ГЛАВА 16
Новый уклад жизни, уже ставший привычным, был нарушен однажды вечером, когда Маан по своему обыкновению изображал дремоту перед работающим теле. В дверь позвонили. От неожиданности он резко поднялся на ноги — с оглушительно бьющимся сердцем, перепуганный и неловкий.
Без приглашения не приходит никто, особенно в их жилом блоке. Он был уверен в этом. Как и в том, что никого не звал в гости. Черт возьми, он до конца жизни не станет никого приглашать, если не совсем сошел с ума…
В кармане Маан носил свой самодельный кинжал, соорудив для него подобие ножен из короткого обрезка шланга. «Ключ» был слишком массивен, чтобы носить при себе, его Маан держал под висящим в коридоре плащом, так, чтобы можно было быстро вытащить, одной рукой отпирая дверь.
Он предпринял много мер безопасности, подстегиваемый постоянными приступами паранойи. Но в тот момент, когда прозвенел звонок, Маан оцепенел, и сил хватило ровно, чтобы стиснуть грубую рукоять ножа в кармане.
— Поздновато для гостей, — заметила Кло, подходя к двери.
«Не открывай!» — хотел было крикнуть Маан, но крик комьями сухой глины рассыпался в горле, перекрыв воздух на то время, что было необходимо Кло, чтобы повернуть защелку.
Дверь распахнулась, впустив в комнату пронизывающую вечернюю сырость. Человек, на плечах которого влажно блестел плащ, шагнул внутрь. И улыбнулся своей обычной улыбкой, которую подчас было сложно разглядеть под ухоженными усами, тронутыми табачной рыжиной.
— Гэйн!
Это был Гэйн Геалах собственной персоной. И Маан ощутил, как где-то глубоко в грудине, между смерзшимися ребрами раздувается тугой клубок страха, похожий на гнойный конок, вот-вот готовый раскрыться и выплеснуть наружу свое обжигающее содержимое.
Геалах стоял на пороге его дома и улыбался, глядя на Маана. Призрак из прошлого.
Воплощение всех страхов последнего месяца.
— Привет, Джат, — сказал он легко, смахивая с волос мелкую водную пыль, отчего в комнате сразу разнесся летучий химический запах, — Славный вечер.
Маан попытался проглотить ком, застрявший в горле, и улыбнуться в ответ.
Играть до конца. Не подавать вида.
Добрый старый Гэйн, ты все-таки пришел. Никому не доверил эту работу, должно быть. И правильно: дело важное. Пришел один, улыбнулся с порога. Очень по-джентльменски.
Спасибо, старый друг. За это — спасибо…
— Эй, ты чего?
— Я… Привет, Гэйн. Вот, задремал, — Маан смахнул ладонью с лица воображаемую дрему, — Заходи, не стой.
И он зашел. Не стал снимать плащ, что сразу показалось Маану зловещим, но понятным. Да и что здесь не понять… Старые друзья редко приходят без повода.
— Извини, не предупредил. Но дело такое… Я думаю, тебе будет интересно.
С удивлением Маан заметил, что страх, раздувавшийся внутри него зловонным бутоном, опал, оставив после себя мягкую, ровную апатию и безразличие. И даже где-то, в самой своей глубине, легкое облегчение.
Все кончилось. Он вспомнил Бэнта Менесса, для которого Маан стал последним увиденным человеком в этом мире. Тот тоже боялся, жутко, до дрожи в пальцах, до скрипа зубов. А потом, все поняв вдруг обмяк, успокоился и стал едва ли не доброжелательным. Неизвестность выпивает силы. А когда видишь смерть лицом к лицу, для неизвестности места не остается.
Маан понял это и улыбнулся — почти искренне. Хорошо, что пришел именно Геалах.
— Раздевайся, садись, — Маан постарался вложить дружелюбие в слова, — Согреешься. Чаю?
Он пытался найти на лице Гэйна отпечаток отвращения, который неизбежен в присутствии Гнили. Краткий проблеск ненависти в прищуренных глазах. Но Геалах, должно быть, хорошо умел владеть своим лицом. Маану только показалось, что тот скрывает некоторое напряжение, пытаясь замаскировать его преувеличенной бодростью и возбуждением.
— Не стоит, — помотал головой Геалах, — Я, наоборот, хотел позвать тебя с собой. Если никто не против, конечно.
«Конечно, не против, — подумал Маан, отворачиваясь, — Именно так ты и должен был сказать».
— О…
— Просто небольшая прогулка, — поспешно уточнил Геалах, — Мне кажется, твое состояние здоровья уже позволяет выходить на улицу, ведь так? И надеюсь, что Кло не обидится за похищение супруга в такой приятный вечер.
Его грубоватая галантность всегда нравилась женщинам. Неудивительно, что Геалах не собирался сковывать себя семьей. Кло улыбнулась, принимая его любезность.
— Разумеется, нет. Иди, родной. Ты и так сидишь дома днями напролет, прогулка пойдет тебе на пользу.
— Я тоже так думаю, — кивнул Маан жене.
Интересно, что расскажет ей Геалах, вернувшись в одиночестве. Это должно быть что-то соответствующее моменту. Например, закружилась голова, упал, пришлось срочно увезти в госпиталь. Инсульт.
И дня через два явится Мунн, лично засвидетельствовать скорбь и почтение.
«Нам тоже было тяжело потерять его, — скажет он, и в его бесцветных ясных глазах будет искреннее сочувствие, — Так нелепо, так глупо… Никто не думал, что это случится».
Накидывая плащ, Маан, не удержавшись, подмигнул Геалаху. Его охватило какое-то болезненное лихачество, фальшивая бодрость, которую невозможно было спрятать в себе. Он знал, что живет последние минуты, и вся нерастраченная энергия, скопившаяся в уставшем теле, искала выхода наружу.
Он набросил плащ осторожно, чтобы Геалах не увидел спрятанный под ним «ключ», кажущийся сейчас бесполезной глупой игрушкой, и они вышли наружу. Неподалеку, как уставший черный зверь, привалившийся к каменной кладке, дремала «Кайра».
Почему-то не обычный белый фургон.
«Благородно с его стороны», — подумал Маан.
— Ты уверен, что автомобиль — лучшее средство для пешей прогулки? — спросил он с откровенным сарказмом.
Но Геалах лишь махнул рукой.
— Ерунда. На своих двоих мы не поспеем и за час. Это в соседнем блоке. И давай-ка быстрее, у нас совсем немного времени.
Это несколько сбило Маана с толку. Немного времени, соседний блок… Слишком изощренно для привычной процедуры. Может, Геалах хочет отвлечь его внимание, чтобы потом быстро оглушить?
Возможно.
Но, садясь на пассажирское место, уютное, еще теплое, с которым он, казалось, расстался всего полчаса назад, Маан все же спросил:
— Уверен, что не хочешь объяснить мне, в чем дело?
Он ощущал присутствие Геалаха новым чутьем, которое уже не было обычным нюхом инспектора. Более тонкое, резкое, оно резонировало в затылке болезненными глубокими уколами, но в то же время давало ощущение необыкновенной ясности, точно невидимым радаром подсвечивая окружающее пространство.
Маан чувствовал вибрирующее стальное сердце автомобиля, находящееся в метре от него. Стены проносящихся мимо домов. Низкий, усеянный едва светящимися бусинами, искусственный небосвод. Не зрение, не обоняние, что-то другое. Нечеловеческое, пугающее, но очень приятное.
Он даже прикрыл глаза, наслаждаясь этой только что открывшейся способностью. Геалаха он ощущал как искривленный сверток, скрытый иссиня-черным струящимся плащом, под которым в медленной пульсации горело сдерживаемое возбуждение.
И что-то еще.
— Я соврал Кло, — вдруг сказал Геалах, — Но не думаю, что ты обидишься из-за этого.
— Не обижусь. Так надо. Спасибо, Гэйн.
Геалах, изменив своей привычке внимательно смотреть вперед, сидя за рулем, бросил на него взгляд, в котором — Маану так могло показаться из-за темноты — мелькнуло удивление.
— Спасибо не мне, а ребятам. В конце концов, это они своими шкурами рисковали, чтобы сделать тебе приятное. Я лишь доставлю тебя куда надо. Знаешь, а ведь пришлось попотеть. Уверяю, тварь была не из легких. А уж я не одну сотню задушил. Потеряли двоих. Не бойся, Кулаки. Сунулись раньше, чем надо, слишком азартны, черт бы их побрал… Одного потеряли на месте, голова в лепешку. Твоя-то покрепче оказалась! Второго увезли в госпиталь, будет жить. По крайней мере, шанс есть.
Маан перестал что-либо понимать. Концовка пьесы, которую он ждал с затаенной дрожью, обернулась абсурдом. Как будто последний монолог актер прочел на иностранном языке.
— Что… Дьявол, я ничего не понял. Кулаки… Куда мы едем?
Геалах, гнавший «Кайру» едва ли не на предельных оборотах, так что улицы смазывались, обращаясь разнородным серым тоннелем, терпеливо пояснил:
— Тот Гнилец, твоя старая «тройка» с разрушенного стадиона. Помнишь?
— Еще бы не помнить! Он многое оставил мне на память.
— Мы взяли его.
— О боже…
— Извини, не было времени рассказывать. В общем, сегодня Мунн поставил нас брать «гнездо» в одиннадцатом блоке. Какие-то развалины, может, бывшая школа… И там был наш парень. Наблюдатели опознали его, да такого и не спутаешь. Огромный вымахал, сущий дьявол. Еще месяц, и была бы «четверка», представляешь?
— Да, — сказал Маан, с трудом ворочая языком, — Надо же.
— Мунн приказал брать живым. И понятно. Не каждый день такой подарок его ребятам. Им на полгода развлечений хватит. До четвертой стадии и так единицы доживают, кто помрет наконец, в край истощенный, кто руки на себя все-таки наложит… Ценный клиент. Вот я и решил тебе его показать. Потом уж не увидишь, ясное дело… Не бойся, мы его уже взяли. Запасли «рыбницу», хорошо проштудировали план здания, в общем, не как в прошлый раз, вслепую да наобум…
— «Рыбницу»?
— Такие свертки со стальной сеткой, которыми из гарпуна палишь. Новая вещица в хозяйстве Кулаков, и весьма полезная, скажу. Правда, все равно двоих потеряли. Силен ублюдок. Весь отдел его брал, да три группы Кулаков — целая армия…
Маан вспомнил огромное, согнутое непомерным объемом тело, похожее на старое подгнившее дерево. Склонившееся над ним, что-то бормочущее…
— Зачем?
— А?
— Зачем ты везешь меня к нему?
Геалах удивился. Искренне, даже брови приподнялись.
— Ну… Я думал, тебе будет приятно. Посмотреть. То есть теперь, когда мы его накрыли. Может, прострелить ему проклятые лапы. Убивать нельзя, приказ Мунна, но на память что-то оставить можно. Как он тебе. А?
— Да, конечно. Конечно.
Должно быть, Геалах не ощущал исходящих от Маана флюидов Гнили.
Или не хотел ощущать.
Вспомнилась история, которую вечность назад рассказывал в «Атриуме» Месчината.
«Наверное, это типичная человеческая черта, — подумал Маан, — Отказываться принимать страшное до последнего. Обманывать себя, сочинять оправдания, лгать. Геалах не может не ощущать запаха Гнили, он всегда чуял первую стадию за полста метров, а у меня уже подходит ко второй. Значит, унюхал, но это настолько не вяжется с мыслью, что старина Маан мог подхватить Гниль, что его сознание пропускает это мимо».
Опять навалилась смертельная усталость, оцепенение. Ничего не закончилось. Пытка продолжается. Просто очередной акт надоевшей пьесы. Очная ставка двух Гнильцов, один из которых уже сбросил человеческую личину и готовится к мучительной смерти, а второй лишь начинает привыкать к своей новой шкуре. Отвратительное должно получиться зрелище.
Они остановились так резко, что Маан едва не ушиб голову о ветровое стекло. Место было незнакомым, но явно на окраине жилого блока — почти полная темнота.
— Пойдем, — сказал Геалах, — У нас минут десять. Потом мне приказано отправить Гнильца, куда ему и положено. Но ты успеешь посмотреть.
Разрушенное здание оказался ближе, чем он ожидал, в паре десятков метров от дороги. Сложно было сказать, какую функцию оно выполняло раньше — было школой, общежитием, административным корпусом… Время сделало его безликим, как почти все разрушенные дома.
Во пору Большой Колонизации, когда люди, еще не привыкшие именовать себя лунитами, учились закапываться в лунную породу и возводить свои первые строения, ошибки случались на каждом шагу.
Неверно оценена плотность грунта или глубина залегания прочных пород. Погрешность в расчетах. Некачественный материал.
Памятники той эпохи остались в каждом жилом блоке, и вряд ли их удастся убрать без остатка в течение следующих пятидесяти лет. Слишком много ценных ресурсов требует демонтаж.
Всего два уровня, и стены неплохо сохранились — Маан даже удивился, отчего Гнилец, бегущий от людей, выбрал так близко расположенный к жилым домам остов. В таких обычно ютятся деклассированные. Может, это было его временное пристанище, куда он бежал из разрушенного стадиона. Перевалочная база, точка на пути к новому «гнезду».
Если так, ему просто не повезло. Маан не сомневался, что как только на стол Мунна лег отчет о найденной «тройке», тот сыграл боевую тревогу без промедлений. Контроль не любит допускать ошибок, он тщеславен и заботиться о своей репутации.
Гнильца, который едва не отправил в могилу заслуженного старшего инспектора, надлежало разыскать в кратчайшие сроки, приложив к этому все силы, имеющиеся в распоряжении Контроля. Неудивительно, что они собрали целую армию с новомодными игрушками. И добились нужного эффекта.
Геалах включил переносной фонарь.
— Заходи. Не споткнись, здесь до чёрта мусора. Направо. Еще раз. Слева дверь, видишь? Здесь.
Маан и сам понял бы, куда идти: из дверного проема в центре мертвого каменного зала показывались лучи света, голубые, серебристые и белесые, точно там, как в ночных клубах, была собрана цвето-ритм-установка.
Только музыки слышно не было, вместо нее Маан разобрал глухие рокочущие голоса, треск каменных плит под чьими-то тяжелыми подошвами и металлический звон.
— Здравия желаю, шеф!
— Добро пожаловать.
— Заждались!
Его окружили, ему жали руку, осторожно, но чуть бесцеремонно. Здесь было много уставших людей в массивных бронежилетах и все они походили один на другого. Маан разобрал Мвези, Лалина, Месчината…
Здесь был весь отдел. Как в ту славную ночь, когда они брали злополучное «гнездо». Маана встретили радостно, каменная комната тревожно загудела, роняя с потолка чешуйки старой штукатурки — слишком уж много человек заговорили одновременно.
— Полюбуйтесь на нашу добычу!
— Не мешайте ему…
— Геалах, был вызов, тебя…
— Огромный же, правда?
— Привет, ребята, — сказал Маан, ослепший от мельтешения фонариков, — Рад вас видеть.
Стало тише. Инспекторы разошлись в стороны, чтобы Маан мог лучше рассмотреть то, что находилось в центре комнаты.
Сперва он заметил Кулаков — сбившись в тесную группу, они стояли поодаль, курили, сплевывая дешевым табаком на пол, оживленно жестикулировали и демонстративно не обращали внимания на инспекторов.
Кажется, они были не в духе, и Маан мог понять, почему. Двое людей вышли из строя, один из них окончательно; а слава, как обычно, достанется не им, верным исполнителям, дробящим кулакам Контроля, а этим чистюлям-инспекторам, которые половину жизни тасуют бумажки за письменным столом, зато за каждую операцию получают очередной социальный класс.
А потом Маан увидел и Гнильца.
Скорчившийся под несколькими слоями массивной металлической сетки, он тяжело дышал и, судя по всему, был очень вымотан.
Скорее всего, Гнилец пытался вырваться на свободу и истощил даже свои невероятные силы. Он казался меньше, чем во время их последней встречи, и Маан смотрел на него без страха, даже с каким-то детским любопытством.
Огромное мясистое тело, раздувшееся, давно потерявшее человеческие очертания, скрытое корообразными струпьями. Вытянутая голова и глаза, источающие ярость и бессилие.
Гнилец тяжело ворочался, согнутый едва ли не пополам, от его скрипящего неравномерного дыхания шелестела бетонная крошка под ногами. Большой зверь, когда-то бывший сильным и смелым, загнанный, побежденный, беспомощный.
Маан попытался вспомнить свои прежние ощущения — те, что он испытывал, когда тяжелые, как стальные тросы, конечности Гнильца перерубали его руку. Но вспомнить не смог. Удар, он лежит на полу, Гнилец возвышается над ним и что-то говорит.
Сейчас Маан не испытывал ненависти: те события казались скрытыми даже не в другом времени, а в другом человеке. Который уже не был теперешним Мааном, хотя никто из присутствующих об этом и не знал.
«Я не могу его ненавидеть, — подумал Маан, разглядывая скованное чудовище с показным неискренним любопытством, — Наверное, потому, что теперь мы с ним относимся к одному виду. Почти родственники. Только он уже давно прошел инициацию, а я все цепляюсь за человеческую шкуру, которая того и гляди начнет отваливаться кусками».
На какую-то секунду Маан вдруг почувствовал себя совершенно чужим в этом кругу людей, они показались ему даже не незнакомцами, а непонятными, жалкими в своем уродстве существами. Возбужденно блестящие глаза, тощие руки, лежащие на оружии, бледные худые лица. Это было настолько отвратительно, что Маан стал размеренно и глубоко дышать, чтобы переждать приступ тошноты.
И еще он чувствовал Гнильца, даже не глядя на него. То ощущение, с помощью которого Маан впервые совершенно не по-человечески увидел окружающий мир в автомобиле Геалаха, вернулось к нему, но уже в другом цвете, искаженное.
Гнилец был горячей пульсирующей точкой в его мозгу, точкой, к которой протянулась невидимая ниточка.
Маан попытался избежать такого контакта, но не его воля управляла новым чутьем — и с ужасом, от которого под ключицы впились ледяные шипы, он осознал, что связь между ним и пойманным гноящимся чудовищем живет и действует.
Эта связь как будто перекачивала цвета, запахи, тактильные ощущения, формируя новый образ и дополняя его. И Гнилец отозвался на его мысленное прикосновение.
Он почувствовал Маана.
Гнилец казался старым, очень старым, как будто прожил сотни лет. Маан ощущал его усталость, стон его израненного и вымотанного тела. Тот совершенно точно не был ни человеком, ни отдаленно похожим на человека.
Разум Гнильца, обращенный сам к себе, казалось, тоже ворочается, как зверь на неудобном ему ложе. Точно умирающий пес на стальной цепи. Абсолютно чужой рассудок, прикосновение к которому обжигало, дезориентировало в пространстве и времени.
Сумасшедший, подчиненный мысленным течениям, которые даже близко недоступны человеку, бесконечно чуждый всему здесь, страдающий — но не от одиночества, а от невозможности вести привычную жизнь в холодных недрах каменных развалин.
Погружение оказалось столь глубоко, что Маан не заметил того момента, когда его человеческое тело стало не способно поддерживать этот странный контакт.
Маан даже не понял, что падает, просто пятна света от фонариков мелькнули перед глазами, его тряхнуло, и когда он снова стал понимать, где находится, оказалось, что висит на крепком плече Хольда, озадачено заглядывающего ему в лицо.
— Нормально… — выдохнул Маан, отстраняясь, — Все… Нормально. Просто накатило что-то.
— Естественно, — с сочувствием в голосе сказал стоящий где-то за спиной Тай-йин, — Меня бы такой огрел, я тоже без удовольствия на него бы глядел потом. Понятно, шеф.
Эти двое не чувствовали нового запаха Маана. Никто не чувствовал. Для них он все еще был человеком, их сознание не могло допустить иной мысли, как разум жителя Земли не смог бы принять тот факт, что небо из голубого сделалось зеленым.
Но они, конечно, почувствуют. Запах первой стадии еще может сбить их с толку, обмануть, но стоит ему ступить за черту второй, у них не будет никаких иллюзий. Это уже невозможно с чем-то спутать. Они поймут. И тогда его жизнь будет исчисляться минутами.
Тот, кто поддерживает его за руку, будет готов раздробить череп выстрелом, а кто сочувствует — передать живодерам Мунна, без всяких сомнений и угрызений совести.
«Я волк в овечьей шкуре, — подумал Маан, восстанавливая равновесие, — Но мой настоящий запах скоро пробьется через фальшивую шкуру. И тогда спустят волкодавов».
Гнилец вдруг перестал ворочаться и, точно привлеченный чем-то, попытался подняться. Стальные нити загудели под чудовищной нагрузкой, но выдержали. Инспекторы автоматически обнажили оружие.
— Проснулся, — сказал Мвези, чье лицо вечно хранило обиженное полудетское выражение, — Ну ничего, ничего, подергайся, скоро тебя…
— Ты, — вдруг сказал Гнилец, замирая в неподвижности.
От звука его скрипящего и трещащего голоса все вздрогнули. Никто не ожидал, что эта «тройка» умеет говорить. Слишком редкий случай. Один на…
— Вернулся. Медленный и старый. Вернулся.
— О боже, заткните его! — Лалина передернуло от отвращения.
Месчината шагнул к связанному Гнильцу, перехватывая за ствол пистолет, но Геалах положил ему на плечо руку, заставив остановиться.
— Он нам нужен целым.
— Вернулся… — продолжал скрипеть Гнилец, ворочая своими жуткими глазами, кажущимися дном огромных воспаленных ран, — Помню тебя. Вернулся. Какая ирония. Ты думаешь так же?
— Заткнись… — прошептал Маан, в ужасе понимая, что, открыв сущность Гнильца, он выдал с потрохами и себя. Вывернул перед ним свою душу и рассудок. Протянул связь. И этот Гнилец, копошащийся на полу, сейчас знает о нем, Маане, больше, чем все остальные присутствующие в комнате. Куда больше.
— Смешно. Ирония. Ты говорил, ты ненавидишь Гниль. Ненавидишь. Так ты говорил. Очень смешно. Ты говорил, что уничтожаешь ее. Старый, медленный… Смешно.
Его речь не была похожа на человеческую, хотя он использовал знакомые слова и складывал из них сочетания, имеющие смысл. Маану показалось, что Гнилец давно забыл, как пользоваться языком, и каждое его слово — камешек, который он, потеряв сноровку, пытается сложить с другими.
Много слов, много камешков. Но уже нет того центрального человеческого стержня, вокруг которого складывается все остальное. Может, из-за этого, речь Гнильца была похожа на почти лишенный смысла лепет. Так ребенок, найдя старую забытую игрушку, пытается вспомнить, как с ней играть.
— Я Гниль. Ты ненавидел меня за это. За то, что я Гниль. Смешно. Ты хотел убить. Меня. Помнишь?
Маан замер, парализованный этим ужасным голосом. Его гипнотизировал нечеловеческий ритм речи, полностью лишенной артикуляции, а еще он понимал, что Гнилец хочет ему сказать, и это было хуже всего.
Гнилец все понял. И сейчас трясся от смеха, потому что был одним из двух существ в этой комнате, понимавшим всю отвратительную иронию происходящего.
— Ты сказал — убить. Убить… Я Гниль. Поэтому меня надо убить. Смешно. Смешно. А теперь? Что ты говоришь теперь? Ты, который был старым и медленным? Смешно? Тебе смешно? Смейся. Ты можешь смеяться. Теперь. Есть право. Смешно. Ведь ты сам…
Маан понял, что сейчас произойдет. Какие слова произнесет Гнилец. Может, это была его человеческая интуиция, а может, новое чутье, которое тоже стремилось уберечь его от опасности.
Опасности?
Это была смерть, верная, неминуемая.
И Маан почувствовал, ясно и четко, что должен сделать.
Он быстро и коротко шагнул к Хольду, который все еще стоял рядом, поглядывая на него и ожидая, не понадобится ли вновь помощь. Гигант был отвлечен суматошной речью Гнильца, оттого не сразу успел среагировать. Серьезная оплошность для опытного инспектора.
Но Маан не стал бы сейчас ругать его за это.
Кобура с револьвером висела у Хольда на ремне, тяжелая кожаная, из которой видна была массивная рукоять с деревянными накладками. Маан положил на нее ладонь и, прежде чем кто-то в комнате успел понять, что происходит, одним движением вытащил оказавшийся вдруг неожиданно легким револьвер и направил его на Гнильца.
Его утончившийся слух различил едва слышимый скрип взводимого курка.
А потом окружающее пространство дважды разорвало оглушающим грохотом, от которого стены укрылись тонкой белесой пеленой ссыпающейся пыли, а в углах тяжело заухало неохотно затихающее эхо. Вспышка выстрела осталась на сетчатке зелено-красным мерцающим слепком.
Несколько секунд царила полная тишина, и Маан зажмурился, поняв, как ему ее не хватало. Мир пустоты, в котором ничего не происходит.
Но это быстро закончилось.
— Дьявол! — рявкнул Геалах, ошарашенно глядя на него, — Дьявол! Дьявол! Дьявол!
Его лицо в свете фонарей смотрелось пергаментным и сухим.
Маан посмотрел туда, где лежал Гнилец. Большое тело только сейчас окончательно замерло, прекратив ворочаться и елозить. Оно тоже являло собой образчик абсолютной тишины.
Большие руки безвольно лежали на полу, уже не пытаясь растянуть стальную сеть. Кожа на горбатом теле стала серой. Вместо головы Гнильца, уродливой и отталкивающей, Маан разглядел что-то вроде бесформенного калебаса, из которого сочится и плывет нечто густое, непонятного в темноте цвета.
Присмотревшись, он нашел взглядом и фрагменты черепа — они отлетели в другой угол комнаты и выглядели как старые глиняные осколки, оттого он не сразу увидел их.
Они все смотрели на него. Даже Кулаки, бросив сигареты, уставились на Маана, их бездушные глухие маски выражали безмерное удивление.
Геалах успокоился. У него это быстро получалось. Он несколько раз глубоко вздохнул, потом покачал головой, точно еще не полностью поверил в происходящее.
— Мунн… Приказ… О, дьявол.
Стараясь выглядеть невозмутимым, Маан передал револьвер Хольду. Тот, замешкавшись, рефлекторно принял его и опустил в кобуру.
Затейливое механическое приспособление. Направляешь в нужную сторону, совершаешь указательным пальцем незначительное усилие, и часть твоих проблем исчезает. Удобное устройство.
Маан почувствовал, что надо что-то сказать.
— Он получил свое. Я просто вернул долг. Кому-то это кажется несправедливым?
Кто-то отвел глаза, кто-то одобрительно кивнул. Кто-то отвернулся.
— Но нельзя же так… — Геалах дернул щекой, покосившись на мертвого Гнильца, — Нельзя так просто! Ты бы мог… Не знаю! — он раздраженно шлепнул ладонью по ноге, — Просто так взять и…
— Гнилец освободился из сети и попытался напасть, — сказал Маан ровным, почти безразличным тоном, обращаясь сразу ко всему присутствующим, — Вы это тоже видели, господа. Сетки оказалось недостаточно. Мне пришлось воспользоваться оружием, чтобы нейтрализовать опасность. Времени было слишком мало, оттого мне пришлось стрелять в голову.
— Так точно, шеф, — первым подал голос Тай-йин.
— Да, так и было, — подтвердил Хольд, — Уверен в этом.
Мвези поморщился, шевеля толстыми губами, точно боролся с собой, но потом и он произнес:
— Подтверждаю.
— Я тоже, — пожал плечами Месчината, рассеянно улыбаясь и глядя на большое тело, безвольно раскинувшееся под сеткой, — И пусть мне отрубят голову, если это не чистейшая правда. Отличный выстрел, шеф.
— Согласен, — Лалин кивнул, — Именно так и было.
— Геалах? — Маан испытующе посмотрел на друга, — Твое слово.
Гэйн покачал головой, потом вдруг усмехнулся.
— Мунн будет очень огорчен, узнав, что операция не окончилась полным успехом. Но он всегда говорит, что на первом месте должна стоять человеческая жизнь, все остальное — вторично. Я думаю, ты поступил в соответствии с его заветами. Хороший выстрел, Джат.
Маан посмотрел на Кулаков. Но те не собирались протестовать. Они просто делали свою работу, и их ненависть по отношению к Гнили была не слабее, чем у инспекторов. И еще они не очень любили доставлять живого Гнильца в лабораторию «белых комбинезонов».
— Все верно, ребята, — ответил за всех один из них, — Все верно. Мы подтвердим.
— Хорошо, — удовлетворенно улыбнулся Маан, чувствуя, что израсходовал последние капли сил, и сейчас в самом деле свалится с ног, — Теперь, пожалуй, время вернуться домой. Геалах, завезешь меня, или вызвать фургон?..
