Глава 24

Мк. 11:1–21

Вход Иисуса Христа в Иерусалим – Бесплодная смоковница

С этого фрагмента начинается так называемый Крестный Путь Христа.

Мк. 11:1–6 «Когда приблизились к Иерусалиму, к Виффагии и Вифании, к горе Елеонской, Иисус посылает двух из учеников Своих и говорит им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; входя в него, тотчас найдете привязанного молодого осла, на которого никто из людей не садился; отвязав его, приведите. И если кто скажет вам: что вы это делаете? – отвечайте, что он надобен Господу; и тотчас пошлет его сюда. Они пошли, и нашли молодого осла, привязанного у ворот на улице, и отвязали его. И некоторые из стоявших там говорили им: что делаете? зачем отвязываете осленка? Они отвечали им, как повелел Иисус; и те отпустили их».

История эта крайне любопытная, но мы читаем ее обычно несколько вскользь, потому что вроде бы это все по пророчеству (Зах. 9:9): «Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной». Когда заходит речь про въезд в Иерусалим на осле, очень часто в нашей традиции это начинают толковать как знак какого-то особого смирения, однако это полное непонимание контекста, потому что для востока осел не такое уж ничтожное животное. Для евреев осел – вполне нормальное, обычное животное. Да, царь мог скакать на коне в ходе боевых действий, а в обычной мирной жизни он мог ездить на осле, поэтому никакой демонстрации смирения здесь нет. Кроме того, приближается Пасха, и Иисус с учениками как бы совершают паломничество в Иерусалим, а паломники должны входить в Иерусалим пешком. Иисус же въезжает на осле. То есть это не смирение, а, напротив, демонстрация статуса: Иисус въезжает в Иерусалим, как царь.

Ученики должны пойти и найти того осла, на которого никто не садился. То, что никто из людей на него не садился, подчеркивает, что осел нужен для сакральных целей. Для жертвоприношений, которые совершаются в храме, берут только тех животных, которые еще нигде и никак не были в употреблении, они как будто невинны. То есть, если осел еще никем не тронут, он предназначен в жертву Богу.

Обычно мы читаем эту историю так, будто это какое-то особое провидение Иисуса. Но для этого нет оснований. Эту историю можно и нужно рассматривать только в одном ключе: все это подготовленные мероприятия. Ученики считают, что все это происходит в рамках восстания, представляют, для чего все это нужно, а главное – что будет дальше. То, что Христос въезжает на осле, – исполнение пророчества, а вся история с посыланием учеников и людьми, которые должны что-то спросить, – буквально описание того, как может проявляться конспирация. Иисус говорит им следующее: «Ребята, сейчас вы пойдете вон к тем воротам, там есть два человека, вы подойдете и будете отвязывать ослика. Вас спросят: «Что вы делаете?» – вы ответите: «Он нужен Господу», – и вам сразу отдадут то, что нужно».

При этом важно понимать еще один контекстуальный момент. Когда мы встречаемся в тексте Священного Писания со словом «Господь», это вовсе не означает Бога, это может значить просто «господин». «Господь» – это архаизированный славянский вариант, который стал использоваться применительно к Богу. Вся эта история возникает только потому, что в еврейской традиции священную тетраграмму  было принято замалчивать или заменять другими словами. Чаще всего евреи заменяли имя Бога на слово «адонай» – «господин». Любопытно, что эта традиция сохраняется у всех народов. Например, у немцев Herr Jesus Christus, где Herr – «господин». Они так могут обращаться и к человеку, и к Богу. У поляков Pan Jezus Chrystus – то же самое, не различается обращение к Богу и к человеку, например, pan David. У нас обращения к Богу и человеку фонетически стали отличаться, но это та же самая традиция. Так что, когда мы читаем «он нужен господину», – это не про Бога, это буквально «он нужен хозяину» – господину осла. То есть осленок уже принадлежит Иисусу. Может, он его уже купил, может, договорился. Вся эта история подразумевает определенную подготовку. И ученики абсолютно спокойно ее воспринимают. Если мы имеем дело с подготовленным сценарием, мы уже можем смотреть на всю ситуацию несколько иначе. То же повторится в ситуации подготовки к Пасхе.

Мк. 11:7–10 «И привели осленка к Иисусу, и возложили на него одежды свои; Иисус сел на него. Многие же постилали одежды свои по дороге; а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге. И предшествовавшие и сопровождавшие восклицали: осанна! благословен Грядущий во имя Господне! благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида! осанна в вышних!»

Это так называемый Вход Господень в Иерусалим. Обратите внимание, что у Марка этот вход описывается вполне сдержанно, ничего не говорится о сверхъестественном скоплении народа. К тому же, если бы действительно это событие носило глобальный характер – въезд в Иерусалим человека с мессианскими притязаниями, сопровождавшийся народным почитанием, – все закончилось бы в течение нескольких часов, просто потому что ближайший римский легион всех бы разогнал. Римляне и так недолюбливали евреев за их беспокойный характер, а тут появляется Иисус, на которого смотрят как на будущего царя Израиля. Интересно, что Матфей пишет несколько иначе: «Весь город пришел в смятение» (Мф. 21:10) – но это маловероятно. Откуда все это почитание, и кто, собственно говоря, режет ветви и стелет одежды? Во-первых, есть группа учеников, которые полностью отыгрывают эту ситуацию. Они делают то, что должно делать перед царем: оказывают почтение, которое и положено демонстрировать входящему в город мессии. Однако массового характера это событие иметь не могло. Когда мы смотрим на какую-нибудь икону, которая изображает вход в Иерусалим, и видим там большое количество народа, это не исторически достоверное изображение. Будь это действительно масштабное событие, город давно находился бы на военном положении: римляне очень серьезно относились к вопросам безопасности и порядка. Поэтому вход в Иерусалим имел достаточно спокойный характер, и Марк именно это и показывает.

Любопытно, как эта ситуация описана в Евангелии от Иоанна: «Иисус же, найдя молодого осла, сел на него, как написано: Не бойся, дщерь Сионова! се, Царь твой грядет, сидя на молодом осле» (Ин. 12:14–15) (это отсылка к пророчеству Захарии (Зах. 9:9)). «Ученики Его сперва не поняли этого; но когда прославился Иисус, тогда вспомнили, что так было о Нем написано, и это сделали Ему» (Ин. 12:16). Обратите внимание: ученики не поняли этого, то есть не восприняли всерьез то, что происходило, по крайней мере, так утверждает Иоанн. Судя по всему, ученики не воспринимают происходящее как исполнение пророчества, они смотрят на это гораздо более близоруко: мы идем в Иерусалим, сейчас будем поднимать восстание. «Осанна» – это возглас, подразумевающий спасение, а «Царство Отца нашего Давида» – это восстановленное царство мессии.

Мк. 11:11 «И вошел Иисус в Иерусалим и в храм; и, осмотрев все, как время уже было позднее, вышел в Вифанию с двенадцатью».

Не стоит думать, что Иисус первый раз оказался в Иерусалиме. Он сразу идет в храм, а не в царский дворец. Если бы он входил в Иерусалим, чтобы поднять восстание, должен был бы пойти на площадь зазывать людей. Иисус идет в храм, все осматривает и покидает город. Кстати, для учеников это лишний повод убедиться, что они все думают правильно: конспирация соблюдается, значит, все нормально. А все слова учителя про смерть – это просто переживания, не более.

Мк. 11:12–21 «На другой день, когда они вышли из Вифании, Он взалкал; и, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но, придя к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек! И слышали то ученики Его. Пришли в Иерусалим. Иисус, войдя в храм, начал выгонять продающих и покупающих в храме; и столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул; и не позволял, чтобы кто пронес через храм какую-либо вещь. И учил их, говоря: не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? а вы сделали его вертепом разбойников. Услышали это книжники и первосвященники, и искали, как бы погубить Его, ибо боялись Его, потому что весь народ удивлялся учению Его. Когда же стало поздно, Он вышел вон из города. Поутру, проходя мимо, увидели, что смоковница засохла до корня. И, вспомнив, Петр говорит Ему: Равви! посмотри, смоковница, которую Ты проклял, засохла».

Здесь используется уже знакомый нам прием – рассказ в рассказе. Повествование о проклятии смоковницы обрамляет эпизод про посещение храма. Это значит, что рассматривать данные блоки текста стоит в совокупности. Используя этот прием, Марк все время пытается совместить два смысла и как бы натолкнуть нас на определенную мысль.

Иисус приходит в храм, выгоняет меновщиков, опрокидывает скамьи. Обычно на этот текст ссылаются как на недопустимость продажи в храме чего бы то ни было. Надо сразу оговориться, что все это – скамьи с голубями, меновщики – не внутри храма. Дело в том, что евреи как раз себе такого позволить не могли. Внутри храма в принципе негде устанавливать скамьи. Единственное место, где можно развернуть торговлю, – это так называемый внешний двор. Строение иерусалимского храма было трехчастным: внешний двор, внутренний двор и святилище, которое переходит в Святая Святых. За завесой находится Ковчег Завета, а перед ней – хлебный жертвенник, куда вносятся хлебы предложения. На внутреннем дворе совершаются жертвы всесожжения, а внешний двор – это место, куда позволялось входить язычникам, если они хотят помолиться богу Израиля, что для тех времен не было чем-то запретным. Языческое сознание предролагало следующее: живу на этой земле, значит, молюсь местному богу. Поэтому язычники действительно приходили в Иерусалимский храм помолиться, принести жертвы, но не потому, что они прониклись почитанием истинного бога, а потому что сегодня они находились на его территории и пришли засвидетельствовать свое почтение. Завтра они уедут и снова будут поклоняться Зевсу или другим богам.

Итак, внешний двор – это место, где тоже происходили поклонение и молитва, именно для язычников. А вот внутрь могли входить уже только евреи. Внешний двор, по идее, тоже должен был быть пустым, но каким-то образом там оказались продавцы голубей. Голуби – это один из видов жертвы, которую положено было приносить. Причем, голуби – жертва, которая подразумевает низкий социальный достаток жертвующего. В Ветхом Завете и книге Левит есть конкретные указания: когда родился первенец, нужно принести в жертву Богу молодого непорочного ягненка, а если семья бедная, то двух голубей (кстати, когда родился Иисус, за его рождение родители принесли в жертву двух голубей, что говорит о низком доходе семьи). Там же могли продавать и ягнят. По идее, если человек решил принести жертву, должен сам искать барашка, выбрать его из своего хозяйства, но вести с собой животное в Иерусалим сложно и неудобно, кроме того, оно может умереть в пути. Поэтому в Иерусалиме шли навстречу паломникам – продавали ягнят и голубей, чтобы можно было сразу отдать их в храм. Все было примерно так: «Нам хотелось бы, чтобы ягнята были ваши, но мы вас прекрасно понимаем – вы идете издалека. Мы вам предлагаем – вы покупаете и приносите в жертву. Все нормально». Несложно догадаться, кому принадлежала основная торговля жертвенными животными.

Присутствию менял тоже есть объяснение. Каждый еврей должен был регулярно вносить определенный денежный налог на храм. Но в связи с тем, что город находился под римской оккупацией, возникала неприятная ситуация. На территории Римской империи ходила монета, на которой был изображен цезарь или языческий бог, что недопустимо для храма, но других денег не было. В храме для этого ввели специальную внутреннюю валюту. Можно было прийти, сдать римские деньги и получить вместо них другие, кошерные, которыми можно было заплатить в казну храма. Такой обмен валюты: сдаешь реальные деньги, получаешь золотые слитки, которые сразу отдаешь обратно в храм. Крайне важно было соблюсти этот буфер: в сокровищницу храма нельзя относить нечистые языческие деньги. Менялись они именно для того, чтобы человек мог избавиться от нечистых денег, получить чистые и их пожертвовать. Естественно, из сокровищницы эти чистые деньги потом брали, несли менялам, менялы брали за них нечистые языческие монеты и опять отдавали чистые, которые попадали обратно в сокровищницу. Финансовая схема очень проста.

Система была всем удобна: и человеку, который не может вести с собой издалека животное и не имеет «чистых» денег, и для тому, кто продает животное и предлагает деньги для обмена (при этом цены там выдерживались, не были завышенными). Здесь все действительно было для людей. Именно поэтому весь этот базар на внешнем дворе никого не смущал.

Вообще наличие такой услуги свидетельствует о банальном магизме: то, что раньше должно было быть жертвой личного хозяйства, стало заменяться чем-то другим. Главное – принести жертву. Заметим, современная храмовая практика продажи свечей точно такая же, потому что изначально свечи в храме появились не как сакральный атрибут, а исключительно как прикладной. Первые христиане приносили на свои евхаристические собрания то, что было им необходимо: воск, чтобы изготовить свечу, которая будет освещать темные катакомбы, масло, чтобы залить в светильники, а также хлеб и вино. Христианство не рассматривало свечки как особый вид жертвоприношения. Это была просто прикладная история: нужно было просто осветить помещение. То, что раньше приносили для прикладных нужд, стало впоследствии самостоятельным феноменом. Современный храм не нуждается в свечном освещении – есть электричество. Но представьте, что начнется, если убрать свечки из храма.

Сегодня в храме происходит то же, что описано у Марка. Мы не приносим хлеб и вино, а приносим только деньги и покупаем все это уже на месте в готовом виде. Поэтому, как мы видим, сейчас тоже происходит торговля. И то, что это происходит не внутри храма, а в притворе, ничего не меняет, потому что в Иерусалимском храме все это тоже происходило во внешнем дворе, что совпадает с нашим понятием о притворе. Правда, можно сказать, что христианский храм – не аналог ветхозаветного храма, а место для собраний, как это было изначально. Но проблема в том, что сама церковь регулярно подчеркивает, что наши храмы устроены по образцу ветхозаветного, и даже проводит аналогию, деля пространство храма на три части: притвор, Святое и Святое Святых (алтарь). Сама церковь давно привязала архитектуру храма к ветхозаветной, а значит, как бы повторяет ту же историю.

«И не позволял, чтобы кто пронес через храм какую-либо вещь». Храм – территория сакральная, все несакральное туда не должно было попасть, поэтому перед храмом всегда существовало особое место, где сидели рабы, которые мыли ноги входящим. Пришедшему нужно было смыть пыль языческого мира со своих ног, прежде чем войти внутрь, – это было принципиально важно. Это было символическое избавление от всего мирского, как будто все, что при тебе есть, оставляешь за пределами храма, а внутрь идешь только в рубашке, в верхней одежде. Кстати, в этом ключе современное посещение храма, когда сумочка, набитая всем подряд, включая телефон, выглядит непозволительно. Ничего не должно остаться при себе: ты должен войти не обремененный ничем, чтобы произошла четкая смена пространства с обычного на сакральное. Судя по тому, что Иисус запрещает людям что-либо проносить через храм, они это правило нарушают. Значит, храмовая дисциплина хромает: вещи проносят, во внешнем дворе расположились столы менял и продавцы жертвенных животных. История вполне жизненная – может быть, не очень приятная, но мы сегодня живем в абсолютно таких же условиях.

Станет ли сегодня кто-то из нас опрокидывать свечной ящик и выгонять людей, которые покупают свечки? Следуя логике повествования, нужно поступить именно так. Можно вооружиться Священным Писанием, войти, прочитать и все это устроить. Но никто не хочет так поступать, ведь, по большому счету, получается, что мы сами попадаем в категорию тех, которых Иисус выгоняет из храма – не отделяя продавцов от покупателей: «Пришли в Иерусалим. Иисус, войдя в храм, начал выгонять продающих и покупающих». Гнев Иисуса направлен не только на торговцев, но и на потребителей услуг, так как и те и другие ведут себя одинаково недостойно.

Иисус цитирует Исаию: «дом Мой домом молитвы наречется для всех народов» (Ис. 56:7), «А вы сделали его вертепом разбойников». Вертеп – это пещера. Пещера разбойников – место, где они устроили склад награбленного. Фраза Иисуса «сделали вертепом разбойников» буквально переводится так: «вы превратили храм в склад награбленного». Эти слова адресованы напрямую первосвященникам и священникам, потому что ни для кого не было секретом, кому принадлежит вся эта торговля. Однако никто не возмущался, ведь цены не особенно повышали – все для людей.

«Услышали это книжники и первосвященники, и искали, как бы погубить Его». Мы впервые встречаемся здесь с открыто заявленным намерением убить Иисуса. Раньше в повествовании Марка фарисеи, первосвященники и книжники могли спорить с Иисусом, но нигде еще не шла речь об убийстве. «Искали, как бы погубить Его, ибо боялись Его, потому что весь народ удивлялся учению Его». Народ удивлялся учению, то есть уже был знаком с этим учением. Здесь дело не в словах и даже не в том, что он исцеляет в субботу, делит трапезу с мытарями, блудницами и грешниками. Здесь все очень серьезно: речь о масштабных финансовых потоках. Иисусу никто не мешает, все признают его правоту, да и как ему помешать, если возразить особо нечего. В общем, ситуация неоднозначная, все это бьет по самолюбию и доходу первосвященников, потому что он фактически обозвал их разбойниками.

Иисус и ученики ушли в Вифанию, где ночевали, а утром опять пошли в Иерусалим: «Поутру, проходя мимо, увидели, что смоковница засохла до корня. И, вспомнив, Петр говорит Ему: Равви! посмотри, смоковница, которую Ты проклял, засохла». История с храмом вставлена в контекст истории со смоковницей, которую Иисус перед посещением храма проклял. Фактически Христос начал революцию, только не там, где от него ожидали. Думали, что он поднимет на восстание народ, а не будет настраивать против себя людей, но Иисус указал на больное место для всех.

Можно подумать, что погубить смоковницу негуманно, она же ни в чем не виновата. Однако надо учесть, что это сегодняшние представления, современный гуманизм не может вынести того, что невинное дерево прокляли. Но это просто дерево, оно не имеет ни вины, ни заслуг. В контексте всех жертвоприношений, которые совершались в храме, это вообще мелочь. Более того, вся история с проклятием смоковницы – это, естественно, театрализованная притча. В начале есть указание на это: «и, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но, придя к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв». Если было не время собирания смокв, то, конечно, Иисус знал, что сейчас на ней ничего не растет. Это прямая параллель с храмом: Иисус так же пришел в храм и ничего там не нашел, а вот это уже серьезная проблема. Смоковница проклинается: «да не будет от тебя плода вовек». Что не приносит плод, то бесплодно. Вообще, смоковница может приносить плоды несколько раз, просто они не могут висеть на ней долго, поскольку их быстро кто-то съест. Почему же тогда в тексте подчеркивается, что «не время было для собирания смокв»? Потому что это – притча, театрализованное исполнение пророчества, к тому же заранее подготовленное.

Смоковница в данном случае – притча о бесплодности религиозной системы. Проклятием смоковницы Иисус выносит приговор существующей религиозной системе. Он буквально говорит: эта система бесплодна, она должна умереть. Но речь не только о Ветхом Завете. Иисус говорит об образе религиозного мышления. Храм построен, потому что Бог так велел, жертвы приносим, потому что Бог так велел – в законе Моисея написано. Более того, получается, Христос вынес приговор всем религиозным чаяниям народа. Фактически это приговор и людям.

Сегодняшняя ситуация в храме в точности повторяет сложившуюся на тот момент. Обоснования, которые приводятся в Ветхом Завете фарисеями в их защиту, сегодня так же преподносятся церковью.

То, что совершает Иисус, – смена парадигмы. Новый Завет – принципиально новая, качественно другая парадигма. Старое должно уйти, умереть. Но смена парадигмы на кардинально новую не означает, что старая сразу умерла. Она еще будет продолжать жить. По сути, это естественный отбор. Этот закон природы многим кажется жестоким. Если какое-то живое существо «не уродилось», мы говорим – ну что же, если родился, пусть живет. А естественный отбор говорит: пусть живет, но его съест волк, и он не оставит потомства.

В истории со смоковницей и храмом Иисус обозначил эволюционный принцип: нет плодов – умри. Более того, нет плодов – есть специальное место, где потихонечку догнивает все то, что не приносит плодов, – та самая геенна. С этим связаны притчи про десять талантов, сеятеля и т. д. Идея одна: если ты не выбираешь жизнь, ты выбираешь смерть. И если нет плодов – это не кара, не наказание и не гнев божий, который пытается изничтожить грешника. Это просто закон жизни: если у тебя нет плодов, тебе незачем жить.

О каких же плодах идет речь? В книге «Пастырь» Ерма предлагается идея строительства храма, где каждый человек является камнем, который либо пригоден, либо не пригоден для постройки. Пригодные – те, кто живет согласно духу. Одно время «Пастырь» Ерма был частью канона Нового Завета. Стругацкие в «Граде обреченном» вкладывают в уста одного из героев идею строительства подобного храма, только строится он не из людей, а из поступков, открытий, великих достижений человеческого духа. Разобраться в собственной душе и послужить строительству такого храма – и есть плоды. Строя храм, преодолевая ограничения своего существа, открывая новые горизонты духа, мы становимся частью этого храма, мы строим его из самих себя.