Глава 16

Именно в тот момент, когда я увидел мать с небольшим свертком на руках, спешно проходящую внутрь нового корпуса резиденции, я понял: что бы ни случилось дальше, какие бы события не развернулись, начинается это прямо сейчас.

И это будет, видимо, что-то невероятное. Предчувствие перемен буквально распирало мою грудь. Я вышел в коридор. Мои друзья встали за моей спиной.

Мать с этим небольшим свертком, в котором явно был младенец, появилась совершенно молча. На её лице не было привычного оживления. Губы у неё были сжаты в тонкую линию, а взгляд, хоть и был осмысленным, но застыл где-то прямо перед собой, словно она была погружена в какие-то очень невесёлые и тревожные мысли.

Из свертка явно доносилось агуканье. Следом за матерью шёл Иосиф Дмитриевич Светозаров, который буквально прожёг нас всех взглядом. Как я понимал, все на данный момент пребывали в полнейшем шоке. Впрочем, и я от них недалеко ушёл.

— Мам! — позвал я, когда Горислава поравнялась со мной. — Что?..

— Потом! — она махнула головой, сказав это слово буквально шёпотом, и ушла вглубь основного корпуса. Затем я услышал шаги по лестнице, которые поднимались в господские покои, судя по всему, на третий этаж.

Происходящее настораживало. Я оглянулся на ребят, они тоже находились под впечатлением, а если точнее, были ошеломлены. И если раньше у нас всех настроение было приподнято из-за того, что наконец-то многое сделано и многое получилось, и в целом это было похоже на некий праздник. То сейчас всё это слегка угасало, особенно с учётом того, что не все понимали: откуда взялся ребёнок, да ещё и в компании Светозарова? Да и ещё с такой охраной.

На данный момент в курсе были только Мирослава и Артём Муратов. Им я поведал последние новости ещё на вотчине Рароговых.

Тогда я решил, что мои люди должны знать хотя бы некоторую информацию. Я собрал их в отдельной комнате, всех ещё раз внимательно оглядел и проговорил:

— Друзья, информация, которую я сейчас озвучу, сугубо секретна. Вот тот агукающий свёрток, который вы видели, — это наследник рода Светозаровых и соответственно наследник престола. Моя семья, скорее всего, будет защищать его до последнего. Это имейте в виду. Под словами «моя семья» я имею в виду как Рароговых, так и фон Аденов. Вы должны понимать мой настрой и знать расстановку сил, а также отдавать себе отчёт в том, какие передо мной стоят приоритеты, и как я буду реагировать в том, или ином случае.

Я делал расчёт на то, что так или иначе мы все обменивались клятвами, и ребятам изначально должно было быть понятно, на чьей они стороне. И сейчас я им об сказал.

— А что, — спросил меня Тагай, — может быть как-то по-другому?

— Судя по всему, может, — ответил я. — Сами понимаете, ребёнок на троне, да ещё младенец, это далеко не то, что нужно любой империи в такое неспокойное время. Но подробности я пока не знаю. Я поговорю с матерью, может быть, после этого смогу добавить ещё информацию.

На данный момент говорить нам, собственно, больше было не о чем. Я видел, что ребята находятся в глубокой задумчивости, граничащей даже с некоторой прострацией. Такое бывает при большом объёме резкой и критически важной информации.

При этом я скорее машинально, чем специально отметил, что после нашего небольшого совещания взгляд у Радмилы Зорич из забитого изменился на воодушевлённый.

Когда я говорил о младенце, у неё во взгляде что-то мелькнуло, и я подумал: «Неужели это вот такова женская сущность, что они вот так реагируют на детей?»

Но с другой стороны, пусть лучше так. Пусть срабатывает защитный инстинкт, чем что-нибудь другое.

Затем ещё раз обведя взглядом расходящихся ребят, я сказал:

— Мирослава, а ты будь добра, останься. У меня есть к тебе один небольшой разговор.

* * *

Меня порадовала изначальная реакция Мирославы, когда я её только позвал. Она просто пожала плечами и сказала:

— Ну, пойдём.

Без какого бы то ни было удивления или настороженности.

Для разговора я выбрал озеро. Тут было достаточно безопасно общаться на ту тему, на которую я хотел с ней поговорить.

Мы вышли из резиденции и пошли в сторону озера, чтобы нас особо никто не услышал. Больше всего в этот момент меня заботило то, что Костя уже вовсю бросал тяжёлые взгляды, глядя на Артёма. Я даже в какой-то момент стал переживать, что он натворит глупостей за то время, пока я буду разговаривать с Мирославой. Нехорошо получится, если Жердев Муратову за это время набьёт лицо.

Но Костя всё-таки держался молодцом: развернулся и просто ушёл в сторону старой резиденции. Тагай смотрел на Костю и понимал только то, что что-то неладно. Тогда я по мысленной связи передал ему короткое сообщение:

«Иди с ним. Проконтролируй, чтобы не наделал глупостей».

«Хорошо», — отозвался Тагай и отправился вслед за Костей.

Все остальные, я надеялся, разошлись по своим комнатам. Вообще, народу, конечно, сейчас в резиденции было как-то непозволительно много. Пока мы шли к озеру, я как раз анализировал всю эту ситуацию. Да, Ярослава Медведева предпочла общаться с братом, остальные девчонки из банды Ады присмотрели себе небольшой угол в гостиной и болтали преимущественно там.

Радмила же, как прежде, практически не выходила из своей комнаты.

И при этом я помнил, какие взгляды Голицына бросала на Зорич. Эти взгляды были явно нехорошими, но я прекрасно помнил, что у Голицына с Радмилой был в своё время конфликт. Поэтому вполне понятно, что его сестра косится на Радмилу со злобой по очевидным причинам.

Но всё это были лишь штрихи к общей картине. Волновала меня сейчас совсем не эта ситуация.

Погода была откровенно дрянная, но всё же вблизи озера было ещё довольно терпимо. Мы присели на небольшую лавочку, и Мирослава поглядела мне прямо в глаза с явным вопросом.

— Мира, — осторожно подбирал я слова, — понимаю, что-то, о чём я спрошу, совершенно не моё дело, и я бы никогда во всё это не полез, но ситуация, которая у нас сложилась, не очень хорошая. Очень плохо, когда в пятёрке есть недопонимание и обманутые надежды. Поэтому я хотел бы задать тебе всего один вопрос.

Я попытался сформулировать его, как можно короче, но всё равно вышло немного громоздко и не очень складно, но девушка поняла.

— После всего, что ты сделала ради всех нас, чтобы всё получилось с поисками муаса, когда ты без всяких вопросов подстраховала Артёма и даже помогла ему, вы попали во временную петлю, которая стоила вам по субъективному ощущению пять лет жизни. Я понимаю, что ваши отношения за это время серьёзно изменились. Но мне важно знать другое. Скажи, пожалуйста, изменились ли за эти годы твои симпатии в отношении Кости?

Мирослава, которая до этого времени отвела от меня взгляд, что-то высматривая на поверхности озера, но внимательно вслушивалась в мои слова, вдруг снова обернулась ко мне. Буквально вскинула взгляд, и я видел, как расширились её зрачки.

— С чего ты взял⁈ — с напором спросила она. Кажется, она совсем не ожидала, что я именно об этом поведу свой разговор.

— Мира, — сказал я, — дело не в том, с чего я это взял. Дело в том, что за прошедшее время ваши отношения с Артёмом очень сильно изменились, и мне нужно понять, в какую именно сторону. Это не потому, что я лично вас в чём-то подозреваю. Но я хочу, чтобы ты поняла простую вещь: для Кости прошла всего лишь одна неделя. Он как горел к тебе искренними чувствами, так и горит. Грубо говоря, для него жизнь не ушла далеко вперёд. Он всё тот же мальчишка, влюблённый в тебя по уши, а для вас с Артёмом прошло пять лет, причём, грубо говоря, не только совместной работы, но и совместной жизни.

Я всё время пытался говорить мягче, чтобы не задеть чувства Мирославы, но в какой-то момент понял, что мне всё равно придётся резать по живому.

— Чтобы ты понимала: с точки зрения стороннего наблюдателя, вы с Артёмом друг друга понимаете едва ли не с полумысли, а даже не с полуслова. Ситуация за столом была настолько показательна, что я, мягко говоря, ошалел. И не только я. Поэтому мне и пришлось затронуть такую личную и щекотливую тему. У вас с Артёмом очень близкое понимание друг друга. Очень чуткое. Если это всё носит в том числе и романтический подтекст, мне нужно об этом знать, потому что я должен буду позаботиться о Косте. Он — мой друг, и ему уже вся ситуация доставляет дискомфорт. Ему больно. Но он старается держаться, не давить на тебя и идти с разборками с Артёму. Но так он так долго не продержится. Его демоническая натура рано или поздно возьмёт своё.

Я смотрел в лицо девушки и пока не мог понять, на какой ответ могу рассчитывать.

— Я с пониманием приму ваши отношения, не мне вам читать нотации, когда вы столько сделали для меня. Но Костя мне практически как брат. Я должен знать, к чему готовиться. Ведь хуже всего, если в пятёрке начнётся разлад из-за женщины. А ты уж извини, Мирослава, но сейчас у вас вырисовывается классический любовный треугольник.

В какой-то момент девушка скорчила настолько брезгливую гримасу, что я даже сначала не понял, к чему она относится. Но поспешил добавить:

— Это исключительно взгляд со стороны. Вот ты, Артём и Костя сейчас — это реальный классический любовный треугольник.

Мирослава смотрела на меня квадратными глазами, и в этот момент я даже почувствовал лёгкое, почти незримое прикосновение ментальной магии к своему сознанию. Но прежде чем напор усилился, Мирослава задала вопрос:

— Могу я увидеть ситуацию твоими глазами?

— Пожалуйста, — чуть ли не с облегчением выдохнул я. — Смотри, как это выглядело со стороны.

И я поделился с ней слепком всего того, что видел сам: показал ей, как Артём ухаживает за ней, как реагирует Костя, как воспринимает всё это она сама. Правда, я сжал всё видение, чтобы было достаточно компактно. Но несмотря на это, оно заняло минуту, может быть, полторы.

И всё это время у меня внутри черепа бегали некие мелкие существа, получающие информацию прямо из сознания. Но сейчас я терпел, так как это было просто необходимо.

А затем у меня пропало это извечное чувство, словно по внешней оболочке моего разума ползают крохотные муравьи. Ментальное воздействие на меня исчезло, а Мирослава в это время нахмурилась, отвернулась от меня. Некоторое время сидела молча, видимо, переваривая информацию.

После чего подняла на меня всё ещё удивлённый взгляд и сказала:

— Вить, я немного ошарашена и сбита с толку твоим вопросом и видением ситуации. И вот почему. У нас с Артёмом близкие отношения, но не в том плане, в котором кажется тебе. Мы с ним даже… Не просто как брат и сестра, ещё ближе. Мне иногда кажется, что у нас не просто один мозг, одни реакции на двоих, а как будто у нас одно сознание на двоих, одно тело. Мы настолько слились во время всей этой операции, что у нас получился чуть ли не самый настоящий симбиоз.

Она пыталась подыскать такие слова, чтобы я понял, поэтому в какие-то моменты она запиналась и замолкала, но затем начинала говорить ещё жарче.

— Во время поиска нам было необходимо слиться, чтобы выполнять задачу, как единый организм. Но теперь… Даже выйдя обратно в реальность… Нам очень сложно разделить себя друг от друга и представить по отдельности. Это очень сложный процесс. И на него ещё уйдёт какое-то время. Но ты должен понимать: романтического подтекста там никакого нет. Это ещё хуже, чем… Представить себя с братом. То есть у нас вообще никаких мыслей в плане отношений или чего бы то ни было нет и никогда не сможет быть. Нам это будет слишком противно.

Мирослава подключила руки и принялась жестикулировать, отчего ей стало проще выражать свои мысли.

— А так — да, произошло слияние двух личностей, и сейчас нам обоим очень сложно. А ты со своей стороны сейчас видишь то, что видишь… Но и ты должен это понимать, и Костя должен понимать в том числе: нам нужно время для того, чтобы разделиться.

Тут девушка улыбнулась, и в её глазах потеплело.

— Просто и ты, и Костя отчего-то забываете, что я же видела память Жердева! И это были такие тёплые, искренние чувства! Я никогда не смогу предать подобное. Когда я совсем терялась в чужих воспоминаниях, мне нужен был хоть какой-то якорь. Артём мне сказал, что я должна выбрать какое-то одно воспоминание, за которое и буду держаться, как за нечто неизменное. И я в качестве этого самого якоря выбрала как раз-таки чувства Кости, потому что это было действительно самое яркое, доброе, светлое, искреннее чувство, которое я только видела в своей жизни. В нём можно было и утонуть.

Мирослава перевела дух и покачала головой.

— А то, о чём вы подумали, с Муратовым… — сказала она, заметив выражение моего лица, — нет, ничего подобного у меня нет.

Я после её тирады буквально выдохнул с облегчением.

— Тогда так, — сказал я, — сначала я поговорю с Костей, а потом уже ты поговори с ним, пожалуйста, объясни то, что объяснила мне сейчас. Потому что он страдает. Глупостей он пока не наделал, но судя по отметинам на столешнице, он был очень близок к тому.

— Боги, — девушка подняла лицо к серому небу. — Столешница! Может, заказать тебе новый стол? — съязвила Мирослава.

Я не смог удержаться от смеха, в том числе и от облегчения, которое испытал.

— Да нет. Хотя, если у тебя есть какой-нибудь крутой вариант, то возможно, но на самом деле нет. Не из-за этого был разговор затеян. Но если уж говорить серьёзно, я на самом деле рад, что ты ценишь чувства Кости. И вообще была со мной искренна.

— Если хочешь, мы можем вместе с Артёмом подойти к Косте и всё ему объяснить, — предложила моя собеседница, не понимая, чем может обернуться подобная миротворческая миссия.

— Не-не-не, — ответил я, — боюсь, что это возымеет немного другой эффект. Сходи к нему сама, поговори тет-а-тет.

— Хорошо, — кивнула девушка. — Схожу к нему сама, чтобы лишних вопросов не было.

* * *

После разговора с Хладославом Морозовым, Зорич успел несколько часов поспать перед отправкой экспедиции на Викторию. Но в тот момент, когда это должно было случиться, он понял, что остальные члены экспедиции, на самом деле, саботируют отъезд. Никто не пришёл для того, чтобы выдвинуться в дальнейший путь — лишь несколько человек, которые прибыли лишь для того, чтобы рассказать о том, почему они не смогут отправиться в дальнейший.

Зорич с безысходной ясностью понял, что он реально остался один. А ещё он понял, что это полный провал. В одиночку ехать на Викторию просто нет никакого смысла. А это означает, что он не выполнит указ императрицы. Но даже не это главное, а то, что он провалит указание демона, и дочку Слободана Радмилу утащат в мир демонов, в сексуальное рабство, где она будет вынуждена рожать ненавистных рогатых тварей одного за другим до самой смерти.

При таком раскладе, Зорич прекрасно осознавал, что всё равно поедет, пойдёт, да даже поползёт на эту демонову Викторию даже в одиночку, как он и сказал об этом Морозову. Он не хотел сдаваться просто так, даже понимая, что эта миссия самоубийственная, за гранью разумности и адекватности.

Именно поэтому он собрал всех всех участников экспедиции, кого только смог найти, и решился частично раскрыть смысл миссии. При этом пришлось ещё использовать и собственный дар, но несильно, лишь для того, чтобы подтолкнуть людей к нужному решению. Зоричу просто необходимо было, чтобы с ним кто-нибудь поехал.

И вот когда все найденные члены экспедиции выстроились перед ним, он прошёлся перед строем, мягко обволакивая разумы людей собственной магией. Вместе с этим сказал:

— Я прекрасно понимаю, что вам рассказали местные. Хладослав Морозов тоже поведал мне, насколько опасна и, возможно, даже смертельна эта миссия. Но я должен вам кое-что сказать. Заставить вас идти дальше практически на убой я не могу. Жизнь всегда была одной из самых дорогих вещей, что вообще только имелось у человека. Более дорогим лично для меня является только жизнь моих детей. У всех остальных вариативно. Но я вам могу сказать следующее: едем мы на Викторию не потому, что так захотелось императрице, не потому, что так захотелось мне. Это не чья-то прихоть…

Он сделал паузу, расправил плечи и словно попытался обнять всё пространство вокруг себя, после чего продолжил:

— В том месте, куда мы идём, находится месторождение энергетических накопителей, по своей структуре практически идентичных алмазу. Все вы знаете, сколько стоят алмазы?

Тут он оглядел членов своей экспедиции и понял, что у некоторых в глазах появился заинтересованный огонёк. Поэтому он слегка добавил воздействия.

— Так вот, — продолжил Зорич уже более окрепшим голосом, не обращая внимания на то, что при каждом слове из его рта вылетало облако пара, — минерал, за которой мы идём, стоит в несколько раз дороже алмазов. И я вам даю слово, что если мы туда доберёмся и обнаружим эти самые залежи… Я вам могу в этом поклясться кровью и своей силой, каждый из вас спокойно может набить себе карманы этими самыми камнями, и я не скажу ни слова!

Он увидел, что кто-то из толпы принялся потирать руки.

— Это будет условием того, что вы со мной поедете. Да, это будет обязательным условием. Все, кто поедут со мной, получат такую возможность.

Заинтересованный огонёк в глазах некоторых людей, разгорелся.

— Поверьте, на вырученные деньги вы и ваши дети, а возможно и внуки, смогут безбедно жить всю свою оставшуюся жизнь. А ещё я вам обещаю, что в пекло смерти я вас не поведу. Нам нужно хотя бы понять, что там происходит и почему так обстоят дела. И насколько вообще правдивы россказни обо всём происходящем.

С каждым словом Зорич отправлял в толпу немного своей ментальной магии. Она была направлена скорее на то, чтобы притупить у людей чувство опасности. А вкупе с тем, что он сыграл на их алчности, он получил результат. Возможно, не самый лучший, на какой мог рассчитывать, но треть участников экспедиции всё-таки согласилась.

Решившиеся идти с ним имели стихийные специализации магии: водники с даром льда, огневики, которые считали, что им не страшен мороз, и несколько земельщиков, те, кто должен был отыскать залежи неизвестного минерала. Морозники согласились первыми, так как надеялись, что смогут выдержать любые температуры. Огневики примерно по тем же причинам, а земельщиков они пообещали оградить от негативных последствий холода за процент от вынесенных камней.

Когда Морозов увидел, что Зорич всё-таки сумел склонить к дальнейшему походу некоторых людей из своей экспедиции, покачал головой и сказал Слободану:

— Вы просто сумасшедшие, — в глазах местного управляющего сверкнули искры. — Но знаешь, иногда сумасшедшим везёт. Поэтому я обеспечу тебя всем необходимым.

В течение следующих пары часов они собрали караван из собачьих упряжек, уложили все необходимые вещи и отправились в сторону Виктории.

Поездка оказалась максимально непростой. Дело даже не в том, что длилась она чуть ли не неделю. А в том, что во время всей этой поездки холод неотступно следовал за караваном. Если у морозников и огневиков ещё были возможности прогреть себя изнутри или не замечать холода, то у Зорича ничего такого не было. Он был совершенно беззащитен перед стихией. Но стоило ему сильно замёрзнуть или отчаяться, как он вызывал перед внутренним взором облик дочери, и холод практически сразу отступал.

Но это было не всё. Чем дальше они ехали, тем холоднее становилось. Вроде бы после минус тридцати и минус тридцати пяти разница в холоде не должна была ощущаться сильно, но она была. Даже те же маги льда ощущали, что всё меняется.

Через шесть с половиной дней после выезда караван добрался до пролива, который разделял материк и остров. Проводники из Морозовых действительно вывели их к самой узкой части пролива:

— Здесь по картам до Виктории чуть более двух десятков километров, — поведал проводник и после запинки добавил, — но сейчас даже морозить ничего не нужно. Лёд в проливе стал раньше обычного.

Слободан вместе со своими людьми взирал на безжизненную пустыню, простирающуюся прямо перед ними.

Пролив был огромен и мёртв. Зорич не знал, откуда в уме пришла подобная ассоциация. Но сейчас на Слободана взирала бездна, как будто готовясь их поглотить.

Лёд, сковавший пролив, был угрожающего стального цвета, на нём не задерживались снежинки, тут же уносимые ветром вдаль. Местами вздыбившиеся торосы напоминали раскрытую пасть ледяного великана. Каждого из присутствующих накрыло чувство ужаса и близкой смерти. Даже собаки жались друг к другу и пытались повернуть вспять. И это чувство было безотчётным, совершенно необъяснимым и практически невозможным для преодоления.

Все находящиеся в экспедиции испытывали дичайший ужас от того, что им придётся встать на лёд и идти в пасть собственной смерти. Тогда Зорич понял, что, наверное, всё это было зря. Но выбора у него нет.

Он вдохнул морозный воздух, выдохнул облако пара и на негнущихся ногах ступил на стальной лёд, прозрачный и отчасти даже зеркалящий взгляд самого Слободана. Про себя он повторял, словно молитву, имя дочери, имя погибшей жены, говорил какие-то слова, неизвестно к кому обращённые, и шаг за шагом продвигался вперёд.

Шаг за шагом, шаг за шагом… В какой-то момент он оказался один посреди ледяного безмолвия. Только стальные воды ледяного пролива под ним хищно ухмылялись. Шаг за шагом, шаг за шагом…

Про себя он отметил, что прошло уже больше двух недель с тех пор, как он отправился в эту проклятую экспедицию. «По-хорошему, если Радмила всё правильно поняла, то она должна была уже попросить защиты у кого-то, ведь суммарно с начала миссии уже прошёл отведённый мне демоном срок».

«Радмила, — думал про себя Зорич, — только не наделай глупостей, только не взбрыкни, сделай всё так, как я тебе сказал. А я буду идти к тебе до конца, шаг за шагом. Шаг за шагом».

И он шёл, верил в то, что Радмила всё сделает так, как нужно, а он ступал по мёртвому льду навстречу смерти, словно через всю свою минувшую жизнь. И вот так, в мыслях о дочери, он дошёл практически до середины. Там трясущимися руками достал из-за пазухи подзорный артефакт и увидел всё то, о чём ему рассказывал Морозов: серебрящиеся, прозрачные статуи. То есть Хладослав ему ни разу не соврал.

Но одно дело слышать это на словах или видеть в разуме у другого человека, а другое — видеть воочию. И людей там было действительно много. Ну, как людей? Это были статуи. Промороженные насквозь статуи. Целое побережье статуй, застывших, замороженных навеки людей. Как будто многолюдную площадь накрыло одномоментно морозом, заставив умереть на месте, в движении, в порыве. Между погибшими ещё оставалось пространство, где ещё можно было пройти. Но такое количество застывших трупов, превратившихся в ледяные статуи, просто поражало.

Но Зоричу нечего было делать, кроме того, как стать одной из этих статуй или дойти до своей цели. Он убрал подзорный артефакт обратно, сделал ещё один шаг, и ещё один. Он уже прошёл середину пролива и шёл дальше — шаг за шагом, шаг за шагом. За ним так никто и не двинулся, но он шёл вперёд, даже не оборачиваясь, прекрасно осознавая, как ледяные когти, сжимают его сердце.

Он осознавал, что с каждым шагом двигается всё медленнее и медленнее. Понимал, что, возможно, станет самой близкой к материку застывшей статуей, но всё равно шёл. Он видел, как на нём начинает светиться одежда, но всё равно шёл вперёд. А потом в какой-то момент, когда он уже почти достиг берега, понял, что следующий шаг не получается сделать: всё его тело сковало холодом. Мороз пробрал его буквально насквозь. Ведь ещё чуть-чуть — и он действительно превратится в статую, а затем промёрзнет насквозь до прозрачности.

И всё же он сделал ещё один шаг, а затем посмотрел вниз и понял, что фактически этим своим последним шагом вряд ли преодолел и пару сантиметров. Следующий шаг через силу был таким же. Причём суставы, кажется, уже были ледяными, они хрустели, грозя рассыпаться крошкой.

Но что хуже всего, его начал одолевать сон. Он понимал, что замерзает, замерзает так же, как и все остальные, стоящие здесь. Ведь он не маг холода, он менталист. И тут в душе у Зорича разлилось какое-то дикое, нечеловеческое отчаяние. Оно затопило его, и он снова увидел перед внутренним взором лицо своей любимой, улыбающейся дочки. Вот она занимается боевыми искусствами, а он радуется и гордится её успехами. Вот она ещё совсем кроха, бежит ему навстречу, хватает за шею, целует в щёку. А за ней спешит его живая ещё на тот момент жена.

А здесь, в реальности он не выдержал пронизывающего холода Виктории, и упал на колени. Из последних сил он упирался руками в лёд, а затем откуда-то изнутри, из глубины души, он вырвал имя дочери и прокричал его вперёд, в спины замерзших статуй:

— Радмила!

Отправить