Глава 6
Друзья погибшего отца часто возились со мной — я как-то упоминал об этом. Неплохое времечко, приятно вспомнить. Кое-что, конечно, с тех пор забылось навсегда. А на что-то я не обращал внимания, просто не понимая увиденного — и только когда подрос и переехал в старшую школу, вспоминал некоторые моменты с удивлением.
Например, совместные посещения стрельбища — в такие места мои новые «взрослые друзья» надевали форму, оставшуюся со службы. Такой там был дресскод — место для отставных военных, «только свои».
Странность заключалась в том, что нам охотно уступали дорожку для стрельбы люди старше по званию. В детстве-то объяснение находилось простое — уступали из-за меня. Как стал постарше понял, что хрена с два кого бы разжалобил ребенок.
Тогда все казалось иначе — все вокруг были друзьями, не было субординации, закрытых каст офицеров и солдат, которые обычно старались не пересекаться даже на гражданке.
То, что это не «коллеги из заповедника», мне в те годы тоже было вообще без разницы. Это уже потом, когда мать вручила мне-уезжающему футляр с отцовскими наградами — чтобы не попадался ей на глаза в новом доме и новой семье, наверное — вот тогда я понял, что «Пурпурное сердце» вряд ли дадут на мирной службе. Хотя если бы первой попалась завалявшаяся на дне «За кампанию в Афганистане», то и размышлять бы не пришлось. Батя отслужил, вышел в отставку, занялся мирным трудом. Параллельно заделал меня и развелся.
Так что отцовы товарищи — они тоже от «Дяди Сэма». И из наблюдений за ними — осознанными гораздо позже — я понял, что кроме званий есть неформальные признаки старшинства. Например, принято уважать военных ветеранов.
Ну а если ветераны захотят взять слово — им как минимум дадут высказаться.
Не знаю, в каком церковном чине была Агнес, но строила она представительную компанию, вышедшую встретить «Роллс Ройс», вдумчиво и энергично. И ее, что характерно, все эти кругломордые и пухлощекие слушали с великим вниманием.
— … и что увидели мы с сестрами?.. Миряне считают, что это нормально — дать взятку служителям Его! Что мы возьмем ее, прикрывшись самооправданием о ложном грехе! Что нет больше в сердце и душе наших смирения! Ради этого несем мы слово Его в самые дальние уголки штата? Ради этого сестры крепят доверие к Ордену среди простых людей, испытывая лишения в попытках помочь им, жертвуя здоровьем, а зачастую — и самой жизнью? Чтобы вы здесь вот на таких каретах рассекали⁈
Место для проповеди находилось почти у самого въезда — постовым тоже было слышно. Да и при звучном голосе сестры — разносился на всю Маккалистер стрит, хотя обращалась она в первую очередь к сестрам, вышедшим из восьмиэтажки, сложенной из бело-желтого кирпича. За спиной располагалось гораздо более величественная постройка с колоннадами и мрамором — там тоже мелькали чьи-то лица, и, возможно, пламенная речь была рассчитана в первую очередь на них. Там-то явно кто-то непростой обитал.
Мы с Марлой встали чуть в стороне — нам было велено присматривать за лицами недобровольных слушателей, когда Агнес поворачивалась к ним спиной. Мало ли что промелькнет на благостных лицах.
Я этим занятием пренебрег, все еще переживая внутри себя поездку по крупному городу. Да и не сосредоточился бы никак — эмоций было слишком много.
Сан-Франциско производил впечатление очень контрастное.
Я и в Вингстоне видел запертые кварталы — забаррикадированные хламом или машинами. Но пройти по городу из конца в конец — при определенной доле осмотрительности — все-таки было возможно вполне свободно. В Сан-Франциско блокировано было все — улицы перекрывали баррикады, упиравшиеся в дома с заложенными кирпичом окнами на нижних этажах. Да, были условно «свободные улицы», вроде широченной Маркет Стрит, по которой мы ехали, вывернув с побережья — забитой нищими, попрошайками, жульем всех мастей, не стеснявшимся лезть на ступени кэба — наше сопровождение без затей стреляло по особо наглым, и выстрелы резонировали между домов. А эхом им — слышалась стрельба дальше по улице, где тоже кто-то ехал. Даже мне довелось впечатать свой ботинок в лицо прыгнувшему сумасшедшему — тот мирно валялся на проезжей части — охрана прозевала и его, и нож в его руках.
— Отличный удар, мисс, — одобрительно отозвался водитель.
А я вопросительно посмотрел на Агнес с Марлой — с их-то талантами нас бы никто не потревожил. Старшая даже бровью не повела, а Марла все-таки шепнула на ухо: мол, нечего рекламировать свои таланты на весь город.
При этом, Сан-Франциско выглядел весьма неплохо. Чувствовалось, что город живет — ни одного обветшалого дома и рваных черных пакетов вместо окон. Рядом с блокпостами в закрытые кварталы поддерживалась идеальная чистота — нищие не пересекали незримую черту рядом с ними. Опять же, дорога, по которой мы ехали, не была перегорожена — то есть, местной голытьбе не позволяли этого делать.
У меня, в общем-то, было сочувствие к обездоленным людям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации — но после нескольких попыток зарезать и обокрасть мирных монашек, оно изрядно поубавилось. Желания читать нотации и учить, как жить, впрочем, тоже не нашлось — сам чуть дважды в рабство не попал и некоторое время работал за еду. Да и сейчас — не сказать, что будущее безоблачно. Вот уж кому точно стоит держать свои советы при себе…
Но самое важное, в Сан-Франциско была власть — тот самый кулак, что выбивает за свою территорию все беззаконие, позволяя детям гулять по улицам, а женщинам в одиночку ходить по гостям. Это, пожалуй, самое сильное впечатление от посещения монастырского квартала, занявшего солидную территорию за развилкой на Голден гейт авеню — стоило заехать внутрь, и как в прошлое вернулся. Чистые окна, гул кондиционеров(!) на первых этажах, спокойно прогуливающиеся люди и цветники, разбитые в клумбах по обочинам — правда, утилитарно-практичные, со всяким съестным. Из необычного, разве что, перекинутые мостки между домами на высоте — чтобы не выходить на улицу.
В общем, порядок был такой, что хотелось тут жить. Возможно, в остальных кварталах не хуже.
Проблема, что властей в городе было слишком много — на каждом закрытом квартале, который мы проезжали, был свой герб — обычно простенький, неброский, без закоса под средневековье, но все-таки герб, намалеванный на щите при въезде.
Да даже у мостов в сторону города был герб — тот самый мост белой краской, соединяющий синие берега. И зарабатывали там неплохо: держали нехилую охрану при автоматах и броневиках на въезде и выезде, жили с семьями — целый городок был в опорах на мосту Зампа, который мы проехали первым, а на Треже айленде, люди которого подгребли под себя мосты между Окландом и Сан-Франциско, были целые поместья с обрабатываемыми полями. Машины ведь глохли, оказавшись поднятыми на метр от земли. С наката проехать мост было невозможно, так что владельцам грузовиков приходилось платить — за буксировку на веревке, в которую были впряжены крепкие мужики. Ну а так как товаропоток между крупным центром и областью не останавливался, то у хозяев мостов с десятины были и продукты, и оружие с патронами, и товары на обмен.
Думаю, остальные «гербовые» кварталы тоже существовали по принципу «маленького штата» в большой стране — свои правила, своя территория и какой-то специфический товар или услуги, необходимые остальным. Кто-то наверняка грызется по мелочи, конкурирует, мягко или грубо отжимает рынки сбыта — но в мирное время было бы то же самое. Главное, чтобы действовал общий закон — выступить единым фронтом против внешнего врага.
И вот теперь кто-то из местных бугров, судя по письму приора Эллен, соблазнился щедрыми дарами и принял сторону президента. Не удивлюсь, если банды, указанные ею, это и есть владельцы гербов — а кем же еще они могут быть в глазах Ордена и церкви?..
То есть, город на пороге внутренней войны и большой крови. На пороге — потому что он еще не горел с четырех концов, и стреляли в нем, я бы сказал, умеренно — по крайней мере, воздух над нами не гудел крупным калибром…
Враг внутренний — это не враг внешний, никто не станет требовать действовать всей толпой, чтобы замирить старых конкурентов. Ну а когда чужие войска подойдут к городу — выставлять окажется и поздно, и некого. Проблема…
А ведь где-то здесь должны быть и военные, и местные власти — или за три года, пока я спал, их выдавили из города настолько, что глобальными проблемами вынужден заниматься монашеский орден?..
Пока я размышлял, со стороны «непростой» двухэтажки подошли новые лица — даже целая группа почтенных дам, замершая чуть сбоку от Агнес и вслушивающаяся в слова проповеди с живым интересом.
— Ведь сказано: «Даров не принимай, ибо дары слепыми делают зрячих и превращают дело правых»! Сказано: «Нечестивый берет подарок из пазухи, чтобы извратить пути правосудия»! — Агнес сделала вид, что только сейчас заметила новых людей. — Коммодор Маурин! — Поклонилась сестра. — Прощения прошу за горячность.
О, а вот и наше высокое начальство — тут же присмотрелся я к коммодору, весьма выделяющейся из свиты властным взглядом и полуулыбкой, обращенной к Агнес. Что можно сказать: в возрасте, но живой блеск синих глаз ее сильно молодит. В отличие от иных в собственной свите, весьма подтянута, осанка прямая, рост — на голову выше остальных, что явно доставляет ее окружению некоторое неудобство. Вон — четверо монахинь возле нее в более темных, чем у остальных, робах все еще не определились, осуждают ли они поведение рядовой сестры или же горячо поддерживают — для этого они стояли на шаг позади коммодора и не могли видеть ее благосклонность, а нагло заглядывать в лицо коммодору опасались. Поэтому вся свита выглядела одинаково задумчивой.
Явно ведь, не каждый день скандалят перед дверьми — да еще при чужих: велосипедистов и их кэб еще никто никуда не отпускал. Правда, не сказать, что те тяготились заминкой — вроде, даже нравилось им, стояли-поддакивали.
— Нет причин для раскаяния, сестра. Сердце твое занято верой и правдой, и это хорошо, значит, нет там иному места. Ибо сказано в Евангелии от Марка: «Извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, — все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека».
Свита тут же закивала, горячо поддерживая.
— Благодарю, коммодор, — замерла сестра Агнес в смиренном поклоне.
— Расскажешь ли нам, кто пустил в свое сердце грех лихоимства?
— Коммодор Милена, — словно бы с заминкой и неохотой произнесла она.
Небольшая толпа слушателей охнула.
— Пройдем со мной сестра, расскажешь мне в подробностях, — посерьезнела Маурин, жестом показав следовать за ней, в сторону двухэтажных хором.
«Акт дискредитации коммодора Милены произведен успешно?» — Хмыкнул я. — «Хрена с два Агнес тут распиналась просто так…»
Собрался было идти за ними, но Марла придержала, головой кивнув в сторону восьмиэтажки.
— Бывшая гостиница, — шепнула она. — Нам туда.
Да и толпа расступилась, явно давая нам дорогу — вместо того, чтобы самим зайти, с интересом смотрели на нас. Так что пришлось семенить мелким шагом в ту сторону.
При себе у меня — только маленькая сумка с письмом и «подарками». Марла прихватила похожую торбу через плечо. Остальной багаж был доверен сестрам.
«Надеюсь, тут не воруют…» — Пронеслось в голове с изрядным скепсисом.
Хотя лично мне потерять было бы обидно только винтовку — но там тварь десятого уровня в комплекте, так что царствие небесное тем, кто решит украсть…
Оглянувшись еще раз на фасад — интересный рисунок кирпича — я шагнул внутрь.
На двоих нам от щедрот выделили номер с двухъярусной кроватью — тесный, с единственным окном, выходящим на внутреннюю территорию квартала.
Из плюсов — тут был душ, из минусов — вода не регулировалась никак, предлагалось привыкать к еле теплой слабой струе. Ну, хоть так…
Оглянулся вокруг талантом — хотя бы без соседей. Или те еще не вернулись обратно?..
— Небогато, — походил я по местной тесноте, отметив крепление под снятый кем-то телевизор.
— Сестра Агнес была столь пламенна в своей проповеди, что нам выдали самое скромное, что тут есть, — пояснила Марла, падая на нижний ярус постели.
— То есть, я сплю на полу, — хмыкнул чуть расстроенно.
После поездки хотелось минимального комфорта. Я аж обрадовался, когда услышал про отель…
— Не, ты на втором ярусе, — показала Марла глазами вверх. — Сестре Агнес выделят полулюкс.
— А как же проповедь?
— Ее выделила сама коммодор Маурин, — пожала блондинка плечами. — Если поселят вот в такой комнате — обидят коммодора.
— Так мы к ней и ехали…
— Мы обычные паломники из глубинки. — Закинув руки за голову, ответили мне. — Получили поощрение и в качестве награды попросили послушать пламенные речи главы Ордена в церкви святого Бонифация. Это тут, недалеко.
— Нас тут не подслушают?.. — Осторожно уточнил.
Людей рядом нет, но ей-то откуда знать?
— Во-первых, тут достаточно высоко для этого. Электроника не работает. Во-вторых, зачем подслушивать, если их шпион уже среди нас? — Иронично уставилась Марла на меня.
— Ты, все-таки, языком по осторожней работай…
— Я очень осторожно работаю языком! — Зажглись нездоровым энтузиазмом ее глаза. — Особенно с прошлого раза! Никаких зубов, доказать?
— Нет, я очень устал, — скороговоркой пробормотал я, скинув ботинки, ухватившись за верхние перила и шустро забравшись на верхний ярус.
Дерево подо мной подозрительно заскрипело.
— Марла… — Ухватившись за бортики, задумчиво произнес я.
— О, ты передумал?
— Нет… Тут вопрос есть…
— Сейчас поднимусь и спросишь.
— Стой! — Не успел я ее остановить.
Хотя с ее скоростью это вообще нереально.
— Спрашивай, — удобно устроилась Марла у меня под боком, закинув ногу на меня сверху и прижавшись щекой к левому плечу.
Днище кровати недовольно клацнуло крепежом и провалилось вниз, на первый ярус. Рейки первого яруса хрустнули от удара и переместили нас еще ниже. Благо, под спиной было два матраса.
— В общем, мне кажется, я немного располнел, — обеспокоенно уточнил я, глядя на дыру в кровати над головой.
— Хм… — Глубокомысленно отметила Марла, глядя туда же.
— Сколько там паспортная нагрузка на такие конструкции?.. — Задумчиво попытался я припомнить.
— А это точно не диверсия? Приехали две дуры из глубинки, а им решетки на кроватях подпилили… — По-прежнему лежала на мне Марла.
Падать-то дальше все равно некуда — внизу железобетон.
— Не, это я стал тяжелее… Хорхе не даст соврать.
— Это кто?
— Тот, который меня из автобуса выносил. С позвоночной грыжей…
— Так чего он вообще с такой болячкой полез?..
— Так ее до этого не было…
— Слушай, а ты возвышение когда проходил?.. — Приподняла голову Марла.
— Недавно. — Вынужден был я признать.
Точно, эволюция!
— Совсем-совсем недавно? — Прищурилась она.
— У нас в Вингстоне таких хрупких кроватей нет! Когда бы я заметить мог изменения в весе?..
— Ага, только из ванны вылез… — Вновь улеглась блондинка. — Короче, это все — возвышение. Там все перекраивается: мышцы, органы, кожа, все остальное. Видимо, какой-то из талантов затребовал более плотные, а значит, тяжелые мышцы и кости… Вряд ли это нужно для чтения запечатанных конвертов, так что… Какой ты там талант съел?..
— Ломать кровати.
— Тогда все работает, как и должно.
— Как теперь монахиням объяснить, что тут случилось? — Тяжко вздохнул я. — Марла, ты чего? — Забеспокоился, ощутив, что штаны стягивают самым бесцеремонным образом.
— Ты вообще не о том думаешь! — Мягко попеняла она мне. — Ты в первую очередь спроси, что подумает Агнес!
— Так мы ей объясним…
— Да хрена с два ты ей что объяснишь! Она сразу скажет, что мы тут перетрахались так, что сломали обе кровати! — Села блондинка сверху. — Тебе-то плевать, а на меня опять епитимью наложит!
— Но это ж неправда!
— Вот именно! А я за неправду страдать не намерена! — Разом стянула Марла с себя всю верхнюю одежду через голову и строго посмотрела на меня. — Так и будешь смотреть на грудь? Хватайся уже!
В общем, к приходу шефа мы нагрешили достаточно, чтобы отводить виноватые глаза в сторону.
— На час вас нельзя оставить! Всего на час! — Подняла очи сестра, сложив руки в молитвенном жесте. — Вот за что мне это?
— Я все объясню! — Храбро выступил я. — Понимаете, я залез на второй ярус, тот сломался, я полетел вниз…
— И попал кое-чем в кое-кого, — закивала Агнес. — С Марлой это часто. Так. — Перешел гневный взгляд шефа на подчиненную. — Неделю на хлебе и воде, как вернемся. Мне твои мартовские месяцы — знаешь где?
Марла понурилась, шаркнув ножкой.
— Будут рейки — я починю, — виновато хмыкнул я.
Мебель мы попытались собрать обратно — не просто так сидели и ждали — так что верхняя полка вполне держалась на штатном месте. Матрас нижней, правда, лежал на полу.
— Вот иди и добывай!
— А где? К кому обратиться?
— Ты как будто в армии не служил! Иди и узнай! Стой! — Остановила она меня, шагнувшего на выход. — Заодно возьми у сестры-эконома еды на неделю, мыло, полотенца, зубные пасты и все остальное по списку.
— А где взять список?
— Ты уж как-нибудь сама выясни, сестра, что нам полагается, и постарайся ничего не забыть, — мягким голосом, от которого немедленно захотелось свалить, подсказала Агнес.
Терпение ее явно подходило к концу. А тут условия такие, что она гаркнет — вся гостиница меня пинать набежит.
— Есть, сэр, не забыть, сэр! — Козырнул я рукой к велону и заторопился на выход.
— Куда маршируешь! Шажками, шажками!..
— Есть шажками! — Кивнул я и закрыл дверь за собой.
Оттуда тут же донесся начальственный рев. Это она еще меня стеснялась, получается?..
Что-то резко расхотелось проваливать ее поручение.
«Так, где тут сестра-эконом?» — С любопытством покрутил я головой.
Слева коридор, справа — коридор с лестницей. Обычно склады в подвалах — значит, мне к лестнице. Хотел уже было шагнуть широко, но, спохватившись, зашагал мелко-мелко, чуть наклонив голову, приоткрыв ротик и напустив на себя кроткий вид.
Возле лестницы оказалось зеркало — поправил велон, выровняв козырек по центру лба, убрал складки с робы. Нашел внешний вид идеальным для выполнения боевой задачи.
Такой милашке — и не выдадут? Ха!..
…когда я через час возвращался обратно с двумя плотно наполненными баулами, улыбки на лице не было.
Я ввалился в номер, бросил сумки и молча ушел в душ. Кажется, меня что-то даже спрашивали.
Вода освежила и позволила адекватно воспринимать реальность — то есть, не думать матом.
Мельком отметил, что в мои способности договариваться никто не поверил — рейки под нижним матрасом уже заменили и постелили туда белье. Было куда сесть с угрюмым видом, глядя, как девушки разбираются с содержимым тюков.
— Тут двойной объем пайки на троих, — удивленно обернулась Агнес. — Полотенца мягкие…
— Консервированные ананасы! — Обрадовалась Марла, повернувшись ко мне с консервой в руках. — Как тебе удалось⁈
— Давайте не будем, — безжизненным голосом отозвался я.
— Генри! Да ты гений снабжения! Да мы только тебя будем отправлять! — Сияла Агнес.
— Никогда! — Вскинулся я.
— Да что случилось-то? — Переглянувшись с блондинкой, уточнила шеф.
— Ну… — Односложно ответил я, потом по взглядам понял, что все равно не отстанут. — Короче, трогала меня эта старуха. Я только перед и мог прикрыть двумя горстями, чтобы не спалиться…
— И-и?..
— Еще спросила, была ли я с мужчиной…
— И что ты ответил? — С любопытством придвинулась Марла.
— «Не дай бог!!!».
