Глава 13

Мк. 6:14–29

Смерть Иоанна Крестителя

Теперь обратимся к рассказу об Иоанне Предтече, который вставлен внутрь истории с отправкой апостолов на проповедь. Введением для него служит предположение Ирода, что Иисус – воскресший из мертвых Иоанн, хотя тот был обезглавлен.

Мк. 6:14–16 «Царь Ирод, услышав об Иисусе, – ибо имя Его стало гласно, – говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им. Другие говорили: это Илия, а иные говорили: это пророк, или как один из пророков. Ирод же, услышав, сказал: это Иоанн, которого я обезглавил; он воскрес из мертвых».

Мк. 6:17–29 «Ибо сей Ирод, послав, взял Иоанна и заключил его в темницу за Иродиаду, жену Филиппа, брата своего, потому что женился на ней. Ибо Иоанн говорил Ироду: не должно тебе иметь жену брата твоего. Иродиада же, злобясь на него, желала убить его; но не могла. Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой, и берег его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его. Настал удобный день, когда Ирод, по случаю дня рождения своего, делал пир вельможам своим, тысяченачальникам и старейшинам Галилейским, – дочь Иродиады вошла, плясала и угодила Ироду и возлежавшим с ним; царь сказал девице: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе; и клялся ей: чего ни попросишь у меня, дам тебе, даже до половины моего царства. Она вышла и спросила у матери своей: чего просить? Та отвечала: головы Иоанна Крестителя. И она тотчас пошла с поспешностью к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя. Царь опечалился, но ради клятвы и возлежавших с ним не захотел отказать ей. И тотчас, послав оруженосца, царь повелел принести голову его. Он пошел, отсек ему голову в темнице, и принес голову его на блюде, и отдал ее девице, а девица отдала ее матери своей. Ученики его, услышав, пришли и взяли тело его и положили его во гробе».

Читая Евангелие от Марка, мы как будто находимся в одной сюжетной линии, и она, по большому счету, не вызывает серьезных противоречий, она довольно органична. История про Иоанна – достаточно большой текстовый блок, который даже интуитивно вызывает несколько иные ощущения. Во-первых, нас внезапно вырывают из евангельского повествования, мы словно попадаем в совершенно другой мир, который до сего момента никак не описывался и не показывался, – мир царского двора. Во-вторых, внутри отрывка есть ряд существенных противоречий, на которые указывают многие толкователи.

Первое, что вызывает вопросы, – история с дочерью Иродиады, которая плясала перед Иродом и его гостями. Напоминаю, что речь идет о Востоке с патриархальной культурой, где женщины не могли присутствовать на подобном торжестве. Кстати, в среде современных евреев-хасидов эта традиция сохраняется, у них даже свадьбы празднуются раздельно: в зале, который разделен специальной ширмой, с одной стороны танцуют отдельно мужчины, с другой – женщины. Причем жених танцует с мужчинами, а невеста – с женщинами, они не танцуют вместе, ибо это – грех. Достаточно строгие нравы, которые очень похожи на обычаи ислама, обусловлены традиционным ветхозаветным сознанием и менталитетом. В таком случае почему дочь Иродиады пришла на пир, чем она угодила гостям, если ее танцы – это нарушение правил приличия? Можно было бы сказать, что нравы во дворце Ирода были довольно фривольные. С одной стороны – да, и все же фраза «проси у меня чего хочешь и дам тебе» выглядит странно. Зачем что-то ей обещать? Нет никакого смысла давать обеты. Самое подходящее, что он мог в этой ситуации сделать для девушки, – это отсыпать ей халвы, но он действует иначе. Еще более нелогично и странно действительно выполнить ее просьбу убить узника. Казалось бы, девушка должна знать меру в своих желаниях. Дело даже не в том, ценный это узник или нет, а в том, что такая просьба к царю – крайне странная. Это могло быть воспринято в среде празднующих негативно: какой же это царь, если какие-то юные отроковицы навязывают ему свою волю.

Ирод – царь, но на самом деле только номинально. Римская империя вела очень продуманную политику: все покоренные области управлялись префектами-прокураторами. Внутри префектуры, как правило, находились под руководством местных этнических вождей. Для конкретного народа, который был покорен Римом, практически ничего не менялось: как был у них царь, так и оставался, просто теперь он подчинялся прокуратору. Обычно несколько местных царьков подчинялись одному прокуратору. Ирод был одним из четырех соправителей большой области, разделенной между разными этническими правителями, поэтому его царство – нечто довольно условное. Более того, то, что Ирода именуют царем, вопиющая ошибка. Он был этническим правителем, но титула царя он не имел. Это важно по той простой причине, что в какой-то момент Ироду очень захотелось закрепить за собой титул царя, сделать свое положение в обществе более легитимным, и он обратился с просьбой к цезарю, чтобы ему был великодушно пожалован соответствующий титул. Однако за эту просьбу его вообще отправили в ссылку, потому что восприняли ее как верх дерзости. Поэтому называть Ирода царем вообще весьма странно. Он был, конечно, немного наивен в своих надеждах, но все же знал свое место: с просьбой о присвоении титула царя он обращался к цезарю, то есть признавал за ним власть над собой.

Итак, местный этнический правитель празднует свой день рождения. Какова вероятность, что на этом пиру нет ни одного римского чиновника, хотя бы просто для этикета? Кто-то должен просто фактом своего присутствия знаменовать подлинную власть. И даже если вдруг ни одного римского чиновника нет, должен быть хотя бы кто-то, кто регулярно доносит информацию, ведь речь идет о покоренных территориях и об этнических правителях, которые подчиняются римскому прокуратору. И уж в крайнем случае, если предположить, что на празднике нет даже ни одного доносчика, там обязательно присутствуют завистники, которые хотят занять место Ирода. А это место легко потерять за любое неосторожно брошенное слово. В этом свете слова «я готов дать тебе до половины моего царства» – не просто неосторожность, а открытая демонстрация либо глупости, либо тотального неуважения к законной римской власти. Получается, что Ирод считает, будто у него есть свое царство, которым он может распоряжаться и половину которого вправе отдать какой-то девчонке. В таком случае через пару часов после этих слов он был бы во дворце прокуратора и рассказывал, что он на самом деле имел в виду. И разговор закончился бы для него неприятно. В общем, есть большие сомнения, что эпизод исторически достоверен.

Когда мы читаем этот отрывок, интуитивно возникает ощущение, что мы попадаем в какую-то другую реальность. Сразу проводят крайне любопытную параллель: «Царь Ирод, услышав об Иисусе – ибо имя Его стало гласно, – говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им. Другие говорили: это Илия, а иные говорили: это пророк, или как один из пророков». Нам сразу напоминают ветхозаветную историю , где фигурируют пророк Илия и нечестивый царь Ахав, а у него – нечестивая жена Иезавель, которая фактически и управляла государством. Здесь очевиден намек, что в Новом Завете есть новый Ахав, он же Ирод, и новая Иезавель, она же Иродиада. Соответственно, здесь снова представлена та нечестивая языческая история, которую обличал когда-то Илия, за что Иезавель его крайне не любила и пыталась уничтожить. Тогда у нее это не получилось. В итоге Илия заколол всех нечестивых пророков, которые служили и подчинялись Иезавели, и впоследствии был вознесен на огненной колеснице прямо на небеса. То есть там все закончилось неудачей для нечестивой царской четы. Здесь же Иоанн выступает в роли Илии, который обличает нечестие царя. И хотя ситуация в Новом Завете заканчивается иначе, параллели очевидны. Можно сказать, что здесь есть кусочек ветхозаветного текста в новозаветном и даже присутствуют буквально фольклорные элементы. Все это больше похоже на былину, чем на документальное повествование. Для человека, знакомого с Ветхим Заветом, эта история выглядит вполне трафаретной.

Но зачем нас отправляют во времена Ветхого Завета и рассказывают о том, что в этот раз Иезавель в лице Иродиады и Ахав в лице Ирода отомстили Илие в лице Иоанна? Надо вспомнить о том, что пророк Илия должен был явиться перед пришествием мессии, чтобы предвозвестить его, поэтому евангелист может проводить эту параллель. Но обещание отдать половину царства и само именование Ирода царем – такие исторические нестыковки, которые не могут оставить равнодушным. Собственно, за просьбу пожаловать ему этот титул, то есть за относительно скромное проявление амбиций, Ирода тут же не просто сместили, а отправили в ссылку, хотя никакого преступления он не совершал. И то, что, согласно тексту, происходит на пиру – это поведение категорически не лояльное. Ирод, каким бы простачком он ни был (хотя вряд ли он им был), не мог себе позволить подобного поведения даже в пьяном угаре, потому что жизнь намного дороже, чем возможные последствия: за подобные слова его бы просто задушили в темнице. Поэтому возникает ощущение, что данная история не вполне исторически достоверна. Зато она достоверна психически, ведь не всегда исторический факт должен обязательно иметь место, чтобы отражать некий психологический процесс. Да и многие якобы исторические факты становятся таковыми только потому, что являются реализацией внутреннего психического процесса. И вот он-то как раз для людей реальный и подлинный. Реальность процесса, который происходит внутри, очень часто воплощается во внешней фольклорной истории, в подлинности которой никто не сомневается, хотя в реальности ее могло и не быть. Это именно то, что встречается во многих мифах и легендах: часто кажущиеся нам странными повествования действительно не имеют документальной точности, потому что они имеют психологическую значимость и отражают внутренние архетипические процессы. А так как внутренняя реальность для человека не менее реальна, чем внешняя, очень часто одно принимают за другое. Вот именно с этой точки зрения я предлагаю посмотреть на ситуацию в целом. Естественно, не нужно думать, что евангелист вставляет эту историю, осознавая механизм описания внутреннего через внешнее. Эти процессы чаще всего бессознательны даже у тех, кто их описывает. Не стоит думать, что евангелист всерьез сидел и размышлял, а не вписать ли ему что-нибудь из коллективного бессознательного. Бессознательное фактически само себя описывает.

Есть еще одна крайне интересная параллель, на которую мы просто не можем не обратить внимание. Она касается фигуры Иоанна и его связи с Иисусом. Здесь нужно обратиться к Ветхому Завету. В нем довольно часто встречается тандем и определенная оппозиция двух фигур – буквально с первых глав книги Бытия. Речь идет об оппозиции «культурного» и «некультурного» брата: Каин и Авель, Исав и Иаков, косматый и гладкий, дикий и благообразный. В Бытии нам рассказывают, что старший брат (олицетворение еще довольно сильного дикого начала в человеке) побеждает младшего и даже убивает. Затем мы видим развитие этой истории в лице Исава и Иакова. Исав был косматый, то есть волосатый, а Иаков – гладкий, и Иаков постоянно боялся, что его старший и косматый брат, более близкий к животному прошлому, может его убить, хотя в этой истории он его и не убивает. Иаков многого достигает хитростью, то есть отыгрывает фигуру трикстера. И вот теперь мы встречаем эту историю с двумя братьями в Новом Завете. Иоанн – брат старший, Иисус – младший. Они не родные, но сейчас это не имеет значения. Сравнения происходят абсолютно неосознанно, не было никакого сознательного желания провести параллель с ветхозаветными братьями. Это выражение внутренних архетипов, это буквально тексты, написанные под влиянием коллективного бессознательного. Итак, Иоанн носит одежду из верблюжьего волоса, то есть он как бы брат косматый. Более того, на иконах он изображается с распущенными и косматыми волосами, он выглядит как довольно дикий человек. Он живет в пустыне, питаясь саранчой и диким медом. Создается образ человека, более близкого к животной среде. Поэтому, по сути, это тот же сюжет с оппозицией двух братьев, но на новый лад. По ходу ветхозаветного повествования противостояние меняется с откровенно враждебного (Каин и Авель) до относительно мирного в лице Иакова и Исава, Иосифа с его старшими братьями, где дело решается хитростью младшего брата, который более разумен по сравнению со старшими. То есть мы сталкиваемся в самом начале с первичной враждой дикого и культурного, а затем видим постепенное разрешение этого конфликта. В ситуации с Иоанном Крестителем и Иисусом старший, условно дикий, благословляет младшего и более возвышенного брата на продолжение дела. При этом сам дикий брат изначально предстает перед нами как будто усмиренным, то есть у него нет прежних диких нравов, какие были свойственны, например, Исаву. Теперь это аскет, подвижник, он живет в пустыне, ведет святой образ жизни и проповедует покаяние. Так происходит «окультуривание» дикого человека. Иоанн открыто говорит, что ему нужно умаляться, а Иисусу расти. То есть происходит тотальная смена психологической парадигмы. И с уходом в небытие дикого прошлого начинается буквально новая эра, эра нового человека, который раньше уже был, но значительно слабее.

Еще раз отмечу, что не надо рассматривать эти истории плоско. Коль скоро что-то крепко держится в человеческой памяти вот уже более двух тысяч лет, значит, все это успешно выражает некое внутреннее содержание человека. По сути, нам показывают психическую эволюцию; скорее даже, она сама себя показывает. Библия – книга сложная, она написана не одним автором и к тому же в разные времена. Это буквально архетипическая история, которая пишет сама себя. С точки зрения психологии как науки, в этом ключе можно сказать, что тексты богодухновенны, потому что через них происходит прорыв внутренней реальности.

Иоанн Креститель умирает, и по-другому быть не могло. В начале развития темы двух братьев умер Авель (был убит). Часто в аллегорических толкованиях проводят такую параллель, что и Авель – это образ Иисуса, который также потом умрет, и Иаков – образ Иисуса. Эта цепочка известна из церковного дискурса, только в нее не включено противопоставление «дикого» и «культурного» братьев. И хотя она оставалась за кадром, она очень легко просматривается при желании, если начать немного додумывать и знать что-то из философии, истории других религий и психологии. Так, Иоанн гибнет через усекновение главы, то есть та самая «дикость» лишается главенства, если говорить метафорически. Об этом слова Иоанна: «Ему должно расти, а мне умаляться (становиться меньше)».

Что касается роста Иисуса, повествование об этом помещено внутри той истории об отправлении апостолов на проповедь (Мк. 6:7–13). Происходит буквально резкий горизонтальный рост, то есть появляются апостолы и проповедники нового человека и нового человечества, а также нового мышления и восприятия мира. При этом число апостолов не случайно – 12. Оно архетипично и знаменует в числе прочего парность, двоичность. Получается, в Новом Завете как будто происходит кластерный рост двоих братьев. В то же время происходит добровольный отход в тень Иоанна, который благословляет Христа на продолжение. С психологической точки зрения, Иисус, безусловно, представляет собой «нового человека»: культурного, «гладкого», умного, иногда хитроумного (в этом качестве мы можем увидеть проявление архетипа Трикстера). Иисус интегрирует в себе все и принимает то, что отдает Иоанн. Обратите внимание, Иисус тоже подвижник и также какое-то время живет в пустыне, так что он объединяет в себе гораздо больше фигур, чем только Авель и Иаков.

И еще один интересный момент: «Царь Ирод, услышав об Иисусе – ибо имя Его стало гласно, – говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им». Что это за новая история с тем, что Ирод верит в воскресение Иоанна? Сложно допустить, что он знаком с проповедью о воскресении, новой жизни. Больше похоже на то, что это продолжение архетипической истории, и Ирод как бы говорит о том, что Иоанн действительно воскресает. Ирод слышит про Иисуса и говорит, что это воскрес Иоанн. И в некотором роде это действительно так: ветхий человек, который был казнен, воскресает в новом. Итак, в этой истории все ниточки сходятся: об Иоанне можно говорить как о заходящем солнце, а об Иисусе – как о восходящем.

Это напоминает также параллель двух историй про исцеление женщины, страдающей кровотечением, и воскрешение дочери Иаира. Везде используется этот прием: истории, раскрывающие одна другую, поданы по принципу матрешки, и их нужно изучать именно так. Читать такой текст плоско нельзя, тем более в таком случае непонятно, зачем евангелист использует этот прием. Оба фрагмента – про смерть одной парадигмы и рождение другой. И во всем Евангелии мы наблюдаем эту смену: что-то уходит в тень, а что-то выходит вперед. При этом такое ощущение, что это все одни и те же персонажи, которые повторяются в процессе человеческой жизни, одни и те же архетипы, которые развиваются и меняют друг друга, словно бы осуществляя одну и ту же программу становления и развития сознания от крайне диких форм к тем, где человек начинает осознавать себя Богом.

Параллель между Иезавелью и Иродиадой заслуживает отдельного внимания. В Ветхом Завете у древнего человека не было проблем с какими бы то ни было женщинами – у него с ними был мир. А в тексте Нового Завета мы встречаемся с фигурой очеловеченного, окультуренного человека – и у него начинаются в некотором смысле трудности с женщинами. Ведь если дикий человек становится более культурным, он обрывает свою связь с прежним миром, а последний подобные предательства не прощает. Поэтому ситуация развивается вполне логично. Иезавель и Иродиада – воплощения довольно известного образа, который продолжает себя в книге Откровения как жена-блудница – Вавилон (здесь мы можем говорить о персонификации). Происходит борьба ветхого и нового мира, и ветхий мир пытается каким-то образом подчинить себе новый, обезвредить или, как в истории с Иоанном, обезглавить. Так что Иезавель, если выражаться языком метафор, на самом деле поймала Илию и смогла ему отомстить, но уже в контексте Нового Завета.

Вообще, есть исторические свидетельства, что Ирод действительно казнил Иоанна – об этом можно прочитать у Иосифа Флавия . Правда, там история представлена несколько иначе: нет никакого пира и танцующих девиц, дело касается сугубо политики – Ирод видел в своем заключенном конкурента. Нет ни слова о том, что Ирод любил Иоанна и потому не желал его казни. То есть Ирод действительно убил Иоанна – это факт, но все было более близко к реальной жизни, нежели описано в Евангелии от Марка.