боги, атакующие Бельзияра, переглянулись. После чего Арахна сказала:

— Будем знакомы. Давайте давить сообща.

И тут же снова устремилась к Бельзияру. Пользуясь тем, что безумный бог отвлёкся на ледяную стену вокруг него, она принялась ещё сильнее опутывать его, увеличив интенсивность своей ментальной паутины. И мне показалось, что она на какой-то момент забылась. Возможно, подумала, что Бельзияр ей поддаётся, и слишком увлеклась.

Но затем случилось нечто невообразимое. Бельзияр вдруг обернулся к ней, схватил прямо за многочисленные нити, притянул к себе, после чего поднял в воздух и отшвырнул от себя.

Я сначала подумал, что он просто откинул её в сторону. Арахна, которая этого не ожидала, лишь бессильно засучила ногами в воздухе.

— Ну что, старая кошелка, сюрприз? — прорычал Бельзияр. — У меня уже давно иммунитет ко всем этим твоим конструктам. Это вам один раз удалось меня пленить, потому что я не был знаком с энергиями этого мира. Теперь же я — плоть от плоти и кровь от крови этого самого мира. Я тысячелетиями томился в вашей темнице и напитался местной энергией, так что вы мне уже ни хрена не сделаете. Я сожрал всех ваших братьев и сестёр, и вас я сожру тоже. Вы сами пришли ко мне и станете пищей для моих кровавых колоний, для моих безумных идей и их воплощения.

Арахна, кувыркаясь, отлетела достаточно далеко и упала практически на центральный жертвенник, причём сильно ударившись при падении. Поэтому она не успела вскочить и отбежать. А прямо из груды искромсаных частей тел к ней начали вылезать кровавые плети. Неприятно чавкая, они вырывались из мёртвых тел. Всё было наполнено этой багровой жижей, и всё это тянулось к ней, опутывая буквально как спрут десятками щупалец.

Арахну притянуло к жертвеннику и обездвижило. Богине ментала была нужна немедленная помощь, но никто ничего сделать просто не успел, потому что оттуда, из-за жертвенника, прямо возле Арахны, поднялся Максвелл собственной персоной.

Причём, насколько я мог судить с такого расстояния, он был абсолютно безумным, потерявшим всякие разумные ориентиры и вообще сознание. В его руке блеснул самый обычный ритуальный клинок, и он начал бить им Арахну. И не куда-нибудь в головогрудь, где был непробиваемый хитиновый панцирь, а непосредственно по глазам.

Два-три удара в каждый глаз, и переходил к следующему. Просто уничтожал богиню подобным образом. Арахна не выдержала и завизжала. Причём этот дикий, пронзающий всё визг, пронизывал всё на разных планах: и на физическом, и на ментальном, и даже на каком-то глубинном.

Остальные боги даже замерли, пребывая в шоке, так как их тоже накрыло ментальной волной боли. Но самое гнусное, что она даже не успела ничего сделать. Максвелл повредил ей глаза, а вместе с этим полностью вывел из битвы. Последние удары наносились уже, кажется, в бесчувственное тело.

И тут я чётко осознал: всё, шутки-то кончились. Бельзияр только ещё больше разошёлся. Он буквально хохотал, запрокинув рогатую голову к небу:

— А вы что думали? Что я вас всех не убью, что ли? Думали, не переиграю, и не уничтожу? Да что вы мне своей магией можете сделать? Ни хрена вы мне не можете сделать. Я есть безумие. Я — энергия, которая поглотит этот мир и превратит его в первородный хаос, в пучину крови. И вы мне больше ничего не сделаете. Здесь вас и настигнет ваша смерть. Не будет в этом мире больше никаких богов. Идите ко мне. Цып-цып-цып. Ну что же вы остановились-то, а? Что, боитесь меня?

Я не знал, что и подумать. Не знал, что сейчас можно предпринять. Визг Арахны уже умолк, и она даже перестала дергаться. По сути, только что на жертвеннике Бельзияра принесли в жертву богиню. И это был полный крах.

Если Бельзияр в таком состоянии способен убить богиню, это ж какая сила продолжает к нему стекаться⁈ Я только надеялся, что у Арахны хватит внутренних сил, чтобы выжить даже в такой ситуации.

Но Саламандра и Дракон лишь ожесточились и продолжили переть на Бельзияра. Они объединились с Грандом, но при этом, видимо, уже понимали: даже их слитный удар, по сути, ничего особо не изменит.

И в то же время сам Бельзияр начал постепенно выбираться из разлома. И это при том, что Сколотура всё продолжала сшивать его, стараясь не дать возможности безумному богу вырваться наружу. Делала она это почти незаметно. Вот только Бельзияру было всё равно на божественные потуги, он уже почувствовал вкус крови.

Мне даже показалось, что он специально всё так и задумал, чтобы подманить к себе богов. Ну а как ещё объяснить, что, казалось бы, каждый делает свою работу, но результата-то никакого нет? По крайней мере, положительного результата нет.

И тогда я постарался дотянуться мыслями до богини Сколотуры.

«Если я перестану сдерживать и отпущу сейчас разлом — вы сможете дальше заниматься тем, чем занимаетесь?»

«Да, конечно, смогу, — внезапно ответила мне богиня. — Но что ты собираешься сделать? Что ты можешь предпринять, если он уже настолько набрал силу, что даже богов убивает? Нас, богов, проводников силы этого мира? Что ты, обычный человек, сможешь сделать?»

«Да в том-то и дело, — ответил я, отыскивая нужные слова, — что я обычный человек. Именно человек из другого мира. Не отсюда. Я — носитель иных энергий. И если уж Бельзияр постепенно пропитался энергией мира и стал невосприимчив к ней, то я один из тех, кто сможет его уничтожить. Я уверен, что сочетание этих двух сил: привнесённой из того мира и с помощью подпитки от вашей я смогу это сделать. Поэтому мне нет смысла дальше сидеть и удерживать разлом. Мне придётся принять бой».

Сколотура лишь кивнула в ответ на мою речь, но я понял: она не верит в меня и в мои силы. С другой стороны, это и понятно. Она верит только в себя, в свою божественность, в свою силу, а в каких-то слабых людей совершенно не берёт в расчет.

Как если бы ли человек вдруг поверил, что какой-нибудь никчёмный таракан способен сделать что-то против огромного божественного существа. Что он может сделать? Да ничего. Его даже не заметят. В крайнем случае, потявкает, как моська на слона, и всё.

Вот только не из того теста был сделан я, как и все наши люди. Я отпустил разлом и поднялся. Гномы, глядя на это, разбежались, выкрикивая невнятные ругательства, и исчезли — видимо, вернулись к Белоснежке.

А я двинулся в сторону Бельзияра. И тут же получил преимущество, потому что безумный бог не обращал на меня вообще никакого внимания. Да на что там обращать? Букашка. Реально незаметная букашка, которая движется по периферии. Чем она может быть опасна?

А я тем временем подошёл к Гранду и увидел, что тот творит нечто выдающееся.

Отовсюду вырастали ледяные иглы, пытаясь прорасти внутрь Бельзияра. Со всех сторон летели всевозможные копья, стрелы, ледяные клинки, чуть ли не циркулярные диски из сверхтвёрдого льда. И всё это стремилось рассечь энергетическую структуру божества.

В конце концов, он не имел физического, материального тела. Он был воплощением чистой энергии безумия. И эта энергия вырывалась сейчас на свободу.

Гранд заметил, что я приблизился, и обернулся ко мне.

— Ничего не помогает, — покачал он головой. — Эту тварь ничего не берёт.

— Но есть кое-что, что мы можем сделать, — ответил я и выставил руку вперёд, ладонью вверх. Над ней загорелся небольшой комочек пламени, синего пламени. — Смотри, — сказал я, — это пламя принадлежит тому, нашему миру, это истинное пламя. Но энергия, питающая его, принадлежит этому миру. Пламя разных миров слилось в одной магии и стало гораздо сильнее, оно умножило мощь в несколько раз.

Я указал в сторону разрушенного мною жертвенника.

— Мой огонь смог разрушить алтарь Бельзияра, уничтожив его к чёртовой матери. И раз уж он смог уничтожить жертвенник, алтарь его концентрированной силы, значит, это пламя сможет разрушить и самого безумного бога. Но в одиночку я не вытяну, скорее всего. Не зря же мне в видениях показали тебя.

— Что ты от меня хочешь? — уставился на меня Гранд.

— Попроси силы у этого мира. Он поделится.

— Ты что⁈ — Гранд, кажется, опешил. — Мозги себе отморозил? Или сжег их к демоновой матери? Это же верная дорога к смерти.

— Я знаю, — ответил я, пожав плечами. — Но ты же хотел отомстить за своих? Да и потом, что за жизнь была у тебя на острове? Кого ты там убивал? Простых и ни в чём не повинных людей? А смысл? Да и вообще, какой смысл от всего этого прятаться головой в песок? Ничего не помнить и не знать? Лучше уж умереть, сражаясь, и уничтожить своего врага. Так хотя бы уйдёшь на перерождение с чистой совестью и лёгким сердцем. Будешь знать, что сделал всё, что мог, и даже больше, чем мог, и уничтожил тварь, которая терзала несколько миров.

— И что, — усмехнулся Гранд, — этот мир поделится своей энергией?

— Да. Это именно тот случай, когда мир сам готов делиться энергией, лишь бы уничтожить общее зло. То, что мы с тобой здесь чужаки, для него не имеет никакого особого значения. У нас есть оружие, и это оружие мы сами и наша внутренняя сила, привнесённая из другого мира. Просто нам не хватает мощи. Эту мощь нам готов подарить местный мир.

И вслед за этим я стал свидетелем того, что и сам делал несколько минут назад. Гранд свернул свои практически бесполезные атаки, опустился на колени, прижал руки к земле и закрыл глаза.

Вдруг прямо вокруг него появились и начали вращаться красивые снежинки. Сначала белые, но постепенно меняющие цвет, приобретающие синий оттенок с лазурным отсветом, примерно такой же, как у моего пламени.

Так прошла минута, может быть, две. После чего Гранд открыл глаза, из которых ударили синие столбы холодного света.

— Ну что ж, — проговорил он, поднимаясь, — а теперь потанцуем.

Мы встали бок о бок. У меня на руках плясали синие язычки пламени, переплетаясь между пальцами. А у Гранда точно так же мерцал и перекатывался между пальцами синий лёд: жидкий, текучий, подобный ртути. Что-то такое я уже видел у Белоснежки. У него тоже был жидкий лёд.

И только тут я полностью понял слова Гранда по поводу того, чтобы передать благодарность его потомку. Белоснежка действительно был родственником этого Гранда, его далёким-далёким потомком.

И мы сделали несколько шагов к безумному богу, который всё больше расходился и грохотал:

— Никто мне не ровня! Никто в этом мире не сможет остановить меня!

— Тогда привет тебе из соседнего, — сказал я.

И мы ударили с Грандом одновременно: синим огнём и жидким льдом.

Лёд, насытившийся мощью этого мира, но бывший изначальным льдом другого мира, принялся оплетать и сковывать энергетическую структуру Бельзияра. Он словно создавал ему тело, материальную оболочку, чтобы зафиксировать безумного бога в пространстве и не дать ему возможности метаться, уходя из-под удара.

Ему создавали новую тюрьму из жидкого льда. Подвижную камеру, не такую, какая была у него в земле, а прямо здесь, над разломом.

И на этот раз Бельзияр взвыл уже от боли, потому что сковывающий его жидкий лёд содержал другую, инородную силу. Он пытался отстраниться от льда, ведь в этой оболочке ему было невозможно выбраться. Он стремился уклониться, чтобы не касаться оплетающего его жидкого льда. И, возможно, у него бы даже получилось, если бы не синее пламя, которым я ударил в центр создаваемой Грандом темницы.

Я бил по нему целенаправленной струёй, испаряя его сущность. Просто лупил в безумного бога. И мы оба: я и Гранд чувствовали, как сквозь нас проходит ярость и жажда очищения этого мира от скверны, внезапно появившейся на его теле.

* * *

Дракон и Саламандра, видя новых атакующих синим огнём и льдом, отступили.

Они вдруг увидели, что это новое пламя причиняет Бельзияру куда больший ущерб, чем их собственное обычное пламя. Все их потуги особо не трогали безумного бога, особенно после выведения из строя Арахны. По сути, они уже смирились, что им пришёл конец. Последний бой, он трудный самый. Да, можно ещё попытаться уйти через разломы, тем более есть перемычка с другим миром.

Вот только это не спасёт. И Саламандра это прекрасно понимала. Никак это не поможет. Он точно так же утопит в крови и соседний мир.

Нет, конечно, шансы на то, что энергия другого мира поможет одолеть его, были. Но наверняка этого Саламандра не знала. Не знал этого и дракон. И постепенно в их сознании ширилось понимание: бежать некуда. Этот кровавый безумец, захвативший этот мир, после пришёл бы захватить и следующий.

Побег от опасности по сути ничего не даст. Они слабели: и Саламандра, и Дракон, и Сколотура.

Сподвижников и соратников становилось всё меньше и меньше. Уже исчезла даже цель. Они дрались только ради того, чтобы драться. Бежать некуда. Осталось только умереть на поле боя.

И вот в этот момент, когда Саламандра уже готова была сдаться, вдруг появились два человека из другого мира, которые умудрились обратиться напрямую к энергии земли этого мира, к Душе этого мира, к которой даже сами боги уже давным-давно не обращались.

Потому что когда-то искра божественной энергии в них влилась, чтобы дать управление определённой стихией, и всё. После этого они черпали энергию напрямую лишь для того, чтобы эту стихию подпитывать.

Но эти! Эти, наплевав на всё, черпали мощь этого мира напрямую, полной ложкой, прекрасно понимая, что они от этого сдохнут. Потому что в богах было по капле энергии, ровно столько, чтобы управлять стихией. Взять больше равно умереть.

А здесь — какие капли? Они пропускали через себя энергию колоссальными объёмами. Причём это те самые люди, которых многие боги вообще ни во что не ставили.

Саламандра переглянулась с драконом и проговорила:

— Кажется, мы здесь даже не помощники.

— Что есть, то есть, — ответил тот. — Тут от нас толку мало.

— Ну, а раз здесь от нас толку мало, — предложила Саламандра, — пойдём хотя бы прикроем Сколотуру.

И да, с того момента, как люди начали активно изничтожать Бельзияра жидким льдом и синим пламенем, тот почувствовал опасность. И те орды, которые он призвал к себе, которые до этого в безумии бросались то на замок Азарета, то друг на друга, все они почувствовали призыв своего создателя, своего повелителя, и ломанулись в обратную сторону к Сколотуре.

А удерживать вокруг себя защитные конструкты и при этом сшивать обратно ткань миров это, уж извините, сомнительное удовольствие. Поэтому Саламандра, и Дракон отправились прикрывать её своим огнём, выстроив вокруг неё целое кольцо пламени, удерживая определённый радиус и не подпуская к Сколотуре низших демонов, которые готовы были её разорвать.

Боги пытались помочь — хотя бы там, где они могли это сделать. И в момент, когда Бельзияр кратно уменьшился в размерах, боги огня уже даже готовы были поверить, что людям удастся его вновь загнать в тюрьму.

— С ума сойти, — ворчала Скоролотура, ускоряясь и щелкая жвалами, создавая перемычки одну за другой. — Букашки победили безумного бога…

Саламандра и сама не верила своим глазам, но Бельзияр будто оседал, на глазах соскальзывая в безду. В момент, когда его тело в жидком ледяном панцире почти скрылось в бездне, из разлома взметнулись две когтистые лапы в попытке зацепиться за края разлома, но вместо этого они сгребли двух букашек, посмевших покуситься на бога.

— Нет! — закричала Саламандра и метнулась на помощь прямиком в разлом.

* * *

Некоторое время Максвелл считал, что сгорел в синем пламени, в дикой вспышке света. Но, как оказалось, он не умер.

Всё было гораздо хуже.

Очнувшись, он вдруг понял, что абсолютно не контролирует ни себя, ни свои действия, и даже некоторые мысли. Он словно находился в клетке собственного тела, которое при этом полностью и беспрекословно выполняло все команды Бельзияра.

Мощь безумного бога была настолько сильной, всесокрушающей и всепоглощающей, что Максвелл впервые в своей жизни допустил в собственную душу страх. Ему действительно было страшно из-за того, что он не принадлежал сам себе.

Ну да, оболочка вокруг него была, и это было его собственное, когда-то живое тело, — но оно вдруг стало тюрьмой для его гениального, во всех смыслах, разума.

И сейчас Бельзияр приказывал ему прятаться. И тело, оглядываясь по сторонам, искало безопасное место. И при этом, когда тело озиралось, Максвелл пытался узнать, что уже произошло и что происходит сейчас.

И словно молнией его пронзило понимание: всё, это конец. Никого из его клана не осталось.

Чудовищный удар разметал всё и вся. Вся его жизнь, все его дети, весь его клан превратились в пепел, в грязищу и кровищу, а всё остальное, всё, что выжило, теперь повинуется безумию.

Орды оставшихся низших пожирали сами себя, бросались на стены, отрывали друг другу головы. На когда-то мирных и плодородных землях творилась жуткая вакханалия, и ничего толком понять было нельзя.

Бельзияр выбрался из разлома: сначала по грудь, потом уже практически по пояс, если это вообще можно было так назвать. В целом эта тварь не имела чёткого тела, лишь очертания, пылающие зловещей алой энергией.

Безумный бог был как никогда силён. И при этом Максвелл, как менталист, всё же видел, как бывшая покровительница их клана ментальная паучиха Арахна пыталась опутать Бельзияра ментальной паутиной.

За что и поплатилась. Бельзияр отшвырнул её к жертвеннику, за которым и приказал прятаться Максвеллу, и следом за этим тут же пришёл приказ телу: убить богиню. Заколоть её прямо на жертвеннике.

Рука Максвелла потянулась к кинжалу. Но при всей своей ненависти к Арахне из-за того, что она отказалась от Максвелла и его клана, он прекрасно понимал: никто никогда ему не простит убийства богини.

Это конец даже его сущности. Не последует за этим никакого перерождения. Край.

Но как бы он ни хотел предотвратить то, что происходило дальше, он не смог этого сделать, потому что Максвелл абсолютно себя не контролировал. Он покрепче сжал в лапе кинжал и вышел из-за укрытия.

Глазами сознания он видел, как богиню удерживает на огромном жертвеннике кровавая плеть. При этом чётко осознавал: кинжал, пусть и довольно длинный, ничего не сможет сделать телу богини. Не пробьёт он хитин, как ни крути.

Но руку Максвелла направлял Бельзияр, и направлял он её туда, куда ему было надо. И кинжал стал вонзаться в глаза богини Арахны.

Паучиха извивалась, орала, щёлкала жвалами, но её держали кровавые путы. А он ударом за ударом уничтожал её глаза, ослепляя навеки. Но не только глаза.

Возможно, она могла бы жить слепой, но Бельзияр направлял руку Максвелла твёрдо, так, чтобы тот повредил Арахне мозг.

Отстранённое сознание высшего демона понимало, что строение богини вроде бы подобно реальному пауку. А у тех мозг не находится сразу за глазами, это же не человек. Но он не знал точного устройства богини. Он ослеплял и ослеплял её.

Конечно, тут роль играл болевой шок, но не факт, что этот шок убил бы Арахну.

«В конце концов, — думал Максвелл, — от меня ничего не зависит. Я просто орудие».

Затем он понял, что как орудие его уже шлют дальше. Максвелл читал приказы, поступавшие в его мозг, но тут на Бельзияра напал кто-то ещё, и тот немного ослабил своё присутствие в сознании Максвелла.

И тогда демон увидел: из Арахны истекает её божественная энергия: некая жидкость, содержащая в себе искры божественной силы.

Максвелл не желал оставаться пленником. Он попытался перебороть управляющий им импульс. И на какое-то мгновение, из-за того, что Бельзияра отвлекали, у него это получилось.

Он выпустил кинжал, и тот с хлюпаньем упал в жидкость, вытёкшую от Арахны, а Максвелл прям следом за ним запустил руки в эту самую божественную жижу и принялся умываться: намазывал себе на лицо, рога, грудь, чуть ли не купался в божественной крови, чтобы попытаться смыть подчинение Бельзияру.

Но, ослабив поводок, он окончательно понял: для него всё кончено. Клан, его клан селекционеров погиб. Бог, конечно, есть, но оставаться дальше игрушкой этого бога для него ниже достоинства. Максвелл, по крайней мере, считал себя гением.

И тогда, умывшись в вытекших внутренностях Арахны, он, недолго думая, поднялся и просто пошёл.

Пошёл в сторону домена Азарета. Зачем? Кончать с собой не собирался, это довольно тупая идея. Если и погибнуть, то только в бою. И он собирался дать этот самый последний бой.

Богам он ничего сделать уже не сможет, а вот повоевать со своими врагами у него ещё есть и силы, и время. Более того, после воздействия крови Арахны к нему перешла часть её силы, а также осталась мощь безумного бога.

Соединив в себе обе эти силы, Максвелл просто-напросто шагал в сторону Азаретовской крепости. А вслед за ним, в самый натуральный, ошеломляющий и подавляющий конструктор, собирались различные куски низших, формируя из себя кровавых сороконожек. Кадавры двинулись вслед за Максвеллом на приступ крепости.

Максвелл горько усмехнулся, хотя у него уже практически не осталось эмоций. Но он знал: после такой экзекуции над Арахной сила защиты периметра домена Азарета очень сильно просядет. Сейчас их взять будет легче лёгкого.

«И пускай я сдохну, — думал Максвелл, — но со мной сдохнут и мои враги».

Это была единственная мотивация, которая у него осталась. И вместе с ней он шёл во главе толпы кадавров к своему заклятому врагу Азарету.

Отправить