Глава 7
Когда солнце начало клониться к закату, уставший от долгого ожидания Лазарь Селиверстович начал дергано выхаживать по полянке, срывая поврежденной ногой жухлую осеннюю дернину. От разыгравшихся нервов заболели старые раны, а покалеченная нога и вовсе простреливала острой болью.
Товарищ Чума всё также лежал на спине, не подавая никаких признаков жизни. Даже не дышал совсем, как временами казалось капитану госбезопасности. Тогда он бросался с проклятиями к ведьмаку и прикладывал ухо к его неподвижной груди, стараясь расслышать биение сердца.
Сердце, к его неслыханному облегчению, билось, хоть и очень медленно. Капитан госбезопасности Фролов успокаивался, но ненадолго. Проходило немного времени и всё повторялось по новой. Соратники по особой команде — Студент и Профессор, мельком поглядывали на товарища Контролёра, но с советами не лезли.
Они понимали, насколько тяжёлый груз ответственности на него сейчас давит. Ведь если товарищ Чума, не дай Бог, помрёт, то товарищ Сталин самолично поставит капитана госбезопасности к стенке и нажмет курок. И будет полностью прав! Примерно так рассуждал Лазарь Селивёрстович, больше всего на свете опасаясь подвести Вождя всего трудового народа.
Зато Ваня Чумаков не терял времени даром, обустраивая их временный лагерь. Доводилось ему на фронте по несколько дней зависать в лесах на занятой врагом территории. Вот и опыт, соответствующий, имелся. Пока товарищ Контролёр нервничал, Иван наломал еловых лап (ёлки здесь росли в изобилии) и соорудил самый настоящий шалаш.
На немой вопрос профессора Трефилова — «дескать зачем всё это надо?», Иван так же молчаливо указал на солнечный диск, давно переваливший за полдень. Типа, если задержимся, будет, где провести ночь. Хоть бабье лето и вернуло на какое-то время ощущение теплого времени года, но с наступлением сумерек было уже довольно прохладно.
Еще через некоторое время на полянке уже горел яркий костерок, а вокруг были расставлены и разложены небольшие бревнышки для сидения, которые Ваня приволок из леса. Мало этого, он даже умудрился насобирать грибов, и сейчас на оструганных тоненьких веточках жарились над углями рыжики, распространяя на всю округу изумительный аромат.
Уже в сумерках в район их дислокации зашла небольшая группа солдат с петлицами войск НКВД, которая каким-то невообразимым образом сумела взять след «потерявшихся» ребят, выведший их на нужную полянку. Поначалу солдатики взяли всех в ружьё, но после вручения их командирами друг другу «верительных грамот», они расслабились и тоже принялись обустраивать лагерь.
На вопрос Ивана, как им удалось сюда добраться, следы ребят реально невозможно было обнаружить, возрастной сержант Потапов — командир группы пояснил:
— Есть у нас один следопыт, из бурят-монголов[1]. Красноармеец Баяндуев. Вот он-то нас и довёл, а вы уже тут.
— А можно его пригласить? — вежливо поинтересовался Бажен Вячеславович. — Есть у меня к нему парочка вопросов…
— Так точно, товарищ! — ответил сержант. — Бато! Ко мне подойди!
От группы солдат отделился невысокий и смуглолицый паренёк с явно монголоидными чертами лица и подошёл к сидевшим у костра сержанту и профессору Трефилову.
— Звал, насяльника? — остановившись возле командира, произнёс бурят. — Сесть можна, да? — Указал Бато на свободное место у костра.
— Можно Машку за ляжку, Баяндуев! — незлобно ругнулся сержант. — Вот учишь вас, учишь, как к старшему по званию обращаться, а толку никакого! Не «звал, насяльника», — передразнил он бурята, — а как я тебя учил?
— Как учил? — переспросил Бато, гладя на сержанта преданным взглядом.
— Так учил, Баяндуев: товарищ командир, по вашему приказанию прибыл! А не звал, насяльника! Понял?
— Понял, насяльника! — закивал бурят, а его хитрые глазки маслянисто заблестели.
— Не понял, насяльника, — вновь поправил подчинённого сержант, — а так точно, товарищ командир!
— Так точно, товарища командира! — послушно произнёс бурят. — А почему не понял?
— О, Господи! — схватился за голову Потапов. — Ну, и вот как с ним быть? Сейчас хоть по-русски немного балакать научился. А так совсем было, хоть караул кричи! Понимаете, товарищи — ну, совершеннейшее «дитя природы». Как этот… как его? — Сержант наморщил лоб, пытаясь что-то вспомнить. — А! Вспомнил — Маугли! Садись уже, горемыка. Товарищи знать хотят, как ты след отыскать умудрился?
— Так это, — Баяндуев уселся на краешек бревна рядом с Потаповым, — Бато видеть может. Другие не могут, а Бато может, — заявил бурят, расплывшись в улыбке.
— Ты это, Баяндуев, — одернул бурята сержант, — умным людя̀м голову-то не морочь! Видит он, видите ли, чего другие не видят! —усмехнулся мужик.
— Бато видит, — опять закивал Баяндуев. — И ты, ноён-ахай[2], тоже увидеть сможешь, если будешь знать, как. И товарища твоя — молодой, не хромая который, тоже может. И может тот могучий эзен[3], что ёловый юрта лежать, а его душа иной мир ходить, куда черный большой заян детишек уводить…
— Дела-а-а… — присвистнул стоявший за спиной бурята капитан госбезопасности Фролов. Увидеть в шалаше, куда так и не пришедшего в сознание товарища Чуму перетащил Чумаков, молодой бурятский красноармеец никак не мог. И догадаться о его плачевном состоянии, тоже не мог. Выходило так, что этот Баяндуев тоже являлся одарённым. — Ну-ка, товарищ сержант, погуляй немного… — попросил Потапова Лазарь Селивёрстович. — То, о чем я буду сейчас твоего Баяндуева расспрашивать — является секретной информацией! — строго произнес он.
— Слушаюсь, товарищ капитан госбезопасности! — не разводя лишних разговоров, сержант поднялся на ноги. Да и спорить с таким высоким чином смысла совершенно не было.
— А вот скажи-ка ты мне, Бато, — Фролов уселся на освободившееся место, — откуда ты всё это знаешь?
— Так ада — мелкие лесные духи в ухи Бато нашептали, — ответил бурят, даже не пытаясь юлить. — Бато с детства их слышит — дед научил…
— И кто у нас дед? — перебил бурята Фролов. — Волшебник?
— Э-э-э, зачем волшебник? — вроде как даже возмутился Баяндуев. — Выше бери, насяльника! Великим шаманом дед Бато был.
— Хорошо, — кивнул Фролов — его предположения оправдывались. — Значит, и про следы детей тебе тоже лесные духи нашептали? Или сам леший рассказал?
— Нет, — помотал головой бурят, — му-шубун, здешний хозяина лесной, сгинул давно. Его сильно большой черный заян[4] рвать, тот, который детей к себе под землю забирал, за которым ваш могучий эзэн шаман спускаться в нижний мир.
— И зачем ему, по-твоему, куда-то там спускаться? — поинтересовался между делом Лазарь Селивёрстович.
— Как зачем, насяльника? Черный заян — покойника-немёртвый, совсем старый, однако! Сильный! Не каждому великому шаману по плечу над ним верх взять, — доверительно продолжил он рассказ. — Да ты сама воздух-то понюхай, да… — И Баяндуев показательно засопел носом. — Чуешь-нет? Мертвечиной вся округа вонять! Э-э-э! Не чуешь ты ничего, насяльника! — Махнул рукой бурят. — А вот ты, ноён-ахай, — обратился он к профессору Трефилову, который что-то строчил чернильным карандашом на бумажке, — понюхай! Твоя получится должна!
— Я? — Оторвал голову от записей Бажен Вячеславович. — Понюхать?
— Да-да, твоя! — Вновь закивал Бато. — Нюхать. Затем думать-чувствовать, затем опять нюхать. И глаза закрывать — так лучше, — посоветовал он профессору.
Бажен Вячеславович закрыл глаза, а затем начал втягивать носом воздух, стараясь вычленить в нем различные ароматы. Прежде всего лесной воздух приятно пах осенью: опавшей и прелой листвой, свежестью и… Присутствовал в этом переплетений запахов еще один… посторонний… неприятный… и не запах вовсе, а так, что совершенно непонятное на грани восприятия…
Профессор, попытавшись на нём сосредоточиться, неосторожно вошел в состояние, предшествующее у него переходу в ускоренный режим длинного времени. И тут по его «обонятельным рецепторам» ударил настолько сильный запах мертвечины, что Трефилова едва не вывернула наизнанку.
— Видеть моя, почуял-таки вонь чёрного заяна, ноён-ахай? — Бурят это легко определил по побледневшему вдруг лицу профессора и рвотному рефлексу, заставившему его горло сжаться в спазме.
— Д-да… — произнёс Бажен Вячеславович, борясь с навалившейся дурнотой.
— Выдыхай, уважаемый! Выдыхай быстрее! — участливо произнёс бурят, по-дружески похлопав профессора ладонью по спине. — Первый раз — всегда так. Б-р-р! — И он зябко передёрнул плечами. — После привыкнешь, однако… А в первый раз совсем погано!
Профессор смахнул рукой выступившие в уголках глаз слезинки. Баяндуеву удалось его отвлечь, и Трефилову действительно стало намного легче. По крайней мере рвотный рефлекс не пытался вывернуть наизнанку его пустой желудок. Но мерзопакостный сладковато-тошнотворный «привкус» разложения так и остался висеть в воздухе. Но с этим можно было мириться.
— Вход здесь в логово черного заяна, — продолжал разглагольствовать бурят. — Только сокрыт он для глаз Бато. Только могучий боо[5] видеть может. Как ваш, который туда ходить с помощником…
— С каким помощником? — не понял последней реплики Баяндуева Бажен Вячеславович.
— О, это страшный, сильный и злобный дух! Даже дед от таких подальше держаться. Душу эта тварь сожрать может… А чтобы увидеть его — сила большая нужна…
— А у нас её, стало быть, нет? — подытожил профессор.
— Сам всё сказал, однако, ноён-ахай, — опять мелко закивал бурят. — Совсем силы мало у тебя. И товарища твой тоже слабый совсем. Упражнять свой дар надо, однако! — с видом знатока произнёс он, подняв указательный палец вверх.
— Иди уже к своим, учитель! — хохотнул Фролов, отпуская Баяндуева. — И сержанта ко мне позови!
Бурят ушел, а через минуту к костру подошел Потапов:
— Вызывали, товарищ капитан госбезопасности?
— Да. Садись, сержант, разговор есть… — начал издалека Фролов. — В общем, забираю я у тебя этого хлопца, командир! — безапелляционно заявил он.
— Кого? — Выпучил глаза Сержант. — Баяндуева?
— Баяндуева-Баяндуева, — подтвердил свои намерения Лазарь Селивёрстович.
— Товарищ капитан госбезопасности, да как же это? — опешил поначалу сержант. — Да не обращайте вы внимания на его высказывания дурацкие, — принялся выгораживать своего подчинённого Потапов, подумав совершенно другое. — Я же говорил, что он как «дитя природы», ляпает что попало, не думает совсем. Шаманы, духов каких-то видит. Он как дикарь из Полинезии, я в журнале «Вокруг света» о таких читал. Мы всем нашим боевым коллективом его на поруки возьмём, — затараторил он, — объясним насчёт всех заблуждений… Что религия — опиум для народа… Да он у нас еще и в комсомол вступит! И всех этих духов вокруг видеть перестанет…
— Вот, именно, сержант — перестанет! — хмыкнул Фролов. — Испортите мне парня, а у него такой потенциал…
— Какой еще потенциал, товарищ капитан госбезопасности? — Опять не врубился сержант и, сдвинув пилотку на макушку, почесал коротко стриженный затылок.
— Вот этого, Потапов, я тебе рассказать не могу, — ответил Фролов. — Секретная информация. В общем, как мы здесь все дела закончим, Баяндуев с нами пойдёт…
— Так как же, товарищ капитан госбезопасности… Не можно так, без приказа о переводе, без бумаг… соответствующих…
— Будет тебе приказ, сержант, — заверил Потапова Лазарь Селивёрстович, — будут и бумаги… Соответствующие, как ты говоришь. А пока вот, — вынул из нагрудного кармана сложенный вчетверо «мандат» и протянул его комвзода, — ознакомься…
Потапов взял бумагу, осторожно развернул и погрузился в её изучение. По мере чтение его глаза расширялись, а когда он увидел, какими людьми была подписана эта бумага, его глаза и вовсе превратились в два чайных блюдца. Поскольку этот мандат, выданный капитану государственной безопасности Фролову Лазарю Селивёрстовичу и подписанный сразу двумя первыми лицами государства, разрешала держателю сего документа делать буквально всё в государственных интересах.
— Это что, действительно подпись Самого? — свистящим шепотом осведомился Потапов.
— Точно, сержант — угадал! — улыбнулся Фролов. — Это подпись товарища Сталина. Только сегодня утром беседовал с ним и с товарищем Берией, когда они мне этот документ и выписывали.
Этот ответ вообще добил Потапова, что он чуть на землю с бревна не свалился. Он еще раз заглянул в мандат — дата там действительно стояла сегодняшняя. В его голове не укладывалось, что в каком-то диком лесном уголке он встретился с тем, кто утром беседовал с Самим. Товарищем. Сталиным.
Да для него и нарком НКВД товарищ Берия был так же далёк и недоступен, как Господь Бог, которого на самом деле нет… Хотя в глубине души нет-нет, да и проскакивали сомнения на этот счет… Но партия под чутким руководством товарища Сталина сказала — Бога нет! Значит — нет! А советские ученые это доказали… Правда, сам он этих доказательств и в глаза не видел, да и три класса образования не особо способствовали понимаю…
Вот вырастут его дети, выучатся и расскажут престарелому отцу, как на самом деле с этим дела обстоят… И ведь только Советска власть смогла дать ему и его детям надежду на светлое будущее, в отличие от империалистического беспросветного прошлого. И он был готов за неё, за эту народную власть, и жизнь отдать…
— Эй, Потапов! — Лазарь Селивёрстович бесцеремонно толкнул в бок сержанта, продолжающего пялиться в бумагу остекленевшими глазами. — Заснул, что ль?
— А? — опомнился Потапов, возвращая мандат капитану госбезопасности. — Задумался…
— О вечном? — хохотнул Фролов.
— И о нём тоже…
— Ладно, Потапов, иди отдыхай, — распорядился Лазарь Селивёрстович.
— Так это, товарищи, там мои ребятки ужин сварганили… Может откушаете с нами? — щедро предложил командир взвода. — Вы, как я посмотрю, совсем к походу в лес не готовы. И продуктов у вас нет.
— Спасибо, сейчас подойдем, — не стал отказываться Фролов. — Верно ты приметил — сорвались сюда без подготовки.
Пока чекисты беседовали, подчинённые Потапова успели приготовить ужин. Они, в отличие от чекистов, оказались подготовлены для долгих поисков в лесу. Сержант еще не успел отойти от костра, как на лес неожиданно упала мимолетная тень, хотя на небе в этот момент не было ни облачка. И так вдруг тоскливо стало людям, находившимся на полянке, как не было никогда в жизни. Хоть волком вой… Но тень быстро растаяла, а тоска мгновенно испарилась, как утренний туман.
— Что это было? — нервно спросил Трефилов, подскочив на ноги. — Все это почувствовали?
— Чертовщина какая-то! — произнёс Потапов, которому как никогда в жизни хотелось перекреститься.
— Тень Эрлига эта! — убежденно произнёс бурят. — Владыка Смерти рядом с нами пролетел…
— А ну заткнись, Баяндуев! — нервно одернул подчинённого сержант. — Будешь нас тут бабкиными суевериями пугать!
— Бато правду сказать, товарища командира! — Обиженно засопел Бато. — Эрлиг нас краем своего плаща задевать, вот и жуть…
— Хватит! — Едва не вышел из себя Потапов. — Показалось нам… Всем показалось! Слышали? — обратился он к своим подчинённым, потрясая кулаком. Еще паники ему не хватало.
— А я вот не уверен, что показалось… — задумчиво возразил Бажен Вячеславович, опять что-то быстро записывая в свой блокнот.
Неожиданно земля дрогнула, а воздух в той стороне, где по предположению товарища Чумы находился потайной вход в «заповедный лес», засверкал, переливаясь разноцветьем красок. Трефилов, как-то имеющий счастье наблюдать северное сияние, отметил некоторое визуальное сходство этих процессов.
А вот то, что произошло далее, он совершенно не мог предположить — ровная прежде земля неожиданно выгнулась чудовищным горбом, открывая взорам собравшихся на полянке людей гигантскую земляную насыпь, поросшую мертвым черным лесом…
— Э-э-э! Видели, однака! Бато правду сказать! — донесся до профессора довольной голос красноармейца Баяндуева. — Земляной юрта черного заяна возвращаться в наш лес…
[1]Бурят-монголы — так называли бурятов с 1917 по 1956 гг. в связи с образованием в 1917 г. первой национальной автономии бурят — Государства Бурят-Монголия под управлением национальных и «белых правительств». В 1922 г была образована Бурят-Монгольская автономная область в составе РСФСР (Тункинский, Аларский, Эхирит-Булагатский, Боханский и Селенгинский аймаки; центр — Иркутск). 30 мая 1923 г. обе области объединились в Бурят-Монгольскую Автономную Советскую Социалистическую Республику. В июле 1958 г. указом Президиума Верховного Совета СССР Бурят-Монгольская АССР была переименована в Бурятскую АССР.
[2]Ахай (старобур.) — обращение младшего брата/сестры к старшему брату, либо просто к старшему мужчине (в таком случае имеет неформальный оттенок).
Ноён (бур.) — уважительное обращение к старшему по возрасту, должности или начальнику. Имеет формальный оттенок. Может употребляться совместно с «ахай».
[3]Эзэн (бур.) — высшая форма уважительного обращения к человеку. В современном языке встречается лишь в литературе и фольклоре в качестве эпитета.
[4]В мифологии бурят можно встретить духов-людоедов, к примеру, черные заяны — воплощения душ умерших шаманов. Раньше им приносили в жертву людей, чтобы умилостивить этих злых духов. В настоящее время им приносят в жертву животных. Черные шаманы существуют и по сей день, сейчас они, конечно, не едят человеческое мясо, но зато может съесть душу.
[5] Боо — шаман (монгольск., бурятск.)
