ГЛАВА 13
Доктор Чандрама встретил его радушно, как любимого пациента. Белоснежный халат на нем все так же казался идеально чистым, минуту назад вынутым из стерилизатора.
— У тебя осталась прежняя секретарша, — сказал ему Маан вместо приветствия, — Я удивлен.
— Ты заявился раньше, чем я рассчитывал. Будь уверен, к твоему следующему визиту что-нибудь придумаю.
— Я скоро выхожу на пенсию, Чандрама. Так что надеюсь, что следующий визит нанесу тебе лет через десять.
— Учитывая, что ты пришел на своих двоих… После того, что я слышал… — развел руки Чандрама, — Я ничуть этому не удивлюсь.
— Меня хорошо подштопали в госпитале. Там умеют делать такие вещи.
— Да, мои коллеги из Контроля не зря получают свои социальные очки. Итак… Лучше расскажи мне сам и по порядку.
— Это все Кло. Я сбросил кило, и она встревожилась. Ты же знаешь ее. Она предпочтет, чтобы все было плохо, но по предписанному, а любое улучшение вне графика пугает ее до полусмерти.
— Улучшение?
— Да, и стабильное. Еще неделю назад я лежал дома как выжатая тряпка. Чтобы пройти десять шагов, приходилось мучиться, словно пересекаешь полосу препятствий. Не скажу, что это была приятная пора. Но сейчас, как видишь, я уже на что-то годен. Старики вроде меня, армейские косточки, не рассыпаются от одного удара.
— Если верить слухам, это было больше похоже на наезд грузовика… Ну-ка, раздевайся. Сразу становись на весы.
Весы в кабинете Чандрама Маан не любил еще больше домашних. Если с домашними он мог общаться наедине, рассчитывая, что они не поделятся цифрами с кем-либо еще, эти — безапелляционно высвечивали приговор на большом мерцающем экране.
Обычно Чандрама неодобрительно смотрел на цифры, задумчиво кивал, и заводил знакомый разговор — о возрасте, о специальной диете, о сердечных болезнях… Цифра редко менялась, и у Маана была возможность хорошо изучить реакцию врача.
В этот раз, увидев результат, Чандрама не стал делать ничего подобного, только прищурился, постучал подушечкой указательного пальца по лбу и сказал:
— Это неожиданно. Насколько, говоришь, ты похудел?
— Кило, сто двадцать, — неуверенно ответил Маан, глядя на весы, — Это было в среду.
— Тогда, надеюсь, поведаешь старому приятелю свой секрет, ведь он должен принести миллионы… Ты весишь на два килограмма сто шестьдесят граммов меньше своей прежней… формы. Маан, это земные тринадцать кило!
— Я и чувствую себя легче, чем обычно.
Чандрама не обрадовался, как и Кло, он казался, против обыкновения, сосредоточенным, углубленным в собственные мысли.
— Истощение часто становится следствием тяжелой болезни, — наконец сказал он, — И это понятно. Но такая стремительная потеря веса… Кло говорила, ты не очень-то ограничивал себя в еде?
«Конечно, она не забыла это сказать, — подумал Маан, — Наверное, боялась, что я не признаюсь сам».
— Верно. Я бы сказал, что ел больше, чем всегда.
— Хм, — Чандрама поправил очки, — Значит, для начала поместим тебя в сканер и посмотрим эндокринную систему, проверим на паразитов и кровь на онкомаркеры, затем…
— Но ведь я всего лишь скинул лишний вес, разве не так? Ты сам говорил мне, что…
— Да, я частенько пенял тебе за лишние граммы, но одно дело — взвешенное и разумное снижение веса, и другое — столь резкий скачок непонятного генеза. Что еще?
— Рука, — сказал Маан, спускаясь с весов и шевеля пальцами, — Видишь? Мне обещали, что я не смогу взять ей и карандаш. Последний Гнилец, признаться, крепко меня приложил. Раздробленный всмятку сустав и все такое.
— Кажется, твой случай пора патентовать. Как думаешь, Синдром Внезапного Излечения Маана — достаточно благозвучно?..
— Ласкает слух. Ну как, будешь загонять меня в сканер?
— А как же! Можешь уже ложиться. Хочу разобрать тебя по косточкам и как следует просветить. Ты ведь знаешь, пациент, выздоравливающий без предписания врача, нас, профессионалов, всегда очень огорчает…
Маан лег на поверхность сканера и прикрыл глаза. В этот раз ему не пришлось выкладывать оружия — впервые за много лет его не отягощала никакая дополнительная ноша. Повинуясь порыву, он даже складной нож оставил дома, на полочке в прихожей.
Чандрама возился долго, дольше обычного. Время от времени он приказывал Маану лечь на бок или запрокинуть голову. По его тону нельзя было судить, каковы дела — как и все врачи, Чандрама во время работы становился сам сходен с медицинским инструментом, равнодушным и стерильным.
«А ведь он такой же, как Кло, — подумал Маан, наблюдая за тем, как Чандрама легкими неслышными движениями вращает какие-то верньеры на панели, — Пытается шутить, а взгляд беспокойный, порой даже испуганный. Улучшение, не учтенное графиком, для него табу».
— Можешь вставать.
Маан открыл глаза. Оказывается, он успел задремать, сам того не заметив. Но Чандрама не стал шутить на этот счет.
— Про что ты хочешь услышать прежде всего?
— Про руку.
— Ну да, разумеется. Твоя рука в порядке, Маан.
— В каком смысле?
— В обычном, — Чандрама взглянул на него поверх очков, — У меня нет ее снимков в момент, когда ты поступил в госпиталь. Сам знаешь, ваша контора не позволит мне на них взглянуть. Хотя я бы положительно от этого бы сейчас не отказался… В общем, я не могу знать, как было сразу после госпитализации, но, судя по сегодняшнему твоему состоянию, ситуация вполне удовлетворительна. Видишь? Это твои кости. Снимок и в самом деле странный, но ничего сверхъестественного. Вот это, это и это — следы бывших переломов.
— Бывших? — уточнил Маан, пытаясь разобраться в непонятном снимке.
— Если бы мне предложили описать это, не зная истории болезни, я бы предположил, что рука была сломана в нескольких местах, но достаточно удачно срослась. И переломам как минимум два месяца. Когда тебя выписали из госпиталя?
— Три недели назад.
— Тогда я могу лишь позавидовать. Регенерационный потенциал твоего организма и в самом деле впечатляет.
— Значит, моя рука осталась при мне?
— Да, можно сказать и так. Я сниму гипс, не думаю, что он тебе еще понадобится. Если верить снимкам, срослось качественно, без видимых нарушений. Конечно, рука будет серьезно ослаблена, но несколько месяцев лечебной гимнастики помогут тебе вернуть форму. Ну и пару недель придется поносить повязку.
— В госпитале меня уверили, что силами врачей Контроля ее нельзя восстановить, — Маан был серьезен, — А ты говоришь, что…
— Это больше всего и сбивает с толку, — признался Чандрама, — У меня нет оснований сомневаться в профессиональной пригодности ваших специалистов. Но в то же время я вижу то, что вижу. Вот снимки. Твоя рука подверглась серьезной травме, но без необратимых последствий. Если бы сустав и в самом деле был раздроблен, уверяю, без врачебной помощи шанса срастить его правильно не было бы ни одного. Клянусь голеностопной костью Гиппократа! А значит, либо тот, кто ставил тебе диагноз, был сущим олухом, либо ты самый везучий человек из всех, что я знаю. А теперь давай вынем твою руку из этой скорлупы!
Чандрама снял гипс ловко и быстро, открывшаяся под ним рука казалась сероватой и очень худой, но Маан все равно был рад ее видеть. И несмотря на уверения Чандрама, с облегчением вздохнул, когда убедился, что она не имеет каких-либо отклонений, не выкручена, и производит впечатление вполне обычной человеческой конечности.
Контролировать ее Маан пока не мог — рука висела плетью, лишь кисть и пальцы кое-как отзывались, но и они были слабы, как новорожденные котята.
Врач помог ему приспособить повязку, поддерживающую руку на уровне груди. И Маан ощутил себя легче еще граммов на триста.
— Что ты еще нашел, пока копался во мне?
— Ничего, представляющего ценность для науки, — усмехнулся Чандрама, — Или того, что могло бы испугать Кло. Твой организм функционирует нормально, без отклонений. Я бы даже сказал, что он недурно себя чувствует. Кардиограмма сердца стала чище и нравится мне куда больше, уровень холестерина снизился на четыре с половиной процента. Печень… Положительно она превосходно справляется. Никаких следов нарушения обмена веществ или плохого усвоения пищи… Паразитов я тоже не обнаружил.
— Но выглядишь ты куда спокойнее, чем полчаса назад. Значит?..
— Значит, мои подозрения не оправдались, только и всего. И на твоем месте я бы этому порадовался.
— Но почему я похудел?
— Хочешь мнения науки? Понятия не имею, — Чандрама поправил очки, — Но, когда медицина сможет объяснить все, что происходит в человеческом теле, я объявлю себя богом. Я проверил и гормональный фон, никаких отклонений. Для твоего возраста — даже удивительно неплохо. Прости, если спрошу тебя о Кло…
— А? Ты имеешь в виду — в этом смысле?..
— Ну да. Сколько раз у вас это случалось за последнюю неделю?
— Пять.
— Ничего себе! Вот так болезнь! Когда изловите того Гнильца, сообщи мне, если он меня треснет и со мной произойдут подобные перемены, я буду более чем доволен… Я бы сказал, что ты удивительно легко отделался. И да, твое здоровье вызывает серьезное уважение. Ты ведь это хотел услышать?
— Скорее, о подобном мечтала Кло… А что у меня в голове?
Чандрама хмыкнул.
— Не убавилось и не прибавилось. Вижу следы травмы на правом виске, но кости срослись достаточно хорошо, чтобы я мог об этом не волноваться. Повреждения мозга не заметил вовсе. Скорее всего, было лишь незначительное сотрясение. Из тех, что лучше всего излечиваются, если не обращать на них внимания.
— То есть мне не грозит ничего такого?.. Потеря памяти, деменция, еще что-то в том же духе?
— Нет, не думаю. Анализ ликвора, как понимаешь, я не брал, неохота сверлить тебе череп или ковырять позвоночник, но оснований беспокоиться и здесь не вижу. Так что, можешь обрадовать Кло и Бесс от моего имени — их муж и отец возвращается домой почти здоровым человеком.
У Маана отлегло от сердца. Как бы ни успокаивал он себя тем, что в его незапланированном выздоровлении нет ничего пугающего или странного, слова Чандрама произвели на него впечатление.
«И произведут на Кло, — подумал Маан, одеваясь, — Должны произвести. И она, наконец, перестанет волноваться из-за ерунды и сможет порадоваться вместе со мной».
— Значит, ребята из госпиталя раздули из мухи слона?
— Ну, судя по тем следам, что остались, эта муха была величиной с ротвейлера… Но да, вообще я думаю, что они зря нагнали на тебя страху, Маан. Ты в порядке настолько, насколько это возможно в твоих обстоятельствах, и даже более того. Я наблюдаю тебя не один год и всегда знал, что ты здоров как бык, но, как видишь, твой случай оказался способен удивить даже меня.
— Что-нибудь порекомендуешь?
— Рекомендациями тебя мучить не буду. Ешь сколько нужно, но все-таки не перебарщивай. В режиме стресса твой организм способен сжигать лишние калории, но он не станет делать этого вечно. Работай над рукой. Спи, пока позволяют. И зайди ко мне недельки через две. Ничего такого, просто любопытно будет взглянуть на… дальнейшую динамику.
— Я заеду.
Он уже почти дошел до двери, когда Чандрама спросил вслед:
— Да, забыл… Как вообще самочувствие? Смотрю, шутишь, выглядишь бодрым, значит, жить будешь. Но в медицинскую карту мне тоже записать что-то надо.
— Самочувствие? — Маан остановился.
Он попытался прислушаться к собственным ощущениям, и это удалось ему легко. Тело сообщало, что оно полно сил и готово служить, даже правая рука, висящая на перевязи, казалось, за прошедшие несколько минут набралась жизненных соков, окрепла.
Маан глубоко вздохнул и почувствовал то, чего не ощущал уже долго, несколько недель — тихую и ровную, как гул хорошо работающего двигателя, уверенность. Ему вдруг захотелось улыбнуться — широко, искренне, не так, как зеркалу все последние годы. И он действительно улыбнулся.
— Запиши — превосходно. Лучше в жизни себя не чувствовал.
Он не ошибся, Кло и в самом деле успокоилась, услышав мнение Чандрама. Увидев мужа без гипса, даже вскрикнула от удивления, но, когда Маан все рассказал, едва не заплакала от радости, даже глаза покраснели.
«Люди, — подумал Маан, обнимая ее дрожащее, как в ознобе, тело, — Они всегда боятся не страшного, а непонятного».
Но мысли его сейчас были заняты не столько Кло, сколько другими вещами.
Он достаточно много времени провел в госпиталях Контроля и не понаслышке знал о компетентности и профессионализме людей, работавших на Мунна, быть может, лучших врачей на Луне. Это они собирали из кусочков тех, кто пострадал в операциях, сшивали, сращивали, составляли в единое целое.
В досье Маана было восемь отметок, каждая из которых свидетельствовала о ранении при исполнении служебных обязанностей. Он знал людей, у которых подобных отметок было за два десятка. И они передвигались на своих двоих, производя впечатление вполне обычных людей, несмотря на все то, что им пришлось пережить.
Маан привык верить врачам Контроля, у него никогда не появлялось ни малейшего шанса уличить их в просчете.
Но в этот раз они почему-то ошиблись.
Ему вспомнилось, как смотрел на него врач в госпитале, с сожалением и вместе с тем легким презрением, как позволительно смотреть на вышедшую из употребления деталь, никогда больше не способную стать частью единого механизма.
Они оставили ему только боль, старость и беспомощность. Выбросили на обочину с почетной пенсией в кармане, как какого-нибудь ветерана ненужной и забытой войны. Пообещали, что он превратится в парализованного старика.
Зачем?
Маан не мог разобраться в этом. Если его повреждения были вовсе не так сильны, к чему этот обман?
В ошибку он не верил. Работающие на Мунна люди не умеют ошибаться.
Так ошибаться.
Чандрама по своему характеру мягок, он не сказал того, о чем думал, что Маан прочел в его взгляде.
Его просто обманули.
Заставили принять и смириться, что жизнь кончена и пошатнувшееся здоровье не позволит ему быть полноценным служащим Контроля. А потом к нему приходил Мунн, обещал не забыть и все устроить. И Геалах.
«Потерпи, старик, мы же тебя помним. Ты вернешься обратно на службу — конечно, как только научишься вновь ходить. Будешь сидеть за своим столом, важный, чувствующий себя полезным, но на самом деле никому уже больше не нужный, украшение кабинета».
Заговор?
От этой нелепой мысли Маан лишь поморщился. Кому выгодно выгонять его из Контроля, за несколько месяцев до выхода в отставку? И что это за паршивый спектакль, в котором он, хочет того или нет, уже принял участие? Какие-то подковерные игры?
Вздор.
Маан сам никогда не был карьеристом, и пост свой, начальника отдела, ни у кого не отбирал. Да и по меркам Контроля — не такой уж и высокий пост, если начистоту.
Главы комитетов, определяющие основную политику и выжимающие соки из всех организаций Луны, — это реальная сила и власть. Десятый социальный уровень и выше. Почти ровня министров.
При таком статусе, пожалуй, вцепиться кому-то в горло уже не зазорно. Но начальник отдела… Не та должность, ради которой стоило бы затевать игру.
Может, Мунн и не знает, что Маана выпихнули со службы под предлогом пошатнувшегося здоровья, которое уже никогда не восстановится? Но кто тогда?
«Например, Геалах?» — подсказал ему услужливый голос.
Он мог подговорить врача, чтобы тот хорошенько напугал Маана, заставил его бросить службу раньше времени. Только к чему? Чтобы получить его должность на пару месяцев быстрее? Вот уж вздор! Геалах и подавно никогда не рвался к должности начальника отдела, в этом Маан, знавший Гэйна не хуже себя, не сомневался.
Тогда выходило вообще черт знает что. Маан заскрипел зубами. Вот уж, верно, неизвестность подчас может быть куда неприятнее той проблемы, чью природу и объем можно понять и проанализировать.
Но хорошее настроение вернулось к нему почти сразу. Заговор, Мунн — ерунда все это. Маан просто стал слишком подозрителен. Если темпы выздоровления не снизятся, уже через несколько дней он сможет вновь выйти на службу, а там будет видно, что это было — врачебная ошибка или чей-то замысел.
Пусть Мунн только попробует не пустить его!
Маан ухмыльнулся. Он вновь ощущал себя сильным, способным справиться с чем угодно, прочным как скала. Жизнь крепко по нему ударила, но не впервые, и он устоял, как и все разы до этого. Просто еще один раунд, в котором его опять не смогли сломить. Он вернется в Контроль и займет свое место.
И уж, конечно, разберется с тем, что произошло.
Геалах вновь станет его заместителем. Парень он, конечно, толковый, но куда ему брать отдел, в такие-то годы… Придется ему потерпеть.
А еще Маан найдет того Гнильца, что чуть не снес ему голову. Найдет — и выпустит в него весь магазин, будет стрелять до тех пор, пока затворная рама, выбросив последнюю гильзу, не отойдет в заднее положение, открыв дымящийся стальной зев.
Потому что он Джат Маан, старший инспектор Контроля, и он лучший в своем деле.
Увидев, что он улыбается, Кло улыбнулась в ответ и прижалась к нему, обхватив руками за шею. Уткнувшись лицом в ее густые, сладко пахнущие волосы, он все еще чувствовал вкус улыбки на губах.
«Все только начинается, — подумал Маан, — Только начинается…»
К его облегчению и облегчению Кло резкая потеря массы тела прекратилась на следующий же день, и Маан, слезая с весов, показывавших вожделенную цифру, которую ему давно уже не приходилось видеть, подумал, что болезнь сделала для него больше, чем все те диеты и упражнения, которыми мучил его Чандрама несколько лет.
Кажется, в последний раз он столько весил после армии, когда был крепким, жилистым и подтянутым. Добавочный пищевой паек Санитарного Контроля вкупе с поднявшимся социальным классом быстро завязал на его костях жир, с годами аккумулировав его запасы в животе.
Расставшись с ними, Маан ощущал свое тело необыкновенно невесомым, но это была не тревожная легкость больного или недоедающего: все его мышцы дышали силой и были готовы работать, выполнять свои задачи, они буквально стонали, требуя нагрузки, действия.
Не удержавшись, Маан напряг руки перед зеркалом, встав в позу виденного когда-то по теле атлета. Плотные узлы мышц набухли на груди и плечах, и Маан даже ощутил секундное чувство удивления — они так долго были спрятаны под рыхлыми пластами жира, что собственное тело показалось ему незнакомым.
— Чудесно смотришься, — услышал он за спиной голос Кло, наблюдавшей за ним с порога, — Так, будто помолодел лет на двадцать.
— Серьезно? — Маан часто слышал от жены слова восхищения, но сейчас это было особенно приятным, и оттого ему хотелось, чтобы она сказала что-то еще.
— Да. Ты выглядишь… — она несколько секунд пыталась подобрать нужные слова, — Очень живым. Полным жизни.
— Я и чувствую себя живым, — сказал он.
И это было правдой.
Сейчас Маан как никогда прежде ощущал в себе пульсацию жизни, а не просто был организмом, занимающим объем в пространстве, ходячим примером разнообразных химических процессов, сочетанием пищеварительной, нервной, мышечной и прочих систем, в нем появилось что-то новое, какая-то конструкция, подчинившая все остальное, центральная опора, увеличившая прочность всего организма.
Просто психосоматика. Когда его тело было разбито и сломлено, а дух повержен, ему удалось восстановить контроль над собственным разумом, подчинить его цели, развить в себе очищающую злость, от которой по крови разошлись крохотные искорки исцеляющей энергии.
Тело приняло безмолвный приказ «Привести себя в форму» и выполнило его, как беспрекословно выполняло и прочие приказы много лет. Оно срастило размозженные кости, затянуло раны, восстановило контроль над собой.
Так, гибнущий корабль, получив несколько прямых попаданий главным калибром, задраивает переборки, откачивает воду, восстанавливает подачу энергии — лишь бы просуществовать еще минуту и посвятить эту минуту ответному удару, уйти под воду не мертвым островом дымящегося металла, а сражающимся до последней секунды смертоносным организмом.
Именно в такой ситуации возможно чудо.
Машины забывают про поломки и идут полным ходом, развивая крейсерскую скорость, помпы выбрасывают за борт тысячи литров морской воды, экипаж, уже принявший понимание близкой смерти, молниеносно выполняет приказы, и все раскалившиеся стволы корабля посылают с губительной точностью в цель снаряд за снарядом…
— Невероятно. Две недели назад ты едва мог подняться с кровати, а сейчас выглядишь как чемпион Луны по боксу, — она тихо засмеялась, как бы приглашая его разделить с ней радость, — Как же это здорово!
— Я всегда был крепкой орешком, Кло.
— Конечно, милый. Но до сих пор не верится.
— Вот увидишь, я буду самым бодрым и здоровым пенсионером в этом жилом блоке, — сказал он весело, — Обещаю.
Прогнозы Чандрама сбывались: его правая рука, которой Маан еще не научился управлять, обрела чувствительность, не прежнюю, но уже достаточную, чтобы ощущать ее частью тела. Она все еще висела на перевязи, но Маан чувствовал, что восстановительные силы, поднявшие его, работают день и ночь, и вскоре рука опять будет повиноваться ему.
Пока лишь, он с трудом мог шевелить пальцами и кистью, хватка была слабая, как у младенца, но это его не беспокоило — он помнил, что всякая рана требует времени, и чем серьезнее она, тем большим количеством терпения предстоит запастись.
Но теперь у него было ради чего жить, и Маан знал, что выдержит все, что необходимо.
Иногда ему казалось, что после того дня, когда Гнилец едва не уложил его в руинах разрушенного стадиона, он родился заново. Порой момент, когда ты разминулся со смертью на один волос, часто называют вторым рождением.
Если так, Маан, родившийся из прежнего, нравился ему куда больше. Он не знал той апатии и равнодушия, которыми были проникнуты его часы, не занятые службой. Он был энергичен и уверен в себе.
Близость смерти, и последующее выздоровление, упрочнили его дух, освежили кровь, заставили сбросить наросшую за последние годы коросту быта и привычек.
Старый Маан был всего лишь служакой, не мыслящим себя вне Контроля, работа была его призванием, его навязчивой идеей, его хобби и любовью.
Вечный охотник, не замечающий, как увядает его некогда сильное тело, как старятся его мысли — он гнался бы за очередным Гнильцом до того момента, пока не рухнул замертво.
Новый Маан, родившийся из его мук, был умнее, разборчивее, осторожнее. Он научился понимать, что такое жизнь, и узнавать ее вкус.
И, черт возьми, собирался протянуть под этим небом еще не один год, если, конечно, можно считать небом нависающий над головой внешний купол, усеянный осветительными сферами.
Проводя целый день напролет дома, Маан стал испытывать скуку. Как зверь, запертый в слишком тесную клетку, он ходил из угла в угол, но не мог придумать себе занятия, способного поглотить столько времени, сколько у него было теперь.
Маан начал заниматься гимнастикой и с удивлением обнаружил, что силы возвращаются к нему быстрее, чем он предполагал.
Конечно, отжиматься пока еще не мог — правая рука не выдерживала даже слабой нагрузки, но многие упражнения были ему уже под силу.
И Маан получал удовольствие от того, как слаженно и мощно работает его тело, обретшее новую жизнь.
Других занятий у него не было — чтение нагоняло дремоту, а теле вызывало исключительно раздражение.
Люди, существующие лишь за стеклянной панелью, с их проблемами и радостями, казались ему пришельцами из другого мира, схематичными и никчемными.
Конечно, Маан всегда мог заявиться в штаб-квартиру Контроля и удивить весь отдел, включая Геалаха, но он не торопился этого делать. Сперва — полностью оправиться. Заставить слушаться руку, затянуть старые раны, и лишь потом появиться в собственном кабинете, да удивить всех до обморока.
«Вы думали, Маан — трясущийся контуженый старикашка с дрожащими руками и взглядом слабоумного? Ну так посмотрите на него теперь»!
Он представлял, как распахнет дверь отдела и какое впечатление произведет на присутствующих. Его появление должно быть решительным, как штурм.
«Смирились с тем, что спровадили меня на пенсию, доживать свой стариковский век перед теле? Как бы не так. Маан вернулся — новый, сильный, знающий себе цену Маан, еще способный удивлять»!
Маан потягивал джин из стакана, сидя в гостиной, и улыбался своим мыслям. Мысли были приятные, они текли стремительной горной рекой, то тихой, как стрекотание насекомых, то ревущей, как водопад.
В первое же воскресенье Маан выполнил данное дочке обещание — сводил ее вместе с мамой в рекреационный парк.
Бесс, хоть и пыталась с детской наивностью казаться старше своего возраста, была в восторге, ведь они не ходили вместе гулять уже лет пять. Да и какие могут быть развлечения, с такой службой? Рад бываешь, если поужинать успел…
Глядя на счастливое лицо дочки, Маан даже позавидовал — когда ему было четырнадцать, никакого рекреационного парка на Луне еще не существовало, а были лишь мертвые квадраты жилых блоков, одинаковые, точно лабораторные колбы, закрытые, каменные.
Здесь была трава — так много, что казалось, стоишь по щиколотку в инопланетном, мягко волнующемся, зеленом море, в котором почему-то нельзя утонуть.
Маан знал, что трава раскачивается не сама собой, специальные машины, скрытые под землей, имитируют движения ветра, но Бесс об этом говорить не стал. У нее впереди еще много лет, за время которых она поймет — в этом мире все устроено не так, как кажется поначалу.
Они втроем шли по узкой тропинке, сходить с которой было запрещено, и любовались деревьями, настоящими, с Земли, растущими в натуральной почве.
Деревья были редкие, невысокие, и из-за неровных крон с выпирающими сухими и колючими ветвями походили на уродливых болезненных детей, но Бесс все равно подолгу простаивала у каждого, читая пояснения на информационном щитке.
— Здесь написано, что орех может вырасти до двадцати пяти метров! — восклицала она, пытаясь представить себе, насколько это много и машинально закидывая голову — прикинуть, влез такой орех под купол жилого блока, если бы вдруг оказался здесь? — Это правда?
— Наверное, они чуть-чуть преувеличивают, — Маан покачивал головой, — Правда, Кло? Двадцать пять метров — это слишком, даже для Земли.
Они спорили про высоту деревьев, про Землю, про тысячи разных вещей, о существовании которых Маан давно забыл. Но, как оказалось, эти вещи вовсе не пропали с того момента, когда он перестал обращать на них свое внимание, лишь терпеливо ждали, когда Маан вспомнит.
И он вспоминал.
Память возвращалась к нему, и теперь уже не казалась бессмысленной мозаикой с перепутавшимися фрагментами. Маан вспомнил, как этими же тропинками когда-то ходили они с Кло, молодые, влюбленные друг в друга.
Запах свежей травы имел для них свой особый смысл, как и колючие деревья, как бетонная целостность искусственного неба.
Маан с грустью подумал, что пока он спасал чьи-то жизни, его собственная просочилась сквозь пальцы, уплыла, но грусть эта была легкой, теплой и приятной, как дуновение искусственного ветерка, сейчас он вовсе не ощущал себя старым, наоборот, грезился неловким двадцатилетним юнцом с сединой в редеющих волосах.
Потом они долго сидели на скамейке и ели мороженое, соевое, с клубничным сиропом, и вкус у него тоже был особенный, вкус детства, беззаботности, счастья.
Он обнимал Кло за плечи, и она смеялась, помолодев вместе с ним. Маан смотрел в ее глаза, два светло-карих проема, ведущих в другой мир, и думал только об одном: как хорошо, что он успел схватить за хвост ускользавшую столько лет жизнь.
И еще, что отныне никогда ее не отпустит.
Он знал — теперь так будет всегда.
Домой вернулись поздно, и Бесс, набегавшаяся за день, сразу же уснула в своей комнате.
Маан подхватил Кло на руки и отнес в спальню. Остаток вечера принадлежал лишь им двоим, был их маленьким мирком, который они заполнили собой. В нем была только темнота, дыхание двух человек, подчиненное единому ритму, и ничего кроме.
Они тонули в этой темноте, наслаждаясь друг другом, и каждая минута была вечностью, а может, и мгновением — в их мире, ограниченном лишь пространством, не было времени.
Потом Кло заснула у него на груди. Маан лежал неподвижно, ощущая ее мягкую тяжесть, вдыхая запах ее волос, и чувствовал себя огромной пульсирующей живой клеткой.
Сейчас в темноте отступило все, не было видно даже знакомых предметов обстановки, и оттого ничто не мешало ему сосредоточиться на собственных ощущениях. Они были так необычны, что Маан застыл, пытаясь полностью слить сознание с собственным телом.
Это было новое состояние, незнакомое ему прежде, почти полная прострация, соединенная с чувством неожиданного, овладевшего им спокойствия и радости. Ровный гул счастья, такой мощный, что зудели веки.
С темнотой исчезло все, что когда-либо тревожило его. Ушло беспокойство, страх, растерянность. Он чувствовал себя перерожденным и каким-то необычайно свежим, сильным, способным смять целую Галактику и разорвать ее вспышкой молодой звезды.
Он был новым Джатом Мааном, родившимся на смену старому, и ощущавшим себя настолько хорошо, что становилось даже немного боязно.
Счастье.
Конечно, Маан иногда произносил это слово, но редко задумывался о его настоящем смысле. Чистая вода, чистый воздух — счастье. Служба, которая стала частью жизни — тоже счастье. Любящая жена и дочь… Все это было у него уже не один год, заслуженное, заработанное ценой упорного труда, свое.
За долгое время своего существования он много раз испытывал удовольствие и радость, но все эти ощущения сейчас казались мимолетными, скомканными, фальшивыми.
Что-то новое произошло с ним, после чего он стал смотреть на мир другими глазами. Нежданный дар, который преподнесла ему жизнь, обнаружив, что не сломает его одним движением.
Маану захотелось зажмуриться и лежать так вечно.
В эту минуту он был бесконечно счастлив, и счастье переполняло его, текло в его теле извилистыми золотыми реками, погружавшими плоть в приятную жаркую негу. Эйфория своим призрачным мятным дыханием коснулась его мозга, и по ее полупрозрачным волнам понеслись мысли, ровные и гладкие.
Словно все нервы его тела обратились одной огромной платиновой струной, по которой скользнул палец самого Господа Бога.
И лежа на влажных, прохладных простынях, Джат Маан, пятидесятидвухлетний старший инспектор двадцать шестого социального класса, признался себе, что впервые за всю свою жизнь счастлив по-настоящему.
Он начал засыпать, чувствуя щекой ритмичное дыхание Кло. Рассудок его еще бодрствовал, но постепенно утрачивал контроль над телом, которым овладевало оцепенение глубокой дремы, тяжелое, как толстое ватное одеяло.
Мысли стали дробиться, налезать друг на друга, готовясь стать крошечными звездами на черном небосводе сна.
Бесс… Кло… Двадцатипятиметровый орех… Рекреационный парк… Юкон…
Наверное, так ощущаешь себя, когда, сидя за рулем быстрого спортивного автомобиля вроде «Кайры» Геалаха, несущейся ночью по засыпающему городу, врезаешься в выросшую из темноты преграду. Ослепляющие пятна света перед глазами, несущиеся мимо лица куда-то в сторону, скрежет, пронизывающий удар тока сквозь все тело…
Юкон.
Маан проснулся резко, как в последний раз просыпался в казарме, разбуженный гнусавым ревом дежурной сирены. Пробуждение было настолько неожиданным, что он не сразу понял его причину, лишь ощущение жесткого столкновения еще гудело в костях.
Юкон.
«Я хочу вновь оказаться на Юконе. Вспомнить, что такое настоящая трава и настоящий ветер» — сказал как-то один человек. Старый, в вышедшем из моды костюме тяжелого твида. Который лежал на полу, уткнувшись лицом вниз. Вероятно, пуля, отшвырнувшая его, заставила тело повернуться вокруг своей оси…
Маан сел в кровати, простыни вдруг показались ему тяжелыми и раскаленными добела. Наверное, он сделал это слишком резко — Кло во сне что-то неразборчиво пробормотала.
«Юкон, — стучало в мозгу ровными семафорными вспышками, — Юкон. Юкон. Юкон. Конечно же, это так просто. Объяснение. Юкон».
Он поднес руку ко лбу, чтобы вытереть внезапно выступивший обжигающий пот, и, несмотря на почти полную темноту, обступившую кровать, увидел, как мелко и гадко дрожат пальцы.
На какую-то секунду этот приступ ужаса вдруг показался ему смешным, и он затрясся в беззвучном приступе нервного смеха, похожего на судорогу.
Вздор. Чистый вздор.
«Мне просто стало легче. Совсем немного. Как будто старость забыла про меня на один месяц».
Так сказал пожилой мужчина, которого звали Бэнт Менесс, перед тем как вытащить пистолет, принять последний в его жизни бой и умереть с пулей в позвоночнике, лежа на холодном полу опустевшего ресторана.
Маан встал с постели и, как был нагишом, вышел в гигиенический блок. Несмотря на то, что Кло спала, он зачем-то запер за собой дверь и проверил замок. Затем включил все освещение — и стенные панели тотчас залили крохотную комнатушку неживым голубоватым светом.
Эти действия были так глупы и незнакомы ему, что возникла иллюзия, будто его телом управляет кто-то другой. Маан даже удивленно уставился на себя в зеркало, словно пытаясь узнать у человека, чье лицо отразилось в прозрачной поверхности, что же он, черт возьми, вытворяет.
«Ты рехнулся, — сказало ему отражение человека с короткой сероватой щетиной на впалых щеках, — Вот теперь ты точно рехнулся, парень. Иди-ка обратно и залезай под одеяло, пока жена не обнаружила тебя здесь. Иначе она упрячет тебя в подходящие для таких парней место, и хрен ты вылезешь оттуда до конца своей жизни».
У этого человека были уверенные черты лица и жесткая линия подбородка, но глаза его не понравились Маану — они блестели, как у пьяного, и казались в отражении маслянисто-черными. Глаза испуганного человека.
Он положил руку на замок двери, но почему-то не смог открыть его, мышцы отказались повиноваться. Он почувствовал себя глупо — голый, освещенный ровным светом панелей, замерший в нелепой позе…
— Проклятый идиот, — сказал Маан вслух.
«Как будто старость забыла про меня на один месяц».
Так просто. Странно, что это не пришло ему в голову раньше. Основы, то, что любой инспектор, даже стажер, знает с первого дня. Строки, которые вбиваются в память на уровне рефлексов. Сколько раз Маан сам цитировал их? Тысячу? Пять?
Просто нервы. Он улыбнулся Маану в отражении, и тот ответил оскалом.
«Спокойнее, дружище. Ты нагнал сам на себя страху, но его можно легко побороть. Особенно когда знаешь, что этот страх нереален. На сто процентов. Даже на сто десять. Тебе просто надо прийти в себя и загнать твое разбушевавшееся воображение в рамки, пока оно не спалило тебе мозг очередной такой вспышкой паники. Вот и все. Это же просто? Давай. Осмотри себя. Это позволит твоим рукам заняться чем-нибудь и заодно проветрит голову. Валяй, приятель, учини настоящий досмотр! Покажи, как работает профессионал!»
Сперва Маан чувствовал себя очень неудобно — это выглядело так нелепо и жалко, что он старался не смотреть в зеркало, действовал почти вслепую, как зомби. Касался своего тела, так напряженно, словно оно было чужим и прикосновение к нему могло причинить боль.
«Или что-то в тысячу раз хуже боли», — подумал он, разглядывая свой живот.
Кожа в искусственном свете казалась синеватой, Маан мял ее, оставляя под пальцами красные пятна, собирал в складки, тянул, точно пытаясь сорвать с костей.
Как неопытный врач, он ощупывал свое тело, каждый его сантиметр, стыдясь в этот момент, как школьник, совершающий что-то недозволенное в гигиеническом блоке.
Грудь, покрытая коротким плотным волосом. Плечи с их немного обвисшими, но все еще крепкими мышцами. Живот, плоский, в складках, с аккуратным отверстием пупка. Пах, мошонка.
Маан старался делать все механически, нарочито равнодушно, как диагностический автомат проверяет исправность механизма. Это позволяло не думать, сосредоточиться на работе.
«Ты закончишь и успокоишься, — сказал он себе, — И пойдешь, наконец, спать. Впрочем, я разрешу тебе выпить бокал джина, кажется, ты заслужил, проклятый параноик».
Он рассмотрел с помощью зеркала спину, шею, ягодицы, тыльные стороны рук и стоп. Это было похоже на унизительную процедуру у врача. Ему приходилось осматривать те уголки своего тела, которых он не видел многие годы, и не сожалел об этом.
Просто осмотр. Успокоиться. Ничего опасного. С таким же успехом ребенок может искать под кроватью кровожадного дракона. Процесс упрощается, если тебе доподлинно известно, что ты ничего не найдешь, не так ли?
С каждой минутой сердце билось все ровнее и спокойнее. Он изучил почти все тело и не нашел ни малейших признаков. Одеревеневшие от напряжения губы все-таки позволили ему по-настоящему улыбнуться.
«Вот так и сходят с ума, парень. Эти старые, с глузду двинувшиеся бывшие работники Контроля, они же все психи до мозга костей, разве ты не знал? Сегодня тронется один, завтра другой… Обычное дело».
На все у него ушло минут десять.
И когда он закончил осмотр, оказалось, что спина покрыта крошечными льдинками пота. Маан набрал воды и несколько раз плеснул себе в лицо, с наслаждением смывая с кожи липкую адреналиновую слизь, выступившую через поры.
Он чувствовал себя выжатым, точно несколько часов кряду толкал многотонную вагонетку где-нибудь в технических тоннелях под землей. Правду говорят, страх съедает силы. Особенно такой, невозможный, неконтролируемый.
Маан с облегчением вытерся полотенцем, отпер дверь и вышел из гигиенического блока. После пережитого тело казалось невероятно легким, в голове слегка шумело. Как небольшая степень опьянения.
Сейчас пропустить стаканчик, чтобы вымыть адреналин из организма, и под одеяло…
Вспоминая приступ пережитого ужаса, тягучего, словно ночной кошмар, Маан с неудовольствием подумал, что мог поседеть или еще что похуже. Воистину, никто не способен напугать так, как собственное воображение.
Он ухмыльнулся, представляя, как расскажет эту историю кому-то из ребят в отделе. То-то будет смеху. Старый, опытный Маан, и вдруг…
На пороге гигиенического блока он заметил, что забыл потушить осветительные панели. Чтобы не возвращаться, Маан потянулся рукой к выключателю через дверной проем, оглянувшись на зеркало.
Теперь оно отражало залитую светом комнату и голого мужчину, стоящего к нему спиной. Маан машинально скользнул по нему взглядом. Стройные крепкие ноги, острые выступы лопаток, ровные пласты дельтовидных мышц.
Хорошо сложенное тело, принадлежащее отнюдь не пенсионеру.
Ему показалось, что в отражении есть какая-то ошибка, но неявная, смутная. Как будто к поверхности зеркала что-то приклеилось. Пока его рука тянулась к выключателю, он немного подался назад, пытаясь рассмотреть этот дефект под другим углом.
Но тот тоже сместился, оставшись где-то во внутренней впадине его правого колена.
Страха не было. Маан хорошо помнил все то, что он сделал после этого: вернулся в гигиенический блок, пошарил рукой в ящике туалетного стола, нащупывая зеркальце Кло, которое та использовала по утрам, накладывая макияж. Небольшой овал, холодный и блестящий, как хирургический инструмент.
Маан сел на борт душевой кабины и, распрямив правую ногу, завел под нее зеркало.
Он был совершенно спокоен и даже медлителен. В маленьком овальном осколке мелькнула покрытая густым рыжеватым волосом кожа, морщинистые складки колена, рисунок из трех знакомых родинок… Маан повел руку еще дальше, наблюдая за отражением.
И почти сразу нашел то, что искал.
То, что не могло существовать.
Но он видел его — в сверкающем овале, изображение в котором почему-то начало дрожать.
Большое, с монету размером, идеально круглое пятно, похожее на аккуратную чернильную кляксу.
