Живой

Рассказ А. Прониной

– Мам, я все сделаю. Не смотри на меня, пожалуйста, с таким укором.

Олег отвернулся от матери и закрыл лицо руками. В комнате было пыльно и душно. Мать лежала в постели, длинные седые волосы растрепались по подушке. Она молчала.

– Мам, ты не волнуйся, все будет хорошо. Точно не как с папой, я обещаю!

Олег присел на кровать и взял сухую ладонь матери в свою руку. Мама всю жизнь играла на пианино, с возрастом пергаментная кожа обтянула длинную кисть, обозначив каждую косточку, каждую вену. Олег сразу почувствовал, насколько грубее его огромная мужская рука…

– Мам, ну ты чего? Мам, давай не будем. Я все помню, все помню, честно, мам. Давай-ка я помогу тебе перебраться на кресло? Да, вот туда. Да, на твое любимое.

Олег бережно поднял маму и без труда перенес в другой конец их комнаты в двадцать квадратных метров.

– Мам, я должен тебе сказать… Как мне с тобой повезло! Ты до сих пор как в молодости – легкая, словно пушинка.

Мама, и правда, за всю жизнь никогда не набирала больше пятидесяти килограммов. Даже когда была беременна Олегом, поправилась всего-то до пятидесяти пяти. И быстро скинула вес почти сразу после родов.

– Сейчас форточку открою.

Олег метнулся к окну, потом снова к кровати, взял плед, укрыл матери ноги. Она всегда побаивалась сквозняков.

– Ну вот. Так хорошо. И сервант отсюда виден, и любимая фотография папы. Я подумал, что туда еще вашу фотку со свадьбы поставлю. Ага, ту, большую. Я ее очень люблю. Будем сидеть, чай пить и смотреть.

За полгода до этого

Отца Олега, высокого кареглазого брюнета, звали Афанасий Егорович, и он часто хвастался друзьям и знакомым своим богатырским здоровьем, сидя за старым столом с серой столешницей в тесной кухне.

– Матушка, земля ей пухом, померла на 89-м году жизни, а батя – на 98-м. Так что гены у меня мощные! До ста лет даже и не подумаю на похороны откладывать!

После чего Афанасий Егорович требовал у жены Лизы рюмку водки и демонстративно ее выпивал, не закусывая. Лиза, конечно, была от такого бахвальства не в восторге, но лишь улыбалась и гладила мужа по плечу – мол, конечно, все так и будет.

Олег же никогда не сомневался в словах отца. Папа всегда был прав. Абсолютно всегда. К нему можно было прийти по любому поводу в любое время, попросить совета в любом деле – и всегда получить то, о чем просишь.

Последние два года Олег жил с родителями в их старой двушке, так сказать, вернулся в родное гнездо. Единственный раз в жизни он ослушался Афанасия Егоровича, когда собрался жениться. Отец тогда сразу вынес вердикт, что Валька его бросит, не пара она ему. Но Олег в свои двадцать почему-то решил, что ему виднее, и они сыграли свадьбу.

И вот – все случилось, как и предвидел папа. Валька ушла к другому мужику спустя пятнадцать лет брака. Стерва! Если не сказать хуже.

В расцвете лет Олег оказался снова холостой. Жаль только, былого лоску нет – животик, залысины, второй подбородок… Да, в их семье красавицей была мама. У мужиков другое предназначение.

В общем, стали снова жить втроем – ходить по скрипучим полам среди желтых обоев и мечтать о том, что когда-нибудь сделают ремонт.

Дома было небогато, но чисто. Быт и привычки родителей остались нехитрыми: мать много готовила, а отец любил по вечерам, после сытного ужина, выпить грамм сто водки, выкурить одну-две сигареты, потом включить новости и начать, почти всегда, яростно спорить с диктором. Когда же выпуск заканчивался, он выключал телевизор и звал Олега, чтобы поделиться с сыном своей житейской мудростью – травил байки времен молодости, расспрашивал, как дела на работе, объяснял, как в его понимании надо общаться с начальством.

Олег слушал всегда с большим вниманием.

Но однажды, сразу после еды, приняв на грудь обычную дозу алкоголя и поставив на стол пустую рюмку, Афанасий Егорович внезапно закатил глаза, откинулся на стуле, а потом медленно завалился на пол.

Мать бросилась к мужу, похлопала по щекам, прильнула ухом к груди и закричала.

Прибежал Олег, попытался усадить отца за стол, тот падал, словно тряпичная кукла – безвольная, набитая чем-то тяжелым, почти неподъемная. Мать в это время звонила в скорую.

Медики приехали на удивление оперативно, но, осмотрев Афанасия Егоровича, который так и оставался лежать на полу кухни, констатировали смерть.

Это шокировало Олега до такой степени, что он просто одеревенел – весь, целиком. От конечностей до самой души. Не рыдал, не бросался прощаться с телом, которое тут же начали спешно упаковывать, чтобы отвезти в морг, даже не помог матери, которая трясущимися руками искала документы и заполняла какие-то бумажки.

Он не запомнил ни разговора с полицейскими, ни что было после того, как все службы разъехались. Не заметил, как мать прибралась на кухне, как ушла спать. Не задался вопросом, как она вообще уснула той ночью? И уснула ли?

Олега будто стерли из реальности на какое-то время. Он вернулся в этот мир только следующим вечером, когда настало время ужина, а на кухне было темно и совершенно не пахло ничем съестным.

– Мама! – позвал Олег. Но не услышал ответа.

В полумраке он едва смог различить пустой стол, полотенца на крючке, шкафчик над раковиной… Через полупрозрачную занавеску хорошо было видно лишь огни квартир соседнего дома.

Олег пошел в комнату родителей и застал мать на кровати. Она лежала поверх одеяла в черном платье, сложив руки на груди, и невидящими глазами смотрела в потолок.

– Мама, что случилось? Что с папой? – спросил Олег так, как будто за минувшие сутки из взрослого мужчины превратился в маленького мальчика. – Мама?

Потом опустился рядом с ней на колени. Мама медленно перевела взгляд на Олега, протянула руку и погладила сына по голове.

– Папа умер, сынок. Его забрали в морг и даже будет вскрытие, потому что надо узнать причину смерти.

Договорив, мать содрогнулась всем телом, из ее глаз заструились слезы.

– Нет. Мам, подожди. Что ты говоришь? Как умер? Он же просто упал со стула! Разве от этого умирают? – Олег постарался отключить эмоции и думать рационально. – Мама, ты что-то путаешь. Давай восстановим события: отец поужинал, выпил, это были первые пятьдесят грамм, значит, был еще трезв, потом он поставил рюмку на стол и… упал со стула. Ага. Наверное, он просто запнулся и упал. Ну да. Я прибежал, помог его поднять, приехали врачи, померили ему давление и… забрали в больницу. Все верно?

Мать молча смотрела на Олега.

– Так почему тогда он умер, мама? Когда? Это тебе из больницы позвонили?

– Нет… – мать растерянно захлопала глазами. В ее голове события вчерашнего вечера были точно такими же, но только до момента приезда скорой. Она хорошо помнила, как тело Афанасия закрыли в мешок, а потом она еще что-то подписывала… И, кажется, про вскрытие ей сказали уже тогда. Но тут образы стали перемешиваться, путаться, как в плохом сне.

– Сын, я… – Она прикоснулась к своему лбу и почувствовала, что он раскален, словно у нее температура. – Знаешь, я почти уверена, что папа умер еще дома, прямо за столом, но теперь, когда ты все так хорошо рассказал, то начинаю сомневаться.

– Мам, давай спокойно вспомним то, что вчера произошло. Папа был здоров, так? Так. У него ничего не болело, так? Так. Он просто споткнулся и упал, так? Так. Какая смерть? Ты просто перепугалась и чего-то напутала. Он даже головой не ударился, когда падал! Я это точно помню, потому что сам его поднимал. Ни царапинки, ни капельки крови! Давай-ка найдем телефон больницы, в которую его увезли, и позвоним, узнаем, как он. Идет?

– Идет, – неуверенно ответила мама.

И тут с кухни послышался грохот.

Олег подскочил – ему показалось, что из посудного шкафа на пол сыпятся тарелки и чашки. Он ринулся на звук, но в кухне было все так же темно и пусто.

– Что там? – крикнула из своей комнаты мать.

– Да ничего. Это, наверное, у соседей упало!

Олег уже собрался вернуться к матери, как вдруг заметил, что форточка приоткрыта и около нее зависло облачко сизого дыма. Словно отец только что прикурил свою сигарету и выдохнул.

В комнате завибрировал мобильный телефон.

– Алло? – сказала мама слабым голосом. Немного помолчала.

Олег, который уже вернулся, заметил, как в ее глазах набухают слезы.

– Хорошо, – выдавила мать из себя в ответ невидимому собеседнику. И добавила: – Я вас поняла.

Сбросила звонок и посмотрела на сына остекленевшим взглядом.

– Кто это был? Кто там? Что тебе сказали?

Мама некоторое время собиралась с силами, потом срывающимся голосом сообщила:

– Сын, папа все-таки умер. Врачи говорят, что это тромб оторвался, поэтому так внезапно, и мы с тобой сразу не поняли, что случилось, – мама вдохнула поглубже. – Он в морге сейчас. Надо что-то делать, готовиться к похоронам, наверное… Я что-то плохо соображаю…

И она разрыдалась.

– Надо что-то делать… Надо что-то делать! Ты права, мама! – сказал Олег.

Он вернулся в кухню, схватил со стола отцовские сигареты и закурил, обжигая горло терпким дымом.

В дверь позвонили.

– Лиз! Лиза? Ты дома? – Соседка баба Шура, не дожидаясь ответа, открыла дверь и просунула голову в прихожую. – Лиз! Вчерась у твоей двери столько народу толпилось. Случилось чего? Ты, наконец, полицию на этого ирода вызвала?

Мама всхлипнула, и это придало бабе Шуре уверенности. Она вошла в квартиру и, мельком глянув в кухню, тяжелой походкой пожилого человека прошаркала в комнату. Сдвинув брови, оглядела плачущую Лизу.

– Ну, давай рассказывай.

– Баб Шур, Афанасий умер. – Мать подняла на соседку глаза. И улыбнулась.

* * *

– Умер, понимаешь? Тромб. Раз, и нет человека, – рассказывала Лиза.

– Вчерась? – уточнила баба Шура, и глаза у нее увеличились раза в два.

– Да!

– Ну слава богу! – Она выдохнула и присела на кровать рядом с Лизой.

– Баб Шур! – новоявленная вдова как будто бы возмутилась нетактичному комментарию соседки, но как-то не по-настоящему.

– Жаль, что раньше его Господь не прибрал. А прибрал сейчас – и то хорошо, – баба Шура перекрестилась сама, а потом перекрестила Лизу. – Что Олег? – спросила она.

– Олег? – Лиза посмотрела на соседку удивленно. Потом с трудом вспомнила разговор с сыном перед тем, как ей позвонили из морга. – Олег переживает.

– Пойду поговорю с ним.

Баба Шура прошла на кухню, но там было пусто и почему-то накурено.

Олег вернулся домой за полночь. Смутная тревога, ощущение, что он что-то делает не так, не давали сидеть на месте.

Когда пришла баба Шура, Олег почувствовал, что не может находиться на одной территории с этой старой ведьмой, и тихо сбежал. Несколько часов бесцельно бродил по городу и курил.

Раньше он никогда не курил, отец был против. Но теперь, когда его не стало, Олег просто взял папины сигареты и зажигалку и курил почти без остановки. С непривычки его даже несколько раз стошнило. Но потом Олег купил пива, и вкус сигарет в рту стал почти незаметным. Зато появилось странное и очень теплое ощущение, что папа где-то рядом.

Олег открыл дверь родительской квартиры, разулся и, пошатываясь, прошел на кухню. Рухнул на папин стул, уронил тяжелую голову на руки.

«Все это не может быть правдой. Просто не может быть, и все, – вертелась в голове одна и таже мысль. – Он не мог умереть. У него гены. Это все чертовы эскулапы – недоучки и двоечники. Они его убили! А в бумажке можно написать что угодно. Хоть сердечный приступ, хоть тромб этот… Или…»

Внезапное озарение заставило Олега поднять голову, встать со стула и прикурить новую сигарету. «Ну конечно! Как я сразу не подумал! Отец жив! Возможно, ему и правда немного поплохело вчера. Все-таки возраст. А эти сволочи увидели перед собой сильного взрослого мужчину, которого не берут никакие хвори, и решили использовать его тело! На органы!»

Чем больше Олег обдумывал эту мысль, тем более вероятной она начинала ему казаться. Все логично. Отца сейчас, пока он еще жив, порежут, распотрошат, а труп вернут им с матерью на третий день для похорон. Все как положено. Все шито-крыто. Скажут матери – вы же видели, как он потерял сознание? Вот в тот момент и умер. А сами…

Хм. Пока прошли только первые сутки с тех пор, как его забрали. Значит, папа, может быть, еще дышит!

Олег вспомнил, как на кухне что-то гремело, а потом увидел в воздухе зависшее облачко сигаретного дыма.

«Это душа, живая душа пытается пробиться, дает знать, что творится зло! Что тело истязают и скоро совсем убьют!»

– Папа! – сказал Олег вслух, обратив взор куда-то в пожелтевший потолок. – Папа, мне нужен знак. Такой, который я не смогу списать на свое воображение. Папа, покажи мне, что ты жив!

Лиза проснулась посреди ночи от жуткого звука тяжелых шагов в коридоре.

– Олег? – Шепотом спросила она.

Потом на кухне звякнула чашка, cо скрипом открылся и закрылся кран, она услышала невнятное бормотание сына, а затем оглушающий грохот посуды.

– Олег, что случилось?! – Она подскочила, влетела на кухню и зажмурилась от яркого света.

Открыв глаза, Лиза увидела сына, стоящего на коленях на полу. Вокруг валялась разбитая посуда, а позади Олега на стене было выведено чем-то красным: «Я жив!» Сын рыдал, размазывая по лицу сопли и кровь, которая сочилась из указательного пальца его левой руки.

* * *

Баба Шура знала Лизу и всю ее семью с того дня, как они заселились в этот дом. Олежке тогда было всего пять лет.

Судьба свела их на одной лестничной клетке – двери квартиры бабы Шуры и квартиры молодой семьи оказались одна напротив другой. Правда, баба Шура тогда и «бабой» не была – женщина в расцвете лет. Но тут как с Дядей Федором из известного мультика, который титул «дядя» получил за ум. А титул «баба» люди выдали Шуре за неравнодушие, доброту и мудрость.

Новые соседи регулярно здоровались, улыбались, вели себя вполне обычно. Но вот Афанасий сразу не понравился Шуре – слишком большой, слишком громкий, слишком улыбчивый.

На душе появилось тоскливое ожидание неприятностей. И очень скоро оно оправдалось.

Как-то вечером в субботу Шура поднималась домой, и еще на лестнице услышала, как этажом выше на площадке кто-то хрипло и громко поет.

«Новый сосед! Напился!» – Сразу поняла она и зашагала активнее, намереваясь отчитать дебошира и пригрозить ему участковым. Но, пока она считала ступеньки, тот захлопнул дверь своей квартиры, и на этаже баба Шура никого не застала.

Однако предчувствия ее не обманули. Около часа ночи на лестничной клетке раздался грохот и истошные женские крики. Шура кинулась к глазку и увидела, как огромный Афанасий мотыляет свою маленькую тонкую женушку по всей лестничной клетке.

– Куда собралась? Жаловаться на меня? – С этими словами он толкнул Лизу на перила, та сильно ударилась спиной и сползла на пол.

– Не реви! Не позорь семью! Домой пошли! – Навис над ней Афанасий, схватил за шею и потянул в квартиру.

Из-за открытой двери раздавался детский плач.

– Я милицию вызываю! – крикнула баба Шура в дверной замок.

– Что за мышь там пищит?! – Тут же переключился на соседку Афанасий.

Пока он пытался понять, откуда был звук, Лиза прошмыгнула в квартиру бабы Шуры, и они заперли дверь. Афанасий, конечно же, застучал кулаками, требуя открыть.

Открыла баба Шура. С огромным топором наперевес.

Вид женщины был столь грозен и жуток, что у пьяного дебошира начало проясняться сознание.

– Иди отсюда! Вернешься, когда проспишься! – каким-то не своим голосом приказала ему баба Шура, и тот послушался, убрался на улицу.

Потом был долгий разговор с заплаканной Лизой. Та наотрез отказывалась писать на мужа заявление и ехать в травмпункт снимать побои. Она уверяла, что случившееся лишь небольшое временное помутнение, завтра все наладится.

Так и вышло. Протрезвевший муж вернулся с цветами и подарками. Воцарились мир и гармония. Но только до следующей пятницы. В пятницу все повторилось вновь. А потом – еще через неделю.

Баба Шура быстро прекратила свои попытки объяснить девушке, что такая жизнь не идеал семьи. Лиза отказывалась делать что-либо «во вред» мужу или просто «поперек». Жила, терпела и растила сына, который всей душой любил папу и восхищался им. Иногда побои прекращались, периоды затишья бывали сравнительно длинными, но потом все начиналось снова.

«Чего-то я в этой жизни не понимаю… – ворчала Шура, в очередной раз помогая Лизе обрабатывать синяки. – Я в твою жизнь лезть не хочу и не буду. Но если ты решишься уйти от него, моя дверь всегда для тебя открыта!»

Теперь, когда Афанасий, наконец, помер, Шура была не на шутку обеспокоена. В самый раз радоваться – тирана и алкоголика забрали черти. Но Шурка чувствовала – даже будучи мертвецом, сосед не оставит Лизку и Олега.

Как он будет их мучить теперь, после смерти? Это другой вопрос. Но то, что страдания вряд ли прекратятся после того, как тело Афанасия положат в гроб, – тут к гадалке не ходи.

* * *

Для организации похорон Лиза наняла какого-то агента и занялась оформлением необходимых бумаг. С сыном она не общалась, а утром, отправляясь по своим делам, заперла его в квартире и забрала его связку ключей. Олег не ожидал такой подлости и обнаружил, что он в бетонной клетке, слишком поздно.

Похоже, докторишки все-таки задурили матери голову.

Тогда Олег начал под разными предлогами названивать в больницу – представлялся то полицией, то санэпидемстанцией, то «Интерполом». Он хотел напугать эскулапов, чтобы они все-таки оставили отца в живых, но на том конце трубки, кажется, раскусили его хитрый план.

Тогда Олег набрал номер полиции и сообщил, что в здании больницы бомба.

Пока Олег делал эти обзвоны, он пил – на антресолях обнаружилась отцовская заначка с водкой.

К вечеру, когда из коридора послышался звук отпираемого замка, был Олег пьян в хлам, в нем кипела ненависть и готовность придушить мать, которая предала память любимого человека и не дала сыну спасти тело Афанасия из лап изуверов. Но напасть не успел – вместе с Лизой в прокуренную квартиру вошли полицейские, которые вычислили телефонного террориста и приехали разбираться.

Похороны отца Олег пропустил – его почти сутки продержали в отделении, пока выясняли все подробности. За это время матери выдали тело, и она успела закопать его в землю со всеми полагающимися ритуалами.

Протрезвев и получив штраф в размере шестисот тысяч рублей за телефонный терроризм, Олег стал молчаливым и хмурым. Он больше не заводил речь об отце, ни в чем не упрекал мать.

Казалось, жизнь потекла своим чередом. Но баба Шура, по вечерам глядя в глазок своей двери на темную и непривычно тихую лестничную клетку, снова томилась тревожным ожиданием беды.

«Что-то будет… что-то будет…» – вертелась в ее голове навязчивая мысль. А потом Лиза начала жаловаться на плохое самочувствие.

* * *

– Ничего особенного – слабость да тошнота. Пройдет… – сетовала Лиза соседке. – Это от нервов, должно быть. Все-таки мужа похоронила.

– Ты бы к врачу сходила, – ворчала баба Шура. – Поди, не убудет от тебя, если терапевт посмотрит.

– Да что он мне скажет? Больше спите, меньше работайте? Пейте магний? Это я и без терапевта знаю, баб Шур, – отмахивалась Лиза.

Однажды вечером Лиза вертелась в постели и никак не могла заснуть. Ее бил озноб, голова раскалывалась, таблетки не помогали. Во рту появился какой-то отвратительный привкус, похожий на металлический. После резкого приступа диареи болели внутренности.

Она уже готова была все-таки записаться наутро к доктору или даже вызвать скорую. Но тут, в ночной темноте, она услышала шумное дыхание и тяжелые шаги у кровати.

Не было никаких сомнений: так дышал и ходил только один человек – ее покойный муж.

– Афанасий? – произнесла она слабым голосом.

Из темноты возникла огромная тень, уплотнилась, обрела черты покойника и тяжело села рядом с ней.

Муж посмотрел на Лизу холодно. Положил огромную ладонь поверх одеяла, и она почувствовала, как в ее тело впиваются тонкие ледяные иглы.

– Я за тобой, Лизка. Пора.

* * *

Шура была не на шутку взволнована тем, что не видела Лизу уже неделю.

Олег уходил на работу и возвращался, хлопал дверью, а вот его мать…

Как-то раз Шура постучалась к соседке, пока Олега не было дома. Но ей никто не ответил. Снова пришла уже вечером, когда Лизкин сын вернулся. Тот даже на порог не пустил.

– Болеет она, никого видеть не хочет, – сказал он, нахмурив брови, в темную щель приоткрытой двери.

– Меня – хочет! Дай зайду. Может, помогу чем, – баба Шура попыталась всунуть между дверью и косяком свой ботинок, но Олег оказался проворнее.

– У нас все есть! – крикнул он, уже запершись. И добавил: – Собой займитесь, баб Шур! Хватит к нам уже шастать!

Шурка накинула на плечи пальто и вышла на улицу. Чуть отошла от дома, чтобы было лучше видно окна Лизиной квартиры. Там горел свет. В спальне спиной к окну как будто сидела сама Лиза. Рядом с ней мелькнул силуэт Олега.

Вроде всё в порядке. Что ж, человек не имеет права заболеть? Имеет. Что ж, не может захотеть побыть в одиночестве? Может. Вот только раньше Лиза так никогда не делала.

На душе у бабы Шуры было неспокойно. Ей не нравился Олег, который в один миг вдруг стал слишком уж походить на отца лицом, ей не нравилась странная хворь Лизы, страдая от которой, она отказывалась вызывать врача.

На следующий день баба Шура попыталась действовать более активно – как только Олег ушел из дома, звонила и в дверь, и на телефон, кричала Лизке всякое в замочную скважину. Но ей снова никто не ответил. Из-за соседской двери за весь день не раздалось ни звука – ни усталых шагов, ни вздоха, ни шума воды, ни кашля, ни стона хворающего человека.

Вечером Шура уже поджидала Олега в подъезде, намереваясь вместе с ним ворваться в квартиру.

– Что с матерью?! – Она вперилась взглядом в Олега, когда тот поднялся на лестничную клетку.

– В больнице, – не моргнув глазом ответил он и полез за ключами, чтобы отпереть.

– Врешь! Я весь день дома! Не приезжала к ней скорая! – Баба Шура встала у соседа на пути.

– Ночью. Ночью приезжала. И забрала.

– Как так? – Баба Шура оторопела. Ночью она, конечно, не следила. Спала крепко, окна выходят на другую сторону… могла пропустить появление врачей. – А что с Лизкой-то?

– Сердце, – сказал Олег, для наглядности приложив руку к груди. Потом отодвинул бабу Шуру в сторону и стал вертеть ключом в замке. – Отец умер, вы же знаете, это ее сильно подкосило.

– Да не может быть… Как – сердце? Она не жаловалась на сердце-то…

– Это не ко мне вопросы, к медикам. Если хотите, можете ее навестить. Хотя мать забрали в шестьдесят девятую больницу…

– Что ж так далеко? Это же другой конец города. Надо было договориться…

– Баб Шур, куда отвезли, туда отвезли. Все, спокойной ночи. У меня еще куча дел.

И Олег хлопнул дверью перед носом у ошарашенной новостями Шурки.

Навещать Лизку в шестьдесят девятую больницу она, конечно, не поедет. Не с ее слабыми ногами. Но, может быть, передать с Олегом что-нибудь? А что именно?

Чувство щемящего беспокойства не отпускало Шуру. Наоборот, усиливалось. Что-то в словах Олега было не так. Или не в словах, а в тоне… Что-то уж слишком он был спокоен.

Только на следующий вечер Шура догадалась снова заглянуть в соседские окна.

Силуэт Лизы опять был различим за полупрозрачной шторой. Соседка сидела, не шевелясь и как будто слегка наклонив голову. Может быть, читает?

Баба Шура позвонила в дверь.

– Кто? – не открывая крикнул Олег.

– Мать выписали? Я видела в окно! Пусти поговорить! – атаковала баба Шура.

– Не выписали. Гости у меня. Уходите!

Шура вернулась домой, нашла в тумбочке старый телефонный справочник и номер телефона больницы. Набрала, назвала фамилию и имя пациентки.

– Нет, извините, таких у нас нет. Может, в другой больнице? – ответила вежливая девушка на том конце провода.

Шура еще раз позвонила на мобильный Лизы. Тишина.

Взяла топор, тот самый, вид которого однажды успокоил Афанасия, и снова пошла ломиться в дверь.

– Олег! Олег, пусти! Олег, что с матерью? Что с Лизой? Я полицию вызову!

Щелкнул замок, дверь открылась.

– Я сам сейчас полицию вызову, если вы не уйметесь, баб Шур. Ну что вы орете?!

– Я звонила в больницу! Нет там Лизки! И не поступала! – Баба Шура угрожающе приподняла топор, показывая свою решимость. Но Олег, казалось, не замечал оружия у нее в руках.

– Да дома мать, дома. Но я же сказал вам, ей плохо. Она никого не хочет видеть.

– Докажи!

– Она спит!

– Докажи! – И Шура из последних сил еще немного приподняла топор вверх, обозначая серьезность своих угроз.

Олег провел ее к родительской спальне, приоткрыл дверь.

Из коридора на постель упал тонкий луч света. На Шуру навалился запах корвалола и еще каких-то лекарств. Она разглядела на подушке голову Лизы с разметанными волосами.

– Ладно… Я пойду. Пусть позвонит мне, как поправится…

* * *

Закрыв за бабой Шурой дверь, Олег снова включил свет в родительской спальне и вернулся к прерванному занятию – развернул мать из одеяла, переложил на пол, на расстеленную пленку, достал мешок с солью и начал бережно втирать ее в пергаментную кожу. Трупное окоченение уже закончилось, тело матери снова стало гибким. Значит, пришла пора приступить к более активным действиям.

Олег перерыл вдоль и поперек весь интернет, чтобы найти способ, как, не прибегая к специальным препаратам, интерес к которым мог его выдать, довести тело матери до мумификации.

Нужно было соблюдать несколько условий: с одной стороны, максимально сохранять в квартире тепло, с другой – хорошо проветривать. Обтирания солью так же должны были помочь консервации и устранению неприятного запаха. Пока что он маскировал его лекарственными «ароматами», но и соль уже, кажется, неплохо работала.

Если бы не эта навязчивая соседка! Нужно будет лучше продумать легенду, почему мать с ней больше не хочет общаться.

«А может быть, просто сказать, что я отправил ее в санаторий? А что, хорошая мысль…» – решил Олег и распахнул окно, чтобы свежий воздух развеял последние тревоги.

– Ну все, мамочка! – Олег закончил необходимые процедуры. – Сейчас верну тебя в постель. Я вижу, что ты довольна мной. Во всяком случае, никаких других знаков не было, так ведь?

Укутав труп одеялом, он присел рядом и взял в свою руку холодную восковую кисть матери.

– Я же говорил тебе, что папу нужно спасать? Ты не послушала. Зря. Но я спас тебя! Теперь никто не сможет выпотрошить твое тело, отнять у тебя печень или почку… Или поставить неправильный диагноз и отравить лекарствами. Ртуть и соль – отлично сохранят твои органы и даже кожу.

Олег заботливо поправил маме подушку и потянулся к выключателю, чтобы погасить свет, но не успел – в коридоре раздался грохот, дверь слетела с петель, и в комнату ворвались вооруженные омоновцы.

Баба Шура поняла, что случилось с Лизой, когда Олег все же решился показать ей «спящую» мать. Он не додумался сменить домашнее платье Лизы на пижаму, и яркая ткань, неуместная на болеющей женщине в постели, сразу бросилась в глаза.

Казалось бы, мелочь, ее можно было бы объяснить миллионами причин, но баба Шура сразу поняла, что Лиза не спит, Лиза мертва.

Вернувшись домой, она позвонила в полицию и сообщила, что произошло убийство.

Позже, на суде, выяснилось, что Олег отравил мать ртутью. Отбывать наказание за содеянное он отправился не в тюрьму, а в психиатрическую лечебницу.

Там, узнав, что тело матери все-таки предали земле, он попытался совершить самоубийство, но ему помешали.

Однажды баба Шура решилась навестить его.

К ней вывели мужчину, лишь смутно напоминавшего Олега. Его череп был полностью выбрит, не осталось следа от животика. Он был не просто худой – кожа буквально обтягивала кости. Злая медсестра насмешливо прокомментировала, что Олег почти ничего не ест, бредит идеей законсервировать себя заживо. Баба Шура не нашлась, что ему сказать. Она несколько минут разглядывала это подобие человека, а затем ушла.

«Только с виду живой. Внутри-то весь уже высох… – думала она по дороге домой. – Это как с отцом его, Афанасием. Тот тоже ходил, говорил, пил даже, а внутри – чернота, пустота. Она-то и сожрала всю эту семью. Всех их выпила без остатка…»