Глава 18

С составом отряда мы определились достаточно быстро. Это были все те же мои ребята: Гризли, Белоснежка, Костя и Артём Муратов. Тагай оставался в замке для поддержания ментального конструкта. Плюс нашу команду, разумеется, усилила Зара.

Теперь вопрос оставался только за тем, как именно всё сделать.

— Вы, главное, не затягивайте с раздумьями, — проговорил Артём Муратов несвойственным для него тоном, глядя мне в глаза и качая головой. — Времени остаётся совсем немного.

— Сколько? — уточнил я.

— От силы ещё час — полтора на запитку, потому что, судя по тому, какими ударными темпами гробят низших и напитывают конструкт магией крови и безумия, всё решится в ближайшее время. И конструкт этот… просто огромен.

— Понятное дело, — кивнул я и сам чувствовал, как дрожит реальность за стенами замка. — Но нам надо понять, как добраться сквозь эту толщу демонов.

— Послушайте, — Азарет переводил взгляд с одного на другого, затем тоже остановился на мне. — Мы можем вас искупать в своей крови, и тогда те, кто идёт в наступление, вас не определят как людей, не решат, что вы чужаки.

— Нет, — я покачал головой. — Этот вариант не подходит. При всём моём уважении, Азарет, — продолжил я, — это будет слишком явно: вся толпа идёт на приступ твоего замка, а мы своей группой движемся против течения. Да и кроме того, ещё надо умудриться просочиться сквозь них.

— Но тогда… мы же высшие — крылатые. Мы можем подхватить вас и доставить в качестве десанта туда, куда будет нужно.

Тут уже Зара посмотрела на отца.

— Ну этих-то доходяг, понятно, — хмыкнула она. — А вот что касается Виктора, то его могут взять только двое: за руки, за ноги и так дотащить.

— Ещё чего не хватало, — ответил я, усмехнувшись, потому что представил то, о чём говорила демоница. — У них там всё равно эти шерстяные летающие твари на подступах стоят, собьют нас к чёртовой матери и даже близко долететь не успеем.

— А что тогда нам остаётся-то? — Азарет, казалось, был озадачен. — Как вас доставить до места? У нас же долина со всех сторон кишмя кишит демонами. Как вы попадёте к месту запитки конструкта?

Я задумался. Чтобы попасть к жертвенникам, нам надо… и тут меня осенило.

— Если мы не можем пробраться по земле и по воздуху, то, возможно, сможем под землёй?

— Точно, — поддакнул мне Гризли. — У вас же есть вот эти страшненькие кракозябры, которые возили нас под землёй в Тохарской империи? Тут же тоже, наверняка, такие есть. Демонический вариант дружественной фауны, вот!

— Кракозябры? Дружественная фауна? — не понял Азарет.

— Сколотуры, — ответил я. — У вас же есть сколотуры. Ну, точнее, не у вас, а у Кема. Под землёй будет проще всего добраться. Во-первых, мы и внимания лишнего не привлечём. И сколотуры весьма быстрые, поэтому доберёмся с ветерком. Ребята уже пробовали, им понравилось.

— Да уж, — проговорил Белоснежка, — «понравилось», не то слово.

— Опять же, — продолжал я, — мы под землёй почувствуем сосредоточение магии, поймём, где этой энергии больше всего. Вот в этом самом районе сколотуры нас могут и высадить. А там на месте посмотрим, что можно сделать. Если получится, то уничтожим хотя бы один алтарь. Все, наверное, не потянем, так как они уже долго их запитывали. Но хотя бы один, совместными усилиями, попробуем размотать, чтобы дестабилизировать конструкт.

— А дальше что? — приподнял бровь Азарет.

— Дальше будем надеяться, что столь мощный, огромный, дестабилизированный конструкт, потеряв одну из опор, пойдёт вразнос и сам же расшвыряет своих создателей. Другого варианта я не вижу.

— Хорошо, если так, — кивнул Азарет и в следующий же момент вызвал Кема.

Тот выслушал наши доводы, только кивнул. После чего призвал сколотур, которые должны были отвезти нас к месту, где вовсю работали жертвенные алтари.

Эти подземные существа выглядели пострашнее, чем те, которыми мы пользовались в Тохарской империи: в длину были побольше и мощнее, да и видом своим куда грознее.

— Да, если те были больше похожи на подземное такси, — проговорил Гризли с некоторым благоговением глядя на переминающихся многоножек. — То эти цыпочки напоминают мне горнодобывающий комбайн.

— Ну да, — кивнул Белоснежка, — те-то были не красавицы. Садиться стремно, а к этим подходить-то страшно.

— Не слушайте их, — возразил Костя и принялся ласково поглаживать огромных тварей между сегментами чешуек, — вы — красавицы, каких человеческий мир не видывал! А они просто от неожиданности чушь несут!

Жердев и тут проявил свою любовь ко всему живому, причем сколотуры отвечали ему взаимностью потираясь о ладонь полудемона и признавая его едва ли не своим.

— Да-да! — кивнул Гризли на слова Кости. — Наш друг дело говорит, я вот если бы вас в своём мире встретил, умер бы… от восторга, конечно!

— Ничего, — едва сдерживая смех, сказал я. — Дело сделаем, а там, может, уже и умирать не придётся.

Уже перед самым выездом я связался с Тагаем.

— Дружище, — сказал я, — мы отправляемся туда, в эпицентр творящейся кровавой магии, и попутно к менталистам. Вы тут уж постарайтесь сделать так, чтобы Азаретовских и Кемовских не сломили. Самое херовое получить удар в спину. Да и мало радости вернуться к пепелищу.

— Постараемся, Вить, сам знаешь. Только подождите, не уезжайте. Тут Мирослава хочет вам что-то сказать, а точнее, сделать.

— Хорошо, ждём. Но время идёт на секунды.

Мирослава была возле нас так быстро, насколько только смогла. Она вручила Азарету и ещё кому-то небольшие куски муаса и сказала только одно слово:

— Дробите.

А сама начала прямо здесь, на месте, в присутствии высших демонов и сколотур, вырезать руны на нашей коже. Сначала на коже Гризли, Белоснежки, потом перешла к остальным. Рядом Зара и Азарет дробили муас в крошку и пыль. И эти мелкие осколки Мирослава втирала в кровоточащие руны на коже моих друзей, абсолютно не обращая внимания на их шипение от боли.

— И чего шипим? Как будто нас Бабичева подорожнику не учила, — пошутила она, обрабатывая Белоснежку, — потерпите чуть-чуть, зато все войдёте в общий защитный конструкт.

— Я ваших академий не заканчивал, — в шутку ответил Инеев, — и с Бабичевой лично не знаком.

— Тогда потерпишь, — не отвлекаясь, бросила Мирослава. — Объясняю: мы сейчас можем контролировать и прикрывать только домен Азарета, потому что сделали круговую защиту на замок. Вы же будете представлять некий аппендикс, анклав, но на вас мы тоже сможем перенаправлять свою энергию. Поэтому придётся потерпеть.

Гризли оглядел взглядом себя, потом Белоснежку:

— Мы с тобой разрисованы в стиле русского народного творчества, под хохлому. Любой сервиз обзавидуется!

— Это точно, — согласился Белоснежка и заржал вместе Медведевым.

Мирослава же работала настолько быстро, насколько я даже не ожидал. Про себя же мысленно согласился с друзьями, что я-то уже и сервизы переплюнул: и кровь Зары, и руны, и муас. Одним словом, красавец расписаный.

Но стоило Мирославе закончить, как мы сами почувствовали: связь между нами усилилась, как в команде, так и с замком. Лучше стало слышно наших за счёт усиления муасом и включения нас в общий конструкт. Теперь они смогут прикрывать нас даже на расстоянии.

— Так, ну за ваше прикрытие буду отвечать я, — сказал мне Тагай, — потому что из нас троих Мирославе проще всего противостоять Максвеллу. У них там всё-таки родная кровь. Так что они будут плюс-минус на равных, а я буду прикрывать вас от всех остальных. Радмила всё это время будет на подхвате. Она уравновешивает, страхует то меня, то Мирославу по очереди. Поэтому отвлекать вопросами лучше меня или Радмилу.

— Будем иметь в виду, — кивнул я.

Затем мы обнялись со всеми, кто оставался, пожали руки, сели на сколотур, и они утянули нас под землю.

* * *

Мне казалось, что под землёй мы двигаемся гораздо стремительнее. Я вдруг почувствовал, можно сказать, ощутил всем своим естеством, даже больше, чем услышал, странные звуки.

Причём сначала я никак не мог понять, что это вообще такое. Как будто чьи-то стоны, но вместе с тем они все собирались в единый гул.

— Слушай, — сказал мне Гризли, когда я высказал эту мысль вслух, — у тебя над головой идёт несколько сотен тысяч низших демонов. Целая армия идёт на приступ. Конечно, тут тебе будут и стоны, и гул. Мне интересно, как это ещё нам наголову вся эта земля не обвалилась, в этих подземных туннелях, устроенных сколотурами.

— Нет-нет-нет, — проговорил я, — это не движение армии вызывает. Это что-то совершенно другое. Я это чувствую не столько ушами, мне нутро всё выворачивает от этих стонов.

И чем ближе мы приближались к жертвенникам, тем сильнее я чувствовал какую-то боль и тяжесть. И тем хуже становилось у меня на душе, как будто всё внутри раздирали непонятные чувства.

Мне даже пришлось мысленно обратиться к Тагаю.

«Дружище, — проговорил я по нашей мыслесвязи, — на мне есть какое-то ментальное воздействие?»

Тагай ответил не сразу, и в голосе его, как мне послышалось, звучала неуверенность.

«Нет, — проговорил он, — ты абсолютно чист. На вас вообще никто ничем не воздействует. Такое ощущение, что вы пока действуете незамеченными. А что случилось?»

«Я не понимаю, что происходит, — ответил я. — Но раз воздействия нет… ладно, я попробую сам разобраться».

На том я и отключился.

Всё стало понятнее чуть позже, когда сколотуры доставили нас в нужное место. Я спустился со своей, встал на землю, ожидая, пока нам приоткроют выход наверх. И в этот момент я прикоснулся рукой к толще камня, окружающего нас.

И меня буквально прошило дугой боли. И только здесь до меня абсолютно точно дошло, чья именно эта боль.

Это была боль от страданий самой местной земли. Всё то, чем напитывал её Максвелл для того, чтобы пробудить Бельзияра, наносило вред энергетической структуре самого этого мира.

Я вспомнил, как мою душу носило по энергетическим каналам родного мира. На несколько мгновений отрешившись от всего, я увидел, что там, где энергия раньше свободно циркулировала, сейчас она уже не могла этого делать.

Со стороны, наверное, казалось, что я провалился в полубредовое состояние, но увидеть всё это сейчас было необходимо, поэтому я стоял с закрытыми глазами, и внутренним взором следил за тем, как меня несёт по энергетическим каналам.

Вот только сейчас в них не было так чисто, как раньше. Складывалось ощущение, словно в них появились бляшки, которые их закупоривали. Энергия переставала проходить по разломам и каналам этого мира. А самому миру становилось больно и плохо. Он страдал. Ему, как будто бы, просто перекрыли доступ энергии.

Внезапно я понял: что мир, тот самый мир, в котором мы находимся, по сути умирает. И вместе с тем, в тот же самый момент до меня начало доходить, что я уже видел подобное и в своём мире.

Я понял, почему у нас местами пропадала магия. Это результат того же закупоривания энергетических каналов, которые не дают спокойно проходить и циркулировать энергии мира. Здесь сейчас происходило то же самое, но насильным путём

Грязная, кровавая, безумная магия закупоривала прохождение энергии внутри мира, снижая возможность воздействия магии на окружающее.

Через прикосновение к камню я чувствовал, как страдает мир. И когда меня вновь прошило его болью, я вывалился из этого состояния, находясь в полном шоке.

А меня уже вовсю тряс Гризли:

— Витя, мать твою! Очнись! Что с тобой⁈

— Да вроде ничего, — ответил я. — Я, кажется, вышел на связь с местным миром.

— Связь у вас был… с помехами! — выругался Белоснежка. — Тебя било и трясло вовсю. Я думал, ты сейчас о стену тоннеля себе башку расколошматишь!

— Мне показали, что тут происходит, — ответил я, тряхнув головой и пытаясь прийти в себя, — я понял, почему магия у нас в мире начала пропадать.

Я, как мог, объяснил своим друзьям, что кровь и боль жертв закупоривали энергетические разломы, словно делали тромбы в кровеносных сосудах. Из-за этого демонический мир медленно умирал, как человек с перекрытыми венами.

— У нас здесь сейчас то же самое. И у нас в мире, в местах, где бляшки закупорили энергетическую систему мира начала пропадать магия. Например, в столице. Там, скорее всего, тоже есть какая-то огромная бляшка, которая не даёт нормально циркулировать энергии. Да, мы пытаемся сделать что-то снаружи, но это как мёртвому припарка. По сути, нужно чистить изнутри всю внутреннюю энергетическую структуру мира. И этого, и нашего.

Гризли явно был шокирован моими словами.

— Ты вообще понимаешь, что этим не может заняться ни человек, ни маг, а только Гранд? И даже то, что ты это уже увидел, само по себе из разряда фантастики.

— Это всё ерунда, — покачал я головой. — Хуже всего, что я пока не понимаю, как это сделать. А я не уверен, что пустив в разнос один конструкт, его силы хватит для уничтожения того, что наши враги создавали столетиями.

— Если Максвелл с Бельзияром умудряются влиять на структуру целого мира, то, я боюсь, мы сейчас не вывезем, — проговорил Белоснежка, который до этого внимательно слушал. — Ты вообще представляешь себе объём задействованной энергии⁈

— Вот-вот, — добавил Гризли. — Как мы должны разрушить жертвенник, если он уже имеет такой энергетический запас, что влияет на саму структуру мира? Если эта земля сама уже не может сопротивляться? Мир пытается, ему плохо, больно, но он не вывозит, то что можем сделать мы? Пятеро человеческих засранцев и дочь высшего демона? Мы-то даже не демоны и не имеем к этому миру отношения.

— А вот тут ты не прав, — проговорил я. — В отличие от местных, у нас есть охренительное преимущество.

— Какое же? — все присутствующие посмотрели на меня.

— Мы — родовичи, — сказал я. — Мы умеем пользоваться силой земли, и от этой силы мы будем подпитываться для того, чтобы уничтожить жертвенник. Нам достаточно уничтожить хотя бы один жертвенник, чтобы пустить вразнос всю конструкцию. И это единственное, что мы можем сделать. Если я правильно понял подсказку, местный мир с его энергетическими разломами сам поможет нам это сделать.

Внутри меня загорелась уверенность в собственных словах.

— Артём, — обратился я к Муратову: — Тебе сейчас необходимо определить, какой из жертвенников является самым слабым звеном, с которым мы попрощаемся.

Пальцы Артёма вновь забегали в пространстве, но теперь он ориентировался значительно быстрее, поэтому сразу же потянулся туда, куда нужно. После этого, сверившись с информацией, показал налево:

— Нам нужен самый крайний жертвенник, — проговорил он таким голосом, словно воочию видел нужное нам место. — Не центральный, где всем заведует Максвелл и идёт постоянный приток энергии от жертв. Нет, нужно брать вон тот, крайний.

И вместе со сколотурами мы отправились к указанному жертвеннику.

Выбрались, находясь под прикрытием небольших скал, и поняли, что по сути находимся практически в нужном нам месте: жертвенник было видно издалека, и понятно, что охрана у него тоже была, но не очень большая, всего пара легионов низших. Однако воевать мы не собирались. Тем более, нам это было и не нужно.

В это время Муратов, примерно понимая поставленную перед ним задачу, а именно что нам нужно будет воспользоваться энергетическими разломами, расчертил на основе рун, которые некогда позаимствовал у Мирославы, некий конструкт, чем-то похожий на пентаграмму, и расставил нас всех по её лучам.

— Вы, как родовичи, в состоянии прицепиться к магии земли, — сказал он. — Вам нужно почувствовать её и пропустить сквозь себя. Давайте делать с вами примерную структуру, как у Максвелла. Мы берём энергию из разломов, из земли, и переправляем её на Виктора, потому что он сильнее и выносливее. У него организм значительно больше под это подходит.

Он обратился ко мне:

— А ты будешь пропускать через себя и аккумулировать энергию в себе, как Максвелл. То есть мы повторим демоническую структуру, но только в меньших масштабах.

Я пока не совсем себе представлял, что произойдёт, но понимал: сейчас мои друзья начнут тянуть энергию, затем сливать стихии в единый ударный конструкт, который будет зациклен на мне. Пока я буду копить силы для одного единственного и точного удара.

Тем временем Артём продолжал:

— Я точно тебе скажу момент, когда нужно будет ударить. Потому что пока — на данный момент — структура уравновешена, и мы точно не пробьёмся. По крайней мере, одним даже суперточным ударом не выйдет. Я буду ждать и скажу тебе подходящий момент. Предполагаю, что это произойдёт буквально перед самой запиткой, когда окончательная структура в последний момент, как будто бы, мигнёт.

Частично Артём сейчас был похож на сумасшедшего, разговаривающего с самим собой, но я знал, что это из-за колоссального вовлечения в происходящее.

— Да. Это будет момент полного заполнения и только потом последует активация и детонация. Так вот: в момент полного заполнения и перед активацией я дам тебе знак, и ты должен будешь ударить по жертвеннику. И вот тогда вся эта хрень, весь их конструкт пойдёт в полный разнос.

— Хорошо, идёт, — кивнул я.

И мы стали по лучам звезды. И каждый из нашей группы начал тянуть энергию. В том числе, разумеется, и я. Но даже мне давалось это с невероятным трудом.

Я, конечно, понимал, что мир подсказал нам, что делать, но наши оболочки, особенно человеческие оболочки моих друзей, даже по сравнению со мной, вообще не подходили для использования местной энергетики. Все-таки они не здешние, они чужие для этого мира.

Да, мир, пытаясь спасти себя, готов был помогать уже кому угодно, лишь бы помогли ему. Но я совершенно ясно в этот момент понял: для нас это может закончиться плачевно.

Поэтому я мысленно обратился к Агносу.

«Ты же понимаешь, что мы делаем?» — спросил я.

«Конечно, понимаю, — ответил тот без малейшей доли своего обычного сарказма, — и я чувствую, что вы всё делаете правильно».

«Я тоже чувствую, что мы всё делаем правильно. Но также чувствую, что для нас всех это закончится не лучшим образом. А конкретно тем, что мы тупо сдохнем здесь. Тела моих друзей не приспособлены для всего этого. Поэтому пообещай мне одну вещь».

«И что я должен тебе пообещать?» — с сомнением поинтересовался Агнос.

«Я-то по-любому выдержу дольше, чем они, потому что меня перестроила твоя мать, Саламандра. Пообещай мне, что ты спасёшь их. Пообещай, что ты выдернешь их, не дашь им умереть, не допустишь, чтобы их человеческие тела разрушились. Я не хочу приговаривать своих друзей, и считай, что вторую свою семью на самоуничтожение. Тем более что в любом случае до какого-то момента они смогут аккумулировать энергию, а дальше я просто обрублю поток и буду держать столько, сколько смогу, ожидая момент удара».

Агнос какое-то время не отвечал, пребывая в раздумьях. Но затем сказал:

«Что ж, это более чем достойно».

— Друзья, — сказал я, обращаясь к своим спутникам, — вы сами понимаете, что есть предельное количество энергии, которое я смогу вместить и удержать в себе. Поэтому когда я скажу «стоп», вы прекращаете подавать мне энергию. Потому что смысл нам от того, что меня просто порвёт, как Тузик тряпку? Не будет смысла и в том, если мы сами дестабилизируем собственный конструкт.

— Тут ты прав, — согласился со мной Артём. — Тогда ждём сигнала от тебя.

Я же попутно продолжал отслеживать состояние друзей и понимал, что им всё это даётся с огромным трудом. Каждая кроха энергии, которую они передавали мне, была вытянута из этого мира с болью и кровью.

И причём вся эта мешанина энергии действительно причиняла дискомфорт.

Это же была не просто энергия огня или энергия земли. Нет. Это была несвойственная нам энергия. Чистая, неразделённая на стихии и не оформленная ещё в какую-либо из магий. Мы просто тянули энергию этого мира, как если бы тянули из капища.

А я чувствовал себя воздушным шариком, который накачивали, а его постепенно распирало и распирало. И если сначала стенки растягивались, хоть и неохотно, то дальше мне действительно становилось всё тяжелее и тяжелее. Шарик всё растягивался и растягивался, растягивался и растягивался…

Вот только это был не шарик. Это был я. Моё внутреннее вместилище магии. Не воздушный шар, который надувают гелием. Мне казалось, что я увеличился. Сначала вдвое, потом втрое.

— У тебя, кажется, искры из глаз начинают сыпаться, — проговорил мне Агнос.

А я понял, что уже ни на чём толком сосредоточиться не могу.

— Ещё, — сказал я. — Ещё. Я должен принять в себя предельное количество всей этой энергии.

Но казалось, что уже некуда.

И всё же я принимал, ещё и ещё, уже даже не глядя на то, как по моей коже, по местам татуировок и каких-то складок начали струиться трещины. Моя кожа начала расщепляться.

Сначала эти трещины были тонкими, но с каждой минутой всё больше прорезали мою кожу, и становились всё толще и толще.

И в какой-то момент я понял: скоро не выдержу и рвану.

— Стоп! — сказал я.

Но первый раз это слово так и не вырвалось из моего горла.

— Стоп! — повторил я по мыслесвязи.

После чего Белоснежка, Артём и Костя просто упали на колени.

— Агнос, — сказал я, — ты помнишь, что ты мне обещал?

— Помню, — ответил он, — и я сделал.

— Артём! — я обратился к Муратову. — Я жду команду.

— Жди, жди! — выдавил из себя Артём, явно находясь в сознании на последних морально-волевых усилиях.

При всём том я ещё слышал, как земля у меня под ногами начала выть от боли. Миру тоже стало невыносимо больно, в том числе от того, что мы качали из него эту энергию.

Но сейчас, через то, что мы получили, мы все вместе прочувствовали эту боль, ощущая, как его заживо пытаются разодрать этим конструктом.

А боль всё усиливалась.

Всё тело ныло, ломало, жгло, словно кипятком, и убивало, разрывая каждую клеточку. А заодно чувствовался и душ из кислоты, и ещё неописуемые от боли эффекты.

Максвелл убивал нас вместе с этим миром.

И в тот момент, когда мне показалось, что всё, конец, и сейчас я просто перестану существовать от такого объёма причиняющей боль энергии, Артём дал команду.

— Жги!

Я выпустил в этот грёбаный жертвенник всё то, что у меня накопилось.

И это была не струя огня, к которой я привык. Это был луч чистой энергии. Даже не сине-белого, как можно было ожидать, а чистого синего цвета. Да, именно синего, невероятного синего пламени. Настолько горячего, что ничего на его пути выстоять не могло.

Поток этого пламени растопил к чёртям жертвенник, попросту уничтожив всех, кто находился рядом, и превратив в пар все те тела, которые лежали на этом жертвеннике. Испарил жертвенную кровь, уничтожил также и менталистов, которые являлись частью конструкта, работающего на Максвелла. Заживо спалил и пару легионов охраны, все они покрылись синим пламенем.

Я смог выдать что-то небывалое. Нечто с настолько высокой температурой, что даже самому было удивительно. Моё тело, аккумулировав энергию местного мира, стало орудием массового поражения.

Я сам был драконом? Возможно, что и так.

Я что-то кричал, исторгая из себя пламя, но не помнил, а потом уже и не видел, потому что боль затмила мне глаза.

По мере того как я пустел, я видел, как с моего тела постепенно сходят татуировки. Да, все те, что были сделаны кровью демонов: они блёкли, таяли и постепенно вылетали вместе с испаряющейся энергией.

Но самое главное, когда я протёр глаза и смог снова видеть, после того как поток энергии иссяк, я с удовлетворением отметил: жертвенника больше не существует.

А вот затем мы услышали не просто гул. Это был гул, наполненный тресками и взрывами. Дрожание всего нутра этого мира сотрясало землю у нас под ногами.

Я обратился к Агносу, который стал материальным:

— Ты мне обещал.

В следующий же миг нас всех повалило с ног.

Небо над нами озарила алая вспышка, и мир вокруг стал кроваво-красным.

Единственный, кто мог двигаться, был Агнос. И он успел метнуться и свернуться вокруг нас кольцами.

Собственно, это было последнее, что я успел увидеть.

* * *

Максвелл испытывал холодное удовлетворение от того, что он идеально рассчитал конструкт.

Ему было на самом деле хорошо от того, что всё работает именно так, как должно работать: никаких энергопотерь, никаких непредвиденных ситуаций. Всё так, как и задумывалось.

Это был тот редкий миг, когда Максвелл буквально кайфовал от самого себя, от того, что у него всё вышло, что вся его работа как учёного, как изобретателя, как творца науки достигла своего апогея. Настолько идеальным получился конструкт.

Его нисколько не трогало уничтожение низших. Когда их принесение в жертву стало сплошным потоком, это уже было просто рутиной.

Не трогали его и сомнения родни, находящейся на двух других жертвенниках, хотя он был с ними в одной ментальной связке и прекрасно видел все их самые потаённые страхи.

Они считали, что всё это перебор, что это слишком. Но Максвелла это тоже не трогало.

Он просто упивался собственным величием, собственным разумом. Тем, что он настолько умён, что вообще это создал. Создал нечто такое, чего раньше никогда не было.

Не было раньше конструкта сильнее и более энергоэффективного, чем этот.

Ведь он, всего лишь высший демон, сейчас по сути вскрывал божественную темницу, созданную другими богами.

В мыслях он уже сам себе чуть ли не корону на голову надевал, думая, что его разум смог вскрыть божественные печати. И он сам благодаря этому становился равен богам за счёт одних лишь знаний.

Вот же как всё меняется. Когда-то его считали отщепенцем и сумасшедшим за все эти его эксперименты. Считали, что всё это ненужно и ведёт лишь к погибели. Когда-то именно из-за этого отвернулась от него и Арахна. А вместе с ним и от всего клана селекционеров. Отвернулись и остальные домены демонов.

Но где они сейчас? Они — всего лишь пыль под его копытами. А он даже эту пыль смешает с кровью и золой и пройдётся по ним. Они все вместе не стоят даже сотой крупинки его разума. Настолько он великолепен.

Максвелл чувствовал, что конструкт практически напитался, причём идеально, без каких бы то ни было потерь. Нужно было только следить, как энергия закольцовывается, концентрируется и распределяется по трём точкам, разрывая ткань миров и разрушая саму защиту, созданную богами.

Вот тогда он ощутил резкую боль и обрыв связи на одном из накопителей, где находилось несколько его сыновей.

Он с трудом заставил себя обернуться в ту сторону и увидел поток синего пламени, который объял жертвенник, низших, находившихся на нём, охрану и менталистов, сопровождавших ритуал.

Причём он даже не мог понять, что это за пламя. Если бы оно имело какой-то другой цвет, можно было бы подумать на Азарета или кого-то ещё. Но такого цвета пламени демоны не видели даже у Саламандры. Та пользовалась другим пламенем; её максимумом было белое пламя, и то только когда она участвовала в процессе, находясь в своей божественной сущности.

Здесь же пламя было горячее. Оно было синее. И Максвелл не понимал, откуда оно взялось. Но это сейчас было и не столь важно.

Конструкт, потеряв одну из точек опоры, пошёл вразнос. Утратив один из накопителей, он грозил уничтожить сам себя.

И всё, что сейчас мог сделать Максвелл, который буквально за мгновение до этого упивался долгожданной победой, это перенаправить поток энергии через собственные резервы, чтобы выправить обрыв на связи и удержать оставшиеся два накопителя.

Он принял на себя удар такой силы, что свет мира, казалось, померк. Потери были настолько огромны, удар настолько мощен, что всё вокруг накрыла алая тьма.

На мгновение Максвеллу даже показалось, что его голова не выдержала, что у него самого полопались капилляры в глазах. Именно поэтому всё вокруг окрасилось в цвет крови.

Он пропускал через себя эти объёмные, дикие волны энергии, перенаправлял необходимую силу на оставшиеся два конструкта, вручную заворачивал потоки собственного гения, собственного конструкта на две другие точки, чтобы всё равно попытаться ударить накопленным объёмом силы.

Конструкт должен уйти в дело, иначе им всем конец. Это он тоже прекрасно понимал.

Когда всё залило алым от неизвестной энергии, земля под его ногами дрогнула. Она буквально уходила вниз в каком-то определённом ритме, словно под чьими-то тяжёлыми шагами.

Сам же он практически опустился на одно колено, потому что у него уже не осталось никаких сил, его придавливало к земле. Ему казалось, что вот здесь и сейчас пришла его смерть.

Слуг забило треском, взрывами, воем демонов, но всех их перекрыл утробный рык подозрительно знакомого голоса:

— Рааааааааааа! Свободаааааааааа!

Максвелл увидел летящую на него и накрывающую сверху огромную и когтистую, жутковатую лапу, объятую то ли огнём, то ли какой-то алой энергией.

— Максвелл сделал своё дело, — с долей принятия очевидного просипел демон вслух, — Максвелл может умирать!

Отправить