ГЛАВА 26
Проснулся он уже в другом мире, необычном, непохожим на прочие. В нем не было холодной малярийной влажности и света, но и укрытого темнотой камня.
Эта вселенная огромна, и в то же время казалась крошечной. Здесь не было верха и низа, как и запахов. Янтарная бездна, в которой он плыл, ощущая ее теплое, ласковое прикосновение.
Он не помнил, как здесь оказался, только знал, что прежде был в других мирах, негостеприимных, холодных, опасных.
Очень давно. До того, как он очутился здесь.
А может, это не он оказался в новой вселенной, а сам мир соткался вокруг.
Он сам был центром этого мира, его ядром и основной частью. От него не требовалось никаких действий, он просто покачивался в бесконечной янтарной реке, которая меняла свой цвет: от темного оттенка обожженной кожи до легкого, почти прозрачного — светлее крыла бабочки.
Здесь не существовало температуры. Он не чувствовал голода или жажды. Этот мир был создан специально для него. Здесь он ощущал небывалый уют, полное умиротворение, от которого разум казался звенящим от пустоты хрустальным шаром.
Наверное, это рай. Особенный рай Гнили, который она дарует самым верным своим слугам. Терзая их плоть, она лишь подготавливает к встрече с ним, потому что ни одному человеку не дано оказаться здесь.
Он, наконец, нашел свой дом. Тот, к которому шел много лет и долго ждал его, но теперь все это в прошлом. Теперь они составляют единое целое, которое будет существовать вечно, даже тогда, когда погаснут последние звезды.
Гниль не обманула его.
Окружающее жило по каким-то своим законам, которых ему не дано понять. Сейчас происходили изменения, скользили мимо, но он этого не видел, лишь чувствовал. Что-то шевелилось рядом, подрагивало, волновалось…
Мир остался прежним, но в нем появилось что-то новое, что-то, имеющее к нему отношение. Он не мог обнаружить, что именно, но отчего-то почувствовал тревогу.
Хрустальный шар его сознания, прежде лишенный мыслей, подернулся мутью. Он уже не ощущал былой безмятежности, его томило предчувствие чего-то, что обязательно должно с ним случиться. Очень важного для него, но плохого или хорошего — ему не дано знать.
Он ощущал, что сейчас должно произойти что-то очень важное, то, что изменит его безвозвратно, и боялся этого. К подобному нельзя было подготовиться, и единственное, что было в его силах — сосредоточиться и терпеливо ждать.
Это началось почти незаметно, но рождало в его мире новые ощущения, которых не было прежде. Давление. Он почувствовал, что какая-то сила сжимает его со всех сторон, сильно, но мягко, не пытаясь расплющить, скорее подталкивая к чему-то.
Было непонятно — здесь у него никогда не было тела, лишь плывущий по воле волн рассудок.
Потом мир сотрясла судорога. Это напугало еще сильнее, ведь прежде такого не случалось. Янтарная бездна казалась потускневшей, и ее прикосновение больше не было нежным.
Гниль не оставит его, где бы он ни оказался. Ее голос говорил с ним на протяжении многих веков. Но сейчас молчал, оставив его одного в центре рушащегося мира.
То, что мир рушится, не оставалось сомнений: все вокруг стало дрожать, перерождаться во что-то новое, непонятное. Янтарные воды кипели, пронизанные темно-серыми и белыми мягкими огнями. В их толще он вдруг стал задыхаться.
Почти забытое ощущение — удушье. Но оно нашло его в этом мире и сжало, беззлобно, но уверенно. Пытаясь избавиться от этого, он заворочался, и в какое-то мгновение вдруг понял, что он — это не только рассудок, а целое тело, настолько огромное, что захватывало дух.
Тело занимало большую часть всего мира, размером с целую Галактику, и внутри него происходила своя, невидимая жизнь. Это чувство было захватывающим, но он ощущал, что не успеет принять его полностью. Мир менялся слишком резко, и быстрее, чем можно осознать.
«Маан».
Это слово родилось в нем, безликое и непонятное, но он знал, что оно очень важное, и имеет к нему отношение.
А потом мир затрещал и стал раскалываться на части. Стало так страшно, что его обожгло изнутри белой волной, смывающей все мысли. Янтарной бездны больше не было, а были лишь плывущие мимо него серые осколки, за которые невозможно уцепиться.
«Не надо! — крикнул Маан, сам не зная, кому, — Оставьте меня здесь!».
Но это было бесполезно. Просто то, что должно было случиться, наконец произошло. И он был частью этого.
Неведомая сила, до того баюкавшая его и нежно сжимавшая, вдруг подхватила и швырнула куда-то сквозь время и пространство, ломая их с оглушительным звоном.
Маан ощутил перед собой преграду и по тому, как она треснула от его прикосновения, понял, что должен сломать ее. Он ударил в нее, подчиняясь инстинкту, и она отозвалась мягким хрустом. Эта преграда отделяла его от нового мира.
Он не знал, что его ждало за ней, и, ощущая только, что это будет нечто огромное и завораживающее. Преграда поддалась. И вдруг без всякого предупреждения, лопнула под его пальцами, а в следующее мгновение окружающий мир прекратил существовать, погас, обернувшись чем-то совершенно новым.
Сперва ему показалось, что он очутился в вакууме, что его выбросило в открытый космос. Ощущения, о которых он прежде не подозревал, навалились на него, и их было так много, что их давление было невыносимо. Бесконечная мучительная пытка.
Вдруг ощутил холод — такой пронизывающий, что казался ледяными штырями, которые вогнали в его тело, пропоров насквозь.
Боль схватила его своими крошечными неровными зубами, плотоядно сдавив.
Что-то душило его, мешая сделать вдох, сжимая костлявыми руками грудь.
Давила мириада запахов: влажного камня, сырой земли и гниющей плоти.
Еще он чувствовал пространство, раскинувшееся вокруг, настолько огромное, что можно сойти с ума, едва лишь подумав о нем.
Он ощутил тысячи вещей, которых прежде не существовало.
Боль и отчаяние переполнили его, и, не в силах выдержать эти непрекращающуюся ужасную муку, он закричал. Его крик прозвучал жутко и незнакомо — отразился от окружающего его камня и заметался, рождая рваное эхо.
Но он был необходим, этот крик.
Маан вдруг обнаружил, что может дышать.
Больше он ни о чем не думал — настолько это новое ощущение было упоительно. Просто лежал и дышал, набирая полную грудь влажного ледяного воздуха. Его трясло от холода, внутри копошилась боль, но сейчас все это было неважно.
Он сам не заметил того момента, после которого неизвестное раньше слово «Маан», услышанное им в янтарной бездне, стало ассоциироваться с ним самим.
«Маан, Маан, Маан, — повторил он, лежа в блаженном полузабытье на чем-то невыносимо холодном и остром, — Да, Джат Маан — это я».
Вместе с этим, на него обрушился ворох других воспоминаний, сокрушающий, как каменная лавина. Он едва не лишился чувств — настолько пока оказался слаб для этого. Маан заставил себя мысленно заблокировать этот поток. Он разберется во всем, но позже.
Немного позже.
Когда поймет, кто он, и где оказался.
Глаза открылись сами собой. Сперва Маан решил, что в этом мире властвует полная темнота, и это не удивило его, но затем заметил свечение где-то рядом.
Повернуть голову стоило огромного труда, но Маан справился и с этим. Он лежал на границе освещенного круга. В его центре стояло какое-то небольшое устройство, заливавшее окружающее мягкими голубоватыми лучами. Свет был слабым, должно быть, почти полностью разрядился аккумулятор.
«Это фонарь, — вспомнил Маан, — чтобы разгонять темноту».
Мир, в котором была лишь тьма и крошечный кусок света, содрогался, и Маан понял, что в нем тоже происходит нечто, вроде того, случившегося с ним самим внутри янтарной бездны.
Окружающее ворочалось и звенело, содрогаясь в ровных механических спазмах, клокотало, отчего камень, на котором Маан лежал, мелко вибрировал.
Еще он слышал рокот — свербящий, оглушительно громкий, раздающийся откуда-то сверху. Точно там, над его головой, в толще породы копошилось какое-то огромное чудовище. Из этого шума рождались мелкие камни и пыль, сыпавшиеся на его лицо.
Лицо?..
Мысль, занимавшая его сейчас больше всего, мешала думать о прочем. Он хотел знать, что из себя представляет в этом мире, ведь чувствовал, что занимает в нем некий объем, а значит, имеет тело.
Его новое тело в этом мире.
«Пятая стадия», — вдруг сказал голос из небытия, но Маан пока не помнил, что это значит.
Содрогаясь от холода, он заставил себя оторваться от каменной поверхности, на которой лежал, и подползти к фонарю. Это было очень трудно: его тело, которое раньше казалось ему огромным, пока не понимало приказов, двигалось слабо и неуверенно. Когда-нибудь он научиться управлять им, Маан знал это, а пока, просто хотел рассмотреть его.
Оказалось несложно — света хватило.
Когда Маан увидел свое тело, его замутило от отвращения. Это было настолько неожиданно, что он вновь едва не потерял сознания. Ему представлялось нечто совершенно другое.
Вытянутое, неимоверно тонкое, оно было бледным, лишь местами поросшим коротким темным волосом. С узкой грудной клеткой, из которой выпирали хрупкие ребра. Впалым мягким животом, неизвестно как вмещающим в себя внутренности…
Но ужаснее всего, были конечности. Тощие и длинные, сгибающиеся ломанными линиями, они заканчивались шевелящимися, будто черви, крошечными отростками, каждый из которых имел несколько дополнительных суставов.
Это зрелище было настолько отталкивающим, что Маан завороженно замер, не в силах оторваться от него. Его новое тело было какой-то насмешкой над природой. Он боялся представить себе, как выглядит со стороны.
Маан поднял руку и дрожащими отростками на ее конце, которые, как оказалось, обладали некоторой чувствительностью, ощупал голову. Хорошо, что у него не было возможности увидеть ее.
Непропорционально маленькая, под стать этому хрупкому мягкому телу, она венчала его, неровным шаром. Крошечный рот, даже не рот, а какая-то ощерившаяся зубами щель, плоское лицо с хрящевым наростом в центре, вдавленные под кожные складки глаза…
Но в этом отвратительном теле угадывалось что-то знакомое, будто виденное прежде.
И память услужливо подсказала, что именно.
— Господи… — шептал Маан, хватаясь за голову, точно она могла лопнуть от переполнявших ее мыслей, — Нет, нет, нет… Это же…
Он понял, где видел прежде нечто подобное.
Его тело было человеческим. Худым, покрытым потом, замерзшим до легкой синевы, но все же, несомненно, человеческим. Потрясенный этим, Маан попытался вскочить, но тут же упал — ноги пока не держали его.
И весь мир, точно и ждавший этого легкого прикосновения ключа, вдруг открылся ему навстречу, сделавшись простым и понятным. Маан стал лихорадочно озираться.
Он увидел большое грузное тело, настоящего великана, распростершегося на полу. Половина его лица казалась похожей на неумело сработанную маску, покрытую складками кожи и рубцами.
От мертвеца шел сильный сладковатый запах разложения, да и следы его были различимы на теле.
Хольд.
Где-то рядом с ним должен был лежать и Геалах, хоть сейчас Маан его не видел.
Еще он нашел несколько больших неровных осколков, с одной стороны мясистых и упругих, покрытых чем-то вроде остывшей плоти, с другой — твердых и гладких, как хитин. Они лежали в луже прозрачной густой жижи, их положение и форма подсказала Маану, что раньше они образовывали что-то вроде большого веретена. Он вспомнил мир янтарной бездны и все понял.
— Спасибо, — сказал Маан в темноту, — Спасибо за это.
Он знал, что тот, кому они предназначались, услышит его слова.
Камень трясся все сильнее и сильнее, это походило на бушующее землетрясение, но Маан не беспокоился; он слышал рев стали где-то совсем рядом, может, в десяти метрах над головой, и знал, что это ничем ему не грозит.
Он сидел на каменном полу, обхватил себя руками, пытаясь согреться, и смотрел в темноту до тех пор, пока в ней не образовался проем, обрушив на Маана целый водопад ярчайшего нездешнего света. Точно небеса разверзлись.
Наверху копошились люди, вились шипящие шланги, что-то ритмично стучало и пыхтело, порождая шум, от которого закладывало уши. Но Маан даже не попытался отползти в сторону.
— Эй! — закричал ему кто-то сверху, и шум, точно по сигналу, стих, — Эй ты, там!.. Живой?
Маан понял, что эти слова обращены к нему.
— Да, — сказал он, чувствуя, как голос наливается силой, — Кажется, живой.
— Отлично! — крикнули сверху, — Это просто отлично! Четыре дня прорубались. Хорошо, что вы дождались, ребята. Скоро будем вас вытаскивать, не паникуйте. Все нормально. Возможно, часа три-четыре. Здесь сложный грунт, и все эти обломки… Потерпите?
— Да, — сказал Маан, — Конечно.
— Отлично! Держитесь! Скоро будем у вас.
Люди исчезли, в проломе снова что-то зашипело, застучало, заскрежетало металлическим голосом. Маан отодвинулся, чтобы не мешал бьющий сверху свет, прикрыл глаза. У него оставалось достаточно времени все хорошенько вспомнить и о многом подумать.
Но сперва… Ему пришлось потратить несколько минут, прежде чем он нащупал ноги лежащего в стороне от освещенного круга Геалаха.
Когда Джат Маан вернется в тот мир, который он когда-то покинул, ему кое-что понадобится.
У него осталось неоконченное дело.
Маану вдруг захотелось проверить, может ли он улыбаться. И он улыбнулся, хоть и знал, что в темноте эта улыбка будет никому не видна.
* * *
Маан почти забыл, как промозгло и сыро на поверхности, в короткий момент искусственных сумерек. Теперь же, когда он, скрывшись за развалинами старого дома, был абсолютно нагим, вечерняя сырость проникала до самых костей и заполняла их вязким туманом. Это было даже хуже холода. Но Маан знал, что ждать ему осталось недолго.
Автомобиль остановился неподалеку от развалин. Его водитель был достаточно предусмотрителен, чтобы двигаться с выключенными фарами. Если жандармы или случайные прохожие увидят шикарную машину, вставшую среди сумерек рядом с руинами, могут возникнуть неприятности.
И не только у него.
Машина была дорогой, но непохожей на огромную спортивную «Кайру» Геалаха — куда миниатюрнее и более плавной в обводах. Представительский класс. Должно быть, она тоже жрала чертову уйму топлива и социальных очков, но человек, сидящий за ее рулем, мог себе это позволить.
Маан не сразу вышел из-за укрытия, даже когда дверь авто распахнулась. До последнего момента он выжидал, опасаясь подвоха. Например, того, что из стальной коробки выскочит несколько инспекторов — с оружием наготове, с мощными фонарями, с их извечным криком: «Работает Контроль! Никакого сопротивления!»
Но эти опасения оказались напрасны, и, спустя несколько секунд, наблюдая, как к развалинам приближается чья-то одинокая высокая тень, Маан сам посмеялся над ними.
— Здравствуйте, господин доктор, — сказал он, выходя из-за камня и становясь так, чтобы его можно было увидеть в скудных лучах осветительных сфер, — Рад, что ты смог приехать. Я бы с удовольствием пришел к тебе в кабинет, но не хотел своим видом пугать секретаршу. Она прежняя, или ты опять взял новую?
— Новую, — сказал Чандрама, подходя ближе, — Периодически надо менять обстановку.
За то время, что они не виделись, Чандрама стал казаться постаревшим: лицо выглядело более сухим, губы по-старчески обвисли. Но взгляд был прежним — внимательный, острый, какой и подобает иметь опытному врачу; и этот взгляд сейчас уверенно ощупывал Маана. По своей проникающей способности и чувствительности, он мог бы поспорить со сканером в диагностическом кабинете.
— Ты выглядишь… неплохо, Маан.
— Лучше, чем в последний раз?
— Иначе. Непохоже, что эти полгода ты вел беззаботную жизнь.
— Зато я вешу килограмма на три меньше, чем прежде.
— Я бы сказал, тело на грани дистрофии. Вот. Я принес тебе то, что ты просил, — врач протянул ему сверток.
Подрагивая от холода, Маан торопливо развернул его — там был простой костюм, белье и водонепроницаемый плащ. Он начал одеваться, мимоходом отметив, что одежда, явно только что купленная в магазине, кажется ему слишком свободной.
Ничего удивительного — хоть Чандрама и знал параметры его тела с точностью до микрона, но за последнее время они серьезно изменились.
Наблюдая за тем, как Маан одевается, Чандрама молчал. Он не относился к тем людям, которые торопятся задать вопрос, даже если им нужен ответ. Иногда Маан сомневался: а нужны ли тому вообще ответы.
— Спасибо, что поверил мне, — сказал Маан, затягивая ремень брюк на последнее отверстие, — Мало кто согласился бы на такое безрассудство.
— Прежде я помогал живым, — Чандрама невесело усмехнулся, закуривая тонкую коричневую сигарету, — Теперь помогаю и мертвецам. Да, это вполне можно назвать безрассудством.
— Мертвецам? Я похож на мертвого, Чандрама?
— С точки зрения врача — ты вполне жив. И для человека, убитого полгода назад — прекрасно сохранился.
— Меня убили?
— Да. Кло. Психическое расстройство, склонность к алкоголю, стрессы… Говорят, бедная женщина не выдержала.
— Убедительная версия.
— Твоя фотография висит у меня на доске почетных пациентов, — Чандрама издал короткий, отрывистый смешок, — В траурной рамке.
«Он ничего не спросит, — понял Маан, — И не потому, что не хочет навредить мне. Просто опасается. Чандрама никогда не был дураком».
Он почувствовал, как дрогнула рука доктора, передававшая ему сверток. Чандрама не был вхож в число тех людей, которых Контроль посвящает в свои мелкие грязные секреты, но, как и всякий врач, он часто мог нащупать верный ответ там, где все остальные предполагали иное. И сейчас он определенно догадывался, что именно произошло.
Маан был ему благодарен — и за молчание в том числе.
— Ты просил еще кое-что, — сказал Чандрама, когда Маан закончил одеваться, — С этим было сложнее. В конце концов, я всего лишь врач. Держи.
Он протянул ему увесистый, замотанный в ткань предмет, но пальцы Маана, скользнув по нему, сразу ощутили знакомые очертания.
— Только что купленный?
— Что ты! Мой собственный, лежал в ящике лет, наверное, тридцать… Сейчас, конечно, уже старье, но кое на что еще сгодится. Семь пуль в барабане. Заявление об утере сегодня отнес в жандармерию.
— А ты специалист, — одобрительно сказал Маан, перекладывая тяжелый предмет в карман.
— Я не собираюсь спрашивать, для чего он тебе.
— Правильно. У мертвецов свои секреты, знаешь ли.
— Это все, что я мог сделать для тебя, Маан.
— В счет уважения в прошлом?
— В счет соболезнования, — сказал Чандрама сухо, — Мой долг как врача — помогать больным, какой бы… Каким бы недугом они ни страдали. Теперь я буду считать, что этот долг выполнен полностью.
— Так и есть. Спасибо, Чандрама. — И прощай.
Он предусмотрительно не протянул доктору руки. И, видимо, правильно сделал.
— Прощай, Маан. Насколько я понимаю, мы уже не увидимся.
— Наверняка нет. Не знаю, кто из нас больше от этого потеряет.
— Я потеряю отличного пациента, — Чандрама улыбнулся ему, — Береги себя, Маан.
— Конечно, доктор.
Врач молча повернулся и зашагал к своему автомобилю. Спустя несколько секунд двигатель ожил и машина, неуверенно рыская носом, пробираясь между обломков, отъехала, быстро скрывшись из виду.
Маан с облегчением вздохнул. С оружием в кармане он ощущал себя гораздо привычнее. На всякий случай скрывшись в развалинах, Маан пристроился между осколками плит. Это не помогало от сырости, но хотя бы немного спасало от холода.
Теперь ему оставалось только ждать. На плоский камень перед собой он положил маленькую пластиковую коробку войсаппарата, который раньше принадлежал Геалаху. В ней сейчас заключалось все самое важное для него.
Если у него в жизни вообще осталось что-то важное…
Маан закутался в плащ и попытался задремать. Времени навскидку у него было, как минимум до рассвета. Нельзя упускать такую возможность — после, ее может и не представиться.
Он недооценил Мунна: войсаппарат зазвонил, когда до рассвета, по его расчетам, оставалось еще часа два. Некоторое время Маан смотрел на мигающий огонек и слушал тихую мелодичную трель, удивляясь тому, что совершенно ничего не ощущает. Ни страха, ни предвкушения, ни облегчения.
Спустя несколько гудков он медленно взял войсаппарат в руку и поднес к уху.
— Алло, — сказала трубка знакомым ему голосом.
Маан не ответил.
— Здравствуй, Маан.
Он хмыкнул. Быстро сработано. Даже очень быстро. Определенно он недооценил их скорость. И желание найти его.
— Здравствуйте, господин Мунн.
Услышав его голос, старик ничуть не удивился. Наоборот, негромко рассмеялся. В его смехе точно поскрипывали тонкие, тронутые ржавчиной, пружинки. От этого он казался шершаво-колючим.
— Очень рад, что ты в порядке. И что выбрался целым оттуда.
— Приятно, что вы за меня беспокоились.
— Не беспокоился. Я знал, что ты окажешься слишком сложен для них. Они обломали о тебя зубы. Так и должно было случиться. Глупо надеяться, что стая дворняг сможет одолеть матерого волкодава. Глупо с моей стороны, конечно.
— Вы даже не удивлены, что я способен говорить?
— Не очень. Но я был удивлен, узнав о твоем новом облике.
Маан ощутил выступивший между лопаток пот, кажущийся ледяным даже в холодной, сырой ночи. Он давно забыл, что человеческое тело обладает системой потоотделения.
— Быстро.
— Маан, Маан, — Мунн улыбнулся, и улыбка эта, отразившаяся в голосе, неприятно резанула, — У меня сейчас полтысячи человек там, внизу. Инспекторы, жандармы, даже армия. Тебя искали с такой тщательностью, с какой не искали ни одно месторождение алмазов или нефтяной пласт. Они перевернули все вверх дном. Прощупали каждую крысиную нору.
— Кажется, слишком поздно, а?
— Поздно, — согласился Мунн, — Но я же говорю с тобой сейчас.
— Как вы узнали?
— Интересно?
— И так догадываюсь.
— Очень просто, Маан. Когда мои инспекторы обшарили ту дыру, где ты устроил бойню, и не нашли даже признака Гнильца, кто-то вспомнил о странном раненом, которого эвакуировали одним из первых. Судя по тому, что у того отсутствовала «купированная нулевая», спасатели сочли, что это один из Кулаков. В тот момент, сам понимаешь, никто не пытался установить личность, просто поднимали пострадавших. Я вспомнил про этого странного парня, только когда мои люди точно выяснили, что Гнильца в пещере нет. А того человека, почему-то нигде не могли найти. Оказалось, он сбежал из полевого госпиталя. Немного странно для раненого Кулака, да?
— Возможно.
— Когда я узнал, что у Геалаха отсутствует его войсаппарат, исчезли и сомнения.
— Отлично. Действительно. Я впечатлен, господин Мунн. Любой другой при мысли, что Гнилец мог стать человеком, только посмеялся бы.
— Господи, Маан, я работаю с Гнилью много лет, и даже я знаю не все ее уловки и приемы. Но, если я чему и научился за все это время, так это тому, что Гниль совершенно непредсказуема. После обнаружения осколков твоего кокона. я сразу понял, что Гниль решила порадовать нас новым сюрпризом. Только не предполагал, каким именно. Значит, теперь ты вернул себе прежний вид?
— Да, господин Мунн. И я на поверхности. Понимаете, что это значит?
— Понимаю. Ты думаешь, что ускользнул от нас.
— Да. Теперь вы никогда не найдете меня, Мунн, даже если все ваши люди будут обшаривать город денно и нощно. Два с лишним миллиона человек, а я лишь песчинка среди них. И все ваши инспекторы, с их прекрасным чутьем, бесполезны — я невидим для них. Я полностью излечился. Гниль забрала все свои подарки. Она закончила со мной.
— Ты всегда был излишне самонадеян, даже когда я взял тебя совсем юнцом, — Мунн вздохнул, — Хотя, не буду спорить, порядком усложнил мне задачу. Искать тебя в человеческом обличье будет куда труднее. Ты ведь тертый парень, Маан, и отлично знаешь методы и Контроля, и жандармерии.
— Я был вашим учеником, господин Мунн.
— Спасибо за комплимент, — старик и в самом деле был доволен. Его голос не был похож на голос человека, проигравшего партию. Впрочем, Маан никогда не слышал Мунна расстроенным. Тот не проигрывал прежде. — Но, как ты понимаешь, наше… кхм… дело вовсе не закончено.
— Я чист, — сказал Маан и сам удивился тому, как это прозвучало, — Больше не Гнилец и даже не инспектор Контроля. Человек, на сто проклятых процентов. Какой вам толк с меня?
— Зачем притворяться теперь, Маан? — в его голосе звучала легкая укоризна, как у благодушного деда, расстроенного мелкой шалостью любимого внука, — Сам же понимаешь, что твоя ценность увеличилась многократно. Ты — единственная «пятерка» на всю планету, думал об этом?
— Я человек.
— Вовсе нет. Если Гниль покопалась в тебе, она не могла не оставить следов. Да, вполне вероятно, внешне ты чист. Допускаю, что даже самый изощренный тест не выявит следов Синдрома Лунарэ в твоей крови. Гниль не та гостья, которая уходит молча, уж тебе бы следовало знать. Что-то осталось в тебе. Может, глубоко, где-нибудь в костном мозге или гипоталамусе. Но осталось. И ты отдашь мне это, парень.
— Неуловимый секрет Гнили? Который расскажет вам об ее сущности? — Маан не смог сдержать улыбки, такая страсть прорезалась в голосе Мунна в этот момент.
— Секрет или нет, я знаю лишь одно: мы не можем упустить такой шанс. Мы не можем упустить тебя, Маан. Ты нужен не просто мне или Контролю, а миллионам жителей этой планеты. Весь, с потрохами. Тело, мысли — весь, целиком. Я не могу позволить себе упустить тебя — ты слишком лакомый кусок.
— Я ожидал этого. Как вы понимаете, у меня другие планы. И ваша лаборатория не является их частью.
— А мне и не требуется твое согласие. Когда речь идет о судьбе всей планеты, добрая воля представляет собой лишь условность.
— Понимаю. Но вы сами сказали, что теперь затеряться мне будет не очень сложно. Из последней ловушки я выскользнул, а в новую уже не попаду.
— Мы оба понимаем это, Маан. Предлагаю сделать иначе: закончим эту утомительную погоню, которая в равной мере надоела нам обоим, и заключим договор, на правах старых знакомых и сослуживцев. Как разумные деловые люди.
— Договор? Интересно. Я догадываюсь, что могу вам предложить. Но что вы можете предложить мне?
— Договор на то и договор, что позволяет сторонам получить то, чего им не хватает. Контролю не хватает тебя. А тебе тоже кое-чего не хватает, Маан.
Он понял, что сейчас услышит. Знал с самого начала, лишь только раздалась первая трель войсаппарата.
— Нет, — сказал он, неосознанно сжимая в руке проклятую пластиковую коробку, — Вы не сделаете этого.
— Твоя дочь, Бесс, — спокойно сказал Мунн как ни в чем не бывало, — Она ведь жива. И невредима… пока.
Это прозвучало так по-деловому, что Маан не сразу ощутил страх. Тот пришел позже, прочертив свой путь по его позвоночнику тысячами крохотных ледяных иголок.
«Ты знал, — подумал Маан, заставив дышать себя размеренно и ровно, — Он должен был сказать это. Это же Мунн, который никому не позволит оставить себя в дураках».
— Перестаньте. Вы ведь не собираетесь…
— Не собираюсь — что? — с интересом спросил Мунн, — Использовать ее в качестве заложника? Почему бы нет?
— Она ребенок.
— Твой ребенок, Маан. И это главное. Что ты еще скажешь? Что это неэтично? Преступно? Цинично? Цель оправдывает средства — аксиома. Цель сейчас — это ты. Чтобы получить тебя, нет запрещенных средств. Не та ставка. Ты же понимаешь, что я не могу не использовать эту карту.
Мунн рассуждал об этом так отстраненно и холодно, что Маан, неожиданно для себя, немного успокоился. Для него все это лишь игра. Карты, ставки, банк. Есть карта «Бесс», есть карта «Маан». Сложные ходы, запутанные правила. Мунн не испытывал ненависти ни к нему, ни к его дочери. Он всего лишь тасовал колоду в тонких старческих пальцах, прикидывая, как бы утянуть весь куш.
— Что вы с ней сделаете? — спросил Маан прямо.
— Что захочу, — просто ответил Мунн, и в его голосе не было ни капли злости, — Деклассирую, или устрою несчастный случай, в результате которого она останется калекой. Только не подумай, что это доставляет мне удовольствие, Маан. Но если ты задашь себе вопрос: «А сделает ли он это?», то сам дашь правильный ответ. Сделаю. Без колебаний. Ты ведь задавал себе этот вопрос, правда?..
Он задавал. Не сейчас, еще раньше. И он слишком хорошо знал Мунна, чтобы быть уверенным в ответе.
Мунн — сделает.
— Значит, я сдаюсь, а вы отпускаете Бесс?
— Ты всегда был умным парнем, Маан. Даже не представляешь, как мне жаль, что сейчас мы по разные стороны баррикад.
— А Кло? — без особой надежды спросил Маан.
— Кло не входит в предмет договора.
— Почему? Собираетесь оставить резервную ставку? Глупо.
— Нет, ни к чему. Кло… несколько не в форме. Ее состояние до сих пор нестабильно. Она здорова… физически. Но, боюсь, ее психике нанесен невосполнимый урон. Я отправил ее в клинику, очень хорошую, но пока это не принесло результатов. Я видел ее. Она и в самом деле очень плоха.
Кло… Он удивился, обнаружив, что едва может вспомнить ее лицо. Память сохранила запах ее духов, но все остальное было почти неразличимо — точно он смотрел на ее фотографию сквозь запотевшее стекло.
«Возможно, для нее это было лучшим выходом, — сказал голос, — Лишившись мужа и друга в одном лице, она была бы несчастна. И вряд ли когда-нибудь смогла бы оправиться от того потрясения, когда узнала, что ее муж — Гнилец. Считай это наилучшим вариантом развития ситуации».
— Где Бесс?
— У меня в штаб-квартире. Есть карты, которые лучше далеко не откладывать, а то знаешь… В общем, условия договора тебе ясны. Можешь выполнить их прямо сейчас, это просто. Приходи. Сделаем все, как разумные люди. Ты явишься — я отпущу Бесс. Если ее отец окажется здравомыслящим парнем, то она еще и получит от меня подарок. Например, социальный класс, более чем высокий, для ее возраста и сиротского положения. Скажем, пятидесятый. С таким уровнем ей не составит труда получить образование и сделать отличную карьеру.
— Значит, вот так, тихо и спокойно? Я прихожу, вежливо улыбаюсь, и сам иду в лабораторию? Это будет достаточно разумно с моей стороны?
— Маан, не будь упрямцем, — мягко сказал Мунн, — Ты ведь понимаешь, что условия диктую я.
— Не совсем, — Маан, с удивлением ощутил, как твердо и решительно звучит его голос, — Вы еще не выслушали моих. Я приду к вам, Мунн. Но не в штаб-квартиру. Сперва я хочу убедиться в том, что Бесс жива и здорова.
— Я даю свое слово.
— Оно больше ничего не значит. Я хочу иметь гарантии. Вы могли давно убить Бесс — к чему Контролю лишние свидетели? А играть вслепую я не намерен. Мы встретимся в другом месте.
— В каком? — Мунн, кажется, не удивился. Возможно — у Маана были все основания это предполагать — он заранее знал десятки возможных направлений разговора, и теперь лишь хладнокровно выбирал нужный вариант.
— У меня. Тихий район, а дом, думаю, до сих пор стоит пустым. Я приду туда в десять часов. Один. И вы будете там с Бесс. Вас будет двое. Никакой охраны, инспекторов и Кулаков.
— Маан! Если ты действительно думаешь, что…
Он не дал себя перебить.
— Попробуете организовать засаду, будьте уверены, я почувствую ее. Если я увижу хоть одного человека… Хоть одного… Черт возьми, даже в случае простого подозрения… Я возьму пистолет, приложу к голове и спущу курок. Для этого мне понадобится совсем немного времени. Как вам такое, Мунн? Но если вы зададите себе вопрос: «А сделает ли он это?», то сможете дать себе верный ответ. Сделает. Потому что Маан уже мертв. Он умирал дважды, и больше на этом свете его почти ничего не держит. Вы ведь именно так подумали?
— Ты дурак, — проскрипел старик. Его беспокойство, которое не мог скрыть треск статических помех на линии, понравилось Маану, — Мне нужна не твоя жизнь, а тело. Я согласен получить его и с дыркой в голове.
— Ну разумеется. Только мое мертвое тело имеет куда меньшую ценность. Вы ведь не знаете, что за следы оставила во мне Гниль. И какие из них пропадут безвозвратно, как только мое сердце перестанет биться. А единственная вещь, в отношении которой можно быть уверенным, работая с Гнилью, — это то, что нельзя быть ни в чем уверенным. Я нужен вам живым, Мунн. Теперь вы знаете мое условие.
— Это вздор. Я не могу принять его.
— Можете. И примете. Потому что слишком боитесь потерять меня. И это понятно. Подумайте, Мунн, а вдруг я сейчас заключаю в себе весь смысл вашей жизни? А если именно во мне находится то зерно, которое искоренит Гниль навеки? И оно на таком небольшом расстоянии от вашей руки… Готовы рискнуть? Готовы? Я знаю, что нет. Фанатик вроде Геалаха — вы непременно выполните мои условия.
— Маан… — Мунн собирался что-то сказать, его голос, обычно благодушный и спокойный, подрагивал от напряжения, но Маан не дал ему времени.
— Будьте вдвоем — вы и Бесс. У меня дома в десять часов. И не делайте ничего такого, о чем потом можете пожалеть. Отбой.
Он отнял от уха успевшую нагреться пластиковую коробку и, подумав, треснул ее о ближайший камень. Изнутри посыпалась труха — осколки микросхем и деталей. Излишняя предосторожность не помешает. Да и говорить больше было не о чем.
Маан запахнулся в плащ и прижался спиной к камню, прикрыв глаза. Не было напряжения, он не ощущал того, что вот-вот пересечет какую-то важную черту, к которой шел всю жизнь. Была лишь опустошенность. Слишком долгая, затянувшаяся игра. Он ощущал себя в ней засидевшимся до рассвета за столом игроком, оцепеневшим от усталости и апатии.
Давно нет азарта или надежд, есть только тихое удовлетворение от того, что долгая скучная партия наконец закончена, и даже результат ее уже неинтересен.
Единственное, чего Маан хотел — чтобы все скорее закончилось. Но до рассвета оставалось еще много времени, поэтому он устроился поудобнее. Может быть, у него даже получится заснуть.
