Глава 4

Проснулся я рано, ещё до рассвета. Судя по всему, магия, бурлящая внутри меня, давала возможность отдохнуть быстрее, чем обычным людям. Я оделся и вышел к озеру.

Не знаю, что я ожидал здесь увидеть, но был удивлён тому, что сёстры-демоницы опять тренировались в битве на мечах.

— Барышни! — крикнул я. — Вы что, не ложились?

— Да нет! — хмыкнула на это Зара. — Немного поспали. Но, сам понимаешь, не так много времени, когда посторонних глаз меньше. Вот и приходится ловить каждый момент.

— И то верно, — сказал я, подходя ближе.

— А ты что? — спросила меня Аза. — Опять подсматривать намереваешься? — и повела полуобнажённым бедром.

— На самом деле, — мне показался удачным предлог, — я хотел бы, чтобы вы мне показали несколько приёмов.

В этот момент Зара эффектно развернулась и едва не нанесла Азе поражение, но та вовремя сгруппировалась и отскочила на необходимое расстояние.

— Послушай, — сказала младшая сестра, — большинство наших приёмов рассчитано на крылатых, а у тебя крыльев днём с огнём не сыщешь. Только, если на носу, — и звонко рассмеялась. — Или разве что — пришить.

— Да ладно, чего ты? — сказала ей Аза. — Давай поучим каким-нибудь базовым приёмам, стойкам, классической обороне.

— Ну да, — согласилась Зара, глядя на меня. — Защите поучить можно.

— Вот, — сказал я, группируясь, — совсем другое дело. А то крылья, ноги, хвост.

Зара усмехнулась и встала рядом с сестрой. Сейчас при таком освещении и в таком ракурсе они были похожи, и всё же чувствовалась в них некоторая разница.

— Какая-то база у тебя есть, — сказала младшая сестра. — Я видела, как ты дерёшься. Ну и мы тебя из нашей школы фехтования чему-нибудь подучим. Бери меч, защищайся.

И мы принялись отрабатывать различные приёмы. Иногда одна из сестёр стояла и смотрела на нас, иногда нападали обе вместе. Мне приходилось отбиваться сразу от двух демониц.

Причём я сразу почувствовал, что их тактики отличаются. Если тактика Зары была прямая, если можно так сказать, рассчитанная на то, чтобы задавить противника силой и уничтожить его оборону, то тактика Азы была иной. Она как будто проникала в оборону, выискивала самые слабые места, а затем колола туда, где меньше всего этого ожидалось.

Одним словом, напористость против хитрости. Но могу сказать, что сам по себе подход демониц к фехтованию был весьма основательный. Я не помню, чтобы мне так приходилось потеть в мечном бою сразу с двумя соперниками.

Я считал себя довольно умелым фехтовальщиком, но, несмотря на это, я заметил, что и Зара тоже немножко вспотела, а вот Аза — нет. И чувствовала себя вполне нормально. Но странно было бы потеть душе демоницы, оставшейся без тела. Как-то не очень правильно.

И тут в какой-то момент Зара поймала кураж.

— А твой-то не рассказывал ещё, как мы вчера сгоняли к его другу? — спросила она.

Я даже не сразу понял, что под словом «твой» Зара имеет в виду меня. До этого я дошёл только чуть позже.

— Когда бы? — усмехнулась Аза. — Мы же практически всё время с тобой были.

— Ну, не знаю, — Зара нанесла удар горящим мечом, я его отразил, и девушка снова встала в стойку, обратившись к сестре.

— Ну, так вот, — сказала она. — Кроме демонов-полуамфибий, я тебе про них рассказывала, ничего особо интересного. Мы там, значит, плаванием занимались. Плавает твой, конечно, как топор…

Аза прыснула, едва успев подставить призрачную ладошку. А я нахмурился и недовольно посмотрел на Зару.

— Ничего подобного, — ответил я. — Нормально плаваю.

— Ну конечно, — хохотнула Зара. — Я ему говорю: «Давай ныряй», а он: «Что-то как мы поплывём?» Вот это вот всё.

Я усмехнулся и пошёл на неё в атаку.

— Сейчас мы посмотрим, кто тут как плавает.

Зара, не сказать, что с лёгкостью, но отбилась.

— Ну ладно, — махнула она свободной рукой. — Короче говоря, позанимались мы плаванием, а твой-то, оказывается, совсем сумасшедший.

И вот тут она уже конкретно указала на меня.

— Предложил из низших уху сварить. А они такие вонючие, прикинь. Эти твари вообще ни на что не похожи. Селекционеры окончательно охренели, начали такую ерунду выводить.

Переругиваясь с Зарой, я не сразу обратил внимание на то, что Аза с каждой минутой становится всё грустнее и грустнее.

Когда тренировка закончилась, и она отдала меч обратно Заре, став совершенно бесплотной, кажется, погрустнела ещё сильнее.

— Ты чего? — спросила её младшая сестра. — Да не печалься, научим мы его и плавать, и драться. Как мы станет!

— Да нет, ничего, — ответила Аза с грустной улыбкой. — Конечно научим, куда он денется. Другое дело, что жизнь проходит мимо, а вы там все приключения себе находите. Мне бы тоже хотелось как вы. А я всё время здесь, привязанная к этому чертову озеру.

С этими словами она развернулась, ушла ближе к середине и растворилась в клубах пара.

Зара озадаченно смотрела на неё, после чего почесала рог и повернулась ко мне.

— И чего это с ней? Нормально же вроде разговаривали.

— Ну, видишь ли, — сказал я, — её гнёт подобное существование.

— А что тут может угнетать? — Зара посмотрела на меня. — Разве не нужно радоваться, что она вообще хоть как-то выжила? Она же должна была погибнуть, и в итоге осталась жива. Ну вот, хотя бы так, да. Ну что ж теперь?

— Это тебе так кажется, — ответил я, — что это жизнь. А на самом деле это никакая не жизнь. Более того, считай, что Аза при смерти.

— Да как же при смерти-то? — Зара в недоумении повернулась ко мне. — Вот она даже практически материализуется, когда я ей меч дала, мы дрались после этого. По рёбрам да по рогам от неё я схлопотала как от живой!

— Ну так, это она почему материализовалась-то? — сказал я, глядя Заре в глаза. — Потому что у неё был муас. А её запасы муаса, на котором и держится её жизненная сила, фактически подходят к концу. Как только он совсем иссякнет, она будет расходовать жизненную силу своей души и со временем просто истает окончательно.

— Я этого не знала, — проговорила Зара.

— Ну так знай, — ответил я. — Более того, она сейчас тратит запасы невероятно быстро из-за того, что практически каждый день выходит к нам. Возможно, вчера и сегодня она использовала силу твоего меча, но в другие дни она тратит последние силы. Зачем? Ну, возможно, она устала быть одна. Решила хотя бы перед смертью побыть в обществе приятных ей людей.

— Хорошо, что ты мне сказал, — задумчиво ответила Зара, вглядываясь в парующие воды озера.

— Я тебе больше скажу, — ответил я. — Ты вот ищешь муас для того, чтобы спасти своё княжество, отца и всех демонов из вашего клана, а я ищу муас для того, чтобы спасти твою сестру. Ей тут явно не нужна тонна муаса, ей нужно гораздо меньше. Она мне сказала, что полкилограмма дадут возможность жить ещё лет пятьсот, шестьсот, а может быть и всю тысячу.

Зара хотела мне ещё что-то сказать, но умолкла, видимо не найдя слов. К тому же ей было о чём поразмыслить.

А я развернулся и пошёл прочь, оставив её с собственными мыслями. Пускай подумает, может быть что-нибудь дельное придумает.

* * *

Когда я вернулся домой, там уже вовсю начался утренний переполох.

Сати стояла на кухне и пыталась жарить блинчики, что вызывало искреннее негодование у Евпатия.

— Вот надо же, нанесло мне вас на голову! Что ты делаешь, женщина⁈ Этой сковородке восемьсот пятьдесят лет! Ты с ней обращаешься, как будто это твоя кухонная утварь.

— Евпатий, ты чего ты ворчишь с самого утра? — спросил я.

— А что они тут с самого утра, как будто у себя дома? Я не успел проследить — она уже сковородку хвать, скалку хвать! Мои запасы, бесценные мои запасы, всё в готовку! Я годами всё тут собирал.

Сати, вопросительно посмотрела на меня, мол, что прикажете?

— А что, Евпатий? — спросил я у домового. — Ты против вкусных блинчиков?

И тут он как-то внезапно замер, как будто его по темечку огрели. Но достаточно быстро пришёл в себя.

— Нет, ну если мне… вы прямо… поделитесь блинчиками… со мной… — он говорил неуверенно, видимо до сих пор эта мысль, что с ним тоже могут поделиться, просто не посещала его голову. — Тогда, наверное…

— Слушай, Евпатий, у тебя варенье имеется? — оборвал я его неуверенную речь.

— Варенье, конечно, имеется, — просветлел домовой. — Как вот при старом хозяине ещё сварили, так и стоит в погребе, куда оно денется?

— А сколько ты говоришь лет варенью? — уточнил я, предчувствуя беду.

— Ну так, — сказал он, — восемьсот с небольшим. Настоялось, наверное. Вкуснющее!

Я бы подумал, что есть нечто, что простояло в банке восемьсот лет, — это не самая лучшая идея. Но Евпатий, поняв, что его блинчиками тоже не обойдут, уже ринулся к подполу. Наперегонки с ним побежал четырёхрукий сын Сати — мелкий бес Руян.

Это я его так назвал: мелким бесом. Он вмешивался практически во все дела в доме, которые касались хозяйства.

— Да и отойди ты, — говорил ему Евпатий, — ты же сейчас не разберёшься, ты разобьёшься. Или разобьёшь!.. Эй, куда⁈ На мою седую голову всё это… Так было хорошо, когда никто под ногами не мешался.

Тем временем они скрылись в подполе, где на минус каком-то уровне находились банки с вареньем, а я подошёл к Сати.

— Ну как тут, не особо тебя Евпатий-то достаёт?

— Да нет, что вы! — проговорила служанка и махнула рукой. — Так, ворчит понемногу, ну так он же домовой дух, ему положено ворчать.

— Ну ладно, — сказал я, — если будут проблемы, говори мне, мы их все решим.

— Конечно, господин, — поклонилась служанка одновременно с этим, орудуя сразу двумя сковородками, а стопка блинов на моих глазах росла всё выше и выше.

Тем временем из подвала вырвался мелкий бес Руян и, отчаянно топая, побежал к нам, неся над головой банку. А тут я понял, что домовой ни разу не шутил про восемьсот лет. Банка была выполнена из толстого тёмного стекла, с какими-то узорами, чуть ли не с родовым гербом на боку.

Это было основательное вместилище, запечатанное сургучом, так чтобы никакие бактерии не могли попасть внутрь.

— Только так, — сказал я, — распечатывайте где-нибудь вдали от населённых пунктов. Хорошо? — попросил я. — Неизвестно что за биологическое оружие может скрываться внутри.

Сати хохотнула, прикоснулась рукой к банке и сказала:

— Если что, никакой биологической опасности нет. Варенье засахарилось, но в целом полностью пригодно к употреблению.

— Это как так? — спросил я.

Тут вышел сонный Тагай и посмотрел на всё это великолепие, которое разворачивалось на кухне. Тем временем из подпола вылез и сам Евпатий с ещё одной банкой в коротких ручонках.

— А что здесь происходит? — спросил Тагай.

— Да вот, — сказал я, кивая на банку с восьмисотлетним вареньем, — отравить нас хотят.

— Да что вы, как можно⁈ — возмутился Евпатий, подходя к нам. — Не хотите, так и скажите, я тогда обратно поставлю, пускай хранится до тех, кто сможет оценить. Бесконечный вкус таланта предыдущих хозяев…

— Да ничего, — проговорил я. — Вон Сати утверждает, что варенье полностью пригодно к употреблению.

— Абсолютно, — сказала она.

— Как такое может быть? — удивился Тагай.

— Магия, — развела руками Сати. — Обычная бытовая магия. Такое варенье может храниться и тысячу лет, и полторы. Ничего с ним не будет. Внутри кокон замедляет время, и варенье просто не портится.

— Слушай, — сказал я, — наверное, всё-таки попробую эту штуку.

Когда банку откупорили, оказалось, что в ней находится ароматное, невероятно вкусное облепиховое варенье. Блины с ним были просто чем-то на уровне гастрономического оргазма. Я просто старался не думать о возрасте этого самого варенья.

Тем временем мелкий бес Руян всё время подкалывал Евпатия. Точнее, пытался то зацепиться за него, то на бороде проехать, то ещё что-то. Евпатий, конечно, отмахивался от него, ворчал себе в бороду что-то, но при этом не жаловался. И я видел, что на самом деле старик доволен.

В конце концов, у него появился кто-то в доме, и его существование, наполненное тоскливым одиночеством, прекратилось.

Завтракали мы тоже весело. Где-то в самом начале завтрака пришла Зара и тоже начала улыбаться, глядя на выходки Руяна. Одним словом, старую резиденцию наконец-то наполнила полноценная жизнь.

Всё здесь стало дышать полной грудью и радовать взгляд.

* * *

После завтрака я отправился в новый корпус. Там сейчас находились и мать, и сестра, и Мирослава, и дед Креслав, который тоже пока не спешил уезжать обратно к себе домой.

Первое, что мне бросилось в глаза, когда я приехал, — это сестра, которая носилась как угорелая. Сначала я даже не понял, что происходит, но потом заметил, что каждый раз, когда пробегала мимо меня куда-то, она была в другом наряде.

При этом вся она буквально сияла радостью, пребывая в прекрасном настроении.

— А что случилось? — спросил я, когда она в очередной раз дефилировала мимо меня в новом наряде. — Я что-то пропустил?

— А что не так? — покосилась на меня Ада. — Мне нельзя побыть в хорошем настроении?

— Нет, ну мне надо ж понимать, — ответил я, — что за повод для радости? Тебя что, по магазинам ведут?

— Нет-нет, не угадал, — кокетливо проговорила Ада. — Меня Коля Голицын пригласил погулять в Дендрарий. Я там, в отличие от тебя, ещё не была.

— Я, честно говоря, тоже был недолго, — хмыкнул я, а затем напрягся.

Не нравилась мне идея, что моя сестра будет гулять с «Коленькой» Голицыным.

— Ну вот, а я погуляю, — ответила мне сестра, да ещё и с вызовом. — Пастикусуса нашего проведаю.

— Смотри аккуратнее, — я всё-таки не удержался и хохотнул. — Чтобы у него после встречи с фон Аденами опять на одну голову меньше не стало.

— Фу-фу-фу, таким быть. Я вообще-то зверушек люблю, — сестра показала мне язык. — Вот проведаю, посмотрю на него.

— А тебя вообще ничего не смущает? — спросил я.

— А что такое? — она с ещё более дерзким вызовом посмотрела на меня.

— Ну ты же помнишь, что по нашим традициям ты с Голицыным, не имеешь права встречаться один на один.

— Ну, ты знаешь, — ответила Ада, — я не настолько безответственная. Кое-что вместе боёвкой мне в голову вбили, — улыбнулась сестра. — Я даже ходила к маме с этим вопросом, интересовалась у неё. Она мне и сказала, что, в принципе, есть вариант пойти с ней. А я попросилась поехать вместе с Матроной. Всё-таки подружка, а мы уже давным-давно не виделись. Да и соскучилась я по ней.

— Ничего себе, — хмыкнул я. — Соскучилась она. А мне казалось, что вы друг другу готовы сжечь что-нибудь, причёски там подправить.

— Ой, да когда это было, — посмотрела на меня Ада. — Уже сто лет прошло, вся вода утекла, которая это помнит, и ты забудь.

— Ну ладно, — сказал я с тяжёлым вздохом, так как идея мне почему-то совсем не нравилась.

«С другой стороны, — подумал я, — Матрона Салтыкова всё-таки дочь офицера Тайного сыска».

— С учётом того, где работает папа Матроны, я, в принципе, за тебя спокоен. За Коленьку, правда, не очень, с учётом, где сидит его дядя. А за тебя вполне.

Мы посмеялись, но тут я стал совершенно серьёзным.

— Ада, шутки шутками, но, кажется, до тебя так до сих пор не дошло, кто и как к нам относится, — констатировал я, намекая на её сегодняшнего кавалера.

— Кто относится? — переспросила сестра, тоже став серьёзной. — Голицын? Ермолов? До меня всё дошло. Чтобы ты понимал, я просто хочу поддержать его морально. Ты же сам поддерживаешь своего этого друга Артёма из пятёрки. Его тоже все, знаешь ли, считают предателем. И у этого сейчас подобная же ситуация, но к нему самому какое это имеет отношение? Дядя, да, сидит в застенках Тайного сыска, а не общаются все с Голицыным. На мой взгляд, это несправедливо.

Она перевела дыхание и тут же продолжила:

— Но я поддержала его в своё время. А он между прочим, даже к маме приходил и поблагодарил её за нормальные отношения со стороны нашей семьи к нему. А ещё попросил разрешения погулять со мной. Сказал, что будет беречь как зеницу ока. Сразу сказал, что мы поедем в Дендрарий, только прогуляемся, попьём безалкогольного глинтвейна, и что он вернёт меня с подружкой обратно. Прогуляться и всё. Мама дала согласие.

— Мама дала согласие, — передразнил я сестру и понял, что в моём голосе явно прослеживаются ворчливые нотки. — Папа бы согласие ни в жизнь не дал бы.

— Ой, всё, — закатила глаза Ада.

— Нет, ну ладно, — сказал я. — Если даже мама дала согласие, то ладно так и быть.

Ада снова расплылась в улыбке и снова начала летать мимо меня стрекозой, готовясь к выезду.

Затем через некоторое время приехала Матрона. Я заметил, как она преобразилась за последние пару месяцев. Когда я её видел в последний раз, это была нескладная девчонка со злым лицом, которая везде пыталась отыскать собственную выгоду. А ещё озлобленная чуть ли не на весь мир. Сейчас это была довольно миловидная барышня с широкой улыбкой, приятными манерами и мягким голосом.

— Привет, — сказала она, увидев меня, и кивнула.

— Привет, — сказал я, понимая, что на моих глазах произошло не то чтобы невероятное, но удивительное преображение.

— А Димы случайно нет? — спросила она.

— Нет, — я покачал головой. — Брат на заставе, но скоро у него отпуск. Может быть, и получится перехватить.

— Было бы неплохо, — хмыкнула та.

И тут с лестницы слетела Ада и крепко обняла Матрону:

— Как я рада тебя видеть! Сто лет не болтали! Ну, что ты? Как ты? Чего у тебя новенького? Как девчонки в группе? Кто кому что подлил? Кого чем окрасили?

И всё, началась стандартная девичья болтовня, которая мало интересна человеку, не влюблённому в этих самых девиц.

Ещё через десять минут, судя по всему точно по времени, прибыл экипаж вместе с Николаем Голицыным. Он был осведомлён, что Ада будет не одна, поэтому притащил с собой два небольших букетика, которые и подарил девушкам.

Я вышел на крыльцо, где они стояли, и подошёл к сокурснику.

— Привет, Николай, — сказал я.

— Приветствую, Виктор, — кивнул тот как-то излишне официально.

Он вроде бы за прошедшие дни тоже возмужал, хотя я не знаю, что на нём больше сказалось: время, или переживания.

— Смотри, — сказал я, — если с моей сестрой что-нибудь случится, я тебе не только голову откручу, я тебе ещё что-нибудь другое поджарю, чтобы не повадно было.

— Слушай, — примирительным тоном сказал Голицын, — давай не будем. Это вот с тобой вечно что-нибудь происходит. А я личность тихая, спокойная, со мной ничего не происходит, а если происходит, то только тогда, когда я с тобой рядом. Так что это от тебя держаться подальше надо, Аден.

— Николай, — я ухмыльнулся. — Ты понимаешь, что если это семейное проклятие, то сильно далеко ты не уйдёшь? Ты же вон другую фон Аден сейчас везёшь гулять.

Тут обстановка разрядилась, мы оба рассмеялись.

— Ладно, — сказал Николай, глядя на ожидающий их экипаж. — Надеюсь, что это не семейное проклятие.

— Надейся, — криво улыбнулся я. — Успехов вам там, в Дендрарии, не сожгите и не заморозьте всё к демоновой бабушке.

* * *

В экипаже, где вместе с Адой фон Аден ехала Матрона Салтыкова и Николай Голицын, было достаточно весело. Ребята шутили, смеялись, общались. На какой-то момент Николаю вовсе показалось, что ничего дурного в этой жизни больше нет. Все как прежде.

Безоблачное небо над головой, прекрасные люди рядом, дальнейшие перспективы… Он забыл хотя бы на день обо всём мрачном, что его окружало.

— А вы опасные барышни, — сказал он и рассмеялся.

— А вы-то сами, — парировала его слова Матрона. — Боевой факультет, как раздадите всем на орехи, так только держись.

— Ой да ладно, — ответил Голицын. — Мы вообще мальчики-зайчики, и у нас на факультете все точно знают, кто самый опасный в академии. Вы, как какой-нибудь травяной настойки сделаете для излишне рьяных ухажёров, то облысеешь, то зубы выпадут, а то с туалета не встанешь. Ужас!

— Да, мы такие, — хохотнула Ада.

— Страшнее вас, — продолжил Голицын, — только лекарки. К тем вообще можно один раз прикоснуться, и всё, на всю жизнь остаться… не мужчиной.

— А вы, боевики, типа самые спокойные, — улыбнулась Матрона.

— Ну, а что? — пожал плечами Николай. — Нас пальцем не тронешь, мы и фонить не будем. Все паиньки по струночке ходим. Одним словом, пример для подражания.

— Ну конечно, зайчики-паиньки, — усмехнулась Матрона. — Вон, всех демонов в округе перебили, даже на опыты не оставили.

— Ну, демонов и надо бить, — пожал плечами Николай. — Они для этого и предназначены.

И так за разговором, за лёгкими шуточками, ребята выехали в экипаже за город. Никого ничего не беспокоило. Даже погода стояла достаточно тёплая для самого начала ноября. Несмотря на лёгкие облака, солнце светило, и хоть грело не сильно, но при этом не было промозглого и пробирающего до костей ветра.

Все деревья оделись в багрянец. Можно было сказать, что золотая осень затянулась. В Дендрарии всё было ещё более красиво. Там многое поддерживалось магией, поэтому растения даже не предполагали, что на улице ноябрь. Но это в Дендрарии. До него ребята ещё не доехали.

Они смотрели на загородные пейзажи, и тут в какой-то момент в экипаже потянуло дымком.

— Это что такое? — мгновенно напрягся Голицын.

— А это, — Матрона принюхалась. — Слушай, кажется, сон-травой запахло.

— Что за сон-трава? — проговорил Николай, оглядываясь по сторонам.

— Да, есть такая трава, — подключилась к объяснениям Ада, — которая, казалось бы, ничего, никакого вреда не наносит, но если надышаться в тот момент, когда её жгут, то можно даже отключиться.

Голицын заметил, что речь у Ады стала медленнее.

— У бедняков в больницах её используют вместо эфира, для проведения операций и прочего, прочего, — подхватила Матрона. — Ну, не всем же доступны лекари, чтобы заживить. Некоторым просто зашивают и ждут, пока оно само заживёт.

Тут Матрона зевнула, вслед за ней зевнула и Ада.

— Да, и вот заживает под этой сон-травой, а она, собственно, бесплатная…

— Откуда ей здесь взяться? — спросил Николай тут же понял, что его тоже начинает клонить в сон.

— Да я не знаю, — ответила Ада, кладя голову на плечо Матроне. — Может, на поле что-то жгут. Может, ещё что-то.

Голицын увидел, что обе девчонки уже практически спят. У них слипались глаза.

— Эй! Не спать! — рявкнул он.

Матрона вроде бы дёрнулась, открыла глаза, но тут же зевнула и уронила голову на грудь. Голицын попытался любыми способами сопротивляться сну. Какое-то чутье, шестое чувство, трубило тревогу. Но ему было очень трудно пробиваться сквозь замутнённое сознание, которое требовало только одного — спать.

Он попытался открыть двери экипажа, но они оказались заперты. Тогда он быстро, насколько мог, заморозил сосульку и попытался пробить ею стекло. Но он уже настолько растерял концентрацию, что у него это просто не получилось. А, может быть, стекло оказалось бронебойным.

А тем временем сон накрывал его всё больше и больше. Он понимал одно: сейчас ему нужно притвориться, будто он спит, но самому быть начеку. Но если он только посмеет закрыть глаза, он тут же отрубится.

И тогда он принялся кусать себе щёку изнутри, откусывая небольшие кусочки плоти с внутренней стороны. Разряды боли прокалывали его мозг, но всё равно, словно сквозь вату, сигналам приходилось преодолевать толстую подушку, которой прикрыли его сознание.

Хотелось спать, дико хотелось спать, но на последних волевых усилиях Николай пытался выбраться из этого состояния. Он укусил другую щёку. Боль немного привела его в чувство, и тут он услышал, как снаружи открываются дверцы экипажа, причём сразу с обеих сторон.

Он уже подготовил конструкт, и поэтому, как только открылись дверцы, он сразу выпустил ледяные снаряды в обе стороны. И тут же услышал чьи-то крики боли. После чего мгновенно получил под дых воздушным молотом и потерял сознание.

Отправить