Послесловие
Мифы и предания древних славян о богах
Настоящая книга, включая данный комментарий-послесловие, является, как уже было сказано в самом начале, своеобразным продолжением ранее вышедшей «Большой книги славянских мифов» в части мифов о славянских богах. Хотя упомянутый труд имел большой успех и заслужил самые лестные оценки читателей, все же автор счел необходимым учесть в своей новой книге некоторые прозвучавшие дельные замечания и пожелания читателей.
Прежде всего это касается большей художественной проработки повествований о славянских богах, заключающейся в развернутых описаниях обстановки, природы, поведения небожителей. Также было необходимо использовать и те мифы и сюжеты, которые прежде не были доступны или малоизвестны русскоязычной публике. Речь идет о сербских преданиях о Дабоге, болгарских – о вилах, словенских – о Прабоге и Мокошке (Мокоши, Моране), хорватских – о великанах-дивах, своеобразном славянском «солнечном» цикле и т. д.
Все мифы и предания о персонажах славянского Олимпа автор снабдил сносками и комментариями с указанием конкретного исторического или фольклорного источника, послужившего основой того или иного сюжета или его реконструкции. Таким образом, автор хотел дать читателю возможность лично убедиться в том, что он использовал объективный, признанный наукой материал, а не свои произвольные, ни на чем не основанные фантазии или источники, отвергаемые наукой как целиком сфабрикованные («Влесова книга), либо слишком спорные, скорее всего, также поддельные («Веда славян»).
Разумеется, в некоторых случаях имели место определенные смелые предположения и осторожные ювелирные художественные пассажи, необходимые для восстановления, усиления отсутствующих или непонятных мест в первоисточниках, соединения распавшихся образов, эпизодов. В любом случае читателю решать, насколько автору удалось сохранить дух и букву того реально достоверного языческого наследия предков, которое, пусть и во фрагментах, часто в сильно измененном виде (в сказке, былине, народной песне, быличке) дошло до нас сквозь века.
Также представляется очень важным следующий момент. В школе мы привыкли к тому, что весь славянский Олимп составляли громовержец Перун, солнечные боги Хоре и Даждьбог, дед ветров Стрибог, загадочные Симаргл, пряха Мокошь, скотий бог то ли Велес, то ли Волос и совсем загадочные Род и Рожаницы. Еще крестьяне XIX века знали о Яриле, Костроме и Купале. Но, на самом деле, это только маленькая толика всех славянских богов и мифопоэтических образов! Да и исключительно тех, что известны лишь по древнерусским источникам. Впрочем, последние широкая публика тоже знает далеко не все. Вряд ли кто назовет имена Мары, Велы, Дивии, Карны, Жели, Трояна, Волчьего пастыря. А ведь это божества только восточных славян!
Обычно, пересказывая, реконструируя мифы о славянских богах, авторы делают акцент на тех персонажах, которые были распространены в конкретной исторической традиции и давно «разрекламированы». Так, одна очень талантливая и уважаемая писательница все повествование о славянских богах в своей книге уделяет исключительно братьям Даждьбогу, Перуну и Огню-Сварожичу. Еще упоминаются Жива, Род, Лада, Рожаницы, Денница, Волос, Чернобог и Морана. Все боги, за исключением Живы, Чернобога и Мораны, известны преимущественно по восточнославянским, древнерусским источникам. При этом полностью отсутствует такое важное для Руси божество, как Велес – бог князей, бог мудрости, бог скота, возможно, покровитель торговли, а Сварог, бог неба, и Стрибог, дед ветров, объявляются разными именами одного и того же бога!
Еще один исследователь в своих реконструкциях упоминает не только вполне достоверных Рода, Ладу и Семаргла, но также зачем-то корову… Земун и подозрительно смахивающих на Кришну и Вишну Крышня и Вышня и т. д. Но при этом в его «Свято-Русских Ведах» нет ни одного упоминания о величайшем боге балтийских славян Световиде (Святовиде). Боги и персонажи, достоверно известные из источников (Велес, Вила), здесь перемешаны с образами подложной «Влесовой книги» (Коза Седунь, Числобог, Матерь Сва, Индра и т. п.), имена некоторых богов тех же западных славян искажены (Радогаст вместо Радагост или Радегаст; Мориан вместо Морана, Мокошь).
Иногда написанные прекрасным художественным языком реконструкции славянских мифов портятся грубыми ошибками авторов. Так, в изданной в 2006 году красочной энциклопедии о славянских богах Лада оказывается не только женой Перуна, но еще и плачет по побежденному Велесу. Причем миф о происхождении грозы каким-то странным образом вдруг оказывается увязан со сменой времен года, хотя последняя, скорее, имеет отношение к сюжету о Марье Моревне (Моране).
В художественных произведениях, созданных на материале славянской мифологии, промахов еще больше. Например, в одном вышедшем в 2020 году романе некоторые славянские боги оказываются настоящими действующими лицами. С одной стороны, автор вроде бы глубоко вник в тему, не побоявшись обрисовать целый величественный пантеон славянских богов, правящих миром: Сварога – бога неба, Мать-Землю – его жену, Стрибога – деда ветров, Даждьбога-Хорса – источника света, Рода – покровителя домашнего очага, Ярилу – олицетворение весны, Велеса – «покровителя Слова и сказаний», Макошь – прядильщицу судеб, Семаргла – божественного пса-посланника… Можно даже принять, хотя и с оговорками, попытку автора представить Ягу и Кощея некими в прошлом смертными, ставшими бессмертными по воле богов. Но к чему было выделять отдельно громовержца Перуна, да к тому же в противники давать ему Полоза, то есть морского змея? Морских змеев славянская мифология не знала, по крайней мере, изначально. А ведь всего-то и стоило обратиться к фольклору и летописным первоисточникам. Из них, пусть и косвенно, связь Велеса, Макоши-Мары, тем более Ныя, с миром мертвых прослеживается довольно четко! Также непонятно стремление автора на пустом месте размывать славянский Олимп за счет сомнительных, по всей видимости, никогда не существовавших персонажей: Свароги, Мора, Моры, Рады, Журбы, Кручины и т. п. Неудивительно, что по итогу мы получили стандартное противоборство Перуна с неким «змием», Семаргла, изрекающего пророчества, стандартную фразу о том, что Макошь так судьбу спряла, и невнятные упоминания о других богах, как будто о статистах из театральной постановки. Ни тебе скандинавской суровости рока, ни веселых интриг греческих небожителей.
Другая опасность – стремление некоторых гиперкритиков, особенно из числа англоязычных ученых, объявить практически любое славянское божество, чье имя или описание встречается в позднесредневековых хрониках и летописях, псевдобожеством. По итогу славянский пантеон получается скудным и просто жалким на фоне огромных германо-скандинавских, кельтских, греческих пантеонов. Кстати, при этом сами славянские рукописи тоже объявляются подделками, например бессмертное «Слово о полку Игореве». Неудивительно, что до сих пор практически не было полноценного пересказа-реконструкции славянских мифов о богах, в котором бы равноправно действовали не только известные из источников восточнославянские персонажи, но и боги вообще всех славян (южных, западных, в том числе балтийских).
Еще одна сложность состоит в том, что имеет место тенденция дробить славянский Олимп, когда даже очевидно имеющие общее происхождение или, по крайней мере, очень близкие образы богов начинают разделять. Вот и получается, что древнерусская Мокошь – это одна богиня, словацкая Мокушка – вторая, чешская Морана – третья, а польская Маржана вообще не пойми кто и что. Но на самом деле, в своей основе, это один и тот же образ, который, разумеется, мог иметь местные различия!
Поэтому автор просит читателей не удивляться, что в данном собрании мифов они будут иметь дело, например, именно с Мораной-чародейкой, чье имя созвучно героине архаической русской сказки Марье Моревне. И да, все это вместе обозначает два близких по смыслу понятия: мор (в смысле смерть, повальная болезнь) и мокрый (в том смысле, что Морана была не только пряхой, но и олицетворением влаги, женского начала). Вот почему в начале весны было принято сперва сжигать, а потом топить в реке чучело Мары-Мокоши-Макоши-Марены-Маржаны-Мораны! Морана на Руси также могла выступать и в качестве карнавальных персонажей: Костромы и Масленицы.
Пусть читатели не обессудят, что в данном сборнике мифов о славянских богах так часто будут звучать не совсем привычные русскому уху имена вроде Световида и Радегаста. И даже сохранившееся только в немецком «переводе» имя Флинца (по-славянски было бы Кремень). Это не потому, что автор посчитал пантеон балтийских славян «круче» пантеона князя Владимира, а потому, что он банально богаче, подробнее расписан и логичным образом часто дополняет имеющиеся пробелы в наших знаниях о славянских богах. Так давайте будем благодарны балтийским славянам, чешским, польским хронистам и некоторым просвещенным немцам средневековья и эпохи Просвещения, благодаря которым до нас дошли драгоценные сведения о небожителях, общих для всех славян!
* * *
Славянские боги, славянские сказания, праздники, обряды и мировоззрение славян до приобщения к вере Христовой. К сожалению, известно о них не так много, как бы хотелось.
Прежде чем говорить о том, что ученые смогли реконструировать в славянских языческих представлениях, используя всю совокупность имеющихся источников, будет полезным сказать, что, собственно говоря, из мифологии сохранилось бесспорно и практически не вызывает вопросов даже у большинства скептиков.
Известно, что практически все славяне поклонялись Перуну и Велесу. Значительное место у русских, сербов и поляков занимал культ солнечного Даждьбога. В летописях и поучениях часто повторяется имя богини Макоши (в словенской сказке упоминается колдунья Мокошка). Там же содержится указание на то, что славянские боги определенно находились в родственных отношениях. Так, после Сварога, в царствование которого с неба упали молот и клещи, правил его сын Даждьбог. Очень много ценной информации дает «Слово о полку Игореве». В древнерусской поэме ветры называются Стрибожьими внуками, князья – потомками Даждьбога, а сказитель (Вещий Боян) – Велесовым внуком.
Немало сведений сохранилось о пантеонах и отчасти языческом богослужении балтийских славян (описание жреческих одежд, храмов, способов гадания). Однако, как правило, никаких мифов, кроме подробных описаний идолов богов (Триглава, Световида, Радегаста, Ругевита, Живы и др.) не приводится. Данные по чешскому и польскому Олимпу еще более скудны, хотя и содержат (пусть в малодостоверных поздних источниках) интересные параллели с античной мифологией (Иеша, Лада, Дзидзелия, Девана, Маржана, Летница).
Фольклор южных славян сохранил ряд преданий, в которых упоминаются языческие божества Дабог (Дайбог), Троян, Жива. В среде восточных славян уцелели сказки, былички о Марье Моревне, Макоше, Кощее, Перуне, Волосе.
Славянской космогонии был известен миф о сотворении мира из яйца. Сакральное значение имел остров Буян (Руян), на котором росло мировое дерево (дуб, ясень). Там же на острове находился священный камень алатырь, обозначавший пуп мира. К трем основным частям мирового дерева были приурочены разные животные: к ветвям и вершине – птицы (сокол), а также солнце и луна; к стволу – пчелы, к корням – хтонические животные (змеи, бобры и т. п.).
Пространственно мир славян разделялся на три царства: небесное (Ирий), земное и подземное (Навь). Также для славянских языческих воззрений были характерны противопоставления: чет-нечет, Правда и Кривда, Белобог и Чернобог и т. д.
Народный календарь включал множество праздников, связанных с поклонением предкам (пращурам): русалии, деды, задушницы. Кроме того, имелись дни, отведенные наиболее значимым богам: Перуну, Велесу. Праздники, связанные с культом плодородия, носили карнавальный характер: Масленица, Святки, турицы.
Ниже в нескольких абзацах автор попытается набросать возможную родословную славянских богов. Чтобы не испугать читателя обилием незнакомых имен, будут использованы только те, которые знакомы ему по истории России (в скобках – западнославянские параллели).
Море-океан (или Многоглазая пучина) – подобие древнегреческого Хаоса или скандинавского Имира – порождает первое поколение богов: Стрибога (Стриба), Погоду (Подагу), Ящера (Иешу, Иесу) и Цецю (Цизу).
Затем первое поколение богов порождает второе: Трояна (Триглава, Триглу), Рода (Световида), Дивию. Это боги стихий, неба, ветра, плодородия. Они стояли у самого возникновения мира.
Наиболее известно третье поколение небожителей, представленное такими колоритными фигурами, как Велес, Яга (Ния), Сварог (Свор), Лада.
Четвертое поколение богов, сыновей и дочерей Сварога и Лады, носит обобщенное имя Сварожичей. Это прежде всего Перун – громовержец, Даждьбог (Радегаст) – «подающий» удачу, Мокошь, или Марена (Морана).
Самые юные славянские боги, представители пятого поколения, дети Перуна и Маланьицы (Летницы) – Ярило (Яровит) и Дзевоя (Девана). Впоследствии они обратились в карнавальных персонажей.
Оригинальными представляются древнерусские девы-вестницы (Карна, Желя, Обида), а также олицетворения черт человеческого характера (Лень и Отеть), жизненных обстоятельств (Лихо).
Кроме того, в славянский Олимп на правах нимф и сатиров входили берегини (Доля, Недоля, Судьба), русалки (навки, вилы), упыри, лешие. Знал он также и героев-полубогов, своих Гераклов и Зигфридов: Вольту, Святогора, Крока, Кия, Крака, Илью (Олия, Олимара, Велимира), Селяниновича (Микулу) и др.
Пребывая во тьме незнания истинного Бога, славяне поклонялись своим идолам. Не являлись исключением человеческие жертвоприношения. Из текста летописи, притом что это, конечно, может быть преувеличение Нестора, мы знаем, что в жертву Перуну приносили «отрока и девицу». Подобные кровавые обряды, впрочем, были даже у классических греков в V веке до н. э., о чем сообщает Фукидид.
Боги древних славян были бессмертными человекоподобными существами, связанными узами родства. Вот, к примеру, описание полабской богини Сивы (Живы) по гравюре XV в.: «Это прекрасная женщина в зеленом венке. Ее плечи украшены золотом и серебром, груди – цветами. В одной руке, у лица, она держит лилию, в другой – золотое яблоко и кисть винограда. Нагая кожа женщины отливает всеми красками утра, а ниспадающие до колен роскошные волосы служат ей одеждой».
Еще в XIX веке белорусы представляли себе Перуна в образе мужчины с черными волосами и золотой бородой. Вооруженный мечом и стрелами-молниями, он летит на огненной колеснице либо на огромном каменном жернове. При этом, как и германского Одина, Перуна сопровождает грозная дружина духов, принимающих облик всадников или хищных птиц.
Тем не менее до сих пор существует мнение о славянской мифологии как мифологии без прописанных образов богов и сюжетных мифов. Чтобы показать несостоятельность подобной точки зрения, приведем несколько примеров.
Миф о Свароге и его сыне Даждьбоге сохранился в «Повести временных лет» Нестора. Даждьбог, уже в преображенном виде царевича, у которого руки по локоть в золоте, действует в целом ряде русских сказок и былин (в последних он называется Михайло Потыком). В героях одной из сказок о человеке-соколе и прекрасной королевне Марье Моревне даже неспециалист легко узнает Перуна и Морану. Образ Велеса трансформировался в образы князя-чародея Волха Всеславьевича и сказочного Кощея, образ Мокоши – в мрачноватую Пятницу, наказывающую тех, кто прядет в неурочное время, образ Яги – в старуху-людоедку Бабу-Ягу. Кроме того, сохранились карпатские легенды о Велесе, этом славянском Локи.
Совершенно очаровательны сказания южных славян. В своей народной памяти они удержали сюжеты о богах Трояне и Дабоге. У сербов есть миф о том, как богиня Жива научила людей земледелию. Он ничем не хуже сказания о греческой Деметре, но при этом и оригинален. Имеются сюжеты с участием Яровита (Ярилы, Яра) и Деваны, дочери Перуна и Летницы.
Следует упомянуть еще об одной важной проблеме. Как все языческие мифологии, славянская отличалась многовариантностью персонажей. Так, Перун мог именоваться Паромом, Даждьбог – Дабогом, Дайбогом или даже Радегастом Сварожичем, Девана – Дзевоей.
* * *
Теперь что касается принципов неизбежной реконструкции, которыми руководствовался автор этой книги, пересказывая тот или иной миф о славянских богах. Первый принцип состоял в неукоснительном следовании букве первоисточника. Второй – в сохранении в целости тех сюжетов, образов, метафор, которые присутствуют в средневековых письменных памятниках и образцах устного народного творчества. Третий принцип заключался в правильности отождествления одних славянских персонажей с другими: Даждьбога с Радегастом Сварожичем, Световида с Родом, отчасти Перуном, Морены с Мокошью, Рожаниц – с девами-берегинями. На основании этого восполнялись имеющиеся в общей картине пробелы (разумеется, с опорой на мнения специалистов-историков и лингвистов). То, что выбор зачастую делался в пользу западнославянского варианта, объясняется прежде всего соображениями благозвучности, желанием избежать повтора некоторых застывших эпитетов, например «бог», в целом ряде восточнославянских теонимов вроде Стрибог, Даждьбог.
В некоторых случаях было достаточно просто изложить современным языком сохранившийся в летописи или хронике миф. Например, свидетельство древнерусского книжника о царях Свароге и Даждьбоге. В других – развернуть в сюжет лаконичные свидетельства о языческих богах (например, южнославянские предания о Живе и Трояне), в-третьих – провести реконструкцию мифа на основании сказочных и былинных сюжетов, впрочем, еще сохраняющих древние мотивы и образы. Кроме того, было важно воссоздать картину высокой мифологии, свободной от позднейшего упрощения. Для этого обильно привлекался исторический и изобразительно-археологический материал.
Хотя все представленные в настоящем издании мифы являются в своей основе литературной обработкой подлинных летописных и фольклорных источников (летописей, хроник, церковных поучений, отчетов путешественников, сказок, былин, преданий, народных песен и «духовных» стихов), ни один из них, как уже указывалось в предисловии, не является целиком плодом авторского вымысла.
Если для реконструкции славянской мифологии использование исторических документов в большинстве случаев не требует обоснований, то славянский фольклор, записанный в XVI–XX веках, разумеется, не может служить «строгим источником» и предполагает определенную степень гипотетичности. Так, например, сюжет широко известной «Сказки об Иване-царевиче, жар-птице и о сером волке» попал в русскую традицию через лубок. Собственно же сама фабула была письменно зафиксирована в латинском сборнике монаха Иоганна Габиуса «Скала-Коэли», изданного в 1480 году. То же касается заговоров, заклинаний, былин, народных песен, где могут встречаться как бродячие, так и прямо заимствованные книжные формулы и сюжеты.
Тем не менее значение некоторых архаических славянских сказок и былин для восстановления целостной картины славянских мифов о богах трудно переоценить. Во-первых, именно в них сохранилось большинство архетипических образов богов (пусть в сказочно-легендарном воплощении), сюжетных коллизий, восходящих, в том числе, к временам праиндоевропейской общности. Во-вторых, наличие бродячего международного сюжета в сказке (как в вышеупомянутой «Сказке об Иване-царевиче, жар-птице…») еще не может служить аргументом в пользу того, что он отсутствовал в конкретном славянском языческом мифе. Здесь остается совершенно согласиться с мнением Б. Рыбакова о том, что «…древние мифы, некогда выражавшие мировоззрение первобытных людей, со временем (если не было поэтов, обессмертивших их) превращались в волшебные сказки или лаконичные прозаические предания. Термин «волшебная сказка» новый, чисто кабинетный, но в нем заключен глубокий языческий смысл: ведь «волшебник» – это жрец, волхв, занимающийся «волшвением» – гаданием и заклинанием добра и зла… Постепенно мифологический элемент впитался в сказки, создавая новый жанр волшебной сказки, наслоившийся на еще более архаичный жанр сказок о животных».
В своей книге «Славянские мифы. От Велеса и Мокоши до птицы Сирин и Ивана Купалы» (2022) А. Баркова даже задается вопросом «Почему сказки и былины – не мифы?» На мой взгляд, исследовательница виртуозно уходит от ответа на собственный же вопрос, говоря о том, что сохранившиеся в сказках сюжеты и архетипы древних мифов стали бытовать в другом обществе, где они уже воспринимались как выдумка, развлечение.
На самом деле с этим никто и не спорит. «Сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок» – написал еще классик. Понимая, что пытливый читатель все-таки хочет знать, какую связь имеют Кощей Бессмертный и Баба-Яга со славянскими языческими богами, А. Баркова пишет, что последняя, к примеру, получила свое имя от татарского «бабай ага» («великий господин», «бука»), которым пуга-/ юз ли маленьких детей.
Конечно, это объяснение более чем спорно. М. Фасмер полностью отвергает связь славянского «яга» с тюркскими языками. Ю. Степанов проводит параллели с персонажами других народов по ряду признаков. Он отмечает персонажей, чье имя, как и у Яги, имеет похожий корень: др. – инд. Яма (владыка царства мертвых), лат. Янус (бог входов и выходов), греч. Иасо (богиня исцеления) и Ясон (букв, «целитель»). У Януса есть жена Иана, являющаяся его женской ипостасью, иногда встречается вариант Диана. В. Петрухин сближает праславянское яга с общим обозначением змей, гадов, – что, по его мнению, указывает на хтонические истоки образа. В этом случае образ Яги очень близок образу Ящера и польской Ные (Ние, чешской Ниве) и т. д.
При этом сама А. Баркова приводит блестящие аргументы в пользу возможности напрямую опознать в сказочных и былинных персонажах древние славянские божества. Хотя исследовательница и сомневается в том, что Кощей Бессмертный когда-то мог быть персонажем мифов, заслуживает внимания приводимая Б. Рыбаковым цитата из летописного рассказа о низвержении Перуна, который плыл «из света во кощное, сиречь во тьму кромешную». Таким образом, можно предположить, что «кощное» – название преисподней, мира мертвых (Нави), царства Кащея. Имя данного персонажа, возможно, происходит от слова «кость» и означает «скелет». То же обстоятельство, что никаких следов культа именно Кащея не было обнаружено, не стоит считать убедительным объяснением. Речь идет не о настоящем имени бога, а его нарицательном названии, вроде того, которым пользовались западные славяне, называя демона смерти Флинцем (Кременем). Последний, как и Кощей, представлялся в виде остова, то есть скелета.
Образ былинной Маринки А. Баркова очень удачно и убедительно сравнивает с образом славянской богини Марены. И даже резюмирует, что «былина сохранила нам миф о богине Марене». Немало сведений о Моране могут сообщить не только обряды с утоплением различных карнавальных персонажей, но и сказки про колдунью Мокошку, северорусские былички про пряху Мокошь.
Наверное, вторым по числу упоминаний в исторических источниках, литературе, фольклоре, выступает Велес (чаще даже Волос). Одни историки считают, что это всего лишь народный вариант христианского святого Власия. Другие видят в этом, на взгляд автора, совершенно справедливо, древнейшее индоевропейское божество, повелителя мира мертвых, а также владельца скота, золота, покровителя диких животных. Есть схожие божества у балтов (Веле, Вельняс, Виелона). Поскольку в «Слове о полку Игореве» Вещий Боян называется «Велесовым внуком», есть основания считать, что в древней Руси Велес мог выступать также покровителем сказителей, поэтов. Достаточно хорошо угадывается образ Велеса в фигуре Волха Всеславьевича (Вольги).
Получается, что сказки, былины, обряды являются, по существу, основным источником, который помогает нам в значительной степени реконструировать первоначальные тексты славянских мифов. Наша задача облегчается наличием уцелевших кое-где народных песен, заклинаний, поговорок с упоминанием языческих богов. Так, уже стал хрестоматийным примером факт записи украинских песен о Даждьбоге в XIX веке, факт тем более показательный, что всего лишь несколькими десятилетиями спустя были записаны схожие песни, но уже без упоминаний имени древнего бога. Если считать, что изначально не было допущено романтизации и «подновления» фольклора, то это лишний раз показывает, каким хрупким может быть наследие предков, как оно может исчезнуть без следа буквально на глазах исследователей.
Как справедливо отмечают ученые, наиболее древние русские заговоры обнаружены в новгородских берестяных грамотах XIII–XV вв., однако массово тексты заговоров фиксируются только с XVII в. При этом славянские заговоры имеют двойственное фольклорно-книжное происхождение. Они соединяют в себе признаки древнейших (индоевропейских) форм устной вербальной магии и фрагменты средневековой апокрифической книжности (в том числе переводной литературы). Б. Рыбаков одним из первых указал на архаичность русских заговоров, использование в них целого ряда подзабытых давно в обычном языке слов, понятий, эпитетов. Известно, что еще Э. Лённрот, составитель «Калевалы», широко использовал финские заклинания для расширения и обогащения своего бессмертного эпоса.
Еще одним, до сих пор мало использованным источником, являются заговорные формулы в сказках. Возможно, что некоторые из них прямо восходят к песням языческого периода. В наилучшей степени славянская мифологическая поэзия сохранилась у южных славян. Например, широко известны болгарские, сербохорватские песни о самовилах и вилах – сверхъестественных существах наподобие древнерусских русалок. Они чрезвычайно разнообразны по сюжетам и успели частично войти в эпос.
* * *
Автором было принято принципиальное решение не приводить даже в качестве отрывков откровенные фальшивки вроде «Краледворской» и «Зеленогорской рукописи» В. Ганки, «Влесовой книги» Ю. Миролюбова, «Книги Коляды», «Ярилиной книги» А. Асова, «Славяно-арийских вед» неоязычника А. Хиневича как откровенно вводящие в заблуждение заинтересованного читателя. Приводимые в них сведения, за редким исключением, например у А. Асова, находятся в вопиющем противоречии с имеющимися признанными наукой источниками и представлениями о славянской мифологии.
Единственную оговорку автор считает сделать нужной для некоторых сюжетов из «Веды славян» С. Берковича, поскольку принципиальный вопрос о ее подлинности до сих пор не решен наукой. В свое время «Веды словен» были высоко оценены французским славистом Л. Леже, напечатаны в России за счет пожертвований лично императора Александра II. Тем не менее нельзя не отметить, что данный памятник болгарского фольклора значительной частью специалистов (российскими – практически всеми) признается плодом мистификации непосредственного собирателя песен болгарского учителя И. Гологанова. Их общий, откровенно индуистский характер, полная изолированность, чуждость любой другой славянской традиции, прямые заимствования из древнегреческой мифологии (как иногда очень бесхитростно у П. Древлянского), увы, свидетельствуют в пользу мнения о подделке.
Чтобы заранее снять вопросы у критически настроенного любителя отечественной мифологии, автор посчитал нужным дать краткие разъяснения по каждому мифу или легенде, указав конкретные подлинные средневековые письменные или фольклорные источники реконструкции. При желании любой читатель, желающий проверить, насколько автор точно следовал духу дошедшей до нас части славянской мифологии, как много позволил «отсебятины», может прямо обратиться к указанным текстам.
