ГЛАВА 25
Это было славной охотой, и Маан испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие, рассекая заготовленную Геалахом сеть. Он появлялся в тех местах, где его не ожидали, и исчезал только тогда, когда считал свою работу выполненной.
Иногда Маан давал людям передышку, укрываясь в какой-нибудь норе на несколько часов. Больше, чтобы потрепать им нервы, чем по насущной необходимости. Это делало их действия все более неуверенными.
Чаще всего Маан поджидал небольшие поисковые группы из трех-четырех человек, и расправлялся с ними, безжалостно и настолько быстро, что подмога не успевала прийти к ним на помощь, даже если находилась в полусотне метров. Но теперь он никогда не подставлял себя под удар — сразу ретировался в глубину Крысиного Угла, старательно путая след.
Люди слабы, но берут числом, стоит им нащупать его расположение, как на него наваляться со всех сторон. Маан не собирался допускать этого.
Он скользил подземными ходами, знакомыми ему в мелочах, бесшумно и незаметно, как злой дух, выискивающий добычу по теплому запаху крови.
И он находил ее везде, в изобилии.
Если позволяло время, Маан мог совершить что-то выдающееся из обычного образа поведения. Например, развешать мертвые тела по стенам, или же утолить их остатками голод, собрав следы своего кровавого пиршества в живописную кучу.
Подобные картины нагоняли на людей ужаса больше, чем крики умирающих, раздававшиеся время от времени в эфире.
Геалах рвал и метал, но ничего не мог поделать. Его сеть, которую он с таким старанием раскидывал, была беспомощна — не способная сомкнуться, теряющая целые лоскуты, и требовала слишком много людей, не давая никакого результата.
За несколько часов Геалах потерял порядка двух десятков людей, большую часть своего отряда. Любой на его месте уже сдался бы, посчитав это сражение полностью и безоговорочно проигранным, но упрямство Геалаха, подстегиваемое ненавистью, гнало его все дальше.
И останавливаться он не собирался.
Больше всего, Маана беспокоило, что Геалах может получить свежие силы с поверхности, или же, убедившись, что его затея провалилась, отступить в Сырую Долину.
Ни один из вариантов не устраивал Маана. Охота должна была продолжаться до конца.
Он решил проблему просто.
Еще в первый свой визит в Крысиный Угол, Маан обнаружил запас взрывчатки у одного из завалов. Тот лежал недалеко, и доставить его к выходу проблемой не было.
Маан метнулся к заветному месту, и уже очень скоро стоял над покосившейся старой тележкой. Осторожно он подвинул хрупкую повозку лапой. Та поддалась и на шатающихся колесах покатилась.
Зубами ухватив веревку, не теряя ни минуты, Маан повез опасный груз к выходу. Короб с пластидом выглядел почти безобидно — простой коричневый ящик с воткнутыми стержнями детонаторов — но Маан знал, какая дьявольская сила в нем заключена.
И не ошибся.
Он остановился за углом коридора, ведущего к выходу. Размотав шнур катушки, с расстояния в сотню метров, чтобы не попасть под шальной обвал, Маан с силой толкнул взрывчатку в сторону дежурившего там поста.
Увидев мчащуюся к ним повозку, люди с перепугу начали по ней палить, не жалея припасов, но пластид не боится выстрелов.
Шестеро человек с пулеметом, охранявшие вентиляционные шахты, слишком сильно верили в собственную неуязвимость — они надеялись на яркий свет их фонарей, чутье инспекторов и личное оружие. Но для Маана они были не более, чем выставленными на видное место мишенями.
Усмехнувшись, он нажал на рычаг подрывной машины.
И ощутил, как вздрогнул и зашевелился под ногами пол.
Взрывная волна промчалась по тоннелю, в котором Маан скрывался, обрушивая с потолка мелкие камни и рисуя на стенах трещины.
Возможно, он перестарался.
Как бы то ни было, задача была выполнена — когда он вернулся посмотреть на результат, то был впечатлен. Там, где когда-то были вентиляционные шахты, теперь не было ничего, кроме нагромождения дымящегося камня.
Обвал получился просто отличным. Чтобы убрать такой, потребовалось бы много дней напряженной работы, и тяжелая техника, которой здесь не было.
Осталось перекрыть еще один выход.
Маан помнил тот проход, которым он попадал сюда раньше. Это была укрепленная у двери бетонными сводами арка, всего метров пять, перетекающая в каменный раздваивающийся коридор, усиленный крепями. Значит, всего ничего — выбить балки, и попытаться не попасть под результат дела своих же лап.
Арку охранял еще один отряд Кулаков, с незнакомым Маану инспектором. Тот начал рапортовать по рации о контакте, когда Гнилец был уже метрах в десяти от поста. То ли никчемный нюх оказался у парня, то ли расслабился, думая, что никто не знает об еще одной лазейке, ведущей наверх.
Как бы то ни было, Маан начал действовать.
Со всей скоростью, на какую был способен, он швырнул свое тело из одного коридора во второй, мимо освещенной арки. Пост проводил мелькнувшего Гнильца залпом очередей. На перекрестке посыпалось с потолка, но самого его не задело.
Сегодня удача на его стороне.
Не дав угаснуть скорости, Маан всем телом врезался в крепь. Та дрогнула и покосилась, но не упала. Тогда он размахнулся обеими лапами и что есть силы обрушил всю свою мощь на балку, держащую свод.
Та со скрипом завибрировала как струна и медленно повалилась набок. В это же время потолок резко покрылся трещинами, и вниз посыпались сначала мелкие камни, затем уже большие валуны. Верх неумолимо обрушался.
Маан снова во всю прыть проскользнул мимо арки, но на этот раз забежал в коридор глубже. Теперь нужно действовать изнутри.
Со стороны поста слышались крики, инспектор просил подкрепления, Кулаки вслух, без стеснения, сыпали крепкими ругательствами.
Маан улыбнулся.
Он повторил удар обеими лапами по крепи, как в первом коридоре. Сразу послышался тихий стон металла и посыпалось сверху. Маан отскочил, чтобы не попасть под осыпающийся грунт, но почти сразу все прекратилось.
Балка выдержала.
Подбираться ближе снова было боязно: вдруг сейчас настанет критический момент, и на подходе, пока он будет в центре, грунтовая масса рухнет прямо на него.
Маан рискнул. Навалился всем телом и толкнул.
Пласты земли не просто посыпались, а обрушились с грохотом сотни зарядов динамита вниз.
Дело было сделано.
Теперь они были похоронены заживо вместе с ним.
О себе Маан не думал.
Он никогда не выйдет отсюда.
Приступы сонливости, одолевавшие его раньше, сделались настолько сильны, что Маан ощущал себя разбитым параличом. Это был не просто сон, а нечто иное, то, из чего нет возврата.
Если он позволит себе уснуть сейчас, этот сон уже не закончится.
Пока мог, Маан боролся с ним, иногда с подступающим к сердцу ужасом ощущая, насколько быстро тают его силы.
«Вот что такое пятая стадия, — подумал он, чувствуя, как тело становится все менее отзывчивым, делается вялым, как будто под кожей вместо сильных мышц оказалась влажная вата, — Теперь я знаю это. Жаль, что этого никогда не узнает сам Мунн. Пятая стадия — это смерть. Провал в бесконечный сон. Бездна, в которую ныряет разум, чтобы никогда не вернуться».
Мысль, что он теперь знает о сути Гнильцов больше, чем сам Мунн, была приятна, хотя и абсолютно бесполезна в его положении. Если бы старик знал, он бы не посылал своих людей под землю на убой.
А может, все равно послал бы. Когда имеешь дело с Мунном, ни за что нельзя поручиться наверняка. Единственное, о чем жалел Маан — старика ему не достать. Тот никогда не спустится сюда, слишком умен. А наверху бессилен сам Маан.
Но он достанет Геалаха, а это тоже кое-чего стоит.
При мысли о мягкой шее в лапах Маан сладострастно вздрагивал. Это была его цель, его путеводная звезда, которая вела каменными коридорами, несмотря на многочисленные раны и свинцовую плиту усталости, под которой трещал хребет.
Он знал, что сделает, как покончит с Геалахом. Знал, хоть и думал по привычке, как будет искать выход из Крысиного Угла.
Не будет никакого выхода.
Закончив то, что намечено, он просто ляжет на землю и позволит своим глазам закрыться. Это будет хорошее окончание долгой, муторной, беспокойной жизни. Заслуженная пенсия, которой он так и не дождался в прошлом. Уход на вечный покой, в те края, где нет опасности и боли.
Маан ощущал, что его тело встретит такой исход с радостью. Ему достаточно будет лечь и закрыть глаза, а все остальное придет само. Оно принадлежит Гнильцу и лучше него знает, как обставлять подобный ритуал. Черт возьми — Маан мысленно хохотнул — может быть, он станет первым на Луне Гнильцом, умершим от старости!..
Но ему осталось кое-что закончить для этого.
Он не знал, сколько людей в запасе у Геалаха, но, по его расчетам выходило, что не больше десятка. Присутствия его самого Маан пока не ощущал, и неудивительно — наверняка тот старался держаться там, где вероятность их встречи была минимальна, — в окружении последнего отряда Кулаков.
Он всегда с большим вниманием относился к собственной безопасности.
Маан слышал, как меняется его голос, в эфире. Сперва он был холоден и спокоен, цедил слова медленно и кратко, точно постоянно был занят какими-то сложными арифметическими расчетами. Такой голос у него обычно и бывал на операциях. Слушая его, Маан в те моменты сам преисполнялся спокойствия.
Но даже стальные нервы Геалаха оказались подвержены коррозии. Постепенно, слушая о все новых потерях своего отряда, голос утрачивал холодную глубину, в речи стали проскакивать ругательства.
«Он начал понимать, — решил тогда Маан, с удовольствием вслушивавшийся в эту перемену, — Чувствует, что игра идет не по его плану, и все карты, запасенные в рукаве, уже не более, чем ярко раскрашенные бумажки. Гэйн всегда был хитер, неудивительно, что начал догадываться первым».
Но Маан еще не терял надежды.
Гэйн Геалах был наделен недюжей человеческой самонадеянностью, а может, ее в нем было даже больше, чем в прочих. Неотступно верил в себя и свои силы. Он уничтожил тысячи Гнильцов, и теперь, столкнувшись в смертельном противоборстве с одним из них, отказывался принимать возможность поражения.
У него были лучшие люди Контроля, профессиональные загонщики, посвятившие охоте на Гниль всю свою жизнь — элита Мунна, лучшее оборудование из того, что можно достать на Луне, да оружие, коему позавидует даже армия.
И теперь какой-то жалкий Гнилец точно дразнит его, будущего главу Контроля, ускользает из-под удара, жалит в беззащитные места, ощущая собственную безнаказанность!
С этим Геалах смириться не мог. Болезненная гордость, заключенная в его субтильном теле, ни за что не откроет ему дорогу обратно.
Когда Маан обрушил оба выхода, отрезав их от мира, Геалах вдруг переменился. Еще недавно кричащий, гонящий людей в бой, готовый взорваться, он неожиданно сделался спокоен и надолго замолчал.
Если бы речь шла о другом человеке, Маан предположил бы нервный шок. Но этого он знал половину своей жизни и понимал, насколько это невероятно — шок у Геалаха. И он был прав: через некоторое время Геалах вновь появился в эфире.
Теперь его голос был еще более спокоен, чем прежде. Как-то зловеще, не по-человечески, спокоен.
В такой ситуации это выглядело едва ли не помешательством, особенно на фоне остальных голосов, в которых нотки паники давно уже проглядывали острыми колючими зубцами из привычных слов.
Геалах отстранился от командования, да и вообще от существующего мира. Все окружающее как будто сделалось ему безразлично.
Если до этого он отдавал по нескольку десятков приказов в минуту, пытаясь переформировать свое поредевшее воинство в боеспособный порядок, стянуть узлы уже не существующей сети и продолжить наступление любой ценой, то теперь замкнулся в себе, редко реагируя даже на вопросы подчиненных.
Ощутив эту резкую перемену в настроении командира, многие приняли ее за момент слабости, что лишь усилило панику. Кто-то пытался составить из уцелевших бойцов группу и пробиваться вслепую, надеясь отыскать выход из Крысиного Угла. Кто-то хрипел в приступе беспросветного ужаса. Кто-то опустошал в темноту магазин.
Эти звуки означали агонию единого организма, каким был когда-то отряд Геалаха, и Маан хорошо умел разбираться в подобном.
Спасения для людей не было, но лишь немногие из них понимали это. Остальным казалось, что есть возможность бежать отсюда, где смерть прячется в тени и пожирает без предупреждения.
Глупая затея.
Хаотично перемешанные отряды, многие из которых лишились командиров или инспекторов, уже не способны были выработать единую схему — все ориентиры сбились и перепутались, позывные перестали иметь значение, и даже самые уверенные в себе не могли бы поручиться, в какой стороне нужно искать выход.
Они блуждали подземным лабиринтом, слепые и испуганные, ожидая того момента, когда Маан найдет, и положит конец их бессмысленному существованию.
Некоторые, совсем ополоумев, бросались в бегство, Маан встречал и таких. Они неслись, крича во все горло, как сумасшедшие, не разбирая дороги, часто безоружные, падали, вскакивали, и вновь куда-то бежали… За такими он не охотился — экономил силы.
К тому же смерть, которую они выбрали — от голода и жажды в каменном склепе, вряд ли уступала по своей жестокости той, которую мог предложить им он.
В этот день Мунн потерял изрядную часть если не своего могущества, то уверенности в собственных силах. Несколько его лучших отделов перестало существовать, не говоря уже о Кулаках, потери среди которых были еще ощутимее.
Этот день станет черным днем Контроля, извечным памятником Маану, который надолго переживет его самого.
Охота подходила к концу, и вовремя — Маан чувствовал, что его хватит ненадолго. Он терял силы даже быстрее, чем мог представить. Теперь ему стоило огромного труда просто тащить свое тело вперед, каждый шаг давался большой ценой и казался последним.
Ему необходимо отдохнуть, чтобы продолжить путь. Совсем недолго. Просто лечь и дать своему телу покой — оно и так вынесло слишком много.
Несколько раз он внезапно сознавал, что застыл статуей, занеся лапу, глядя в пустоту, и тело уже начинает коченеть, становясь подобием камня. Каким-то образом ему удавалось стряхнуть сон.
Впрочем, теперь это был уже не просто сон, а что-то невообразимо тяжелое, поселившееся в нем, как огромный паразит, тянущее его вниз, пьющее его кровь.
Этому невозможно было сопротивляться, потому что оно было частью его самого, и самой его сутью.
Ему казалось, это был голос самой Гнили.
«Ты прошел свой путь, — говорил он, подламывая дрожащие от напряжения лапы Маана, укрывая его тяжелым, непроницаемым для света и запаха саваном, — Теперь все закончилось. Прекрати глупое сопротивление. Ты мой, принадлежишь мне, и, как бы ни противился, в смерти мы сольемся с тобой».
Единственный Гнилец, достигший границы пятой стадии, он заставлял себя двигаться вперед, механически, как робот, переставляя лапы. У него было дело, которое надо было закончить, прежде чем погрузиться в заслуженный сон.
Когда Маан ощутил присутствие рядом «купированной нулевой», то подумал, что это конец. Он был настолько слаб, что любая поисковая группа, наткнувшись, расправилась бы с ним без труда. У него оставалось сил не более, чем на один удар, и тот он берег для старого друга.
Слабое уставшее чудовище. С таким легко справиться.
В чужой ауре ему показалось что-то знакомое. Геалах?! Маан подобрался, как почуявший горячий след, пес.
Но слепок принадлежал не Геалаху.
Этот человек сидел на камне посреди тоннеля, и поза его казалась небрежной. Как будто просто отдыхает после долгой дороги.
Он был один, и это тоже было странно.
Человек, совершенно не вяжущийся с окружающей обстановкой, выпадающий из нее, как неуместный предмет на картинке из психологического теста, в котором требуется найти лишнее.
Это было верное слово — лишний. Человек был здесь совершенно чужероден. Впрочем, он был таким в любой обстановке.
Маан приблизился к нему, не скрывая своего присутствия. Даже если бы попытался сделать это, у него вряд ли бы что-то получилось. Когда он подошел совсем близко, человек на камне поднял голову. У него не было визора, но почему-то сидел в темноте. Маан видел его лицо, на котором тем не менее не отразилось беспокойства.
На нем вообще ничего не отразилось.
Как обычно.
— Маан?
При звуке собственного имени Маан замер, не дойдя до него каких-нибудь несколько метров. Человек теперь был в его власти. Даже безмерно уставший, он успел бы дотянуться, если бы тот выхватил оружие. Но человек продолжал сидеть неподвижно, уставившись в темноту.
— Это ты, Маан. Я почувствовал тебя. Странный момент для встречи.
— Странный человек для встречи, Месчината.
Тот тихо засмеялся. Своим обычным смехом, который совершенно не отражался на лице.
— Хорошо сказано. Да, странно, что я оказался здесь. И еще более странно то, что говорю с тобой. Мне отчего-то виделось, что ты убьешь меня молча.
— Ты умрешь, — безразлично сказал Маан.
— Я знаю. Поверь, уж это-то я знаю совершенно точно… Ты видишь меня, Маан?
— Да.
— Хорошо. И хорошо, что я не вижу тебя. Мне почему-то кажется, что ты сильно изменился.
— Надень визор. Он лежит под твоей левой ногой.
— Без толку. Два часа назад в нем сдох аккумулятор. Теперь я слеп. Но это не имеет никакого значения.
— Верно.
— Знаешь… я отчего-то был уверен, что так и закончится. Темнота и твой голос. Так и должно было закончиться. Все затянулось. Все длилось так долго. Но сейчас все.
— Ты всегда был сумасшедшим, Месчината.
— А ты всегда меня ненавидел.
Маан не ответил. Он не видел смысла продолжать этот странный разговор. Но не мог заставить себя шагнуть вперед и нанести удар. В человеке, улыбавшемуся ему в лицо холодной улыбкой настоящего убийцы, было что-то колдовское, что-то, чего он не мог понять.
Почему-то подумалось, что подобные люди, должно быть, умирают, лишь когда сами того захотят, и никогда — прежде.
— Глупо все вышло. Я про твою историю. Ведь все… знали. Все наши. И я тоже. Мы чувствовали… с самого начала. Но Геалах сказал молчать. И Мунн сказал молчать. Кого-то запугали. Кому-то пообещали награду. Так просто.
— А ты? — не выдержал Маан.
Месчината пожал плечами.
— Мне было все равно.
Он не лгал, и это было видно по его нему. Ему действительно было безразлично.
— И ты бы застрелил любого, если бы приказали? Меня, Геалаха, Тай-йина?..
— Конечно. Это же моя работа.
— Ты сумасшедший.
— Нет, я просто самый искренний человек на этой проклятой планете. Хотя это одно и то же.
Какие-то слова Месчината, услышанные Мааном, все вились вокруг его сознания, как беспокойная мошкара. Что-то сказанное им, тревожило его, заставляло напрячься в неясном предчувствии. Если не клонило так в сон…
Потом он понял.
— Стой. Ты сказал… сказал, что вы знали с самого начала. Что это значит?
— То и значит, шеф, — Месчината произнес «шеф» совершенно естественным тоном, без издевки, — Мы начали чувствовать это с того самого дня. Запах ни с чем не спутаешь. Он такой… Смотришь на стоящего рядом человека и ощущаешь его, не понимая, мерещится это или нет.
— С какого дня вы знали?
— С первого, — сказал Месчината ровным тоном, — С того, когда вас едва не прихлопнул Гнилец на разрушенном стадионе.
Мир разделился перед глазами Маана огненной чертой, и обе его половины перевернулись.
С первого дня.
Когда они зачищали «гнездо» и Маан оказался в госпитале. Но тогда он не был болен. А если и был, то сам не знал об этом.
Они были в курсе? С самого начала? Но тогда выходит, что Кло…
«Кло не звонила», — сказал Геалах. Зубы Маана щелкнули, не сразу распознав, что настоящего Геалаха нет сейчас рядом. Это был другой Геалах, из его прошлой жизни.
«Кло не звонила», — сказал он тогда.
«Что?», — спросил Маан не понимая. Рядом с ним была распоротая сеть колодца, и темнота манила его к себе.
«Уже неважно».
Значит, они все узнали куда раньше. Кло могла и не звонить. Люди, которых он привык считать своими боевыми товарищами и верными сослуживцами, с самого первого дня знали, что он превращается в чудовище.
Задолго до того, как узнал он сам.
Но никто не сказал ему, не подал знака. Они следили за ним, изо дня в день. Навещая в госпитале, заходя в гости. Наблюдали и ждали момента, когда Мунн даст команду «Взять!»
Маан замотал головой. Опять захотелось спать — так сильно, что затрещала шея. Сейчас не выдержит, сломается… Если бы не сонливость, он бы сразу все понял. Нашел еще один кусочек безумной и запутанной картины. Ведь был где-то, этот кусочек.
— Почему я заболел? — спросил он у Месчината, приближаясь к нему.
Но тот не испугался, даже ощутив возле себя присутствие Гнильца. Должно быть, когда-то давно утратил умение бояться. Как и Маан, Месчината не был человеком, но в совершенно ином смысле.
— Не знаю. Когда мы нашли вас, едва живого, тогда я и почувствовал. Кое-кто из ребят тоже. Тай-йин, Лалин… Это было глупо, ведь Гниль — это не простуда, человек не может заразиться ею от Гнильца. То есть, мы так думали.
— И Геалах…
— Велел нам не замечать этого.
— Он сказал: «Наш добрый старый друг Маан превращается в Гнильца, но не обращайте на это внимания и не подавайте виду, до тех пор, пока я не прикажу»?
— Другими словами. Но смысл тот же. Мы думали… Думали, он хочет помочь тебе. Сделать так, чтобы не дошло до Мунна. Как это обычно бывает. Пистолет, один патрон…
Вот как. Они знали то, о чем он не догадывался. И молчали. И Геалах молчал. Ждал чего-то. Приказа Мунна, конечно. Но выходит, что и Мунн…
Какой-то вздор. Если старик так беспокоился из-за своей чудо-вакцины, дарующей людям «купированный нулевой», и боялся появления доказательств ее несостоятельности в виде Маана, он мог бы устранить их еще тогда, когда сам Маан даже не подозревал, что болен.
Это было бы совсем несложно.
Например, когда он лежал в госпитале Контроля. Одна небольшая инъекция — и остановка сердца выглядела бы более чем естественно. После полученных им травм вопросов бы не появилось даже у самого упорного скептика.
Если Маан нужен был ему живым, и это можно было легко устроить — он был беспомощен. Но Мунн не воспользовался шансом. Сам отпустил его, велев не показываться на службе как можно дольше.
А если он хотел сохранить болезнь Маана втайне, более глупого поступка и придумать нельзя.
Маану показалось, что сейчас он все поймет. Сверкнет молния, осветит кромешную темноту, в которой блуждает его рассудок, и подскажет единственный возможный ответ.
Но этого не случилось. Он все равно ничего не понимал.
Кроме того, что все внезапно оказалось сложнее, чем ему думалось.
Но Маан знал, у кого есть этот ответ.
— Где он? — спросил Маан, — Где Геалах?
Месчината улыбнулся, как умел улыбаться только он. Живой мертвец.
— Собирался к первому выходу, где был взрыв. Разбирать завал. Глупая затея, конечно.
— Сколько их?
— Их? Двое, — опять смешок, — последних трех Кулаков он застрелил, при попытке к бегству. Это было часа полтора назад. Я думаю, они до сих пор у входа. Ты застанешь их там.
— Кажется, тебе не очень жаль его.
— А почему мне должно быть его жаль? — удивился Месчината, — Он умрет. И я умру. И ты, Маан, умрешь. Это будет честно. Это будет справедливо.
— Так и будет, ручаюсь, — сказал Маан твердо, точно давал клятву. Месчината кивнул, успокоенный, — Но ты умрешь раньше нас.
— Я знаю это.
Безумный человек. Даже перед лицом смерти он оставался равнодушен. Маан не знал, завидует ли ему, или же боится этого мертвенного спокойствия. Чтобы получить подобное, человек должен совершить что-то особое. Более важное, чем продать душу дьяволу.
— Не хочу тебя убивать. Уходи. Я не буду бить в спину. Иди, смерти не составит труда найти тебя.
— Если бы я мог это сделать, то здесь бы не сидел, — отозвался Месчината, неловко приподнимаясь на камне.
Только сейчас Маан понял, чем вызвана его необычная, кажущаяся чересчур расслабленной, поза. Правая нога Месчината была вывернута в колене под неестественным углом, он увидел осколки кости и порванные мышцы.
— Никогда не бегай в темноте, — Месчината улыбнулся, — Такое всегда приводит к проблемам. Но теперь это неважно.
— Извини, — зачем-то сказал Маан.
— Пустое.
Месчината сделал короткое движение, и Маан ощутил в воздухе знакомый запах оружейной смазки. Он попытался уклониться и понял, что не успеет.
Но Месчината не собирался в него стрелять. Он поднял пистолет, и какое-то время держал его перед лицом, изучая невидящими глазами, точно пытался рассмотреть оружие в последний раз, сквозь кромешную тьму. В его руках пистолет выглядел так же органично, как его собственные пальцы.
— Прощай, Маан. Теперь мне надо побыть одному. Если у тебя больше не осталось вопросов.
— Остались, — неожиданно ответил Маан, хотя еще секунду назад не собирался ничего спрашивать, — Та история, которую ты рассказывал тогда, в «Атриуме» … Про женщину и… Про человека, который жил и боялся. Это было с тобой?
Месчината улыбнулся. Почему-то с сожалением.
— Какая разница? Это ведь совершенно неважно, по большому счету.
— Конечно. Прощай, Месчината.
Тот молча кивнул ему.
Маан прошел мимо него и двинулся дальше, оставляя за спиной человека с мертвым лицом убийцы. Или не человека, но что-то с ним сходное.
Выстрел догнал его, когда он дошел почти до конца. Тоннель на мгновение озарился короткой вспышкой, недостаточно яркой, чтобы осветить его целиком, скользнувшей по камню веселой оранжевой искрой.
Он слишком устал. Путь, на который раньше потратил бы десять минут, растянулся на час. Маану приходилось часто отдыхать, балансируя на тонкой грани между явью и черным провалом сна.
Это было тяжелее всего.
Но он пообещал себе, что не уснет, пока не закончит свои дела — и теперь заставлял тело идти вперед. Геалах ждал его где-то впереди.
Все должно было скоро закончиться, и это ощущение конца чего-то долгого, тяжелого и выматывающего приятно согревало его изнутри. Больше никакого бегства. Никаких пряток с судьбой.
Единственное, о чем он жалел, что так и не увидел Бесс. Ее было жаль. Но Маан понимал, что на графике линии их жизней безвозвратно разошлись, чтобы больше никогда не встретиться.
«Не обманывай себя, — сказал голос, часто заменявший ему собеседника, — Бесс по тебе точно не скучает. Она не верит в сказку, которую растиражировали газеты и теле, ведь своими глазами видела, как в ее дом вламываются вооруженные люди, и как ее отец бежит прочь, уже мало похожий на человека… До конца своей жизни она будет знать, что ты был Гнильцом, и ужас будет охватывать ее всякий раз, когда она случайно вспомнит твое лицо».
Это было верно. Он всю жизнь учил ее опасаться Гнили в любом проявлении, сознательно пугал дочь, чтобы в душе у нее появился постоянный рубец страха. Перед Гнилью.
Маан думал, что это поможет ей потом. И, черт возьми, он был агентом Контроля, а это тоже кое-что значило.
Пожарный пугает своих маленьких детей опасностью непотушенной вовремя спички, врач — злокозненными, подстерегающими кругом, бактериями; а чем пугать своих детей человеку, чья служба заключается в том, чтобы выискивать и безжалостно уничтожать Гниль?..
Он никогда не думал, что все обернется именно так.
Единственный человек, который мог что-то понимать — это Мунн. Маан знал: что бы ни происходило вокруг него, все ниточки неизменно должны стягиваться к старику. Тот всегда был центром любой паутины.
Жаль уходить из жизни, оставив в ней последнюю загадку, но не в его положении было выбирать.
Он почувствовал их, когда подошел к завалу у шахт. Здесь почти ничего не изменилось. Да и не в человеческих силах было убрать огромные глыбы камня. Но Маан ощутил идущую откуда-то сверху гулкую вибрацию. Это значило, что там уже начали спасательные работы.
Быстро. Но неудивительно: Мунн не хотел терять своих людей.
И своего Гнильца.
Люди сидели вокруг последнего уцелевшего фонаря, не раздавленного камнями.
Должно быть, несколько предыдущих часов они разбирали завал, и теперь отдыхали, неловко примостившись на корточках. Бесполезная работа. Но кроме нее, у них ничего не оставалось.
Маан ощутил их усталость, но запаха страха не было. Эти люди, даже оказавшись перед лицом смерти, не растерялись, не паниковали. Они работали, спокойно и сосредоточенно, сколько могли, и, поняв напрасность своего труда, теперь сидели и терпеливо чего-то ожидали.
Возможно, смерти.
Или Маана.
В их положении это было одно и то же.
Маан не собирался приближаться на достаточное для «купированного нулевого» расстояние, но ослабевшее тело подвело его, оступившись. Стук камня был совсем негромким, но слух людей, видимо, стал более чутким за время, проведенное в темноте.
— Это ты, Гнилец? — Геалах повернул к нему лицо, и, несмотря на то что он не мог видеть Маана, тот почувствовал иллюзию выступившего на коже ледяного пота.
— Здравствуй, Геалах, — ровно сказал он из темноты, — И ты здравствуй, Хольд. Не ожидал увидеть тебя.
Лицо Хольда исказилось гримасой ненависти. Точнее, лишь половина — оставшаяся часть, там, куда когда-то пришлась рука Маана, уже не могла выражать эмоций.
Кожа в этом месте была сморщенной, как у глубокого старика, покрытой рваными рубцами, обвисшей. Как у тряпичной, наспех сшитой, куклы. Правая глазница походила не неровное дупло в трухлявом стволе — бесформенная и пустая, она казалась темным и мрачным глазом без зрачка.
— Иди сюда, мразь, — выплюнул Хольд, выхватывая свой револьвер и направляя его в темноту. Геалах лишь поморщился, — Подходи же. Я тебя давненько жду. Не прячься, как таракан! Или боишься встретиться с человеком, погань?
— Ты все так же глуп, как и прежде. Но зато явно стал красивее.
Револьвер Хольда дважды выбросил из своего дула, такого же черного и непроглядного, как его глазница, огонь. Одна пуля ударила в камень возле плеча Маана, другая звякнула где-то под лапами.
Одноглазый инспектор стрелял на слух, и рука его была по-прежнему тверда. Маан не пытался увернуться — сейчас он экономил каждую кроху своих сил.
— Перестань, — Геалах отвел рукой револьвер Хольда, — Это глупо.
Сам он даже не доставал оружия. Подобное было в духе Геалаха — пистолет в его руке появлялся лишь тогда, когда для него была настоящая работа.
— Подходи, Гнилец, — сказал Геалах почти дружелюбно, делая приглашающий жест, — Впрочем, вряд ли тебе нужен свет.
— Не нужен.
— Я так и думал. Да и, признаться, смотреть на тебя неохота. Я видел много уродов, но ты, по слухам, превзошел их всех.
Если Геалах рассчитывал подобным вывести его из себя и заставить ступить в круг света, это было неудачной затеей. Маан оставался на месте, разглядывая людей и удивляясь, как ему удается сохранять каменное спокойствие.
Он жил местью столько времени, когда думал о Геалахе, кровь в венах становилась кипящей кислотой, а теперь, увидев его, вдруг обрел полное душевное спокойствие. Клокочущая ненависть стала ледяной, затаенной, острой, как лезвие.
— Наверху начали копать, — сказал Маан.
— Да, мне тоже показалось, что я слышу шум. Сколько зарядов ты использовал?
— Четыре стандартных.
— Значит, они будут здесь нескоро, — констатировал Геалах, пощипывая ус.
— Да, пожалуй. Не раньше, чем через несколько дней.
— К тому моменту, все мы будем мертвы. Или почти все.
— Все, — спокойно сказал Маан, — Но вы чуть раньше.
Геалах рассмеялся. Искренне, громко, как он всегда умел.
— А ты самоуверен, Гнилец.
— Ты умрешь здесь, Гэйн.
Геалах перестал смеяться. Его губы еще улыбались, но в глазах мелькнули острые черные искры. Наверное, он уже думал об этом. У него было много часов, чтобы обдумать эту мысль.
И тогда, когда он вел свой большой отряд вниз, на поиски отвратительного чудовища, и когда вдруг понял, что игра идет не по его картам, да и нет вовсе никакой игры, а есть безжалостная бойня в каменных стенах. И позже, когда пытался голыми руками разобрать многотонный завал.
Взглянув ему в глаза, Маан подумал, что Геалах давно все понял и принял это. Его натура не могла смириться с поражением — слишком амбициозен — но он готов был к тому, что отсюда не выйдет никто.
И, кажется, этот вариант вполне его устраивал.
Маан насторожился.
Когда имеешь дело с противником, который готов умереть — это опасно. Но в его случае, это не очень важно — Геалах был смертельно опасен в любой ситуации.
Хольд держал наготове револьвер, и по тому, как подрагивала его рука, по особому запаху пота Маан понял, что тот лишь выжидает удобный момент, когда сможет наверняка определить в темноте местоположение Гнильца.
— Я очень давно не видел живую «четверку». Интересное ощущение. Но здесь даже что-то большее. Пятая стадия?
— Да.
— Мунн был бы в восторге. Но он кормит клопов в своем кабинете, как ты понимаешь. Что это такое — пятая стадия?
— Это смерть, — ответил Маан, — И ничего больше.
Геалах кивнул, как будто уже думал об этом.
— Логично. Гниль устает любоваться своим творением и стирает его. Тебе не страшно?
— Нет.
Это было правдой. Пятая стадия не просто была рядом, она была уже внутри него, и все его тело было готовым распуститься бутоном. Его жизнь вот-вот должна была перейти в новое качество, о котором он ничего не знал, но которое был готов встретить.
Маан слишком долго его ждал.
Внутри тела действительно что-то происходило. Ворочалось, шевелилось, подрагивало. Должно быть, внутренние органы, лишившиеся питания и медленно отмирающие. Это ощущение не было болезненным, Маан вслушивался в него даже с какой-то долей любопытства.
Геалах достал из кармана плаща помятую пачку, длинными ловкими пальцами вытащил из нее сигарету, размял и сунул в рот. Щелчок зажигалки выбросил на поверхность крошечный язычок пламени. Геалах с удовольствием затянулся. Маан ощутил запах крепкого табака.
— Сейчас мы так запросто сидим, болтаем… — сказал он, выпуская дым толстой густой стрелой в темноту, — А вскоре попытаемся убить друг друга, и каждый сейчас хочет верить, что повезет именно ему. Смешная ситуация. Хотя я видал и не такое…
— Не сразу. Сперва ты расскажешь мне кое-что. Обо мне. И о Гнили.
— Ого. Гнилец желает говорить… — Геалах рассмеялся, — Зачем тебе это?
— Я хочу знать, как я заболел. И из-за кого. Ты знаешь.
— Возможно, знаю. Но уверен, что ты в том положении, когда можешь диктовать условия?
— Пулю в башку… — прорычал Хольд сквозь зубы, — И нечего с ним…
— Замолчи, — отмахнулся Геалах, прерывая своего подчиненного с отчетливым презрением, — Это наше дело, Хольд. Мое и его. Не лезь. Правда, Джат?
Он впервые назвал его по имени.
— Я мало что могу тебе предложить, Гэйн, — сказал он.
— Понятно. Но и запросы у меня не очень серьезны, — Геалах хмыкнул, — Давай так: если мы схватимся, и ты победишь, просто прикончи меня. Сразу. Без… мучений и всего прочего.
— Боишься боли? — Маан позволил себе намек на улыбку. Очень уж не вязалось это с образом Гэйна Геалаха, всегда хладнокровного, встречающего опасность лицом к лицу, лучшего охотника Контроля.
— Нет, — серьезно ответил тот, прикусывая сигарету, — Боюсь беспомощности. Она куда хуже.
— Я дам тебе это. Если… Если все будет так.
— Спасибо, дружище. Я знал, что тебе можно верить. Ты всегда был джентльменом. Ну, и что же ты хочешь знать, мой добрый друг Гнилец?
Маан помедлил. Вопросов было много, они цеплялись друг за друга, как рыболовные крючки, и сложно было выудить из общей кучи один, самый важный.
— Когда я заболел Гнилью?
— В тот день, когда мы чистили «гнездо» под стадионом. Я думал, ты сразу почувствуешь. Хотя Мунн говорил, что это произойдет куда позже. Никто ведь, включая его ребят в белых комбинезонах, не знал, как может почувствовать Гниль инспектор, если та вдруг оказалась внутри него.
— «Купированная нулевая» оказалась пустышкой, да? Мунн, должно быть, потеряет миллионы, лишившись своей панацеи.
— Что за ерунда? — удивился Геалах, — «Купированная нулевая» надежна, как и тридцать лет назад. Ты — единственный случай. И, вероятно, таковым и останешься. Не думаю, что после всего, у Мунна снова возникнет тяга к подобным экспериментам.
Мунн. Опять Мунн.
Геалах не лгал, Маан чувствовал это. Перед лицом смерти не лгут, а Геалах явственно увидел лицо смерти и встретил ее взгляд.
Мунн.
Эксперимент.
Маану показалось, что мир вот-вот вновь расколется на части.
— Почему я заболел Гнилью? — спросил он, едва ворочая языком.
Геалах одобрительно кивнул. Видимо, ждал этого вопроса. Единственного верного из всех.
— Потому что это нужно было Контролю, олух. Все на этой планете, так или иначе, происходит потому, что это нужно Контролю. Уж ты-то мог понять. В тебя ввели сыворотку. Специальный биологический агент, разработанный в лабораториях старика. Довольно простая вещь. С научной точки зрения — ничего сложного, но раньше подобных опытов не проводили. Не было добровольцев. Да и ты пошел не по собственной воле…
— Это… это…
— Химический агент, — Геалах выпустил табачный дым через нос, сделавшись похожим на сказочного дракона, — Он просто уничтожил «купированную нулевую», Джат. Снял блокатор возбудителя Гнили, позволил ей свободно жить и действовать. Тебя принесли в жертву науке. Может быть, твой вклад оценят потомки, подумай об этом. Вдруг именно он поможет когда-нибудь победить Гниль.
— Значит, просто эксперимент…
— Конечно. Мунну надо было узнать, как станет развиваться Гниль в уже инфицированном и вакцинированном теле. Это дало бы ценную информацию его парням. Ты просто оказался самым удачным кандидатом.
— Потому что я был стар.
— Да, это было основной причиной. Ты исчерпал свою полезность для Контроля, а заслуженная пенсия, согласись, была бы для тебя кошмаром. Ты человек действия и, лишенный службы, не прожил бы и года. Мунн подарил тебе славный финал — может, не очень приятный, но зато нескучный. Куда лучше, чем гнить заживо в кресле-качалке, верно?
— Почему Мунн не забрал меня в лабораторию после того, как… как инфицировал?
Геалах пожал плечами.
— Не знаю. Чтобы не отравлять тебе последние дни человеческой жизни. Извини за каламбур. Но на самом деле, я думаю, он просто боялся слухов. Если бы тебя упекли в лабораторию, у многих возникли бы вопросы. Когда заслуженного инспектора используют в качестве лабораторной мыши, это может уронить престиж. Он просто дал тебе погулять напоследок. Он недооценил тебя. И я тоже. Лабораторная мышь оказалась очень устремленной и решительной.
— Кто инфицировал меня? — спросил Маан.
Напрасный вопрос. Ответ не имел для него никакого смысла. Как для умирающего зверя химический состав угодившей в него пули. Но Маан все же задал его. Наверное, это тоже было следствием извечного человеческого фактора.
— Как это «кто»? — Геалах удивился, — Ты так и не понял? Конечно, я. Кто же еще?
Его удивление не было наигранным. Маан видел знакомый прищур его внимательных глаз.
— Я ничего не заметил.
— Конечно, заметил. Ты сам сделал себе инъекцию.
Тот день всплыл в памяти Маана. Так ясно, точно это происходило здесь и сейчас. Теплое нутро «Кайры», бесшумно плывущую под днищем дорогу, размытые блекло-синие огни гаснущих сфер. И протянутый ему на узкой ладони инъектор.
— Это была «микстура», — сказал Маан, — Ты подмешал агент, нейтрализующий вакцину, в нее.
— Именно так. Я достаточно хорошо тебя знал, Джат. Это было очень просто.
Маан смотрел на говорящего Геалаха, крутящего в пальцах догорающую сигарету. Пытался найти в его лице что-то, чего раньше не мог разглядеть. С этим человеком они были знакомы большую часть жизни.
— И ты… Тебе не было… — он осекся, вдруг ощутив себя ужасно беспомощным. Хуже, чем тогда, когда полумертвый и слепой, оказался под землей.
Лицо Геалаха напряглось, глаза сузились еще больше.
— Что не было?.. Стыдно? — Геалах расхохотался, но не как обычно, в этом смехе слышалось что-то от рыка, — Нет! Ты принял яд из моей руки, и я не раз вспоминал этот момент. Но если ты хочешь знать, изменил бы я что-либо, отвечу — нет. Все случилось так, как должно было. Когда нас откопают, твое тело тоже найдут. Я думаю, оно расскажет Мунну достаточно, чтобы эта затея окупилась.
«Он не амбициозен, — подумал Маан, наблюдая за тем, как исказилось лицо Геалаха, — Он просто фанатик. Странно, сколько лет я не замечал этого. И понял слишком поздно. Такие и бывают фанатиками — выглядящие отстраненными, но на самом деле скрывающие в себе адский огонь».
— Что с ним разговаривать! — рявкнул Хольд, взмахнув револьвером, его единственный глаз сверкал, — Пусть сдохнет наконец!
Маан успел пригнуть голову. Кое на что его тело еще было способно. Пуля пронеслась где-то совсем рядом, едва не царапнув подбородок. Сила ее была достаточна, чтобы, угодив в голову, сорвать ее с места и отшвырнуть прочь.
Но Хольд не собирался ограничиваться одним выстрелом.
Гдрам! Гдрам! — его револьвер раз за разом изрыгал из себя слепящий цветок огня, раскраивая окружающую темноту неровными острыми кусками, — Танн!
Маана спасло только то, что он не стал приближаться к фонарю. Выстрелы Хольда, стрелявшего в темноту, слепили его самого, заставив руку немного сместиться и незначительно сбив прицел. Осколки камня оцарапали кожу, но не более того.
Последний выстрел прозвучал тише, чем предыдущие, скорее как громкий хлопок на фоне дьявольского грохота. Но он был последним звуком, содрогнувшим темноту — после него вернулась тишина.
Хольд перестал стрелять.
Здоровая половина его лица, только что искаженная ненавистью, сморщенная настолько, что тоже казалась иссеченной шрамами, теперь выражала лишь безграничное удивление.
Уцелевший глаз широко раскрылся, точно пытаясь вобрать в себя все окружающее. Губы поползли в стороны, открыв рот в безмолвном вопросе. Хольд выглядел растерянным — впервые за все время, что Маан его знал.
Но растерянность эта быстро прошла, сменившись нахлынувшей бледностью, черты лица вдруг сгладились, как у спящего, и только мертвая глазница продолжала пристально глядеть в темноту.
Чуть ниже и правее подбородка, на шее Хольда появилось отверстие, которого прежде не было. Совсем небольшое, оно едва заметно блестело, скрывая в себе что-то влажное и сочащееся алым.
Хольд сделал два неверных шага на негнущихся ногах, потом его колени подломились. Он рухнул лицом в пол, подняв целое облако мелкой пыли. Звук был такой, точно уронили тяжеленный, набитый чем-то плотным, сверток.
Геалах задумчиво посмотрел на мертвеца, потом перевел взгляд на пистолет в своей руке. У него был вид человека, который сам не понял, что произошло, и теперь с интересом разглядывает собственные руки, недоумевая — как это так вышло?..
— Я же говорил, это наше дело, — поучительно сказал Геалах мертвецу, потом покачал головой, — Он всегда был беспросветно туп. И как ты держал его в отделе?
— Отдела больше нет, — ответил Маан, — Ты последний.
— Моего отдела нет, — согласился Геалах, — Но, знаешь, говорят, на старой Земле был популярен девиз «У короля — много». Если думаешь, что этим нанес серьезный ущерб Санитарному Контролю, я вынужден тебя разочаровать. Контроль восполнит сегодняшнюю неудачу так быстро, что окружающий мир ничего и не заметит.
— Меня это не волнует, — сказал Маан, начиная двигаться по спирали, обходя границу, на которую ложился свет, — Пусть Мунн воюет и дальше с Гнильцами. Для меня это… личное дело.
— Для нас обоих, — сказал Геалах серьезно, поднимаясь на ноги, во весь свой высоченный рост, — И, раз это наше общее личное дело, а мы здесь с тобой теперь одни, ничто не помешает нам его завершить, ведь так?
— Конечно.
— Хорошо, — сказал Геалах беззаботно. Руку с пистолетом он опустил вниз, но Маан знал, насколько обманчива эта поза, — Тогда выходи сюда, Джат. И мы закончим все здесь и сейчас.
«Закончим», — сказал Геалах. Это было хорошо.
Маан пришел сюда, чтобы все закончить.
Ему играла на руку слепота Геалаха, который не видел ничего, выходящего за границы освещенного круга, ориентируясь только на звук. Слух у него был острый, но Маан был бесшумен, и противник не торопился стрелять. В его случае это была беспроигрышная охота.
Если он хочет выжить — нельзя выходить на свет, где у Геалаха будут все преимущества, а он потеряет свое единственное. Надо держаться в темноте. Пусть это не приблизит к цели, но зато позволит выиграть время…
В это мгновение Маан понял, что должен сделать.
И шагнул в круг света.
Выстрел ударил его в грудь — хрустящий, продирающий насквозь, толчок. На шкуру выплеснулась желая кровь. Маан покачнулся, но удержал тело в вертикальном положении.
Это было так сложно, что на некоторое время он не мог думать ни о чем другом.
Если Маан упадет, то уже не поднимется. Еще две пули ударили его в живот. Он слышал отвратительный хруст, с которым они уходили под шкуру. В груди вдруг стало нестерпимо горячо — точно внутрь плеснули смолой.
Маан должен был упасть после этого. Но устоял.
Еще один шаг. Он не мог прикрыть голову лапами — они были необходимы ему, чтобы двигаться. Поэтому лишь наклонил ее, надеясь, что кость черепа окажется достаточно прочной.
Четвертая пуля ударила в шею, вырвав клок белого, как у рыбы, мяса.
Геалах стрелял от живота, и все это бесконечно растягивалось в длинную смазанную серую ленту. Маан видел, как вылетают гильзы из пистолета, очень долго, как в замедленной съемке. Просто аккуратные желтые цилиндры.
Следующая пуля ударила в правую часть головы. Маан не знал, пробила ли она кость, но мир вздрогнул и стал крениться куда-то в сторону, пытаясь перевернуться вверх ногами.
Необходимо был успеть. Его тело сотрясалось от спазмов боли, принимая в себя пулю за пулей, заливая все вокруг густой желтой кровью. Оно не раз выручало его, но сейчас Маан отдавал его на растерзание, заставляя любой ценой двигаться вперед.
Он убивал свое тело, не пытаясь уклониться от жалящих пуль.
Седьмая или восьмая попала в лапу, перебив кость. Маан упрямо сделал следующий шаг. Боль сейчас не имела значения. И ничего не имело значения, только надежда, что его тело, бывшее когда-то сильным и прочным, сможет продержаться достаточно долго.
«В последний раз, — сказал он себе, — Теперь уже точно в последний…»
Геалах попятился от наступающего Маана, выходя из круга света и погружаясь в темноту. Он не мог знать, что в нескольких метрах за его спиной находится каменный тупик.
Маан двигался на него, пошатываясь, скользя в собственной крови, чувствуя, как его рассудок начинает проваливаться в открывшуюся щель, из которой повеяло холодом.
Интересно, попадают ли Гнильцы в ад?..
В ушах звенело — то ли от слабости, то ли от нескольких попавших в голову пуль. В этом звоне растворялись мысли, оставляя лишь одну, самую упорную, ставшую его путеводной нитью и главной артерией: «Надо дойти. Закончить. И тогда все».
Следующая пуля попала в правый глаз. Череп окатило волной боли изнутри, что-то оглушительно взвизгнуло, затрещало, заскрежетало. В глазнице плескался кипящий свинец, но Маан даже не замедлил шага. Он надвигался на Геалаха, неотвратимо, как огромный, пришедший в движение, валун, стронутый с места лавиной.
Что-то произошло в Геалахе. Не допускавший прежде ни одного промаха, он начал мазать, хотя их разделяло всего несколько метров. Маан слышал злой звон свинца, соприкасавшегося с камнем.
Изменилось и лицо Гэйна. Обычно бесстрастное, оно побледнело, как глина. Но ничего не могло поколебать хладнокровия Геалаха — он продолжал пятиться, держа перед собой пистолет. Магазин закончился, Гэйн отшвырнул его, перезарядив оружие.
Он никогда не проигрывал.
«Не выйдет, — понял Маан, занося лапу для следующего шага, — Не дойду».
В нем сидело больше десятка пуль. Тело умирало, и уже ничто не могло этого предотвратить. Инстинкты Гнильца, пытавшиеся не допустить самоубийственного порыва, теперь молчали особым молчанием, предвестником вечной тишины, которая опустится на него через секунду.
Он был мертв. Ощущал, как лопаются внутренности. Как ломаются кости. Как замирает течение крови в венах. Он, Маан, был мертв, но даже мертвый шел вперед.
Сквозь звон он услышал какой-то другой, новый звук. Тот был едва различим и походил на рокот набегающей волны. Маан никогда не видел моря, но знал звуки прибоя. Это было очень похоже. Голос невидимых волн. Шепот, пришедший из пустоты.
Маан вдруг понял, что этот голос Гнили. Который нашел его, мертвого, и проник в его сознание, разбегаясь по телу сотнями едва ощутимых электрических разрядов.
«Агония, — отстраненно подумал тот кусочек разума, который каким-то образом уцелел и теперь медленно таял, погружаемый в темноту, — Я умираю, вот что…»
Гниль шептала ему что-то ласковое, и Маан внимал ее голосу, который был прекраснее и звучнее всех голосов мира. Гниль не забыла про него, она нашла свое полумертвое дитя в каменных лабиринтах, и пришла к нему, чтобы подарить вечный покой.
Обещала тишину — бескрайнюю, благосклонную, непроницаемую. Пришла утешить его и подарить новый мир.
«Все хорошо, — шептала ему Гниль, мягко сдавливая виски, — Ты все сделал правильно, Джат. Не бойся. Ты в моих руках».
Он ощутил ее прикосновение.
Геалах уперся спиной в камень и заметался, пытаясь найти выход. Но он был в тупике, в который сам себя загнал. Узкий каменный коридор, из которого нет выхода. Маан ощутил его запах, совсем рядом, и это придало ему сил.
«Закончи, — прошептала ему Гниль, — И я уведу тебя».
Геалах закричал, выставив перед собой пистолет, но Маан уже не ощущал выстрелов, рвущих его плоть. Он не чувствовал боли — та была не властна над ним. Почти ослепший, незамечающий ничего вокруг, он сделал последний шаг.
«Молодец, — прошептала ему Гниль, — Ты завершил то, что хотел. Что было необходимо. Закончи это — и уйдем отсюда».
Он вдруг увидел глаза Геалаха, оказавшиеся совсем рядом. Наполненные страхом, широко раскрытые, остекленевшие, они смотрели на него, как на нечто по-настоящему ужасное. И Маан догадывался, что за картина сейчас перед ними.
Удар швырнул Геалаха о камень, тут же окрасившийся красным. Гэйн всхлипнул, когда Маан вытащил из его живота свою лапу, за которой тянулись податливые и мягкие обрывки внутренностей.
Кажется, Геалах хотел что-то сказать, на лбу напряглись жилы, и даже губы немного приоткрылись. Что-то пошло не так, как он представлял.
Он где-то ошибся.
Маан сдержал свое слово. Второй удар прекратил жизнь Гэйна Геалаха, сломав ему шею, точно тонкую спичку. Мертвое тело сползло вниз, нелепо разбросав в разные стороны длинные руки.
«Хорошо, — прошептала Гниль, и мягкое тепло прошло по его позвоночнику, — Вот и все. А теперь ложись. Ты устал. Я дам тебе глубокий сон и уведу за собой. Ложись и не думай ни о чем. Все, что имело значение, уже прошло. У тебя теперь новый путь…»
Маан сам не заметил, как опустился на землю. Странно: он совсем не ощущал боли в агонизирующем теле, но вдруг почувствовал невероятное умиротворение, точно кто-то разрядил огромную сжатую пружину, которая сжималась в нем много лет.
Все закончилось.
Повинуясь шепоту Гнили, Маан сжался, обхватив себя руками — как когда-то давно, когда он был беззащитным, и лишь готовился к настоящему перерождению. Его глаз готов был закрыться, но Маан последним усилием заставил его еще некоторое время оставаться открытым. Он ощущал удары своего сердца — медленные, неритмичные, затихающие. Его сердцу тоже нужен был сон.
Он слишком устал.
«Скоро ты отдохнешь, — сказала ему Гниль, закрывая ему глаз, — Просто расслабься, и уснешь. Прикажи себе».
И Маан отдал себя в ее мягкие, нежные руки. Ему показалось, что его опустили на покачивающиеся волны, которые понесли его, все быстрее и быстрее, куда-то вперед и вниз.
Мысли исчезали в серой дымке, которая вдруг открылась перед ним, таяли в ней, сливаясь в одно целое. Их становилось все меньше, и внутренний взор Маана стал необычайно легок, невесом.
Он точно лишился множества тяжелых заноз, сидевших в нем все это время. Маан слушал удары своего сердца, интервал между которыми становился все больше и больше, но это не волновало его. Гниль обещала ему, что теперь все будет в порядке, и он верил ей.
«Спи, — сказала она и дунула ему в лицо, стерев последние беспокойные мысли, — Спи, Маан».
Сердце ударило в последний раз, неуверенно и тихо. После этого осталась лишь полная тишина.
И он уснул.
