ГЛАВА 17
Последние силы оставили Маана, когда он, вернувшись домой, переступил порог и, тепло попрощавшись с Геалахом, запер дверь. Все кости налились свинцом, потянули вниз, мышцы бессильно затрепетали, и он, точно огромный слизняк, сполз по стене, где скорчился на полу.
Былая бравада перед лицом смерти прошла без следа. Вспоминая стоящих кругом инспекторов, глядящих на него, он ощущал тупые зубы страха, пережевывающие каждый его нерв, от коленей до затылка.
Безрассудство! Безумная отвага.
Маан не просто ходил на волосок от смерти, он заглядывал ей в пасть, не понимая, чем это вот-вот закончится. Ужасно глупо. Ведь стоило одному из них, пусть даже неприметному ленивому Мвези, признаться, что он ощущает запах Гнили, остальные бы непременно поддержали его.
Наверняка они чувствовали, не могли быть иначе. Кто-то сильнее, кто-то слабее, кто-то на грани восприятия, но ощущали. Просто ни один не решился признаться в этом, чтобы не выглядеть глупо в глазах сослуживцев.
Трясущимися руками Маан схватил бесполезный «ключ», точно ему могло сейчас что-то угрожать. Хотя, так оно и было. Любой человек, находящийся рядом, был для него источником постоянной опасности.
Даже Бесс и Кло. Они особенно. У них нет чутья ищеек Контроля, но оно им и ни к чему. Рано или поздно, девочки тоже почувствуют, увидят — и тогда все.
Значит, надо бежать как можно быстрее. Когда? Завтра же. Запасов мало, но их должно хватить дней на пять. Дальше придется решать на ходу.
Превращаться в дикого зверя, стремящегося скрыться от опасности.
Бежать навсегда.
Так он и сделает. Пусть только Кло с Бесс уйдут, Маан быстро соберется и покинет дом, без надежды когда-нибудь вернуться. Наверное, напишет им прощальное письмо. Никакой правды — это убьет их.
Оставит записку на столе и исчезнет.
Маан засыпал с этой мыслью, скребущей внутри черепа.
Но он не ушел ни в этот день, ни на следующий за ним. Его уверенность, лишь только ее перестал питать сиюминутный страх, истончилась, подтаяла, обратившись стылой нерешительностью.
Дом казался ему тонкой, но все же раковиной, внутри которой Маан, хоть и временно, в безопасности. Смешная иллюзия: в тот момент, когда он будет признан страдающим синдромом Лунарэ, это жилье перестанет принадлежать ему.
Гнилец не может чем-то владеть.
И дом станет капканом, в котором его легко возьмут, приложив минимум усилий. Несмотря на это, Маан в то же время лицемерно убеждал себя в том, что момент для бегства еще не пришел. Он понимал всю отчаянность этой лжи, но ничего поделать с собой не мог и продолжал ждать.
Он пополнял свои запасы, но и только. Сухие концентраты, брикеты водорослей, коричневые, пахнущие чем-то затхлым, твердые как камни.
Отбирал одежду. Два костюма из плотной крепкой ткани, на социальные очки таких не купишь — служебные — их хватит надолго. Зажигалка. Миниатюрный инфотерминал размером с книгу, с заранее заложенной в память картой всех жилых блоков.
Зарядить его, конечно, вряд ли удастся, разве что чудом найти забытый силовой кабель, но и без того должно хватить на две-три недели.
Таблетки — дезинфектант, антибиотики, обезболивающее…
Фонарик с комплектом запасных аккумуляторов. Крошечное радио, которое можно вставить в ухо. Пара крепких полуботинок с прочной подошвой.
Его запасы росли и уже занимали объемный вещмешок, который был спрятан в шкафу, но Маану все равно казалось, что еще не все готово к побегу. Всякий раз он давал себе обещание на следующий же день выполнить намеченное, но его воля слабела всякий раз, когда наставал момент действовать.
И, отчаянно ругая себя за нерешительность, продолжал ждать.
Губительное, бесполезное оттягивание неизбежного.
Вторая стадия наступила незаметно, как крадущийся вор. Это случилось неожиданно, как и случаются все самые отвратительные вещи на свете. Маан перестал следить за проявлениями Гнили, и это тоже было показателем слабости: ему мнилось, что, если не разглядывать их, они не так быстро разрастаются.
Оправдание трусливого разума, который не в силах наблюдать за разрушением тела, но действенное — Маан избегал смотреть на пораженные участки, лишь временами ощущая в них легкий подкожный зуд. Это даже казалось ему утешительным — боли не было, все его тело функционировало как прежде, и он уже начал надеяться, что течение Синдрома сбавило темп.
Маан перестал принимать душ, и Кло даже как-то сказала ему, принюхавшись, что нечего экономить воду, если ее еще в избытке. Еще через два дня он ощутил какую-то пульсацию в районе груди и, не в силах побороть тревожное болезненное любопытство, снял майку.
Увиденное отчего-то не испугало его, лишь оглушило.
Метка Гнили, похожая на аккуратную чернильную кляксу, пропала, но не бесследно. Она словно пробралось глубже под кожу и разрослось. Точно кто-то взял полный шприц мутноватого, отливающего желтым и серым, бульона и впрыснул ему в грудину.
Новообразование имело неровные края, было видно, как оно ходит под кожей, отливая мерзостной желтизной, огромная плоская медуза, пожирающая его изнутри. Если потрогать его пальцем, можно было ощутить податливость, но не такую, как при прикосновении к обычной коже.
Этот новый след был плотнее, будто состоял из желатиновой субстанции. Маан зачарованно смотрел на него, не отрываясь, несколько часов. Иногда он начинал пульсировать, едва ощутимо покалывая. В нем происходил неведомый Маану процесс, что в скором времени вырвется наружу, чтобы захватить себе еще часть из его теплой сочной плоти.
Маан подумал, что сейчас являет собой не более, чем ресторан для пирующей в нем Гнили. Ресторан с распахнутыми дверями и неограниченным кредитом для постоянных клиентов.
Огромный выбор! Только сегодня! Не стесняйтесь брать себе кусок пожирнее!
Вот есть мышцы, немного потрепанные, но вполне сохранившиеся. Их можно сожрать, превратив в вязкую субстанцию, уже не способную передавать приказы мозга, в сосуды питательной слизи, свисающие с его тела.
Позвоночник. Вкусная часть. Его можно разрушить, разорвав на куски, и каждый позвонок станет отдельной костью, сжатой со всех сторон осколками раздробленных ребер.
Желчный пузырь. Деликатес, не всякий выберет. Он может разрастись до размеров футбольного мяча, с такой скоростью, что будет трещать и лопаться соединительная ткань, не выдерживающая напора. Он станет настолько большим, что остальные органы перестанут помещаться в утробе носителя, и тогда все будет зависеть только от того, где же треснет измученная кожа, выпуская наружу целый водопад.
Легкие. Они могут кристаллизоваться изнутри, обрастая прочными, как кораллы, полупрозрачными иглами, на месте бывших альвеол. При каждом вздохе они будут пронзать его изнутри подобно тысяче зазубренных шипов.
Должно быть, это чертовски больно, но какая разница?
Ресторан открыт без перерывов и выходных!
Можно заняться мелкими костями конечностей, и тогда пальцы срастутся в виде нелепо задранных птичьих когтей, ломких и нечувствительных.
Можно выбрать таз, и через месяц он настолько ссохнется, что станет не больше кулака, а ноги обратятся двумя волочащимися сухими хвостами.
Не стоит забывать про глаза — их можно высосать до дна, оставив две незрячие открытые язвы, исторгающие гной вперемешку с кровью.
Что Гниль подарит ему?
Маан смотрел на пульсирующее желатиноподобное пятно под кожей и ощущал себя мертвецом. Даже страх отступил, оставив его наедине с Гнилью, с ее безысходной обреченностью.
Он в ее власти, весь, до кончиков ногтей, принадлежит ей, как неодушевленная вещь, а она медлит, еще не придумав, как распорядиться своей новой игрушкой. Но обязательно решит. У нее никогда не было проблем с фантазией.
Отметина на внутренней стороне колена также разрослась и обрела серо-желтый оттенок, она стало спускаться вниз, опоясывая всю ногу, отчего при неверном свете могло показаться, что на икре его повязан платок.
Больше всего Маан опасался, что эти метки заметит Кло. Как и прежде, он спал в майке и отправлялся в постель, только убедившись в том, что жена уже заснула.
Когда она ворочалась во сне, он сжимался в комок и отворачивался. Ему казалось, что площадь новой кожи на его груди стала настолько обширной, что ее видно даже сквозь одежду.
Маану начало мерещится, что отношение Кло к нему стало более холодным и, не в силах найти этому причину, Маан часто изводил себя подозрениями. Она могла все заметить. Например, когда он спал. Увидеть ужасные метаморфозы, случившиеся с телом мужа, и все понять.
Да и что уж здесь непонятного…
«Она делает вид, что ничего не происходит, — думал Маан, исподтишка глядя на ее лицо во время ужина, — Но все знает. Возможно, она уже написала заявку. Бесс, конечно, не сказала, к чему пугать ребенка… Составила и отправила куда нужно. "У моего мужа странное поведение, в последнее время, он стал раздражительным, нервным, часто выходит из себя, а на груди появилось странное образование"…»
Специальные ящики Контроля, которые висят на каждой улице, не серые, как для почты, а синие, опечатанные, проверяются трижды в сутки. Положишь туда заявку, этот небольшой листок бумаги, и не позднее чем через семь часов он уже будет лежать у дежурного инспектора на письменном столе, ожидая своей участи.
Кто-то будет читать строки, попивая едкий ненатуральный кофе, дымя сигаретой, сплевывая в мусорную корзину.
«Та-а-а-а-к… Джат Маан. Двадцать шестой класс, надо же! Стоп. Служащий Контроля? Какая-то ошибка. И в самом деле, инспектор… Бывает ли? Наверное, оговор, поссорился с женой, вот она и… Ужасная дура, будто не знает, что инспекторы не болеют. Но, может… Сколько этот Маан на больничном, уже больше месяца? Долго. Нет, понятно, серьезная травма, период адаптации… Как правило, за такое время или возвращаются на службу, или выходят на пенсию по здоровью. Возможно, стоит навести справки? Нет, ничего серьезного, просто опросить невзначай кого-то из соседей или знакомых. Когда в последний раз его видели, как себя вел, чем занимается… Вот как? Это интересно. Пожалуй, вы знаете, отправим к нему кого-то из свободных инспекторов. Простая предосторожность. Разумеется, мы же не думаем всерьез, что он…»
Маан потерял момент, на котором этот страх перерос в навязчивую идею. Но ничего не мог с собой поделать. Он стал следить за Кло, ожидая подтверждений своим подозрениям, и в скором времени это развилось до настоящей мании.
Если она звонила кому-то из подруг, он вслушивался в разговор, делая вид, что читает книгу или ест. В каждой ее фразе ему мерещился затаенный смысл. Возможно, какое-то словосочетание является сигналом, имеющим скрытое значение.
Когда она говорила, что посмотрела новую постановку по теле, Маан думал, не закодированное ли это сообщение, что видимых следов прогрессирования Гнили нет.
Возможно, ее собеседник ждет одного-единственного слова, чтобы нажать на кнопку и сказать: «Вперед!». И в следующую же секунду входная дверь хлынет внутрь каскадом щепы и алебастровой пыли, пропуская фигуры в черном, с короткими автоматами в руках.
Маан представлял это, и сердце его сжималось. Иногда, в редкие моменты душевного спокойствия, он осознавал, что сам загоняет себя в угол, позволяя доминировать страшным мыслям.
Когда Кло отлучалась, он обыскивал ее сумочки, не зная, что рассчитывает найти.
Стоило ей вернуться на полчаса позже, как он пытался выяснить, что ее задержало на службе. Сбой в работе общественного транспорта в час пик? Необходимость зайти в парикмахерскую? Он делал вид, что его это не беспокоит, но сам понимал, что долго так продолжаться не может.
Гниль и не собиралась ждать, она и без того довольно провозилась с ним, чтобы теперь, заполучив желаемое, впустую тратить время. Маан отметил, что Гниль хочет заковать его в своеобразную броню.
Но это было лишь начало. На пораженных местах возникли крошечные, сочащиеся влагой, язвочки, собирающиеся в небольшие группы, превращаясь в неоднородную, состоящую из коросты, чешую. Они постоянно увеличивались в размерах и за неполную неделю образовали сложный несимметричный узор темно-серого цвета.
Маан пытался содрать ее, используя пальцы и ножницы, но ничего не добился — его новая шкура, быстро нарастающая вместо старой, была необычайно прочна, лишь похрустывала, упруго сопротивляясь его неловким усилиям.
«Все могло бы быть хуже, — подумал Маан, разглядывая свою грудь, покрытую буграми и впадинами, точно засиженную черными полипами, — Кожа могла просто раствориться без следа».
Начал чувствоваться исходящий от меняющегося тела запах, тяжелый и стойкий, немного едкий, как вонь живого насекомого. Он казался ужасно неприятным и чуждым. Чтобы перебить этот смрад, Маан щедро выливал на грудь одеколон, стараясь скрыть новое выделение своих пор.
Бежать.
Бежать, пока Гниль окончательно не разрушила его сходство с человеком, тогда он никогда не сможет выбраться за пределы этого жилого блока. Сейчас еще есть шанс, но через несколько дней его уже может не быть. Лицо в любой момент начнет меняться вслед за телом, а после этого на улице Маан не протянет и десяти минут.
Но решимости все не было.
Несколько раз Маан, взяв мешок с собранными пожитками, подходил к двери, но не мог пересилить себя и поднять руку, чтобы отпереть ее. Прихожая казалась шлюзом, за пределами которого — мертвый вакуум, в котором невозможна жизнь. И он оставался еще на один день, чтобы вновь продолжить эту бесконечную борьбу самим с собой.
И еще Маан стал срываться. Это тоже было опасно. Он начал терять терпение и сдержанность, которые обычно ему не изменяли даже в самые тяжелые моменты. В нем постоянно клокотало раздражение, которое лишь искало повод вырваться наружу, и чтобы подчинить себе эти порывы, ему приходилось прикладывать титанические усилия.
Окружающее злило его, точно царапая по обнаженным нервам, и даже какая-нибудь мелочь могла стать причиной вспышки злости.
Его раздражало, что Бесс не ест овощное рагу, лишь комкает его вилкой и сгребает на край тарелки.
Что диван стал шататься, а его ножки — скрипеть.
Бесила привычка Кло проводить по полчаса перед зеркалом, как и ее новая, на редкость неприятная прическа.
Он не давал воли своим эмоциям, понимая, что вреда от этого может быть еще больше, чем от вида отметин Гнили.
Но однажды не сумел себя сдержать.
Как обычно, они ужинали в гостиной, глядя развлекательную постановку. Ели почти в полном молчании, Маан давно утратил желание о чем-то беззаботно говорить, а Кло и Бесс, чувствуя его настроение, тоже не спешили начинать беседу.
После ужина все будет, как повелось в последнее время: Бесс скажет «спасибо» и ни словом больше, потом уйдет в свою комнату и будет готовить уроки.
Кло посидит с ним еще немного, но потом тоже уйдет — возиться на кухне или читать какие-то, принесенные со службы, журналы, на цветных обложках которых улыбающиеся люди пропалывали миниатюрный огородик или делали гимнастику.
Аппетит у него исчез практически бесследно. Маан вяло шевелил вилкой в своей тарелке, а чтобы не вызывать подозрений жены, он делал вид, что ест, а потом выбрасывал почти всю порцию в кухонный утилизатор.
«Полгода назад я заболел синдромом Лунарэ».
Маан окаменел, не донеся вилку до рта. Он не сразу понял, где источник звука, а найдя его, до хруста стиснул зубы.
Информационный блок. На экране теле был знакомый «кузен». Старомодные очки, неаккуратные седые усы.
«Я не сразу это понял, но симптомы вскоре стали слишком очевидными, чтобы я их не замечал».
Прошло столько времени, что Маан думал, ролик давно перестали показывать. Выходит, нет. Он посмотрел в лицо «кузена», эту безликую маску, на поверхности которой, казалось, не могли выжить даже бактерии.
Залитую стерильным светом студийных софитов. Хранящую в глазах печаль и горечь, однако с примесью глубокого душевного удовлетворения, отчего впечатление было еще более отвратительным.
«У меня появилось пятно Гнили и, хоть я старался убедить себя в том, что это невозможно, скоро мне пришлось смириться с тем, что я болен».
Украдкой, помимо воли, Маан глянул на Бесс. Она смотрела в экран теле, без особого любопытства, немного хмурясь, но взгляда не отрывала. Маан подумал, что, если приблизиться, наверное, можно увидеть двух маленьких седоусых «кузенов» в отражениях ее уже недетских глаз.
«Сперва мне даже казалось, что я чувствую себя лучше. Исправилось зрение, кожа очистилась, появился аппетит».
Ярость затопила разум Маана. Она пришла слишком быстро, чтобы он успел изолировать ее в глухом темном углу своего сознания, и, наверстывая упущенное, злость хлынула по венам испепеляющим жидким огнем.
«Да, я знал, что все это симптомы болезни, но оказался слишком слаб духом, чтобы обратиться за помощью».
— Да переключите наконец! — рявкнул Маан и вдруг сам испугался своего крика. Прозвучало хрипло и зло.
Бесс поспешно переключила на другой канал.
— Зачем так кричать? — удивленно спросила Кло.
— Прости, родная, — сказал он с неуклюжим смешком, — Просто устал. Одно и то же изо дня в день… Видеть уже не могу.
— Ты говорил, это удачный информационный блок.
— Но только если не показывать его по две дюжины раз на дню.
Он надеялся, что Кло больше ничего не скажет и в гостиной установится привычное всем молчание. Но сегодня она, кажется, была в ином настроении.
— Я считаю, что дочка должна это видеть.
Бесс поморщила носик, но благоразумно ничего не сказала.
— Она смотрела этот информационный блок не меньше, чем я. Не уверен, что для нее найдется в нем что-то новое.
— Дело не в чем-то новом, Джат. Ты сам не раз говорил, что подобные ролики не просто несут нужную информацию, они закладывают в сознание верные принципы, понимание…
— Да, ты права, — ему понадобилось сделать два быстрых глубоких вдоха, чтобы голос его не подвел, — Бесс, включи обратно, пожалуйста.
Дочь пожала плечами и снова щелкнула кнопкой. К облегчению Маана «кузен» уже пропал с экрана, осталась лишь знакомая, бледнеющая с каждой секундой, надпись: «Помните, при подозрении на Синдром Лунарэ немедленное обращение в Санитарный Контроль обязательно для любого гражданина Луны. Сознательное сокрытие карается деклассированием».
Каждая строчка этого послания звучала как приговор.
Однако приговор ему давно уже вынесен. Его верным признаком была метка Гнили. Все остальное — только формальности.
Сколько раз Бесс видела этот ролик и другие, подобные ему? Она много времени проводит перед теле, значит, не одну сотню.
— Пойду спать, — сказал Маан, вставая, — Чувствую себя ужасно сонным.
— Спокойной ночи, дорогой, — ответила Кло не оборачиваясь.
Гниль не тратила даром ни одной минуты. Маан избегал смотреть на грудь, по которой разрасталась твердая шершавая чешуя, которой суждено стать его оболочкой, но чувствовал, как она отвоевывает все новое и новое пространство.
Ей понадобилось два дня, чтобы достигнуть живота. Через четыре она уже коснулась паха и подмышек. Днем и ночью он ощущал эту отвратительную пульсацию под кожей, свидетельствующую, что его перерождение не прекращается ни на секунду.
Каждый раз, взглянув на свое тело, Маан мучился приступами тошноты, поэтому он старался и вовсе на него не смотреть. Что приятного наблюдать за превращением в чудовище?
Он носил плотную майку и, в дополнение к ней, шерстяную рубашку, убеждая Кло, что ему зябко. Верила она или нет, но подозрительности не проявляла. Хотя некоторые ее фразы, обращенные к нему, или взгляды, по-прежнему казались Маану двоякими, скрывающими под собой что-то зловещее.
Однажды за ужином — Кло купила по пути со службы бутылку «Couronne et de la branche» и выпила ее почти всю одна — она вдруг обняла его.
Бесс ушла спать, на следующий день у нее была контрольная.
От этого объятия Маан окаменел. Рука Кло легла ему на плечи. Обычно невесомая, теперь она давила на него тяжестью свежеотлитого металла.
Стоило ей спуститься на десять сантиметров ниже…
— Дорогой, тебе не кажется, что у нас есть пара свободных часов? — промурлыкала она ему на ухо. Ее ногти нежно царапали его правое плечо. Если бы они переместились самую малость левее, он бы уже услышал твердый хруст красивых, ухоженных ноготков по чешуе.
— Ммм… Не знаю, может быть.
— Я знаю, — она уже дышала ему в ухо, — У нас целый месяц ничего не было. Месяц. Для меня это чертовски большой срок, милый.
Возможно, в другой ситуации Маан почувствовал бы вожделение. Кло снова использовала те духи, которые ему нравятся — и не случайно. Но сейчас, слушая ее пьяный шелестящий голос, чувствуя тепло ее дыхания, щекочущее в ухе, Маан ощутил лишь отвращение.
Как будто рядом с ним сидело и похотливо обнимало его за плечи существо совершенно другой природы, не относящееся к человеческому виду, настолько далекое от него и чуждое, что стоило огромного труда не вскочить отстранившись.
«Не она, — вдруг понял Маан, — Я. Это я уже не человек. Все верно».
— Голова кружится, — сказал он через силу, — К вечеру бывает. Знаешь, я…
— Ну что ты, любимый…
Кло начала расстегивать на нем рубашку. Первая пуговица поддалась легко, скользнула в петлю. Маан, обмерев, молча наблюдал за тем, как она перешла к следующей. Вторая, третья… На четвертой жена замешкалась, видимо, петля оказалась слишком тугая. Кло попыталась поддеть ее ногтем, тот соскочил и…
— Ай, — она потянула палец в рот, — Больно!..
Маан даже не ощутил этого прикосновения.
Когда жена попыталась вновь обнять его, он быстро перехватил ее руку и сказал серьезно, глядя в глаза:
— Не сегодня, Кло. Не сегодня.
Несколько секунд она смотрела на него в немом удивлении, затем обиженно надула губы, встала и молча вышла из гостиной. Позже Маан услышал шорох постельного белья наверху: Кло ложилась спать.
Ему стало трудно ходить. Он и раньше передвигался лишь в пределах дома, большую часть дня проводя в апатичном оцепенении, теперь же, ноги начинали ныть, стоило ему сделать десяток шагов по комнате.
Стал сильно сутулиться, держать спину прямой было сложно: сразу жаловался позвоночник. Некоторое время он пытался бороться с этим, но борьба эта была тщетной и проигранной еще до своего начала. Можно бороться со многим — с врагами, с окружением, с неприятностями, но не с собственным телом, заложником которого является твой разум.
Маану пришлось понять это и, в конце концов, смириться.
Когда Кло и Бесс не было дома, он передвигался шаркающей стариковской походкой на полусогнутых ногах, ссутулившись и прихрамывая. Если в этом не было необходимости, то и вовсе не менял своего местоположения на протяжении всего дня.
Апатия и равнодушие, поселившиеся в нем с приходом Гнили, все набирали силу, и Маан просиживал дни напролет в блаженной отрешенности, впав в подобие глубокой дремы, из которой его вырывал только звук открывающейся двери.
Стало трудно действовать и верхними конечностями. Видимо, Гниль поедала и мышцы под кожей. Руки Маан стали неловкими, тяжелыми, безвольно свисающими, иногда, даже чтобы сделать что-то простое, например, включить свет, ему приходилось тратить до полуминуты.
Он уже не боялся этого.
Гниль сделала его равнодушным.
Когда позвонил Мунн, развитие второй стадии длилось уже десять дней. Маан не сразу сумел подцепить непослушными твердыми пальцами трубку войсаппарата. И услышав в ней спокойный негромкий голос Мунна, вдруг ощутил, как хрустит и трескается мягкий пластик.
— Здравствуй, Маан.
Словно вызов с того света. Голос с небес. Направленный луч, от которого не скрыться за самыми толстыми стенами.
Некоторое время Маан чувствовал себя оглушенным — как будто над ухом кто-то выстрелил из большого калибра. Звон в голове, а окружающий мир почему-то становится плоским и каким-то удаленным, точно его скрыли за толстым слоем прочного стекла.
— Здравствуйте, господин Мунн, — сказал он автоматически.
Хорошо, когда тело, привыкшее за много лет к повседневному ритуалу, берет контроль на себя.
— Как ты поживаешь? Как твое здоровье?
Вопрос был задан участливым тоном, не для проформы. Мунну действительно было интересно, как он себя чувствует.
«Я покрываюсь какой-то дрянной коркой, — мысленно сказал ему Маан, — И еще я скоро не смогу ходить. Но это мелочи. Пожалуй, я чувствую себя отлично».
— Неплохо, господин Мунн. Я имею в виду, мне уже лучше, чем… раньше.
— Значит, врачи мне не врали, отдых и домашняя обстановка могут поставить тебя на ноги, — Мунн засмеялся, — Отличная новость! Я слышал от твоих ребят, что ты и в самом деле вполне неплох. Даже уложил Гнильца на операции.
— Извините. Я не участвовал в ней официально. Группу вел Геалах.
— Да, я знаю. Ты застрелил очень интересный образец, но уж корить тебя за это я точно не стану… В общем, говорят, ты готов к работе?
В груди под толстой неподвижной коркой отчаянно зачесалось. Точно там выступил огненно-горячий едкий пот.
— К работе? Я…
— Не хотел тебя дергать прежде, чем ты оправишься, пришлось ждать два месяца. Но людей мало, а профессионала вроде тебя и заменить некем. Так что ты снова мне нужен, Маан. Готов вернуться на службу?
Вернуться на службу. Внутри заворочался скрежет, сдавивший глотку стальной хваткой. Служба. Точно — вернуться на службу. В отдел, набитый инспекторами. Его ребятами, его парнями, его славными охотниками, готовыми находить и истреблять Гниль без зазрения и усталости. И он, Маан, впереди них. Скорчившийся, с трудом передвигающий ноги, наполовину сожранный второй стадией…
Славная картина. Но сейчас Маан не мог оценить ее во всей полноте. Мунн ждал его ответа. Терпеливо, ни секунды не сомневаясь в том, что услышит. Нет такого инспектора, который не мечтал бы вернуться на службу.
— Господин Мунн… Боюсь, я… Мне придется немного задержаться. Я бы с радостью вернулся в отдел, но ситуация…
— Маан! — Мунн, видимо, приблизил лицо к войсаппарату, голос стал звучнее, громче, — Что за ситуация?
— Некоторые проблемы, пока я их не решу, вряд ли буду способен заниматься своими обязанностями.
Маан ощутил удивление Мунна. Оно проникло в канал, соединяющий их сейчас, и добежало до уха Маана, неприятно уколов. Мунн слишком хорошо знал своих людей, чтобы удивляться.
— Парни говорят, ты выглядишь отлично. Что же… Если твое здоровье еще не позволяет сидеть в кабинете, я попрошу своих людей из госпиталя, чтобы занялись тобой прямо завтра. Подъезжай, тебя хорошенько просветят, вдруг, действительно, понадобятся еще какие-нибудь процедуры, ты же знаешь, что для тебя мне ничего не жаль.
— Не стоит, — выдавил из себя Маан, — дело не совсем в здоровье. Я бы сказал, это причина личного характера. Мне необходимо… некоторое время.
— Что такое? Кло? Бесс?
— С ними все в порядке. Просто я бы хотел… если возможно…
— Понимаю. Конечно. В чем бы ни была причина, я уважаю ее и не собираюсь гнать тебя на работу, Маан. Ты заслуженный инспектор и слишком много сделал для меня и этого города, чтобы не получить право на такую малость. Я согласен. Не обязательно выходить прямо сейчас. Когда тебе будет удобнее?
Мозг Маана еще лихорадочно перебирал цифры, а его рот уже произнес:
— Через неделю.
Но Мунн не подал вида, что недоволен.
— Неделю? Хорошо. Значит, неделя. Все в порядке, я буду ждать тебя. Выйди на связь, когда будешь готов.
— Так точно.
— Отбой, Маан.
— Отбой, господин Мунн.
Пластик трубки в некоторых местах выкрошился, видимо, не сознавая этого, Маан слишком сильно сжимал ее рукой.
— Неделя… — прошептал он, опускаясь в кресло, — Одна неделя.
Семь дней. Последняя черта в его человеческой жизни. Крайний срок. Предел. Через семь дней он окончательно превратится из увечного человека в скрывающегося зверя. Без прав, без полномочий, без помощи.
Конечно, можно было бы вновь позвонить Мунну — чуть позже, разумеется — и придумать еще какую-нибудь причину. Но шеф не дурак, и никому не позволял себя им считать. Может, он не поймет, но заподозрит, и это будет концом его, Маана, существования. Нет, этот срок нельзя сдвигать. Неделя — значит неделя.
Бежать.
Запасы есть. Их немного, лишь самое необходимое, но у него достаточно времени на подготовку. Теперь уже решено. Никакой жалости, никаких колебаний. Он и так потратил слишком много времени, малодушно прячась от опасности. Больше у него такой возможности нет и не будет.
Он почувствовал неожиданный прилив бодрости. Хватит сидеть взаперти, вздрагивая при каждом звуке, боясь выглянуть в окно. Дальше он будет действовать. Маан исчезнет, пропадет, сгинет.
Надо будет не забыть оставить записку Кло. Что-то многозначительное и туманное, никакой конкретики. «Извини, вынужден был уйти по обстоятельствам, которые тебе лучше не знать, поцелуй за меня Бесс».
И ни слова о настоящем положении вещей. В таком случае, его вряд ли будут искать. Он пропадет как человек, а люди часто пропадают в огромном многомиллионном городе.
Никто не станет разыскивать его по заброшенным складам и фермам, не будет рассылать экспедиции и штурмовые группы. Инспектор Маан? Просто пропал в один прекрасный день, глупая история. Но на Луне случается и не такое.
Интересно, чем удивит его собственное тело за эту неделю. Непохоже, чтобы у него в скором времени начали расти дополнительные конечности или что-то в этом роде, но надо быть готовым ко всему.
Маан снял рубашку и, поморщившись, стащил с себя майку. Это было трудно — ткань цеплялась за его колючий бугристый торс, трещала, рвалась. Он не снимал одежды уже несколько дней.
Когда майка клочьями упала на пол, Маан убедился, что Гниль прогрессирует, не сбавляя темпа. Спереди и с боков он весь был покрыт уродливой шипастой броней, похожей на хитин насекомого.
Еще несколько дней и Маан окажется намертво скован в этой кирасе, замурован без надежды выбраться из нее.
Она выглядела блестящей, точно покрытой тонким слоем лака, но ее цвет был необычен, по крайней мере, для Маана, никогда не интересовавшегося фауной Земли. Черно-серый, с зеленоватым отливом и темными узорами, образующими подобие какой-то дьявольской картины.
Ему было омерзительно даже смотреть, не то, что заставить себя прикоснуться к новой коже. А ведь теперь та была неотъемлемой частью него.
Возможно, Маан еще не раз пожалеет, что так и не нашел сил прекратить свое существование, когда была возможность.
Разглядывая новое обличье, Маан подумал, что, встреть он подобное существо парой месяцев ранее, разрядил бы в него пистолет без малейших сомнений. Рефлекторно. Даже не заглянув в лицо.
Прогрессирующая двойка опасна. Такие часто сопротивляются при задержании, а их тело напичкано неожиданными сюрпризами. Живыми таких берут редко, разве что у Гнильца образовалась какая-нибудь нетипичная деформация, и ребята Мунна просят привезти им тело без повреждений. Такое случается редко — за все эти годы они, наверное, насмотрелись и не такого…
Звук открывшейся двери застал Маана врасплох. Это произошло так внезапно, что он, зачарованный отвратительными узорами на своей груди, не сразу сумел распознать источник раздавшегося звука, хотя внутреннее чувство опасности заставило его резко повернуться.
Кло.
Он стоял в гостиной, по пояс обнаженный, с коростой Гнили, покрывающей его торс больше, чем наполовину.
Свет не был включен, оттого Кло, увидев его, лишь улыбнулась:
— Привет, Джат. Отпросилась со службы пораньше. Мне показалось, нам стоит поговорить. Мне очень неловко из-за вчерашнего, и я подумала…
Маан замер, не в силах даже вздохнуть. Жена была в четырех метрах от него, он чувствовал запах ее духов.
Схватить рубашку, прикрыться, выскочить из гостиной…
— Джат! Чего же ты молчишь? Это из-за вчерашнего?
Он что-то промычал, начав пятиться к двери.
Нет.
Не сейчас.
Только не так.
— Эй, Джат!
Маан сделал еще два шага назад.
— Почему так темно? Экономишь социальные очки на электроэнергию? Очень заботливо, но… Ну вот.
Раздалось мягкое клацанье выключателя, и комнату залило беспощадным светом. Неожиданно, точно высоко над ними вспыхнул театральный софит, освещающий сцену в момент острейшего напряжения.
Он узрел ее при свете: влажный после уличной сырости костюм, немного выбившиеся из-под темного берета волосы, губная помада в правом уголке рта чуть размазана…
А она разглядела его.
Ее лицо еще выражало радость, но Маан видел, как стремительно оно сереет, точно из тела Кло выкачивают всю кровь, как выражение радости каменеет, вминается в кожу, застывает, обращаясь в гримасу смертельного ужаса.
— Слушай… — он беспомощно выставил вперед руки, еще человеческие, но неуклюжие, неподатливые, — Я понимаю, как это выглядит. Только ты… Все в порядке. Успокойся. Просто…
И Кло закричала.
