Глава 32

Мк. 15:16–28

Истязания перед казнью – распятие

Мк. 15:16–28 «А воины отвели Его внутрь двора, то есть в преторию, и собрали весь полк, и одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него; и начали приветствовать Его: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему. Когда же насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, одели Его в собственные одежды Его и повели Его, чтобы распять Его. И заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его. И привели Его на место Голгофу, что значит: Лобное место. И давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял. Распявшие Его делили одежды Его, бросая жребий, кому что взять. Был час третий, и распяли Его. И была надпись вины Его: Царь Иудейский. С Ним распяли двух разбойников, одного по правую, а другого по левую сторону Его. И сбылось слово Писания: и к злодеям причтен».

Страсти Христовы – одно из важнейших евангельских событий, на которые всегда обращают особое внимание. Им посвящают отдельные богослужения, о них рассказывают произведения искусства. Когда об этом заходит речь, все делают один и тот же акцент, но если посмотреть на это событие несколько в ином ракурсе, можно выйти на другой уровень понимания. В описании распятия и страстей всегда подчеркивается мучительность смерти на кресте и ее особый статус: это смерть позорная. Акцентируя внимание на этом, мы делаем вывод, что это была самая ужасная смерть.

Смерть через распятие действительно была жестокой. Это разновидность удушения. Когда вешают за шею на веревке – это быстрое удушение, а распятие – медленное: в силу того, что человек висит на своих собственных руках, рано или поздно сухожилия и мышцы растягиваются, и происходит удушение из-за сдавливания грудной клетки (то есть сдавливается не дыхательный проход в шее, а сами легкие). Человек мог висеть так несколько дней, пока окончательно не ослабеет, потому что он провиснет на руках только тогда, когда его полностью оставят силы и желание сопротивляться смерти. Прибавьте к этому палящее солнце, птиц, которые, когда человек ослабевал, прилетали выклевывать глаза, насекомых. Кроме того, практиковалось предварительное бичевание, а открытые раны привлекали еще больше насекомых. Хотя в то же время бичевание ускоряло смерть, потому что кровотечение способствует более быстрой смерти. Часто этот эпизод преподносят так, будто Иисус претерпел особые издевательства, но история с избиением и терновым венцом не уникальна. Это была обычная солдатская забава, и такому подвергался не только Христос. Любой приговоренный к смерти фактически лишался гражданских прав, и для воинов, которые служили в императорской армии, издеваться над таким человеком было развлечением. В среду воинов всегда подбирались люди с определенной структурой психики. Когда человека учат быть жестоким, некоторые психические функции по понятным причинам атрофируются, что не мешает расцветать другим комплексам личности. К тому же развлечений в то время вообще было мало, тем более у воинов, не занятых в данный момент на войне. Поэтому издевательства над человеком, лишенным гражданских прав, были вполне обычной историей.

«И давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял». Вино со смирной – напиток, притупляющий сознание. Его варили еврейские женщины, чтобы давать идущим на казнь. Это был опять-таки своеобразный акт гуманизма: дозволялось его принимать, чтобы облегчить страдание. Это фактически наркотик, который лишал человека трезвости восприятия. Здесь подчеркивается, что Иисус не принял вино, то есть хотел быть в сознании.

«Распявшие Его делили одежды Его, бросая жребий, кому что взять». Палач всегда получал сапоги казненного или что-то другое из его имущества. Такая традиция была распространена и в средневековой Европе, и на Руси. Для нас сегодня это дико: человек только что был жив, ты его казнил и собираешься носить его одежду. Но речь идет об эпохе, когда одежда была в дефиците. Она была дорогой и было ее немного – буквально только то, что носилось каждый день. Одежда была ресурсом, который покупали единожды и надолго.

Казнь на кресте длилась, как правило, очень долго: человек мог висеть несколько дней. Иногда в виде исключения ради облегчения страданий принималось решение перебить голени казнимым. Это могло быть послаблением в честь праздника или значимого события. Этот эпизод описан в романе Булгакова «Мастер и Маргарита». Перебить голени – это значит лишить человека точки опоры, а такая опора только продлевает страдания. Иисусу голени не перебивали, потому что к тому времени, когда решили это сделать, он уже умер. То есть его смерть произошла сравнительно быстро – за несколько часов, он не страдал несколько суток. Существует предположение, что смерть Иисуса наступила не от удушения. Оно основано на том, что, когда ему проткнули копьем грудную клетку, вытекли кровь и вода (лимфа). Это указывает на разновидность инфаркта, при которой лимфа и кровь расслаиваются и собираются в разные сердечные сумки.

«Был час третий, и распяли его». Третий час – это около девяти-десяти часов по нашему времени. Смерть происходит «до часа девятого» (Мк. 15:33). Таким образом, от распятия до смерти проходит шесть часов, что по меркам казни на кресте относительно немного. Церковный дискурс всегда подчеркивает, что это была самая жестокая смерть, на которую Бог пошел, чтобы искупить грехи человека. Но здесь есть несколько противоречий. Во-первых, сама по себе жестокая смерть на кресте в случае Иисуса не была максимально жестокой. Даже разбойники, которые были распяты рядом с ним, мучились дольше и претерпели еще дополнительную боль из-за перебивания ног. Люди, которых распинали до Христа и после, могли мучиться больше. Поэтому мы не можем утверждать, что была осуществлена самая жестокая форма казни. Во-вторых, действительно ли казнь на кресте по сравнению с множеством других придуманных человеком способов умерщвления является самой жестокой? Пытки и казни всегда были изощренными, люди вкладывали в это дело всю свою фантазию. Вот, например, из довольно распространенных казней древнего мира: человека запирали в ящике, он там же испражнялся и гнил заживо с червями. Было и похуже – посадить на кол, например. И, кстати, это еще более позорная смерть. Многие народы практиковали закапывание живьем или закапывание наполовину, когда голову оставляли снаружи, и человек мучился еще дольше. Была такая восточная форма казни: приговоренного сажали в медного быка и разводили под ним костер. Византия, кстати, этот способ умерщвления переняла и практиковала. Гунны придумали еще одну изощренную форму наказания: человека привязывали в пустыне к столбу, выбривали голову, вешали над ним наполненный водой бурдюк с маленьким отверстием, и вода медленно капала ему на темечко. Человек сходил с ума. В общем, распятие – казнь очень жесткая, но могло быть и хуже. Даже христианские империи зачастую практиковали гораздо более страшные формы казни. В общем, утверждение, что это была самая жестокая смерть и самые страшные страдания, которыми Иисус искупает людей из власти греха, – сомнительно. Было полно людей, которые умирали в еще более страшных муках, однако это не считается спасительным актом.

В том, что Иисус умер именно на кресте, а не как-то иначе, следует обратить внимание на другое. В канонических книгах Ветхого Завета говорится: «всякий висящий на древе проклят» (Втор. 21:23). Этот текст там никак не комментируется, Ветхий Завет не дает никакого объяснения, почему. В Библии есть несколько описаний смерти через повешение на дереве. Одно из них – случай с Авессаломом, который зацепился волосами за дерево и повис на нем, когда спасался бегством с поля боя (2Цар. 18:9–17). Иуда тоже умер на дереве, это была форма самоубийства (Мф. 27:5). Но никто нигде не объясняет, почему висящий на древе проклят, а, например, бросившийся со скалы или заколотый во сне – не проклят. В чем разница? Толкователи ссылаются на фразу о проклятии висящего на древе при попытке объяснить позорность казни на кресте. Но бесчестных форм казней было очень много. Чтобы обесчестить смерть, вообще много не нужно. Можно было просто убить человека и бросить его тело на съедение псам, приставить стражу, чтобы никто не подошел и не посмел похоронить этого человека – для иудейского контекста это было крайне позорно. У апостола Павла неоднократно встречаются ссылки на эту максиму ветхозаветного закона. Он пишет, что Христос понес на себе наказание и проклятие вместо нас, ибо написано «проклят всякий висящий на древе». То есть он принимает на себя проклятие смерти, тем самым нас искупая. Но здесь тоже вскрывается много нелогичных ходов.

Дерево – это довольно-таки древний архетип. Мировое древо присутствует во всех мифологиях, во всех религиях. Более того, мы этот архетип успешно сохраняем и даже привязали его к христианскому празднику Рождества. Наряженная елка с игрушками – не что иное, как символ древа жизни и, что самое интересное, никакого отношения непосредственно к Рождеству оно не имеет. Фактически это языческий рудимент, который перекочевал из одной мифологической системы в другую и выражает те же самые психологические тенденции. Итак, древо жизни – это и есть то самое древо, о котором нужно вспомнить, читая ветхозаветное «всякий висящий на древе проклят». Человеческое сознание усматривает в дереве то, что дает жизнь. Древо жизни есть также отсылка к материнскому архетипу, архетипу великой матери (поэтому «всякий висящий на древе» – это в каком-то смысле застрявший в материнском лоне). Оно дает плоды жизни, а в случае смерти на дереве получается, что на нем – дающем жизнь – висит плод, который представляет собой смерть. Человеческое сознание, встречаяя подобный факт, воспринимало его как противоречие – когнитивный диссонанс. Это как бы надругательство над самой идеей древа жизни, поэтому всякий висящий на дереве в сознании архаичного человека действительно проклят: человек не должен умирать от того, что дает жизнь. Здесь нужна сложная психологическая аргументация, поэтому Ветхий Завет не дает никаких объяснений тезису «проклят всякий висящий на древе»: никто его толком и не понимает, это архетипический сюжет, который воспроизводят, не осознавая до конца.

В книге «Бытие» описаны два дерева: древо жизни и древо познания добра и зла. Одно дает человеку смерть, а другое – жизнь. Как ни странно, подобное разделение довольно условно: это просто попытка человеческой психики расщепить один архетип на два, чтобы в одну из половин выселить все плохое, а в другую поместить все хорошее. Древо познания добра и зла неизбежно становится в человеческом сознании злом, потому что дает знания о зле. А древо жизни – недосягаемым добром. Древо жизни дает жизнь. «И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла» (Быт. 2:8–9). Если Христос умирает на дереве, то это как бы древо смерти. Но мы ведь называем крест и древом жизни, в нем мы буквально отыгрываем тот самый райский архетип потерянного древа жизни. И в этом событии эти две стороны одного архетипа сливаются воедино.

Когда Адам и Ева попробовали плод с древа познания, Господь выгнал их, чтобы они не стали «как один из Нас», отведав с древа жизни. С тех пор, как человека выгнали из райского сада, где он обрел познание добра и зла, он лишен древа жизни и постоянно стремится к нему. «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят» (Быт. 3:22–23). Возникает ощущение, как будто бы Бог опасается, что Адам и Ева могут стать равными ему. Как будто бы Бог боится некоторой конкуренции. В традиционном толковании указывают на то, что в данном случае выражение «стал, как один из Нас» не про то, что стал подобен нам в своем познании добра и зла, а стал разъединенным, раздробленным. Действительно, он утратил первоначальное единство. Потерянный Рай – это потеря первоначального единства – хотя и досознательного, но все же единства. Отведав с древа познания добра и зла, человек обрел эго, но потерял связь со всем миром. И если человек в этой своей раздробленности отведает с древа жизни, то увековечит себя в этом состоянии – увековечит свое эго, которое является лишь частью психики, то есть следствием раздробленности, и лишит себя возможности дальнейшего движения.

Древо жизни становится для человека целью, к которой он будет стремиться. Но для этого нужно заново собрать себя воедино. Всегда происходит именно так: сначала человек начинает познавать вещи по отдельности – это называется «анализ», – а потом собирает то, что проанализировал, – это называется «синтез». Это два главных инструмента познания. Когда человек вкушает с древа познания добра и зла – это анализ, но синтез невозможен до тех пор, пока человек не осознает все части своего первозданного единства. Тогда появляется древо жизни, которое собирает в себе раздробленное человеческое сознание опять воедино.

Крест, на котором повешен Иисус, в нашем сознании тоже фигурирует как древо жизни. Это прямая отсылка к ветхозаветному древу из райского сада. С одной стороны, мировое древо – это древо смерти, познания добра и зла, с другой – древо жизни, которое через смерть дает человеку жизнь. Чтобы возникла новая жизнь, что-то должно умереть – претерпеть трансформацию, чтобы возродиться в совершенно новом качестве. Должно умереть эго. Воскресший Христос интерпретируется церковью как единое тело всех верующих. Тело Христа – это именно сообщество людей. То есть эго, которое умирает, трансформируется и воскресает, но не как отдельная часть, живущая сама в себе, а как та самая целостность. Но чтобы к этой целостности прийти, нужно уметь оторваться от своей ограниченности, от эго. Только так можно шагнуть в следующую эпоху, которая в церковном и религиозном дискурсе называется Царство Божие. Это не синоним рая, как многим хочется думать. Это вообще не про рай, а про собирание всего воедино, когда Бог царствует над всем, Бог становится царем.