Александр Александрович Щёлоков, знаток и популяризатор филателии, нумизматики, бонистики, геральдики, а также до последних своих дней – неизменно желанный гость в редакции журнала «Филателия», однажды поместил в книге для начинающих «Нумизматика. Путеводитель для коллекционера» (М.: Эксмо, 2009) забавную главу. В ней буквально десяток абзацев, и называется она «Не смешно».

В 2008 году в Интернете была проведена викторина, сообщил автор. Её организаторы просили посетителей нумизматического сайта ответить на вопрос, что такое «константиновский рубль». Ответы иных участников повергли А.А. Щёлокова (а вслед за ним и читателей книги) в шок. Он приводит некоторые:

«Это монета номиналом 10 000 р., украшенная церковными символами. Изготовлена из золота 999-й пробы. Имеет вес 1 кг».

«Это юбилейная монета 10 р.».

«Это самая дорогая и древняя в России на сегодня – золотой полуимпериал 1832 г. Эксперты оценивают её стоимость примерно в 8 тысяч долларов».

«Это монета из серии «Дионисий» стоимостью 10 000 р. Эта серия посвящена известному иконописцу Средневековья Дионисию»…

Автор книги всё-таки надеялся на лучшее: «Хотелось бы верить, что ответы даны шутниками, которые знают, о чём идёт речь…»

Хорошо бы, чтобы было так. Но, учитывая падение общего уровня грамотности и образованности, думаю, что не шутят дорогие россияне и как раз искренне думают, что знают верный ответ.

Так бывает и, например, в филателии. Там люди, не постигшие тонкостей этого занятия, всё-таки что-то где-то да слышали про «Британскую Гвиану», «Синий Маврикий» или, допустим, про советскую «Голубую гимнастку» – не выпущенную в обращение в 1959 году «цирковую» марку. И на вопрос об этих раритетных почтовых миниатюрах тут же готовы дать свой убедительный ответ. Хотя уровень их знаний в том ответе оказывается никак не выше того, что продемонстрирован в примере со «знатоками» нумизматики…

А что же на самом деле? «Константиновский рубль» – пожалуй, самая знаменитая монета России. Её появление связано с историческими событиями в Российской империи конца 1825 года.

Почивший в Бозе император Александр I (1777–1825) не оставил наследников, поэтому взойти на трон в 1825 году надлежало следующему по старшинству после Александра сыну Павла I – Константину (1779–1831). В обоснование этого большинством источников приводится оглашённый в день коронации его отца Акт о порядке престолонаследия от 5 апреля 1797 года. Получив добиравшееся восемь суток из Таганрога известие о кончине Александра I, в Санкт-Петербурге в тот же день, 27 ноября (9 декабря) 1825 года, приняли присягу новому, как все думали, императору. После некоторых колебаний великий князь Николай Павлович присягнул первым. А 30 ноября (12 декабря) примеру столицы также в едином порыве последовала Москва. Несмотря на то что официального манифеста пока не появилось.

Но верноподданные не знали (кроме матери и близких родственников великих князей), что ещё в 1823 году, задолго до смерти коронованного брата, Константин Павлович тайно отрекся от престола. Сам он царствовать вообще никогда не собирался и с опаской говорил родным: «Меня задушат, как задушили отца». Об отречении знал и Николай. Это решение наследника престола было в том же 1823 году оформлено в виде тайного манифеста Александра I, который подобало огласить после его смерти.

Ситуация сложилась довольно щекотливая, историки называют её «междуцарствием 1825 года». Константин, находившийся в Варшаве, ехать в столицу не желал и требовал выполнения условий тайного манифеста двухгодичной давности. Николай решил отправить старшему брату в Варшаву письмо с просьбой подписать в таком случае официальный акт об отречении, который мог бы стать для народа причиной и объяснением новой присяги («переприсяги») другому императору.

Но Константин лишь подтвердил отречение в частных письмах и направил рескрипты председателю Государственного совета и министру юстиции. Нежелание старшего брата приехать в столицу или подписать официальное отречение подтолкнуло младшего к конкретным шагам, ведь фактически страна всё ещё оставалась без правителя. Великий князь Николай Павлович решился принять трон и утром 13 (25) декабря 1825 года подписал манифест о своём восшествии на престол.

До этого почти месяц со дня смерти Александра I, последовавшей 19 ноября (1 декабря) 1825 года, все подданные Российской империи официально считали императором и самодержцем всероссийским Константина Павловича (хотя цесаревич на престол не вступил и не царствовал, но ведь это ожидалось «с минуты на минуту»). А после того как вопрос с царствованием Николая I (1796–1855) юридически уладился, начало его правления задним числом было определено как раз с даты смерти предыдущего государя.

Интересные детали приводятся в связи с этим в Википедии: «На другой день, 14 (26) декабря 1825 года, произошло восстание декабристов, формальным поводом которого был отказ от «переприсяги» Николаю и защита прав Константина. Существует распространённый рассказ о том, что будто бы декабристы заставляли солдат кричать «Да здравствует Константин, да здравствует Конституция!», объясняя, что Конституция – это жена Константина. Скорее всего, этот сюжет относится в разряду слухов (хотя требования «Константина на царство» действительно были лозунгом восставших)».

Вот какая присказка. А дальше идёт ну просто-таки форменная сказка (с точки зрения сегодняшних увлечённых коллекционеров)! Представьте, ноябрь (по старому стилю) 1825 года, ещё не появилась информация об отречении, и все в России считают, что императором становится Константин. Такая перспектива вызывала огромный душевный неуют и форменное беспокойство у тогдашнего министра финансов графа Егора Францевича (Георга Людвига) Канкрина (1774–1845). Дело в том, что в предыдущие годы в его отношениях с молодым Константином Павловичем что-то пошло не так. В частности, в сборнике «Константиновский рубль. Новые материалы и исследования» В.В. Бартошевич пишет: «В 1813 году, будучи генерал-интендантом 1-й Западной армии, Канкрин защитил жителей одного города от злоупотреблений военных. Возникший конфликт с братом императора Константином чуть не вынудил подать его в отставку. Потребовалось личное вмешательство М.И. Кутузова, чтобы замять скандал. Фельдмаршал заявил, что если цесаревич Константин будет пытаться устранить необходимых ему людей, то он сам подаст в отставку. В 1824 году Канкрин вежливо отказал Константину. Брат императора просил оказать содействие некоему генерал-майору П.Н. Дьякову и его братьям. (…) Канкрин, внимательно разобравшись в вопросе Дьяковых, ответил, что их просьба вызвана не заботой о крестьянах, как было заявлено, а стремлением нажиться за счёт государственной казны».

Короче говоря, современники не напрасно характеризовали отношения министра и наследника как «сложные» и «конфликтные». Так и представляю, будто промозглым ноябрьским вечером явился Егор Францевич домой, сел в кресло, уронил руки на колени и сказал жене: «Ну, Катерина Захаровна, начинай паковать сундуки. Скоро ехать нам в какой-нибудь Берёзов, куда сто лет назад Меншикова сослали!» Короче говоря, сплошной швах и уныние.

И тут вдруг приходит Е.Ф. Канкрину в голову счастливая мысль: надо, мол, спешно и тайно отчеканить серебряную монету с портретом императора Константина I. А дойдёт через несколько дней до официальных церемоний, так министр финансов Канкрин с новым красавцем рублёвиком уже тут как тут окажется, преподнесёт его – все и ахнут: «Ай, молодец какой! И когда ж только успел-то!» С точки зрения чиновника, такое рвение обязательно понравится новому самодержцу. А значит, монета поможет избежать опалы и наладить правильные отношения с императором.

Всё закрутилось. Под руководством Якова Яковлевича Рейхеля (1780–1856), директора технического отделения Экспедиции заготовления государственных бумаг (это предшественница нынешнего АО «Гознак»), спешно готовятся проекты монеты, начинается изготовление штемпелей. Главное должностное лицо Санкт-Петербургского монетного двора Евстафий Иванович Еллерс (Густав Эллерс, 1772–1856) организует даже некое подобие капиталистического соревнования между мастерами: запускает процесс резки сразу трёх штемпельных пар, дабы хоть одна пара была бы закончена к назначенному министром финансов сроку 10 (22) декабря. Таким образом, одна из пар для чеканки монет и оказалась готова в рекордные сроки (Е.И. Еллерс писал, что резчики работали «день и ночь»). Эти штемпеля 12 (24) декабря пущены в дело. К тому моменту вторая пара находилась в процессе завершения, а третья – на этапе углублённой разработки. Изготовили пробные монеты и отправили их Е.Ф. Канкрину.

Рубль отчеканен из серебра, массой 20,73 г. На аверсе монеты изображён профиль Константина Павловича; легенда гласит: «Б(ожьей). М(илостью). КОНСТАНТИНЪ I ИМП(ераторъ). И САМ(одержецъ). ВСЕРОСС(ійскій). 1825.». На реверсе монеты – государственный орёл и легенда: «РУБЛЬ. ЧИСТАГО СЕРЕБРА 4 ЗОЛОТН. 21 ДОЛЯ.». Под орлом – аббревиатура «С.П.Б.». Текст надписи на гурте: «СЕР. 83 1/3 ПРОБЫ 4 ЗОЛ. 82 14/25 ДОЛИ».

Конечно, любому коллекционеру и любителю отечественной истории интересно знать, кто же был автором «константиновского рубля». Вновь обращусь к сборнику «Константиновский рубль. Новые материалы и исследования». В статье Е.С. Щукиной «К вопросу о создателях штемпелей константиновского рубля» говорится, в частности, об исполнителях первой («победившей в капсоревновании») пары штемпелей, про которую уже давно предполагалось, что аверс резал Я.Я. Рейхель, а реверс – В.Е. Алексеев:

«Второе имя не вызывает сомнений. Владимир Ефремович Алексеев (1784–1832) поступил на Монетный двор в 1801 году учеником к К. Леберехту. Уже в 1805 году он становится медальером и до начала 30-х годов является одним из наиболее активных сотрудников Медальерной палаты. (…) Если рисунок – проект константиновского рубля – бесспорная работа Рейхеля, то его авторство как резчика штемпеля лицевой стороны вызывает серьёзные сомнения. В медальерном наследии Рейхеля почти нет портретных работ.(…) Кто же являлся создателем штемпеля лицевой стороны константиновского рубля? Вероятно, Павел Александрович Лялин (1775 – после 1835). Поступив учеником на Монетный двор в 1787 году, к 1818 году он стал старшим медальером, фактическим главой Медальерной палаты». С другой стороны, Википедия в статье «Константиновский рубль» до сих пор называет вообще единственного гравёра – Якова Рейхеля. Так либо иначе, его заслуги в создании шедевра трудно переоценить.

В настоящее время существует 8 раритетных монет: 5 с надписью на гурте и 3 с гладким гуртом. Столько их и было изготовлено в XIX веке, ни одна не пропала. Как известно, шесть экземпляров отчеканили сразу, ещё два сделали позднее с использованием оригинальных («родных») штемпелей.

Но недолго радовался его сиятельство Егор Францевич Канкрин тому, что спроворенные к сроку спасительные монеты оказались у него. Грянуло известие об отречении, сразу – восстание декабристов, «переприсяга», и вот невероятно опасным стало не отсутствие монет в честь «императора Константина», а как раз их наличие. После подавления восстания даже упоминание имени Константина, «попранные права» которого бунтовщики отстаивали, стало запретной темой. На монетном дворе 19 (31) декабря была проведена «зачистка», во время которой уничтожены следы работы над пробной монетой.

В суматохе из шести отчеканенных в декабре рублёвиков осталось пять, один, как пишут, «куда-то делся». Скорее всего, «куда-то» означает, что монету «спас» коллекционер и страстный нумизмат… Я.Я. Рейхель («по совместительству» ещё и близкий приятель Канкрина). Пять полностью готовых пробных монет были засекречены и запрятаны вместе со штемпелями и прочей «крамольной требухой» на полвека в архив Министерства финансов в Петербурге.

В 1879 году «таинственный ящик» «за казённой печатью монетного двора» обнаружили в недрах Министерства финансов, по приказу Александра II он был извлечён и вскрыт. В секретном хранилище оказались 5 пробных «константиновских рублей» с гуртовой надписью, а также прочие материалы, включая 6 штемпелей (три пары) и 19 оловянных оттисков (слепков), которые в своё время были необходимы при доработке штемпелей. Император распределил монеты между родственниками и себя не забыл. Экземпляры достались сыну – великому князю Сергею Александровичу, племяннику – великому князю Георгию Михайловичу и шурину – принцу Александру Гессенскому. Ещё один экземпляр остался у императора, а пятый был передан в Минцкабинет Императорского Эрмитажа (ныне – Отдел нумизматики Государственного Эрмитажа).

Между тем за много лет до того, как пять заведомо подлинных экземпляров были обнаружены и появилась возможность сравнивать поддельные монеты с этими эталонными, в приключения попал шестой «константиновский рубль» (ну, тот, который «заблудился» в коллекции Я.Я. Рейхеля). Конечно, высокопоставленный нумизмат этот факт хранил в строгом секрете – рубль даже не упоминался в каталоге его собрания, датированном 1835 годом. В начале 1850-х годов Яков Яковлевич стал испытывать финансовые затруднения и продал свои монеты Эрмитажу, но… без уникального рубля. А сам раритет, вероятнее всего, «по-тихому» приобрёл генерал Фёдор Фёдорович Шуберт (1789–1865), который через год после смерти Рейхеля опубликовал каталог своей коллекции, где впервые был описан «наш» рубль (без гуртовой надписи). Так сведения о редчайшей монете стали достоянием гласности. После кончины Шуберта «рейхелевский рубль» попал к барону, крупному нумизмату Борису Васильевичу Кёне (1817–1886).

Но вот, надо ж подумать, нашлись люди, которые объявили монету Рейхеля – Шуберта – Кёне фальшивкой (чтобы доказать «подлинность» собственных подделок). Справедливости ради стоит отметить, что напортачил и Кёне. С восторгом излагая историю попавшего в его руки раритета (которую доподлинно не знал), он собрал в одну кучу столько бытовавших тогда слухов и пустых домыслов, что эта чушь сама по себе вызывала подозрения насчёт происхождения монеты…

Итак, в 1873 году в Марселе была выпущена тиражом 40 экземпляров брошюра князя Александра Васильевича Трубецкого (1813–1889) под названием «Rouble de Constantin cesarewitch grand-duc de Russie» (буквально: «Рубль цесаревича Константина, великого князя российского»). В книжке тот отверг (в самом деле довольно сумбурную) версию Кёне и предложил собственную про свои монеты. Якобы в 1867 году ему, Трубецкому, когда он находился в Марселе, поступило предложение купить редчайшие монеты, украденные участником разграбления Бельведерского дворца Константина Павловича в Варшаве во время Польского мятежа 1830 года. В результате невероятных перипетий к Трубецкому будто бы попали два «константиновских рубля». Далее князь сообщил, что сравнил их с рублём, описанным Шубертом. И из-за обнаруженного ряда несоответствий именно та (!) монета была названа в брошюре подделкой. В этом и состояла цель издания: с помощью совершенно фантастической версии заставить поверить, что объявившиеся в Париже фальшивки являются подлинниками. Развернулась яростная, дошедшая до взаимных оскорблений полемика Кёне и Трубецкого, сразу смолкнувшая в 1879 году, когда вскрыли «таинственный ящик» и нашли заведомо настоящие монеты.

Ныне считается, что великолепно изготовленные рубли Трубецкого несут признаки европейской чеканки второй половины XIX века. Хотя не совсем отброшено и мнение, что сделать такие точные копии по рисунку или по гальвано (метод гальванопластики открыт русским химиком Б.С. Якоби ещё в 1837 году) во Франции было бы всё-таки очень и очень затруднительно. Из-за этого иногда говорится и о том, что вторую партию монет вроде бы мог изготовить для себя и сам Я.Я. Рейхель.

В любом случае рубли Трубецкого, признанные подделками, сами стали нумизматической ценностью. Благодаря чему вскоре после появления на мировом рынке начали фальсифицировать и их: «подделка подделки», неплохо звучит!

Они имеют множество мелких, заметных для специалистов отличий от «константиновских рублей». И ещё три отличия, которые заметит кто угодно. На реверсе рублей Трубецкого есть большая точка прямо под лапой орла, держащей скипетр. А на аверсе сразу бросаются в глаза более широкая цифра 8 в дате (намного шире двойки, тогда как у подлинного восьмёрка явно уже двойки) и изящный загнутый вверх кончик цифры 5 (у подлинной монеты верхняя планка у пятёрки практически прямая). Как утверждается в ряде исследований, такое начертание цифр, как на рублях Трубецкого, нехарактерно для 1825 года.

В XXI веке количество «константиновских рублей», предлагаемых для продажи, превысило все разумные пределы. Их можно дёшево приобрести на сайтах в Интернете и в газетных киосках. А то и прямо на улице – но там значительно дороже – у сердобольных молодых людей, взволнованно поясняющих, что «маме надо срочно в больницу, а денег нет совсем» или что «надо купить дорогое лекарство для дедушки, который попросил продать старинные серебряные монеты из его коллекции». Вы понимаете, что речь идёт о перенасытивших рынок копиях и репликах самого разного качества… Одни такие произведения предназначены для рядовых коллекционеров, которые никогда не смогут купить подлинные монеты, стоящие сотни тысяч долларов, и будут рады недорогой хорошей копии. Другие, к сожалению, используются для обмана этих самых рядовых коллекционеров. Тут уж без некоторых минимальных знаний о редких выпусках не обойтись.

Такова очень краткая (учитывая большое количество оставшихся за скобками интереснейших материалов) и в то же время весьма длинная (в сравнении в большинством других глав этой книги) история «константиновского рубля». Но эта великая и знаменитая монета, конечно же, заслуживает самого подробного разговора.

И кстати! Вы спросите: а как же с остальными подлинными монетами? Ведь всего насчитывается восемь, из них пять с надписью на гурте нашли в недрах Министерства финансов в 1879 году, одну с гладким гуртом в своё время «спас» Рейхель, но остаются ещё две! С ними никакого криминала – Википедия даёт ссылку на исследования В.В. Бартошевича и В.А. Калинина, которые установили, что ещё два «константиновских рубля» с гладким гуртом были изготовлены с применением найденных в «таинственном ящичке» подлинных штемпелей старшим хранителем Мюнцкабинета Эрмитажа Юлиусом Готлибом (Юлием Богдановичем) Иверсеном (1823–1900). И хотя они справедливо называются «незаконно отчеканенными новоделами Иверсена», делались-то с подлинных штемпелей. И в итоге нумизматическим сообществом монеты были признаны подлинными.