ГЛАВА 20
Они успели раньше, чем он ожидал. В комнату ворвались сразу трое. Двое Кулаков впереди — Маан даже не успел рассмотреть их обычно безразличные глаза в прорезях масок — сосредоточенные, невероятно пластичные фигуры, двигающиеся с пленительной и гибельной грацией.
Точно и не люди, а хитрые механизмы, разворачивающиеся в боевое положение, упруго, быстро, контролируя каждый квадратный миллиметр окружающей поверхности.
За ними Маан разглядел знакомый костюм и ежик светло-русых вихрастых волос. Лалин. С пистолетом в руке, бледный от напряжения, до такой степени, что лицо выглядело заострившимся, хрупким, совсем не похожим на образ вчерашнего мальчишки.
— Контроль! — Лалин ворвался вперед Кулаков, которые наводили на Гнильца свои автоматы, — Стоять!
Маан даже не понял, как ему удалось выскочить. Кажется, он инстинктивно вложил в последний рывок все свои силы, и прутья все-таки не выдержали.
Осознание, что его прием сработал, пришло не сразу. Просто небо кувыркнулось перед глазами, скакнуло куда-то вверх в облаке мелкого сора, и несколько раз перекатилось.
Тупая боль в животе — наверное, ударился при падении. Как тычок в солнечное сплетение.
Он лежал на сырой земле, чувствовал ее терпкий, невыразимо приятный запах, и пытался восстановить выбитое из груди дыхание.
Стена собственного дома, уходившая вверх, казалась высоченной башней, поднимающейся до самого купола. Где-то там, в высоте, горели осветительные сферы, безжалостные и ослепляющие.
Слух вернулся удивительно быстро. А может, очереди выстрелов, прозвучавшие в небольшой комнате, породили гулкое эхо. Маан видел, как разлетается в клочья рама, и удивился тому, как буднично и некрасиво выглядят перемалывающие дерево и металл пули.
Словно чьи-то невидимые, но одаренные чудовищной силой руки деловито отщипывали небольшие кусочки, вырывали с мясом петли, отколупывали неровные ошметки облицовочных панелей.
Не успели.
Может, вы лучшие ребята Мунна, но этого недостаточно, чтобы схватить Джата Маана. Не ожидали такой прыти от «двойки», а? Готовились взять теплым, в постели. Старик — что с ним возиться…
Маан сжал одеревеневшую правую ладонь, ощущая досадную пустоту в ней. Не хватало тяжести теплого ребристого металла. Вскочить и выстрелить несколько раз через оконный проем, пока эти остолопы бездумно опустошают магазины.
На мгновение ему пригрезилось, как ловко и мягко подныривает белая точка целика под черные фигуры, упираясь в то место, где смыкаются пластины бронежилета, как мягко, оставляя в ушах легкий стальной звон, бьет в ладонь рукоять, отщелкивая кажущиеся крошечными гильзы.
А фигуры послушно падают, ломаясь пополам, как сложенные, бесшумно, обращаясь неподвижными темными свертками. И Лалина тоже. Его в первую очередь. Маан даже застонал — так не хватало пистолета.
Хоть «ключ» не выронил, но толку с него… И не оцарапать.
Светочувствительность не спешила о себе напоминать, и Маан был благодарен Гнили за это. Ослепший, он далеко бы не ушел.
Маан с трудом поднялся и осмотрелся. Быстро, снимая картинку, как учили еще в армии: скользя взглядом и выхватывая лишь ключевые детали, высвечивая их, а все прочее, второстепенное, оставляя в тени.
Нетронутая полоса земли.
Стена соседского дома.
Знакомый проем.
Пусто.
Не веря своей удаче, Маан, пригнувшись, побежал, увязая в мягком грунте. Из комнаты уже не стреляли. Успели понять, что палят в пустоту. Или Лалин одернул. Он парень ловкий, и соображает быстро.
Теперь главное — добраться до проема между домами до того, как кто-то высунется в окно.
Он не опасался погони: Кулаку в его полном боевом облачении никогда не протиснуться в ту щель, через которую он вылез, но отвратительное ощущение жгло между лопаток, точно тавро, напоминая, что спина его представляет отличную мишень.
С пяти метров не промахиваются.
Не эти ребята.
Маан бежал, то и дело поскальзываясь на влажной земле. Несколько раз он чуть не упал, но нервная система, видимо, успела частично перестроиться, приспособившись под новое тело, координация движений была не хуже, чем двадцать лет назад.
Оно казалось неуклюжим, громоздким, насекомоподобным, но слушалось его приказов, а большего Маану и не требовалось.
Пустырь он проскочил в несколько секунд, не встретив сопротивления. Значит, обкладывали в спешке. Не перекрыли подходов.
Еще чувствовалось близкое присутствие «нулей», это ощущение зудело под сводами черепа, точно туда запустили множество крошечных пузырей углекислого газа.
Маан скользнул в проем. Здесь было темно, сухо, пахло краской и каким-то лишайником, но места было достаточно, чтобы он мог двигаться боком. Трещала обдираемая с камня штукатурка. На нем оставались обрывки халата, но теперь это было не более чем ветхое тряпье.
В некоторых местах, там, где тело терлось о решетку, на ткани показались желто-зеленые разводы. Значит, его кровь уже не красная. Но есть ли разница — лишь бы уйти живым. А он верил, что у него получится.
«Сопляки, — думал Маан, и мысли черными колючими воронами вились под прерывистое дыхание, раздувающее грудь, — Явились вот так запросто. Как будто ожидали увидеть „тухлый суп“ или вросший в стены беспомощный status-tutus».
Плевать на вещи и припасы. Маан вынес самое главное — жизнь. А дальше он что-нибудь придумает.
Маан выбрался из тесного каменного коридора в двух домах от его собственного. По глазам хлестнул свет, пришлось на секунду зажмуриться. Маленький палисадничек был аккуратно засажен крошечными цветами, которых Маан раздавил своими потерявшими чувствительность ороговевшими ступнями.
Но ему пришлось открыть глаза, когда кто-то рядом голосом металлическим и уверенным сказал:
— Контроль! Стоять на месте.
«Вот, — стукнула в висок со стеклянным звоном крохотная мыслишка, — Не сопляки. Сработали. Молодцы…»
— Не двигаться! Любое резкое движение будет считаться сопротивлением и подавляться немедленно.
Значит, продумали. Подстраховались. Не снайперы, как он и учил: небольшие отряды, перекрывающие пути бегства. Просто и эффективно, как и все в Санитарном Контроле.
— Стоять на месте!
Маан ощутил присутствие двух «нулей» рядом — бледные, точно тающие в сыром воздухе, сгустки. Они выглядели незаконченными, беспомощными. Легкий, едва намеченный, узор Гнили, не проникший под кожу. Видимое подобие. Зародыш, эмбрион.
Это смотрелось жалко.
— Оставаться на месте, — не унимался голос, — Выполнять приказы. Любое резкое движение…
— Я слышал, Тай-йин, — сказал он вслух, открывая глаза, — К чему повторять? Кроме того, я давно помню все эти формулировки, сам произносил их много лет.
Тай-йин ухмыльнулся. Получился оскал в обрамлении побелевших от напряжения губ. Обычно смешливые раскосые глаза блестели оружейным металлом. Это был другой Тай-йин, незнакомый ему.
Собранный, сжавшийся, готовый действовать. Пистолет он держал уверенно, направив его в живот Маану. И тот знал, что, стоит только шевельнуться, Тай-йин выстрелит тут же, не раздумывая. Как и любой другой на его месте.
Немного поодаль стоял Хольд. Такой же огромный, каким Маан его помнил, но вовсе не выглядящий неуклюжим или неповоротливым. В положении мускулистого тела, на котором едва сошелся бронежилет, проглядывала животная, хищная, готовая распрямиться с гибкостью тетивы, энергия.
— Он у нас, — коротко отрапортовал Тай-йин в микрофон, — Третий выход.
Не было слышно, что ему ответили — Геалах?.. — но и без того можно догадаться. Удерживать Гнильца до прибытия Кулаков. Контролировать обстановку. Ждать. Иного в таком случае не говорят.
Молодец. Тай-йин. Старик должен отметить. Личная благодарность Мунна в досье — штука весомая. Впрочем, такой улов заслуживает чего-то более серьезного. Например, повышения в социальном классе на одну ступень.
— Хорошо сработано. Геалах не дает вам расслабляться.
— Заткнись, — процедил Тай-йин негромко, — Молчи, Гнилец.
Маан увидел сцену со стороны — двух напряженных мужчин в строгих костюмах с оружием в руках и, напротив них, скорчившееся горбатое человекоподобное существо с массивным, раздувшимся торсом.
Бесцветные клочья, когда-то бывшие одеждой, не скрывают ороговевшего колючего панциря под ними. В опущенной руке — бесполезный «ключ».
Поимка чудовища. Хороший кадр для телепостановки. Подходящее окружение, красивые мужественные лица, неярко блестящее оружие.
— Меня зовут Маан, если ты забыл, Тай-йин.
Тот стиснул зубы. Взгляд в лицо бывшему шефу дался ему с большим трудом. И в этом взгляде Маан прочел лишь явственное отвращение.
— Тебя никак не зовут, Гнилец. И если ты еще раз откроешь свою пасть, я запечатаю ее свинцом.
Маан подумал, что человек, держащий его на прицеле и, без сомнения, готовый выполнить обещание, совсем не похож на того Тай-йина, которого знал прежде.
Он моргнул и ощутил, как резко, щелчком, изменилась картина перед глазами, как его мировосприятие исказилось, сместившись в иной, недоступный ему ранее, диапазон. Но это не было деформацией зрительного нерва или сетчатки. Метаморфоза была куда глубже. Изменился сам мир вокруг него.
Маан больше не видел Тай-йина, смешливого и ловкого коротышку с лукавым и озорным взглядом, на языке у которого вечно крутилось, готовое сорваться, острое словцо.
Не было и добродушного, неспешного здоровяка Хольда. Вместо них перед ним стояли двое бесконечно чуждых ему существ, с которыми он не имел ничего общего даже на генетическом уровне.
Хищники, скалящие тонкие клыки, в ожидании добычи, и его крови.
Это изменение в восприятии было столь глубоким, что Маан пошатнулся. Прошло бесконечно малое количество времени, но он уже ощущал себя переродившимся и прожившим с тех пор несколько столетий.
Новая картина мира была столь понятна и проста, но при этом окрашена в такие цвета, что его мыслям понадобилось усилие, чтобы приспособиться к ней, проложить себе новое русло.
Когда он окинул мир измененным взглядом, Тай-йин машинально отступил на шаг. Видимо, в студенистых глазах Маана проскользнуло что-то, чего никогда не было и быть не могло во взгляде старшего инспектора Джата Маана.
Но оставалось еще кое-что, без чего превращение было бы неполным. И Маан с ясностью, рожденной новыми мыслями, вдруг отчетливо понял, чего не хватало.
«Я Гнилец», — сказал он про себя.
И от простых этих слов вдруг повеяло такой энергией, что у него защипало под кожей.
Он повел плечами и стал стаскивать с себя остатки ткани.
— Не двигаться! — рявкнул Хольд, выступая из-за спины Тай-йина. В руке его блестел знакомый револьвер, огромный настолько, что даже не походил на оружие, лишь на причудливый и сложный механизм.
— Заткнись, — беззлобно ответил Маан, срывая заскорузлые, пропитанные густой желтой жижей, лоскуты.
Тай-йин хотел что-то сказать, даже скулы напряглись, но зрелище, видимо, было настолько завораживающим в своей отвратительности, что слова застряли у него в горле.
Под тканью было его преобразившееся, настоящее тело. Бугристое, поросшее короткими тупыми шипами, похожее на панцирь краба, источающее резко пахнущий едкий ихор.
Оно не могло принадлежать человеку — да и не принадлежало ему.
Маан с удовольствием ощутил себя обнаженным. Словно скинул давно стесняющую его шкуру.
«Это я, — сказал он мысленно, удивляясь своему огромному, твердому, маслянисто блестящему телу, — Все это — я».
Тай-йина передернуло от отвращения. Губы сделали несколько судорожных движений. Кажется, его мучительно тошнило, но только многолетняя привычка мешала ему опорожнить желудок прямо здесь.
Момент бессилия. Обычной и объяснимой человеческой слабости.
Маан не собирался ждать.
Он шагнул вперед, поднимая «ключ», свое нелепое и бесполезное оружие. И мир послушно стал прозрачным и гладким, точно отраженным на стекле, растянулся, сделался безграничен, как освещенная слепящим светом арена.
На этой арене было лишь трое. И один из них уже начал действовать.
Тай-йин понял его движение в первую секунду. Он опытен и обладает отличной реакцией, но его подвела лишь бытность человеком. Увидев Маана, который вдруг вырос на расстоянии метра от него, стал наводить пистолет с учетом изменившегося расположения фигур.
Он бы успел, если сделал это на долю секунды раньше. Но вид Маана был столь отвратителен и ужасен, что мгновение было израсходовано естественной реакцией организма, который видит нечто невообразимо отталкивающее, и цепенеет.
Пистолет уткнулся Маану в плечо, тот оттолкнул ствол, сбрасывая в сторону и оказываясь прижатым к Тай-йину почти вплотную, успел удивиться, как послушно плывет «ключ» по воздуху, устремляясь к подбородку бывшего подчиненного.
Маан поймал его последний взгляд, но в том не нашлось места для эмоций, не было чувств — матовый взгляд живого существа, которое ощутило прикосновение смерти и обмерло, послушное, в ее сухих объятиях.
Звук, с которым сработал спусковой крючок, был совсем негромким, как клацанье дырокола. Он не походил на грохот, который обычно издает оружие. И Маану какое-то время даже казалось, что ничего не произойдет.
Краем глаза он видел, как медленно разворачивается револьвер Хольда, ловя хромированным дулом солнечные блики.
А потом раздался еще один звук, глубокий и мощный. Утробный лязг сработавшего капкана.
Неведомая сила схватила Тай-йина за подбородок и задрала голову вверх, так резко и сильно, что даже не успели хрустнуть ломающиеся шейные позвонки. Потом надулись щеки, точно Тай-йин зачем-то набрал полный рот воздуха, и вся голова вдруг стала увеличиваться, распухать.
Кожа натянулась так, что глаза перестали быть раскосыми, сделались распахнутыми и будто безмерно удивленными. Но момент этот был очень короток, и сменился оглушающим хрустом, когда голова Тай-йина лопнула, обратившись подобием извергающегося вулкана.
Красное, серое полетело клочьями во все стороны. Маану показалось, что он успел заметить осколок челюсти, удивительно гладкий и белый.
Из того места, где остался обрубок шеи, толстый, пульсирующий, как перерубленный пожарный шланг, с видимыми в центре неровными желтоватыми пластинами позвонков, поднимался сероватый дым.
Запах паленого мяса был столь силен, что у Маана перехватило дыхание. Легкие, казалось, были забиты испепеленной человеческой плотью. На лице он ощущал теплую влагу. Липкую, как свежий сладкий кисель вроде того, что иногда варила из ламинарий Кло.
Тело Тай-йина умирало дольше, чем он сам. Какое-то время стояло, прижавшись к Маану, даже как будто стараясь удержать равновесие. Рука с поднятым пистолетом бессмысленно дергалась, пытался сжаться напрягшийся на спусковом крючке палец с аккуратно остриженным ногтем.
Но чтобы спустить курок, сил умирающего тела уже не доставало. Оно обмякло, начало заваливаться набок, и Маан позволил ему упасть, толкнув на напарника.
Хольд успел выстрелить. Его револьвер, осветившись изнутри, исторг из дула злой колючий оранжевый лепесток, раздробивший воздух на дребезжащие части. Пороховая гарь ударила в лицо смрадным огненным вихрем, вновь оглушила его, но Маан знал, что успеет.
Он позволил Хольду увидеть свой промах и понять его. Великан заворчал, пытаясь отстраниться от окровавленного тела, бывшего еще недавно Тай-йином, приникшего к нему. Но он пропустил момент, когда мог выстрелить вторично.
И Маан, подобравшись к Хольду вплотную, сделал то, что подсказывало ему его новое тело. Не рассуждая, одним естественным, рожденным глубоко внутри, движением.
Он выбросил вперед правую руку с растопыренной ладонью.
Маан ощутил резкую боль в запястье, когда его пальцы, эти непослушные окаменевшие отростки, уже не способные взять трубку войсаппарата, встретились с левой стороной лица Хольда и прошли сквозь него, распоров кожу и смешав ее с осколками черепа.
Один из пальцев попал в глаз, превратив глазницу в пузырящийся слепой кратер. Голова, наполовину смятая, как кувшин из сырой глины, качнулась, запрокидываясь, в ней что-то хрустнуло, когда Маан вырвал наружу обагренную дымящейся кровью руку.
Но Хольд остался в сознании. Чудовищная жизненная сила не дала ему рухнуть на месте, хотя по выражению уцелевшего глаза и было видно, что великан контужен, и единственное, на что его хватает — удерживать свой рассудок в сознании.
На крик сил уже не осталось — Хольд тихо захрипел и, прижимая руки к разорванному лицу, повалился на землю, огромный и тяжелый, как осевший многотонный столб.
Маан растерянно взглянул на свою руку и вытер ее о бедро. Два неподвижных тела лежали около его ног. Новое чутье позволяло ему видеть узоры их жизней.
От Тай-йина не осталось ничего, кроме тающих слюдяных спиралей, но это уже была не жизнь, лишь растворяющиеся обломки ее. Хольд умирал, и его слепок дрожал, как огонек на ветру.
Маан хотел было поднять оружие, но вовремя понял, что оно будет лишь бесполезным грузом — теряющие подвижность пальцы не позволят ему нажать на спусковой крючок.
К черту.
Если ему понадобится оружие, тело обеспечит его всем необходимым. Оно умно и проворно, и не даст уничтожить себя слишком просто.
Маан поймал затухающий, быстро стекленеющий взгляд Хольда, скорчившегося на земле, хотел было подойти и прекратить его страдания, но не стал этого делать.
— Мучайся, ублюдок, — сказал хрипло, — до самой смерти.
Развернувшись, он двинулся дальше.
Бежать было тяжело, его грузное тело не было приспособлено для бега, подволакивало ногу, тряслось, но Маан упорно тянул его все дальше.
Через несколько секунд здесь появится погоня. Сюда сейчас бегут все Кулаки и инспекторы, стянутые к дому. Может, Геалах уже успел сообщить Мунну, и тот направил к нему все свободные силы Контроля.
К дьяволу их. Через две минуты Маан уйдет навсегда. Затаится в тех местах, где годами не появляется человек. Он, бывший когда-то инспектором Джатом Мааном, будет существовать там, где не бывает света, и единственный звук — шелест капель воды. Его личный мир, надежный и безопасный.
«Гнездо». Он рассмеялся, вспомнив это глупое человеческое слово, в котором не было ни сути, ни понимания.
Маан бежал медленнее, чем ему бы хотелось, борясь со жгучим желанием остановиться и перевести дух. Сейчас в движении заключалась вся его жизнь. Теперь ни к чему дьявольская хитрость или животная сила. Если погоня настигнет его, не спасет ничего. Расстреляют издалека, без пощады.
Двое мертвых инспекторов — более чем достаточный повод разорвать поганого Гнильца свинцовым хлыстом очереди, несмотря на все приказы Мунна и инструкции Геалаха. Такое не прощают. Но, в его положении, он все равно ничего не потерял. Его будут ненавидеть больше — и только.
Маан начал волноваться: точка назначения, намеченная еще несколько недель назад, все не показывалась. Вероятно, он двигался слишком медленно. Или сбился с направления.
Последнее было менее вероятно: Маан долгие часы просиживал над картой, изучая мельчайшие детали и прокладывая десятки альтернативных путей.
Он бежал, петляя, между невысоких одноэтажных домов, огибая живые изгороди или ломая их на своем пути.
Хороший жилой блок, он стоил каждого потраченного социального очка. Не больше сотни домов — очень удобно, когда приходится сломя голову бежать от погони.
Случись это в трущобах, его бы не спасли и быстрые ноги. Слишком много людей и камня, тысячи глаз. Никакому Гнильцу не сбежать из того лабиринта.
Маан хрипло рассмеялся на бегу: выходит, даже зараженные, выброшенные обществом уродцы, разнятся между собой. У Гнильца куда больше шансов уцелеть, если у него высокий социальный класс, например, двадцать шестой, и есть возможность проживать в хорошем жилом блоке.
Миновав очередной сад и разорвав проход в сетчатом заборе, поверх которого ржавела колючая проволока, Маан понял, что достиг цели. Его ноги кровоточили, дыхание билось в груди хрипящей судорогой, перед глазами плыло, но он дошел, достиг — и все остальное с этого момента не имело значения.
Теперь начинается его новая жизнь.
О которой Маан ничего не знает, кроме того, что ему придется тяжело, очень тяжело.
Полная тишины и одиночества.
И тьмы.
Маан подошел к огромному бетонному коробу, утопленному в земле. Сверху он был затянут решеткой, под которой был лишь прямоугольник темноты, ведущий вниз, откуда доносился едва слышимый звук текущей воды и отдаленный перестук насосов.
Еще одно удобство обитания в элитном жилом блоке: собственная система водоочистки.
Конечно, она куда меньше обычной станции водоснабжения, но Маан полагал, что даже этого ему хватит с избытком. Он достаточно много времени провел под землей, в поисках Гнильцов, чтобы представлять себе внутреннее устройство подобной системы.
Километры трубопроводов и отстойников, связанные в подобие адской паутины, сотни и тысячи самых разных агрегатов, работающих в автономном режиме без присутствия человека. Титаническое механическое существо, закопавшееся в землю и снабжающее сотни домов очищенной водой.
Маан вдохнул воздух, казавшийся здесь прохладным, текущим снизу, из непроглядной темноты; доносивший волну сырости, ржавчины и плесени. Что-то, что нельзя встретить на поверхности.
Другой мир с иными запахами.
Его, Маана, новый мир.
Он разорвал сетку одним движением, вспоров как ветхую ткань. Образовалась широкая щель, в которую Маан без проблем протиснулся бы, будь даже в два раза шире. Можно позволить себе задержаться на поверхности.
Прыгать придется вслепую, не зная, что встретит его внизу — ровный камень или ржавые шипы старой арматуры. Или же фильтр, который равнодушно перемолотит в труху любую плоть, сунувшуюся к нему в пасть.
Этот мир может отвергать незваных гостей. Но такого обитателя он обязан принять.
Маан вздрогнул. Чутье дало ему ощутить приближающуюся тревожную метку. Ее узор почудился знакомым, уже виденным когда-то. Этот слепок чьей-то чужой ауры кипел энергией, казался тихо гудящим, и оттого не походил на прочие.
Глупо было медлить, но Маан позволил себе эту последнюю крохотную заминку. Преследователь явно был без поддержки — то ли отбился от остальных, то ли предпочитал искать в одиночку. А может, был достаточно умен, чтобы точно знать, куда двигаться. Маан его не боялся. Он был в полушаге от своего нового мира. Вниз за ним не последует никто.
— Эй, Джат!
От стены отделилась фигура в сером плаще поверх привычного непримечательного костюма. Человек шел, не спеша, уверенно глядя ему прямо в глаза. Внимательно, изучающе, осторожно.
Но в руках не было оружия, лишь дымящаяся сигарета, оставляющая за собой зыбкий шлейф.
Гэйн Геалах собственной персоной. Уставший, но, кажется, не запыхавшийся.
Маан зарычал. Грозно, как загнанный в угол зверь, оскалив бесформенные зубы, едва ли похожие на человеческие. Но Геалах не испугался, или, по крайней мере, не подал виду. Он шел спокойно, не сводя с него взгляда.
— Джат!
— Чего тебе? — выдавил Маан.
Близость лаза успокаивала, он знал, что успеет туда юркнуть. Преследователи уже опоздали. Все кончено.
Но Геалах…
— Привет, старик, — тот, точно коснувшись незримой границы, остановился в пяти метрах от него, бросил сигарету, — Так и знал, что ты здесь будешь. Значит, в коллектор?
— Не все ли равно?
Он пожал плечами.
— Понимаю. Жаль. Я думал, у нас еще будет время поговорить.
Маану захотелось рассмеяться, но он почувствовал, что этот смех будет похож на рык, и сдержал его.
— Посмотри на меня внимательнее. Поговорить? О чем, Гэйн? О том, как мне хорошо будет у Мунна? Ты пришел передать приглашение? Поздно, старик. Я всегда знал, что тебе рано идти в начальники отдела. Упустил меня. Бездарно. Хольда и Тай-йина я кончил по пути. Придется набирать новых ребят.
Долговязый инспектор хмыкнул в усы.
— Значит, они были слишком медленными. Это к лучшему. Я бы рано или поздно выгнал их, как минимум Тай-йина. Его смех действовал мне на нервы. А Хольду всегда не хватало мозгов. Новый отдел будет сильнее и дисциплинированнее. Ты распустил ребят за столько лет.
— Теперь это твоя проблема. Хотел мне что-то сказать, Гэйн? Только знай: я уже не Маан. Нервная система, помнишь?.. Я Гнилец. Уверен, что хочешь со мной говорить?
— Я уже говорю с тобой. И ты — мой старый друг, которого я знаю много лет.
Маан развел руки, позволяя Геалаху увидеть его новое тело целиком. Но у того всегда были крепкие нервы — он сглотнул, выругался под нос, но не отступил.
— Я чудовище, Гэйн. Из того рода, который ты поклялся истреблять любой ценой. Или твоя клятва уже не в силе? Если бы Кло не позвонила… Черт возьми, может, я сожрал бы их обеих — и ее и Бесс?..
Геалах качнул головой.
— Кло не звонила.
— Что?
— Уже неважно. Ты, в первую очередь мой друг, Маан. И я прошу тебя не делать того, что ты собрался. Оттуда не будет возврата, сам знаешь. Ушедшие вниз никогда не возвращаются.
— Я близок к третьей стадии. Здесь мне нечего делать. И ты будешь выглядеть идиотом, если постараешься меня переубедить.
Геалах выставил перед собой ладони в нарочито мирном жесте.
— Послушай меня, старика Гэйна. У меня есть слово Мунна. Слово Мунна, понимаешь? Ты не обычный Гнилец. Ты…
— Особый случай? — он захохотал.
— Более чем, — твердо ответил Геалах, — С тобой произошло несчастье, и единственное, что сейчас интересует Мунна — понять, как это произошло. Чтобы спасти тебя. И других, если этот случай окажется не единичен. Представляешь, сколько жирных хитрых ублюдков из Совета Координаторов и министерств сейчас трясутся на своих морщинистых задницах? Их панацею отменили. Железная гарантия уже не такая непоколебимая. Нам надо понять механизм. Мунн гарантирует лично — с тобой будут обращаться как с человеком. Никаких издевательств, боли, вивисекции.
Маан замер, поглядывая на отворившийся темный зев, ведущий в сырую темноту. Это было просто — сделать небольшой шаг и закончить этот разговор, неуместный и странный.
Геалах расценил его молчание по-своему.
— Я могу позвонить сейчас Мунну, и он подтвердит лично. Хочешь?
— Не стоит. Значит, я буду жить как человек?
— Насколько это возможно, конечно. Сам понимаешь, со свободным перемещением будет сложновато. Но да, мы предпримем все меры, чтобы не чувствовалось неудобств. И никто не сделает тебя лабораторной мышью, раз ты это хочешь услышать. Изучим твой случай болезни, и, если ее можно остановить или обратить вспять, мы сделаем все, что зависит от Санитарного Контроля.
— Так, для этого вы штурмовали мой дом, обкладывали как зверя? — Маан осклабился, с удовольствием заметив, как у Геалаха дернулось веко, — Вы хотели передать предложение Мунна?
— Извини. Ты же должен понимать. Мы не были уверены, что твоя психика еще адекватна. И необходимо было удостовериться в том, что ты не скроешься.
— Проще говоря, задавить, как обычного Гнильца, а потом уже передать предложение? Да, в этой ситуации мне было бы сложно отказать, пожалуй. Не говори, понимаю. А стреляли в меня почему?
— Кулаки, — зло сказал Геалах, — Безмозглы, как и все исполнительные механизмы. У них был приказ применять оружие лишь в крайнем случае, для самозащиты. Должно быть, не выдержали нервы. Для них любой Гнилец — мишень. Я разберусь с ними сам.
— Правдоподобно.
— Это правда. Иначе я бы не стоял здесь сейчас, один и без оружия. Я пришел говорить, Джат. Не дать тебе совершить шаг, после которого уже не будет возврата. Ты не выживешь там, внизу. Не выживешь как человек.
— Раскрой глаза. Я давно уже не человек.
— Вздор. Тебе пришлось нелегко, но внутри ты такой же, как и прежде. Пока еще. Оторвавшись от общества, замуровав себя в толще камня, в вечной темноте, ты начнешь разлагаться куда стремительнее. Быстро потеряешь рассудок и уже не будешь отличаться от тех Гнильцов, которых сам когда-то ловил. Убьешь себя. Понял?
— А Гэйн Геалах, значит, пришел, чтобы меня спасти?
— Да. Ты нужен нам — мне и Мунну. И своей семье.
— У меня нет больше семьи.
— У тебя прекрасная жена Кло, и дочка Бесс, которые любят тебя. Не бросай их.
Геалах говорил спокойно, увещевающее, не пытаясь подойти ближе. Маан подумал, что сейчас ему, наверное, очень хочется курить.
Мунн… Сидящий в тишине своего кабинета старик, с ясным проницательным взглядом вовсе не стариковских глаз. Основа основ Контроля, его живой стержень, его суть и начало. Он готов простить слабое тело и принять обратно. Чтобы вылечить и вернуть ему жизнь.
— Докажи, что ты еще человек, — сказал Геалах твердо, — Сделай правильный выбор. И я верну тебе все, что ты потерял.
Если он сейчас ответит Геалаху, кто именно сделает выбор? Маан-человек или Маан-Гнилец? Чье слово будет последним?
Видимо, в его лице осталось достаточно много человеческого, чтобы Геалах смог распознать овладевшее им колебание.
— Ты нужен нам, Джат, — сказал он, дергая ус, — Не убивай себя.
— Значит, Мунн дает слово, что со мной будут обращаться как с человеком?
— Именно так.
— Мне позволят жить с семьей?
— Можешь быть уверен. Я говорил с Кло, она напугана, но она вернется к тебе сразу же, как только увидит, что ты остался человеком.
— Я убил двух твоих людей.
— Глупости. Это был несчастный случай во время тренировки, приближенной к реальным условиям. Виновные понесут наказание.
— Значит, возвращение раскаявшегося сына в лоно семьи? Прощение всех грехов?
— Подпись Мунна под амнистией, старик.
Маан помолчал, глядя на Гэйна.
— Я выслушал тебя. А теперь иди к черту.
Геалах прищурил глаза, отчего взгляд стал еще более острым, пронизывающим.
— Что?
— Убирайся. Из тебя вышел бы хороший актер, но ты переиграл.
— Я не понимаю тебя сейчас, Джат.
— Думал, что я уже с трудом соображаю? Слишком вкусная наживка. Поспешил, Гэйн. Но это было неплохо. Передай Мунну мои наилучшие пожелания.
— Значит, ты…
— Иду вниз. И в следующий раз не попадайся мне. Скорее всего… Полагаю, это станет последней нашей встречей.
Против ожиданий, Геалах не огорчился таким итогом. Он покачал головой и, как-то разом поскучнев, опустив сутулые плечи, бросил, обращаясь, кажется, больше к самому себе:
— К черту… В любом случае это был глупый разговор.
Сперва Маану показалось, что резкий порыв ветра подхватил полу плаща Геалаха и рванул в сторону. Но они стояли на открытом пространстве, где негде было взяться генератору искусственного ветра.
Слишком поздно Маан понял. Он начал двигаться, пытаясь развернуть неуклюжее тело, пригнуть его.
Гэйн всегда был быстр. До невероятия. Маан слишком давно видел его в деле и забыл — насколько. Только когда под складками ткани блеснул металл, Маан понял: поздно.
Эта мысль — «Не успеть!» — резанула сознание, осветив все окружающее зыбким мертвенным лучом.
Геалах выстрелил от пояса, навскидку. На таком расстоянии не было нужды целиться.
Горячий толчок в живот. В глубине большого тела Маана вспух крохотный раскаленный комок боли, стремительно развернувший свои острые лепестки, вспоровшие беззащитную съежившуюся плоть.
Враз потеряв опору, Маан зашатался. Боль обжигала изнутри — словно он вдохнул вместо воздуха полную грудь раскаленного газа.
Недостаточно прочный.
Еще не Гнилец.
Слишком много человеческого.
Маан отнял руку от живота. Она была испачкана густым и серо-желтым. Он глупо уставился на перепачканную ладонь, не понимая, что делать дальше. Его тело, умевшее принимать решения и выполнять их, теперь молчало, корчась в спазмах.
Глупо. Девять тяжелых ранений — и впервые пуля. Маан растерянно посмотрел на Геалаха. Попытался что-то сказать, но кокон боли в животе распух, вытесняя дыхание.
Гэйн стоял на прежнем месте, равнодушно наблюдая за ним. Держа пистолет в вытянутой руке, безразлично и спокойно.
— Не успел отрастить прочную шкуру? — спросил он, поморщившись, — Так я и думал. Готов спорить, у тебя по-прежнему одно сердце. Впрочем, я обещал Мунну его не трогать. У старика на него есть свои планы.
В попытке шагнуть навстречу, Маан не удержался на ногах, упал набок. Геалах снизу казался еще более высоким, бесконечным, нависающим. Маан видел его пожелтевшие от табака усы и тонкие искривленные губы под ними.
— Больно, Гнилец? Корчишься, как таракан, которого проткнули иглой. Знаешь, сколько я видел таких, как ты? Некоторых я добивал. Не оттого, что мне было их жаль. Мне просто это нравилось. Но у тебя другая судьба. Что? Не слышу тебя. Хочешь что-то сказать?
Маан нечленораздельно хрипел. Он подумал, что, если сил хватит, чтобы проползти метра два, у него будет шанс впиться Геалаху в ногу. Схватить — зубами — размалывая кости в кашу. Повалить. Нащупать теплую пульсирующую шею. И разорвать ее.
Но он уж очень хорошо знал Геалаха, чтобы понимать: тот слишком осторожен.
И быстр. Один из лучших псов Мунна.
Нет. Теперь уже — лучший.
— Сколько сил мы на тебя потратили. Сколько времени. А ты чуть все не испортил. И ребят жалко. Знаешь, как сейчас в Конторе с кадрами? Пройдет несколько месяцев, прежде чем я найду им хорошую замену.
Выстрел стеганул по позвоночнику, заставив Маана выгнуться от нестерпимой боли, равномерно перемалывающей все позвонки. Она разорвала хрящи, затопив пространство между ними расплавленным свинцом.
Маан завыл, не в силах удерживать боль в себе. Слишком много для тела, еще недавно бывшего человеческим.
— Не бойся, этого недостаточно, чтобы тебя убить. Почти третья стадия. Ты живуч, Гнилец. Но ходить тебе в любом случае уже не придется. У тебя впереди еще длинная жизнь. Месяца два. Не знаю, сколько ребятам Мунна потребуется времени, чтобы выпотрошить тебя, но думаю, что те не успокоятся, пока не вывернут твое тело наизнанку, со всеми зловонными потрохами. — Геалах усмехнулся, — Хитер, падаль. Почти ушел. Но ничего. И не таких брал. Ты будешь моим личным трофеем. Не из больших, но тем, что запомнится.
Маан лежал в луже густой желтой крови и чувствовал, как темнеет в глазах. Голос Геалаха доносился до него издалека, преодолевая огромное расстояние.
Тело было беспомощно распластано на решетке, и последние силы вытекали из него, оставляя сухую оболочку, бессмысленно глядящую вверх.
Энергии хватит лишь на единственный рывок. После — пустота. Маан постарался расслабиться, через боль, перемалывающую его внутренности. Одно движение — и конец.
«Скажи еще что-нибудь, — мысленно попросил он Гэйна, — Давай. Помоги мне».
Геалах подошел ближе, уже не опасаясь, брезгливо пнул его ботинком в живот, отчего внутри тугими змеями скрутились и запульсировали кишки.
— Мунн правильно поступил, назначив меня на это дело. Я знал, как тебя брать, видел каждый твой шаг еще до того, как тебе приходила мысль о нем. Кто-то другой поторопился бы, а я не спешил — хотел взять тебя именно в этот момент. Когда ты окончательно превратишься в Гниль, в падаль, и бросишься искать новое убежище. Правда, я чуть не дал себя опередить. Должно быть, старые привычки живучи. Ты был когда-то хорош.
— Я был лучшим, мразь… — прошептал Маан.
От переполнявшей тело боли его мутило, мир кружился перед глазами, темнея с каждой секундой, желтая лужа под ним становилась все больше. Маан попытался шевельнуть ногой, но тщетно — он не чувствовал своего тела ниже пояса.
Пуля Геалаха, попавшая в позвоночник, наполовину парализовала его. Хороший выстрел, верный.
Лишь руки слушались его, но они были настолько слабы, что Маан сомневался, может ли вложить в них свою жизнь. Только, кроме этого, у него ничего не оставалось. Слабеющие руки — и грызущая, томящаяся внутри ненависть.
— Ты не был лучшим, падаль. Не путай себя с Джатом Мааном, старшим инспектором Санитарного Контроля, который сегодня погиб. Мужественно, с честью, как и жил.
— Ошибаешься, — тихо ответил он Гэйну, — Это я был Джатом Мааном. Ты говоришь со мной.
Во взгляде Геалаха, ироничном, со знакомым прищуром, мелькнуло что-то похожее на сожаление.
— Да нет же. Ты даже не человек. Маан умер сегодня, и в ближайшее время Мунн сообщит об этом официально. Я слышал, пресс-отдел подготовил речь. Ветеран, работавший в Контроле едва ли не с его основания, беззаветный служака, спасший сотни людей… Это будет красиво. Новости по телеэфиру, передовицы газет… Надеюсь, про меня когда-нибудь напишут так же.
— Давай — с удовольствием оторву тебе голову.
— О нет, — Геалах расхохотался, легко, чисто, как смеется уверенный в себе и своем будущем человек, — Это случится не сейчас. И вообще нескоро. Сперва я хочу чего-то добиться. Пока я самый молодой из всех начальников отделов. Лет через пять я могу стать заместителем Мунна. А ведь он тоже не мальчик… Сколько ему осталось? Лет десять?
— Метишь в начальники Контроля?.. — Маан закашлялся, исторгнув на решетку горячие желтые капли, — Никогда не думал, что ты настолько честолюбив.
Геалах отмахнулся.
— Это не честолюбие. Кто-то же должен беречь безопасность этой планеты, ограждать жизни лунитов от чудовищной угрозы? Так почему не тот, кто умеет это делать лучше всех? Но для продвижения мне нужен ты, уродливая скорчившаяся падаль.
Сколько у него осталось времени, прежде чем здесь будут люди Контроля? Маан не знал, но понимал — мало. Как и крови в его теле. Он позволит Геалаху еще несколько секунд болтать — разговаривая, тот утрачивает бдительность, расслабляется, убаюкивает себя своими же словами.
А ведь сколько раз он твердил Гэйну: любой Гнилец — опасность. Постоянная, несмотря на то, ранен ли, или даже умирает. Когда рядом с тобой Гнилец, нельзя позволить себе отвлекаться ни на мгновение. Потому что уже в следующее может стать поздно. Геалах забыл азы. Непростительно для профессионала его уровня.
— Ты расскажешь нам больше про добрую старую Гниль. Не сам, конечно, но твои внутренности. Мы давно научились купировать ее в нулевой стадии, но этого мало. Нам следует знать больше про ее механизм развития, ведь, только поняв врага, можно его уничтожить. О, — Геалах бросил взгляд куда-то в сторону, — Ну вот и все.
Маан услышал треск веток. С таким звуком ломаются кусты, когда их задевают ноги множества бегущих людей. Шея была одеревеневшей, но Маан исхитрился повернуть голову и увидел то, что и ожидал. Кулаки были совсем рядом, метрах в пятидесяти, и быстро приближались.
На фоне аккуратных садиков и живых изгородей их черные одежды выглядели неуместно и нелепо, как излишне мрачные карнавальные костюмы.
Двое несли большую металлическую сеть, еще у нескольких в руках были объемные баулы с изображением красного креста — наборы для оказания медицинской помощи, рассчитанные, как подозревал Маан, и на Гнильцов.
Он нужен был им живым. Им — и Геалаху, Мунну, остальным… Гнилец, бывший инспектор Контроля — ценный трофей, чья жизнь принадлежит уже не ему, а всей Луне.
Наверное, он должен был почувствовать себя польщенным — не каждый Гнилец так значим для Контроля.
Но в этот момент у него было более важное дело. Пока Геалах говорил, Маан успел приподняться и сместить центр тяжести на сторону, напрягая и расслабляя руки, готовя их к последнему — действительно последнему — рывку.
— Гэйн… — позвал он.
Геалах, наблюдавший за приближающимися Кулаками, взглянул на него.
— Чего тебе, Гнилец? Лежи, отдыхай. Скоро у тебя появятся новые заботы, и на твоем месте я бы не тратил сил.
— Хотел тебе что-то сказать. Пока не… — Маан захрипел, целый ручей желтой жижи вытек из его рта, испещрил решетку густой смрадной капелью, потек вниз, в непроглядную стылую темноту, — Пока мы одни.
Геалах хмыкнул, закусив рыжеватый ус.
— Интересно. Хотя я не уверен, что ты можешь сообщить мне что-то важное. Побереги дыхание, падаль.
Маан опять захрипел, широко открывая рот.
— Ты должен… знать… ты…
— Не слышу, — Геалах покачал головой.
— Должен… Очень… очень важно…
Нахмурившись, он наклонился к Маану, присев на одно колено. Теперь его лицо находилось прямо над ним — знакомое до мельчайших черточек, принадлежащее незнакомому человеку.
— Что, черт возьми? Открой шире свою пасть.
Хруст веток раздавался совсем рядом, Маан уже слышал чужое дыхание, треск раций, звон амуниции. Привычные, с юности знакомые звуки. Было ясно, что за этим последует. Но Маан не планировал задерживаться, ведь и так потратил много времени.
— Ты умрешь, Гэйн, — выдохнул он в нависшее над ним лицо, — Неприятно, скверно умрешь. И я надеюсь, что в тот момент я буду рядом.
Глаза Геалаха расширились — но Маан не стал тратить время на то, чтобы насладиться его удивлением.
Он сорвал свое полумертвое тело с решетки и бросил его вверх, заставив руки распрямиться со всей силой, которая в них оставалась. В этот рывок он вложил последнее, что имел, и знал, что повторить его не сможет.
Но этого и не требовалось.
Удар лбом, пришедшийся Геалаху в лицо, был страшен — из смятого носа и рта хлынула кровь, заливая Маана. Глаза инспектора, еще секунду назад смотревшие на него с выражением предвкушения, закатились. Геалах стал мягок, как ватная кукла, начал крениться.
Маан оттолкнул его в сторону и, приподнявшись на едва держащих его руках, рухнул в проем решетки. Ржавые прутья мелькнули перед лицом, и Маан с головой окунулся в темноту, оказавшуюся не такой уж и кромешной.
Он увидел закачавшиеся перед глазами каменные стены, покрытые голубым мхом, в проплешинах которого угадывались серые кляксы бетона, паутину…
Но ощущение свободного падения, отдавшееся острым под языком, почти сразу прервалось. Он висел в колодце головой вниз, болтаясь, как язык в колоколе, как подвешенная боксерская груша, зацепившись за что-то ногой.
Прямоугольное отверстие, забранное грубой решеткой, отсюда, из полумрака, казалось ослепительно ярким, и Маан не сразу разобрал на его фоне несколько человеческих фигур, облитых черным.
Кто-то из Кулаков оказался достаточно проворен, чтобы схватить его за голень, и теперь сразу трое, уцепившись за нее, упершись тяжелыми сапогами, земляная крошка с которых летела Маану в лицо, стремились вытащить его обратно.
Он попытался ухватиться за стену, сопротивляясь этой силе, медленно и неумолимо вытягивающей его на поверхность, но его пальцы были слишком слабы, чтобы зацепиться за что-то.
Мир белого света стал еще на полметра ближе. И Маан понял, еще секунда — его вытащат. Значит, все зря. Последний рывок был бесполезен. Цепкие крючковатые пальцы дотянулись до него.
Ну уж нет. Он не достанется Мунну. Сегодня старикашке придется перебиться.
Челюсти Контроля сомкнутся впустую.
Маан едва не рассмеялся в лицо людям, вытаскивающим его из каменной норы. Он знал, что теперь сделает все по-своему.
Когда его подтянули ближе, к самому проему, и еще несколько Кулаков столпились рядом с ним, готовые подхватить упирающее тело и вышвырнуть его наружу, Маан извернулся, зацепившись одной рукой за решетку. Пальцы выдержали.
Вторую ладонь он быстро просунул между прутьев и ощутил погрубевшей кожей твердое и холодное, когда ее пальцы сомкнулись на рукояти закрепленного на ноге Кулака тяжелого боевого ножа.
Тот попытался отскочить, но не успел — Маан вырвал оружие из чехла, копьевидное темное лезвие вспороло полумрак и, не блеснув, прошило подошву ботинка Кулака. Почти не заметив сопротивления, наполовину вошло в ногу.
Свет стал дальше, но двое других по-прежнему держали его за ногу, и болтающийся вниз головой Маан не смог бы дотянуться до них при всем желании. Будь их меньше, ситуация могла бы быть патовой, но Маану не приходилось рассчитывать на это.
Кулаки найдут что придумать. Прострелят руку с ножом и вытянут, беспомощного, на поверхность. Или вонзят в ногу шприц с лошадиной дозой транквилизатора. Эти люди умеют принимать решения и быстро претворять их в жизнь. За это им платит Мунн, и платит много.
Но сегодня удача не на их стороне. В этот раз они берут не просто Гнильца, а Джата Маана. Существо, чей разум еще сходен с человеческим, а инстинкты уже от дикого зверя.
Который действует без жалости.
Без сострадания.
Без страха.
Одним движением Маан вогнал нож в собственную ногу, в районе колена. Он ожидал вспышки ужасной боли, которая парализует его или, может быть, даже заставит потерять сознание, но ощутил лишь проникающий под кожу, рвущий волокна мышц и сосуды холод, расползающийся по телу с током крови. Пуля Геалаха в позвоночнике, должно быть, не дала боли проникнуть в мозг.
Интересно, остались ли у него кости, и насколько они крепки.
Маан рванул нож на себя, услышав треск вроде того, что обычно раздается, когда распарываешь старую ткань. В лицо брызнуло желтым и, почему-то, алым. Наверху закричали.
— Тяни! — рыкнул кто-то. Вероятно, главный Кулак.
Они стали быстро вытягивать его, но поспешили — вторая, беспомощно повисшая, нога, уперлась в решетку и дала Маану недостающее время. Он вытащил нож и всадил его еще раз, с другой стороны, ощутив, как хрустнуло под лезвием. Ужасная слабость, навалившаяся на него, едва не заставила пальцы разжаться, но Маан удержал свое сознание на плаву.
Не время.
Ему важно увидеть их лица, прежде чем канет в темноту. Он уйдет в сознании, насладившись своей победой. Уйдет туда, где его ждет тьма без конца, которая завладеет им и похоронит его, став погребальным саваном.
Третьего удара не понадобилось. Маан ощутил, как его качнуло, потом что-то вновь затрещало, и этот треск означал свободу.
Он победил.
Маан падал в полной тишине — в его новом мире не существовало звуков, кроме шороха его дыхания, отраженного от ледяных стен. Он падал, глядя вверх, и ослепительный проем делался все меньше и меньше, люди на его фоне были уже почти незаметны глазу.
В этот миг невесомости, растянувшийся на целую вечность, Маан ощущал едва ли не блаженство. Его жизнь еще не была наполнена, и он наслаждался этой новой для него пустотой, отсутствием звука, цвета и запаха.
Темнота охотно приняла его в себя без остатка, выпила до дна.
Падая, он смеялся как безумный, и смеялся до самого конца, до тех пор, когда темнота, обступившая его, хлопнув невидимыми крыльями, не стала по-настоящему бездонной.
