Глава 16

Мк. 7:24–37

Исцеление дочери сирофиникиянки – Исцеление глухого косноязычного

Мк. 7:24–30 «И, отправившись оттуда, пришел в пределы Тирские и Сидонские; и, войдя в дом, не хотел, чтобы кто узнал; но не мог утаиться. Ибо услышала о Нем женщина, у которой дочь одержима была нечистым духом, и, придя, припала к ногам Его; а женщина та была язычница, родом сирофиникиянка; и просила Его, чтобы изгнал беса из ее дочери. Но Иисус сказал ей: дай прежде насытиться детям, ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Она же сказала Ему в ответ: так, Господи; но и псы под столом едят крохи у детей. И сказал ей: за это слово, пойди; бес вышел из твоей дочери. И, придя в свой дом, она нашла, что бес вышел и дочь лежит на постели».

Этот не вполне красивый эпизод обращает наше внимание на ускользающий момент, о котором в контексте современного христианства никто не вспоминает, но Евангелие от Марка, как наиболее аутентичный источник, это раскрывает. Сегодня мы живем в контексте христианской культуры, которая по своей природе довольно космополитична. То есть христианство давным-давно вышло за пределы иудаизма и стало религией мировой. Христианство – религия, построенная на проповеди, и одна из главных задач христианства – миссионерство. Но не все религии таковы. Например, иудаизм – не прозелитическая  религия, она не предполагает проповеди, ограничиваясь пределами одного этноса. В этом ключе можно иногда говорить, что иудаизм – это одновременно и этнос, и религия, хотя не стоит сливать это в одно, ведь есть немало евреев, которые не исповедуют иудаизм. И в контексте иудаизма подразумевается, что все-таки истинное богопочитание принадлежит одному конкретному народу, и даже если внешний язычник хочет войти в это сообщество, он может это сделать, но всеми правами божьего народа никогда не будет обладать. И если кто-то сейчас решит принять иудаизм, то полноценным иудеем считаться будут только его прапраправнуки, потому что там очень большую роль играет кровь, реальная принадлежность к конкретному этносу. В эпоху Христа было только так: есть конкретный этнический иудаизм – и все. Истинное богопочитание принадлежит именно им, а другим – нет.

В принципе, эта история вовсе не уникальна. Для древнего мира характерно, что конкретная религия принадлежит конкретному этносу. Например, греческие боги принадлежат конкретному народу, а широкую известность они приобретают тогда, когда этнос выходит на новый этап развития, обретая все более глобальный характер, вследствие чего и религия этих народов и государств, которые основаны этими народами, становится более космополитичной. Если же мы имеем дело с изолированным народом, работает принцип «где родился, там и пригодился». К примеру, армяне, с одной стороны, конечно же, христиане, но с другой – принадлежат к довольно замкнутой религиозной системе. Да и в целом это нормально, когда определенный этнос исповедует конкретную религию. Часто такая религия становится цементом, который скрепляет людей этого этноса, особенно если он подвергается извне регулярному давлению. В случае с армянами это всем известная история, связанная с Турцией. У армян просто не было выбора, им нужно было как-то консолидироваться, и одним из важных связующих инструментов стала их религия.

То есть ситуация, когда конкретная религия ограничена конкретным этносом, – это вполне известная и хрестоматийная история. Религия чаще всего является цементом, который скрепляет этнос и помогает сохранять его самобытность. Поэтому считать, что иудеи – люди, которые просто объединены верой и не соединены кровью, – ошибка. Там есть и кровь, и религия. И когда конкретный род начинает считать конкретного Бога именно своим Богом, между ними возникают особые отношения. И Бог воспринимается именно как родовой предводитель.

Сегодня мы воспринимаем христианство космополитично. То есть это мировая религия, которая не ограничена никакими национальными рамками, она – универсальна и не национальна. Мы видим фигуру Иисуса как Богочеловека, который основал именно космополитическую религию. Но так ли это было в самом начале? Большой вопрос. Дело в том, что в Евангелии существует достаточно много оговорок, которые свидетельствуют об обратном. И рассматриваемый нами эпизод – одна из таких оговорок. Мы совершенно ясно читаем слова Христа о том, что он послан в определенное место. Как в другом тексте будет сказано: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева» (Мф. 15:24). Возможно, в этих словах Иисус рассматривает свою миссию как очерченную границами конкретного народа, а не направленную на мир в целом. Более того, например, в Книге Деяний, когда Петра отправляют в дом язычника, он сопротивляется (Деян. 10). Вообще, никто из апостолов не рассматривает свою миссию как дело, направленное на язычников. Из этого можно сделать вывод, что Иисус при жизни не собирался посылать их к язычникам. Первый апостол, которому дается конкретное указание идти к ним, – это Павел. В Книге Деяний можно прочитать об этом: на апостольском соборе было решено, что Павел пойдет к язычникам, а остальные 12 апостолов будут проповедовать иудеям.

Все это очень важное предисловие для понимания данного эпизода. Этот текст все же восходит к апостолу Петру и является одним из наиболее ранних, наиболее аутентичных и наиболее откровенных Евангелий в плане отражения эмоций Христа. Очевидно, что сам Иисус не рассматривал свою миссию как космополитическую. Возникает вопрос: почему? Ведь современное положение дел в христианстве говорит об обратном.

Традиционная парадигма обычно выходит из этого противоречия следующим образом: Иисус на самом деле говорил о том, что он послан только к погибшим овцам дома Израилева, и проповедовал именно Израилю. Но это было потому, что он собирался начать с них, а потом уже христианство должно было распространяться дальше. То есть Христос это подразумевал, но не озвучивал, потому что нужно было сначала преобразить евреев, отдать божественный долг иудеям, а потом уже на базе иудеев можно было идти распространять благую весть в другие города и народы. Насколько это объяснение убедительное, пусть каждый судит самостоятельно. Но даже после смерти и воскресения Христа мы не видим у апостолов особого рвения к проповедям за пределами Иудеи. Они все по-прежнему живут в Иерусалиме и проповедуют в пределах своей земли.

Откуда же появляется это космополитическое миссионерское воодушевление в христианстве? Очевидно, что оно появляется по той простой причине, что с психологической точки зрения христианство точно попадает в определенный запрос. «Идите, научите все народы, крестя их…» (Мф. 28:19) – это уже некоторый реверанс в сторону язычества, потому что сложно проповедовать язычникам на основе текстов, которые говорят, что язычники никому не нужны. Если это Евангелие предназначалось язычникам, как же сюда попал откровенно антиязыческий текст, где Христос говорит, что он не послан к язычникам? Напоминаю, сами евреи считали язычников собаками. То есть язычник для еврея – существо нечистое. В этой главе (вообще она вся основана на телесности) уже шла речь о ритуальной чистоте – о пище, которая оскверняет или не оскверняет человека. Прикосновение к язычникам оскверняет. Кстати, именно в таком ключе стоит читать тот самый эпизод, на примере которого мы рассматривали хиазм: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями» (Мф. 7:6). Получается, это слова о том, что не надо проповедовать язычникам. Но это же не что иное, как национальная нетерпимость.

Итак, в этом отрывке говорится, что приходит язычница – это подчеркнуто. Она просит Иисуса, чтобы он исцелил ее дочь, которая одержима бесом. Иисус произносит конкретные слова: «Дай прежде насытиться детям; ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Получается, он отказывает. Это достаточно жесткие слова в ответ на просьбу об исцелении дочери. Исцеление – это же не материальная ценность: если Иисус исцелит дочь язычницы, никакие крошки со стола у детей не пропадут. И если есть дар исцелять, он может это сделать (тем более, если у просящего есть вера) – ни от кого точно не убудет. «Дай прежде насытиться детям» – выходит, он не против исцелить, но потом, не сегодня? В тексте даже сказано, что Иисус хотел утаиться – не хотел, чтобы его кто-то тревожил.

В общем, можно рассматривать эту ситуацию как свидетельство достаточно узконаправленной проповеди. Но попробуем посмотреть на эту историю по-другому. Евреи считали язычников собаками. Но и язычники относились к евреям абсолютно так же. То есть язычники тоже не считали евреев за людей. Вообще, история с отказом в человеческом достоинстве представителям другого этноса очень характерна для древнего мира. Например, для жителя греческого полиса гражданином и человеком является только тот, кто живет в городе, в ограде . Поэтому он – гражданин и, соответственно, человек, который объединен с прочими согражданами какими-то социально-этическими правилами, принципами, законами.

Евреи считают, что люди – это евреи, римляне – что римляне, греки – что греки. Все остальные – не люди, а просто существа. Человеком, согласно представлениям древнего мира, тебя делает принадлежность к конкретной культуре, а если к конкретной культуре ты не принадлежишь, то ты и не человек. Соответственно, эта оппозиция между евреем и язычницей понимается вполне однозначно: некоторые люди имеют в себе чуть больше человеческого, некоторые чуть меньше. А за границами вообще могут жить непонятные собакоголовые люди – кинокефалы, у которых вроде бы все как у людей, а вот голова, наверное, как у собак, и говорят они, как будто бы лают – издают непонятные, варварские звуки. И коль скоро где-то там живут собакоголовые люди, наверное, они должны где-то встречаться. Кстати, вы можете посмотреть на икону мученика Христофора – это икона святого с головой собаки, причем, чем более древние иконы вы найдете, тем более очевидно изображение собачьей головы. Есть две редакции жития про мученика Христофора. В одной версии жития он действительно из племени кинокефалов и служил в императорской армии. В другой он превращается просто в человека, который был сначала очень красивым, а потом решил, что не нужно быть внешне красивым, и Господь его сделал безобразным. Вторая история более поздняя и возникает тогда, когда становится понятно, что кинокефалы вокруг империи не бродят. Был ли реально человек с головой собаки, можете судить сами. Кстати, есть конкретный день празднования его памяти. Аутентичное житие святого Антония Великого содержит эпизоды, где он встречается в пустыне с кентаврами и фавнами, беседует с ними на богословские темы. Это житие Антония Великого написано другим святым – Афанасием Великим. Понятное дело, что воспринимать всерьез это можно только с очень большой натяжкой, и потому мы говорим только о мифологических аспектах сознания человека в эту эпоху.

Итак, Христос отказывает сирофиникиянке, которая приходит к нему и просит: «Исцели мою дочь». Женщина настаивает, она говорит по сути: «Ну как? Вот даже псы у детей под столом крохи едят». И после этого он совершает исцеление.

Если рассматривать это в узконациональном контексте, вся эта история говорит об определенном смирении перед истинностью иудаизма. То есть нужно просто правильно попросить, что и делает эта женщина. Очевидно, что это один из возможных вариантов понимания ситуации.

Но возможен и другой вариант. Между евреями и язычниками существует в первую очередь культурная граница. И когда женщина-язычница приходит к Иисусу с просьбой об исцелении, и она, и сам Христос прекрасно знают, что эта граница существует, что им не положено взаимодействовать, общаться, пересекаться. И если женщина на это пошла, то это ее попытка нарушить границу, которая не подвергается сомнению никем и которая имеет значение для всех. Для иудеев вопрос взаимоотношений с язычниками – вопрос чистоты их веры, а для язычников – вопрос их собственного достоинства. Зачем им нужно общаться с евреями, которые так плохо о них думают? И вот именно про эту границу, очень возможно, и идет речь. Приходит женщина и просит об исцелении, на что Христос ей напоминает, что между ними существует стена, их ничто не соединяет, и он не может ей помочь, ведь они разделены. Женщина отвечает, что она принимает наличие границы, но считает ее неважной в контексте ситуации, когда ее дочь нуждается в исцелении и помочь может только Христос. И женщина готова эту черту перешагнуть, смиряя себя: «псы под столом у детей крошки едят». И, раз она осознает эту границу и ее условность, Христос ей помогает.

Почему это все очень важно? Потому что внутренние границы – настоящее препятствие. В эпизоде, где говорится: «И не совершил там многих чудес по неверию их» (Мф. 13:58), – у людей тоже внутри была некая граница, стена, которая отгораживала их от самого Христа, который мог бы их исцелить. Они не верят, и, значит, дверь закрыта. Здесь та же самая история. Женщина готова перейти границу, обусловленную этносом, о которой ей сказал Христос. И она пересекает ее. Язычница не просится в ряды богоизбранного народа, она готова побыть здесь и на правах собаки. И вот, когда один человек преодолевает свою внутреннюю стену, ему навстречу обязательно выходят, даже если граница существует. Возвращаясь к вопросу о том, что был кто-то, кто во Христа не верил и кому он по этой причине не мог помочь, – здесь та же самая история про внутреннее сопротивление. Помощь может прийти тогда, когда человек перешагивает через собственное внутреннее сопротивление.

Это же работает и в психологии. Неготовность открыться – это и есть самая главная причина, почему иногда процесс терапии не осуществляется. Очень часто возникает сопротивление, внутренняя стена. Оно часто мешает движению вперед, и пока человек со своей стороны не готов преодолеть границу, терапевтический процесс будет тормозиться. Иисус в Евангелии не мог исцелить тех, кто закрылся сам в себе, а вот женщина, которая здесь описывается, раскрылась. Этот эпизод очень хорошо продолжает тему предыдущей главы – про внешнюю чистоту-нечистоту. Здесь тоже про внешнее: евреи, язычники – все эти границы преодолеваются, когда есть к этому стремление, готовность и известная степень психологической зрелости.

Мк. 7:31–35 «Выйдя из пределов Тирских и Сидонских, Иисус опять пошел к морю Галилейскому через пределы Десятиградия. Привели к Нему глухого, косноязычного и просили Его возложить на него руку. Иисус, отведя его в сторону от народа, вложил персты Свои в уши ему и, плюнув, коснулся языка его; и, воззрев на небо, вздохнул и сказал ему: «еффафа», то есть: отверзись. И тотчас отверзся у него слух и разрешились узы его языка, и стал говорить чисто».

Мало того, что этот человек косноязычный, он еще и глухой, значит он не может внятно говорить и не понимает речь. У него открыто четыре канала восприятия: зрение, вкус, обоняние и осязание. Через них он получает информацию от внешнего мира. Слуха у него нет, и сам передавать информацию он тоже не может. То есть услышать слова Иисуса он неспособен. В некоторых случаях исцеления Иисусу достаточно сказать: «выйди из него» или просто «выздоровей». А здесь он совершает целый ритуал. Почему? Потому что его не слышат. Сила слова глухонемому неизвестна, он ее не понимает и не знает, но ему тоже нужно как-то перейти границу. Во всех подобных эпизодах нужна встреча – не всегда она телесная, но она всегда есть. Если человек общается вербально, между ним и Христом происходит встреча на этом уровне, и обычно этого хватает, потому что он достаточно убедителен. А здесь как бы убедительно и красноречиво Иисус ни говорил, человек не может его услышать. И в этой ситуации нужен ответ человека, обратная связь в сторону Христа. Нужно, чтобы он был готов что-то сделать со своей стороны, хотя бы принять помощь и не сопротивляться ей. Это опять про открытость, опять про преодоление границ. «Вложил персты свои в уши ему». Человек знает, что у него есть уши, но они не слышат, он даже понятия не имеет, как это – слышать. Иисус делает так, чтобы он почувствовал. «И, плюнув, коснулся языка его». По сути, Иисус помазал его язык своей слюной. Для нас это крайне негигиенично, но здесь нужен небольшой экскурс в историю. Дело в том, что слюна в древности считалась одной из священных жидкостей, которая исходит из человека. И, соответственно, эта жидкость тем священней, чем священней персона. Например, в Египте только у фараона была слюна, которая ценилась на вес золота, потому что он – фигура божественная. Он представлялся человеком и Богом в одном лице. Сегодня мы живем в другой культуре, и нам этого не понять, но для людей той эпохи это было совершенно нормально: слюна священной особы считалась целебной. Сейчас мы воспринимаем плевок как символ оскорбления, а раньше все было наоборот: священная жидкость исходит из священных уст. Слюна – это квинтэссенция его священного материального слова: помазался и выздоровел. Поэтому то, что делает Иисус, отлично вписывается в ту культуру. Кстати, нашему этносу это тоже присуще, и по сей день работает представление, что ячмень на глазу можно вылечить слюной. Здесь очевидна общая архетипическая история.

Итак, Иисус, как представитель той самой культуры, делает то же, что делали все в те времена. Нужна священная слюна, и он использует свою. Обратите внимание, Христос говорит слово «еффафа» – отверзись. Зачем? Ведь человек его не слышит. Однако он видит, и здесь подчеркивается: «И, воззрев на небо, вздохнул и сказал: “еффафа”». То есть Иисус положил пальцы ему в уши, плюнул, дунул, и тот выздоровел. Со стороны человека, который принимает исцеление – это про готовность принять исцеление без сопротивления. А со стороны Иисуса, который совершает исцеление – это о том, что исцеляемый должен видеть совершаемые действия, понимать, что с ним делают. Только так заработают внутренние процессы: нужна демонстрация ответной веры. «Разрешились узы языка и стал говорить чисто» – то есть человек выздоровел полностью.

Мк. 7:36–37 «И повелел им не сказывать никому. Но сколько Он ни запрещал им, они еще более разглашали. И чрезвычайно дивились, и говорили: все хорошо делает – и глухих делает слышащими, и немых говорящими».

Речь идет только про реальную глухоту и косноязычие или это о чем-то большем? Действительно, и глухих делает слышащими, и немых говорящими – делает так, что люди его слышат и начинают говорить. Однако разве это только про физические недостатки? Обратите внимание, что в этих словах слышится сомнение – как будто бы после этого должно последовать «но», как будто где-то есть подвох. И еще: «Иисус, отведя его в сторону от народа…» – а почему нельзя при народе? Все остальные чудеса он совершал при народе, а здесь нет. Так, может, это опять некоторая метафорическая история? Не означает ли она отделения кого-то от кого-то? Но к этому мы вернемся позже.

На этом заканчивается целый текстовый цикл, который начинается с насыщения народа хлебом (пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбками). Но дальше идет еще один практически идентичный цикл, который тоже начинается с мотива насыщения хлебами. Мы к этому вернемся, и станет понятно, почему так. Сейчас повествование как будто поднимается в гору и скоро дойдет до ее вершины, после чего пойдет, можно сказать, вниз – по принципу восхождения-нисхождения, восхода-захода, связанных с архетипом Солнца.