Глава 10
Губы Аглаи были мягкими, с привкусом вишневой помады и чего-то еще — остаточной магии, которая покалывала как шампанское. Ее пальцы зарылись в мои волосы на затылке, притягивая ближе, а тело прижалось так плотно, что через тонкую ткань платья чувствовался жар ее кожи.
Поцелуй длился секунд десять, а может, все пятнадцать.
Технически это сексуальное домогательство без согласия.
Синдром Флоренс Найтингейл в чистом виде — пациентка идеализирует врача, приписывает ему качества героя-любовника. Обычно проходит за три-четыре месяца.
Но Ливентали упрямы, как ослы. Если она решила, что влюблена, то у меня будет масса проблем…
Наконец Аглая мягко отстранилась, сделав изящный шаг назад. На ее щеках заиграл румянец, глаза сияли торжеством охотницы, поймавшей добычу. Она провела кончиком языка по нижней губе, словно пробуя на вкус остатки поцелуя.
— Это была моя благодарность тебе за все, — сказала она с лукавой улыбкой, которая говорила, что благодарность тут вообще ни при чем. — И знаешь что? Ты только что доказал, что ты настоящий мужчина.
— В смысле? — нахмурился я.
Я еще даже не старался
— Не отстранился, не оттолкнул, а ответил на поцелуй. Другой бы запаниковал. «Ой, неприлично, ой, что скажет папенька». А ты… — она улыбнулась шире. — Этот поцелуй был одним из лучших в моей жизни. И поверь, мне есть с чем сравнивать.
Намек на опыт. Интересно. Сколько женихов перецеловала графская дочка? Десяток? Два? Московские аристократы любят устраивать смотрины.
— Аглая, это неуместно… — напомнил я.
— Что неуместно? — она повернулась к дверям, положив руку на золоченую ручку. — Поцеловать человека, который вернул мне жизнь? Который спас моего отца? Который подарил мне надежду на нормальное существование? По-моему, очень даже уместно, — загадочно улыбнулась она. — А теперь пойдем, там завтрак стынет, а холодные яйца с трюфелями — это преступление против кулинарии.
С этими словами она распахнула двери в гостиную, оставив меня стоять в коридоре с задумчивым выражением лица.
Я вытер губы тыльной стороной ладони, проговорил себе под нос:
— Ох уж эти женщины… Что-нибудь да отчебучат, а потом разбирайся с последствиями. То Варвара в морге, то Аглая в коридоре. Прямо эпидемия какая-то.
На ее губах был не только вкус помады. Определенно чувствовалась остаточная магия — теплая, искрящаяся, живая. После разделения с кошачьей сущностью в ней осталось больше силы, чем я предполагал.
Может, стоит провести дополнительные тесты? С научной точки зрения, конечно.
Я вошел в гостиную следом за Аглаей. Просторное помещение в стиле ампир поражало роскошью — позолоченная лепнина на потолке, картины в массивных рамах, персидские ковры, камин из черного мрамора с танцующими языками пламени.
У камина в кресле с высокой спинкой сидел граф Платон Игоревич Ливенталь собственной персоной. Даже в домашнем бархатном халате бордового цвета он сохранял выправку.
Увидев меня, он буквально вскочил с кресла. В три широких шага преодолел разделяющее нас расстояние.
— Святослав! — воскликнул он, и в голосе слышалась неподдельная радость. — Мой дорогой друг! Спаситель! Наконец-то!
Граф схватил мою правую руку обеими ладонями и начал энергично трясти. Рукопожатие было крепким, уверенным. Это была рука человека, привыкшего подписывать смертные приговоры.
— Здравствуйте, Платон Игоревич. Рад видеть вас в добром здравии, — улыбнулся я.
— В добром? — граф рассмеялся. — Да я себя лет на двадцать моложе чувствую! Вчера пробежал пять километров без одышки! Это все благодаря вам, дорогой друг!
— Просто качественная работа с организмом.
— Качественная? Вы спасли меня от верной смерти! И Аглаю вернули к нормальной жизни!
При ближайшем рассмотрении в графе проглядывались суровые нотки, которые он умело маскировал радушием. Улыбка не затрагивала глаз, в которых читалась холодная оценка — он изучал меня так же внимательно, как я его.
— Вы преувеличиваете мои заслуги, — учтиво ответил я.
— Нисколько! Проходите, присаживайтесь! — граф жестом указал на кресло у камина. — Мы как раз собирались завтракать. Вернее, уже почти обедать — время к полудню. Знаете, в моем возрасте привычка вставать с рассветом уже не та. Особенно холодными осенними утрами хочется подольше поваляться в кровати.
— Спасибо за приглашение, но я уже завтракал дома…
— Ерунда! — отмахнулся Ливенталь. — Во-первых, в доме Ливенталей гость не может сидеть за пустым столом, это дурная примета. Во-вторых, наша кухарка Марфа обидится, если вы ничего не попробуете. А обижать Марфу я не советую — она тридцать лет у нас работает и знает все семейные секреты!
— Папа! — возмутилась Аглая. — Не пугай гостя нашими скелетами в шкафу!
— Почему же в шкафу? — граф подмигнул дочери. — У нас есть скелет прямо в гостиной! Марсея, я о тебе говорю!
Шутка с двойным дном. Намек на то, что они знают о моих способностях? Или просто аристократический юмор? С этими людьми никогда не знаешь наверняка.
— Пойдемте в столовую! — граф встал, жестом приглашая следовать за ним. — Аглая, дорогая, скажи Марфе, чтобы накрывали в малой столовой! И пусть подадут тот коньяк, что я берег!
— В одиннадцать утра, папа? — укоризненно спросила дочь.
— А что? Мы же не алкоголики какие-нибудь! Просто отметим визит дорогого друга! К тому же коньяк способствует пищеварению, любой врач подтвердит! Правда, Святослав?
— Пятьдесят граммов качественного коньяка действительно стимулирует выработку желудочного сока, — подтвердил я. — Но не натощак.
— Вот видишь, Аглая? Доктор разрешает!
— Доктор сказал «не натощак», — парировала она, но пошла отдавать распоряжения.
Малая столовая оказалась залом размером метров пятьдесят квадратных. Овальный стол из красного дерева на двенадцать персон, накрытый белоснежной накрахмаленной скатертью.
Фарфор с золотой каймой и гербом Ливенталей. Хрустальные бокалы богемского стекла, серебряные приборы с вензелями.
А они называют это «малой» столовой. Интересно, что у них тогда в парадной? Золотая посуда с бриллиантовой инкрустацией? Или это для коронованных особ приберегают?
Слуги — две горничные в черных платьях с белыми передниками и пожилой дворецкий во фраке — бесшумно разносили блюда.
Яичница с черными трюфелями, блины с красной и черной икрой, семга собственного копчения, ростбиф с кровью, свежие булочки, пять видов варенья в хрустальных розетках, масло в серебряной масленке. Всё это стояло на столе в изобилии.
— Прошу, угощайтесь! — граф сам положил мне на тарелку кусок яичницы, два блина, ломоть семги. — И не смейте отказываться! Это оскорбление хозяина!
— Платон Игоревич, я правда не голоден…
— Чушь! Молодой мужчина всегда голоден! Я в ваши годы ел по шесть раз в день и не толстел! Армейская жизнь, знаете ли. Много движения, много еды.
Я взял сэндвич с семгой — после плотного завтрака Костомара больше не лезло, но отказываться было невежливо.
— Вы служили в армии? — спросил я, откусывая.
— Пятнадцать лет! — с гордостью ответил граф. — Начал корнетом в лейб-гвардии Гусарского полка, закончил полковником. Участвовал в трех кампаниях. Вот тут, — он показал на левое плечо, — турецкая пуля оставила подарок. А тут, — похлопал по правому боку, — пуля черкесская застряла.
— Как ваше самочувствие после операции, Платон Игоревич? — спросил я, переводя разговор в профессиональное русло. — Полностью восстановились после краниотомии?
— Лучше чем когда-либо! — граф отправил в рот кусок омлета с трюфелями. — Знаете, после того, что вы сделали, я словно заново родился. Силы появились невероятные! Сплю по пять часов и высыпаюсь! Аппетит как у молодого волка!
— Это нормальная реакция организма после успешного удаления макроаденомы, — пояснил я. — Опухоль давила на гипофиз, нарушая гормональный баланс. Теперь, когда она удалена и вы прошли мою восстановительную терапию, эндокринная система работает на полную мощность. Но будьте осторожны — не перегружайте себя.
— Папа вчера весь день как мальчишка бегал! — вмешалась Аглая, намазывая масло на булочку. — Сначала верховая езда, потом фехтование, потом еще и в тир пошел!
— Десять лет не садился в седло из-за головных болей, а тут вдруг захотелось! — оправдывался граф. — И знаете что? Проскакал два часа без передышки! Никакого головокружения!
— Осторожнее с физическими нагрузками, — предупредил я. — После краниотомии прошло всего несколько недель. Костная ткань еще не полностью срослась, внутричерепное давление может колебаться. Резкие движения, тряска при верховой езде — все это риск. Постепенность — вот ключ к безопасному восстановлению.
— Слушаюсь, доктор! — граф поднял чашку с чаем в шутливом тосте. — Ваше слово для меня закон! Вы вернули мне жизнь, и я ваш вечный должник!
Интересная динамика. Граф Ливенталь — человек, привыкший ворочать миллионами, подчиняется моим медицинским указаниям, как прилежный школьник.
Значит, действительно ценит то, что я сделал. Или боится повторения ситуации. Скорее второе — аристократы патологически трусливы, когда дело касается их драгоценного здоровья. Смерть от болезни — это унизительно.
— Кстати, о здоровье, — продолжил граф. — Аглая тоже чувствует себя превосходно! Расскажи Святославу, дорогая!
— Папа, это неловко… — замялась девушка.
— Что неловкого? Доктор должен знать о состоянии пациентки!
Аглая покраснела, но заговорила:
— Я чувствую себя… необычно. Как будто все чувства обострились. Вижу лучше, слышу четче. И сила появилась — вчера случайно дверную ручку оторвала, просто дернула сильнее обычного.
Предсказуемо. После отделения звериной сущности человеческое тело получило всю энергию целиком. Раньше она распределялась между двумя натурами, теперь — только одной. Эффект продлится месяц-два, потом стабилизируется.
— Это нормально, — успокоил я. — Временное усиление физических параметров. Ваш организм адаптируется к новому состоянию. Через пару месяцев все нормализуется.
Мы вели светскую беседу минут пятнадцать. Граф рассказывал о планах на зимний сезон — балы, приемы, охота в подмосковном имении. Аглая делилась желанием поступить в университет на медицинский факультет.
— Представляешь, папа сначала был категорически против! — смеялась она, отправляя в рот кусочек блина с икрой. — Говорил, не женское это дело — резать людей и копаться в кишках!
— Я передумал, — улыбнулся граф. — Если моя дочь хочет помогать людям, как доктор Пирогов, я только за. Хотя признаюсь — мысль о том, что Аглая будет проводить вскрытия, меня немного пугает.
— Папа, я же не собираюсь быть патологоанатомом! Хочу быть терапевтом или педиатром!
— Для этого все равно придется изучать анатомию на трупах, — заметил я. — Это обязательная часть программы. Второй курс — нормальная анатомия, третий — патологическая.
— Вы отговариваете мою дочь от медицины? — шутливо возмутился граф.
— Наоборот, поддерживаю. Но считаю нужным предупредить о трудностях. Медицина — это не только белый халат и благодарные пациенты. Это кровь, гной, смерть, страдания. Не каждый выдержит.
— Я выдержу! — твердо сказала Аглая. — Я же Ливенталь! Мы не сдаемся!
В этот момент дверь отворилась, и в столовую вошла Марсея — кошка-скелет.
Она осмотрелась, повела носом — точнее, отверстием, где должен быть нос — словно принюхиваясь. Заметила меня и без колебаний направилась прямо ко мне, обходя стол.
Одним грациозным прыжком запрыгнула на колени, свернулась клубком и замурчала. Странный потусторонний звук шел откуда-то из грудной клетки, хотя органов там не было — просто ребра и позвоночник.
Граф замер с чашкой чая на полпути ко рту. Его серые глаза сузились, взгляд стал острым как бритва, оценивающим.
— Невероятно, — медленно произнес он, ставя чашку на блюдце. — Марсея никого к себе не подпускает. Даже меня едва терпит — шипит, если пытаюсь погладить. Слуги вообще боятся к ней приближаться. А тут…
— У них со Святославом особая связь! — быстро вставила Аглая, бросая на отца предупреждающий взгляд. — Правда, папа? Он же спас мою жизнь, и Марсея это чувствует!
— Да… особая связь, — граф продолжал буравить меня взглядом. — Очень особая. Скажите, Святослав, вы часто имеете дело с некротическими конструкциями?
Прямой вопрос. Он проверяет, буду ли я врать. Умный ход — любой обычный врач начнет отнекиваться, отрицать. Но я не обычный врач, и он это знает или догадывается.
— В рамках медицинской практики приходилось сталкиваться, — ответил я, поглаживая Марсею по костлявой спинке. Она заурчала громче, потерлась черепом о мою ладонь. — Граница между жизнью и смертью — моя профессиональная сфера.
— И что вы думаете о Марсее? С медицинской точки зрения?
— Удивительный феномен автономной некротической конструкции. Сохранение поведенческих паттернов без физического носителя. С точки зрения науки — невозможно. С точки зрения магии — маловероятно. Но вот она, сидит у меня на коленях и мурчит.
— Вы разбираетесь в некромантии? — прямо спросил граф, отставляя тарелку.
Вот и момент истины. Врать? Изворачиваться? Или намекнуть на правду?
— Я врач, Платон Игоревич. Моя работа — возвращать людей с того света. Иногда в буквальном смысле. Приходится разбираться во всем, что касается танатологии — науки о смерти.
— Дипломатичный ответ, — усмехнулся Ливенталь. — Достойный дипломата, а не врача. Но я оценил. И хочу сказать — я не судья и не инквизитор. То, чем вы занимаетесь, какими методами пользуетесь — это ваше дело. В этом доме ваши секреты в полной безопасности.
Прозрачный намек. Он знает или сильно подозревает, что я некромант. Но не будет использовать это против меня. По крайней мере, пока я полезен. Привычная аристократическая логика — закон для плебеев, а мы договоримся.
— Благодарю за понимание, — кивнул я.
— Не благодарите. Это я вам благодарен. За жизнь. За дочь. За все.
Я решил, что пора переходить к делу. Отставил чашку с недопитым чаем, откашлялся:
— Платон Игоревич, есть одно дело, в котором мне очень нужна ваша помощь.
— Слушаю внимательно, — граф сразу стал серьезным, вся игривость исчезла. — Если в моих силах — сделаю.
— Вы наверняка слышали об аресте доктора Мёртвого?
— Всеволода Кирилловича? Патологоанатома из «Белого покрова»? — граф нахмурился. — Да, дошли слухи. Вчера вечером инквизиция забрала. Обвинение в некромантии, если не ошибаюсь.
— Его оклеветали, — твердо сказал я. — Всеволод Кириллович — блестящий специалист, лучший патологоанатом Москвы. Мой учитель в вопросах патологической анатомии и танатологии. Он не некромант.
Технически я не вру. Мёртвый действительно не некромант в привычном понимании. Он не поднимает мертвых, не управляет нежитью. Он просто… экспериментировал с мертвой плотью. Создавал конструкты. Это другая область. Как бы.
— Оклеветали? — граф поднял бровь. — Инквизиция редко хватает людей просто так. У них должны быть основания.
— Донос конкурента. Волконский. Он давно точил зуб на Мёртвого. И вот, он дождался момента.
— Волконский… — граф задумался. — Очень скользкий род. А их отпрыск Михаил… Припоминаю. Мелкий человечишка, вечно под кого-то подлаживается. Его донос?
— Его. И теперь Мёртвый в застенках инквизиции. Вы сами знаете, Платон Игоревич — кто туда попадает, тот редко выходит. Даже невиновные. Пытки, допросы с пристрастием… Сломают человека за неделю.
— Это правда, — кивнул граф. — Инквизиция не славится гуманным обращением с подозреваемыми. У них принцип простой — лучше сжечь десять невиновных, чем упустить одного виновного.
— Именно! И Мёртвый станет очередной жертвой их рвения. Если ему не помочь.
— Что конкретно вы хотите?
— У вас есть связи, влияние, выход на высшие эшелоны власти. Может быть, удастся добиться справедливого разбирательства? Или хотя бы улучшения условий содержания? Перевода из подвалов инквизиции под домашний арест?
Ливенталь задумчиво постучал пальцами по столу.
— Дело непростое. Очень непростое. Инквизиция — это государство в государстве. У них свои законы, свои суды, своя казна. Они не любят, когда светские власти вмешиваются в их дела.
— Но у вас же есть влияние, — спокойно напомнил я.
— Есть. Но не безграничное. Великий Инквизитор Феофан Огневой — фанатик. Для него все некроманты — исчадия ада, подлежащие сожжению. Переубедить его невозможно.
— А обойти? Надавить сверху?
— Теоретически возможно. У меня есть выход на Министра юстиции. И на некоторых членов Совета. Если Мёртвый действительно невиновен…
— Он невиновен. Клянусь своей врачебной честью.
— Хорошо, — кивнул граф. — Я попробую что-то сделать. Не обещаю чуда, но попытаюсь. Хотя бы добьюсь, чтобы его не пытали до суда.
— Спасибо, Платон Игоревич. Вы не представляете, как это важно.
— Представляю. Мёртвый — ваш учитель и друг. А друзей надо спасать. Но учтите — это может занять время. И не факт, что получится.
— Даже попытка — это уже много.
Граф отложил салфетку, промокнул губы:
— Святослав, раз уж мы заговорили о благодарности… Я хотел бы официально поблагодарить вас. За спасение моей жизни после той ужасной операции и за исцеление Аглаи.
— Вы уже поблагодарили, Платон Игоревич. И сто тысяч рублей — более чем щедрая оплата.
— Сто тысяч? — граф фыркнул. — Это копейки! Знаете, сколько я потратил на врачей до операции? Миллион! И только вы смогли меня вытащить!
— Я просто выполнял свой врачебный долг.
— Долг? — граф покачал головой. — Нет, друг мой. То, что вы сделали — далеко за пределами долга.
— Вы преувеличиваете…
— Нисколько! И поэтому я хочу предложить нечто большее, чем деньги. Деньги — это просто бумага. Я предлагаю нечто более ценное.
— Что именно?
Граф встал, подошел к камину, повернулся ко мне:
— Две услуги. Любые. Которые будут касаться вопросов жизни и смерти. Когда вам понадобится моя помощь в критической ситуации — просто скажите. Один звонок, одно слово — и я брошу все дела, использую все связи, потрачу любые деньги. Дважды. Две ситуации, когда я буду вашим должником безоговорочно. Одна за меня, вторая за мою дочь.
Интересное предложение. Очень интересное. Услуга графа Ливенталя может стоить миллионы. Его связи достигают самого Императора. Его влияние распространяется на половину Империи. В критической ситуации такая услуга — бесценна.
— Это слишком щедро, Платон Игоревич.
— Это адекватно! Вы спасли две жизни — я предлагаю две услуги. Баланс будет восстановлен.
— Хорошо, я принимаю. Но с одним вопросом — является ли помощь с Мёртвым одной из этих услуг?
Граф улыбнулся:
— Умный вопрос. Нет, не является. Помощь Мёртвому — это не услуга, это дружеский жест. Вы теперь почетный гость в доме Ливенталей, практически член семьи. А семье мы помогаем просто так, без счета.
— Тогда я принимаю ваше предложение с благодарностью. И признаюсь — у меня уже есть одна просьба.
— Вот как? Уже? — граф заинтересованно вернулся к столу, сел. — Излагайте! Если в моих силах — сделаю немедленно!
— Аглая как-то упоминала, что у вас есть доступ к особым ресурсам. К секретным артефактам Империи, которые хранятся в Императорском дворце.
Атмосфера мгновенно изменилась. Граф напрягся, его взгляд стал холодным как арктический лед. Аглая замерла с булочкой на полпути ко рту, глаза расширились от испуга.
— Она рассказывала об этом? — голос Ливенталя стал тихим, что было страшнее крика. — Моя дочь разболтала государственную тайну?
— Папа, я просто упомянула… — начала оправдываться Аглая, бледнея. — Мы же разговаривали о способах лечения, и я сказала, что есть артефакты…
— Аглая! — граф повысил голос. — Сколько раз я говорил — об этом не упоминать никому! Даже намеками!
— Но Святослав же друг! Он спас нас!
— Это неважно! Есть вещи, о которых нельзя говорить ни с кем!
— Платон Игоревич, — вмешался я. — Не вините Аглаю. Она упомянула это мельком, без деталей. И только потому, что искала способ помочь вам, когда вы были при смерти.
На самом деле она болтала об этом еще до вашего воссоединения на моей кухне, но опустим эти детали.
Граф посмотрел на меня, потом на дочь. Напряжение медленно уходило из его позы:
— Ладно. Что сделано, то сделано. Но впредь — ни слова об этом! Поняла, Аглая?
— Да, папа. Прости, — она опустила взгляд.
— Так что вам нужно, Святослав? — граф повернулся ко мне. — И сразу предупреждаю — доступ к сокровищнице крайне ограничен. После последней попытки кражи два года назад император ужесточил охрану.
— Мне не нужны артефакты в собственность. Мне нужно одноразовое использование одного из них.
— Какого именно? — граф прищурился. — Только не говорите, что вас интересует тот артефакт, который уничтожает все живое в радиусе километра?
— А такой существует? — я изобразил интерес.
Граф внимательно следил за моей реакцией:
— Нет, слава богам. Но я рад, что у вас не загорелись глаза от жадности при упоминании такой силы. Многие бы все отдали за подобное оружие.
Проверяет. Умный ход — предложить несуществующие, но соблазнительные артефакты. Посмотреть на реакцию. Понять, чего я на самом деле хочу. Опытный интриган, надо отдать ему должное.
— Меня интересуют не оружие, а лечащие артефакты. Я врач, мой путь — спасение жизней, а не их уничтожение.
— Лечащие? — граф расслабился окончательно. — Таких несколько. Чаша Исцеления — выпивший из нее исцеляется от любых ран. Перстень Жизни — продлевает жизнь на десять лет при каждом использовании. Амулет Регенерации — заставляет отрастать потерянные конечности.
— Папа, ты же можешь это устроить? — вмешалась Аглая. — У тебя же есть допуск! Ты член Тайного Совета!
— Был допуск, — поправил граф. — После моей «болезни» и временного отстранения от дел допуск приостановили. Нужно восстанавливать. Процедура долгая — проверки, комиссии, согласования. Но в принципе… Да, я могу попробовать. Какой именно артефакт вам нужен? — спросил он меня.
— Я пока не решил. Нужно изучить полный каталог, понять, что подойдет для моих целей.
— Целей? Вы же сказали — для лечения.
— Есть одна болезнь… особенная. Обычными методами не лечится. Нужно что-то экстраординарное.
— Понимаю. Хорошо, я попробую устроить вам доступ к каталогу артефактов. Это проще, чем доступ к самим артефактам. А там посмотрим, что можно сделать.
В этот момент дверь столовой открылась, и вошел Ярк — начальник службы безопасности Ливенталей. В безупречном черном костюме, с лицом профессионального параноика.
— Прошу прощения за вторжение, — он поклонился всем присутствующим. — Вынужден прервать завтрак.
— Что случилось, Ярк? — граф сразу стал собранным.
— Святослав Игоревич! — Ярк повернулся ко мне. — Приветствую! Рад видеть вас в добром здравии!
— Взаимно, Ярк. Спасибо за вчерашнюю помощь, — кивнул я.
— Всегда к вашим услугам, — он снова повернулся к графу и наклонился к его уху.
Шепот был тихим, но я с моим обостренным слухом расслышал обрывки:
— … срочное совещание… требуется ваше присутствие…
Лицо Ливенталя помрачнело:
— Прямо сейчас?
— К сожалению, да. Машина ждет, — подтвердил Ярк.
— Но сегодня же выходной!
— Приказ сверху. От самого…
Граф тяжело вздохнул, отложил салфетку:
— Прошу меня простить, друзья мои. Долг зовет. Дела государственной важности.
Граф встал, подошел ко мне, пожал руку:
— Святослав, о вашей просьбе помню. Об артефактах и о Мёртвом. Свяжусь с вами в ближайшие дни. Максимум — неделя, и у вас будет доступ к каталогу.
— Спасибо, Платон Игоревич, — поблагодарил я.
— И еще… — он понизил голос. — Будьте осторожны. Инквизиция после ареста Мёртвого активизировалась. Проверяют всех, кто с ним контактировал. Вас тоже могут вызвать на допрос.
— Учту.
Интересно, что граф не стал торопить меня со вторым желанием. Воспитанный человек — не давит, не требует немедленной отдачи. Или просто не хочет быть обязанным больше необходимого. Аристократы не любят долгов.
Граф и Ярк ушли быстрым шагом. Мы остались вдвоем. Аглая налила себе еще чаю, бросила три куска сахара — любит сладкое.
— Вот так всегда, — вздохнула она. — Только соберемся семьей — и папу срочно вызывают. Тайный Совет, Министерство, Дворец… Иногда кажется, что он больше принадлежит Империи, чем семье.
— Такова цена власти, — вздохнул я.
— Да уж. Знаешь, иногда я мечтаю, чтобы мы были обычной семьей. Без титулов, без обязательств, без этой вечной политики.
— Но тогда вы не были бы Ливенталями.
— Тоже верно, — она отпила чай, посмотрела на меня поверх чашки. — Святослав, можно прямой вопрос?
— Смотря какой.
— Ты же некромант, верно?
Да она, я смотрю, не любит ходить кругами. Вопрос прямо в лоб.
Я прищурился, оценивая ситуацию. Отрицать? Признаться? Уйти от ответа?
— С чего ты взяла? — решил я прощупать почву.
— Ой, брось притворяться! — Аглая закатила глаза. — Я не дура и не слепая. Давай посчитаем факты. Раз — ты спас меня нестандартными методами, отделил кошачью сущность от человеческой. Это невозможно обычной медициной или даже обычной магией. Два — Марсея к тебе льнет как к хозяину, а она некромантическая конструкция, они признают только себе подобных. Три — ты слишком хорошо разбираешься в вопросах смерти для обычного врача. Четыре — когда папа намекал на некромантию, ты не отрицал. Складываем два и два — получаем некроманта.
— Довольно смелые обвинения, — холодно заметил я. — Некромантия карается смертью.
— Да не переживай ты так! — она рассмеялась, и смех был искренним, без страха. — Я же не инквизитор! И никому не скажу! Твой секрет в безопасности!
— Почему ты так уверена?
— Потому что ты спас мне жизнь. И папе. Даже если ты трижды некромант — мне плевать. Ты хороший человек, это главное.
Наивная девочка. Думает, что в мире все делится на хороших и плохих. Не понимает, что я спас их не из альтруизма, а из расчета. Впрочем, пусть остается в своих иллюзиях.
— Можешь даже не отвечать на вопрос, — продолжила Аглая. — Мы с папой уже все обсудили вчера вечером.
— Обсудили? Что именно?
— Твою… особенность. Папа тоже догадался. Он же неглупый — бывший военный разведчик, умеет складывать факты.
— И что он думает?
Было важно это понимать.
— Он считает тебя чертовски полезным человеком! Его слова, не мои!
— Вот как, — усмехнулся я.
— Да! И знаешь что еще? Папа считает, что некромантов зря поставили вне закона. Говорит, они могли бы приносить огромную пользу Империи! Лечить неизлечимые болезни — как ты. Допрашивать мертвых свидетелей. Ты представь, сколько преступлений можно было бы раскрыть! Создавать рабочую силу из трупов!
— Но таков закон. И у меня нет никакого желания его менять, — покачал я головой. — Я просто хочу спокойно работать врачом. Спасать жизни. Без политики и интриг.
Аглая загадочно улыбнулась:
— А придется….
Я вопросительно посмотрел на неё.
— Папа кое-что задумал. Он сегодня не успел тебе сказать, но в следующий раз обязательно предложит.
— Предложит что?
— Не-а! — она покачала головой, и золотистые локоны взметнулись. — Не скажу! Это папин секрет, пусть сам расскажет, когда посчитает нужным!
Что-то серьезное замышляет граф. Что-то, связанное с моими способностями. Использовать некроманта для политических целей? Переворот? Или что-то более тонкое? Нужно быть настороже.
Никогда нельзя забывать, что граф Ливенталь тоже ведет свою игру. Именно поэтому он сегодня был так любезен.
— Пойдем, провожу тебя, — сказала Аглая, вставая. — Ты же наверняка спешишь — дела, пациенты, спасение жизней.
— Да, мне действительно пора, — кивнул я.
Пока мы шли к выходу, Марсея семенила рядом, периодически трясь костлявым боком о мои ноги и мурлыча свою потустороннюю песню.
У массивных дверей парадного входа Аглая остановилась. Слуга в ливрее уже держал наготове мое пальто.
— Спасибо, что приехал, — сказала девушка, пока я одевался. — Папа был очень рад тебя видеть. Он редко так оживляется с гостями.
— Спасибо за приглашение и за завтрак. Было познавательно.
— Это еще мягко сказано, — улыбнулась она.
Аглая снова встала на цыпочки, но на этот раз поцеловала меня в щеку. Легко, почти невесомо, но губы задержались на секунду дольше необходимого.
— До встречи, Святослав. И помни, что ты всегда желанный гость в доме Ливенталей. В любое время дня и ночи.
— Это звучит почти как приглашение, — заметил я.
— Так и есть, — она подмигнула. — Когда захочешь, тогда и приезжай. Даже ночью. Особенно ночью.
Недвусмысленный намек. Девушка явно имеет планы на меня. Нужно быть осторожным — романы с дочерями влиятельных аристократов обычно заканчиваются либо свадьбой, либо дуэлью. Оба варианта мне не подходят.
Вышел на улицу. Осенний день был пасмурным и холодным. Первые снежинки кружились в воздухе. Воздух пах зимой и печным дымом из труб окрестных домов.
Сергей ждал в машине, читая газету «Московские ведомости». Увидев меня, он отложил ее:
— Куда теперь, Святослав Игоревич?
— К «Новой Заре». Нужно кое-что проверить, — ответил я.
— Как скажете.
Мощный двигатель заурчал, как сытый зверь. Мы поехали по Остоженке в сторону центра. Улицы были почти пустыми.
Я размышлял о странном разговоре с Ливенталями. О намеках Аглаи на какие-то планы ее отца. О судьбе Мёртвого в застенках инквизиции. О конструкте, который лежит в холодильнике в «Северном форте».
Вдруг телефон взорвался трелью. Резкая, тревожная мелодия. На экране высветилось: «Анна Бестужева».
Я ответил:
— Свят! — в трубке раздался панический женский голос, срывающийся на крик. — Свят, спаси! Помоги! Умоляю!
— Анна, успокойся. Что случилось? — я сразу насторожился.
— Папа! — она всхлипывала, слова давались ей с трудом. — Папа умирает! Он в коме!
