Глава 12
Пынь Фу и Сам Сунь

Лёха лежал на койке, закинув ноги на стену, и держал над собой потрёпанную книжицу с жёлтой бумагой. Бумага шуршала, буквы были полустёрты, но от этого книжка казалась ещё ценнее. Попала она к нему почти случайно. В Москве Лёха пытался найти нормальный учебник китайского языка, думал взять что-то академическое, но, как и многое в Союзе, даже такая экзотика оказалась страшным дефицитом. В военторге он спросил «есть ли китайский учебник», и продавщица, не моргнув глазом, с готовностью сунула ему это издание. Другого нет! И он таскал её в вещмешке как личный трофей.

Теперь, лёжа в казарме, он читал вслух китайские фразы и дублировал их по-русски, чтобы лучше запоминать. На деле же он впитал весь текст целиком буквально за пару дней — память после операции переброса от «зелёных человечков» работала как промокашка, только вот произношение оставляло желать лучшего.

— Тимужы тяосинь! — выкрикивал он в потолок. — Тоус ян ба! Цзой ци шоу!

Хватов, пытавшийся запихать карту в планшет, только крякнул и покосился.

— Командир, ты с такой громкостью всех японцев во всём Китае до нервных коликов сразу запугаешь!

В этот момент дверь открылась, и в казарму аккуратно проник старший лейтенант Василий Похмелкин — ВВСник из сухопутных, летающий на СБ, хитрый и вкрадчивый, как кошка.

— Алексей, помоги товарищам! — сказал он с улыбкой и присел на край койки. — Сходи с нами на рынок. Ты единственный, кто хоть что-то на этом чирикающем языке знаешь. Ладно тебе прибедняться, вон, целую книжку уже освоил! Поможешь с китайцами объясниться.

— Да ну, — отмахнулся Лёха. — С этим набором фраз на рынок? Они там не поймут ничего.

— Давай, очень надо! — вкрадчиво продолжал Похмелкин. — Ну что ты, нам всего-то… Скажешь пару слов — и дело сделано.

Лёха вздохнул, поднялся, сунул книжку за пазуху и пошёл. Если бы он только представлял, в какой «блудняк» превратится эта вылазка.

… Вечером того же дня, в кабинете Андрея Герасимовича Рытова, главного комиссара на аэродроме Ханькоу да и вообще в Китае, разыгрывалась сцена, достойная пера Ильфа и Петрова. Комиссар сидел за столом, качался на стуле и едва скрывал улыбку. С лица можно было писать Будду — настолько он наслаждался представлением.

Перед ним стояла делегация китайцев. Двое возбуждённо верещали что-то на своём языке, перемежая крики с низкими поклонами, и всё время подозрительно косились на Лёху. Сбоку находился пожилой сухощавый мужчина в поношенном костюме, с осанкой бывшего офицера.

— Александр Васильевич, бывший поручик императорской армии, — представился он, чем вызвал исключительно недовольное выражение лица батальонного комиссара. — Жил в Харбине ещё с двадцатых годов, а теперь вот китайцы привлекли меня в качестве переводчика.

Переводчик слушал китайцев, хмыкал, махал рукой, обрывал гомон, а потом переводил на русский:

— Они говорят, что все мандарины, сушёная рыба, фрукты и даже рисовый самогон — это дары великим советским воинам.

Китайцы снова заголосили и посыпались новые поклоны.

— Но ещё они очень просят, чтобы великий воин Сам Сунь, — переводчик показал рукой в сторону Лёхи, — приходил к ним на рынок когда угодно и за чем угодно. Они всё привезут сами. Только просят больше не кричать таких страшных и грозных команд. Сегодня половина торговцев разбежалась, побросав товар, половина до сих пор прячется и уверена, что город захватили японцы.

Батальонный комиссар скосил глаза на Лёху.

— Алексей, а что ты им такого сказал?

— Тимужы тяосинь! Тоус ян ба! Цзой ци шоу! Тан ся! Ци ли! Бе шу хуа! Сянхоу чюань! Во мэнь яо цин нимынь ли кай Сулень да Линту! — радостно отчеканил Лёха всё богатство своих китайских познаний.

Китайцы аж присели, дружно зашептались и вновь уставились на него с благоговейным ужасом.

Главный политический руководитель слегка скривился, но вопросительно повернул голову к переводчику.

— Прекратите провокацию! Сдавайтесь! Встать! Руки вверх! Ложись. Не разговаривать. Повернитесь кругом. Требуем покинуть территорию Советского Союза, — явно наслаждаясь моментом озвучил тот.

— Алексей! — политический руководитель всех советских лётчиков в Китае укоризненно посмотрел на нашего героя. — Ты где этого набрался?

— Как где⁈ — Лёха гордо вытащил из-за пазухи брошюру. — Вот! «Краткий китайский разговорник советского пограничника». Утверждено НКВД СССР!

Переводчик, бывший поручик Белой армии, совершенно искренне заржал, затем, утерев слёзы, достал из портфеля пару потрёпанных томов и протянул Лёхе:

— Вот, товарищ лётчик. Это вам куда нужнее будет. Харбинский учебник разговорного языка. «Хуа-юй кэ-бэнь».

Рытов внимательно осмотрел оба тома учебника, пролистал каждый и наконец, поджав губы, кивнул и передал их Лёхе. Когда делегацию наконец выставили за дверь и наступила тишина, Рытов тяжело выдохнул, откинулся на спинку стула и прищурился:

— Хренов… А самогон-то где?

— Какой самогон⁈ — Лёха развёл руками, невинно хлопая глазами.

— Рисовый! — сбить с мысли в такой теме политработника было невозможно.

Мешок мандаринов, сушёная рыба и куча овощей присутствовали. Самогона не было.

— Товарищ батальонный комиссар! Исключительно летучая жидкость оказалась! Он испарился!

Вечером того же дня, наш герой снова валялся на койке изучая новое приобретение, пожертвованное белоэмигрантом — «Учебник китайского разговорного языка» изданный в Харбине в 1932 году.

Хватов не выдержал Лёхиных выкриков, встал, отобрал у Лёхи потёртый том с облезшей обложкой, покрутил в руках и вслух прочитал по слогам:

— «Хуа-юй кэ-бэнь»… — потом поднял глаза на товарища и ухмыльнулся. — Командир! Ты нам ещё будешь рассказывать, что это учебник? Тут же по-русски написано — «ху***ня и пое***ень»!

Лёха отобрал книжку обратно.

— Сам ты «эротическое недоразумение, появившееся в самый неподходящий момент», — огрызнулся командир. — Вот с этим я уже завтра на базаре скажу, что Советский Союз — лучший друг китайского народа. И мне скидку сделают!

— Скидку? — протянул Хватов. — Ты лучше сразу кричи свои — Беша хуа! Стой це шоу! Не разговаривать! Руки вверх! Тогда вообще платить не надо! Они сразу тебе полные карманы добра напихают задаром!

Китайский язык стремительно приобретал популярность среди советских воинов.

Раннее утро двадцать третьего февраля встретило их не подарками и праздничным столом, а серым небом и холодным ветром над Наньчаном.

Накануне, двадцать второго числа, всей толпой — двадцать восемь машин — они перелетели сюда, на передовой аэродром под городом Наньчан, из Ханькоу. Честно говоря, эти китайские названия в какой-то момент стали плясать хороводы в Лёхиной голове, и он начал учить соответствующие им иероглифы, чтобы хоть как-то ориентироваться. И дело пошло.

Японцы тем временем перли вдоль Янцзы как наскипидаренные после взятия Нанкина, бывшей столицы Китая. Их истребители уже стали частыми гостями над Наньчаном, и каждый такой визит заканчивался боем.

Правда, пока японцы приходили с подвесными баками под фюзеляжем, и Кудымов с ТОФа, вечно находивший сравнения похлеще любого агитатора, хмыкнул и сказал, что их «Клоды» в таком виде смотрятся так, будто болтается здоровенная писька между ног.

Ветер гнал сырой туман прямо на аэродром, и от этой влаги пробирало до костей. Температура держалась чуть выше нуля, земля под ногами размокла, в лужах отражались мрачные силуэты СБ. Воздух был тяжёлый, пах керосином и влажной глиной. Лёха поднял воротник комбинезона, втянул голову в плечи и невольно подумал, что где-то там, в Союзе, сегодня будут речи, оркестры, музыка, симпатичные барышни в юбочках, а здесь — только вой моторов и сырость, залезающая под одежду.

Город ещё спал, укутанный туманом, а на аэродроме уже кипела работа.

Китайцы, словно трудолюбивые муравьи, выстроились в цепочку и молча передавали друг другу тяжёлые канистры, а старший этого муравейника, стоя на крыле, заливал бензин прямо в баки.

Ранним утром, когда диск солнца только-только показался над горизонтом, экипажи стояли не очень ровной цепочкой перед своими самолетами, по привычке организовав скорее толпу, чем правильный строй. Но сотня человек всё равно получалось внушительно, даже если в середине строя и зияли дыры, а в хвосте слышно было одно эхо.

Капитан Полынин, старательно топая унтами, промаршировал к Рычагову и, вскинув руки, отрапортовал, что советские лётчики готовы рвать японских милитаристов, как тузик грелку.

Так шёпотом звучал краткая интерпретация происходящих в начале строя событий в изложении Лёха, оказавшимся вместе со своими моряками в самом конце этого импровизированного митинга. Он не удержался и шепнул товарищам адаптированный перевод для «глухого сектора».

Павел Васильевич, глядя на замерших пилотов, выступил вперёд и начал речь. В начале строя она звучала уверенно и громко:

— … Товарищи лётчики!…наши сердца полны гордости… двадцатая годовщина Красной Армии… мы покажем… японцам… силу советского оружия… Огнём и отвагой мы сокрушим врага!

Но до самого конца строя, где расположилось морское звено, долетали только обрывки.

А в хвосте эта торжественная речь складывалась в нечто совсем иное. Моряки ухмылялись, слушая обрывками версию:

— … вари щи!…на дца полны гор… сти… цатая… щина… покажем поцам… гнём и вагой… рушим… рога.

— В общем, командир просил порвать поцам жопы на бри… на китайскую звезду, пополам в общем, — подытожил торжественное напутствие Лёха, кинув на намалёванные на бортах гоминьдановские звезды, сложив услышанное в окончательную «редакцию».

Строй дружно хмыкнул, а Рычагов, не подозревая о том, как звучала его речь на задворках, поднял руку и закончил торжественно:

— Вперёд, товарищи! За Родину! За Сталина!

Надо заметить, что наш герой по привычке попытался влезть со своим видением атаки. Но ему аккуратно и вежливо, без грубости, объяснили, что здесь не кружок самодеятельности, а важное задание. Идём строго за ведущим, держим строй, а бомбим — все разом, по команде и опять же по ведущему.

Полынин вышел к карте и коротко бросил:

— Первая девятка — со мной. Ведущие звеньев назначены, заместители определены. Вторую ведёт Прокофьев, третью — Клевцов. Хренов! Товарищ Сам Сунь! Ты со своими архаровцами замыкаешь строй.

— Есть, товарищ Пынь Фу! — Лёха не удержался назвать своего начальника по китайскому псевдониму.

Полынин наконец улыбнулся, сделал паузу, обвёл взглядом лица, проверяя, всё ли понятно.

— По подготовке. Машины осмотреть полностью, боезапас проверить лично. Бомбы подвешивать будем с последний момент под контролем техников. Заправка — до полного.

Карандаш снова ткнул в карту.

— Взлёт — по звеньям. Собираемся в районе над аэродромом на двух тысячах. Дальше набор до пяти с половиной. Да, без кислорода, придется терпеть. Держим строй.

Он чуть повысил голос.

— Над целью работаем девятками по ведущему. Заместители готовы в любой момент принять командование, если кто-то выбыл. Развороты синхронные. Атака разом. Отход на двух тысячах над проливом до Фучжоу на дозаправку.

Полынин отложил карандаш, выпрямился и уже спокойнее добавил:

— Вопросы? Завтра двадцатая годовщина Красной армии, и отмечать её будем там, где японцы нас меньше всего ждут.

— Куда-то мы однозначно попадем, — прокоментировал себе под нос наш товарищ под слегка неодобрительные взгляды товарищей.

Лёха кивнул, но привычка «подстелить соломку» осталась. Он, уже после собрания, подтолкнул штурмана Сашу Хватова и попросил сходить к Федоруку, флагманскому штурману группы, уточнить детали маршрута, ориентиры и запасные цели. А потом собрал своё небольшое звено и устроил импровизированные учения: разложил на полу карты, карандашом отметил курсы и высоты, и несколько раз прогнал возможные ситуации. Если ведущего потеряли, если поломки, если собьют, если… и ещё миллион вылезло всяких если…

— Лучше сто раз прогнать в казарме, чем один раз обосраться в воздухе, ЖПСов то тут нет.

— Командир! Не волнуйся ты так, никакие жопсы не случатся! Нормально прокладку сделаем! — внёс своё видение проблемы Жопсов штурман.

По сигналу ракеты двадцать восемь тяжело нагруженных бомбардировщиков один за другим рванулись с полосы и медленно, с гулом, начали карабкаться вверх. Воздух становился всё прозрачнее и суше, город под крыльями утонул в дымке. Наконец стрелка альтиметра застыла на пяти с половиной тысячах метров.

Лёха даже не сомневался — щёлкнул тумблером и дал команду экипажу в переговорное:

— Надеть кислород! Доложить.

Одной рукой он нацепил маску, подтянул ремешки и подогнал её по морде. Баллон радостно пшикнул ему в нос, запуская в ноздри холодную струю. Дышать стало легче, даже как будто веселее.

— С какой же, чёрт побери, высоты эта самая зона смерти начинается? — пробормотал Лёха, подтягивая маску по лицу. — Читал же про этих восходителей на Эверест. Вроде выше какой-то отметки организм сам себя жрать начинает, лишённый кислорода и возможности восстановиться. Тысяч семь или восемь… А на пяти с половиной вроде у них базовый лагерь был⁈ Вот, ни хрена не помню. — он фыркнул в маску и покачал головой.

Он искренне удивлялся этим вывертам советской бюрократической машины, ухитрившейся отправить самолёты в Китай без кислородного оборудования, словно здесь предстояло летать не на высотах, а опылять рисовые поля. Лёха стоял насмерть и добился, чтобы все три его машины были укомплектованы полностью. Вот правда, где и как потом заправлять баллоны — отдельный вопрос, но об этом он решил подумать уже после вылета.

А сейчас, когда строй шёл на пяти с половиной тысячах, у большинства пилотов группы сердца били учащённо, в ушах звенело, голова кружилась, веки тяжело тянули вниз. Клонит ко сну, тело ватное — первые признаки кислородного голодания. В такой обстановке нельзя было рассчитывать ни на дисциплину, ни на лозунги — только на собственную выносливость, закалку и упрямое желание дотянуть до цели.

Облачность под крылом постепенно редела, рвалась на клочья, и вот уже сквозь просветы мелькнула голубая полоска Тайваньского пролива. Она сверкнула холодным светом, а за ней выплыл сам остров — огромный, зелёный, словно изумруд с жёлтыми вкраплениями, вставленный в безбрежную гладь океана.

Группа прошла севернее Тайваня, затем вся армада синхронно развернулась вправо. Моторы притихли, сбавив обороты, и началось плавное снижение. Лёха поднял своё звено чуть выше, чтобы лучше видеть всю картину, скользнул взглядом по строю и пересчитал силуэты — все на месте, никто не отстал.

Истребителей в небе не было. Но впереди их ждал другой враг — облака. Слой тянулся плотной стеной, закрывая цель. Снижение такой тяжёлой, нагруженной группы было рискованным, а бомбить сквозь облака, полагаясь лишь на счисление, означало промахнуться.

И вдруг облака словно рукой раздвинуло — открылось светлое «окно», и впереди по курсу чётко проступил город. Чуть в стороне виднелся аэродром. На земле всё лежало открыто, как на ладони. Выстроенные в два ряда самолёты, серые контейнеры, ещё не распакованные, и белые цистерны, тесно приткнувшиеся к ангарам.

Основная база японских военно-воздушных сил выглядела по-настоящему внушительно. Ни малейшей маскировки, ни сетей, ни укрытий. Всё стояло под солнцем открыто и нагло, словно противник чувствовал себя в полной безопасности. Это делало цель ещё соблазнительнее.

Цель приближалась стремительно. На крыльях самолётов внизу уже проступали алые круги, и казалось, что они смотрят прямо в небо, как глаза.

Передовая девятка под командованием Полынина почти синхронно открыла люки. Череда чёрных точек посыпалась вниз, и через несколько мгновений земля вздрогнула, разорвалась клубами дыма и огня. Вторая девятка повторила атаку в точности.

Лёха сжал тангенту, голос зазвенел в наушниках экипажа:

— Валентин! Передай нашим — кидаем, когда я открою люки. Саша, Хватов, целься в цистерны.

— Принял, командир, — спокойно отозвался Хватов. Через несколько секунд добавил: — На боевом.

Машину слегка качнуло, и Лёха почувствовал, как бомбы сорвались вниз. Он, затаив дыхание, отсчитывал время. Ещё миг — и его бомбы исчезли в адском пламени. Там, внизу, рвались цистерны с горючим. Один за другим в небо ударили фонтаны взрывов, и пламя закрутилось, слизывая ангары и контейнеры.

В это время воздух прорезали шапки чёрного дыма — проснулись зенитки, небо загудело рваными хлопками. Но было поздно, удар уже нанесён.

— Командир, хорошо горит! — голос стрелка прозвучал радостно, но тут же в нём проступила тревожная нить, — вижу взлёт звена с аэродрома японцев.

Не успел Лёха ответить, как в эфир вплёлся голос Хватова, сухой и резкий:

— Второй борт слева-впереди дымит. Из левого двигателя так и прёт чёрный шлейф…