Глава 26

Шелагин-старший принялся обзванивать других князей, готовя почву на завтра, а я вспомнил об одном важном, но незаконченном деле, и шепнул Грекову:

— Присмотрите за Глюком, пока я в Дальград сбегаю.

— Зачем это? — напрягся он. — Там сейчас ничего хорошего не происходит.

— Нужно решить вопрос с Фадеевым. Я ему пообещал, если он рыпнется — убью. Он не внял, так что…

Не то чтобы я так горел желанием убивать этого недоумка, но слово было дано, придется выполнять.

— Тю, — присвистнул Греков — спохватился. Князь мне еще когда распоряжение по нему дал, а моим парням нужна тренировка. Вот и потренировались.

— В смысле?

— В смысле вопрос с Фадеевым-младшим решен окончательно.

— Без меня?

— Это не твои личные разборки, а княжеское дело. У нас есть для решения этого вопроса группы, причем намного лучше подготовленные, чем та, что на нас прислал Фадеев-младший. И что, они будут сидеть без дела, пока ты развлекаешься?

Поразмыслив, я решил, что это и к лучшему. На мне и без того висели убийства трех человек: Живетьевой, императорского безопасника и наемника Шмаковых.

— А старший Фадеев?

— Старшего князь приказал пока не трогать. Думает он, что с ним делать. Все же он в том княжестве укоренился, наследников последней правившей там семьи нет. Вот Павел Тимофеевич и рассматривает вариант предложить княжество в комплекте с клятвой верности нашему роду.

— Клятва верности их рода может закончиться со смертью Фадеева.

— Ну так княжеский титул можно дать, а можно забрать, если следующий откажется подтверждать. Вместе с реликвией, — Греков мне подмигнул.

— Мне кажется, сама раздача реликвий пока под вопросом, — скептически сказал я. — Какой смысл нам что-то кому-то раздавать, укрепляя власть Стаминских?

— От них потребуют подтверждения. Императорские силы будут на стороне тех, кто докажет свое право на владение реликвией.

«А я могу предложить способ доказать это очень эффектно, — скромно поковырял лапой виртуальную землю Песец. — Рекомендую это делать в присутствии прессы, чтобы Стаминские не смогли запудрить мозги».

Несмотря на показную скромность, предложение, высказанное Песцом, было годным, поэтому я сразу же передал его Шелагину-старшему. Тот задумался, потом просиял совсем не по-княжески, а как мальчик, которому подарили долгожданную игрушку. Точнее, не подарили, а пообещали подарить в ближайшее время. И я Шелагина-старшего понимал: идея Песца делала этот подарок весьма вероятным.

«Не думал, что ты столь искушен в интригах».

«Я? — картинно удивился Песец. — Да ты что, я просто люблю эффектные презентации. А эта куда уж эффектней. Кроме того, я прекрасно понимаю, что если твой дед займет трон императора, то у нас будет доступ ко всему, чего мы только захотим. И ты сможешь спокойно заняться артефакторикой. При этом удастся еще и выстроить вертикаль власти и покончить с княжеской вольницей. Идеальное же решение».

«Даже не знаю, кого за это решение хвалить больше: тебя или твоего создателя, — заметил я. — Конечно, если бы не он, ты бы не появился, но мне кажется, идея уже целиком твоя».

«Если бы не твой отец, ты бы тоже не появился на свет, но благодарить за то, что ты делаешь, нужно тебя, а не его», — намекнул Песец.

«Подозреваю, что ты дался своему отцу большим трудом, чем я своему», — не удержался я.

«Кто знает, кто знает…» — захихикал Песец, потирая лапы, заранее представляя, что будет завтра.

Тем временем оба Шелагина и Греков плотно сидели на телефонах. Смысла им мешать не было, поэтому я подхватил Глюка и пошел к Таисии.

— Со щенком опять надо посидеть? — обрадовалась она, стоило ей нас увидеть.

А Глюк, подлиза мелкая, вися у меня под мышкой, умудрился еще энергично вилять хвостом. Такое впечатление, что у него там самая развитая мускулатура на данный момент.

— Посидеть нужно, — согласился я, — только не с Глюком, а со мной. Ну или с нами обоими, если он тебя привлекает больше, чем я.

— Может, тогда пойдем погуляем по парку?

— Темно уже… — удивился я.

— А освещение? Оно срабатывает, когда подходишь.

— Парк так парк, — покладисто согласился я, а Глюк просто согласно тявкнул. Он просто не представлял, насколько там холодно снаружи, но я решил ему объяснить разницу прогулок внутри моей куртки и самостоятельной.

Таисия вернулась с курткой, и мы пошли дышать свежим воздухом. Тропинки были вычищены идеально — на таких следов невидимок не видно и это не очень хорошо…

— Парк очень красивый. Жалко, что я не видела его летом.

— Летом его и не было. Летом здесь было владение Живетьевых, которое Арина Ивановна взорвала.

— Странная она была. Вроде бы добрая бабушка, а как взглянет иной раз — становится так страшно, что хочется убежать.

— Она к вам часто приезжала?

— Ты про лицей или княжество? — спросила она и сразу же добавила. — Хотя вообще без разницы, она и туда, и туда наведывалась. Мама после разговоров с ней всегда выглядела больной, директор тоже. И при этом она никогда не угрожала. Или я этого не слышала.

— Ее даже свои боялись, — подтвердил я, вспомнив Грабину. Сколько ужаса было в ее голосе, когда она разговаривала с Фурсовой о вероятности невыполнения приказа Живетьевой.

Глюк не спал, поэтому я извлек его из теплого гнезда куртки и поместил аккурат в небольшой мягкий сугроб, куда щенок сразу же сунул свой любопытный нос, оскорбленно чихнул, а потом попытался прихватить деснами, чтобы напугать.

— Наестся снега — заболеет, — забеспокоилась Таисия. — Он же глупенький еще и маленький. И переохладиться может.

Тем временем Глюк чихнул еще раз и грозно заворчал на не сдающийся сугроб, потом придавил его лапой и гордо глянул на нас: мол, смотрите, как враг стелется передо мной.

— Грозный ты, — согласился я и вернул его обратно за пазуху. У него, конечно, шерсть есть, но пузо голое, простыть действительно может.

Глюку перемещение в этот раз не понравилось, потому что он сразу высунул голову проверить, как там снежная кучка. Она выглядела полностью побежденной и подняться не пыталась. Поэтому щенок успокоился, а через некоторое время даже уснул под наш с Таисией разговор. Я бы, конечно, предпочел не только разговаривать, но целоваться, когда между нами находится щенок — то еще удовольствие.

Прогулка по ночному парку, где лично для нас зажигались фонари, была романтичной, но мне этого было маловато. Не знаю как Таисии — не спросишь же прямо о таких вещах. Под конец прогулки зашла речь о школьных друзьях, и Таисия с грустью констатировала, что у нее подруг не осталось, потому что после того предательства, когда ее толкали к Фадееву, она никому не верит. Я же мог сказать, что школьная дружба вполне может сохраниться — с Федей мы переписывались постоянно, хотя виделись, конечно, редко. Разве что с Дашкой общаться перестали. Было ли это правильным? Кто знает. Все же я действительно не мог дать ей того, что ей нужно, в отличие от Агеева.

На ночь я опять поработал аналогом Песца для кучи людей: передал знания с модулей. А потом отправился спать. Глюк снова попросился ко мне, и я не стал его отталкивать, только пеленку подстелил, запас которых стремительно таял из-за повышенного щенячьего метаболизма.

Спали мы спокойно. К нам никто не лез. Возможно, из-за установившегося безвластия или слухов о том, что ликвидаторы, проникающие к нам, бесследно исчезают.

Разминка утром была короткой. С учетом того, что предстоит, перенапрягаться не хотелось. Поесть я тоже решил чего-нибудь легкого.

— Совету сегодня быть, — торжественно провозгласила Беспалова за завтраком. — Многие собираются подъехать к дворцу, и уже нет императора, которого бы боялись, поэтому свара будет знатная. Павел Тимофеевич, я поддержу вас.

— Вы думаете, я захочу бороться за власть?

— Если это не так, я буду сильно разочарована. Но мне кажется, вы за нее уже боретесь, — заметила она. — Иначе зачем вы предложили вести трансляцию с Совета?

— Затем, чтобы Стаминские не переиначили результаты в свою пользу, — пояснил Шелагин. — Вопрос с императорской реликвией продолжает оставаться открытым. И он довольно-таки щекотливый. Вы можете быть уверены, что в похищении реликвии не обвинят теперь уже нас? Уверен, на месте гибели князя Прохорова ее не нашлось…

— Вот уж кого мне ни капельки не жалко, так эту скотину, — экспрессивно высказалась Беспалова. — Ни ума, ни воспитания, одно неприкрытое хамство. Надежды на то, что его дети воспитаны получше, нет никакой.

— Почему же? — ответил Шелагин-младший. — С его старшим сыном мы всегда общаемся нормально.

— Это который хотел, чтобы вы отправились защищать его отца, а сам он в это время отсиживался у себя, не делая ни малейшей попытки выехать?

— Он сейчас в Дальграде и собирается на Совет, — огорошил всех Шелагин-младший.

— Кто его туда пустит? — возмутилась Беспалова. — После того, что устроил его папаша, прохоровское княжество надо расформировать, а их самих лишить княжеского титула.

— Экая вы кровожадная особа, — усмехнулся Шелагин-старший.

— А что делать-то? Иначе одинокой женщине не выжить в мире, полном злобных хищников, — явно рисуясь, сказала Беспалова, глянула на часы и нахмурилась. — Не пора ли нам выезжать? Не хотелось бы, чтобы хоть что-то обсуждали без нас.

— Вы совершенно правы, Калерия Кирилловна, — согласился Шелагин. — Нам пора.

Глюк опять перекочевал к Таисии, поскольку, по официальной версии, мы с Шелагиным и Грековым едем группой поддержки князя на второй машине. Правда, не упоминалось, что я еду в невидимости, в ней и пойду во дворец.

Ставил ли Шелагин-старший сегодня всё на победу? Вряд ли. Я уверен, что у этого хитрого лиса еще очень много интересного найдется в заначке.

Когда мы доехали, оказались уже не первыми. Причем охрана князей не задерживала, хотя мне казалось, что Стаминские должны были распорядиться о недопуске посторонних. Все же клятва на верность империи — это не клятва императорскому роду лично. Даже пара репортеров прошла по личному приглашению князей. Похоже, Стаминским сегодня придется очень сложно.

В невидимости я прошел с Шелагиным, выглядящим совершенно расслабленным и даже отпускающим комплименты Беспаловой. Вот она выглядела напряженной и явно сомневалась в результате сегодняшнего Совета.

К ним тотчас же подошел Дорофеев и сказал, сильно понизив голос:

— Я против того, чтобы председательствовала Евгения Павловна. Она уже доказала свою неспособность вести переговоры.

— И что вы предлагаете, Александр Петрович?

— Жребий. Пусть председателя этого собрания определит случай, — предложил он.

— Прекрасная идея, — согласился Шелагин.

— Я тоже за, — поддержала их Беспалова.

Воодушевленный Дорофеев пошел с этим предложением дальше, и вскоре откуда-то был притащен совершенно прозрачный барабан. Вообще, суета в зале заседаний была совершенно нездоровая, все постоянно перемещались, чтобы пообщаться лично, и мне постоянно приходилось уворачиваться.

Каждый из пришедших князей писал свое имя на листке бумаги, которая затем отправлялась в сложенном виде в барабан. Я через наш канал связи поинтересовался у Павла Тимофеевича, не хочет ли он стать председателем — провернуть это незаметно для остальных князей я мог. После короткого раздумья князь ответил, что не стоит, потому что если реликвия появится перед председателем, то этому придумают множество объяснений, и не таких, как нам нужно. Но листок со своей фамилией он вынужденно в барабан отправил.

Княжич Прохоров тоже появился и не забыл запихнуть листок со своей фамилией. Хотя, конечно, он уже был не княжичем, а князем, поскольку остался в семье старшим.

К тому времени, как прибыла Евгения Павловна, вся в черном и с трагической миной на лице, бумажек уже набрался полный барабан.

— Право слово, дамы и господа, — страдальческим голосом сказала великая княгиня, — я не понимаю, в чем необходимость устраивать эту пляску на костях императора и цесаревича. — Она приложила платочек с кружевной каемкой к глазам, сделала вид, что с трудом справляется с волнением, и продолжила: — Можно было спокойно отложить княжеский совет на неделю или даже две. Хотя бы провести достойные похороны.

— Чтобы вы окончательно спрятали все следы? — выкрикнул кто-то из князей. — Не будет по-вашему. От председательствования вы отстраняетесь.

— Позвольте, — возмутился князь Стаминский. — Евгения Павловна — мать наследника, и она имеет полное право не просто присутствовать на этом собрании, но и возглавлять его.

— Евгения Павловна — ваша дочь, — насмешливо сказал Дорофеев. — Было бы странно, говори вы что другое, но на наше мнение ваши слова не повлияют. Евгения Павловна отстраняется от председательства, потому что мы ей не доверяем по ряду причин. И не хотим быть убитыми, как несчастный покойный князь Прохоров, которого вы с дочерью еще и оболгали.

— Позвольте, — возмутился князь Стаминский. — Князь Прохоров похитил реликвию и отказался ее возвращать.

— Князь Прохоров никак не мог похитить реликвию, — важно сказал Дорофеев. — Потому что, когда мы уходили, Евгения Павловна не выпускала ее из рук, а Прохоров ушел первым.

— Я требую, чтобы нам вернули все вещи, найденные при отце, — ввернул Георгий Прохоров. — Потому что его оболгали, убили и ограбили, что недопустимо для императорской власти.

— С возвратом вещей мы погодим, — опять высказался незнакомый мне князь, — пока не выясним, где главная реликвия.

— Да кому она сейчас важна? — попыталась смягчить вопрос улыбкой Евгения Павловна.

— Что значит кому? — возмутился Шелагин. — На системе реликвий строится система защиты страны. И вы предлагаете от нее отказаться, потому что потеряли главную? Или отдали своему отцу?

Все дружно посмотрели на Стаминского, которому от такого наглого обвинения резко поплохело.

— Реликвия была украдена, — ответил он. — В чем я могу поклясться.

— Хорошо клясться, если она украдена вами, — скептически бросил Прохоров. — Я требую, чтобы ее вернули нам, если уж моего отца облыжно обвинили в воровстве.

Требование свое он подкрепил массированным ментальным ударом, потому что некоторые князья явно начали раздумывать над компенсацией наследникам Прохорова и главная реликвия не казалась им чрезмерной потерей.

— Георгий Павлович, — грозно сказал Шелагин, — Если вы продолжите использовать ментальную магию, вылетите отсюда без права возвращения.

Прохоров стушевался и скрылся за чужими спинами, приняв поражение. Я подозревал — временно. Сейчас соберется с силами и придумает что-то еще, потому что, похоже, Прохоровы уже считают императорскую реликвию своей.

— Давайте прекратим ругаться и выберем председателя! — проорал Дорофеев. — И выбирать будет лицо незаинтересованное. — Он указал на одного из журналистов. — Вот вы. Идите сюда, крутите барабан.

— Вы лишаете меня законного места, — всполошилась Евгения Павловна. — Как мать наследника, я имею право.

— А наследника ли? — проорал кто-то из толпы. — Реликвия-то не просто так пропала.

Евгения Павловна пыталась себя отстоять, но на ее стороне был только отец, все прочие князья выступали резко против, потому что каждый считал себя куда более достойным императором, чем сомнительный наследник. Каждый второй выдавал предположение о том, что реликвия была припрятана ушлыми Стаминскими, потому что у наследника не было шансов быть ею принятым. Остальные были настроены куда пессимистичнее и считали, что реликвия уничтожена.

Тем не менее выбор председателя удалось провести. Им оказался князь Марков, тоже мне незнакомый. Выглядел он помоложе Шелагина, но уверенности ему хватало.

— Попрошу всех успокоиться и занять свои места, — зычно сказал Марков. — Евгения Павловна, вас это тоже касается. Места для приглашенных на Совет — вот там.

— Я не приглашенная, я имею право здесь находиться, — уперлась великая княгиня. — И сейчас вы занимаете мое место.

— Либо вы проходите, куда вам сказали, либо покидаете зал заседаний немедленно.

— Хотела бы я знать, как вы это обеспечите, — храбрилась Евгения Павловна. — Слава богу, дворцовая охрана подчиняется пока еще мне.

— Вы — главная обвиняемая в пропаже реликвии.

— Ее украли, — уже с отчаянием сказала Евгения Павловна. — Из моих апартаментов. Отец свидетель.

— То есть ваш отец видел, как крали реликвию? — уточнил Марков. — И это был не господин Прохоров, как я понимаю?

— Я не видел, как крали реликвию, — возмутился Стаминский. — Думаете, я стоял бы и спокойно на это смотрел?

— Если это в ваших интересах, почему бы и нет? — парировал Марков. — Тогда о чем говорит ваша дочь?

— Она мне сообщила, что реликвия была украдена вот только что, — неохотно сказал Стаминский. — Никто посторонний, даже прислуга, не заходил.

— А как насчет того духа-хранителя, о котором Евгения Павловна всем уши прожужжала? — ехидно спросил кто-то. — Того самого, который убил пожилую целительницу, чтобы доставить Евгении Павловне удовольствие. Может, он решил на этом не останавливаться и доставлял Евгении Павловне удовольствие и раньше, поэтому реликвия и пропала?

— Как вы смеете! — вспыхнула великая княжна.

Но слово уже было сказано и недоверие выражено. На предложение проконсультироваться у целителей сразу вспомнили, что у тех свои интересы, а значит, веры им ровно столько же, сколько Евгении Павловне. Особенно в этом усердствовал Прохоров, время от времени напоминая, что, поскольку обвинили его отца, то реликвия должна быть возвращена в их семью, иначе смерть старшего Прохорова окажется напрасной.

Однако… Хоть с председателем, хоть без Совет упорно скатывается в полнейший хаос.

Отправить