ГЛАВА 2
В приемной было сухо, тепло, пахло чем-то неуловимо-тонким, с ноткой жасмина — все это говорило, что хозяин не экономил на вентиляционной системе.
Маан подмечал такие вещи автоматически, даже ловил себя на том, что, оказавшись в новом помещении, в первую очередь принюхивается, пытаясь поймать невидимый букет воздуха и растрепать его на составляющие.
Пахло везде по-разному. В штаб-квартире Контроля — потом, кофе, и табаком. Как и должно пахнуть в месте, где постоянно собирается много сосредоточенных, поглощенных работой, мужчин. В транспортных трубах — дешевыми духами, алкоголем и мятой. В жилых блоках класса «восемь» — ржавчиной, пылью и гипсовой крошкой.
Местные запахи Джат Маан успел изучить достаточно хорошо — он бывал здесь не один раз.
— Добрый день, — медсестра улыбнулась ему, подняв голову от разложенных на столе карточек.
— Добрый, — инспектор приподнял шляпу.
Сестра, кажется, была новой, в последний раз, когда он здесь был, на ее месте сидела более субтильная и смуглая… Как и дорогая вентиляционная система, это было одной из привычек того, кто здесь руководил.
Снимая тяжелый, набухший от влаги, плащ и вешая его на плечики, Маан подумал, что постоянная смена женского лица в приемной, в сущности, мало чем отличается от замены дивана для клиентов. В конце концов, это такой же аксессуар, как и все прочее здесь, призванный подчеркивать положение хозяина и успокаивающе действовать на посетителя.
— Вы к доктору Чандрама?
— Да. Он свободен?
Девушка щелкнула изящным пальчиком по клавише инфотерминала, вызвав на экран какую-то таблицу.
— На который час вам назначено?
— Я не записан на прием.
Кажется, она даже огорчилась. Ее хорошенький ротик образовал печальное «О».
— Простите, но в таком случае придется перенести ваш прием. Доктор работает только по предварительной записи. Если хотите назначить время для посещения, я могу вас занести в список.
— Это частный визит. Пожалуйста, сообщите господину Чандрама, что его ждет товарищ.
Медсестра оказалась понятливой, кивнула и, невесомо оторвавшись от стула, упорхнула за ближайшую дверь.
В приемную проникла новая порция воздуха, принесшего тревожный аромат антисептиков, но спустя несколько секунд воздушный фильтр устранил его без следа.
Разумное решение.
По статистике, запах медикаментов неприятен почти девяноста процентам лунитов, причем в равной мере как тем, что регулярно бывают у врачей, так и тем, кто вообще не жалуется на здоровье.
«Наверное, это как запах крови, — подумал Маан, — В нем нет ничего опасного, но само его присутствие заставляет напрячься. А в приемной доктора людям нельзя напрягаться. Поэтому там всегда пахнет жасмином и регулярно меняется хорошенькая медсестра. У каждой профессии есть свои законы».
Многие практикующие врачи в последнее время предпочитали носить обычные деловые костюмы или вовсе одеваться по-домашнему — считалось, что это позволяет пациенту расслабиться во время осмотра, в то время как медицинский халат подсознательно заставляет приготовиться к худшему.
Чандрама же никогда не позволял себе появиться в приемном отделении в обычной одежде, и не потому, что был консервативен, скорее слишком уважал свою работу, полагая халат таким же неотъемлемым атрибутом его профессии, как портфель для министра.
Доктор Чандрама вышел в приемную минуты через две. Как обычно, облаченный в накрахмаленное и белое, в своей аккуратной медицинской шапочке, с ухоженной бородкой и блестящими на носу очками, он казался не врачом, а ангелом, перенесенным на Луну из земного христианского рая.
Увидев визитера, он на мгновение замер, взгляд его словно потускнел, но это моментально прошло — приветственно махнув рукой, Чандрама улыбнулся.
— Здравствуй. Не ждал тебя… Почему ты никогда не звонишь?
— Здравствуй, Чандрама. Извини, я опять забыл. Да и вообще, я редко планирую такие визиты.
Тот шутливо погрозил Маану пальцем.
— У меня много пациентов. Твое счастье, что ты попал в тот момент, когда я не занят. Снова.
«Или не мое, а счастье информационного отдела Санитарного Контроля, — подумал Маан, мысленно улыбнувшись, — Который имеет доступ ко всем медицинским инфотерминалам Луны, и к твоему расписанию в частности».
Вслух он этого не произнес. Чандрама был достаточно умен, чтобы догадываться о подобного рода вещах, и, что встречалось еще реже, достаточно разумен, чтобы не заговаривать на такие темы.
— Я вообще везучий.
— Тогда проходи. Посмотрим, не изменит ли твое везение, когда мы засунем тебя в сканер.
Медсестра проскользнула в приемную, Маан пропустил ее и шагнул в кабинет. Острый тревожный запах лекарств окутал его, несмотря на то что вся обстановка здесь состояла из письменного стола, книжного шкафа и пары мягких кресел. Видимо, такова природа этого запаха — он способен пробираться даже в самые крохотные щели.
— Проходи в смотровую, — бросил Чандрама, — Я вымою руки.
Следующий кабинет представлял собой помещение, состоящее сплошь из стекла, стали и пластика. Вдоль стен громоздились шкафы непонятного назначения, чья поверхность была усеяна крошечными лампами, гладкими кнопками и многочисленными шкалами.
Из-за обилия подобного рода устройств смотровая походила на лабораторию, и лишь привычные стенды с запечатанными ампулами, шприцами и хирургическими инструментами напоминали о предназначении этого помещения.
— В последний раз ты был у меня пять месяцев назад.
— Всего пять?
— Я сейчас смотрю твою медкарту.
— Готов поклясться, что прошел год. Но с каких пор тебя беспокоят излишне назойливые пациенты?
Чандрама тихо засмеялся.
— Нисколько не беспокоят. За визит пациента твоего класса государство начисляет мне дополнительные социальные очки.
— Неужели ты становишься меркантильным?
— В таком случае ты превращаешься в ипохондрика, — парировал Чандрама, — Давай-ка, стягивай с себя одежду и ложись.
Маан снял пиджак, оставшись в свободной белой рубашке, поверх которой его торс был стянут ремнями с наплечной кобурой.
Повозившись, он расстегнул небольшой замок и стряхнул ее с себя, подхватив рукой и положив на какой-то шкафчик. Оружие всегда выглядело неуместным в этом помещении, Маан, отчего-то смутившись, прикрыл его рубашкой.
— И брюки снимать?
— Их можешь оставить. Мы проведем обычный тест, а не полное обследование. Или ты хочешь пожаловаться на что-то ниже пояса?
— Нет, там полный порядок.
— Уверен? Кло не придет ко мне жаловаться?
— Не думаю, — Маан уже снял майку и осторожно ложился на поверхность сканера. Холодный пластик обжигал кожу, но на ощупь был мягким и почти приятным, как плотная резина, — Правда, и гордиться нечем. Мне уже не двадцать лет.
— Верно. В твоем возрасте от некоторых привычек приходится отказываться.
— Эй, я надеялся сохранить эту привычку до шестидесяти! Хватит и того, что супруга запретила мне есть жареное.
— И это совершенно верно, твоя поджелудочная совсем не годится для рекламы, Маан.
— Каждый раз, когда я выхожу от тебя, то чувствую себя старой развалиной. Пятьдесят два — это еще не старость.
— С другой стороны, это уже и не молодость, — Чандрама зашел в смотровую, держа перед собой руки в стерильных перчатках, — Тебе надо следить за здоровьем, вот что я хочу сказать. Если тебе лет сорок, ты еще можешь позволить себе бегать по крышам с пистолетом в руках, но, когда стукнуло пятьдесят, стоит здраво оценивать свои силы.
— Ты совершенно неверно представляешь работу инспектора, — вздохнул Маан, — Единственный риск, которому я себя подвергаю последние годы — это риск геморроя. Не та боевая травма, которой приятно было бы хвастаться перед друзьями за кружкой пива, а?
— Конечно, — кивнул Чандрама, хмурясь и включая свою аппаратуру, — Именно поэтому вместо печени у тебя кусок полимерного термопласта, начиненный электроникой, а правая нога…
— Ладно-ладно, я помню. В юности здравый смысл никогда не был моим главным достоинством, — Маан заворочался, пытаясь устроиться поудобнее на плоской поверхности.
Приборы приглушенно гудели, некоторые из них изредка неритмично щелкали. Минуту или две врач молча смотрел в экран монитора, потом сказал:
— Кажется, ты утаил еще граммов триста железа, не считая твоего колена. Вынимай.
— Ты не говорил ничего про железо… — проворчал Маан и, опять чувствуя себя смущенно, повозившись, отстегнул от правой лодыжки небольшую кожаную кобуру. Следом за ней, он отдал Чандрама свой складной нож.
— Меня всегда удивляло, сколько хлама ты привык носить при себе. Признавайся, в детстве ты любил играть в войнушку?
— Конечно. Сам знаешь, от некоторых привычек не избавиться.
— А теперь серьезно. Жалобы есть?
Маан попытался пожать плечами, но в его положении это было непросто.
— Не так чтобы очень. Устаю. Одышка частенько, особенно если приходится подниматься по лестнице.
— А печень?
— Ноет. Не каждый день, но случается. Особенно если съем что-то острое.
— Должен напомнить, что ты на строгой диете до конца дней своих. Имплантат очень чувствителен, и на твоем месте я бы не проверял его на прочность.
— Я не могу питаться пресными водорослями и салатом из эрзац-спаржи постоянно. Иначе сам позеленею и пущу корни.
— Ну конечно… Куда проще забивать свой желудок животным жиром. Если бы ты не потерял свою печень на службе, то убил ее самостоятельно. Тебе и так несказанно повезло, что Контроль обеспечивает своих инспекторов полной медицинской страховкой. Знаешь, сколько стоит аппарат, вроде твоего?
— Много.
— Да уж. Так что, будь добр, придерживайся диеты.
— Постараюсь, господин доктор.
Осмотр длился не очень долго, не более двадцати минут. Он проходил в молчании — Чандрама прикладывал к телу Маана маленькие холодные датчики, некоторые из них неприятно пищали, другие работали молча; ощупывал живот сильными твердыми пальцами, светил в горло маленьким фонариком.
Два раза он брал кровь — из пальца и из вены, с помощью специальной трубки-дозиметра распределял ее по разным ячейкам на каком-то лотке, и отправлял в диагностическую установку, стоящую здесь же.
Маан расслабился. Лежать на прохладной мягкой поверхности в полном покое было даже приятно. Как подремать в кресле у парикмахера. Он привык к тому, как работает Чандрама, быстро и бесшумно; редкие прикосновения чужих рук не мешали ему.
— Теперь займемся твоей ногой… Какие-то необычные ощущения есть?
— Кажется, нет. Я уже привык к этому колену. Даже не хромаю.
— Пять месяцев назад ты говорил то же самое.
— Да и чувствовал я себя так же. Нет, все в порядке, действительно. Из всех неудобств — только металлодетекторы. Эти проклятые твари бросаются на меня, как бешеные собаки.
— И тебя каждый раз заставляют раздеваться до трусов?
— Нет. Инспекторы Контроля не подлежат обыску или досмотру. Просто действует на нервы. Ты уже закончил?
— Практически. Если стало скучно, можешь одеться и выйти в кабинет. Я скоро приду.
Маан так и поступил. За несколько лет их знакомства ритуал не претерпел никаких изменений. Варьироваться могли только шутки, которыми они обменивались во время процедур.
Чандрама вскоре появился. Он уже снял перчатки и теперь держал в руках несколько мелко исписанных инфотерминалом листов.
— Какие у меня шансы?
— Будешь жить, — кратко ответил Чандрама, — К несчастью для многих людей, населяющих эту планету. Если без шуток… Все, кажется, в норме. Эритроциты — порядок. Тромбоциты — тоже. Уровень холестерина повышен, но это ты, наверное, знаешь и без меня.
— Знаю.
— Вот и хорошо. Тогда можем сделать все как обычно: я потребую, чтобы ты держал себя в форме, ты мне в этом поклянешься и выбросишь все услышанное из головы, как только переступишь порог кабинета. И в следующий раз опять будешь жаловаться на боли и одышку. Идет?
— По рукам.
— В остальном… Излишняя масса тела осталась прежней, все тысяча девятьсот двадцать граммов.
— Вот и нет, я похудел на триста двадцать, в прошлом месяце.
— Значит, в этом набрал шестьсот. Маан, на Земле это было бы двенадцать килограммов — не такая уж огромная цифра, но я опять вынужден тебе напомнить о возрасте.
— Не очень-то тактично.
— Каждый лишний грамм после пятидесяти лет — это повышенный риск осложнений с сердцем. Ты хочешь этого? Серьезно?!
— У меня нет времени прыгать на скакалке.
— Есть множество менее трудоемких способов согнать избыточную массу тела. Хочешь, я отправлю тебя на йогу?
— Благодарю покорно, — Маан поднял руки, — Что еще?
— Давление повышено. Вот она, твоя одышка. Я бы сказал, что нужны легкие физические упражнения и сбалансированное питание. Конечно, если ты не хочешь к следующему юбилею получить в подарок от своей Конторы искусственное сердце.
Маан поджал губы. Чандрама всегда говорил в высшей степени нужные и правильные вещи, не оставляя своему пациенту возможности спорить. В этом почти все его знакомые медики были схожи.
Рука Маана автоматически потянулась к животу. В первые месяцы после операции было хуже всего — он постоянно прикладывал ладонь к тому месту, где раньше располагалась его печень. Ему казалось, что он чувствует изнутри холод, а под пальцами что-то твердое. Но Чандрама уверял, что это все от психосоматики.
Он был прав, как всегда — вскоре это прошло. Лишь иногда, раздеваясь перед тем, как лечь в постель, где уже тихонько сопела Кло, Маан рефлекторно проводил пальцем по узкому розовому шраму, в форме полумесяца, справа от пупка.
«Все могло быть хуже, — сказал ему Геалах, навестивший его после выписки, — Хорошо, что эта тварь не додумалась схватить тебя за яйца».
Чандрама бросил испещренные мелкими значками листы на письменный стол.
— Итак… Могу сказать, что ты условно здоров. Для своего возраста, твой организм еще очень даже ничего. Конечно, на плакаты Министерства здравоохранения я бы его не рекомендовал, но в остальном… В физическом отношении, я не вижу никакой серьезной опасности или нехороших признаков. Но я снова вынужден тебе напомнить: ты уже не мальчик, Маан. И ты должен относиться к своему телу соответственно.
— Спасибо. Выпишешь мне каких-нибудь лекарств?
— Да. У меня есть отменное средство, как раз для таких случаев, — Чандрама открыл сейф для медикаментов, в котором хранил препараты категории «А», и вытащил оттуда маленькую бутылку «Sean nathair» с латунной пробкой, — Пропишу тебе пятьдесят миллилитров, пожалуй. И себе заодно. Не против?
— Если я откажусь от бренди двенадцатилетней выдержки, ты сам упрячешь меня в больницу и будешь совершенно прав. А как насчет печени?
— Ее способность расщеплять этиловый спирт не ставится под сомнение, — Чандрама подмигнул, открывая бутылку, — Но опять же, злоупотреблять этим я бы не советовал.
Он достал из ящика стола два чистых стакана, невысоких, из толстого стекла, разлил в каждый на два пальца золотистой жидкости, протянул один Маану.
— Твое здоровье!
— Отличный тост.
Маан выплеснул содержимое в рот и оценил его отличный вкус. В шкафу у Чандрама ничего дешевого не водилось.
— Как дома? — спросил доктор, откинувшись на спинку кресла, — Как Кло и Бесс?
— Кло в норме. Иногда ее мучает бессонница, но, мне кажется, это все теле и кофе. Она собиралась зайти к тебе на следующей неделе.
— Чудесно. Буду ее ждать. А Бесс?
— В порядке, насколько я знаю, — осторожно ответил Маан, — В физическом отношении, я имею в виду.
Чандрама понимающе кивнул.
— Возраст.
— Вероятно. Когда девчонке четырнадцать лет, чувствуешь себя в компании бомбы с часовым механизмом. Которая взрывается по десять раз в день.
— Что-то серьезное?
— Нет, ничего такого. Мне уже тяжело с ней говорить, такое ощущение, что она меня не понимает, обижается на каждое слово. Да и Кло с ней тоже не всегда ладит.
— Привыкай. Девушки в переходном возрасте — это не подарок. Полностью перестраивается гормональный фон, нервная система, мироощущение… Наверное, надо быть женщиной, чтобы это понять. А пока постарайся поступать так, как обычно, когда ссоришься с женой — побольше молчи и не попадайся под руку.
— Ты опытный дипломат.
— Я вырастил двух дочерей! Впрочем, если хочешь, пришли Бесс. Сделаю пару анализов, посмотрю на общее состояние. Мало ли…
— Нет, не стоит, — торопливо сказал Маан, — Она на днях прошла медосмотр в школе.
— Как знаешь.
Некоторое время они сидели молча. Маан рассматривал этикетку бутылки, на которой была изображена стилизованная змея, свернувшаяся в кольцо, и гроздь винограда, а Чандрама внимательно изучал собственные пальцы, точно пытаясь найти под безукоризненно ровными и чистыми ногтями несуществующую грязь.
— Счет я направлю тебе завтра, — сказал он наконец.
— Счет? Ах да, конечно.
— Твоя ипохондрия должна влетать тебе в копеечку, ты же знаешь мои расценки.
— Прием у тебя стоит тех социальных очков, что я на него трачу.
— Ты бы мог и сэкономить. Насколько я знаю, ваша Контора обеспечивает своим инспекторам полный медицинский уход.
— И бесплатный при этом.
— Но ты все равно ходишь ко мне.
— Именно.
— И я даже знаю, отчего, — Чандрама вздохнул. Его обычная улыбка не пропала с лица, но неестественно застыла на губах, — Ты ведь опять за этим пришел, да?
— И за этим тоже.
Чандрама, не спрашивая, плеснул еще бренди в стаканы. Но пить не стал, начал крутить свой в руке.
— Чего и следовало ожидать. Опытная ищейка, вроде тебя, никогда не придет просто так.
— Может, это прозвучит банально, но я просто выполняю свой долг.
— И весьма рьяно, я бы сказал… Слушай, ты ведь знаешь, что я не имею права этого делать. Если узнает кто-то из наших, — Чандрама ткнул пальцем в потолок, — у меня отнимут лицензию. До конца жизни. Не говоря о том, что я могу лишиться своего двадцать пятого класса. Понимаешь, что это значит?
— Ты обязан сотрудничать с Санитарным Контролем, и сам об этом знаешь. Второй раздел чрезвычайного закона «О Санитарном Контроле» тебе известен не хуже моего.
— Второй раздел? О! — Чандрама опустошил свой стакан, — Любое лицо, занимающееся врачебной практикой в любом ее виде, или связанное с таковой любым иным способом, в случае выявления случая Синдрома Лунарэ или обоснованного подозрения на него, обязано уведомить об этом местное отделение Санитарного Контроля или жандармерию в срок… Не помню, как там дальше… А заканчивается тем, что нарушители этого раздела понижаются в социальном статусе на десять пунктов, или, в случае особой тяжести проступка, лишаются оного в полном объеме, то есть деклассируются. Так, да?
Чандрама едва заметно покраснел. Маан достаточно долго его знал, чтобы списать это на счет воздействия алкоголя.
— Этот раздел ты знаешь лучше меня. И да, твоя социальная обязанность — содействовать мне.
— Там говорится, что я обязан сообщать о случаях выявления Гнили. И тут я ничего не имею против. За этот год я сдал вам троих на первой стадии. Но ты просишь о другом, Маан. Ты просишь меня нарушить врачебную тайну, причем сознательно, и в самой грубой, непростительной форме.
— Мне нужны только истории болезни. Не столь уж и опасная информация.
— Чтобы испортить жизнь людям, у которых, может быть, этой жизни осталось совсем немного. Я достаточно хорошо знаю о методах Контроля.
— Тогда должен и знать, что мы не врываемся в дома, никогда никого не истязаем и не убиваем. В тех случаях, когда в этом нет нужды, конечно. Просто я хотел бы знать об историях болезни пациентов, которым ты поставил неизлечимый диагноз, но которые отказались от лечения.
Маан выпил свое бренди, но в этот раз вкуса почти не почувствовал. Чандрама сидел перед ним, покрасневший, молчащий. Глаза его за стеклами очков казались холодными и твердыми. Искусственными.
— Каждый раз, когда ты приходишь, повторяется одно и то же.
— Да, — согласился Маан, — И каждый раз, взвесив доводы разума, ты принимаешь верное решение. Я занимаюсь этим не потому, что хочу причинять кому-то страдания. А потому что выявлять Гниль и уничтожать ее — моя обязанность. Не просто работа. И если вопрос стоит так — должен ли я что-то сделать, причинив неприятности десятку людей, если итогом станет выявленный Гнилец, я отвечу «Да», и повторю это столько раз, сколько надо.
— Судя по показаниям сканера, твое тело принадлежит человеку средних лет, об этом же свидетельствуют и анализы. Но иногда я, признаться, сомневаюсь, человек ли ты, в полном смысле этого слова.
Маан пожал плечами.
— В первую очередь, я инструмент Контроля, и лишь затем уже человек, со всеми человеческими слабостями, привычками и мнениями. И я должен быть продуктивен. Если я не буду достаточно расторопен и предусмотрителен, завтра кто-то умрет, и ты знаешь это.
— Ты берешь на себя слишком много.
— Пусть это останется моей проблемой.
Чандрама хотел что-то сказать, но Маан не дал ему такой возможности, заговорил сам:
— Смотришь новости? На рассвете, в соседнем жилом блоке Гнилец растерзал двух детей. Думаю, все уже слышали об этом. Ты сам отец, ты каждый день смотришь теле и не можешь оставаться равнодушным, когда слышишь о смерти, особенно когда речь идет о смерти ребенка. Какой-то старый ублюдок подхватил Гниль, но вместо того, чтобы явиться в Контроль, заперся в своей комнате и сидел там, пока не дошел до третьей стадии. Третья стадия в жилом блоке! Когда он вылез из своего логова, у него было больше щупалец, чем у осьминога, а мозг сгнил окончательно. Он перестал соображать, иначе досидел бы там и до четвертой стадии — ведь его соседям и знакомым было, вероятно, просто плевать на него.
Маан смотрел врачу прямо в глаза. На висках пульсировали вены, зубы при каждом слове, смыкаясь, по-волчьи лязгали. Чандрама не ожидал такой реакции, даже вначале растерялся, но напор выдержал.
— А потом он встретил мальчика и девочку. И убил их. Просто схватил и разорвал на части. Говорят, он хотел есть. А мне кажется, ни черта он не хотел… То есть жрать-то он, может, и хотел, но убил их не поэтому. А просто потому, что он Гнилец, он не контролирует своего тела. Как шизофреник с ножом в руках. Мы вызвали Кулаков, но, прежде чем они приехали и прострелили ему голову, он успел покалечить еще двух людей. Этот старик был не из числа твоих пациентов, Чандрама? Может, историю именно его болезни ты не отдал инспектору, спасая свою врачебную тайну?..
Чандрама стиснул зубы.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Чтобы ты понял, — Маан наклонился над столом, внимательно глядя собеседнику в лицо, — И дал мне то, что я прошу.
— Хорошо. Дьявол с тобой!
Он распахнул тумбу своего стола и стал рыться там, извлекая бумажные папки разных цветов и размеров. Будучи старомоден и в этом, Чандрама предпочитал хранить истории болезни в традиционном виде, не доверяя их инфотерминалу.
— Напомни мне, что ты ищешь, — сказал он уже ровным голосом.
— Мне нужны все случаи неизлечимо или очень серьезно больных пациентов, которые внезапно отказались от медицинской помощи.
— Не думаю, что у меня много таких. Как тебе известно, онкология легко лечится на начальных стадиях, и лишь когда человек обращается слишком поздно…
— Я не гонюсь за количеством. И это, как ты понимаешь, не прихоть или фантазия. Первым делом, Гниль всегда подлатывает свое новое тело, поэтому внезапный отказ от лечения безнадежного больного, подозрительно.
— Не могу с этим согласиться. Если неизлечимо больной человек отказывается от врача, это может означать и то, что он просто устал и отказался от борьбы. Возможно, у него не осталось сил, а возможно — в его случае все попытки тщетны. Поверь мне, я неоднократно видел такое.
— Предпочитаю проверять, — лаконично отозвался Маан, — Чаще всего, действительно оказывается, что эти люди просто устали бороться за собственную жизнь… Что же, не мне их судить. Но иногда выясняется, что они уже и не совсем люди…
— А значит, с ними можно поступать как вздумается? Хватать на улице без обвинений, резать в лабораториях как кроликов, а то и просто расстреливать при желании?
— С каких пор тебя стали волновать Гнильцы? Это не люди. Это отвратительное жалкое подобие того, что было когда-то человеком, которое оскверняет даже воздух, которым дышит. Нельзя позволять себе жалости, Чандрама. Ты ведь не жалеешь раковую опухоль, которую вырезаешь, не беспокоишься о бактериях, уничтожая их миллионами. Гниль — это болезнь, и с ее проявлениями я поступаю соответственно.
— Когда ты так говоришь… — врач вдруг осекся, — Ладно, неважно.
Чандрама с преувеличенным вниманием принялся изучать свои папки. Но по блеску его глаз Маан легко предположил, какими были непроизнесенные слова.
— Закончи.
— А?
— Ты сказал: «Когда ты так говоришь…». Что дальше? Что происходит, когда я так говорю?
Чандрама отвел взгляд.
— Пустое. Не бери в голову.
— Ты ведь хотел сказать что-то обо мне, да? Что-нибудь про то, что я сам отчасти Гнилец? И какое у меня есть право судить тех, от кого я физически не очень и отличаюсь?
— Прекрати. Не хотел я говорить ничего подобного.
— У меня купированная нулевая стадия Синдрома Лунарэ. Как и у всех остальных инспекторов Контроля. Ты ведь про это недоговорил?
— Я об этом знаю, — раздраженно ответил Чандрама, — Как и все прочие врачи на планете. Маленькие секреты Контроля известны и за его пределами, если ты помнишь. Но я никогда бы не позволил себе сказать что-то в таком духе…
Судя по выражению его глаз, так оно и было. Маан испытал укол стыда. У него не было никаких оснований попрекать Чандрама.
— Ладно, — сказал он извиняющимся тоном, — Я глупость сказал, конечно. Просто кое-кто… Сам знаешь.
— Некоторые из посвященных в тайны мадридского двора, презирают инспекторов Контроля, я знаю. Я к ним не отношусь.
— Прививка Гнили — необходимое условие для вступления в должность. Инфицирование — Маан с отвращением прокатил по языку угловатое и колючее слово «инфицирование», — С последующим купированием. Но это не делает меня или кого-нибудь из наших ребят Гнильцом.
— Не кипятись, вся эта процедура мне известна. И у меня даже в мыслях не было напоминать тебе об этом. Я знаю, что для многих инспекторов это… м-м-м… не самая любимая тема для разговоров.
— Да, вряд ли кто-то испытывает удовольствие, когда об этом речь заходит.
— С точки зрения медицины, здесь нет ничего страшного. Пару веков назад людей прививали от оспы схожим методом. Человек, зараженный lunares super universa и мгновенно купировавший ее, никогда не заболеет. Эффективный механизм вакцинации, что уж сказать…
Маан посмотрел на него с благодарностью. Иногда Чандрама мог быть язвителен, но он никогда не переступал некую незримую черту. Ту, что разделяет простого человека и человека с удостоверением инспектора Санитарного Контроля. Как бы то ни было, Маан не стал дальше развивать эту тему.
— Вот он, — Чандрама, наконец, отделил одну из папок от прочих, положил ее на стол. Обычная картонная папка, разве что, много толще остальных, — Думаю, кроме него, тебя вряд ли кто-то заинтересует.
— Диагноз?
— Аденокарцинома.
— Ты ведь не думаешь, будто что-то объяснил мне этим словом?
— Для человека, работающего на Санитарный Контроль, ты совершенно не разбираешься в медицине.
— Я оперативный работник, а не медик. Что это значит?
— Рак. В данном случае — желудка.
— Неоперабелен?
— Уже нет. Четыре месяца назад я диагностировал последнюю стадию рака. Картина… весьма безнадежна. Терапия не дала результатов, через неделю или две он отказался от моих услуг.
— Отказался уже после того, как узнал, что лечение подобной болезни частично оплачивается государством с сорокового социального класса?
— Конечно, я его уведомил, — Чандрама погладил рукой папку, но открывать не стал, отодвинул ее в сторону, — Кстати, у него тридцать восьмой. И, кажется, были собственные накопления. Но он просто ушел. И я позволю себе заметить еще раз: так поступает достаточно много людей… Я имею в виду — в его положении. Видишь ли, я врач, у меня со смертью отношения, можно сказать, доверительные…
«У меня тоже», — мысленно ответил Маан.
— Когда человек узнает дату своей смерти плюс-минус несколько дней, он может испытать самые разные чувства. Кто-то впадает в депрессию, другой отказывается понимать серьезность ситуации, а третий реагирует почти безразлично. На этой планете живут разные люди. И если человек, вместо того чтобы провести последние дни своей жизни под капельницей в медицинском боксе, предпочел вернуться домой и закончить свои дела — я в последнюю очередь заподозрю здесь Гниль.
— А я подумаю о ней первой. Потому что всегда предполагаю худшее. Сколько жизни ты ему обещал?
Чандрама вновь придвинул к себе папку, заглянул внутрь и несколько секунд беззвучно шевелил губами, что-то читая.
— Месяца два. Он обратился к нам слишком поздно, Маан. Рак желудка — вообще скверная штука, один из самых распространенных онкологических диагнозов на Луне. Генетический фактор, некачественная пища, неочищенный воздух…
— Я знаю.
— В общем, ему оставалось немного.
— Ты сказал, это было четыре месяца назад. Но ты пообещал ему два. Он мертв?
— Нет, — сказал Чандрама неохотно, — Судя по всему, он жив. Я был его последним лечащим врачом, а значит, если где угодно на планете медики констатировали его смерть, меня должны были поставить в известность, и я бы сделал соответствующую пометку. А здесь чисто.
Маан скрипнул зубами. Звук вышел неприятный.
— Так значит, у тебя в пациентах уже пару месяцев ходит покойник? Ого!
— Не готов оценить шутку. Если человек прожил дольше, чем я предполагал, я этому не огорчусь.
— Он уже живет на два порядка больше, чем ты ему обещал.
— И дай бог, чтобы протянул еще год! — воскликнул Чандрама, — Человеческий организм — невероятнейшее устройство, Маан. И если ты можешь влезть в него с микроскопом, это еще не говорит, что ты все про него знаешь. В медицине регулярно встречаются случаи, объяснить которые не возьмется и самый опытный врач. Исцеления смертельно больных людей — редкость, которая нет-нет, да и случается. Впрочем, не знаю, уместно ли говорить об исцелении… — лицо Чандрама потускнело, — Возможно, речь просто идет о скрытых резервах организма. Он мог выиграть время, только и всего.
— Или он уже опутал всю квартиру паутиной, а сам висит под потолком вниз головой, — вставил Маан, — Четыре месяца — это очень большой срок.
— Ты невозможен, — покачал головой Чандрама. — Его зовут Тцуки, адрес — двадцать второй жилой блок, одиннадцать — восемнадцать. Его дело дать не могу, даже не спрашивай. Запомнил?
— Да.
— Отлично. Когда встретишь его, не передавай от меня привет.
— Хорошо. Еще по рюмке?
— Нет, не стоит. У меня через несколько часов операция.
— Ну, тогда пойду я. Спасибо тебе за осмотр, — Маан поднялся, испытывая отчего-то неловкость. Судя по тому, как быстро Чандрама протянул ему руку, он тоже был смущен.
— Пока, Маан. В следующий раз будь добр, постарайся предупредить перед визитом.
— Конечно!
Он уже сделал шаг к двери, когда Чандрама вдруг остановил его, сказав тихо:
— И слушай… Если я вдруг… Ну, когда-нибудь заболею. Вероятность всегда есть. Я врач. В общем… Если ты вдруг придешь ко мне по работе. Предупреди меня заранее, хорошо? Не хочу, чтобы…
Маан понял, что тот имеет в виду. Поэтому он просто сказал:
— Да. Я предупрежу. Разумеется.
Воздух теперь пах не жасмином, совсем по-иному — страхом. И даже самый современный воздушный фильтр ничего не мог с этим поделать. Оставляя за спиной молчащего человека, глядящего ему в спину, Маан не удержался, остановился на пороге и бросил:
— И, черт возьми, перестань, наконец, менять секретарш!
Оказавшись снаружи, он надел плащ, шляпу, и кивнул удивленной медсестре, после чего спустился по узкой ухоженной лестнице и вышел на улицу.
Там он достал из кармана небольшой войсаппарат и набрал короткий номер. Когда на другом конце кто-то ответил, кратко сказал:
— Гэйн, ты мне нужен. И лучше бы тебе явиться побыстрее.
