ГЛАВА 12
— Кажется, ты идешь на поправку?
— Я не расслышал, что?
— Говорю, тебе уже стало лучше, разве нет?
Маан озадаченно взглянул на Кло, раскладывавшую по тарелкам завтрак. Она выглядела свежей после утреннего душа, и даже бледно-фиолетовые мазки гигиенической пасты на веках ее не портили.
Он уже давно не заглядывал в зеркало, потому оставалось лишь догадываться, как выглядит сейчас он сам.
Когда из блестящего прямоугольника в ванной на тебя смотрит подобие мумифицированного трупа с бледной обвисшей кожей, мутными глазами и марлевой повязкой на голове, быстро привыкаешь не поднимать на него глаз.
— По мне заметно?
Она пожала плечами.
— Я вижу, у тебя появился аппетит, да и двигаешься ты более активно.
Маан взглянул на свою тарелку — там была рубленая спаржа в кислом соусе и тефтели из порфиры — так, словно впервые ее увидел.
Учитывая, что он расправился с половиной своей порции, прежде чем Кло успела сесть за стол, ее замечание на счет аппетита было вполне уместным.
— Да, — сказал он осторожно, — Кажется, я и в самом деле заметил какое-то улучшение.
Кло засмеялась.
— Ты ешь не меньше, чем до… — она запнулась, — не меньше, чем раньше. А может, даже и больше. И если твой аппетит связан с самочувствием, я за тебя уже не боюсь.
— Видимо, мой организм решил, что раз в кои-то веки выдалась возможность от души поесть, надо этим пользоваться.
Ему было приятно, что Кло улыбается, в последнее время у нее было не так много поводов для этого.
— Ты уверен, что тебе можно есть в таких количествах? — уточнила она, садясь за стол, — Я думала, для подобных случаев существует какая-нибудь диета. Ты ведь малоподвижен сейчас, а лишний вес может быть опасен. Я так думаю…
— Ну, я не вижу, что толстею — сказал он, и это было правдой: тело ощущалось им все еще предельно неуклюжим и неловким, но прежнего чувства неуправляемой мертвой тяжести уже не возникало, — Кажется, я даже, наоборот, скинул граммов триста.
— И выглядишь ты… более свежим. Боли сильные?
Про муки, которые Маан испытывает, Кло должна была знать не хуже него самого. Не могла не чувствовать, как он ворочается всю ночь напролет, как еле поднимается по утрам, как медленно одевается, с трудом контролируя свое бывшее когда-то таким послушным тело, ставшее теперь обузой.
Боль не оставила его, но сделалась более глухой, отстраненной, точно между ними возникло какое-то препятствие, слишком прочное для ее отравленных острых зубов. Она не собиралась так просто оставлять своего старого знакомого, но и былой силы уже не имела.
Мучительные мигрени по утрам сдавливали голову стальными обручами, но он научился с ними мириться, принимал таблетки, которые почти не действовали, и радовался, что теперь эту боль, хотя бы можно терпеть.
Изувеченная рука напоминала о себе при каждом неудачном движении, но раздробленные кости уже не досаждали так, как прежде.
Может, прогноз врача из госпиталя, при всей своей безжалостности, скрывал просчет. Сомнительно, что люди, много лет работающие на Мунна, способны ошибаться, но вдруг это тот единственный случай, который происходит раз в сто лет?
Или резервы его потрепанного временем тела были оценены не так уж корректно? Что, если у него еще остались силы, чтобы сопротивляться полученным ранам, пусть и не так успешно, как двадцать лет назад?
Бесс уже поела и ушла в школу, они с Кло были на кухне вдвоем, так что вполне могли говорить без обиняков. Но Маан пока не был готов посмотреть правде в глаза, не мог поверить в то, что ему действительно становится лучше.
Выздоровление казалось такой несбыточной мечтой, что, прикоснувшись к ней, разум отказывался верить в реальность происходящего.
— Пока ничего особенного, — сказал он, не отрываясь от завтрака, — Боли все еще донимают.
Кло смотрела на мужа, не притронувшись к еде, и взгляд у нее был внимательный и заботливый.
— Тебе надо настроиться на выздоровление, — сказала она серьезно, — Я читала исследования, в них говорилось, что положительный настрой хорошо воздействует на организм. Своего рода эффект плацебо, но он работает…
Ему было никак не сосредоточиться на том, что она говорит. Он ощущал внезапный подъем настроения, вызванный, вероятно, отсутствием знакомой боли и обильным завтраком. Маан вновь чувствовал себя человеком, и черная лужа депрессии, густая как деготь, схлынула, оставив его, Маана, привычный мир, наполненный знакомыми и приятными вещами.
«Я выздоровею, — вдруг решил он, глядя на Кло, — Наперекор врачам. Да, хоть всей Луне! Я соберу силы в кулак и встану, как поднимался после всех ударов прежде. Рука… Пусть. Ее уже не восстановить, но и без нее я не останусь калекой. Я снова буду жить».
Эта мысль запрыгала в душе, как солнечный зайчик, пущенный чьей-то невидимой рукой, от нее потеплело в груди, и даже звон уставшего старого сердца словно бы стал быстрее и легче.
— Чему ты улыбаешься? — спросила Кло.
Он увидел ее, точно после долгой разлуки.
Годы, прожитые вместе, затронули не только его, они отложились легкой сеточкой морщин под ее глазами, губы стали не такими яркими, как он их помнил, а волосы цвета ноябрьской листвы приобрели легкий серый оттенок и распрямились, уже не свиваясь теми тугими локонами, которые он когда-то любил целовать.
Но это была она — его Кло, и каждая клеточка ее тела была ему знакома, скрывала в себе ту особенную искру, которая заставляла его трепетать, даже когда он просто касался ее руки своей.
И что-то еще шевельнулось в его душе, что-то новое и неизведанное.
Или, напротив, давно знакомое.
Не сознавая своих действий, инстинктивно Маан подался вперед и прижал Кло к своей груди здоровой рукой. Ему показалось, что он ощущает запах ее старых духов — тот самый, что когда-то сводил его с ума. И волна нежности вдруг укрыла его с головой, затопив все остальные мысли и чувства.
Кло. Его Кло.
— Ого! — воскликнула она, сжатая в его объятиях, — А ты…
Он нашел ее рот, и Кло пришлось замолчать. И на какое-то время, отмеренное не равнодушными секундами часов, а частыми ударами двух бьющихся в такт сердец, ей не нужны были никакие слова.
Когда он оторвался от нее, лицо жены порозовело, а дыхание стало прерывистым.
— Джат! Что это с тобой?
— Ты думаешь, со мной что-то не так?
— Так внезапно… Не очень-то похоже на больного.
— Кто знает — может, именно ты мое лекарство?
Пальцы его левой руки почувствовали что-то твердое, пластиковое: пуговицы на кофточке Кло, послушно расстегивающиеся одна за другой.
Кажется, пальцы делали это самостоятельно, по крайней мере, он не помнил, чтобы приказывал им что-то подобное.
Почувствовав его прикосновение, Кло попыталась вывернуться, больше удивленная, чем напуганная.
— Джат! Постой! Мы ведь не знаем… Погоди… Мы не знаем, можно ли тебе… То есть…
Он почувствовал уверенность и спокойствие. И ощутил себя тем самым Мааном, который никогда не колебался. Который всегда знал нужное направление.
— Можно, — сказал он одними губами, срывая с нее грубую, тяжелую ткань, — Честное слово, мне все можно…
С этого дня его выздоровление, которое он уже не боялся называть выздоровлением, выработало постоянный темп. Каждый день, просыпаясь, Маан не знал, что приготовило ему его тело, но был уверен, что все перемены, происходящие в нем — к лучшему.
Пользуясь советом Кло, Маан внушал самому себе, что идет на поправку и, зависело ли это от подсознания или нет — ему и в самом деле казалось, что он медленно выкарабкивается из той пропасти, куда чуть было не рухнул.
Маан чувствовал себя слабым, безмерно уставшим, но эта немощь не рождала той смертельной апатии, что прежде, наоборот, он ощущал свое тело разряженной почти до предела батареей, которая постепенно поглощает энергию, чтобы выйти на привычный режим работы.
Подтверждением этому стал его отменный аппетит. Сперва Кло радовалась всякий раз, когда мужу удавалось без гримасы боли выпить стакан протеинового коктейля или съесть крекер с соевой пастой.
Но вскоре, наблюдая, как он расправляется со своей порцией за завтраком, даже забеспокоилась.
Ей казалось, что для тяжелобольных, к категории которых она явно относила Маана, обильное питание может быть вредным и даже собиралась проконсультироваться у знакомого диетолога. Но Маан со смехом заявил, что его аппетит уж точно не является опасным симптомом, совсем наоборот, тело просто пытается усвоить все элементы, необходимые ему для капитального ремонта.
Отца поддержала Бесс, и Кло пришлось признать справедливость этой версии. Она даже иногда откладывала ему часть своей порции, которую Маан проглатывал так же легко.
Маан стал питаться четырежды в день, пользуясь тем, что Контроль продолжал снабжать его счет социальными очками, которых он прежде вовсе не тратил.
Более того, за время его беспомощности их накопилось достаточно много, чтобы он мог не ограничивать себя в еде. Поэтому, расправившись с завтраком, он заказывал, порой, через войстерминал что-то еще, например, сладкий кекс из фасоли или пудинг с черничным джемом.
Одно время он даже поддался панике: ему стало казаться, что голод пришел на смену боли, и теперь он обречен набивать себя едой на протяжении целого дня. Но смехотворность этой версии не дала ему серьезно в ней увериться.
«Просто я потребляю все то, чего долгое время был лишен, в госпитале и позже, — решил он, — Это растянувшийся пир, после долгой поры воздержания, и уж точно не патология».
Действительно, хороший аппетит всегда казался ему символом того, что больной идет на поправку. Тем не менее, Кло, замечавшая, с какой скоростью пропадают концентраты в кухонной криокамере, смотрела на него все более озадаченно.
— По-моему, ты столько не ел, даже когда был абсолютно здоров, — сказала она как-то, — Может, это и добрый знак, только меня он все-таки смущает. Ты не думал показаться доктору Чандрама?
Этого Маан делать не собирался, по крайней мере, в ближайшее время. Он предпочитал не выходить за пределы дома, сырость города сейчас была ему особенно неприятна, и одна мысль, что надо надеть тяжелый плащ и выйти наружу, доставляла скверные ощущения.
Стыдясь этого, он ел втайне от Кло и не мог не оправдывать собственных действий — даже после обильного сытного ужина его желудок жалобно ворочался, а когда наставало время ложиться спать, приходилось пробираться на кухню и съедать еще что-то из того, что попадется под руку.
Как-то раз, Маан съел шесть дрожжевых лепешек за один раз, хотя прежде с трудом мог осилить лишь две штуки. Пришлось сказать Кло, что они испортились, и он выбросил их в утилизатор. Но, судя по взгляду, Кло в это не поверила, хоть и промолчала.
Он ел с одержимостью умирающего от голода, но любая еда словно проваливалась в черную дыру, оказавшись у него в желудке.
«Кажется, она распадается на атомы, еще прежде, чем успевает пройти по пищеводу, — пошутил он однажды, когда Кло с задумчивым видом провожала взглядом вторую порцию ужина, с которой Маан справился за несколько минут, — Или я нарушаю закон сохранения веществ во Вселенной».
Тем не менее, Кло не могла не признать, что это идет ему во благо, все перемены в его состоянии она замечала и, кажется, иногда даже раньше него самого.
Однажды, меняя, как обычно, повязку на его голове, она обнаружила, что глубокий, неровно заросший рубец стал гораздо лучше выглядеть — точно сгладился и побледнел.
С того дня Маан перестал носить повязку и сразу почувствовал себя лучше: марлевый кокон на голове досаждал ему с самого первого дня. Взглянув на свое отражение, после того как Кло сняла последний виток бинта, он недоверчиво поднял руку и коснулся лица, потом волос.
В прошлый раз, когда Маан случайно заглядывал в зеркало, увиденное там нравилось ему куда как меньше.
Сейчас лицо порозовело, уже не казалось безжизненной фарфоровой маской, а глаза, еще недавно бывшие узкими щелками, смотрели уверенно и прямо, хотя и в их глубине и таилось что-то, напоминающие о перенесенном, какая-то застывшая, замороженная горечь.
Собственный взгляд показался Маану неприятным, едким, но в остальном, он был удивлен столь быстрой переменой к лучшему.
Не доверяя зеркалу, Маан провел рукой по волосам, там, где наметившаяся несколько лет назад залысина постепенно отвоевывала себе место, и с трудом нашел ее. Волосы его, отросшие за несколько недель под повязкой, стали гуще, сильнее, и привычная седина казалась уже не столь заметной, как прежде.
— По тебе не скажешь, что недавно лежал в госпитале, — молвила Кло неуверенно, комкая в руке бесполезные бинты, — Как по мне, ты даже посвежел, точно помолодел лет на пять.
— Надеюсь, мне удастся запатентовать эту методику, — засмеялся Маан, рассматривая в отражении шрам на правом виске, извилистый и неровный, — Хотя сомневаюсь, что подобный способ омоложения будет популярен.
— Ты не думаешь, что стоит съездить в госпиталь? — спросила она не очень настойчиво.
Взгляд у нее тоже был неуверенный, смущенный. Это удивило его.
— Господи, неужели ты переживаешь только оттого, что я уже не похож на живого мертвеца, как прежде?
— Я вовсе не переживаю. Но мне кажется… Нет, не обращай внимания, Джат. Наверное, я просто боюсь поверить, что тебе и в самом деле лучше. Это так…
Он понял ее и мягко обнял за плечи.
— Мне пока и самому никак не привыкнуть. Я-то был уверен, что остаток жизни проведу в качестве неподвижного овоща в каталке. Но, видимо мое тело не из той породы, что позволяет уложить себя так просто, — он шутя напряг левый бицепс, и мышцы руки с готовностью отозвались, приятно загудев, — Черт возьми, я бы дорого дал за то, чтобы сейчас увидеть рожи тех самозваных врачей из госпиталя, что прочили мне инвалидное кресло!
Больше всего хлопот ему приносила правая рука, висевшая на груди мертвым грузом. Как ни пытался, с этим он свыкнуться не мог.
За бинтами виднелись только кончики пальцев, неестественно серого цвета, истончившиеся, как проглядывающие из-под снега хрупкие ветки дерева. Маан прикасался к ним, и ничего не ощущал. Просто мягкая плоть, не более одушевленная, чем холодная котлета из криокамеры.
Привыкнуть к тому, что отныне конечность не является частью его организма, лишь обособленным, лишенным контроля бесполезным придатком, казалось ему невозможным.
Иногда он пытался заставить ее двигаться — смотрел на пальцы и приказывал им шевельнуться. Хотя бы на миллиметр. Просто дрогнуть. Но тщетно, и всякий раз после этих бесплодных попыток он ощущал глухое отчаяние.
В этом не было вины его тела. Не все то, что оказалось сломано, можно починить.
«Для комфортной жизни мне будет достаточно и одной руки, — говорил он сам себе, пытаясь перебить это похожее на детскую обиду на несбывшуюся надежду, — В конце концов, вряд ли мне еще придется держать в руках оружие или что-либо тяжелее зонта».
Но на фоне всего прочего это была лишь мелочь.
Маан радовался своим новым ощущениям и чувствовал себя превосходно — по крайней мере, для человека в его состоянии. Глядя на него, радовались Кло и Бесс.
Даже воздух, казалось, переменился в доме, если раньше он был разреженным, отдающим неприятным запахом дезинфекции, навевающим мысли о болезнях, то теперь его словно пропустили через невидимый, но мощный фильтр, полностью избавив от лишних молекул.
— Ты выглядишь, как абсолютно здоровый, — сказала ему Бесс однажды вечером.
— И чувствую я себя почти так же, — отозвался он, чмокнув ее в лоб, — Видишь, даже старый пес подчас способен выкарабкаться из могилы.
— И ты веселый. Это хорошо.
— Привыкай, надеюсь, это надолго. Потерпи еще недельку, малыш, и мы, пожалуй, все вместе, наконец выберемся из этой каменной клетки. Что думаешь? Съездим в рекреационный парк — ты, я и мама. И съедим по самому большому мороженому с сахарозой из всех, что найдем. Хороший план?
— Да, пап. Через неделю?
— Кто знает, может, и раньше. У меня такое ощущение, что через три дня я смогу на голове стоять, как заправский акробат. Веришь?
— Верю, — засмеялась Бесс.
С Кло было не так легко.
Она тоже радовалась его стремительному выздоровлению, но, к этой радости, примешивалось, как ему иногда казалось, что-то еще. Порой он ловил ее случайный, устремленный на него взгляд, почему-то обеспокоенный, но не придавал этому большого значения.
Все то время, что он ее знал, Кло всегда доверяла врачам, возможно, даже больше, чем того стоило. Иногда Маан шутил, что она может съесть живую лягушку, если врач уверит, что это поможет от изжоги.
Однажды после ужина, когда Маан умял две порции рисовой запеканки, тарелку бобового пюре и уже собирался взяться за десерт, Кло, за все время не проронившая ни слова, вдруг спросила у него:
— Сколько ты весишь, Джат?
Этот вопрос показался ему неожиданным. Она никогда не спрашивала его об этом. Раньше, пока Маан был на службе, его тысяча девятьсот граммов, дотошно измеренные доктором Чандрама, были достаточным аргументом, чтобы вопрос веса в их доме казался по меньшей мере нетактичным.
— С каких пор тебя это интересует? — удивился Маан.
— С недавних.
— А что с моим весом?
— Мне кажется, ты немного похудел, — сказала она задумчиво.
Под ее взглядом собственный живот и в самом деле показался ему меньше. Как будто привычная округлость, немного оттопыривавшая складки халата, от неожиданности опала, сбавив в объеме.
— Вряд ли. По крайней мере, я такого не ощущаю.
— А я вижу, — последнее слово было произнесено с нажимом.
Маан не мог не признать, что у Кло был повод для подобного мнения. Он покосился на Бесс, к счастью, полностью занятую какой-то постановкой по теле.
— Если бы я похудел, то наверняка это заметил, разве нет?
— И все-таки, — сказала Кло неожиданно твердо, — Давай проверим.
Она встала и поманила его в ванную комнату, где стояли весы — просто небольшая плоская коробка с маленьким экраном. Когда Маан последний раз вставал на них? Он был уверен, что недели три назад.
— Это глупо. Я же знаю, что все осталось прежним.
— Вставай, вставай.
Маан, занося ногу, отчего-то поежился. Так, словно этот примитивный механизм, не оборудованный ни одной кнопкой, ждал его прикосновения, чтобы в специальном окошке выдать его самые сокровенные секреты.
«Глупо, — промелькнуло в голове Маана, пока он ставил на прохладную поверхность вторую ногу, — Впрочем, какая разница».
Внутри коробки что-то негромко пискнуло, и на экране показались цифры. Они были достаточно велики, чтобы Маан смог их разглядеть, но он притворился, что не видит.
— Ну, как там? — спросил Маан с преувеличенным энтузиазмом у Кло, близоруко щурившейся на весы, — Порядок?
В конце концов, Кло могла и не помнить его последних результатов.
— Килограмм сто двадцать граммов, — сказала она медленно, переводя взгляд с него на весы, — Ты сбросил больше килограмма, Джат.
Он хотел пошутить на этот счет, но у него не получилось — взгляд Кло говорил, что шутка в любом случае не вызовет смеха.
— Надо же. А я как будто ничего и не почувствовал. Но это же потрясающе, да? Ты всегда хотела, чтобы я выглядел стройнее. Да и Чандрама не уставал пугать меня проблемами с сердцем от излишнего веса.
— Но ты никак не мог похудеть серьезнее, чем на триста граммов, как ни старался. Даже когда был на диете.
— О, как же, помню! Я сжевал травы больше, чем среднестатистическая корова на альпийском лугу Земли за всю свою жизнь. Ну, теперь ты видишь, что диета — не самый лучший способ. Спасибо больничной койке, а? Только не проси меня сбросить еще больше, с меня, пожалуй, уже хватит.
— Джат, если человек ест за троих и худеет, это может означать сбой в работе щитовидной железы, паразитов, онкологию…
— Вот еще! Когда я лежал в госпитале, меня разве что не разбирали на части. Я абсолютно здоров… — он осекся, — Ну, я имею в виду — для полутрупа.
— И ты все еще не хочешь сходить к врачу?
Маан поморщился.
— К врачу? Кло! Да мне будет стыдно в госпитале показаться. Подумать только, меня выкинули оттуда едва способным ходить инвалидом, пообещав койку до конца жизни. А теперь я заявлюсь к ним, здоровый, на своих двоих, жалуясь на то, что похудел на кило сто двадцать?! Господи, да надо мной смеяться будут даже на Земле!
Но отговорить Кло было непросто.
— Ты можешь сходить к своему приятелю Чандрама, — сказала она решительно, — Раз уж так боишься.
— Визит к нему стоит социальных очков, если ты не забыла.
— Пусть. Но я буду знать, что с тобой все в порядке и твое выздоровление… под контролем.
Наверное, ему стоило согласиться. Он-то знал, если Кло что-то решила, переубедить ее в этом — пустая трата времени. Как тогда, когда она решила, что им стоит бросить курить.
Лучше согласиться, нанести короткий и необременительный визит к Чандрама, выпить с ним по пятьдесят миллилитров отменного «Sean nathair» и заручиться его поддержкой и объяснением.
«Какой вздор! — в то же время сказал в его голове чей-то голос, — Идти на поводу чужих домыслов только ради того, чтобы погасить раздутые кем-то из искры страхи. Между прочим, она сама уже год как собирается похудеть на пятьсот граммов, а попробуй ей только об этом напомнить!».
НоМаан уже взял себя в руки.
— Я схожу к Чандрама, — кивнул он миролюбиво, — На следующей неделе, хорошо?
Кло сомневалась. С одной стороны, Маан принял ее решение, но с другой — его обещание выглядело слишком необязательным.
— В понедельник, — она назидательно подняла вверх указательный палец, — И не позже.
— Так точно! — Маан козырнул левой рукой, — Будет исполнено!
Возвращаясь в гостиную, где Бесс все так же смотрела теле, Маан подумал, что, когда у тебя действительно хорошее настроение, испортить его не так-то и легко.
Доктора Чандрама ему пришлось увидеть гораздо раньше понедельника.
Это случилось неожиданно, в субботу, когда Кло, затеяв большую уборку, снимала со шкафа разноцветные керамические вазочки, чтобы почистить их от пыли.
Маан стоял рядом, разбирая здоровой рукой книги и водворяя их на места. Их было не очень много, но Маану нравился звук, с которым перелистывались тонкие пластиковые страницы, и он не спешил.
А потом он услышал возглас Кло и, скорее почувствовал, чем увидел скользящую вниз крошечную тень. Все произошло быстрее, чем мозг успел проанализировать ситуацию, а тело среагировало само, рефлекторно, не задумываясь.
Сперва он ожидал резкого треска, с которым керамическая вазочка разобьется о плитки пола, треска — и горестного восклицания Кло.
Она любила все эти глупые милые безделушки, которые из года в год множились, заполоняя все полки, этажерки и ящики дома.
Но треска не было, и Маан озадаченно бросил взгляд вниз, пытаясь понять, где закончился полет уроненной вазочки. На полу не было осколков, но и зацепиться в полете было не за что — все полки были забиты книгами так, что свободного места попросту не оставалось.
С опозданием в несколько секунд Маан ощутил, что сжимает пальцами что-то твердое и округлое. Но в его руке была лишь книга, которую он незадолго перед этим снял со своего места.
И только услышав громкий вздох Кло, Маан догадался перевести взгляд.
Вазочка и в самом деле была в его руке — в его правой руке. Хотя та практически вся была скрыта тяжелым гипсовым коконом, оставляя свободными лишь немощные бледные пальцы, которых он не мог заставить пошевелиться, теперь эти пальцы сжимали, сцепившись, будто когти, маленький керамический цилиндр.
Маан недоверчиво коснулся их левой рукой — без сомнения, это не было случайностью. Хватка была хоть и слабой, но явно ощутимой. И пусть сама правая рука все еще была бесчувственна, как кусок вареного мяса, ему показалось, что пальцы отзываются, между ними и мозгом протянулась тончайшая теплая нить, реагирующая на его мысленные приказы.
Джат Маан, старший инспектор Санитарного Контроля не верил в чудеса, но сейчас, ошарашенно глядя на свою руку, иначе как чудом произошедшее бы не назвал.
Он заставил пальцы разжаться, и они, помедлив, выпустили вазочку, она упала на пол с тихим хрустом, разломившись на три или четыре ярких черепка. Но на нее уже никто не смотрел.
— Джат…
Он смущенно улыбнулся, как будто его организм произвольно выкинул какой-то неприличный номер.
— Самому не верится. Посмотри, они шевелятся!
Пальцы и впрямь двигались, медленно, подрагивая, но в том, что это было отчетливое движение, сомневаться не приходилось. Кло глядела на них так, словно прежде ничего подобного не видела.
— Но как такое может быть? — спросила она.
— Еще шаг на пути к выздоровлению. Даже не надеялся, что он произойдет… так скоро.
— Твоя рука!
— Что?
— Но ведь… — Кло прикрыла ладонью рот, точно испугавшись слов, которые хотели вылететь из него, — Я… Мне сказали, что ты никогда больше не сможешь ей шевелить.
«Она знала, — подумал он, глядя в ее изумленно распахнутые глаза, — С самого начала. С первого дня. Я врал о скором выздоровлении, и она улыбалась мне, уже сознавая, что этого никогда не случится. Что ее муж превратится в неподвижный сверток, обреченный провести всю оставшуюся жизнь в постели. Но она делала вид, что верит мне».
— Ты с врачом говорила, да?
— Конечно. Еще в первый наш визит с Бесс. Он сказал, что надежды нет.
— Ах-ха! — Маан со злорадством выставил вперед изувеченную руку, — Жаль, пока не могу жестом показать, куда этим врачам пойти, со своими диагнозами!
Но, кроме злорадства, Маан испытывал еще гамму чувств: недоумение, страх…
Впервые Джат Маан был дезориентирован. Он видел рентгеновские снимки своей руки, когда лежал в госпитале: ломанные призрачно-угольные линии, соединенные под нелепыми углами.
Это могло быть похоже на какую-нибудь странную головоломку, но не на человеческие кости. И он видел, как смотрели на них другие врачи — презрительно скривив губы, словно их оскорблял сам факт возможности подобного, неподвластного медицине, случая.
Есть раны, которые не могут затянуться.
Но существуют люди, которые за свою жизнь совершили больше, чем это позволено человеку.
— Я позвоню доктору Чандрама, — твердо сказала Кло, выходя из комнаты, — Попрошу, чтобы он принял тебя сегодня, если свободен.
— Хорошо, милая, — ответил Маан, не отрывая взгляда от руки, — Раз ты настаиваешь.
